Кровавая Ладонь

— ...его вспыльчивость посол Кахир поссорились с наместницей Анджелин. — при слове "наместница", Гас иронично вскинул руку вверх. — И знаешь почему?

— Ну-ка. Давай удиви. — Шакал слушал не без интереса. Ему нравилось, как старик каждый раз выходит из себя от того, что по долгу правления ему приходится общаться с привилегированными представителями других стран. А представители эти, несмотря на удаленность от родного дома и всю шаткость своего положения, никак не желали принимать местные порядки и бросать свои вычурные аристократичные замашки.

— Наместница установила коновязь рядом со своим домом. Дом этот, да будет тебе известно, находится прямо напротив посольства Мерсены. Заметь, об этом меня лично просили и те, и другие.

— Ну, установила. И что дальше?

— А дальше случилось непоправимое! Кахир был оскорблен тем, что лошадки навалили кучу прямо напротив посольства. И из-за этого, его слуги подняли меня сегодня в семь утра.

— И они до сих пор живы? — из дальнего угла комнаты отозвалась дочь Гаса. До этого, девушка не встревала в разговор и увлеченно ковырялась с какими-то склянками, содержимое которых было одной ей известно.

— Алезандезе, доченька, ты хочешь устроить международный скандал?

— Нет, просто ты слишком много позволяешь этим ублюдкам. Пусть скажут "спасибо", что им вообще разрешили находиться в городе.

— Вот именно поэтому, ты никогда и не встанешь во главе клана...

Вожак поднялся из-за своего стола и подошел к окну, выходящему на "парадную" пристань, реку и башню Колина на другом берегу. На улице завывал промозглый ветер и от этого особенно уютно сейчас было в кабинете главы клана. Мерно потрескивали поленья в камине. За лакированным письменным столом из баттийского дуба, завтракал омлетом Шакал. А в углу, отрешенная от всего мира, занималась своими делами любимая и единственная дочь Гаса. Двое из трех по-настоящему близких ему людей, этим утром были рядом.

Статный, высокий, с чуть доходящими до плеча седыми волосами, Вожак для своих лет был красавцем-мужчиной. Ему бы еще бороду, о которой он всегда мечтал — так стал бы он, как пить дать, похож на могучего героя из древних легенд. Но не судьба. От подбородка Гаса в обе стороны тянулся рисунок, изображавший ветвистые оленьи рога. И закрывать его волосяным покровом было никак нельзя. Такова плата за принятый дар темного бога. Будь ты сапожником или менестрелем, купцом или градоначальником, если уж ты однажды отважился войти во тьму, то будь добр заклеймить этот выбор на своем лице.

А вот Шакал, при желании, мог бы отпустить и усы, и бороду. Его татуировка была не такой мудреной. Можно даже назвать ее стандартной. Как и многим другим темным, после обряда ему забили кожу вокруг глаз. Черной краской по форме глазниц. Быстро, просто и никакой маской скрыть не получится. Стоит отметить, что внешностью Шакал пошел в мать — уроженку империи. Отсюда и массивный волевой подбородок, и густые брови, и нос с небольшой горбинкой. Так что именно эта наколка ему очень даже шла, придавая облику военачальника устрашающие нотки.

Очередной порыв ветра принес неприятную мелкую морось. Вот уже пятнадцатую осень, Гастааф Джербен без устали возглавлял клан "Одноглазого Волка" и, по совместительству, правил городом Алькахестом. Дела шли как никогда хорошо. Впрочем, так было уже давно. Еще с момента начала войны Аббадона и Империи Огня.

— Все эти их капризы от бессильной злобы. — улыбнувшись, продолжил Вожак. — Они всегда злились, но толком поделать ничего не могли. Не один самодур поломал о нас зубы. "Не можешь победить честно, победи хоть как-нибудь". — процитировал Гастааф послание Мусорщика к темным. Закончив лирическое отступление, он обратился к жующему Шакалу. — У вас там как?

— Нормально. — Каспар Кортрен, в миру более известный как "Шакал", отложил трапезу и начал рапорт. — На южной дороге взяли эволлийский караван. Все, как всегда. "А мы не знали, а если бы знали — заплатили". Послушно отдали половину товара и помчались дальше с полными штанами булыжников. Больше ничего интересного. Гас, мне бы отдохнуть хоть ненадолго. Надоело все. Культурист мой ненаглядный справится и без меня.

— Культурист твой ненаглядный дел наворотит! Без разбора вколотит кому-нибудь нос в голову, а разбираться мне. Хотя почему мне? Тебе... — громкий, настойчивый стук перебил Вожака.

Дверь распахнулась и первым в нее, породисто гарцуя, вошел тощий служка в обтягивающих белых лосинах и синем платье с нелепо огромными манжетами. Синий и белый — цвета аббадонской короны. Так что особой интриги в том, кого же объявит бедолага в лосинах, увы, не было. "Наместница его Величества короля Дедерика, несравненная Анджелин" — во весь свой тоненький голосок проорал слуга и отскочил с прохода, освобождая путь своей тучной хозяйке. Следом за дорогой гостьей, в кабинет Гаса зашел вооруженный "волк" с недовольной рожей и шумно захлопнул за собой дверь. Поймав на себе суровый взгляд Вожака, темный виновато развел руками.

— Что это такое!? — розовощекая пышка Анджелин, несмотря на дальнее... очень дальнее, но все же родство с королевской четой, пренебрегла хорошими манерами. Без лишних приветствий и расшаркиваний, пухлая фурия принялась обильно брызгать слюной. — Вы хоть что-то в своем городе можете держать под контролем!? Почему с самого утра, я первым же делом узнаю, как прямо из-под окон моей резиденции паршивые мерки увели моих же лошадей!? Вы хоть понимаете, что они плоть и кровь от самого Абсента, трехкратного чемпиона королевских скачек!?

— Наместница! -вскричала Алезандезе.

Как только Анджелин переступила порог, дочура Гастаафа бросилась к книжной полке. Безошибочно выдернув нужную ей брошюрку и расплывшись в ехидной улыбке, Дез принялась лихорадочно выискивать заветную строку. Получилось это у девушки довольно оперативно.

— Вот смотрите, в брошюре "Хорошие манеры и правила этикета Аббадона" сказано: "Этикет требует избегать разговоров, которые явно неприятны собеседнику. Затронув подобную тему, стоит кратко извиниться и перевести беседу в нейтральную плоскость." — от подобной наглости наместница побагровела. Широко распахнув глаза и рот, она стала напоминать страдающую насморком сову. Алезандезе, выждав пару секунд, кивнула в сторону отца и добавила: — Ну так что же вы? Извиняйтесь.

— Дез! Молчать! — рявкнул рассвирепевший Гас. — Госпожа наместница, простите мою дочь за дерзость. Молодая еще, не понимает с кем разговаривает. А что насчет ваших лошадей, так мои люди в кратчайшие же сроки разберутся в ситуации.

— Вы совсем обнаглели!? Гоцон! — Анджелин обратилась к человеку в лосинах. — Ну-ка накажи девчонку!

Пожалуй, это был самый сильный испуг в жизни щупленького служки Гоцона. С одной стороны приказ хозяйки, с другой — девчонка, которую следует наказать. А девчонка, тем временем, всем своим видом показывала, что не против наказания. Даже подманивала его ладошкой, по которой начали плясать язычки темного пламени. Обморок стал единственно верным выходом из ситуации и Гоцон сложился на полу, как карточный домик.

— Дорогая моя Анджелин, я еще раз приношу вам свои глубочайшие извинения...

— Извинения!? — прессованный комок ярости в пышном бело-голубом платье перебил Гастаафа. — Я, на минуточку, наместница самого короля Дедерика и мне мало ваших извинений! Я требую...

— Молчать! — Гас со всей дури вдарил кулаком по столу так, что с него свалилась тарелка с недоеденным омлетом Шакала. — Наместницей ты будешь у себя в Аббадоне! В какой-нибудь деревеньке старосту гонять! А здесь ты сторонний наблюдатель! И будь добра сказать "спасибо", что тебе вообще разрешили находиться в городе. — от этих слов отца, Алезандезе победоносно подняла вверх кулак и рассмеялась. — Твоих коней я лично найду, а теперь пошла вон. И шута своего забери.

— Я этого так не оставлю. — прошипела сквозь зубы Анджелин и стрелой унеслась из кабинета Вожака, при этом оттолкнув стоящего в дверях темного.

— Да... — подытожил Шакал, с сожалением глядя на свой завтрак. В принципе, омлет неплохо вписался среди витиеватых узоров мерсенского ковра. — Я, наверное, пойду...

— Иди, Каспар, иди...

* * *

Невозможно было назвать это утро беспокойным. В Алькахесте всегда, с самого момента его основания, царила подобная сумятица. 217 лет назад, здесь, в Пустоши, на почти равном удалении от двух самых могучих держав современности, клан "Одноглазого Волка" пустил свои корни.

Уставший от гонений Церкви Единого, клан наконец обрел свой дом. Выбор места, конечно, немного шокировал — огромный пустырь, образовавшийся из-за колоссального выброса раскаленного вулканического пепла. Взрывающийся уже третий раз за последнее тысячелетие, беспокойный вулкан Барнебхуа окончательно уничтожил всю флору и фауну на полторы, а то и все две тысячи километров к северу и востоку от себя.

Казалось бы, как "одноглазые" сумели выжить в месте, где на все четыре стороны вдаль за горизонт тянется безжизненная равнина? Теоретически это стало возможным после того, как королевство Аббадон (к западу от Пустоши) и империя Мерсена (к востоку), заключили так необходимый для обеих сторон мирный договор. Согласия добились как политики, так и купцы. Так что теперь, по этой выжженной земле, вереницей потянулись торговые караваны. Но теория — теорией, а на практике темным нужно было отбросить страх и запастись терпением.

Вниз по великой реке Юне из Аббадона в Мерсену поплыли челны со злаками, скотом и всевозможными товарами эволлийских умельцев. "Волки" перехватили их часть. Вверх по Юне, из величественной мерсенской столицы прямиком в Делфт (город-порт и по совместительству торговую столицу всего запада) пошли караваны груженые лесом, оружием и мехами. "Волки" перехватили и их. Капля в море для сильных мира сего, однако отличный старт для крохотной деревеньки, названной в честь бесстрашного Алкахеса — любимчика самого Мусорщика и первого Вожака клана, который когда-то давно повел "Одноглазых Волков" на последнюю Битву богов.

Пять лет понадобилось темным для того, чтобы выстроить в Пустоши некое подобие города. Но с ростом города росли и его потребности. Вскоре, король Аббадона уже не мог спокойно закрывать глаза на то, что в Пустоши орудует не просто шайка разбойников, а слаженная и многочисленная преступная группировка. Город был сожжен регулярной армией, а темные вынужденно отступили на север. Отступили, чтобы потом вернуться. Новый Алькахест был краше, больше и крепче старого. Однако печальная участь постигла и его.

Третий и последний день рождения вольного города датирован 109-м годом III эры. Сосланные на смерть в Пустошь вольнодумцы, влекомые жаждой славы молодые авантюристы, беженцы из соседних стран, преступники в поисках новой жизни... все они нашли место рядом с "одноглазыми". Так же, клан постарался собрать под свои знамена всех тех, кто волей судьбы был рожден темным или светлым и устал от предвзятого отношения западных народов. Вместе, плечом к плечу, они дали бой аббадонской армии и одержали основополагающую для своей новой отчизны победу.

Скрепя сердце, правители соседних стран признали независимость Алькахеста и заключили с тогдашним Вожаком договор. Согласно ему, торговцы будут отдавать разумную долю перевозимого товара "одноглазым" и безопасно пересекать Пустошь. Ну а те, в свою очередь, эту безопасность обеспечивать.

За слова нужно было отвечать и в кратчайшие же сроки темные совершили титанический труд. По обоим берегам Юны, "волки" вымостили более трех тысяч километров дороги. Разбойники, мешающие спокойной торговле, больше не доставляли купцам хлопот — их просто-напросто истребили. По правде говоря, не все джентльмены удачи попали под тяжелую руку "волчьего" правосудия. Часть бандитов была завербована и теперь они, будучи гражданами вольного города Алькахеста, принялись осваивать новые профессии. А таковых оказалось предостаточно.

Прибывая в Алькахест, изнуренный дорогой купец желал переночевать на уютной кровати. Для него, в городе появились первые подворья и гостиные дома. Выспавшийся купец, как правило, желал воспользоваться временем стоянки и хорошенечко выпить — пожалуйста, местные умельцы понаоткрывали харчевен, кабаков и ресторанов на любой вкус и кошелек. Ну а для пьяного купца так вообще было где разгуляться — как грибы, в Алькахесте стали расти игорные дома, бани, бордели и даже театры!

Местный театр — это вообще отдельная тема. Собранная наспех из эдаких алкашей-мыслителей, труппа не была скована ни морально-этическими нормами, ни цензурой властьимущих. Как следствие, вскоре по всему миру загремела слава комедий Алькахеста. В них актеры позволяли себе затрагивать такие темы, за которые в том же захолустном Сутаре, их бы спешно повели на плаху. Сразу же после первых отыгрышей, приобрела народную любовь и стала классикой жанра комедия "Троюродный зять тестя бабушки золовки". В ней, на злобу дня, высмеивались попытки самозванцев и очень-очень-очень дальних родственников королевской четы взойти на трон Хорна.

Подводя итог: в городе, где вот уже больше двух столетий вино и кровь в равных долях льются рекой, где крутятся бешеные деньги и каждый день сталкиваются интересы всех стран мира, спокойно не было никому и никогда. И даже кучка навоза напротив посольства Мерсены, сама того не ожидая, могла вызвать резонанс во всех слоях общества сразу. Но не стоит спешить набрасываться на посла Кахира с обвинениями в излишнем чистоплюйстве. Для того, чтобы быть как на иголках, у него был веский повод — он ждал гостей...

* * *

Накинув щит поверх куртки, Каспар вышел на улицу. Там его уже поджидал Мартин Хеннмель — тот самый "ненаглядный культурист", о котором вскользь зашла речь в беседе с Вожаком. Верному другу и соратнику Шакала было всего-навсего двадцать два года отроду. Однако, несмотря на нежный возраст, он уже успел на деле доказать свою полезность и преданность клану. Не спроста он, все-таки, стал самым молодым капитаном карательного отряда за всю историю города. Этим своим рвением, он напоминал Каспару его самого лет двенадцать тому назад. И потому-то, скорей всего, этот добродушный силач негласно являлся протеже Шакала.

Не взирая на атлетическое телосложение, назвать Мартина красавцем, увы, было нельзя. Ломаный в двух местах нос сросся не совсем ровно, под карим глазом проходил глубокий рваный шрам, а улыбка обнажала покосившийся забор кривых зубов. Да еще и эта неудачная татуировка, окрашивающая ровно половину его лица в темно-синий цвет. "Мордоворот" — можно было бы сказать о Хеннмеле, если бы не глаза. Глупые, добрые и исполненные щенячьей преданности.

— Доброе утро. Сегодня приезжают. — крепко пожав командиру руку, с горящими глазами заявил Мартин. Едва заметно, по его мускулистому телу проходила мелкая дрожь. То ли от холода, то ли от восторга, то ли от страха... а может от всего сразу.

— Сегодня, значит. Вот почему Кахир бучу поднял. — Шакал тяжело вздохнул. — Ты все для себя решил?

Мартин уверенно кивнул и "одноглазые" двинулись прочь от башни Гастаафа. Скорее! Вглубь города! Туда, где стены двух и трехэтажных жилых домиков хоть как-то попытаются защитить их от сегодняшнего ветра.