Наследники богов

Глава 1. Убийца

— Что означает мое сновидение? — спросила Олимпиада у жрецов святилища.

— Твой сон означает, что рожденный тобою будет из рода Зевса и смертного человека. Он означает, что в твоем лоне кровь бога смешалась с кровью человека. Сын, которого ты произведешь на свет, будет сиять чудесной силой, но как яркое пламя выжигает нутро лампады и быстро пожирает питающее его масло, так его душа может выжечь грудь, в которой заключена.

Валерио Массимо Манфреди

"Александр Македонский.

Сын сновидения".

Убийце — смерть.

1ый закон республики Илион.

Пойманному убийце — смерть.

Из кодекса убийц республики.

Двадцать три года. Легкая помятость лица, как после плохого сна, устало опущенные вниз концы губ, чуть пробивающаяся щетина со следами порезов от тупой бритвы на лице. В меру чистая и из хорошей ткани, но застиранная и вытертая туника. Простые кожные сандалии. Пожалуй, образ достойного, но испытывающего некоторые временные трудности гражданина великого Илиона выдержан достаточно точно.

Гектор еще раз внимательно взглянул в зеркало. Вот только взгляд. Эта особенность его всегда раздражала. Несмотря на все его усилия, серо-стальные глаза на помятом и печальном лице смотрели холодно и оценивающе, полностью разрушая с таким трудом выстроенный облик.

— Что ж, уткнусь носом в землю, как и подобает порядочному просителю, -скривил губы в мрачной улыбке Гектор. — Да-да, просим-просим! Вас давно заждались, благородный патриций... на приеме у самого Хоруса! Нехорошо заставлять ждать богов, какой бы высокопоставленной тварью ты ни был, уважаемый патриций. Это тебе не прием у Помпиллы Левии, с игрой в кости и эллинскими гетерами! Хотя... помнится, к Левии-то ты как раз никогда не опаздывал!

Скорчив подобающе-печальное лицо, он мысленно усмехнулся над своей немудреной шуткой. Образ был завершен, одежда подобрана, настрой создан. Оставалось лишь проверить оружие, и на этом придуманный им ритуал, совершаемый перед каждым серьезным делом, можно считать выполненным.

Оружие... Кисти мужчины охватывали широкие кожаные браслеты, за левый из которых был засунут крохотный нож с маленьким треугольным лезвием и искусной костяной рукоятью. Баланс клинка позволял как метать его, так и колоть, и, при желании и наличии некоторой сноровки, даже резать. Мало кто из тех, кто встал на его пути, верили, что столь крохотное оружие может быть столь смертоносным. Зря.

Узкий клинок легко находил любые щели в броне, не говоря уже о том, что иногда Гектор смазывал лезвие ядом, и тогда смертельной становилась любая, даже самая незначительная царапина. Правда, прибегал он к этому методу редко — яд на лезвии мешал выполнению некоторых из хватов, при которых имелась нешуточная опасность поцарапаться и самому. Да и в большинстве случаев было достаточно просто честной стали... Ну... относительно честной, — протерев потайной клинок полой туники, Гектор вставил его назад в скрытые ножны.

Что ж... пора.

По просыпающемуся городу быстрой походкой шел человек. Простой человек, чуть выше среднего роста, с опущенными долу глазами, в старой тунике, поношенных сандалиях и с тощим кошельком на дешевом поясе из свиной кожи. Таким его видели все. Немногие могли различить чересчур упругую и уверенную для простого человека поступь, ловкость движений, играющую силу тренированных мышц. И только лишь обласканные милостью своих покровителей жрецы избранных божеств могли увидеть странную тень, что вставала за его плечом. Тень судьбы. Тень неотвратимости. Тень подземного мира. Но к счастью на улице просыпающегося города их не было...

* * *

С каждым часом на улицах становилось все оживленнее. Первыми, как всегда, поднимались рабы. Их легко было узнать среди прочих прохожих по ошейникам на шеях, грязным, заношенным туникам и босым ногам с черными, загрубевшими за годы подошвами, порою, не уступавшими в твердости обуви.

Миновав прямую, как стрела улицу с рядами лавок на первых этажах трехэтажных, ярко освещенных солнцем домов, Гектор свернул в лабиринт темных закоулков с беспорядочно громоздившихся вдоль кривых улочек многоквартирных кондоминиумов-инсул бедноты.

Отодвигая руками развешенное между домов белье, Гектор проворно пробирался вперед. На пути ему попался торговец с мешком бобов, окруженный женщинами из ближайших инсул. Отвесив подзатыльник кинувшемуся под ноги подростку, попытавшемуся в толчее стащить его кошелек, Гектор протолкался к выходу из проулка и оказался на небольшой площади с фонтаном посредине. Как и все улицы столицы (как и сама республика носившей название Илион), площадь была вымощена булыжником, но все пространство меж камней вокруг фонтана давно уже поросло травой благодаря вечно проливающейся из ведер обитателей квартала воде.

На противоположной стороне площади возвышалась беломраморная колоннада храма Агорея. Безразлично скользнув взглядом по примостившимся на паперти нищим, Гектор скользнул в темный проулок за храмом и поморщился от ударившей в нос вони — похоже, служители бога воров и торговцев предпочитали использовать его вместо общественной уборной.... Надписи на стенах: — "Ливия, вернись, я все прощу. Десмос". "Ливия, — не стоит, он врет, и приап у него маленький, иди ко мне в конкубины. Светоний." "Ливия — супер! А вы все неудачники. Квинт Страбон." и "Идите вы все на приап Хоруса, а я пошла в храм Афродиты Гетерии. Ливия Друзилла" — повествовали о сложных отношениях местной красотки с поклонниками. Быстро миновав проулок, мужчина вновь оказался на прямой и светлой улице и с наслаждением втянул носом свежий воздух.

Стук молоточков медников, резкий запах мочи из красилен, скрип открываемых на лавках ставень, первые зазывные крики торговцев... Протолкавшись сквозь запрудившую улицу толпу, Гектор приблизился к стоявшему в конце квартала массивному доминусу, где жила, — пока еще жила, его сегодняшняя цель.

Сотня золотых за одну жизнь, столько ему еще никогда не платили. Деньги большие. Очень большие. Они позволят Гектору наконец-то отказаться от опостылевшей работы, и вплотную заняться поиском своей семьи. Вряд ли им повезло так же как и ему... Хотя можно ли это назвать везением? Гектор усмехнулся. Впрочем хватит мечтать. Пора за работу.

Патриций Навий Флавиус. Сложная, очень сложная цель. Впрочем, за простую таких денег никто бы не дал. Патриций успел наступить не на одну мозоль, и врагов у него было много, а потому он позаботился о надежной охране своего особняка.

Как Гектор ни бился над этой задачей, он вынужден был признать, что проникнуть в дом ночью было невозможно — единственные двери тщательно охранялись, наружных окон в доминусе не было, а покой патриция бдительно стерегли самые верные и неподкупные стражи — бойцовские псы. Значит, только день. Безумие? Безусловно. Но именно поэтому Гектор был уверен в успехе. Никто не станет ждать, что нападение произойдет днем — в огромном доме было полно потомственных рабов, готовых умереть за хозяина. Убийцу свяжут дракой, а там уже подоспеет стража. Не говоря уже об слонявшихся в артиуме наемниках — их было всего четыре, и Гектор мог бы их убить, но все это было чревато потерей времени...

Возле дома патриция уже собралась молчаливая кучка людей. Кому хватило места, те сидели на небольших каменных скамейках по обеим сторонам от входа в дом, менее удачливые или пришедшие позже толпились в тени у стен. Гектор окинул толпу взглядом и молча прислонился спиной к прохладной стене доминуса. На еще одного просителя никто не обратил никакого внимания. Подумаешь, еще один отчаявшийся, решивший обратиться за помощью к патрицию в приемный день. Кто-то пришел молить о милости, кто-то — просить заступничества, другие надеялись найти работу. Были среди них и бедняки, пришедшие за милостыней. Трое стоявших особняком мужчин в элегантных тогах, пренебрежительно поглядывавшие на толпу просителей, явно пришли по делу. Однако они были либо недостаточно богаты, либо не могли похвастаться высоким положением, чтобы договориться о встрече заранее.

Подобные просители раз в неделю собирались у домов всех патрициев в назначенный ими приемный день. Самые бедные всегда могли рассчитывать на медяшку или корзинку с едой, остальные — на помощь или совет. Безусловно, делалось это не из бескорыстной любви к ближним. Свободные граждане были основной политической силой республики, и, когда приходило время, патриции могли рассчитывать на выборах на голоса тех, кому помогли.

Дверь вздрогнула, послышался шум отодвигаемого засова. Негромкие разговоры в толпе просителей смолкли, и люди в едином порыве бессознательно придвинулись ближе к двери. Каменные скамьи опустели.

Одна из массивных створок распахнулась, и из-за нее выглянуло лицо раба-привратника. Окинув собравшихся испытывающим взглядом, он распахнул дверь настежь и отошел вглубь коридора. Большинство из этих людей он знал — каждую неделю они собирались перед домом его господина, но были и новые лица, и к ним раб-привратник присматривался особенно тщательно. Взгляд его блеклых глаз на мгновение задержался на непроницаемом лице Гектора, и остановился на молодой женщине с грудным ребенком на руках.

Едва раб отошел от дверей, просители цепочкой потянулись внутрь дома.

За дверью начинался небольшой коридор, ведущий в просторный атриум. Опустив голову, Гектор скользнул взглядом по причудливой мозаике пола, изображавшей насупленного стражника, под которой тянулась выложенная из камешков предупреждение "Осторожно, злая охрана!".

Кажется, патриций был не чужд чувства юмора. Сбоку от входа притаилась полутемная каморка привратника. Рядом имелась полуоткрытая дверца — в случае опасности привратник мог в любой момент выскочить за дверь и позвать стражу. Впрочем, это ничуть не смутило Гектора — поднимать тревогу он как раз не собирался.

Коридор упирался в просторный атриум. Высокие стены были расписаны цветными фресками, и это, в сочетании со стоявшими у стен многочисленными горшками с пышными растениями создавало полную иллюзию роскошного сада.

Пол был выложен темно-зеленой мозаикой, в совокупности с остальным вызывавшей стойкую ассоциацию с травяным ковром. Атриум заливал яркий свет, лившийся из квадратного отверстия в кровле, располагавшегося над большим бассейном в центре зала.

Во время дождя струи воды, стекая по наклонной крыше, водопадами обрушивались в бассейн, наполняя его свежей водой. Из него вода попадала в подземный резервуар и потом использовалась для большинства повседневных нужд обитателей дома, что было особенно полезно в домах, чьи владельцы еще не сумели обзавестись собственным водопроводом.

В противоположной стене атриума виднелась высокая дверь, загороженная широкой раздвижной перегородкой-"гармошкой", за которой скрывался кабинет патриция. Послышался скрип, и перегородка чуть отдвинулась, выпуская в атриум личного раба Навия Флавиуса. Выйдя на середину зала, старый раб с важным видом оглядел просителей. Трое мужчин в тогах тут же приблизились к нему и, сунув ему в ладонь несколько монет, что-то шепнули. Раб, в отличие от господина не терзавший свои щеки ежедневным бритьем, довольно огладил седую бороду и, сунув монетку за пояс, провел их в кабинет.

Гектор привык к ожиданию. Да что там, ожидание составляло львиную часть его работы. Выбрать подходящий момент порою было не менее важно, чем нанести сам удар. Но сейчас все зависело не от него — царем и богом этого царства был верный раб патриция, вызывавший просителей в кабинет господина. И очередность этого потока предугадать было невозможно. Конечно, можно было сунуть ему в руку монетку, как это сделали те трое, но это бы противоречило его нынешнему облику, что могло привлечь внимание бродивших по атриуму наемников. Лучше затеряться в массе других просителей и ждать своей очереди.

Присев на корточки у стены, Гектор меланхолично уставился на плывшие в глубине бассейна отражения облаков и лазурного неба. Подобно огромному зеркалу, вода отражала во все стороны утренний свет, наполняя зал особым сиянием, еще больше оживлявшим этот своеобразный искусственный сад. На специальных столиках у бассейна был выставлен напоказ серебряный сервиз с удивительно тонкой гравировкой, неизменно приковывавший к себе восхищенные взгляды гостей и просителей Флавиуса. За этими сокровищами бдительно присматривал специальный раб — не дай боги приделают серебру ноги...

Трое мужчин вышли из кабинета Флавиуса часа через пол, следом раб пригласил женщину с ребенком. Эти не задержались там и минуты — получив причитающуюся мелочь, женщина с робкой улыбкой и блестевшими на глазах слезами благодарности выскочила из кабинета и заспешила к выходу, словно опасалась, что патриций передумает и отберет у нее полученные медяки.

Время клонилось к полудню, а очередь просителей истаяла лишь на треть. Гектор закусил губу. Обычно Флавиус принимал просителей только до обеда, и те, кто не дождались своей очереди, вынуждены были ждать следующей недели. Обедал патриций около трех, и времени оставалось еще достаточно для того, чтобы выполнить задуманное, но если раб не вызовет его до двух, придется все-таки рискнуть и поторопить события...

Но все тревоги Гектора оказались напрасны — не прошло и получаса, как блеклый взгляд раба остановился, наконец, на нем. Отклеившись от стены и не обращая внимания на безразлично скользнувших по нему взглядом наемников, Гектор протянул рабу поддельную метрику и в двух словах изложил свою фальшивую просьбу. Подождав, когда скрипевший пером в углу атриума писец перепишет метрику, Гектор следом за рабом прошествовал в кабинет. Он был уверен — днем Флавиус нападения не ждет, слишком мала вероятность для убийцы сбежать. Главное — в точности следовать составленному плану.

В центре кабинета стоял массивный деревянный стол с резными, украшенными инкрустацией из слоновой кости и бронзы ножками, за которым возвышалось столь же вычурное кресло поистине героических размеров. На нем, на большой пуховой подушке, восседал Навий Фалавиус. Ноги патриция стояли на изящной скамеечке с резными львиными лапами, а унизанные перстнями руки покоились на массивных подлокотниках.

За спиной Флавиуса виднелся широкий дверной проем, сквозь который была видна густая зелень внутреннего сада. Эти двери были единственным источником света в лишенной окон комнате, поэтому все просители оказывались ярко освещены, тогда как массивная фигура патриция терялась в тени, что предавало хозяину кабинета еще больше загадочности и таинственного величия.

С обратной стороны стола стояло несколько табуретов, впрочем, редко кто из просителей осмеливался присесть на них. Массивная столешница была застелена ниспадавшей на пол тщательно продуманными каскадами алой скатертью. Кроме письменных принадлежностей, на столе стоял серебряный кувшин с вином и шесть кубков на круглом подносе. На боках четырех из них блестели свежие капли воды — не иначе как патриций позволил себе пригубить вина, чтобы символически отметить сделку с давешней троицей.