Ветер странствий

Глава 1.

— Как ты думаешь, что такое счастье?

— Не знаю, мастер. Что счастье для вас?

— Для меня? — слишком молодая для звания мастера девушка усмехается, словно что-то припоминая. — Думаю, что свобода.

Замок на двери поддался только с третьего раза, да и то лишь когда я окончательно разуверилась в своей способности повернуть ключ и все-таки прибегла к колдовству. Последняя капля магической силы ушла на то, чтобы толкнуть дверь, и я не вошла даже, а буквально ввалилась в небольшую квартирку. К счастью, захлопнулась створка уже сама, в таком состоянии я не смогла бы ее закрыть. Перед глазами плясали черные точки, предметы смазывались в одну разноцветную линию, в ушах как будто лежали тонны ваты. Плюс еще эта предательская слабость, превозмогать которую с каждым мигом становилось все труднее и труднее. Проведенный обряд чуть не отправил меня и близлежащую деревню на Ту Сторону, и чтобы не допустить этого, пришлось затратить огромное количество сил. Да еще потом я пару часов колдовала над разбитым кругом заклятья, пытаясь понять, что же произошло, и кто этому посодействовал. Результаты поспешных исследований были записаны в информационную пластину, толком я так ничего и не поняла, зато сейчас в прямом смысле слова падала с ног, пытаясь добраться до кровати. Пол отчаянно штормило, к горлу волнами подкатывала тошнота, сознание то и дело хотело покинуть беспутную оболочку. Все признаки начинающегося магического истощения налицо. Сейчас мне нужно доползти до кровати и поспать. Как можно дольше.

Но, едва только уставшее тело опустилось на кровать, и я начала проваливаться в спасительный сон, где-то внизу скрипнула дверь. Причем не просто скрипнула, а буквально запела всеми досками и креплениями. Донесшийся же следом крик заставил меня только бессильно заскрежетать зубами.

— Каиса!

Отвечать не было ни сил, ни желания, потому я только терпеливо дождалась, пока распахнется дверь уже в мою квартиру. Даже странно, что она именно распахнулась, а не повисла на петлях — видимо, на двери и косяки были наложены какие-то укрепляющие заклинания. Жаль, правда, что они никоим образом не могли защитить меня от праведного гнева молодого мужчины, появившегося на пороге.

— Объясни мне, что это?! — без предисловий прорычал брат, в пару шагов достигнув кровати и потрясая перед моим носом жезлом с оплавленной вершиной. Впрочем, с алмазом, венчавшим артефакт и оплетенным зашитными заклятиями, ничего и не случилось, зато гладко отполированную поверхность камня живописно покрывали уже застывшие, а совсем недавно текшие тонкими струйками золотые разводы.

— Большой оплавленный жезл, — с усилием отогнав сон, тихо ответила, даже почти прошептала я. — И тебе добрый вечер.

— Какой добрый?! — Алемид тяжело даже не сел, а именно плюхнулся на кровать, задумчиво вертя жезл в руках и, судя по выражению лица, раздумывая, по какой части тела меня треснуть. Я тактично молчала, прекрасно понимая, что любое лишнее слово может стоить здоровья. В ярости Алемид очень страшен, а мне, кажется, удалось довести брата до белого каления.

Судя по всему, Алемид ждал раскаяния, которое, несмотря на признаваемую вину, я озвучивать вовсе не собиралась. Наоборот — пользуясь минутой, начала понемногу засыпать. Комната наконец-то прекратила раскачиваться перед глазами, хотя головокружение и ощущение полета никуда не исчезли.

— Каиса! — снова гневно возопил Алемид, сообразив, что вряд ли можно назвать извинениями ровное сопение. Моего состояния сквозь ярость он не замечал. Что ж, это скорее хорошо, чем плохо.

— Ну чего тебе? — я с трудом разлепила веки. — Давай поговорим завтра, хорошо?

— Какое завтра?! — брат, распалившись, явно хотел сказать какую-нибудь длинную и звучную тираду, но, наконец, посмотрел на мое бледное лицо, по цвету наверняка сливающееся с подушкой, и спокойным ровным тоном поинтересовался: — Что случилось с жезлом?

— Понимаешь... Вчера возникли некоторые... м-м-м... непредвиденные обстоятельства. Заклинание немного вышло из-под контроля... в общем, разгневанные духи его сломали. Насчет ремонта я не знаю, но вряд ли с жезлом можно будет сделать хоть что-нибудь.

— Что мне сказать мастеру?

— Правду, — я попыталась пожать плечами, но не преуспела в этом. — Если не хочешь, к нему могу сходить я, все равно отчет сдавать придется.

Алемид только махнул рукой, я слабо улыбнулась. Конечно, можно было рассказать брату все честно, не умалчивая о накладках и настоящих последствиях, но я предпочитала молчать, как пленный партизан. Слишком уж он обо мне волнуется, один раз поклявшись защищать, и с тех пор исправно исполняя свою клятву.

Жезл было, конечно, жалко — вчера я испортила неплохой артефакт, и была этим весьма раздосадована. Хорошо еще, что заранее предупредила мастера о возможном исходе — на что он нехотя, но кивнул.

Алемид мог не волноваться.

— Сам отдам, так уж и быть, — буркнул он, уже не кипя праведным гневом. Вот что мне всегда нравилось в своем брате — быстро злясь, он так же быстро и отходил. — А ты отдыхай давай. Настойку смешать какую-нибудь?

— Нет, спасибо.

Он поднялся с кровати, удрученно рассматривая вконец загубленную, а когда-то могущественную вещь, и пошел к выходу из комнаты. На пороге обернулся и сказал:

— Я сегодня уезжаю. Но на пару часов, наверное, смогу заскочить домой. Родителям что-нибудь передать?

— Да, как всегда, что у меня все отлично.

— Разумеется, — у нас с братом было негласное правило — в какие бы неприятности мы не вляпались, родителям мы сообщим о них только тогда, когда не сможем выпутаться сами. Не хотелось, чтобы они волновались. — Тебя точно не нужно подлечить?

— Точно, — отрезала я. Не хватало еще, чтобы Алемид начал меня лечить и понял, насколько все плохо. Скандал по поводу того, что я себя не берегу, будет потрясающий.

— Тогда до встречи.

— Ага, — короткий то ли кивок, то ли просто спазм.

Дверь закрылась, и громкий звук отдался в гудящей голове колоколом. В следующую секунду я уже спала без задних ног.

Проснулась я ближе к вечеру, причем следующего дня и ощущая себя совершенно выжатой. Что ж, неудивительно, учитывая все накладки проведенного обряда. Даже обычные, рядовые обряды отнимают кучу сил, что уж говорить про вчерашнее безумие. Хорошо хоть, что Алемид не знает о том, что действительно случилось, а то без разговоров отвез бы меня назад домой, не желая потерять единственную сестру. Все-таки иногда брат с его постоянной заботой и защитой начинает мне надоедать. Весьма раздражает ощущение несвободы и контроля, пускай даже с родной стороны.

Нехотя поднявшись, я с огромным наслаждением стащила с себя одежду, которую так и не удосужилась снять перед сном, и прошла в небольшую умывальную комнату. Тело отчаянно мечтало понежиться в горячей, пахнущей ароматными маслами, ванной, но я решительно направилась к довольно большому кувшину с ледяной водой, нагреваться которой не давали вплетенные на стадии лепки заклинания. Зажмурилась, поглубже вдохнув, и честно попыталась не завопить, когда холодная вода обрушилась на голые плечи.

Вода вернула способность мыслить и взбодрила, по телу сразу же разлилось приятное тепло, сопровождающееся легкими покалываниями. Я покосилась на свою правую руку и вздохнула — татуировка слабо мерцала, черпая силу даже из воды. Я сконцентрировалась, заставив себя не пить ее из всякой дряни — все-таки, как известно, вода — на редкость нестабильная субстанция для плетения заклятий, особенно тех, на которых специализировалась я. Та Сторона, сама очень переменчивая, постоянно меняющаяся, не терпит нестабильности. Особенно не терпят ее обряды и ритуалы, каждый из которых — небольшой приговор самой себе.

Растираясь толстым полотенцем, я вернулась в жилую комнату, стараясь припомнить, какие дела была запланированы на сегодняшний день, и что еще можно успеть сделать. Наверное, уже не слишком много ввиду того, что этот самый день уже заканчивается — выглянув в окно, я сообразила, что закат уже не за горами, а над горами. Я благополучно умудрилась проспать весь день.

И, если честно, хотела бы поспать еще. Но мне нужно идти, перед мастером все-таки надо отчитаться. И представить полученные результаты, которые, увы, отсутствуют. Почему-то сейчас мне не хотелось думать о том, сколько эпитетов скажет мастер в адрес моей работы. Именно по этой причине я переключилась с одной насущной проблемы на другую, пускай и гораздо менее важную.

Что бы надеть? Правда эта проблема решилась довольно быстро, поскольку выбор был не так уж и велик. Натянув шелковую рубашку, штаны и зашнуровав сапоги, я подошла к зеркалу, окидывая себя придирчивым взглядом. Бледная, с кругами под глазами и впавшими щеками. Натуральный ужас. Хорошо, что я не в каком-нибудь глухом поселении, где меня суеверные селяне могли бы и камнями закидать. Хотя нет, побоялись, наверное, но очень бы захотели.

Девушка в зеркале казалась потусторонним существом, чему способствовали бледная кожа, неестественный, лихорадочный блеск серебряных глаз, и того же цвета распущенные волосы, водопадом стекающие по плечам. Татуировка — тонкая лента письмен, скользящая серпантином от плеча до ладони — полыхала ярким серебряным светом. Ничего, ничего, сейчас пройдет.

Заплетя косу, я отошла от зеркала и начала собирать бумаги, в беспорядке разбросанные по столу. На многих — печати холодного лунного цвета.

Серебро, серебро... Серебряных Детей, или, как нас еще называли, Рожденных Грозой, всегда было не так много. Отличительные наши черты — серебряного цвета волосы и глаза, немного удлиненные пальцы. И татуировка, оплетающая правую руку, причем символы на ладони у каждого свои.

Нас не очень любят люди — скорее всего потому, что не понимают нашего дара и боятся его. А мы... просто мы единственные, кто может вызывать мертвых и говорить с умершими душами. Мы можем расспрашивать их обо всем. Не некроманты, нет, поднимать зомби мы не умеем. Но обычные смертные все равно боятся — в глухих деревнях нас до сих пор считают вестниками смерти.

Именно по этой причине во время путешествий по поселениям, удаленным от больших городов, я обычно навожу морок на волосы и надеваю одежду с длинными рукавами или перчатки. Но здесь, как и в крупных городах, я могу быть собой, и за это я всегда ценила Долину — второй дом, где мне всегда рады.

Сложив бумаги в папку, я вышла из комнаты. Заперла ее, поставив на замке магическую печать — теперь в мое отсутствие сюда никто не сможет пройти — и начала спускаться по лестнице, ведущей в холл. В коридорах так называемой Жилой Башни, где имели квартиру или комнату почти все, кто работал в Долине, было на удивление пустынно для этого часа. Впрочем, выйдя на улицу, я поняла, куда все делись. В такую погоду сидеть в четырех стенах было бы просто кощунством, ничем не оправданным.

Зажмурившись от еще яркого солнца, я с наслаждением вдохнула чистый, наполненный запахом воды воздух. Огляделась вокруг, наслаждаясь переплетением зеленого и белого цветов. Белый камень и зеленая трава... удивительное, естественное, приятное для глаз сочетание. Древним архитекторам, застраивавшим Долину в незапамятные времена, удалось создать впечатление единства человека и природы.

Белые ажурные мосты и здания, и вместе с этим — зеленая трава, а еще — постоянные лестницы и переходы между тремя ярусами города. Красиво...

Я всегда восхищалась Долиной, полюбив ее с первого взгляда на каналы, пруды, мраморное кружево построек... Восхищение возросло в несколько раз, когда я ощутила пропитывающую каждую песчинку здесь магию. Чистую силу, не скованную и не умеренную ничем, саму древность. Саму свободу...

Иногда мне хотелось не уезжать из Долины, а остаться здесь, в этом волшебном, полном тайн и загадок месте. Обрести, наконец, свой постоянный дом, в который я могла бы всегда возвращаться — кроме своего родного, конечно. Может быть, даже завести семью и детей, надолго осесть в одном месте...

Я поняла, что лгу сама себе. Не смогу я, просто не смогу долго жить в одном доме — душа скитальца все равно потянет на разбитые дороги, к морям, лесам, горам и захватывающим дух просторам полей. Все-таки в душе я странник, и не для меня оседлая жизнь. Дорога всегда продолжается, и есть в путешествиях что-то волшебное — иначе я не рвалась бы туда, прочь от комфорта тихой и уютной жизни и от покоя, к далеким странствиям под проливными дождями и палящим солнцем, по пыльным дорогам и прохладным побережьям, от одного только взгляда на которые замирает сердце.

Наверное, я просто слишком люблю и ценю свободу. Свобода... я мысленно проговорила это слово на шести языках, с удовольствием вслушиваясь в звучание.

Свобода... это ведь такое просто слово, не означающее ничего для тех, кто не знает ее истинной. Для меня этот обыденный, по сути, набор звуков заключал много ощущений, эмоций и переживаний: шорох дождя в мокрой листве, треск пламени в ночной тишине, прикосновение к щеке холодного ветра. Радость, смех, слезы, подработки и неудобные кровати на постоялых дворах, лежаки из лапника и колыхающиеся под ветерком травы, наполняющие воздух пряными запахами. Для меня это слово значило больше, чем жизнь. Если бы меня спросили, чего я боюсь больше всего на свете, я ответила бы, не раздумывая.

Больше всего на свете я боюсь все это потерять...

Я ступила на ажурный подвесной мост, сплетенный из лент белого металла, и решительно направилась к виднеющейся вдалеке высокой и стройной, как свечка, башне. Только там был ближайший спуск на первый уровень Долины — нижний, на котором находились основные постоялые дворы, лавки, кофейни, таверны и прочее.

С моста открывался великолепный вид, и я подошла к перилам, чтобы взглянуть на Долину сверху. Красотища...

Окаймленная горами, Долина была прекрасна. Снежные вершины гор искрились в свете заходящего солнца, а вдали виднелось узкое ущелье, через которое можно было бы пройти к морю, если б не два водопада, к низу сливавшиеся в один.

Долина была полна различных людей и представителей других рас, и, по-моему, не было того времени суток, когда улицы были пустынны. Все-таки здесь — магический центр страны, да к тому же еще и одно из самых романтических мест, так что в Долину постоянно стекались маги, те, кому нужна была помощь магов, путешественники и влюбленные парочки.

Иногда туристы меня откровенно раздражали — например, когда показывали пальцем на серебряные волосы и татуировку. Но сейчас, после сна, я была в на редкость благодушном настроении. К тому же, я уже не представляла Долину без огромного количества народа на улицах, мостах и переходах всех трех ярусов.

Я отошла от перил, чуть не выронив папку с отчетом, и помахала рукой Мьоллену, парящему невдалеке. Зеленовато-золотые крылья слабо мерцали в шафранном солнечном мареве, а закатные лучи оставляли отблески на гриве черных, с золотыми же прядями волос. Красиво.

Приветственно улыбнувшись мне, Мьоллен сделал головокружительное сальто и полетел на верхний ярус, к обсерваториям. Миг — и только крылья блеснули вдалеке.