Тот, кто делает шаг

ТОТ, КТО ДЕЛАЕТ ШАГ

Дети солнца, лаэтийцы не сдавались захватчикам в плен.

Гордые, светловолосые, ясноглазые... За их спинами полыхали родные деревни и города — а они смеялись. Тяжелые солдатские сапоги в кашицу растирали нежные бутоны ледяных ирисов — а они смотрели на небо, как будто одним отрицанием могли уничтожить ужасы войны. Не морщились от запаха гари, не вжимали голову в плечи, когда подчиненные ран-капитана Ярви Доронго под барабанный бой сгоняли их в длинную колонну.

Слушали сладкие речи о счастливой жизни под рукой Даорского Союза.

Не прекословили.

Смеялись.

А потом кто-нибудь из этих ясноглазых и гордых кричал: "Ниэ, Лаэтэ!" — славься! — и в небо взмывал ворох искр, холодных и колючих.

И ран-капитан Ярви Доронго, прирожденный стратег, блестящий оратор и четырежды герой войны, ничего не мог с этим поделать.

Лаэтэ, 1431 год, весенний период, день 22

Ярви Доронго

Война накрыла разбросанные по горам принципады Лаэтэ, словно мутный селевой поток. Это началось ранней весной. Едва первые стрелки ирисов пробили рыхлый снег, едва распушились лиловатые почки на разлапистом придорожном кустарнике, как через границу, не таясь, потекли одетые в серо-коричневую форму солдаты Даора. Заставы смели за одну ночь, как бурная река в половодье сметает непрочную плотину. Лаэтийцы не ждали нападения, полагаясь на союзнический договор, но сопротивлялись яростно. Кажется, куда им, вооруженным только клинками и огнестрелами, идти против новеньких многозарядных "пчел" Даора, снабженных штыками; как с лошадьми и легкими передвижными пушками сопротивляться вторжению самоходных машин, изрыгающих дым и пламя?

Логика говорила — никак.

Однако в батальоне ран-капитана Доронго после столкновения с пограничниками каждого десятого пришлось отправлять на родину по кускам.

Даорскому Союзу не нужны были пустые, выжженные земли. Нет, Промышленный совет посылал войска за новыми гражданами, залежами металла у подножья гор и, главное, за безопасным проходом через Таорский хребет, чтобы можно было ударить следующей весной по Великой Империи Андарры и с севера, и с запада. Военная экспансия — штука затратная и затягивающая: начни ее, и остановиться, не развалив экономику, будет сложно.

Ран-капитан Доронго к своим тридцати шести прошел две войны и к концу этой рассчитывал получить под свое командование по меньшей мере второй батальон, а то и дослужиться до генерала. Он никак не думал, что надолго увязнет в зыбких снегах Лаэтэ и будет чувствовать себя не честным солдатом, а палачом.

Когда это случилось в первый раз, только военная выправка и железная внутренняя дисциплина позволили ему сохранить хладнокровие. Тогда, на пограничной заставе, Ярви Доронго приказал согнать на центральную улицу всех выживших защитников, от мала до велика — и еле держащихся на ногах бойцов, чьи мундиры пропитались золотой кровью, как водой; и равнодушных ко всему женщин; и детей, с глазами голубыми, как весеннее небо, и такими же ясными. По законам военного времени были оглашены условия вступления в гражданство Даора.

А потом над разрушенной заставой пронесся тот самый клич, как птичий крик — "Ниэ, Лаэтэ!" — и к небу полетели белесые искры.

Доронго, не моргнув глазом, приказал собрать оставшуюся на улице одежду и похоронить ее вместо тел. Разумеется, ран-капитан был человеком образованным и знал, что после смерти лаэтийцы "возвращаются к солнцу" — обращаются в холодный огонь и свет. Но он и предположить не мог, что они способны сделать это по доброй воле, лишь бы не покориться захватчикам.

Все, как один.

Ко второму разу он уже подготовился — провел беседы с командирами, выступил перед солдатами с подобающей речью, составил инструкцию на случай повторения инцидента. У следующей деревни условия капитуляции были оглашены заранее. От упрямых лаэтийцев только и требовалось, что пропустить дружественную армию к перевалу, снабдив ее пищей и медикаментами. Пусть это и было нарушением союзного договора — Даор обязывался не вводить войска в Лаэтэ ни под каким предлогом — но, на взгляд Доронго, местные жители ничего не теряли.

И вновь — яростное сопротивление в ответ и под занавес — белые сполохи, искры, искры, искры...

После четвертого подобного случая Доронго начал сомневаться в разуме лаэтийцев.

После десятого — в своем собственном.

Сегодня ран-капитан зачитывал пленным речь о вступлении в гражданство без всякой надежды на успех. Привычно умолк, давая паузу для раздумий, привычно закрыл на мгновение глаза, услышав смех и звонкое "Славься!".

Сырой, холодный ветер пробирался даже сквозь плотную ткань шинели. Хлюпала слякоть под ногами у адъютанта — нервного мальчишки, и минуты не способного простоять на одном месте. В горле першило — то ли от затянувшейся речи, то ли от промозглых горных туманов. В виски колотилась привычная уже боль. Лаэтийские лекарства пришлись бы очень кстати...

Когда искры отгорели и Ярви Доронго открыл глаза, то первым, что он увидел, была она.

Настоящая дочь солнца.

Гордая, светловолосая, юная, она стояла среди размешенного в ледяную кашу снега, выпрямив спину и не отводя взгляда от лица ран-капитана.

— Меня зовут Ланга, — тихо произнесла лаэтийка, но, кажется, голос ее услышал каждый из солдат, собравшихся на площади. — И мне не хочется умирать. Я принимаю гражданство Даора.

"Принимает, а не вступает в него, — машинально отметил про себя Доронго. — Настолько гордая или просто оговорилась?"

А вслух сказал только:

— Подготовьте документы.

Принятие в гражданство — процедура стандартная, рутинная, вязнущая на зубах, как холодная солдатская каша. Ярви вдоволь наелся и того, и другого, когда служил адъютантом при генерале Гормане, но сейчас наблюдал за военным консулом и сидящей напротив него девушкой с болезненным интересом.

— Ваше полное имя, пожалуйста.

— Ланга Куэрдо. К-У-Э-Р-Д-О, на конце "о".

— Число, период и год рождения, а также возраст.

— Возраст — двадцать пять лет. Год рождения — тысяча четыреста шестой от Катастрофы. Период и день запишите, какие хотите, у нас такие вещи не принято помнить.

— Хорошо, тогда запишем сегодняшнюю дату: двадцать второй день весеннего периода. Ваши родители?..

— Маму звали Варра Куэрдо, отца я не знала.

— Хорошо, ставим прочерк. Род занятий?

— Химик и практикующий врач...

"Врач... врач бы мне не помешал", — Ярви нажал пальцами на виски, словно пытался выдавить боль наружу, как дневной паёк из тюбика. Здесь, в полумраке штаба, размещенного в опустевшей школе, она поутихла, притаилась где-то под черепной коробкой, терпеливо выжидая своего часа. Столичные пилюли помогали мало. Иногда мелькала у измученного ран-капитана шальная мысль, что полковой доктор с козлиной бородкой просто издевается над ним и подсовывает пустышки, наполненные перцем и солью.

А много ли навоюет командир, который выть готов от мигрени?

-... цель вступления в гражданство Даорского Союза?

— Даже не знаю... "Хочу жить" — так же нельзя писать, наверное?

— Запишем "личные причины", — выкрутился консул. Этот ушлый парень отправился на войну с одной-единственной целью — сделать карьеру, потому что прекрасно понимал, что на гражданке без связей не пробьешься. Ярви считал, что ему самое место в правлении какого-нибудь треста, а не в штабе, но на просьбу заменить штатного консула из центрального штаба всегда приходил вежливый отказ с лаконичной пометкой: "Не имеем подходящей кандидатуры на замещение". — Теперь ставьте подпись здесь и здесь. Вы ведь владеет даорской грамотой?

— Да, вроде того... — Ланга перегнулась через стол и небрежно черканула по бумажке с таким видом, словно каждый день продавала свою верность новому правительству. — Это все?

Консул скосил глаза на памятку.

— Да, с вашей стороны — все. Процедура оформления займет около десяти дней, по истечении которых вы получите удостоверение гражданки Даора.

Спокойная прежде девица вздрогнула, как розгой огретая.

— Через десять дней? — переспросила она с недоверием. Напряженные плечи слегка расслабились, выпрямленная спина сгорбилась, и как-то сразу стало заметно, что край юбки обтрепанный, а платок весь в пятнах. — Но ведь к этому времени армия уже выступит дальше, так? Как же я тогда...

Ланга нервно стиснула пальцы и оглянулась по сторонам, словно ища помощи, но вскоре справилась с собой и вновь благовоспитанно сложила руки на коленях. Консул, изрядно уязвленный ее невозмутимостью во время процедуры, не упустил возможность отыграться за все мнимые грехи:

— Вам придется проследовать за армией, гражданка Куэрдо. Впрочем, если вас не устраивают условия, мы можем порвать анкету прямо сейчас, — консул с готовностью ухватился за аккуратно заполненные листочки. — Тогда вам останется только смириться с положением военнопленной... и всеми сопутствующими неприятностями, — глумливо ухмыльнулся он, не оставляя сомнений в том, какого характера будут эти неприятности.

Ланга поднялась так резко, что колченогий стул едва не опрокинулся. Щеки ее заливала густая краска, но судя по яростному блеску глаз — не от смущения, а от гнева.

— Вы еще поугрожайте мне, господин консул! Мало того, что по вашей вине погибли все, кто мне дорог? Мало того, что мой город теперь стал развалинами, где даже пресную воду днем с огнем не найдешь? Вы, безбожные торговцы!

— Если вы так ненавидите Даор в моем лице, так почему же не ушли со своими родичами? К солнцу, к предкам? — консул оперся руками на столешницу и подался вперед. — Почему решили присоединиться к нам, безбожным торговцам?

— Потому что хочу выжить — это грех? К слову, о грехах, — Ланга дерзко сузила глаза и сжала кулаки. — С каких это пор в Даоре перестали верить в божественность Лаэтэ? Разве мать не рассказывала вам, господин консул, что тот, кто поднимет руку на дитя солнца, будет навеки проклят, и внуки его, и правнуки и весь род до скончания веков?

Звук хлесткой пощечины произвел эффект, сравнимый разве что с выстрелом в воздух. Консул хватал ртом воздух, ошалевший от собственной смелости, и баюкал отбитую руку. Мгновенно утихли шепотки младших служащих, пришедших поглазеть на первую плененную лаэтийку под благородным предлогом помощи господину консулу.

Ланга недоверчиво коснулась пылающей щеки, обвела комнату пустым взглядом... и упала на колени, прижимая ладони к лицу. Хрупкие плечики вздрагивали под испятнанным платком. Толстая коса свесилась и подметала кончиком пыльный пол.

Головная боль ран-капитана Доронго, словно разбуженная эхом пощечины, довольно оскалилась и вновь принялась точить коготки о стенки черепа. "А вот и повод для отзыва консула", — усмехнулся про себя Ярви, поднимаясь со стула. Девушку и впрямь было жалко. Лаэтийка она или нет, божество или простая смертная, но не дело для мужчины — бить женщину.

— Не знаю, что там с проклятием до скончания рода, а вот вас, консул Матта, точно постигнет наказание. Вы отстраняетесь от дел. Запрос о замене я отправлю с первой же почтой, — добавил Ярви, чувствуя мстительное удовлетворение. — Гражданка Куэрдо, приношу вам извинения за действия моего подчиненного. Он превысил свои полномочия.

Ланга перестала вздрагивать и подняла на Ярви глаза — абсолютно сухие, но покрасневшие, словно в них песка насыпали.

— Как вас зовут? — спросила она надтреснутым голосом.

— Ран-капитан Ярви Доронго, — коротко, по-военному представился тот.

Ланга медленно встала, опираясь на стул, как на костыль, и ростом оказалась ровно на два пальца выше ран-капитана.

— Я запомню вас, обещаю, — кивнула лаэтийка с надменностью жрицы древнего культа. И впечатление это не мог испортить ни сбившийся на бок платок, ни грязная одежда. — Слово дочери солнца.

— Боюсь, вам придется привыкать к тому, что в Даоре ценятся не слова, а именные расписки. Офицер Сарман!

— Есть! — выступил на шаг вперед молодой мужчина со светлыми, как у северян, волосами и квадратным подбородком.

— Позаботьтесь о том, чтобы гражданку Куэрдо обеспечили всем необходимым. Если она пожелает забрать из дома личные вещи, окажите помощь, — "И присмотрите за тем, чтобы среди этих вещей не оказалось отравляющих веществ и оружия", — продолжил Ярви про себя, уверенный, впрочем, что офицер поймет все правильно.

— Слушаю! — щелкнул Сарман каблуками безукоризненно вычищенных сапог — это после штурма-то, по весенней жиже — и обернулся к Ланге: — Следуйте за мной, пожалуйста.

Та упрямо вздернула подбородок, сжала губы в тонкую линию и вышла за провожатым, слегка покачиваясь из стороны в сторону. "Ей в актерки надо было идти, а не в химики, — досадливо подумал Ярви, рассматривая лица молодых офицеров и любопытных канцелярских мальчишек. — Разлагает мне тут дисциплину".

В это самое мгновение Ланга поравнялась с прикрытыми ставнями. Луч, скупой и бледный, коснулся ее волос...

И — вспыхнуло слепящим золотом солнца на закате, растеклось по нервам жидким светом, а затем — угасло мягким сиянием янтаря, оставляя на языке привкус мёда и старой легенды.

Ярви инстинктивно отступил назад, шаря рукой по груди, в поисках запретного, ненужного символа отвергнутых богов. Медный кружок в ореоле огненных язычков. Лаэтэ. Солнце.

Адъютант в полушаге позади, за плечом, торопливо бормотал молитву: смилуйся, смилуйся, смилуйся хоть кто-нибудь, если ты есть... Шепотки дымным облаком поднимались над офицерскими головами, и Ярви нюхом бывалого командира уже чувствовал в них суеверный страх и опасное восхищение. Ланга давно переступила порог и скрылась в коридорах разрушенной школы, но ее образ все еще довлел над людскими умами. Этакое опасное зерно смуты, которому только дай взойти — и пожинать придется солдатские головы. Надо было что-то сказать, как-то перевести внимание на что-то безопасное, рутинное...

— Отставить! — гаркнул Ярви самым что ни есть солдафонским голосом, грубым и непохожим на свой обычный, богатый на обертоны. — Офицер Корренче, через час полный доклад о состоянии артиллерийских орудий и всех четырех "латников" должен быть у меня на столе! Офицер Эрмано, я уже двадцать минут ожидаю отчет об израсходовании медресурсов. Офицер Боске... — Ярви запнулся, лихорадочно подбирая в уме задание для последнего юнца, тайком обводящего на запястье шрам от вытравленной татуировки. Наверняка солнце было, такое многим в младенчестве бабки рисуют на счастье, а военной молодежи мучаться потом, сводить. — Офицер Боске, что с вашим мундиром? Почему верхняя пуговица расстегнута? Да еще в присутствии других офицеров! Хотите получить взыскание? Или, может, вам внимания не хватает по женской части, восполняете?

— Никак нет! — испуганно выдохнул юноша, возвращаясь с небес на грешную землю. Кадык у него судорожно дернулся. — Сию секунду исправлю, виноват, недоглядел!

— На первый раз оставим, — недобро сощурился Ярви, кожей чувствуя, как рассеивается, угасает, как одинокая искра над костром, светлый образ лаэтийки. Головная боль, устав скрестись в виски, медной гирей обосновалась в затылке. — Всем приступить к исполнению!