Продолжение
2 августа
В баре для космонавтов поздно вечером
— Я считаю, в недолгих рейсах лучше обходиться вовсе без имитаторов.
— Это еще почему?
— Развращают они здорово. Умом-то мы, конечно, понимаем, что это всего лишь иллюзия. Но что-то они в нас ломают. Признайтесь честно, братва, у кого была хоть раз реальная подруга лучше девушки-имитатора, да что там лучше, хотя бы немногим хуже? А! молчим.
— Ну, допустим, правда. Не было никого лучше. Да это и немудрено. Имитатор настроен на тебя полностью. На всю твою анатомию-физиологию, на все твои психологические особенности, да еще и корректируется постоянно в зависимости от настроения. Идеал есть идеал.
— Вот я и говорю, слишком уж они идеальные. И мы от этого портимся. Потом возвращаешься на землю и не можешь ни с одной бабой нормальные отношения наладить — всё не то. Я, признаться честно, иногда о космосе не как о работе думаю, а как о возможности побыть с девицей мечты.
— Говорят, раньше искусственные люди, сделанные в виде женщин входили в каждый экипаж.
— Я слышал об этом. Видать не заладилось у них, раз больше нет такой практики.
— Что-то наш доктор притих. Ты как думаешь, док, почему убрали с космоботов искусственных девиц?
— Это было очень давно, еще до меня, и специально я этим вопросом не занимался, но думаю, что дело было приблизительно в том же, о чем ты сейчас говорил, Прат. Наверное, как-то их присутствие негативно на людях сказалось.
— Разве они могли сделать что-то плохое людям? Я слышал, это для них по-сути невозможно.
— Если только невольно. Имитаторы тоже во благо были изобретены, а между тем, я согласен с Пратом, они могут негативно сказаться на моральном здоровье. А для космонавта моральное здоровье важно, может быть, даже больше физического.
— И всё же я не понимаю чем биотех-девушки могли повредить.
— Понимаешь, Дан, "биотехи", искусственные люди, биороботы, как их еще раньше называли, одновременно и слишком люди и слишком нелюди. Их интеграция — вопрос крайне непростой и, видимо, не во всех областях продуктивный. Ну, как бы тебе получше объяснить? Понимаешь, это разум. Тоже высший разум, но совершенно иной. Я могу только предполагать, но возможно, мужчины-люди сначала вели себя со своими биотех-партнершами, как с обыкновенными женщинами. Но у тех была своя воля, свои стремления, свои понятия о благе людей, наконец. И вот...
— Подожди, док. Понятия о благе у нас должны быть общими. В конце концов, кто их сделал?
— Это свободный разум, Дан, вполне самостоятельный, а следовательно мобильный, способный развиваться, трансформироваться. Хорошо, к следующей нашей встрече я раскопаю материалы по этому вопросу, выясню специально для вас, ребята, что у них там пошло не так.
— Окей! Вы когда здесь будете?
— Завтра выходим. Года на два, Прат?
— Да. Думаю, что так. Если без происшествий.
— Ну и мы тогда же примерно подгребем. Вы на торговом?
— Да.
— Счастливо!
По дороге из бара в гостиницу космопорта поздно вечером
— Ты что действительно будешь заниматься этими биотех-девицами?
— Почему бы и нет?
— Мне тогда тоже расскажешь. Любопытно.
— Обязательно.
— Кстати, ты не слышал байку, будто бы лет 100 назад, когда биотехи уже были полностью интегрированы и уравнены в правах, у какого-то програмиста с большого космобота была счастливая любовь с исскуственным, причем с парнем. И прямо в рейсе. Что ты смеешься? Правда!
Я еще громче расхохотался:
— Так байка, или правда?
— Ну, байка, про которую клялись, что правда. Хватит ржать! Сани! Ну, хватит!
В гостинице космопорта ночью
— Прат, ты почему не спишь? Дать тебе успокоительное?
— Спасибо, док, не нужно. Знаешь, я ведь в баре не соврал. Может, даже слишком разоткровенничался. Не могу ни о чем думать кроме имитатора. Так не терпится с ней побыть.
— Обязательно поговори с психологом. Обещай мне.
— Ладно. Таблеток-то никаких от этого нет?
— Между прочим, есть. Хочешь, дам тебе отличные таблетки. Никакого либидо полгода в помине не будет.
— Спасибо, не надо! Я пошутил.
— А я нет!
— Не надо! Единственную радость отнимешь.
— Ты совсем не хочешь спать?
— Нет. А что?
— Мы ведь друзья, правда?
— Конечно, док, о чем речь!
— Так вот, я подумал, что тебе, наверное, нужно знать. Я биотех.
— Да ты что?! Не шутишь?
— Нет.
— Вот это да! Я еще не разу не встречал такого. То есть, хрен его знает, может и встречал, не знал просто. Сани, я ни про кого еще такого не знал! Слушай, спасибо, что доверил. Я никому не скажу, не думай.
— Ну что ты, Прат, это совсем не важно. Знаешь, раньше я действительно изо всех сил старался, чтобы никто не узнал. Мне казалось чуть ли не высшим благом — полностью интегрироваться, слиться. А теперь, я понимаю, что это было ребячество своего рода. Что ж, мы тоже взрослеем.
— А сколько тебе лет?
— Так, раз уж у нас сегодня ночь откровений... кхе-кхе... надеюсь, это не перебор. Знаешь, ведь я тот самый искусственный парень, про которого байка.
— Какая еще байка?
— Ну, здравствуй! Ты же мне сам рассказывал по дороге. Программист и биотех.
— С дуба рухнуть! Ты что гей?!
— Так-с. Теперь, я чувствую, ты вовсе спать не будешь.
— Да вот! Особенно к тебе спиной.
— Перестань, дурашка, тебе ничего не грозит. Я не могу сам ни любить ни желать. Могу только отвечать на любовь.
— Расскажи! Как это?
— Давай я тебе, всё же, дам успокоительное! Ну-ну, не упрямься, выпей. Ложись спокойно, закрывай глаза, а я расскажу. У нас, искусственных, пол — чистая видимость, условность, аксессуар, так сказать. Я не думаю, что подобные мне, созданные в виде женщин, отличались от меня чем-то, кроме внешности. Выглядим мы как мужчины или как женщины — важно только для вас, биолюдей. Я не просто биотех, меня создали именно врачом. Я могу видеть боль, страх, голод, жажду, желание, удовлетворение. Всё, что чувствует человек. У меня есть простое зрение, ультрафиолетовое и инфракрасное, я улавливаю биотоки мозга, пульсацию сосудов, чувствую уровень гормонов в крови.
— С ума сойти!
— Постарайся не возбуждаться. Расслабляйся и засыпай. Так вот. Это случилось в первый мой выход в космос. Его звали Рон. Это был молодой мужчина, который сначала не знал, что я биотех и полюбил меня. Сам я не могу любить, но во мне есть способность чувствовать состояние человека и отвечать на него. Никогда в жизни ни до ни после него я не чувствовал такого к себе отношения и никогда так не хотелось мне, ответить, взаимодать, если так можно выразиться. Его биотоки просто не оставляли мне выбора. И мы любили друг друга. Меня не смущала его симпатия и с человеческой точки зрения. В том смысле, что я мог бы подумать, мол, для него, как для человека, это ненормально, противоестественно, и как следствие вредно. Если бы я думал так, то отверг бы его, не задумываясь. Но дело в том, что к тому периоду своего существования я пришел к убеждению: именно однополая любовь имеет смысл. Высший смысл даже. Как бы то ни было, он был счастлив со мной. И я, будучи с ним, чувствовал себя прекрасно. Мы прожили вместе 80 лет. Были в длительных космических экспедициях три раза. Когда он уже не мог выходить в космос, обосновались здесь, на Земле. Он преподавал в Космической академии, потом вышел на пенсию. Я поступил в клинику, занялся научной работой и был с ним до конца. Полгода назад его не стало. Я очень странно себя почувствовал. Я был свободен и растерян. Никто теперь так остро не нуждается во мне как он. Как-то пусто стало. Поразмыслив, я решил снова отправиться в космос. С тех пор, как мы с Роном были в рейсе последний раз, очень многое изменилось. Появились торговые экспедиции и даже туристические маршруты, а раньше были только исследовательские и военные проекты. Порядки, я вижу, на каждом судне свои, в зависимости от капитана. Кстати сказать, какого черта нашему старику понадобилось тащить с собой свою беременную жену? Это же против всякой логики, а меня он и слушать не хочет. Прат... а, ты уснул уже? Ну и молодец.
Разве я только чтобы усыпить его всё это рассказывал? Очевидно — нет. За многие годы жизни с Роном я привык к беседе с человеком, стал в ней нуждаться. Как мне не хватает тебя, любимый!
3 августа
По дороге из гостиницы в космопорт утром
— Слушай, док, ты не разыграл меня вчера?
— Боюсь, что нет. Не лишним это было с моей стороны?
— Что ты! Ничего. Обещаю, ты не пожалеешь. Я — могила. Вообще-то если подумать, можно догадаться. Во-первых, ни у одного врача не может быть такой юной свеженькой мордашки. Во-вторых, уж слишком ты вежливый и обходительный со всеми, прямо чересчур. В-третьих, вчера водки выпил чуть не ведро, а трезвый был как стеклышко и сутра как огурчик.
— На счет водки, дорогой Шерлок, вы, пожалуй, правы — это для меня как обычная еда, только более ценная энергетически. Да не только на счет водки, на счет всего остального тоже. Кому надо, тот догадается, а кто не догадался, значит не надо. Я поэтому и не трублю о себе на каждом углу.
— Правильно.
— Сейчас меня беспокоит только одно. Как я буду подписывать акт о здоровье экипажа.
— А что у кого-то что-то не так? Надеюсь не у меня?
— Не так у капитана с головой. Начерта он тащит жену с собой беременную? О, слушай, а может быть, действительно, поставить вопрос о его вменяемости?!
— Расслабься, Сани. Сразу видно, что ты сто лет в космосе не был. Никакого запрета для женщин давно нет и для беременных в том числе.
— По нормам я знаю, что нет, а по логике?
— Ничего с ней не будет. Первая остановка у нас месяца через 3-4. Рожать она будет уже на станции. У нее там какие-то дела. А на обратном пути захватим ее с ребеночком.
— Какие могут быть дела! Сначала лучше б родила! Ну что ты хохочешь?! Тебе смешно. А мне тревожно.
— Да не тревожься ты, Сани. Капитан и тот спокоен.
6 ноября
Медпункт торгового космобота "Гермес" утром
— Доктор, умоляю! Умоляю, сделайте что можно!
— Капитан, я и так делаю всё что могу. Не место и не время вспоминать об этом, но я же просил вас оставить ее на Земле. Теперь предоставьте дело мне, а сами лучше идите, а то она нервничает, глядя на вас.
— Но вы остановите это?
— Стараюсь. Раскрытие слишком большое, но если воды не отойдут, может быть, еще удастся прекратить схватки.
— Господи! Еще слишком рано! Слишком рано! Ребенок не умрет? А с ней все будет в порядке?!
— Капитан, пожалуйста, уходите.
— Доктор! У меня, кажется, воды отошли.
Ох, хорошо хоть мужа успел спровадить.
— Ничего, Нара, ничего, не волнуйтесь. Малышка родится немного раньше времени. Но это не страшно. Успокойтесь, и давайте будем тужиться.
Служебный отсек торгового космобота "Гермес" днем
— Сани, ты что здесь делаешь?
— Я за тобой, Прат, не поможешь мне смастерить кювез?
— А что это?
— Нечто вроде инкубатора для малышки. Ты же знаешь, она появилась раньше времени. Ей трудновато дышать, она очень слабенькая.
— Да. Ужасно. Она выживет?
— Думаю да. По крайней мере, мы должны ей помочь. Возьми инструменты. Я хочу переоборудовать имитатор.
— Как?
— Саму коробку возьмем за основу, подключим кое-какие приборы, ненужное демонтируем.
— Испортить мою девочку! Док, ты садист.
— Прости, Прат, ради спасения одной реальной девочки придется пожертвовать десятком виртуальных. Между прочим, я выяснил, чем биотех-женщины не угодили космическому начальству.
— Да ну! И чем же?
— Всё как я и предполагал. Их отправляли только в длительные рейсы, лет на 20-30-40, в основном разведывательные. Так вот, возвращались из них мужчины в крайне плачевном состоянии, полностью лишенные воли. Их подруги за долгие годы умудрялись взять на себя не только всю тяжелую работу, но старались всячески их удовлетворить, оградить от малейших неприятностей, в итоге и принятие решений на себя брали и чуть не с ложечки их кормили, чем повкусней. В конечном счете, мужички лежали словно кабачки.
— Вот это да! Со мной бы этот номер не прошел.
— То-то ты о девушке из имитатора грезишь днем и ночью.
— А если я тебе в ухо дам, ты почувствуешь?
— Почувствую. Извини.
— Извиняю. Слушай, а ты-то со своим дружком тоже так нянчился?
— Ну что ты! У нас были прекрасные отношения. Настоящее равноправное партнерство.
— Мм! Сказка!
Медпункт торгового космобота "Гермес" днем
— Капитальное сооруженьице.
— Это не совсем то, что я себе представлял, но тоже хорошо. Наверное, даже лучше. Малышка там как будто снова в утробе. Так что довезем ее без проблем. А если наш агрегат будет работать, так, как я предполагаю, то может быть имеет смысл оставить ее в нем еще месяца на 2.
— А мы с тобой, док, запатентуем изобретение. Донашиватель детей.
— Точно.
— А можно в нем с нуля ребенка выносить?
— С зиготы? Вот это идея! У тебя действительно замашки изобретателя. Это называется искусственная матка, но она уже изобретена, друг мой. Извини, что разочаровываю.
— Я не знаю что такое зигота, но жаль.
— Пойдем, я тебе сиропа налью, настоящего малинового.
— Ты бы мне лучше чего покрепче налил. Сам-то, небось, спирт глушишь канистрами.
— Извини, дружище, не могу. Угощу тебя коньяком в баре на станции.
— Заметано. Давай сиропу!
Дорогой мой Рон. Каждую свободную минуту я думаю о том, как мне не хватает тебя. Вот я снова в медпункте космобота, но ты не зайдешь ко мне с пустяковой царапиной, которую сам себе нанес, чтобы только заглянуть поздороваться. Тебя здесь нет. Кончилась наша сказка. Продолжения не будет. Команда здешняя — славные ребята. Но никто никогда не заменит мне тебя.
20 ноября
Торговый космобот "Гермес" ночью
Сначала я просто почувствовал — что-то не в порядке. И тут же услышал, как бортовая система управления объявила тревогу. "Чрезвычайная ситуация — внезапная разгерметизация центрального отсека!" Черт! Центральный отсек — это рубка и кают-компания. Надеюсь, там никого не было, все-таки ночь. На бегу к центральному, я слышал, как система докладывает, что не смогла устранить утечку воздуха и заблокировала отсек. Только бы там никого не было! Я кинулся в спальное отделение, основная часть экипажа там, нужно выяснить, всё ли с ними в порядке. Система снова просигналила тревогу — разгерметизация служебного помещения! Она блокирует его. Что ж такое происходит?! Пытаться проникнуть в заблокированные отсеки бесполезно — система не пустит. Все скафандры как раз в служебном помещении, остается надеяться, что если там были люди, то они успели их надеть. Значит нужно всё же найти всех, кто жив, и собрать их в медпункте, там я что-нибудь придумаю. Я вбежал в спальное отделение, и тут за мной плотно захлопнулась стальная дверь. Неужели и здесь тоже? Да. На меня буквально нахлынула волна боли ужаса и отчаяния — люди корчились в предсмертных судорогах, а я ничем не мог им помочь — воздух ушел. У меня ничего, совсем ничего не было, чтобы облегчить их страдания. Впервые в жизни я испытал нечто, что, наверное, очень напоминает человеческое чувство безысходности. Зачем я здесь? Зачем я нужен вообще? Я должен был лечить этих людей, облегчать их страдания. Какой от меня толк? Какой толк от того, что сам я могу обходиться без воздуха? Катастрофа застала меня врасплох. Теперь я заперт в безвоздушном помещении с двумя десятками трупов. Внезапно мысль одна пронзила меня: "Девочка!" Ребенок в своем кювезике должен быть жив. Я не планировал этого, так вышло случайно, но кювезик у нас получился герметичным. Только вот он нуждается в обслуживании, в постоянном уходе. Если я не выберусь из этой ловушки — девочка умрет. Значит, я должен выбраться отсюда, во что бы то ни стало. Я обошел помещение. Ничего, что помогло бы открыть дверь силой, в спальном отсеке не было. Значит, придется увещевать систему. Я обратился к ней через ближайшую панель коммуникации.
— Система!
— Слушаю, кто говорит?
— Бортовой врач.
— Я рада, что вы живы, доктор. Не понимаю, как вам это удается, отсек, в котором вы находитесь, полностью разгерметезирован.
— Я знаю. Мне нужно выйти отсюда.
— Прошу прощения, доктор, но я не могу вам открыть, это приведет к разгерметизации смежных помещений.
— Но там никого нет.
— Я действую по инструкции.
— В чрезвычайной ситуации ты должна действовать по обстоятельствам.
— В данных обстоятельствах я должна сохранять пригодную для существования людей атмосферу, где можно.
— На борту еще есть живые люди?
— Подождите минуточку...
И тут она снова включила тревогу. А я услышал, как рушится дверь, отделявшая меня от других помещений. Прат (слава богу, он жив!) разрезал ее субатомной пилой. Успел, значит, забраться в скафандр. Он включил свой громкоговоритель:
— Сани! Жив старый алкоголик! Дай я тебя обниму. Ой, чтой-то я?! Совсем обалдел от радости. Полегче, полегче, доктор, не очень-то прижимайтесь, а то знаем мы ваши вкусы.
— Кто-нибудь еще жив?
— Вот ищу.
— Слушай, нам нужно попасть в медпункт, там девочка.
— Жива?!
— Благодаря нашему с тобой устройству.
— Черт, проблема в том, что она всё блокирует и никуда не пускает. Я при помощи этой вот штуки выбрался из хозблока — разгерметизировал коридор, она его заблокировала, ну и так далее. Теперь только так можно ходить.
— Подожди, может уболтаем ее?
— Пробовал — бесполезно.
— В любом случае, нам нужно к девочке. Система!
— Слушаю.
— Сигнал бедствия уже подан?
— Да. Помощь идет.
— Если не считать младенца в медпункте, в герметичных помещениях есть живые люди?
— К сожалению нет.
— В таком случае сохранять герметизацию бесполезно. Механик в скафандре, а я биотех, надеюсь у тебя есть данные о том, кто это такие. Пропусти нас в медпункт к младенцу, иначе ребенок погибнет.
— Но медпункт еще герметичен.
— Камера, в которой находится младенец тоже. И она автономна, но нуждается в моем присмотре. Когда мы подойдем к медпункту, пропусти нас быстро по-одному, может быть, какой-то воздух удастся сохранить. Если нет — хуже уже не будет. Там и дождемся спасателей. В отсутствии командира и его заместителей, ты подчиняешься нам, так что, выполняй приказание.
— Хорошо, доктор, выполняю.
Медпункт торгового космобота "Гермес" утром
— Ну, как полегче дышится?
— Да. Намного.
— Два болона чистого кислорода выпустил.
— Ну, док, молодец, расщедрился. Еще бы спирту налил.
— Я же обещал тебе коньяк на станции. Будет, как обещал.
— Надеюсь. Мне бы только выбраться отсюда. Я это дело так не оставлю.
— Что ты имеешь в виду?
— Уверен, что авария подстроена.
— Хм. Вполне может быть.
— Точно тебе говорю.
— Капитан?
— С чего ты взял? При чем тут он-то?
— Да всё не могу понять, зачем он потащил жену и ребенка.
— Может, он ее и не тащил, может, у него выбора не было. Она же на правительство работала и у нее какие-то важные дела на станции были. Разбираться надо.
— Разбирайся, раз нужно. Береги себя только.
— Ты тоже. Хотя, что тебе сделается столетнему алкоголику! Слушай, а если серьезно, чем займешься, когда это безобразие кончится?
— Наймусь опять врачом на космобот торговый или туристический. Все равно на Земле я теперь никому не нужен.
5 марта
Кабинет директора дома малютки днем
— Близких родственников не осталось. Я справился у всех знакомых, у дальней родни капитана и его жены, но оказалось, что малышка никому не нужна.
— Понимаю. Мы о ней позаботимся.
— Обратите внимание, она родилась недошенной и всё еще довольно слабенькая. Вот ее история болезни, я всё подробно зафиксировал, все препараты, прививки, обследования, всё есть.
— Прекрасно, спасибо, доктор. И не беспокойтесь, у нас обеспечивается должный уход как раз таким детям.
— Вы разрешите мне еще раз взглянуть на нее перед уходом?
— Разумеется.
— И если это не запрещено, я хотел бы навещать ее.
— Будем только рады.
— Благодарю вас и всего хорошего.
— Скажите, доктор, а вы не хотели бы удочерить малышку?
— Честно, говоря, я об этом не думал, но теперь, когда вы сказали...
— Подумайте, мы бы вам поспособствовали.
— Спасибо. До свидания.
— Доктор, одну минуточку! Ее уже как-нибудь назвали?
— Нет. То есть да... Ее зовут... Рона. И, думаю, скоро я приду забрать ее домой.
<< К предыдущему рассказу цикла | К следующему рассказу цикла >>
