Легенда мертвых земель. Ended.

Часть 1. Вампир и Хранитель

Девушка была молода и прекрасна. Красота ее, чуть тронутая холодом, сияла светом юности. Но судьба ей была уготована мрачная — неотвратимая для каждого члена ее семьи. И теперь, сжимая в тонких пальцах небольшой серебряный ключ, она не роптала на судьбу своего рода — она была рождена стражем и была дочерью стража. Обычная девушка, хранящая мир от древнейшего зла, демонов ночи. Вампиров.

Длинное приземистое здание, полуразрушенные стены со слепыми провалами выбитых стекол в прогнивших рамах. Внутри прямые коридоры, давно лишенные остатков краски и крох света из оборванных проводов. Когда-то она и сама училась в этой школе, но милым, уютным или дружелюбным это место не было никогда. Хотя люди не имели даже смутных догадок и том, что это такое, — никто и не мог вообразить себе подобное, — им подсознательно не нравилось это место. После взрыва — хранящиеся для школьной столовой баллоны с газом разнесли восточную часть здания на кучу обломков камня, стекла и пыли — это место никто не стал восстанавливать. Вскоре небольшой городок с единственной школой покинули все жители, не осталось даже стариков, которые всегда до последнего остаются на прижитом месте. Разорился заводик, снабжавший население рабочими местами, закрылись дома культуры и кафешки, потому что не было молодежи, детские площадки опустели без детей. Впрочем, это неважно. Этот город был обречен. Обезлюдел он по той или иной причине — неважно. По крайней мере, для Хранителей.

Этот город словно находился под вместилищем необъятного зла. Она себе это представляла как месторождение чистейшего урана, или природного газа, или нефти, на котором кто-то установил механизм с тикающей бомбой. А их — Хранителей = задача состояла в том, чтобы не дать этому механизму взорваться. Вот только объект их охраны был одушевленным.

Ты веришь в сказки о вампирах? Ее никто не спрашивал это, потому что она никогда не смотрела ужастиков, не читала мистических книжек и не слушала бред шарлатанов. Но если бы спросили, то она бы засмеялась. Не потому, что не верила, — потому что знала.

Подобные ей давно из воителей со злом превратились в сторожевых псов. Большинство из них ничего не представляли как личности, их предназначение изживало прочие человеческие стремления — они не стремились к власти, не убивались по будням на работе ради отпуска на душный замусоренный курорт. Не веселились напропалую, не отмечали юбилеи друзей и не хоронили родственников с многоголосым плачем и фальшивым оркестром. Это была своеобразная эволюция — от них остался один только стержень, цельный, как ограненный камень — ничего лишнего. Только их предназначение — хранить этот мир от древнего зла. Для остальных людей они были серыми ускользающими тенями, для своих — безмолвными воинами вечной войны с вампирами.

Она слишком рано приняла свой долг. Последний член ее семьи погиб, когда в день вампир попытался вновь вырваться наружу. Или, как это было преподнесено, взрыв газа. Баллоны пришлось взорвать, оберегая тайну — более смертоносную, чем несколько жертв взрыва.

Эта самая комната уцелела непонятным для людей образом. И теперь она провернула ключ в единственное уцелевшее в восточной части заброшенной школы помещение — небольшой полуподвальчик, весь серый от пыли и ошметков густой паутины. Серый. Мир Хранителей — черно-белый, но они серые. Никакие. Не белые, ибо они не добро. Они всего лишь исполняют свою роль, на которую когда-то были избраны неведомой судьбой, открывшей им глаза, давшей сил для противостояния сверхсуществам, готовым уничтожить этот мир.

Она села на колченогий стул с подушкой такой же серой пыли, не потрудившись прибраться в комнате. Восхитительной безразличие, свойственное всем Хранителям относительно элементарных жизненных удобств. В этом месте она готовилась провести остаток своих дней.

Постепенно она впала в состояние, близкое к коме — кровь замедлила свой бег в жилах, сердце лениво сокращалось, дыхание затихло. Она уронила голову с каштановым водопадом волос, чувствуя, как остывает ее тело.

Первая ночь ворвалась в нее, словно стихия. Она широко раскрыла глаза и увидела свое тело со стороны, словно воспарившая душа оглядывалась на брошенное неподвижное вместилище. Мгла вокруг была чернильно-непроницаемой, но откуда-то снизу тянулись, словно кровеносные сосуды, побеги алой краски. Она вгляделась — и замерла, опаленная его взглядом. Яростная, но дремлющая сила настойчиво прорывалась сквозь эту тьму, выискивая что-то. Она увидела его — он был неподвижен, только кровавые глаза неистово метались на неподвижном лице. Белая, никогда не видевшая солнечного света кожа, волосы чернее, чем мгла вокруг. Юное обликом существо, видевшее начало времен. Могучее и прекрасное темное божество, алчущее крови. Его глаза настойчиво опутали ее волю, сковали непереносимым пленом. Замерли, изучая — словно живое пламя, сжигая душу. Безмолвный допрос, проверка ее воли — поиск бреши в ее силах.

С наступлением утра она пробудилась. Девушка вскочила, разминая заледеневшее тело. Волосы ее осеребрились инеем. Расхаживая по тесной комнатке, она делала шумные вздохи, пытаясь избавится от поселившейся в груди леденелой тяжести. И пыталась осознать для себя непреложный факт — они охраняли живое существо. Или, по крайней мере, мыслящее и обладающее волей, причем в превосходящем ее собственную количестве. Она впервые ощутила это на себе.

Следующая ночь... она истаивала, сопротивляясь ему, а он вытягивал ее силы и душу. Он молчал, но она слышала его. Бессловесные потоки эмоций — ярость и мощь веками заточенного, словно джинн в бутылке, существа. Уговоры. Угрозы. И непонятное, смутное желание — что-то изучающее, словно скучающее любопытство.

Каждая ночь. Череда пыток на раскаленном огне. Агония. Она чувствовала, что и он страдает, его муки длились все эти столетия. Века противостояния и потерь. Выжженные души Хранителей.

Он обретал над нею власть по мере того, как слабело ее тело. Непрекращающийся еженощный бред в выжженном, пустом черепе. Теперь она тоже горела, огонь пришел на смену льду и охватил ее. Но воля ее, подчиненная долгу, не была надломлена.

Постепенное, выстраданное понимание. Хранители сгорают, как свечи, истаивая слезами. Она нашла в себе силы, и голос ее вторил его бессловесному разговору. Она видела его.

Он стоял перед нею — больше, чем призрак. Голос его доносился де нее издалека, изнутри проникая в самую ее суть, заставляя дрожать каждую клеточку тела — но не затрагивал ее душу. Холодный и высокий, как перезвон ледяных кристаллов.

— Тело мое холодно и сердце мое неподвижно, но ты заставляешь меня испытывать то, что испепеляет меня — мои желания, то, что я... чувствую. А ты, ледяная дева, неприступная, как крепость, не знающая поражений, бесстрастная, как смерть, — он протянул белую, как снег, руку, словно хотел коснуться ее, но бледные пальцы замерли, не касаясь ее лица.

Она смотрела не него, не отстраняясь, без страха. Темные, как бездна, мрачноватые глаза, не отрываясь, отвечали на испытывающе впившиеся в нее алые зрачки. Кому-то, из числа обычных людей, он мог показаться прекрасным, инфернальное существо с голубоватой из-за тонких нитей вен кожей, огромными бездонными глазами, наполненными тьмой — кроваво-красной тьмой. Ее род платил своими душами из поколение в поколение, за то, что подобные исчадия тьмы остаются за порогом видения и существования обычных людей. За то, чтобы именно это создание было ограждено от мира, она готовилась отдать свою душу — и жизнь, ибо без души невозможно быть лишь телом. Все семнадцать лет она жила под неосязаемым, но многотонным куполом, зная, что однажды он обрушится на нее и раздавит своей массой. Но возможно ли было предугадать, что она станет объектом вожделения того самого монстра, от которого вынуждена охранять этот мир?

— Ты, наверное, очень голоден, — наконец разомкнула она уста. Его жадные пальцы, хоть и не касались ее, словно настойчиво хотели оплести все ее тело путами, нерушимыми цепями приковать к себе. Ей хотелось вывернуться, убежать прочь, чтобы его власть никогда больше и намеком не коснулась его. — Столько веков без пищи, и сейчас поблизости такой завораживающе доступный десерт.

— Очень долго, — он усмехнулся. Затем продолжил, старательно смягчая холодную красоту своего голоса, придавая ему чуть тепла. — Долгое время я находился в зыбком, отвратительном состоянии сна, мой голод мучил меня со страшной силой, не давая забыться не на секунду моего существования. И я видел сны — если их можно так назвать. Ведь и ты, с тех пор как ты связана со мной, видишь каждый миг моего существования, барахтаясь в моем призрачном, как мир после захода солнца, мире, пытаясь не захлебнуться в жути ночных кошмаров, выплывая из них на рассвете опустошенная. Но я — я видел тебя. Для меня это драгоценный дар, твое проклятье и твое предназначение.

Кошмары...с тех пор, как она приняла свое бремя, каждая ночь превратилась в ад, в котором она тонула, по каплям теряя жизнь и частичку души. Так погибали, поколение за поколением, все хранители ее рода, продлевая чужие жизни и — невольно — существование своего вечного узника. Замкнутый круг — пока существовали вампиры, существовали и хранители, из которых они выпивали их безмерно короткие жизни, продлевающие бытие их врагов.

— Ты скоро сгоришь, — тихо промолвил вампир, и алое пламя его глаз вспыхнуло, словно для него это было печально. — Такая ноша не под силу юному созданию, пусть даже такому прекрасному и сильному. Для меня ты как сияние зимнего утра. Рассвет убивает меня, но все равно он прекрасен. Твоя хрупкость и сила духа... за них я полюбил тебя, и еще те сны, что ты мне даришь. Я должен сохранить тебя.

— Такие, как ты, неспособны любить, — ровно и уверенно сказала она. — Ты просто ходячий труп, который ради поддержания искры жизни в давно угасшем теле похищает чужие жизни. Дай тебе волю — и ты сожрешь весь мир, а потом сдохнешь сам!.. Я знаю, что ты хочешь со мной сделать — и знаю, что я должна делать с тобой. Мой долг — мой щит и мое оружие.

— Ты юная, совсем дитя, — прошелестел его голос, теперь окрашенный легкой усмешкой. — Я люблю тебя за твою нерушимую веру так же, как и за пламенный дух. Твои предки были воинами, в древности мы сражались, и им удалось почти полностью истребить мой народ. Нынешние хранители помнят о долге, но души их слабы и окутаны страхом, все, что они могут — сторожить наши гробницы. Ты не такая. Ты похожа на нас. Я избрал тебя в спутницы, чтобы быть с тобой в вечности.

Она в последний раз заглянула в его глаза, похожие на драгоценные рубины, навсегда юное лицо, очерченное волосами, словно всполохами чернейшей ночи. Существо, подарившее ей страшный дар своей любви.

— Я тебе верю, — мягко сказала она. Чуть поколебавшись, она все же коснулась его холодной щеки, мимолетным движением задев подернутые инеем ресницы. — Я не знаю, что значит века одиночества и вечный, как кома, сон в холодной земле.

Улыбка тронула его бледные губы, обнажая острые, как сталь, клыки. Она так и не улыбнулась.

— И я верю, что однажды мой род вновь будет достаточно силен, чтобы стереть с лица земли последнее воспоминание о демонах тьмы.

Тонкая девическая рука взметнулась, разбив пыльное стекло, защищающее вот уже которое поколение хранителей от вампиров, людей от хранителей и вампиров от людей. На стене, инструмент защиты от вампиров, похожий на систему противопожарной безопасности — кнопка за стеклом, которую никто из хранителей не решался нажать. Сгусток чистого пламени, подобного ярости, ровной стеной покрыл здание, и в мгновение невыносимый жар в пыль испепелил остатки стекла и камень.

— Нет! — с первым вдохом, когда вместо воздуха в легкие его проникло пламя, он взметнул ввысь огромные крылья, одним взмахом, всплеском тьмы преодолев пелену огня.

Белые когтистые пальцы сжимали неподвижное тело, из которого уходило тепло. Ее душа покинула тело, слишком хрупкое, чтобы выдержать поток огня, спасенная — не доставшись вампиру, не став его невольной пищей на насколько мгновений бытия. Цепь прервалась.

— Я хотел спасти тебя иначе.

Она лежала у его ног, сливаясь с холодным синеватым снегом, опутавшим обгорелые стволы деревьев. Он стоял, застыв в вечности, как статуя — такой же холодный и белый. Ветер раздувал черные одежды. Неясные сожаления и боль от потери — потерянной любви — теснились в нем, заставляя прижимать руки к груди, там, где зияла дыра на месте сердца. Любовь его не подобна человеческой — она сильнее и губительнее. Он силился понять, что был отвергнут сразу и бесповоротно. Такова была суть его возлюбленной, за которую он ее полюбил и привел к гибели. Она была Хранителем.

С неба донесся пронзительный крик. Может ли надежда убить? Он вскинул голову, вглядываясь в запорошенное небо угольными провалами глаз. Черный феникс. Обугленная Душа. Протянув руку в опрокинутое небо, он словно хотел дотянуться до распростертых над ним крыльев. Птица, словно предостерегая, издала гортанный крик, набирая высоту. Ей белые тонкие пальцы казались скрюченными жадными когтями, готовыми сдавить хрупкое оперенное тело ее души. Так же, как и прежде. Но теперь она была свободна. Она улетела, а он все стоял, поглощенный жадной, выпивающей душу надеждой, захваченный своим чувством так, как умеют только демоны ночи — целиком, словно затягиваясь в вязкий бездонный омут, испепеляющий огонь страсти.

— Это ты? Или это некто иной парит теперь надо мною... Весь остаток своего бесконечно долгого влачения в этом мире знать, что и за порогом смерти нам не суждено встретиться? Никогда — слишком страшное слово, — для бессмертного оно имеет иной смысл, чем для человека, — пробормотал вампир. — Но ты спаслась — и спасла меня, мой враг, мой ангел, моя возлюбленная. Я свободен. Мы слишком крепко связаны, это наше проклятие и благословение, ибо я найду тебя. Теперь я в это верю.

Часть 2. История Хлоэ

-... Скажи, пожалуйста, Оэк, скоро ли мы придем? — который раз переспрашивала Хлоэ, дергая спутника то за рукав, то за край дорожного плаща.

Настойчивость ее не была вызвана чрезмерным интересом к пункту их назначения — как и многие другие "локации", или, по-простому, полузаброшенные поселения, Тскорпол был давно запечатан в однообразном бытии, собственном старом соку, как засыхающее дерево. Пожалуй, девушка просто нестерпимо страдала от скуки.

На карте, которую носит при себе постоянно каждый уважающий себя путник Дорог-без-границ, а тем более представитель Древнего рода, все локации давно посчитаны и отмечены скучной закорючкой — обведенная точка для мест, где остался хоть один живой поселенец, и крест — на тех локациях, которые обезлюдели вследствие естественного либо принудительного вымирания. Причин для последнего хватало — в основном же, вырезались официальными представителями карателей те локации, которые переставали быть людными и становились пристанищем нежити. Всю эту дрянь — мороков, блуждающих, фантомов, звероликих и душепожирателей, — истребляли нещадно, запечатывая и выжигая огнеметами, опрыскивая, не жалея специальных растворов, целые деревни и небольшие города. Потому что, стоило лишь завестись в округе одной-единственной, к примеру, "безглазой" — глазом моргнуть не успеешь, как повсюду бродят нормальные — вчерашнего дня соседи и собственные дети с пустыми глазницами, слепо шаря перед собою бескостными, загнивающими руками. Каратели потрудились на славу: теперь, не в пример лихим годинам, нежити стало намного меньше. Только окончательно истребить ее невозможно, пока существует тот, кто ее создал. Высшая нежить, вампиры — исключительно живучие твари, и даже те, кто веками ее сдерживал — род стражей, целителей, никак не могли покончить с ними.