Юкито АяцудзиAnotherЧасть 1. что?.. почему?..Перевод с английского языка — UshwoodБета-редактирование — MaleslothЛюбое коммерческое использование данного текста или его фрагментов запрещено
Оглавление
Пролог
Глава 1. Апрель
Глава 2. Май I
Глава 3. Май II
Глава 4. Май III
Глава 5. Май IV
Интерлюдия I
Глава 6. Июнь I
Глава 7. Июнь II
Глава 8. Июнь III
Интерлюдия II
Глава 9. Июнь IV
Пролог
Ты знаешь про Мисаки? Мисаки из класса 3-3. Слышала эту историю?
Мисаки? Это чье-то имя?
Ага. Никто не знает, какими кандзи оно пишется. Может, имя, а может, и фамилия, так что это даже необязательно девчонка. В общем, то ли Некто Мисаки, то ли Мисаки Некто — был или была такая Мисаки двадцать шесть лет назад.
Двадцать шесть лет? Ух ты, это давно. Еще при прошлом императоре.
1972. Сорок седьмой год эры Сёва. Кажется, в том году Окинаву вернули.
Окинаву вернули? Откуда вернули?
Дурочка, что ли? Ее американцы оккупировали с самого конца войны.
А, вот почему там до сих пор военная база.
Кстати, вроде в том году еще были Зимние игры в Саппоро. И инцидент в Асама-сансо...
Асама-сансо?..
Ты серьезно? Ладно, проехали. В общем, так. Двадцать шесть лет назад в классе 3-3 учился человек по имени Мисаки. И... ты точно не слышала раньше эту историю?
Хмм... стоп. Ты говоришь, его звали Мисаки? Не Масаки? Если Масаки, то я что-то слышала.
Масаки? Хм. В каких-то вариантах, может, и так. Ты это от кого слышала?
От семпая в моем кружке.
И что он рассказал?
Не знаю насчет двадцати шести лет, но когда-то давно в третьем классе был такой Масаки... и, ну... в общем, я так поняла, что это был парень. И в тот год в классе случилось что-то жутко странное. Но семпай сказал, что это тайна, о которой нельзя говорить, и что поэтому он ничего мне не расскажет.
И все?
Ага. Он сказал: "Если об этом болтать, может плохо кончиться". Наверняка это одна из тех, ну, "Семи тайн".
Ты так думаешь?
Ну, знаешь, когда в музыкальном классе посреди ночи, когда там никого нет, вдруг начинает играть флейта, или когда из пруда с лотосами в школьном дворе вдруг вылезает окровавленная рука? В общем, сдается мне, это как раз номер семь.
Я слышал про манекены в кабинете домоводства, у которых начинает биться сердце.
Оно реально бьется!
Таких страшилок куча. Я знаю штук десять из этих "Семи тайн" нашей средней школы. Но эта история про Мисаки, Масаки или как там ее... не думаю, что она из этих. У нее атмосфера совсем не такая, как у обычных "Семи тайн".
Ээ, правда? Так ты знаешь подробности?
Немного знаю.
Расскажи!
Что, тебя не волнует, что со мной может случиться что-нибудь плохое?
Ну, это же просто суеверие.
Да, скорее всего, ты права.
Ну так давай рассказывай!
Честно говоря, не знаю, стоит ли...
Ну давай! Больше не буду доставать просьбами, обещаю!
И сколько раз ты уже обещала, что "больше не будешь доставать"?
Хе-хе.
Ох, блин. Ладно, но если расскажу, чтобы не трепала об этом всем подряд.
Никому не скажу. Клянусь.
Мм. Ну ладно...
Ура!
В общем, может, ее звали Мисаки, может, Масаки... сейчас буду говорить "Мисаки". Ее с самого первого года все любили. Отлично училась, хорошо успевала по физре, классно рисовала и даже хорошо играла на чем-то. И плюс ко всему, просто красотка, ну или красавчик, если это был парень. Короче, эта Мисаки была идеалом.
Небось характер зато был тот еще?
Неа, говорят, характер тоже был классный. Не зануда, не язва. Она со всеми нормально обращалась. Вот почему эту Мисаки обожали и учителя, и ученики, и вообще все. В общем, ты поняла — популярность.
Хех. Такие что, правда существуют?
Так вот, начался третий учебный год, и учеников распределили так, что Мисаки попала в третью параллель. А потом внезапно она умерла.
Уаа.
Еще в первом триместре, прямо перед тем, как ей исполнилось пятнадцать.
Что произошло? Авария? Или эта Мисаки заболела?
Я слышал, что авиакатастрофа. Вся семья Мисаки полетела на Хоккайдо, и на обратном пути самолет разбился. Но есть и другие версии.
...
В общем, когда остальные про это узнали, был офигенный шок.
Да уж понятно.
"Как такое могло случиться?" — все кричали. И еще: "Это неправда!" Некоторые плакали и не могли остановиться. Их классный просто понятия не имел, что тут можно сказать; в общем, атмосфера в классе была, как на кладбище... и вдруг кто-то сказал: "Мисаки не умерла. В смысле, смотрите. Мисаки здесь, вы что, не видите?"
...
Он показывал на парту Мисаки и повторял: "Смотрите, Мисаки же здесь. Где же еще ей быть? Мисаки жива, она прямо здесь". И потом одноклассники подключились один за другим, они говорили то же самое. "Правда. Мисаки не умерла. Мисаки жива. Мисаки вот здесь..."
...Что они имели в виду?
Никто не хотел верить, что такой человек, которого все любили, вдруг взял и умер. Они просто не хотели принимать это. Я так думаю. Но одним днем это не кончилось. Класс продолжал в том же духе еще долго.
В каком смысле?
Все в классе как сговорились и продолжали притворяться, "Эй, Мисаки же жива!" Я слышал, даже учитель в этом участвовал. "Это правда. Вы правы, вы все. Мисаки не умерла. По крайней мере в этом классе Мисаки живет как наша одноклассница. И мы должны все вместе стараться, чтобы нормально закончить год. Все вместе, плечом к плечу"... ну или что-то в таком духе.
Хорошая история. Но, не знаю, страшноватая какая-то.
Так они и провели остальную часть последнего учебного года в средней школе. Они оставили парту Мисаки ровно в том виде, в каком она была, иногда подходили к ней, клали на нее руку и говорили с Мисаки — которая вроде как там сидела — или дурачились вместе с ней, или вместе шли домой... Но, конечно, это все была лишь игра. Во время выпускной церемонии директор проявил деликатность и приготовил стул для Мисаки...
Хмм. Хорошая история, да.
Ага. В общем-то, просто красивая история на богатом источнике. Только в конце у нее страшноватый загиб.
О? И какой же?
После церемонии они вернулись в класс и сделали групповое фото. На следующий день, когда они разглядывали фотографию, то вдруг заметили кое-что. На фотографии в уголке они увидели Мисаки, которой там просто не могло быть. У Мисаки было бледное лицо, как у покойницы, и она улыбалась вместе со всеми...
К оглавлению
Глава 1. Апрель
1
Наступила весна, мне исполнилось пятнадцать, и вскоре после этого у меня случился разрыв левого легкого.
Это было на третий день после того, как я перебрался из Токио в Йомияму, чтобы сидеть на шее у бабушки с дедушкой по материнской линии. Завтра мне предстояло пойти в здешнюю среднюю школу, хотя время было уже довольно позднее для перевода, — и вот так мне "повезло", что ровно накануне я свалился.
20 апреля 1998 года.
Понедельник, который должен был стать моим первым днем в новой школе — так сказать, началом новой жизни, — оказался первым днем моей второй в жизни госпитализации. Первая была полгода назад. Тогда, как и сейчас, — из-за разрыва левого легкого.
— Мне сказали, ты пробудешь тут от недели до десяти дней.
Тамиэ, моя бабушка, сообщила мне эту новость, когда приехала в больницу рано утром. В это время я, только что сунутый в одноместную палату, боролся с болью в груди и удушьем, которые, казалось, вообще никогда не утихнут.
— Доктор говорит, что операция, скорее всего, не потребуется, но тебе поставят дренаж. Думаю, сегодня во второй половине дня.
— А... как в прошлом году, значит.
Несколько часов назад, когда меня привезли на "скорой", удушающая боль в груди была гораздо сильнее. Я немного отлежался, и вроде стало полегче. Но, честно говоря, все равно паршиво. Мне вспомнился рентгеновский снимок моего легкого, сморщенного и скрюченного... не то чтобы мне хотелось это вспоминать.
— Ну надо же так, сразу после того, как ты к нам приехал... Бедненький.
— А. Эээ... прости, ба.
— Да нет, за что тебе извиняться. Люди болеют, тут уж ничего не попишешь.
Бабушка посмотрела мне в глаза и улыбнулась, отчего морщинки вокруг ее глаз стали вдвое глубже. В этом году ей уже исполнилось шестьдесят три, но она оставалась энергичной и очень ласково обращалась с внуком. Несмотря даже на то, что мы никогда раньше тесно не общались и вообще не были особо близки.
— Это... а как дела у Рейко-сан? Она не опоздала на работу?
— Все хорошо, она сильная девочка. Она вернулась домой и пошла на работу в то же время, что и всегда.
— Ты не передашь Рейко-сан, что я, ну, извиняюсь?..
Вчера поздно вечером я вдруг ни с того ни с сего почувствовал знакомые симптомы. В груди как-то неприятно забулькало, потом вспыхнула ни на что не похожая боль и стало тяжело дышать. "Что, опять?" — едва эта мысль вспыхнула у меня в голове, я в панике побежал за помощью к Рейко-сан, которая еще не спала и сидела в гостиной.
Рейко-сан была на одиннадцать лет младше своей покойной сестры — моей матери; то есть приходилась мне тетей. Как только я сказал, что случилось, она тут же вызвала "скорую". И даже поехала со мной в больницу.
Большое тебе спасибо, Рейко-сан.
Огромное спасибо, правда.
Я бы с удовольствием выразил свою признательность в полный голос. Но в моем нынешнем состоянии даже думать об этом было больно. Не говоря уже о том, что мне всегда было неловко говорить с ней лицом к лицу... не знаю, просто нервничаю все время.
— Я принесла тебе переодеться. Если еще что-то нужно, дай мне знать.
— ...Спасибо, — хрипло поблагодарил я бабушку, поставившую возле койки большой бумажный пакет. Всякий раз, когда я по неосторожности резко двигался, боль усиливалась, поэтому я не стал поднимать головы с подушки, лишь немного повернул.
— Ба, это... что папа?
— Я ему еще не сказала. Ёске-сан ведь сейчас где-то в Индии, да? Не знаю, как с ним связаться. Вечером спрошу Рейко.
— Ничего, я сам с ним свяжусь. Ты только принеси мой мобильник, я его оставил в комнате...
— Оо, ну ладно.
Папу зовут Ёске Сакакибара. Он работает в одном знаменитом токийском университете, занимается то ли культурной антропологией, то ли социоэкологией, то ли еще чем-то в том же духе. Он стал профессором в сорок с хвостиком, так что, наверно, он отличный ученый. Это, правда, не мешает мне сомневаться в том, что он отличный отец.
Во всяком случае, дома его почти никогда не бывает.
Он запросто бросает дом и единственного сына всякий раз, когда ему надо лететь куда-то на другой конец Японии или за границу, чтобы заниматься там понятия не имею чем — какой-нибудь "работой в поле". Зато благодаря этому я еще с начальной школы приобрел уверенность, что способен управляться с домашним хозяйством как минимум лучше своих одноклассников.
Как и сказала бабушка, на той неделе отец улетел работать в Индию. Работа навалилась совершенно внезапно во время моих весенних каникул. Он будет оставаться там и заниматься всякими исследованиями почти год. В основном из-за этого я и свалился практически без предупреждения на бабушку с дедушкой, живущих в Йомияме.
— Коити-тян, ты вообще хорошо уживаешься с папой? — спросила бабушка.
— Ага, — ответил я. Конечно, иметь такого отца тяжело, но все-таки нельзя сказать, что я его терпеть не мог.
— Ёске — такой верный мужчина! — бабушка говорила словно сама с собой. — Столько времени уже прошло после смерти Рицко, а он так и не женился. И он нам так помогает все время...
Рицко — так звали мою маму. Она умерла пятнадцать лет назад, когда я родился — ей было всего-навсего двадцать шесть. Мой отец Ёске был на десять лет старше ее.
Насколько я слышал, они познакомились, когда он читал лекции у себя в университете, а она была студенткой. Он покорил ее чуть ли не при первой встрече. "Да ты скорострел", — так сказал один из его старых друзей, который однажды зашел к нам в гости и начал подкалывать отца. По-моему, он был пьян.
Трудно было представить, но отец жил вообще без женщин после смерти матери. Конечно, я как сын могу быть пристрастен, но он талантливый ученый, и, хотя ему уже пятьдесят один, он молодо выглядит, красив и умеет общаться с людьми. У него приличное положение в обществе, хорошая зарплата, и плюс к этому он не женат — ни за что не поверю, что он не пользуется популярностью у женщин.
Может, он отдавал дань памяти умершей жене? Или не желал ранить мои чувства? Так или иначе, это длилось уже чересчур долго. Я хотел, чтобы он уже женился наконец и перестал наваливать всю работу по дому на сына. Ну, думаю, мое желание где-то наполовину было с этим связано.
2
"Разрыв легкого" — это то, что по-научному называется "спонтанный пневмоторакс". А еще правильнее — "первичный спонтанный пневмоторакс". Он довольно часто случается у высоких юношей с худощавым телосложением. Причины малоизученны, но, говорят, во многих случаях пусковым событием может стать утомление или стресс.
При "разрыве", как и намекает название, оболочка легкого прорывается и воздух выходит в плевральную полость. Баланс давления нарушается, и легкое сдувается, как проколотый мяч. В результате возникает боль в груди и становится трудно дышать.
Эта дрянь, от одной мысли о которой становится страшно, впервые случилась со мной полгода назад, в октябре.
Сперва грудь начала как-то странно болеть, и было такое чувство, что стоит мне шевельнуться, как я тут же задохнусь. Я подумал, что надо просто переждать, и все пройдет, но за пару дней лучше мне не стало. Наоборот, становилось все хуже, поэтому я рассказал отцу, и мы отправились в больницу. Как только они сделали рентген, сразу стало ясно, что у меня пневмоторакс левого легкого и что оно в процессе коллапса. Меня госпитализировали в тот же день.
Лечащий врач решил применить метод лечения под названием "плевральный дренаж".
Мне дали местный наркоз, потом скальпелем проделали дырку в груди и ввели в плевральную полость тонкую трубочку под названием троакар.
Лечение продолжалось неделю; все это время мое съежившееся легкое надувалось до нормального размера, а рана зарастала. Потом меня спокойно выписали. Доктор тогда произнес слова "полное выздоровление", но в той же фразе добавил: "Вероятность рецидива — пятьдесят процентов".
Я тогда старался особо не думать, насколько это большой шанс. Просто принял к сведению, что да, когда-нибудь это у меня может повториться. Но я и представить себе не мог, что столь печальная судьба настигнет меня так быстро и в такой неподходящий момент...
