Карандаш легко движется по чуть шероховатому листу бумаги — вверх-вниз, временами чуть наклоняясь, чтобы очередной штрих вышел мягче и более нежного оттенка. Тонкие пальцы с ярко розовеющими на бледной коже мозолями — обычное дело для всех, кто привык творить руками. Кремово-сахарный густой аромат буйно цветущих по всему парку чайных роз немного отвлекает, нагоняя сонливость. Хорошо хоть, сегодня не слишком жарко... Маленькая рука с чуть кривовато сплетенным браслетом из ярких ниток на хрупком запястье ныряет в небольшую коробочку, доставая оттуда новый карандаш. Немного сиреневого — чтобы подчеркнуть насыщенный серый оттенок глаз, затем палевый — разбавить платиновость всегда растрепанных густых волос...
— Хорошо рисуешь. Сразу видно — талант. Кто на портрете? — интересуется звонкий голос совсем близко от нее. Девушка нервно вскидывается, тряхнув длинными рыжеватыми прядями. Незваный собеседник оказывается молодым мужчиной — лет 20, на вид не больше — в модных нынче потертых джинсах и тонкой белой рубашке. В руках у нахала рожок с двойной порцией мороженого — клубничное — уверенно определила девушка. Успел тихо подсесть, пока рисовала... И чего ему от нее вдруг понадобилось?
— А ты кто такой, чтоб спрашивать? — нехорошо быть столь резкой с незнакомцем, но он сам напросился. Трескал бы себе свое мороженое молча и не лез к другим!..
— Ценитель талантов, — без тени смущения улыбчиво информирует ее парень.
— Да? А на вид — натуральный извращенец, липнущий к девушкам в парке, — с не меньшим энтузиазмом парирует она. Любитель мороженого ухмыляется, будто услышав хорошую шутку.
— Не переживай, я не маньяк. В отношении невоспитанных девчонок — так точно.
— Это еще кто тут невоспитанный? — девушка буравит его яростным взглядом. Он у нее сейчас допросится!
— Ты, конечно, — как нечто само собой разумеющееся замечает парень. — Я похвалил твой рисунок и тебя саму, а ты отказываешься ответить на элементарный вопрос и хамишь безо всякого повода.
— Друг, — пауза. Этот странный тип с выражением абсолютного блаженства на лице лижет мороженое, игнорируя ее слова. — Ты что, глухой? Я тебе ответила!
— Друг, говоришь? — наконец-то он решает ненадолго оторваться от своего занятия. — Что-то не слишком похоже, будто этот парень тебе — просто друг.
— С чего ты взял? — не верьте утверждениям, что невозможно покраснеть так стремительно и густо в реальной жизни. Она, во всяком случае, сменила цвет щек с телесного на малиновый за четверть секунды.
— С любовью нарисовано. Я такие вещи сразу вижу, — теперь она, по ощущениям, запунцовела уже до корней волос.
— Ну... вообще-то... — и неожиданно для нее самой из самых укромных уголков памяти потоком хлынули воспоминания, счастливые и горькие...
* * *
Ей 3 года. Теплый от майского солнца асфальт. Стайка детишек, заливисто смеясь, носится по игровой площадке. Бледная рыжеволосая девчушка пятится от гомонящей толпы одногодок — бегать она не любит. Да и не умеет особо — слабоватое от рождения сердечко давно отгородило ее от обычных детских забав. Лучше в песочнице тихонько посидеть...
Но вожделенный песчаный островок покоя уже занят. Мальчик. Ее возраста, светлые волосы странного оттенка — нечто среднее между желтым и серым, большие глаза с по-девчачьи длинными пушистыми ресницами — тоже серые. На загорелом веснушчатом лице — смешное сосредоточенное выражение. Сопя и закусив нижнюю губу, он старательно выводит листе бумаги какие-то каракули цветным карандашом.
— Ты рисуешь? — мальчик поднимает голову, внимательно глядя на нее. И вместо ответа протягивает свой рисунок ей. Девочка присаживается на деревянную колоду рядом с ним и бережно принимает листок в руки. Понять, что там нарисовано, наверное, не смог бы даже самый умный взрослый. Короткий взгляд искоса на автора "шедевра" — лицо напряжено, в глазах неуверенность и просьба.
— Красиво, — авторитетно заявляет девочка. Мальчик расплывается в счастливой улыбке — его что, редко хвалят? Хотя, если посмотреть на рисунок еще раз, то чему тут удивляться. — Хочешь, я тебе помогу? — не дожидаясь ответа, поднимает с песка зеленый карандаш и уверенно выводит на помятом листике заячью морду — совсем как у той громадной плюшевой игрушки, что ей подарили на Рождество. Показывает свое творение мальчику. Тот с минуту серьезно, кусая губы, разглядывает нарисованного зайца. Затем сгребает все карандаши с земли и высыпает ей на колени. Туда же отправляется и разодранный на стопку отдельных листов альбом для рисования. — Мне?
— Клясиво. Бели! — зачем они ей? Мальчик преданно заглядывает в ее глаза.
— Спа... спасибо. Как тебя зовут?
— Эли! — гордо тыкает пальцем себя в грудь. Затем переводит палец в ее сторону.
— Бе-а-три-че, — медленно и четко, как ее учили, произносит девочка. Имя у нее длинное и непонятное... но зато у других такого нет. Так что это даже хорошо.
— Бе... а... Ба... Баська? — неуверенно-вопросительно повторяет он.
— Баська? — а что, тоже красиво! И намного легче сказать. — Ага, Баська! — на этой радостной ноте мальчик снова широко улыбается и, крепко схватив ее за руку, ведет к своей маме — знакомиться...
* * *
Им уже по 7 лет. Сегодня мама сказала, что скоро она пойдет в школу. Это такое место, где она будет много учиться, чтобы вырасти умной и взрослой. Там у нее появятся новые друзья, которых она полюбит и с которыми ей будет очень весело.
— А Эли? Эли тоже пойдет в школу со мной?
— Понимаешь, Беатриче... — мама почему-то мрачнеет и прячет глаза, отворачиваясь. — Ты уже сама должна была заметить, что Элиас — не такой, как другие дети.
— Просто он говорит, как маленький. И читать не умеет. Но это не значит, что Эли глупый! — упрямо сжимаются маленькие кулачки. За своего соседа и единственного друга она всегда стоит горой.
— Конечно, милая. Элиас не глупый... он... он немного нездоров.
— Нездоров? — недоверчиво щурится Беатриче. — Эли — сильный! Эли никогда не болеет! Не как я... — печально и глухо заканчивает она мысль. Мать грустно улыбается, понимая, что именно постоянные болезни сделали ее дочь такой нелюдимой. И то, что из сверстников она общается только с этим несчастным мальчиком...
— Когда ты еще немножко подрастешь, то поймешь. Элиас не может ходить с тобой в одну школу. Он будет учиться — в другом месте. Там ему будет хорошо и легко...
— Эли будет плохо без меня! И мне без него — тоже! — почти выкрикивает девочка, после чего срывается с места и убегает в свою комнату, хлопнув дверью.
Несколько часов спустя, наплакавшись вволю, она все-таки решает выйти из укрытия и помириться с мамой. Наверняка, если очень хорошо попросить, то ей разрешат пойти в ту же школу, что и Эли... И замирает на пороге, услышав мамин голос. Опять говорит по телефону с мамой Эли? Точно. Они всегда разговаривают по вечерам — дружба между детьми быстро перешла и на их матерей.
— ... конечно, я знаю. Мне так больно смотреть на нее! Она думает, что я так из вредности решила. Скажи... А точно ничего нельзя сделать? Прогноз врачей все тот же? Да-да, понимаю. Врожденная дебильность не лечится... Ну а речь у него когда-нибудь исправится? Они не знают? Вот как... Но в той школе ему будет комфортно? Даже с такой афазией? Ясно... Прости, что надоедаю расспросами, тебе же тяжело об этом говорить. Но это все ради Беатриче — я должна была убедиться, что не зря ее расстроила. Нет, я не смогла ей объяснить...
Дальше девочка уже не слушала. Какие странные слова... афазия... дебильность... Интересно, что это значит? Слово "дебил" она знает — так старшие ребята во дворе часто называют друг друга. Это что-то вроде дурачок, только обиднее. Но Эли ведь не дурачок? Быть того не может...
* * *
Ей и Эли — по 10. Она все еще дружит только с ним, хотя мама и продолжает ее за это ругать. Но ей никто не нужен — у нее ведь есть Эли. Хоть он и болен — она это уже понимает. У него такая плохая болезнь... Нет, ему не больно, и только это ее немного утешает, но из-за своей болезни он не может ходить с ней в одну школу. Поэтому они теперь не могут проводить вместе так много времени, как в детстве. Но по-прежнему общаются каждый день. Она помогает ему делать уроки — это совсем легко, у них такие простые домашние задания! Она еще в первом классе посложнее решала. А он часто приносит ей всякие поделки с уроков труда. Косолапые зверюшки из пластилина, кривые глиняные чашки, бумажные гирлянды, косички из цветных ниток... Последнее Эли особенно нравится — он плетет их даже дома. Однажды она спросила, зачем он так старается с этими нитками.
— Для Баськи! — отрезал тогда сердитый Эли и продолжил свое непростое занятие. Девочка не поняла, какое отношение имеет она к его рукоделию, но больше вопросов задавать не стала.
Да, еще теперь она ходит в художественную школу. Просто однажды учительница увидела ее альбом — она по-прежнему много рисовала, чтобы порадовать Эли, обожающего ее рисунки и хранящего их как какое-то сокровище, — и сказала маме девочки, что у Беатриче талант. Та-лант. Какое странное слово... Мама сказала, что оно очень старое и означает умение делать что-либо очень-очень хорошо. Значит, она очень-очень хорошо рисует? Тогда ясно, почему Эли так дорожит ее альбомами — он ведь умный, просто немножко не так, как все остальные. Конечно, в первую очередь она посоветовалась с ним по поводу этой новой школы. Объяснять пришлось долго — Беатриче путалась в словах и запиналась, неизвестно почему смущаясь — но в итоге, когда Эли с радостным криком кинулся ее обнимать, задыхающаяся в крепких руках приятеля девочка решила согласиться. И пока ни разу не пожалела...
* * *
Беатриче 14 лет. И в данный момент она надрывно плачет, размазывая по бледному лицу слезы пополам с уличной пылью. Разбитая коленка нещадно саднит, кровь грязной кляксой быстро расползается по рваной бежевой штанине. В двух шагах трое высоких — на полторы головы выше ее — и весьма крепких мальчишек, гогоча, с упоением раздирают дорогой альбом для рисования. Еще один старательно втаптывает в грязь горстку изломанных цветных карандашей. Клочки бумаги печально кружатся, разлетаясь по всему двору...
— Баська! — она испуганно поднимает голову. Неподалеку стоит Эли — со сжатыми до белизны губами, глаза лихорадочно сверкают, на лице ужас... и злость. Очень много злости.
— Эли... — жалобно всхлипывает девочка. Ее голос становится сигналом — мальчик срывается с места, врезаясь в толпу старшеклассников. Следующие пять минут словно выпали из ее жизни — слезы заслонили собой жестокое зрелище перед глазами.
Тяжело переводя дух, загорелый сероглазый мальчик слизывает языком кровь с разбитой губы и криво улыбается. Кулаки ободраны в кровь, на лице алеет 4 свежих синяка, локоть весь изрисован бурой подсыхающей массой. Впрочем, его противникам досталось куда сильнее — прихрамывая и вполголоса переругиваясь, они благоразумно ретируются со двора. Дорожка из капель отмечает маршрут их бегства — кажется, у кого-то из задир сломан нос. Возможно, даже и не у одного... Зато желания появляться здесь у них больше не появится. И задирать беззащитных слабеньких девочек — тоже.
Беатриче робко дотрагивается до плеча друга.
— Эли, ты как? — тот усмехается и показывает ей большой палец, другой рукой сосредоточенно ощупывая затылок, по которому пару минут назад получил ощутимую затрещину.
— У Баськи болит? — спохватывается он, разглядывая ее содранное колено.
— Ничего страшного. Эли, зачем ты это сделал? Их же было четверо! И они все — очень сильные! Тебя ведь могли... могли... — от пережитого страха девочка мелко дрожит, утирая рукавом вновь хлынувшие слезы. Парень на несколько секунд утыкается взглядом в землю, затем резко подается вперед и хватает ее за плечи. Она замирает, изумленно глядя на него.
— Эли Баську лю! — практически рычит он ей в лицо. Покрасневшие глаза широко распахиваются. Он... что? По лицу стремительно расползается жар. Вместе с нездоровым румянцем тотального смущения. — Эли... Баську... очень... — уже намного тише повторяет парень, прижимая ее к себе и утыкаясь носом в распущенные волосы. И довольно жмурится, ощущая, как все еще подрагивающие тонкие руки обвивают его шею. На одном из запястий пестреет забавный браслет — косичка из множества разноцветных ниток...
* * *
— Вот, значит, как... — задумчиво произносит парень с мороженым. Электрически-синие глаза озорно стреляют туда-сюда — то на погрустневшую девушку, то обратно на драгоценное клубничное лакомство. — В этом, я так понимаю, и состоит проблема? Тебе неприятна мысль о том, чтобы ответить на чувства умственно неполноценного парнишки?
— Вовсе нет! — возмущенно одергивает его девушка. — Просто Эли... он же наверняка не совсем правильно понимает, что означает быть с кем-то... любить кого-то...
— А ты, значит, понимаешь? И, как все, хочешь свиданий, признаний, свадьбы, детей и групповых похорон?
— Я хочу быть с Эли... — в голосе девушки сквозит тоска — острая и неприкрытая, словно оголенная рана. — Просто хочу быть с Эли. Всегда. Но... я бы так хотела, чтобы он выздоровел! Над ним постоянно все смеются — только потому, что он такой. Он молчит, но я знаю — ему обидно и больно. А я ведь все, что угодно, сделала бы, только чтоб увидеть его здоровым и счастливым...
— Вот как? Прям все-все? — заинтересованно звучит у нее рядом с ухом. Беатриче вздрагивает — странный парень, оказывается, умудрился подсесть к ней почти вплотную. И прямо в глаза смотрит, наглец... А хитро-то как!
— Все. Для Эли я ничего не пожалею, — твердо заявляет девушка. — А что? Будто ты можешь что-то предложить...
— Между прочим, очень даже могу, — важно соглашается он.
— Да неужели? А ты кто такой — волшебник, добрый фей, ангел? Или просто настырный идиот? — и почему в ответ он рассмеялся?
— Какая забавная девчушка. Нет, я не ангел, ты немножко ошиблась. Я — Сеере!
— Кто? — пафосно-гордое выражение сменяется разочарованием.
— Ну и необразованная нынче пошла молодежь... Дурацкое время! Одно только мороженое... ням... все ваши современные заскоки окупает. Сеере. Это мое имя. Я демон, исполняющий желания. Дошло, наконец?
— И ты думаешь, я в это поверю?
— А почему бы и нет? Тем более, я же сказал, что могу тебе помочь. Исполнить желание. Самое большое, сильное и сокровенное...
— Хочешь сказать, ты... — голос предательски срывается от волнения. — Ты можешь помочь Эли? — тот снисходительно кивает, продолжая облизывать шарик клубничного льда.
— Могу. Но не просто так. За плату. Я ведь демон, а не, как ты изволила выразиться, добрый фей, тысячи иголок каждому из них в крылышки!
— Ты имеешь в виду мою... мою душу?
— Сдалась она мне, твоя страдающая душонка. Это не мой профиль. Нет, я говорю о твоем таланте.
— Таланте? — изумленно переводит взгляд на рисунок на коленях, а затем — на свои руки.
— О, теперь правильно. Да, я мог бы взять твой талант рисовать. Он свежий, настоящий и практически на самом пике своего расцвета — чудесный образец. Так как, согласна? Я забираю твой художественный дар, а твой дружок мгновенно и окончательно выздоравливает. Только вот рисовать ты после этого будешь хуже, чем слепые котята — я возьму или все без остатка, или ничего вообще. Так как, махнемся? Или тебе надо полгодика на подумать? — насмешливо щурит пронзительные ультрамариновые глаза парень... то есть демон... как там его... Сеере.
— Обойдусь. Я согласна. Нужно подписать договор моей кровью или что-то такое?
— Хех, а ты, я смотрю, остроумная? Нет, расслабься, твои телесные жидкости мне без надобности. Дай сюда правую руку... — в одну секунду он дожевал рожок, засунув просто гигантский комок из мороженого и вафли в рот, и мягко потянул ее кисть к себе. По-звериному обнюхал, практически потерся щекой — от этого интимного жеста Беатриче перекосило — и вдруг жадно, широко расплескивая по коже ненормально длинный и алый язык, лизнул ладонь. Прикрыл глаза, чуть наклонил голову, будто прислушиваясь к ощущению вкуса. — Отлично, как я и думал. Левой рисуешь?
— Нет... не пробовала... — кое-как выдавила из себя потрясенная девушка.
— Ну и не старайся! — хмыкнул демон, повторяя процедуру с ее левой ладонью. — Все, готово! Отныне ты в живописи — признанная бездарность! — радостно возвестил он.
— А Эли? Ты ведь выполнишь свою часть договора, правда?
— Было бы что выполнять, — скучающе протянул Сеере. — Я одолжу твою последнюю картину на секунду? — и, ловко выхватив у нее незавершенный портрет, уставился на него тяжелым немигающим взглядом. Затем, быстро приложив палец к собственным губам, мягко царапнул им лоб нарисованного юноши. — На, держи! — и жестом фокусника извлек из воздуха новый рожок с мороженым — на этот раз, судя по цвету, лимонным. Беатриче поймала отброшенный рисунок почти у самой земли и робко присела обратно на скамейку. Руки почему-то дрожали.
— Уже все? Ты вылечил Эли? А мороженое где достал, наколдовал, что ли?
— Вот еще! Оригинал всегда вкуснее подделки, даже самой магической. Из вон той тележки позаимствовал, — махнул демон рукой, указывая на противоположный конец аллеи. Там суетилась толпа ребятишек, обеспечивая работой немолодого мороженщика. Беатриче невольно улыбнулась. Ничего зловещего от этого странного типа не ощущалось... Он правда демон? Так на вид и не скажешь... — Правда, все правда, глупый человек, — раздраженно заметил Сеере. Девушка поперхнулась, сообразив, что ее мысли не были для него тайной. — Веришь теперь? Молодец. А сейчас глянь вооон туда — тебя ищут. Так что давай, топай навстречу своему счастью и не мешай мне лакомиться!
— Эли? — застыла на месте от шока девушка. После чего рванула к выходу из парка на скорости, о которой до этого даже не позволяла себе мечтать. Сердце, к ее удивлению, не заболело, да и об ребра колотилось так отчаянно, скорее, от волнения, чем быстрого бега.
— Баська, ты чего? — непонимающе и с тревогой уставился на нее, растрепанную и тяжело дышащую, высокий светловолосый парень с веснушками на загорелом лице.
— Ничего... Эли, я... ты... как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. А что? Баська, ты сама-то в порядке? Странно выглядишь, альбом с карандашами куда-то дела... И вообще, с каких это пор тебе можно бегать? Забыла, что ли, что у тебя сердце слабое, глупая дев... Баська, ты что... ты что делаешь такое? — буквально заорал парень, падая на припорошенную лепестками с ближайшей клумбы траву. — Беатриче, ты умом тронулась, да?
— Неа, — замотала головой девушка, продолжая крепко держаться за его шею. — Я в полном порядке! И ты тоже, Эли!
— Ну да... А когда это со мной что-то было не так? И, Баська... это... может, ты с меня слезешь? Люди смотрят... — густо покраснел юноша.
— А мне все равно! — в обычно грустных темных глазах сейчас сияла безудержная радость. Она чуть приподнялась и взглянула на него в упор, продолжая загадочно улыбаться. Длинные волосы нежно защекотали кожу, в горле резко пересохло. — Эли, я тебя...
Демон, наблюдая эту картину со своей скамейки, покачал головой и вернулся к любимому занятию — поеданию мороженого. По сравнению со всеми человеческими проблемами это было куда как важнее...
