Сильнее любви

Conjі et confimo super vos Angelis fortіs

Dei et santi, in nominaun ipsis

Dei fortis et exaltatique ora omnіs

— Мама, открой! Мама, пожалуйста! — в двери стучали с такой силой, что казалось, еще мгновение, выломают. В ушах звенело, но остановиться я не могла.

Только не сейчас!

Dei araye vista secol qvi zis,

Dei colem nun mare et quaes

Dei ...

Девушка уже не колотила в двери. Она лишь тихо бормотала что-то, сидя на корточках. По щекам катились слезы. Черные, цвета беззвездной ночи, волосы спутались, глаза покраснели. Она из последних сил ударила кулаком в двери, с отчаянием, уже ни на что не надеясь, шепнула:

— Мамочка, прошу, не делай этого!

Я не слышала ничего, кроме безликого гула за спиной, который не мог поколебать решимости. Ладонь крепко сжимала рукоять кинжала.

Чаарская сталь. Россыпь альмандинов на эфесе. Дорогая опасная игрушка!

Захотелось расхохотаться. Со злостью, отчаяньем, болью. Как какая-то дикарка, а не императрица! Я не издала ни звука, все так же молча глядела на кинжал. Впервые увидев его, я подумала: этот клинок будет стоить мне жизни. И не ошиблась! Только с именем убийцы и оплошала. Сиран эль Гердин ни при чем.

Я сама нанесу удар!

Холодное, бездушное лезвие (как Сиран ни доказывал, что в фамильном кинжале живет эллона*, я не верила в это) на мгновение отразило бледное, будто высеченное из мрамора, лицо.

Дебра эль Вианта — последняя из детей луны**, что все еще принадлежала империи Эльфира

* * *

. Мало кто верил, что сегодня мне исполняется тридцать пять лет. Холодная красота дочери луны казалась детям солнца

* * *

вечной.

Только на что мне эта красота, на что вся эта жизнь?!

Одна лишь боль в сердце, будто кинжал уже пронзил его насквозь, невыносимая, как от яда, горечь в горле и воспоминания...

Двадцать лет назад...

Истощенная земля прощалась с ненавистным солнцем, готовясь встретить истинную госпожу — Лунную богиню.

Я со злостью скрипнула зубами, глядя на закат. Затем отвернулась и медленно опустилась на холодный чуть влажноватый песок. Мгновением позже рядом расположился Ливан. Море тотчас приветствовало нас солеными каплями воды. Ветер растрепал мои длинные светлые волосы, холодным языком прикоснулся к обнаженной спине, пропел на ухо песню о любви. Красивую, но давно забытую, канувшую в неизвестность, как и этот песок, что легко просачивается сквозь пальцы.

Песня не единственное, чего лишился империя Эльфира за столетия бесконечных воен. Не единственное из того, что сохранили в памяти одни лишь стихии. За прошедшие века в небытие ушло много большее.

— Ливан, давай убежим? Куда-нибудь очень далеко. Где имя эль Гердина не будет висеть надо мной словно проклятое солнце, — я с ненавистью поглядела на красный диск, что исчезал в морской глади.

— Куда же мы убежим? — любимый осторожно, будто перед ним ребенок, коснулся губами моего чела. — Мир не так велик. Нас отыщут повсюду.

— Давай подадимся к гроанцам

* * *

*, — попыталась я рассуждать разумно. — Летуны связаны с нами договором о дружбе. Но будут только рады его разорвать. Отец говорит, они уже давно ищут повод для нападения.

— Зачем это им? — Ливан нахмурился.

— Затем же, зачем и остальным: морунам

* * *

**, перворожденным

* * *

* * *

. В нашу силу больше не верят. Древние ритуалы забыты. Теперь в чести варвары! — с ненавистью выплюнула я последнее слово.

— Дети солнца... — Ливан сжал кулаки. — Их нужно было уничтожить, когда они только появились в нашем мире. А не дожидаться пока варвары станут силой, с которой придется считаться!

— Кто спорит, — я положила голову Ливану на грудь, вспоминая старые легенды.

Когда-то наша империя была великой. Она простиралась от Северного моря до южных пустынь Маакатто. Мы были непобедимыми. Восточный хребет защищали гроанцы — существа, похожие на нас, детей луны, но обладающие в придачу парой крыльев. В лесах запада жили моруны. Двуликие. С легкостью перевоплощающиеся в змей. Были еще перворожденные — первоклассные лучники, которых, в случае нужды, отправляли к той или иной границе. И мой народ — избранники Лунной богини, ее дети.

Так было ни одно тысячелетие. Так было... А затем на небосводе воцарилась новая богиня — ненавистное Солнце. Она отняла часть силы у нашей повелительницы. Но разве может существовать богиня без приверженцев? Никогда! Так появились дети солнца. Никто так и не понял, откуда они взялись. То ли пришли откуда-то из-за пустынь, то ли вовсе, возникли из ниоткуда, точно так же, как и их богиня.

Когда дети солнца только попали в наш мир то выглядели настоящими варварами. Грязные, облаченные в рванное тряпье мужланы. Настоящие звери. Тогда император посчитал, что они никогда не смогут стать чем-то больше простых рабов. Зря! Варвары плодились как чиргены

* * *

* * *

. И вскоре решили, что могут вполне обойтись без своих хозяев — нас.

Так началась война, что длится по сей день. Жестокость, боль, насилие, горе, радость — все смешалось. Если перворожденные и моруны сохранили свою верность, мы бы победили. Но они подло ударили в спину. Сначала перворожденные — слишком они ценят силу, чтобы не заметить ее присутствие в новой расе — затем моруны. А затем вечное предательство, когда родной брат мог ударить тебе в спину. Все новые союзы: перворожденные и гроанцы, дети луны и моруны, моруны и перворожденные, дети солнца и...

А затем новый раскол.

Несколько веков войн. Мой народ медленно погибал. Мы никогда не были воинами, обычно становились правителями, жрецами, предсказателями. Все это сейчас стало бесполезным, пережитком прошлого.

Нужен был выход, спасение. Его нашли. Деты солнца и мы заключали договор. В прошлом самые непримиримые враги. Будто огонь и вода, что если уж сходятся, то уничтожают друг друга. Но моруны объединились с перворожденными, по слухам, гроанцы недалеки от того, чтобы ударить нам в спину. У нас не было выбора!

Договор собирались подписать в ближайшее время, а скрепить его должна была моя свадьба с предводителем ненавистных варваров.

— Давай убежим, — вновь повторила я, обращаясь к Ливану. — Гроанцы...

— Нападут, если дать им повод, — резко прервал меня любимый. — Ты хочешь стать этим поводом? Хочешь, чтобы тысячи солдат погибли из-за нашей любви? — он приподнял мое лицо, вгляделся в глаза. — Ты сможешь жить с таким пятном на совести?

— Я не смогу жить без тебя! — я потянулась поцеловать его, нашла прохладные, как у всех детей ночи, чуть сладковатые губы, осторожно прикоснулась к ним языком, будто бы пробуя на вкус запретное лакомство. — Я люблю тебя! Мне нет дела до войны! Нет дела ни до чего!

Ливан бережно, но непреклонно отодвинул меня от себя.

— Ты еще такой ребенок! — сказал он не то с жалостью, не то с горечью. А затем поднялся, шагнул в сторону.

Я смотрела Ливану вслед, моля: "Обернись!", чтобы еще хоть раз увидеть его глаза, прочесть в них любовь, о которой дитя луны не сказал ни слова.

Ливан молчал.

Я вскочила на ноги, быстрыми, плавными, словно у кошки, движениями, приблизилась к Ливану, схватила любимого за руку.

— Я люблю тебя! Моя любовь никогда не изменится, сколько бы лет не прошло, сколько бы детей луны не полегло в боях! Я хочу быть твоей! Хочу просыпаться каждое утро, слыша твой голос! Хочу... Возьми меня!

А затем его мягкие губы, прерывистое дыхание, блестящие, полные страсти глаза и...

— Я не могу! — он невероятным усилием воли обрел контроль над своими эмоциями. — Не могу!

— Как он посмел?! — я множество раз задавала себе этот вопрос. И снова, будто впервые. — Как он...

Ответа не было. Только боль и притаившаяся в глубине души ненависть, которая, словно паучиха, уже начинала плести свою липкую паутину, шаг за шагом захватывая всю мою сущность.

Мы с Ливаном должны были исчезнуть в ночь весеннего солнцестояния. Когда силы нашей Лунной богини ничем не уступали силам пришлой богини детей солнца. Исчезнуть, раствориться в Эльфире. Для того, чтобы навсегда принадлежать только друг другу.

Я действительно верила, так и будет. И каждый день просила прощения у богини:

— Белолицая госпожа, Луна, позволь мне обратиться к тебе с мольбой. Я знаю, что недостойна твоей милости, ибо лишь минут две недели, я тебя предам. Присягну на верность твоей сестре — Пепельной богине

* * *

**, — такое условие поставили гроанцы. Подумать только, какие-то жалкие пернатые, которым никогда не были доступны тайные знания смеют диктовать мне, дочери луны, условия! Но времена нашего правления прошли. С этим приходилось мириться!

— У меня нет выбора. Если бы мне было даровано выбирать... Но даже это право у твоей дочери отобрали! Знаю, нет прощения предателю, я лишь прошу позволить мне оставить твой образ в своем сердце, твое имя в немеркнувших воспоминаниях.

Нескончаемые дни проходили в молитвах. Я умоляла простить меня. Мне все равно пришлось бы ее предать. Я лишь выбирала меньшее из зол, меньшего врага. Я все повторяла и повторяла, что невинна.

Лгала.

За то и поплатилась. Меня и в самом деле лишили выбора.

— Ливан мне все рассказал, — тихий голос отца уколол в самое сердце. Отец нашел мое слабое место.

— Я не понимаю, о чем ты! — пыталась отрицать я.

— Это не важно! Мы объединимся с детьми солнца. Не дадим гроанцам повода, чтобы напасть. Обручение произойдет через пять дней.

Зря я читала полные лжи молитвы. У меня был выбор. Богиня отомстила за мой обман. Как я предала ее, так и меня предал Ливан — единственный, кого я любила, кому доверяла. Он показал, что все, что дорого мне, для него не имеет цены. Пустышка. Возможная война с крылатыми сыновьями поднебесья оказалась важнее меня, важнее всего, что между нами было!

— Отец, как ты можешь об этом думать?! Они - дикари, принесшие в наш мир свой диск, свое солнце, что отобрало часть жизни у нашей богини.

— Хорошо, что ты об этом помнишь. Мы должны объединится с детьми... солнца, — он с ненавистью выплюнул последнее слово. — Хотя бы для того, чтобы сохранить наши знания, нашу веру, древние заклинания, дарованные нам за верность богиней. За бесконечными войнами мы и так слишком многое потеряли, дочь моя. Нужно сберечь хотя бы то, что осталось. Это твой долг.

— Да, отец, — щемящая тоска в сердце и понимание, что он прав.

— Ненавижу! — тихо прошептала я, подойдя к окну. Глаза полнились слезами. Мир вокруг преломлялся. Мне казалось, передо мной стоит Ливан. Почти бесцветные волосы. Небесно голубые глаза. Радостная улыбка на тонких губах.

И снова я лгала. На сей раз самой себе.

Не ненавидела, все еще любила. Не под силу мне оказалось пройти, будто бы короткий путь от любви до ненависти. И сейчас эта любовь уничтожала меня, жарила на медленном огне, заставляя мечтать о смерти.

— Я и умру!

Месяц спустя...

— Позвольте представить Вам Дебру эль Вианту, — и я, как меня и учили, покорно склонила голову.

Чего еще ждать от жертвы, рабыни? Лишь покорности. Слишком уж дешево стоят рабы, чтобы считаться с их капризами.

— Сиран эль Гердин.

Я подняла глаза на будущего мужа, почувствовав, что меня окидывают оценивающим взглядом. Будто породистую кобылу! От ненависти и злости кровь прильнула к щекам, глаза опасно блеснули. Как он смеет? Раб!

— Рада познакомиться с Вами, эль Гердин.

— Взаимно, эль Вианта.

Когда камень находит на камень, появляется для чего жить. Когда даже любовь не может удержать в этом мире, что может? Я хотела умереть. В первую же брачную ночь, лишь только высохнут чернила на договоре о мире. Сейчас все изменилось. Оказывается, когда узы любви рвутся, лишь ненависть может удержать мятежную душу в этом мире. Я ненавидела. С первой встречи ненавидела этот взгляд, насмешливую улыбку, черные, как обсидианы, глаза своего будущего повелителя.

Ненавидела, а потому принимала вызов.

— На моей родине на свадьбу принято дарить подарки, — заметил Эль Гердин низким хрипловатым голосом. — Что Вы попросите, эль Вианта?

Я окинула его взглядом. Дитя солнца, черноволосый, загорелый... Раб, волею судьбы ставший господином. Варвар. Один из тех, кто пришел в наш мир два века назад, один из тех, из-за кого Эльфирская империя раскололась на части, один из... Убийца! Враг!

Глаза, блуждавшие по рослой коренастой фигуре, на мгновение задержались на кинжале за поясом. Стилет покрывала староэльфирская вязь. Оружие, что отобрали у моего народа.

Я горделиво выпрямила спину, презрительно сузив глаза. В голове быстрее птицы пролетела мысль: "Никто из детей луны не стал бы выставлять на показ что-либо украденное, но для варваров нет ничего святого!"

— Ваш кинжал, эль Гердин.

— Это символ моего рода, эль Вианта, — его глаза полыхнули. Это нож, что вырежет твое сердце, тварь. Твой рок, твоя судьба. — Просите другого!

— Что сочтете нужным, эль Гердин. Я полагаюсь на ваш вкус.

Слова вежливости, покорность в движениях и, скрещенные, будто шпаги на дуэли, взгляды, которые говорили куда больше. Мы смотрели друг на друга. С яростью, с ненавистью, с покорностью.

Свадьбу сыграли меньше через месяц. В прошлом это вызвало бы возмущение. Как же, бракосочетание почти сразу после помолвки. Традиции требовали подождать хотя бы год. Но кому есть дело до традиций, когда с дня на день может начаться война?

Никому!

Еще оно отличие — множество гостей. Наш народ редко устраивал шумные празднества, а уж на свадьбе дочери императора и вовсе должны были присутствовать только избранные. Но отец хотел, чтобы о нашем союзе с детьми солнца стало известно всем народам Эльфира. Они должны были понять, что мы вновь сила, с которой придется считаться. Пусть для этого нам и пришлось пойти на ненавистный союз с варварами.

И теперь я шла навстречу чуждому мне дикарю, с которым у меня нет и не может быть ничего общего, под взглядами тысячи существ. Многое можно было прочесть в очах гостей. В чьих-то — ненависть, в чьих-то — зависть. Было только одно, что объединяло почти всех — страх. Вечные враги пошли на сделку. Что теперь будет?

Впрочем, не мне их судить за их страх. Я и сама боялась. Боялась Сирана эль Гердина, детей солнца, иного чуждого мне мира. И больше всего боялась, что мой голос задрожит, когда в ответ на вопрос жреца, произнесла:

— Я согласна.

Отгремела свадьба. Отец холодно пожелал мне счастья. Мать тихо поцеловала на прощание, прошептав на ухо молитву и попросив не забывать свой народ. Да я бы и не смогла! Слишком сильно его любила.

А затем зарычали карды

* * *

* * *

**. Хлестнула плеть в закатном солнце. Карета покатилась по вымощенному желтым кирпичом тракту.

Вскоре дорога ухудшилась. Все чаще попадались валуны. Карета тряслась на ухабах, меня кидало из стороны в сторону. А во время одного из полетов я даже сильно ударила руку.

Пейзаж за окном постепенно изменялся. Море давно исчезло из виду, все реже появлялись деревья, даже цветы. Всюду, куда не падал мой взор, только камни и песок. Пустыня Маакато во всей красе.