Поднимается ветер (главы 1-17)

Подует он осенью -

Блекнут трава и деревья.

И вижу я,

Ветер в горах

Не зря именуется бурей!

Бунья-но Ясухидэ

Сборник старинных и новых песен

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

повествующая о Го-Ти Якуси и его дурном предчувствии

Порыв ветра выдернул из-под кисти Якуси лист рисовой бумаги с незаконченным танка и закружил его по пещере. Старик спокойно отложил в сторону письменные принадлежности и проследил взглядом за полетом. Вот листок спланировал чисто выметенный каменный пол, затем вспорхнул как мотылек и заметался вдоль стен. Проверив несколько полок со свитками и посетив токоному с деревянной статуэткой Каннон, сбежавшее танку плавно легло на циновку перед входом и больше не делало попыток взлететь.

Якуси неспешно поднялся с колен и подошел к нему. Прижав ногой лист, он втянул весенний воздух и зажмурился, подставляя лицо солнцу.

Внизу, на побережье, в окружении поросших зелеными соснами холмов, расстилался шумный Эдо. Напротив пещеры Якуси высилась окутанная туманом громада замка клана Токугава, правящей династии сёгунов. Тысячи разноцветных крыш, заполнявших пространство между ними и были городом. По последним подсчетам, сейчас в нем жило около полутора миллионов человек... Или не совсем человек.

Пещера Якуси находилась довольно высоко, в месте называемом Каябатё. Сюда шум Эдо не долетал, но в сырую погоду город давал знать о себе — звон электрических трамваев, рев гудков морских судов и гул храмовых колоколов были слышны даже здесь. Еще сотня-другая лет и город доползет до подножия, тогда ни о каком покое не будет идти и речи.

Якуси обратил взгляд на море. Ближе к порту оно было покрыто черными пятнами кораблей, среди которых выделялись неповоротливые туши сухогрузов идущих с Того Края Света. Над ними маячил дежурный воздушный корабль флота империи, сам же флот скрывался за мысом, не тревожа своим видом мирных жителей.

Еще дальше, почти сливаясь с горизонтом и далекими облаками, в небе высился воздушный замок Дзигоку, восточного небесного царя, хранящего страну Ямато от демонов. Дзигоку, хоть и был облечен таким титулом, отличался несносным характером и часто пугал женщин и детей, носясь в своем замке над Эдо. Или оставлял его на произвол машин, и болтался среди горожан, пьянствуя и приставая к гейшам из квартала Ёсивара. Среди четырех Царей Дзигоку был самым младшим, и братья многое ему прощали. Да и император Гокомё как-то был склонен смотреть на шалопайство Дзигоку сквозь пальцы, хотя сёгун Токугава Иэмицу непрестанно ездил в Киото, напоминая ему о том, чтобы тот обратился к Аматэрасу с просьбой рассмотреть поведение Дзигоку. На что император, вполне резонно, отвечал, что у Великой богини, освещающей землю, есть дела поважнее, чем уговаривать Дзигоку не шалить. В конце концов вреда от него — пара торговок весной, у которых родились дети с удивительными способностями, да несколько опустошенных бочек саке. А видел ли уважаемый сёгун в Эдо за последние сто лет хоть одного демона? Если же и эти аргументы не принимались во внимание, Гокомё напоминал сёгуну, что Аматэрасу покровительствует императорскому дому, а сёгуны, как известно, более склонны чтить великого предка Оокунинуси. Так почему бы тогда Токугаве не обратиться с подобными просьбами к нему? Как правило, возразить на это было нечего, так как Оокунинуси никогда не славился особым вниманием к людским делам.

Зашумевший листвой ветер принес Якуси нежный, почти неуловимый запах вишневых цветов, с трудом пробивающийся сквозь густой хвойный аромат. Прямо перед пещерой много лет назад он посадил деревья сакуры, и теперь каждую весну ему не надо было спускаться в город во время ханами. Более того, несколько настырных прихожан ближайших монастырей даже сами приходили в дни цветения к пещере Якуси. Скоро, скоро жители Эдо толпами повалят в сады на любование распустившимися цветами — не смотря на очень теплую весну, сакура еще не зацвела, и старик чувствовал, что вот-вот это должно произойти. Возможно даже завтра.

Однако с утра из головы Якуси не шел увиденный ночью сон. Во сне он увидел, что великие перемены придут в Ямато, ему привиделись сумерки Сюра-Кэй и тени асуров с огненными мечами, рвущимися в мир людей, царь мертвых Эмма с армией демонов, жаждущих пролить человеческую кровь. Он видел Киото, полное бусо, поднимающихся из дымящихся развалин и рыщущих в поисках жертв. А по когда-то праздничной улице Тэрамати маршировали ряды они с шипастыми палицами. Выползшие из ада и спешащие на штурм охваченного огнем императорского дворца колонны они возглавляли гарцующие на дышащих огнем машинах синигами — генералы Эмма.

Это были плохие, но вполне понятные предзнаменования. Последняя большая война с демонами отгремела сотни лет назад, во времена императора Гоуды, покрыв земли на западе многочисленными шрамами. После нее имена Ватанабэ-но Цуна и Минамото Рэйко стали легендами. И отнюдь не видение войск Эмма тревожило Якуси — в конце сна он увидел Сусаноо в сверкающих доспехах, сеющего бурю. С воем ветра набрасывался на земли Ямато, сметая на своем пути все — деревья и люди стирались в прах, а камни гор и городов разлетались как осенние листья. Даже синигами, страшные боги смерти, самые преданные слуги Эмма, попав под гнев Сусаноо, рассыпались в пыль. От страшной бури бежали царь Эмма и его демоны. На этом сон обрывался.

Истолковать его Якуси затруднялся. Конечно, с одной стороны, Сусаноо гнал во сне демонов Эмма. И это хорошо. Однако второй сын Изанаги и Изанами был слишком противоречивым по характеру ками, чтобы однозначно оценивать его поступки. И именно из-за него Эмма и его армия шла на людей. Якуси не столько тревожили демоны, сколько ветра Сусаноо — он хорошо помнил, что во сне буря уничтожала все на своем пути без разбора.

Якуси вздохнул, протянул руку и взял старый посох, отполированный ладонями до зеркального блеска. Потревоженные путевые колокольчики мгновенно отозвались нежным перезвоном. Сон был слишком тревожным, чтобы строить догадки, а в толковании Якуси не был силен. Хочешь не хочешь, но надо собираться в Киото, посоветоваться с братом Тахо, что состоял в должности советника при дворе императора. А может и посетить сам императорский дворец. Милостью Аматэрасу, ее божественный потомок поможет истолковать странное видение. Якуси не сомневался, что сон имеет огромное значение для Ямато.

Прихватив с собой котомку, он с сожалением оглядел готовую вот-вот распуститься сакуру, нахлобучил на голову шляпу из сухой осоки и ступил на ведущую в Эдо тропинку. Похоже в этот раз его посетителями придется любоваться вишневым цветом самостоятельно.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

повествующая о том, как Кумадзава Бандзан победил демона и встретил странствующего мыслителя Ямагу Соко

Кумадзава Бандзан, бывший ронин, а ныне десятник городской стражи в Эдо, тоже проснулся в тот день с нехорошим предчувствием. Ночью он, по имеющемуся обыкновению, скакал по городским крышам и фехтовал с ветром, оттачивая мастерство владения мечами. И надо же было такому случиться, что последняя крыша, на которой он приземлился, оказалась в развеселом квартале Ёсивара. Стоило ему спуститься с нее на землю, как его окружили гейши и тоговки весной, а поскольку Бандзан уже десять лет пытался воздерживаться от женщин (к сожалению далеко не всегда успешно), то предпочел избежать соблазна. Обычно избегал он его с помощью тренировок и медитации, но этой ночью он уже наскакался по самое нехочу, да и крыши стали мокрыми от ночного дождя. Так что пришлось успокоить себя чашкой-другой саке и... Бандзан проспал свою смену.

Отчаянно ругаясь, он натягивал обшарпанные доспехи, путаясь в завязках и попутно соображая, чтобы такого соврать сотнику Моронобу Бусону, чтобы опять не влетело. Кое-как завязав последнюю ленту на боку, он схватил мечи и дзиттэ, дернул сёдзи и... нос к носу столкнулся с пунцовым от злости Моронобу.

— Э-э... — только и смог промямлить Бандзан.

— Господин Кумадзава опять изволил всю ночь пугать мирных жителей Эдо своими обезьяньими прыжками? — ехидным голосом осведомился Моронобу.

— Ну, э-э... Понимаете начальник Моронобу... — Бандзан лихорадочно шарил глазами по сторонам, пытаясь придумать себе оправдание.

За спиной Моронобу, вытянувшись в струнку, стояла подчиненная ему сотня стражников-оккапики. Среди них Бандзан заметил свое друга, десятника Сато Киёмицу. Киемицу, помимо неприлично дорогого для оккапики доспеха, выделялся еще и тем, что корчил страшные рожи и передразнивал Моронобу. Знаками он показал, что начальник сегодня не в духе и сочинять ничего не стоит.

— Вы правы, Моронобу-доно, — Бандзан бухнулся на колени и завопил: — Я слишком много времени провел на крышах! Поведение мое недостойно стражника Эдо, и поэтому я прошу освободить меня от этой почетной обязанности!

— Что-о?! — взвыл обалдев от подобной наглости Моронобу. — Да как ты смеешь, сопляк, такое говорить? Или ты считаешь, что наш уважаемый мати-бугё Ямамото мог ошибиться?

— Э-э... — Бандзан уставился в землю. — Нет.

— То-то! А теперь в строй! Из-за того, что ты, Кумадзава, слишком долго спишь, город не должен оставаться без охраны.

Бандзан мгновенно шмыгнул на свое место рядом с Киёмицу и вытянулся во фрунт.

— Ловко ты его сегодня!— шепнул ему Киёмицу. — Но вечером он тебе это припомнит!

Бандзан только вздохнул.

Строем они вышли за ворота приютившего Бандзана доходного дома и направились на торговую площадь, где, разбившись по десяткам, разошлись на патрулирование. Бандзан и Киёмицу разделили подчиненных по парам и выставили в разные концы своего участка. Торговый день только начинался, и народу на площади было еще совсем мало. В основном торговцы только начинали разворачивать свой товар на лотках. Из огромных влажных корзин со льдом доставалась свежая рыба, еще ночью плескавшаяся в водах залива. Зеленщики проверяли сохранность знаков на полосках-фуда — их заклинания замедляли гниение овощей. Крестьяне выгружали из повозок скрипящие мешки с рисом. И, наконец, в рыночных забегаловках начали разжигать очаги и над рынком потянулись соблазнительные запахи съестного.

— Ну, — первым делом спросил Киёмицу отчаянно зевающего Бандзана. — Чего это ты вдруг решил позлить нашего ненаглядного Моронобу?

Бандзан остановился около лотка торговца фруктами и приценился к лежащему сверху яблоку. Хозяин лотка дернулся было к потенциальному покупателю, но, заметив знаки городской стражи, мгновенно обмяк.

— Господин самурай будет платить? — обреченно спросил он.

Бандзан, почти поднесший облюбованное яблоко ко рту, захлопнул его и в недоумении уставился на торговца.

— Старик, неужели тебе жалко какого-то яблока для воина сёгуна, который не щадя живота обеспечивает тебе безопасность от воров и грабителей?

— Можно подумать, я мало плачу налогов вашему сёгуну, — огрызнулся торговец.

— Ну вот видишь, старик, — с сияющей улыбкой рядом с лотком вынырнул Киёмицу и ухватил еще одно яблоко. — Ты ведь платишь сёгуну, а не нам? Так? Получается мы для тебя вообще работаем бесплатно. Так что не жадничай.

Он ухватил еще одно яблоко и сунул его в кожаную сумку на боку.

— Вы не самураи, а гаки — вас кормить, никаких денег не хватит! — буркнул старик себе под нос, но Киёмицу его услышал.

— А ну повтори, что ты сказал, старый хрыч! — взвился он, хватаясь за меч. — Сейчас я тебя научу уважать воинское сословие!

Бедный старик вжал голову в плечи, лихорадочно вознося молитву Аматэрасу, умоляя ее образумить взбесившегося самурая, но Бандзан перехватил руку друга и заставил его отпустить меч.

— Оставь его, — сказал он. — Он прав — легче гаки прокормить, чем набить твое брюхо. Удовольствуйся тем, что есть, а то опять влетит от Моронобу.

С этими словами он залез в сумку Киёмицу, вытащил оттуда яблоко и откусил от него здоровый кусок.

— Ну, старик, тебе повезло, — Киёмицу зловеще звякнул цубой о ножны и тоже принялся хрустеть яблоком. — Будешь в храме — не забудь попросить монахов прочитать за меня молитву!

Они отошли к лавке торговца картинками-сюнга господина Окубы. Сам он не в состоянии был красиво вывести на бумаге иероглиф, да и вообще не умел ни писать, ни читать, зато имел множество знакомых из числа художников Эдо и Киото. Поговаривали, что в свое время он даже был знаком с самим Коэцу Хоннами, поэтому и товар у него всегда был отменный. В отличие от торговца фруктами, появление Бандзана и Киёмицу не вызвало у него ни малейшего беспокойства — он платил достаточно серебра городским чиновникам, чтобы городская стража знала о неприкосновенности лавки сюнга. Но глазеть-то на товар им никто не запрещал.

— Да, Бандзан, — вздохнул Киёмицу, сплевывая яблочные косточки и разглядывая особенно приглянувшуюся ему картинку. — Вот бы познакомиться с этой красавицей!

Бандзан, мысли которого были поглощены едой — в животе у него продолжало бурчать, мельком взглянул на предмет обожания Киёмицу и фыркнул.

— Дружище, у нее, как ты видишь, уже есть ухажер. И не один. Ты каким желаешь быть — сверху или снизу?

— Да ну тебя! Я о высоких чувствах, а ты все вечно опошлишь. Не знал бы, что ты благородного происхождения, в жисть не поверил бы, что ты самурай. Ты вон даже лоб не бреешь...

— А зачем? — зевнул Бандзан. — Все равно меня здесь никто не знает. Это ты у нас известная личность.

Киёмицу был сыном весьма приближенного к сёгуну старейшины Сато Янагавы, нынешнего главы почтенного клана Сато. Однако за излишнюю строптивость и неповиновение, а также недостойное поведение, отец, в качестве воспитательной меры и под угрозой лишения первородства, заставил Киёмицу пойти простым десятником в городскую стражу. Бандзану казалось, что это мало повлияло на характер Киёмицу, так же вольготно чувствовавшим себя среди безродных стражников, как и в доме даймё.

— Слушай, Бандзан, а ты ведь никогда не рассказывал, как ты сам попал в городскую стражу.

Тот пожал плечами.

— Я третий сын своего отца. Внебрачный. Еще вопросы есть?

— Ну, ты мог нанятся в армию к какому-нибудь даймё.

— Меня выставили из дома в четырнадцать лет с родовой грамотой, кимоно и двумя мечами. Тогда я пришел в Эдо, спросил первого встречного, где находится дом мати-бугё и попросился в оккапики.

— Ты столько лет служишь и добрался только до десятника? — удивился Киёмицу.

— А чего выше-то лезть? Чтобы стать таким же расфуфыренным петухом, как наш уважаемый Моронобу-доно? Да из него самурай как из меня художник.

Бандзан подумал и добавил:

— Воевать даймё правительство запрещает. Так что на поле боя теперь ни славы ни денег не получишь. Сёгун платит рисом. А как еще приличные доспехи себе добыть или в школу к настоящим мастерам поступить? Куда сейчас без денег-то влезть?

— Это точно, — согласился Киёмицу. — Ну ничего, вот я стану главой вместо отца — обязательно возьму тебя на службу.

— Ага. Слушай, может быть ты тогда, в счет моего будущего жалования, купишь мне риса? Жрать уж очень охота.