Иван - Бывший улан и купеческая дочь

ИВАН-БЫВШИЙ УЛАН И КУПЕЧЕСКАЯ ДОЧЬ,

или,

сказка про служивого, который нестандартным на свет уродился

на свою беду, а может, на счастье, а также о том, что ни одно доброе дело без воздаяния не остаётся, как и любое недоброе

...Было это очень давно. А может, и не очень.

Жил в тридевятом королевстве Иван лейб-гвардии улан. Служил он тридевятому королю верой и правдой целых семь лет. Служил, да не прислуживал. Оттого ничего и не выслужил. Даже ефрейторских лычек на погоны.

Вообще-то, лычки были, да только сняли их с него за мелкую провинность. Не приметил однажды Иван на улице генерала, не отдал честь, а тот взял, да и обиделся, собственноручно лычки с Ивана содрал и со службы уволил.

И стал Иван лейб-гвардии улан с тех пор зваться Иван-бывший улан. Остался у него на память о службе старый мундир да медалька на выцветшей ленточке. Впрочем, толку от той медальки было немного. Потому как была она не серебряная. А так, что называется, из белого металла.

Король был экономный, и тратить серебро на медальки не хотел. Он и за службу-то солдатам платил через раз. Не генералы, чай! Да Бог ему судья! Ивану немного и надо было. За ужином каптенармус чарку поднесёт, и на том спасибо!

Привык Иван к своему полку. Не одну, ведь, пару сапог на службе сносил. А только с генералом не поспоришь. Пришлось Ивану откозырять его высокопревосходительству и податься, куда глаза глядят.

Идёт Иван по лесной дороге, песни строевые поёт. Сабля — на боку. Ранец — на спине. Кивер — на голове.

Форма, правда, была не первого сроку. Экономил король, как мог. И генералы от него не отставали, на казённые деньги себе обмундирование из тонкого сукна правили, золотым галуном обшивали. А на солдат уже не оставалось. Так что мундир был у Ивана потёртый, галифе — в заплатах, а сапоги — стоптанные. И в карманах у него ветер гулял. Потому что выходного пособия ему генерал не выплатил. Себе на галуны оставил. Да, Бог ему судья! Не подавился бы только! Рано или поздно и на эту козу заготовят лозу! Сколь верёвочке ни виться, а любой вор когда-нибудь да проворуется! И ни один из них ещё от Сутьбы не ушёл.

Одним словом, идёт себе Иван, песни поёт, а чем ужинать, да где голову приклонить и не знает. Сабля-то у него есть. Да только каши из неё не сваришь. Топор для этого дела способнее. Можно, конечно, подкараулить прохожего, саблю к горлу приставить да милостыни попросить. Да только Иван этим ремеслом брезговал. Лучше ремень затянуть потуже. С чистой совестью и спится крепче!

В ранце у него имущества было не густо. Осёлок, чтобы саблю точить, огниво да кисет с самосадом. А иголка с ниткой, чтобы заплаты чинить, у него в кивере за околышем была приколота. Впрочем, солдату много имущества на плечах таскать оно и ни к чему вовсе.

Идёт Иван-бывший улан, сапогами из дороги лесной пыль выбивает, да ворон считает. Раньше-то их считать некогда было. Потому как надо было службу нести. А теперь стал Иван вольный человек! Глядит по сторонам, не наглядится! Вороны каркают, сороки трещат, воробьи чирикают. Солнце — яркое, небо — синее, а деревья — зелёные. Хорошо-то как!

Шёл бы он и дальше по лесу, да увидел куст спелой малины. Грех не полакомиться! Тем более что ужина не предвиделось. Стал Иван лесную ягоду сладкую собирать да есть горстями. И ел, пока не наелся досыта. Его даже в сон поклонило. Лёг он, не долго думая, под ближайшее дерево, в густую траву, положил ранец под голову, да и заснул.

Солдатский сон крепок да чуток. Долго спал Иван да быстро проснулся. Потому что услышал чьи-то голоса поблизости. Проснулся Иван, но вскакивать не стал. Семь лет на службе королевской, война за войной, недаром прошли. Хитрости да осторожности научили. Поэтому навострил Иван-бывший улан уши, а шевелиться и глаза открывать не спешил. Затаился, лежит и слушает.

Правильно сделал солдат, что шуметь не стал. Потому как разговор рядом с ним на полянке вели разбойнички лесные. Сговаривались, как купца одного ограбить. Да порешить, чтобы приставу королевскому не нажаловался.

— Верный человек весточку прислал, — услышал Иван сиплый голос. — Поедет завтра из города этой самой дорогой карета. А в карете купец с приказчиком. Охраны при них не будет. На охрану купец пожадился, потому как товаров с собой не везёт.

— А на что он нам тогда, коли товара нету? — удивился один из разбойников.

— Молчи, да слушай, когда я говорю! — рявкнул на него сиплый.

Наверное, главарь шайки, подумал Иван.

— Товара нету, потому как продал купец его весь на ярмарке. Зато и казна при нем богатая! Её и возьмём! А купчину и приказчика на ножи поставим!

— Вот, это — дело! — обрадовались головорезы.

— Слушай дальше, братки, не всё ещё это! Этот дурень с собой, акромя казны, ещё и дочку свою везёт, красавицу. Но девку резать мы не будем! Мы её в лес уведём!

— Правильно! Сначала по кругу пустим, побалуемся вволю, а потом уже горло перережем! — загудели хором душегубы.

— Молчать, псы шелудивые! Того, кто её хоть пальцем тронет, удавлю вот этими самыми руками!

— Да ты чего взбеленился-то? Что тут такого-то! Столько девок да баб, ведь, уже в лес уволокли, погубили! Ты лучше толком объясни, почему эту-то нельзя?

— Объясню, коли слушать будете, а не языками чесать! За купеческую дочь нам мешок золота обещан! Да только коли целой и невредимой останется!

— А кто обещал-то?

— А это, собаки серые, уже не ваше дело! Ваше дело — купца с приказчиком порешить да девку за косы, куда надо приволочь! А как мешок золота за неё получим, вот тогда и погуляем, повеселимся-потешимся!

'Что делать-то?' — думает Иван. Можно, конечно, сабля наголо, налететь да разогнать шайку воровскую. Да, не дай Бог, в темноте ночной уйдёт кто, да злое дело своё до другого раза отложит, дождётся случая, а потом без помех управится!

То, что не откажутся разбойнички лесные от мешка с золотом, особливо главарь их сиплый, Иван-бывший улан не сомневался. Лежит, не шевелится и дальше размышляет, как помешать душегубам поганое дело их совершить.

Можно, конечно, этих воров до логова ихнего проследить, а потом пристава с жандармами привести. Да только к этому времени они и купца зарежут, и приказчика с кучером, и купеческую дочь за мешок золота продадут супостату неведомому. Ищи её потом! А и найдёшь, так, всё равно, уже не той, что была. Не девкой, то есть. Как бы не утопилась потом от позору-то!

Нет, сначала надо купца предупредить, решил Иван. И стал отползать потихоньку назад к дороге.

Ползать по-пластунски он, само собой, умел преотлично. Даром что ли семь лет служил в лейб-гвардии королевской! Спасибо фельдфебелю за пинки да зуботычины! Трудна наука воинская, да только коли её не изучишь, как следует, останешься на поле боя волкам да воронью на потребу.

Отполз Иван-бывший улан подальше, встал да и припустил бегом обратно в город, купца предупредить о засаде воровской.

Быстро Иван бегал. И полночи не прошло, а добежал уже до города. Однако, проситься у караульных, чтоб ворота открыли, на ночлег пустили, не стал. Чего людей по пустякам безпокоить! Тем более что выспался он уже. Опять же, как купца зовут, неизвестно. А вот начнут стражники паспорта проверять да спрашивать выезжающих, кто такие, куда едут, Иван услышит, да и сообразит, что к чему.

Скоротал Иван ночь кое-как у ворот городских. Сначала саблю точил. Потом со скуки все звезды на небе пересчитал на два раза.

Тут и солнце взошло.

Заскрипели ворота, открылись. Вышли караульные, зевая, да от свежести утренней передёргиваясь. А Иван достал кисет, скрутил цигарку, постучал кресалом об кремень, да и затянулся дымком махорочным. Сидит, ждёт, когда купец появится.

Глядь-поглядь, едет карета четвернёй цугом. На облучке кучер. В окошке мужик осанистый.

— Кто таков? Куда едешь? Предъяви подорожную! — остановили карету стражники.

— Купец с дочкой и приказчиком по своим купеческим делам! — отвечает мужик, и бумагу протягивает.

Понял тут Иван-бывший улан по разговору, что та самая это карета, которой он дожидался. А кучер от ворот отъехал и совсем уже было лошадей плетью хлестнуть собрался. Да не успел.

Подошёл Иван к карете с той стороны, где купец выглядывал, и говорит:

— Постой-подожди купец! Дело у меня к тебе очень важное. Не гневись, а лучше выслушай!

— Говори солдат, что у тебя за дело! Да не задерживай! Дорога у нас дальняя, надо засветло лес проехать! — отвечает купец.

— А я, как раз, из лесу этого! Подслушал я случайно разговор воровской! Засада тебя поджидает. Знают разбойники, что без товара ты едешь, да казну с собой везёшь!

— Молчи! Как смеешь о том говорить!

— Да, я-то что! Мне твоя казна без надобности, а вот разбойничкам позарез нужна! Поэтому решили они тебя с приказчиком зарезать, а казну себе забрать! Да не вся это беда ещё! В том беда, что они дочку твою хотят в лес увести!

— Ты что несёшь, бродяга! Поди прочь, не каркай! Кучер гони, что есть силы и нигде не останавливайся, коли жизнь дорога! — крикнул купец.

Хлестнул кучер лошадей плетью наотмашь, и понеслась карета во весь опор.

Но не таков был Иван-бывший улан, чтобы людей в беде одних оставить, даже если они сами на неё по дурости нарываются. Догнал он карету, пока не разогналась она ещё, прыгнул на закорки, уцепился покрепче, да и поехал, никем не замеченный.

Впрочем, не купца с приказчиком уберечь ему от беды хотелось. Мужчины сами себе судьбу выбирают. Не поверил ему купец и не надо! И не побежал бы Иван за его каретой, да только, пока с купцом говорил, увидал он девичьи глаза синие, бездонные, увидал вишнёвые губы да косы золотистые.

Так что не ради купца, а ради дочери его полез Иван на рожон. Уж больно хороша была дéвица! Грех такую красавицу разбойникам на позорище отдавать из-за гонора отцовского...

Долго ли, коротко ли они ехали, а попали-таки в засаду. Упало дерево поперёк дороги, и раздался свист воровской, разбойный, со всех сторон. Высыпали разбойнички, ножами махая, на дорогу и побежали к остановившейся карете с криками и гиканьем.

Кучер, не долго думая, сиганул с облучка, только его и видели. А купец с дочкой и приказчиком замерли, не в силах от страха даже пошевелиться.

И вышло бы все так, как эти душегубы планировали, да только напоролись они на Ивана-бывшего улана.

Саблей Иван, как улану и положено, владел искусно. Даром что ли семь лет служил в лейб-гвардии королевской! Спасибо фельдфебелю за пинки да зуботычины! И медальку свою Иван не на плацу выслужил, а на поле боя сражаясь. Не с душегубами этими, которые только на безоружных нападают. А с настоящими вояками.

Одним словом, не повезло бедным головорезам. Куда им с их ножиками против сабли острой! Положил Иван их всех одного за другим. А последний тать, видя такое дело, кинулся в лес, только пятки засверкали. Да недалеко убежал.

Потому как Иван бегал быстрее. Спасибо фельдфебелю родному! Догнал он этого бедолагу, как врезал ему эфесом по затылку, тот и лёг носом вниз.

Впрочем, добивать его Иван-бывший улан не торопился. Было у него подозрение, что главарь это. Потому как пытался он команды своей шайке отдавать, покуда не полегли разбойнички все до одного.

— Вставай, вражина! — пнул Иван душегуба. — Да с жизнью прощайся!

— Не губи солдат! У меня в лесу клад зарыт с добром награбленным! — взмолился тот. — Один я и знаю где! Не губи! А я тебе дорогу к этому кладу покажу! Мимо ловушек проведу, только дай слово, что отпустишь меня потом!

Тут-то Иван по голосу сиплому его и признал. Точно, главарь! Приставил он клинок к горлу бандитскому и говорит:

— Слова такого ты от меня, разбойничья рожа, никогда не дождёшься! Не нужен мне твой клад кровавый! Но поживёшь ещё чуть-чуть. Коли расскажешь без утайки, кто тебе мешок золота за купеческую дочь обещал! Если расскажешь, не буду тебя убивать, а сдам приставу под арест! А не расскажешь, зарублю на месте без суда и следствия! — сказал Иван-бывший улан и саблей замахнулся.

— Не губи, служивый! Не знаю я, как его зовут! Клянусь! И лица его не видал! В плаще он был, капюшон опущен! — упал главарь на колени, руки сложил молитвенно, и заорал вдруг. — Руки! Руки его видел! Два перстня у него золотых! На правом мизинце — рубин, на левом — сапфир! И повадки барские у него были! И голос властный! Сразу видно, привык людей на посылках держать!

Задумался тут Иван-бывший улан, почесал в затылке. Потому как эти мизинцы с перстнями золотыми, сапфировым и рубиновым, где-то однажды уже видел.

Почесать-то он почесал затылок свой, да только делу это не помогло. Не может вспомнить и все тут! Много сапфиров да рубинов Иван видел, пока тридевятому королю служил. Насмотрелся за это время на генералов, вельмож да фаворитов с барскими повадками и властными голосами, которые людей за людей не считали, на посылках держали.

Ну, и Бог с ним! Не вспоминается и не надо! Приставил Иван саблю обратно к бандитскому горлу. И дальше допрос ведёт:

— А девку куда собирались отвесть? Где и когда встреча с супостатом этим, с перстнями на мизинцах, была назначена?

— Сегодня вечером на опушке леса. Я должен два раза свистнуть, он — три в ответ!

— Ладно, вражина! Живи пока, — сказал Иван, опуская саблю. — Отведу тебя к приставу! Лапы давай!

Связал Иван-бывший улан солдатским ремнём разбойнику руки и повёл его обратно к дороге.

Купец с приказчиком уже отошли от пережитого страха и, навалившись, кое-как оттащили дерево в сторону.

Увидев главаря со скрученными за спиной руками, купец накинулся, было, на него с кулаками, но Иван оттолкнул его:

— Стой, купец! Не велика честь, пленника бить! Помни себя!

— Как смеешь мне перечить, оборванец! — крикнул купец в сердцах.

Иван-бывший улан глянул на него, прищурился, да и положил невзначай руку на эфес сабли.

— Ты, что, солдат! Это я так! Нервы у меня! — сразу утихомирился купец, отошёл в сторонку и прикрикнул на приказчика. — Эй, приказчик! Заместо кучера садись! Да, поживей, давай!

Ничего не сказал Иван, подумал только: 'Вот, она, купеческая благодарность за жизнь спасённую и честь дочери! Ни спасибо, ни до свидания! Эх, люди, люди!'.

Пихнул Иван главаря:

— Пошли, рожа каторжная! Заждался тебя пристав уже!

И ушёл бы, да только в этот момент вышла из кареты дочь купеческая и подошла к нему, глаза опустив. А потом махнула густыми ресницами, как птица крылом, и в пояс поклонилась:

— Спасибо тебе, солдат! Спас ты нас от беды неминучей!

— Марья! В карету! — крикнул купец.

— Это тебе, солдат, за доблесть твою и благородство! — протянула она Ивану золотой перстенёк с искристым камешком.

— Марья! — надрывался купец.

А она, не обращая на отца внимания, обняла Ивана и поцеловала крепко-крепко. Прямо в губы. И пошла к карете. А перед тем, как на ступеньку ступить, оглянулась, только глаза синим пламенем полыхнули.

Закрыл за ней приказчик дверку, вскочил на козлы и плетью махнул, по лошадиным спинам прошёлся. Умчалась карета, лишь пыль дорожная в воздухе повисла...