Петухов (Общий)

ПЕТУХОВ

Пятница 1. След

Вадим Сергеевич Петухов никогда не считал себя сентиментальным человеком. Да и просто романтиком, способным засмотреться на закат, он так же себя не представлял. Однако проходя теплым осенним вечером по скверу местного парка, был в крайне добром расположении духа. И даже, неоднократно бросал довольные взгляды на проходящих мимо него молодых мамочек с колясками.

Пятница, теплый осенний вечер и ласковое солнце будто бы вынудили людей прогуляться. По дорожкам парка медленно, даже вальяжно шествовали говорливые женщины. Их было бесчисленное множество, а детей, поднимающих фонтаны из листьев, и того больше. Городской парк, просто утопал в опавшей разноцветной листве и в заходящем красном солнце.

"Безобразие какое, − с мысленной истомой думал Вадим Сергеевич, глядя на резвящихся детей. И уже совсем не ожидая от себя таких мыслей, добавлял: − А впрочем, пусть. Что с них взять? Вот, в школе я бы им такого не позволил! Ни за что! Этого еще не хватало. А здесь пусть..."

Да!

Сегодня у Вадима Сергеевича, определенно было отличное настроение. И даже Денисов − проказник из 5 "б", постоянно портивший ему самочувствие, сегодня не преуспел в этом. Его шалости сегодня были пресечены в корне.

Петухов не без удовольствия вспомнил, как проходя рядом с женским и мужским туалетами на втором этаже, увидел ученика Денисова. Тот, никого не стесняясь, расписывал стену черным маркером. Вадим Сергеевич, кошкой кинулся к нему и со злорадной усмешкой на гладко выбритом и холеном лице, схватил хулигана за воротник.

− Так, так, так! − словно, пропел завуч. Затем пользуясь физическим преимуществом, каким может пользоваться, только мужчина в рассвете сил перед пятиклассником, развернул его к себе лицом и злорадно произнес: − И что мы тут делаем? Мараем стены? Оставляем свои гадкие следы!

− Нет... я просто... — замямлил напуганный мальчишка.

− Что "просто"? − навис над ним Вадим Сергеевич, внутренне усмехаясь мальчишескому страху.

Затем он бросил уничтожающе пристальный взгляд на стену. На ней вырисовывались довольно странные слова: "DURA LEX, S..." Дальше надпись обрывалась.

По лицу завуча было видно, что в его голове сейчас идет борьба непонимания с памятью. И, по-видимому, непонимание побеждало, пока осознание не выдало четкий ответ.

− Неприличности пишем? − дошло до учителя. − А ну, пойдем к директору, Денисов! Ишь ты! Придумал нецензурщину на стенах рисовать. Я тебе покажу хулиган, "дурами" обзываться!

Неожиданно прохрипел звонок, зовущий школьников обратно в кабинеты. Петухов плавно лавируя между мельтешащими под ногами учениками, четким, чуть ли не строевым шагом, направился в кабинет директора. При этом он цепко держал Денисова за воротник его школьного пиджака. И как тот не пытался выкрутиться, хватка Вадима Сергеевича не ослабевала. Более того, видя, как проказник пытается выскользнуть, рука справедливого учителя сжималась сильнее.

Пока они шли по нехотя пустеющим коридорам школы, в голове Вадима Сергеевича Петухова − заслуженного учителя года, завуча, да и просто преподавателя географии, разыгрывался суд над Денисовым. Обвинения и наказание, жалобный и молящий взгляд детских глаз, смаковался в мыслях Петухова, как швейцарский шоколад.

Подойдя к двери директора, Вадим Сергеевич приосанился, поправил свой пиджак и провел свободной рукой по волосам. Отметив, что его прическа, как всегда идеальна (другого он и не ожидал) и внешний вид его приличен донельзя, он аккуратно постучал в дверь.

Ученик Денисов, довольно субтильный мальчик, с живым умом и блестящими глазами понял, что убежать не получиться, поэтому придется искать другой путь. Поникнув плечами и опустив голову, в ожидании у кабинета директора, он попытался придумывать пути ухода от ответа.

"В отличие от Петухова, директор не такая уж и падла, − думал Денисов. − Поругает да отпустит. А Петухов будет настаивать на вызове в школу родителей; в необходимости педагогического собрания; исключения из школы с позором или... Еще чего придумает... Блин! Так как же выкрутиться? Может соврать? Нет, не получится! Надпись-то есть. Вон она на стене! Смотри, не хочу..."

− Да! Войдите, − глухо пригласил директор.

Услышав это, Денисов вжался еще сильней. Зато Вадим Сергеевич распрямил плечи и, смахнув с губ едкую улыбку, изобразил серьезное лицо. Совсем как у человека, который рьяно исполняет данные ему обязанности и чрезмерно этим гордиться. Впрочем, именно таким работником и был Вадим Сергеевич Петухов.

− Михаил Юрьевич, − заговорил Петухов, проходя к столу директора и все еще держа Денисова за воротник. − Вот полюбуйтесь.

− Ох! − тяжело вздохнул еще не старый директор. С отчаянием в глазах, он посмотрел на вошедших и в очередной раз задался вопросом: "кто же ему из этих двоих надоел больше?" Но вслух произнес совсем другое:

− Ну! Что на этот раз?

− Ни больше, ни меньше, как порча школьного имущества, Михаил Юрьевич! − деловым тоном заявил Петухов и пояснил: − Нецензурные выражения на школьной стене. Пойман с поличным за этим делом.

− И что за выражения? − изображая интерес, спросил директор.

Давно зная Петухова, он понимал, что тот может оказаться скверной занозой, если все сразу не выяснить. Даже самая невинная шутка учеников, в глазах Петухова становилась чудовищным преступлением.

− Стыдно говорить! − деланно растерялся Вадим Сергеевич, затем серьезно возмутился и всплеснул руками: − Гадость неимоверная! Михаил Юрьевич!

− Ну, говорите же! — подтолкнул его директор. − Кого стыдиться-то? Если меня, то зря. В самом деле! Если Денисова, тем более. Раз, он написал это нецензурное выражение, то наверняка, его знает! Не тяните, в самом деле! У меня много работы.

Тяжело вздохнув, Михаил Юрьевич обвел взглядом бумаги, лежащие на столе, и заметил перекидной календарь. Протянув к нему руку, перелистнул страницу на сегодняшнее число и, увидев надпись, автоматически прочитал ее. Тут же ахнув, вспомнил, что ему сегодня надо было написать пробную речь, с которой он будет выступать завтра на съезде директоров школ. Он выдвинул ящик стола и, проклиная свою забывчивость, достал оттуда свой потертый ежедневник. В нем было четко написано, что должно быть в речи. И чего, тем более, в ней быть не должно.

Прочитав несколько строк, он, как обычно, задумавшись, поднял голову и уставился на картину у двери. Пейзаж Репина (репродукция, конечно). И только тут вновь заметил Петухова и Денисова.

− ... Или еще чего! − загораживая картину, стоял Вадим Сергеевич в нелепо-гордой позе и рассказывал о прегрешениях Денисова. Тот совсем поник, стоя рядом и только теребил пуговицу на своем мятом пиджаке.

− Так кого же ты обзывал? − ехидно спросил Петухов, обращаясь к мальчишке. — Поведай нам, милый друг.

Директор тихо вздохнул. Понимая, что он пропустил все обвинение Петухова, а заново спрашивать ни в коем случае не будет, решил разобраться в этом без помощи учителя.

Делая приятное Петухову, в надежде, что тот успокоится и с довольным видом уйдет, сказал:

− Ладно. Придется подумать о вызове родителей и поднять вопрос об исключении тебя из школы, − сказал он Денисову совсем не собираясь исполнять свои угрозы. Затем обратился к Петухову: − Вы можете быть свободны, я сам обо всем позабочусь. Нет, нет! Я сам все сделаю, будьте спокойны. Идите и спасибо вам.

Ну, разве после такого не будет хорошего настроения у достойного человека? А Вадим Сергеевич, несомненно, считал себя достойным во всех отношениях. И, значит, был по праву доволен.

Оставив мальчишку в кабинете директора, завуч зашел в туалет и с наслаждением вымыл руки своим личным мылом. Во внутреннем кармане его пиджака всегда был бутылек с дорогим и жутко полезным, жидким мылом. Затем он промокнул руки бумажными салфетками, выбросил их в урну и, открыв ногой дверь, направился в свой кабинет.

В этот день он успел еще отругать за какие-то пустяки трех молодых учительниц и одну уборщицу. Настроение поднималось на глазах.

Именно поэтому он шел домой, очень довольный сегодняшним днем. Настолько довольный, что купив мороженое, чуть не решился съесть его прямо на улице, чего с ним никогда прежде не бывало. Не делал он этого не только потому, что это неприлично, но и, крайне, негигиенично. Столько пыли и микробов вокруг. А уж случайная капля мороженого на его безупречной одежде − просто кошмар!

Поэтому, слегка смутившись от такого желания, он пожурил самого себя и, пройдя сквер, свернул к желтым высоткам.

"Прелестный день и вечер весьма не плох, − думал Вадим Сергеевич, подходя к многоэтажному дому и доставая ключи от квартиры. − Ванна, с какой-нибудь морской солью, будет сегодня особенно приятна".

Надавив на кнопку вызова лифта ключом, он, растянув тонкие губы в улыбку, вспомнил испуганное лицо уборщицы и весь их разговор.

"Боже, какая глупая, несчастная женщина! − вздохнул он, открывая дверь в квартиру и заходя внутрь. − И, ведь, не она одна такая! Сколько же их на мою бедную голову?.. Гнать их надо, гнать!"

Вадим Сергеевич включил свет в коридоре и закрыл дверь на оба замка. Затем, стоя строго на коврике в прихожей, снял ботинки и аккуратно поставил их на полку. Повернувшись, посмотрел на свое отражение в огромном зеркале. Попозировал себе, покрутил головой и, оставшись в целом довольным собой, улыбнулся отражению и кивнул, как бы соглашаясь с ним.

Проходя в большую и главную комнату, с намерением снять деловой костюм и облачиться в удобный халат, включил в ней яркий свет. И тут же, увидел нечто, от чего у него волосы встали дыбом, а из горла вырвался хриплый, можно сказать, нечеловеческий крик. На его любимом пушистом белом ковре, лежащим посреди почти стерильной комнаты, виднелся огромный отпечаток ботинка. След ноги не менее 46 размера в самом центре ковра и очень грязный.

Вадима Сергеевича охватил страх и, с беззвучно открытым ртом, он завертел головой в поисках других следов. Их не было. Тогда он, не задаваясь вопросом откуда этот след, начал бегать по всей своей трехкомнатной квартире и искать подобные следы грязи. После некоторого времени поисков, он ничего не обнаружил и, вернувшись в главную комнату, тупо уставился на след.

Через неопределенное количество минут он вышел из охватившего его ступора и, осторожно приблизившись к отпечатку ботинка, попытался его рассмотреть.

− Что за ерунда? − почти придя в себя, пробормотал Петухов, пристально разглядывая след. − Откуда здесь эта мерзость? Это не мой отпечаток. Точно, не мой! У меня такой безобразной обуви нет, и никогда не было!

Ответов не было, а след был. Но один.

Предчувствуя скорое наступление истерики, уже подкатывающей к горлу, Вадим Сергеевич решил незамедлительно принять пару успокоительных таблеток.

Метнувшись к одному из шкафчиков в ванной, он вытянул из него упаковку с розовыми шариками. Запив фильтрованной водой лекарство, он намочил полотенце прохладной водой и обмотал его вокруг головы.

− Почему один след? — обратился к своему отражению заслуженный учитель года, стоя в ванной и глядя в зеркало. — Откуда?

В зеркале, под давлением шока, начал вырисовываться, уже успевший стать жутким, след.

След. Огромный и мерзкий След!

− И чей он? Может быть, здесь были грабители?.. Или грабитель?.. Или пол грабителя?.. Абсурд какой-то! Почудилось мне это! Галлюцинация! Или нет?

Встряхнув головой и пытаясь отогнать эти тупиковые мысли, Вадим Сергеевич вышел из ванной и, сам того не понимая, опять очутился в главной комнате. След никуда не исчез, он по-прежнему бесстыдно нарушал своим присутствием скрупулезно составленную и выстраданную Петуховым атмосферу комнаты. И как только его глаза, широко открытые и светящиеся глубоким непониманием, наткнулись на испачканный ковер, он вскрикнул в сердцах:

− Но почему один-то?

И, не сдержав натиска страха и не понимания, упал в обморок.

Через некоторое время до ушей Вадима Сергеевича, вдруг стали долетать какие-то приглушенные звуки. Впрочем, пока они его не интересовали, совершенно. Но когда его сознание стало медленно возвращаться к нему, он вспомнил, что упал в обморок и сейчас лежит на полу.

Открыв, но тут же прищурив глаза от яркого света, прислушался к звукам. Он отчетливо услышал какой-то ритмичный шорох и, кажется, недовольное бормотание.

− Что, вообще, проис... − начал было интересоваться Вадим Сергеевич, но приняв сидячее положение, осекся от увиденного.

На ковре сидел какой-то карлик в грязных лохмотьях и, не обращая внимания на ошеломленного Петухова, старательно тер по Следу на ковре своей маленькой рукой.

− ...Скоф убери! Скоф принеси! Скоф следи, не то получишь! − недовольно бормотал карлик. Затем плевал на ладошку и, вновь, продолжая тереть по Следу, бормотал: − Я между прочим Сиреневый Скоф, а не какой-нибудь там, Зеленый или Желтый. Почему он так со мной обходится? Ведь я...

− Вы кто? — ошеломленно пробормотал Петухов, не отводя взгляда от ярко-сиреневых спутанных волос на голове карлика и длинной бороды того же необычного цвета.

Карлик неожиданно перестал причитать. Потом повернулся к Петухову и внимательно посмотрел на него единственным, тоже сиреневым глазом. Несколько секунд он довольно пренебрежительно, как сразу же отметил про себя Петухов, глядел на Вадима Сергеевича, затем отвернулся и вновь принялся бормотать и тереть ковер слюнявой рукой.

− Вы кто? — моргая и дергая бровями, повторил Петухов. Затем наклонился вперед и возмущенно пропищал: − И что вы делаете с моим ковром?

− Да заткнись ты, щегол! − не поворачиваясь, отмахнулся рукой карлик. − Без тебя тошно.

Вадим Сергеевич даже опешил от такой наглости. Чувство собственно достоинства подстегнуло его мозг, и он уже с нотками злобы и отвращения заявил:

− Как вы смеете мне такое говорить? Хам!

Карлик замер и хищно, так что Петухов невольно зажмурился, посмотрел на него, нахмурив свой небольшой лоб. Плюнув в очередной раз себе на руку, он с раздражением произнес:

− Ты когда-нибудь, ел свои собственные ноги?

Видя замешательство на лице Петухова, карлик злобно улыбнулся.

− Вижу, что не ел, − сказал карлик и, прикрыв рот слюнявой рукой, захихикал как сумасшедший.

Через пару секунд он успокоился и пригрозил Петухову, тыча в него кривым, маленьким пальцем:

− Будешь мне мешать, заставлю тебя отведать твоих же собственных голеней. Поверь, это не самое скверное наказание, бывают и похуже. Но все-таки, чертовски неприятно есть свои собственные ноги. Я знаю. Меня один раз приговорили к этому...

Карлик вдруг замолчал и посмотрел вверх, словно что-то припоминая.