Нарисуй мне мир

— Арчи!

Но бойцового вида белый пёсик, деловито выгуливавший хозяйку, остановиться даже не подумал. Он обязан разведать, что может угрожать его леди, а потому сейчас бросится с дорожки вот сюда, навстречу ветерку, по которому стелется чужой и явно мужской запах.

— Арчи!

О, спасибо, их лохматая светлость соизволили отгавкнуться. Кажется, от старого пруда: в темноте даже острые глаза нелегко различают белое на белом. Что же, только туда — но тут же, тут же обратно! Права оказалась Бетти, следовало взять муфту, — руки даже в плотных, деревенской вязки варежках начали подмерзать.

Ворча на непослушного остроухого мальчугана, которого четыре осени назад надо было оставить там, где ему самое место — а именно, при пастухе — молодая женщина поспешила за псом. А он уже не просто сообщал леди, что слышит её и тоже очень любит, — но огласив вечерний парк тревожным лаем, сам примчался навстречу, обликом всем показывая: "Скорей, скорей!"

Линн насторожилась и ускорила шаг.

Арчи полошился не зря — возле купальни, ногами по колено в воде и в осколках прибрежного ледка, навзничь лежал мужчина. Большой. И полностью обнажённый.

Тридцатилетнюю художницу последним обстоятельством было не смутить, но что чужак делает здесь, в парке огромной и удалённой от столицы усадьбы, да ещё выглядит, будто выплыл из этого заледеневшего пруда?

Да жив ли?

От лая Арчи даже и снег упал с нескольких ветвей, и воздух, кажется, дребезжит, а человек ни единым членом не шевельнул.

Линн упала на колени возле него, попыталась перевернуть, оттащить от воды... ни то, ни другое с первого раза не удалось. Она поглубже вдохнула.

— Йиыых!

Усилие, на несколько мгновений ослепившее её и оглушившее, увенчалось успехом: ноги мужчины оказались вдали от ледяных зубьев.

Запалённо дыша, Линн бухнулась возле. Перевернуть бы его ещё. И она снова потянула воздух носом, стараясь заодно удержать дрожь в подреберье.

А сделав, что намеревалась, отругала себя — прежде стоило подбитый мехом плащ незнакомцу подстелить. Но что уж теперь, хотя бы накроем. И разотрём!

Она уже взялась было трясущимися руками за варежки, но спохватилась. Сначала...

— Арч!

И на сей раз пёс послушно замер перед своей леди, которая кое-как начеркала несколько слов на листе из поспешно распахнутой тетради, неизменной своей спутницы.

— Арчи! Бетти! Грег!

На большее сил не доставало, да собакам и не надо много слов: понимают не внешнее — суть.

И пёсик умчался за подмогой.

Тёмная лента реки несла Константина, и было Константину хорошо. Так хорошо, что хотелось остаться в этом потоке насовсем. И он расслабил тело, отдаваясь воле течения, ощущая, как медленно и неотвратимо вода вбирает его в себя...

Под веки резко толкнуло светом, вздёрнуло из такой сладкой, такой желанной тьмы:

— Зрачки реагируют... так, так.

Тьма сгустилась снова, и опять Костя стал уходить к вожделенному дну... и опять не дали. Откуда-то выступило белое облако, и по Костиному существу пронёсся голос Учителя:

— Из всех нас такое по силам только тебе. Но мы поможем с этой стороны.

За голосом Учителя потянулась череда светлых пятен. Нежность и тревога в маминых глазах, когда Костя обернулся к ней на пороге дома. Рукопожатие отца в аэропорте. Напутственный поцелуй Ольги, сестры и вот уже несколько лет коллеги, перед шагом в портал...

И опять — упоительный мрак. И так мягко в его глубине, так спокойно, словно не родился ещё, а только ждёшь, когда. Ощущение это Костя вспомнил и постарался особенно удержать в памяти, когда заново, с Учителем, проходил все стадии нынешнего воплощения.

Но тогда Учитель вводил его во внутренний космос и плавно выводил, а сейчас Костя завис в своём личном нигде — и не было во вселенной силы, которая заставила бы его вынырнуть из наслаждения бесконечным покоем.

— Странно, Бетти, он улыбается, будто видит чудесный сон.

— Пусть спит, леди, пусть спит. Сосните и вы, а то и ту ночь не спавши, и вторая уже на подходе.

— А вдруг...

— Леди, я с ним посижу. А поутру Грег меня сменит. Идите, нельзя вам так себя выматывать.

Линн медленно поднялась с широкого кресла, дарившего передышку её утомившемуся в хлопотах телу. Доктор Брэдли оставил незнакомцу свою ядрёнейшую микстуру, принимать которую предписывалось четыре раза в сутки, в тёплом виде. Прогревала эта жгучая смесь до чрезвычайности, отчего нежданный пациент Линн буквально утопал в собственном поту. Художница же, не перекладывая забот о своей странной находке никому из слуг, лично поила незнакомца, обтирала и принимала самое активное участие в смене простыней и одежды на нём.

Бетти причитала, конечно, что всякие большие города давно и навсегда испортили её лапушку леди, но послушно подавала чистое бельё и помогала хозяйке ворочать крупного мужчину.

Пожилая полнотелая женщина собралась было проводить хозяйку в спальню, но получила указующий жест аристократически бледного пальца сесть и глаз не сводить с пациента и с часов, где Линн отметила время приёма следующей порции лекарства.

Константин блаженствовал в своём ничто, наслаждаясь чувством скорого и абсолютного растворения, когда тьма вокруг него затрещала, что-то где-то громыхнуло и вспыхнуло, и из вспышки этой шагнула к нему... он увидел только силуэт чарующе женственных очертаний в ореоле золотых и колючих, как ему показалось, лучей.

— В школу опоздаешь! — мамина кодовая фраза в исполнении этого дива показалась столь нелепой, что даже повидавший виды биоэнерготерапевт Костя Славин поднял виевы свои веки моментально. Пелена тьмы неохотно поползла к углам, а перед собой молодой человек обнаружил... увы, женщина, которую он рассмотрел при неярком свете свечи, оказалась вовсе не тех форм, пропорций и возраста, нежели прелестное, хоть и очень сердитое, видение.

— Грег, он очнулся, — сказала эта женщина, похожая на свежеиспечённый пирожок. И пахло от неё так же вкусно. Рыжевато-жёлтое вязаное платье и коричневый передник довершали картину "пирожка". Женщина ласково посмотрела на Костю, и он понял, что влюбляется. Состояние, более всех прочих знакомое и дорогое ему, сколько он себя помнил.

В попытке изобразить приветствие Костя шевельнул рукой и с досадой ощутил, насколько слаб. Что-то случилось, когда он шёл через портал, что-то помешало ему спокойно одолеть переход между мирами. Что — он не помнил, не успел осознать. Просто исчез почти, почти полностью развоплотились даже тонкие тела.

— Грег, давай-ка, приподними господина, а я моим глинтвейном его угощу, — прокурлыкала тем временем женщина. Костю не удивило, что он понимает её слова — Учитель предупреждал, что портал наделяет способностью воспринимать Единую для всех миров речь, на какой бы её разновидности где бы ни говорили. Молодого человека насторожило другое: зажженный в комнате камин, тёплое платье женщины, согревающий напиток... похоже, зима тут? А он выходил летом и прийти должен был — летом! Значит, времени в обрез. Фигово.

С другой стороны, по вечной своей привычке к позитиву крутанул Костя мысль, его только... задержали. А хотели — убить. Помешало что-то. Что — выясним позже, а кто за всем этим стоит — и так ясно. Те, из-за кого они с коллегами и Учителем и затеяли Костин поход. Хаос, но пуще — адепты его. Слишком большую силу взяли.

Костя усмехнулся, вспомнив свой скепсис насчёт пророчеств о конце света две тысячи двенадцать. В астрологии же разбирался тоже, карты смотрел, а карты и не показывали ничего. Ну, катастрофичного. Он и расслабился. Да клиентам встревоженным мозг вправлял, чтобы и детей рожали, и бизнес начинали, и не думали раньше времени под землю закапываться... пока Учитель не огорошил: "Костя, оно наступает. Земля на грани уничтожения. Мир весь наш. А значит — и сопредельные. И это — не сказки".

Местный глинтвейн Славин как-то не понял. Правда, не бог весть каким спецом по глинтвейнам он был — самодельные начала девяностых из безымянных спиртосодержащих напитков не в счёт, в Праге и Берлине оскоромился Славин покупным из супермаркета, и только звенящие морозцем улицы рождественской Вены подарили ему однажды одуряюще вкусную радость и тепло пылающего вина.

А напиток, что подавала ему добрейшая... м-м... миссис Бетти, отдавал скорее лесными ароматами, и вообще, напомнил Косте таёжный чай — с чагой и солодкой, с привкусом хвои, мха, древесной коры. Не бодрил — успокаивал. И таки да — согревал. Славин ощутил даже, как расправляются согнутые слабостью плечи и дышать становится легче.

— Пейте, мистер, пейте, — курлыкала Бетти, — травы я у лесных фей брала, да прямо из первых рук, не в лавке.

Костя отметил "лесных фей"... что же, в точности, как Учитель говорил — в этом мире проявлено всё, невидимое на Земле.

Отметил он и мягкий вопрос, спрятанный в обращении служанки. Откашлялся:

— Разрешите назвать себя. Константин Славин.

Дородная служанка рассмеялась:

— Леди так и сказала, что вы совсем не из местных. Слышь, Грег, — повернулась она к молчаливо застывшему у двери мужу, — он сказал "разрешите назвать себя". И кому?

Всё ещё похохатывая, Бетти упёрлась руками в колени и неторопливо поднялась со стула, стоявшего возле изголовья кровати — использовать по назначению хозяйское кресло женщина всё же не решилась.

— Добро пожаловать, мистер Константин. Вижу, вам лучше. Наверное, хотите побыть один?

Костя проницательности пожилой женщины не удивился. С благодарностью передал ей пустую керамическую кружку и повыше натянул одеяло. Хоть и был без комплексов, да и стесняться ему тела своего не приходилось, но всё же совсем не рассчитывал, что кто-то обнаружит его, совершенно голого, в несознанке, беспомощного, да ещё и зимой.

Они-то с Учителем думали — выйдет себе Костя где-нибудь на окраине летнего леса, вблизи городка, где по их расчётам, и жил человек, ради которого Славин ломанулся через междумирный портал... да, были б магами помощней, не предполагали бы — располагали.

Эх, жисть-жестянка! Не вышло по-тихому поселиться в городочке том, не срослось постепенно освоиться в другом мире. Извольте, товарищ Славин, на ходу стихи слагать!

Внутренним взором Костя прошёлся по эфирному телу, буркнул кое-что весьма сердечное, обнаружив энергетический пробой там, где ни один мужчина не пожелал бы даже врагу... ладно, чего ныть, латать надо.

Он несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, настраивая тело на работу — и мерно задышал животом, упорно накачивая организм здешними энергиями.

Которые оказались весьма бодрящими. Было в них что-то с привкусом сумасшедшинки, но весёлой такой, задорной и ласковой одновременно. Он не стал противиться, впустил в себя и это ощущение, дал ему дойти до самых дальних, самых глубоких капилляров...

— Динь!

Привычно удерживая себя в трансе, Костя раскрыл глаза и увидел перед носом небольшой радужный шар, вроде детских мыльных пузырей. За его перламутрово блестящими стенками обнаружилось глазастое существо дымчатого цвета и таких же неопределённых очертаний. Оно клубилось внутри своего домика и источало волны любопытства.

— Здравствуйте, — на всякий случай произнёс Костя, плавно выходя из лечебного своего полусна. Судя по сигналам тела, повторная процедура ещё долго не понадобится... отлично!

— Динь! — миролюбиво отозвалось существо. — А ты внесюдный.

Костя, журналист по первому образованию, слова любил, и играть в них тоже. А потому парировал пусть и не шибко умно, однако сразу:

— От тутика слышу.

Шарик взметнулся к балдахину костиной кровати, нарисовал стремительную спираль вокруг одного из столбиков и с восторженным "плямс-плямс" запрыгал перед костиным носом, явно требуя продолжения.

Костя в свои тридцать восемь всё ещё бегал холостой и бездетный, по причине чего понятия не имел о нуждах мелких непосед — а что перед ним ребёнок, он не столько понял, сколько угадал. Возможно, сказка пришлась бы сейчас кстати, шепнула Косте интуиция, но оформить это в сознательную мысль мужчина не успел — раздалось новое "Динь!" тоном ниже и из-за двери. Названное тутиком существо подпрыгнуло снова и полезло прятаться за изголовье, а в дверь постучали. После Костиного "Да!" она раскрылась и на пороге появилась Линн, над правым плечом которой висел такой же дымчатый шарик, только большего размера и метал короткие плазменные разряды. Внутри себя, к счастью.

— Великодушно простите за вторжение, — проговорила Линн, и Костя заслушался: всегда любил, когда дикция чёткая и голос с богатыми модуляциями. А вот посмотреть мужчине было не на что — серо-коричневому балахону из грубой ткани, бывшему на женщине вместо платья, больше подошло бы название "пыльник". Линн если и заметила неодобрение в Костином взгляде, то истолковала по-своему — она и в самом деле чувствовала себя крайне неловко, без приглашения врываясь в спальню к нежданному гостю. Который хоть и нежданный, но гость всё же.

— Мы тотчас оставим вас, вот только заберём Риччи. Донни говорит, он здесь, а она без него страшно беспокойная становится. Ещё чуть-чуть, и молоко прокиснет не только на кухне у Бетти, но и в большом доме, — извиняющимся тоном произнесла Линн.

Что оставалось всегда считавшему себя джентльменом Косте? Только показать, как он понимает беспокойных мамочек, и ответить откровенностью на откровенность. Чего от него и ожидали, разумеется. Но вот вопрос — до каких пределов доверяться? Надо ли грузить эту женщину и её людей небезопасным знанием, что он из другого мира и с какой целью здесь?

С третьей стороны, как иначе да побыстрей найти художника, за которым Костя сюда и явился, если не начать хоть какие-то мосты наводить в здешнем обществе? Ведь нету у Кости того долгого полугода, на который они с Учителем рассчитывали. Если сейчас середина здешней зимы, то в лучшем случае — полтора месяца.

— Это где же такие края, где не ведают домовых?

— О домовых знаем. У нас про них сказки рассказывают. Но чтобы вот так...

— Как?

Костя усмехнулся возникшему в мыслях каламбуру и не стал сдерживаться:

— По-домашнему.

Линн шутку оценила и рассмеялась. И смех её тоже очень понравился Косте.

И он сказал:

— Простите, доставил вам столько беспокойства. Я здесь случайно. Вы и ваши люди спасли меня. Век благодарен буду.

Линн слегка пожала плечами, будто спасение попавших в беду мужчин было её работой, и вежливо улыбнулась, прямо глядя Косте в глаза.

— Константин Славин, к вашим услугам, — вспомнил он что-то из читанных в детстве романов. Получил улыбку. И ответ:

— Леди Линн из Арриола, — более не чинясь, представилась и женщина. — Рада, что вам лучше. Скажите, — спросила она, поудобнее устраиваясь в кресле, — вы совсем не помните, как оказались на берегу нашего пруда?

"Что же сказать-то тебе, милая, чтобы не очень соврать?" Костя замялся, подыскивая слова, но вмешался Риччи, чьё любопытство ужасно некстати одолело страх подзатыльника. Или что там ещё может отвесить сердитая домовая своему домовёнку?

— Внесюдный, внесюдный! — заверещал Риччи, вылетев из-за подушки и воцарившись точнёхонько над Костиным теменем.