Скорпион

С К О Р П И О Н

— Мама, я подозревала, что тебя не любят на работе. Но, что ненависть достигла таких размеров...

— Послушай-ка, дорогая доченька. А как ты думаешь по другому можно обустроить наш быт: купить дачу, тебе машину. Может быть думаешь, что добрый дядя, Дед Мороз, все это будет носить из года в год? Да! Будет! Если ему, ,благодетелю, и еже с ним, зажать в тисках детородный орган и, изо дня в день, из месяца в месяц, эти тиски поджимать, подкручивать... Другие методы, увы, мне не известны.

Элеонора Ильинична строго посмотрела на дочь. От этого взгляда за спиной у той оборвался карниз и повис на одном гвозде.

— Вот и гвоздь, кто, поищи попробуй, просто так тебе на место вставит? А если его не вставить, так и будешь перекошенной ходить.

— Твои методы, мама, дики и гнусны. Как бы тебе чего не подстроила жизнь... или сотрудники, с которыми ты работаешь.

— Руки коротки! Я сижу сверху; все рычаги управления у меня в руках. Плюс деньги, которые я из их же карманов выворачиваю. Ничего у них не получиться, как бы ни старались. Были, не скрою, борцы за справедливость, борзописцы паршивые; строчили доносы в вышестоящие организации. Были комиссии из главного управления, из профсоюзов, из налоговой инспекции. Всем уплачено в меру из карманов зачинщиков, их пособников, да и остальных пришлось присовокупить, чтоб бдительность не теряли и последствия оценивали. В результате, все осталось, как и было, а где теперь эти писаки? Воду мутят где-нибудь в других местах. От таких надо избавляться и нечего с ними церемониться, поскольку, кроме вреда от них обществу никаких благ не перепадет. А на таких, как я в государстве порядок и польза держится, потому что эту публику держать в ежовых рукавицах надо, а иначе поразнесут, порастащат, испохабят все и вся. Ну, а я уж за такую ношу, что на плечи свои взвалила — поощрена быть должна, что и происходит за счет этих же балагуров.

И знай, дочь : если не ты будешь запрягать и погонять, то саму обуздают и погонят грязь месить... Так что ты носом не вороти, меня слушай. Я — мать, и мне виднее, куда тебе ступать, чтоб на задворках не оказаться. Некому больше тебя на путь истинный направить, так что соображай, что говорю, и не виляй задом. Я тебе плохого не пожелаю.

— Да, мама, знаю, что мир так устроен. Но почему так гадко на душе от такого устройства?

— Потому, что, в отличие от тебя, в пятнадцать лет знала, что деньги решают все. А ты в двадцать пять, начитавшись романов, думаешь, что все решает любовь или подобные глупости. Мужиков посылают с молоду в армию, чтобы они стали мужественнее и глупости из головы выкосило, а вас, дур, надо посылать на стажировку на панель, чтобы понятия любви и порядочности свое место знали.

Семен Израилевич ворочался на кровати который час, но сон не брал. Было душно. Казалось, что его поджаривают в жаровне, к тому же шпыняло, словно электрические искры пронизывали все тело. "Господи! Спаси и сохрани, — бормотал Семен Израилевич в полудреме, — за что, за какие грехи расплату непомерную несу. Праведную жизнь вел и веду, ты же, господь, свидетель. Ни воровал, ни крысятничал, слова кривого ни на кого не обронил. Что же еще надобно,пошто мучения испытываю?

Включить бы кондиционер, хоть на час, может попустит? — и тут же скоредная мысль забивала предшественницу, — как же включить, если днем жара несусветная — тут уж точно без кондиционера не обойтись, а тарифы на электроэнергию непомерные, как господь допустил... Все, все хорошо здесь, и могло бы быть намного лучше, если бы не евреи и не климат. Евреи кругом такие крученные верченные — никак не обойдешь, и климат жаркий от которого на улицу лишний раз не выйдешь. А выйдешь, в контакт войдешь — так сладко подмостят, что и не заметишь, в какой момент с тебя штаны снимут..."

Семен Израилевич перевернулся в который раз на другой бок и стал вспоминать, что он "не так" в жизни сделал, в чем грешен или порочен. Вины особой за собой не обнаружил, и тем огорчился, что подвергся не заслуженно воздействию из вне. А то, что кто-то пошаливал, и посылал зловредные стрелы в его сторону, он не сомневался, потому как настроение ни с того, ни с сего, на ровном месте, с хорошего делалось испорченным и скандальным, что в обычной жизни для него было не свойственно. Один из первейших законов мироздания гласит: ничто просто так в жизни не возникает, основа всему повинна быть. Это, если земные законы брать, а не потусторонние; а если так, то и всякая морда на них ориентир держать обязана. Одним словом, сник Семен Израилевич в недоумении среди евреев и жары.

Эх, Элеонора Ильинична, Элеонора Ильинична, как же вы забыли благодарить Семена Израилевича за то, что он вас пожаловал представить бухгалтером в проектный институт двадцать лет назад. Вы были тогда обворожительно молоды, но глазки стреляли прожженно опытным образом, предрекая серьезные последствия... У вас тогда еще не было прозвища "Скорпион", но разящее жало было приподнято и подрагивало от готовности применения.

Тогда в кассе института денег на счету не было — одни сплошные расходы, и бухгалтеру дел особых не вырисовывалось. Но постепенно баланс подрос, появились заказы, отделы обросли работой и перед глазами Элеоноры Ильиничны запестрели нули довольно-таки крупненьких сумм, вызывая зависть и вожделение. А где вы видели женщину, которая осталась бы в стороне от проплывающих мимо денег — магических разноцветных бумажек, на которых построена роскошная жизнь. К этому благоприятному времени у Элеоноры Ильиничны на руках уже были немаловажные козыри. И главный из них — директор института Леонид Петрович Кожемякин, имел неосторожность поддаться на чары молодой бухгалтерши, что называется, влип "по самые помидоры". Она так продуманно отрезала все пути к отступлению, что хочешь — женись, а хочешь — караул кричи. Но коварная обольстительница поводья отпустила, демонстрируя преимущества свободной любви. Элеонора Ильинична ни на то, ни на другое не настаивала, и предложила вечную дружбу, взамен рассчитывая на поддержку. В ейной голове, свободной и независимой дамы, давно уже сложилась комбинация, в которой не было места приготовлению пищи вечно голодному самцу, стиркам и прочей бытовой дребедени, уносящей жизнь прочь. Скажите на милость, на кой ляд ей в постели, пусть и приятная в употреблении итальянская комбинация, если с помощью системы умно продуманных ходов, подобными тряпками можно путь к сладкой жизни устлать. Леонид Петрович наперед ходы не просчитывал, на фиг нужно, тут бы из создавшегося лабиринта выход найти, и то, ладно, потому предложению обрадовался, чуть со стула не упал. Ударили по рукам к огромному удовольствию Леонида Петровича, что обеспечило Элеоноре Ильиничне поддержку настолько полную, что не стеснялась от имени директора издавать и подписывать приказы, руководить институтом, как ей вздумается. Вот тогда-то она и превратилась из простой Зльки, бухгалтера недоучки, в полновластную Элеонору Ильиничну, деспотичную, бескомпромисную, властолюбивую. Это все происходило с постепенным течением времени, не вызывая резких возражений. Заполучив в свои руки механизм управления институтом, она сделалась его владычицей. Ввела сотраповские порядки, выявила подленькие души и поставила их себе на службу, овладела правом карать и миловать, наводить трепет на слабых и портить основательно настроение строптивым и самостоятельным личностям. Одним словом, месила тесто из плоти инженерно-технического сословия, как ей вздумается по настроению и по своим понятиям жизни.

... Так Скорпион ужалил Великого Ориона, разозлившего непорочную богиню Артемиду, так он напугал несчастного Фаэтона, сына бога Гелиоса, не послушавшего предостережения отца, и решившего прокатиться по небу на его огненной колеснице. В ужасе он бросил поводья и Ярило чуть было не сожгло землю и не спалило небо. Зевс Громовержец тогда поправил положение, но будет ли так и впредь?..

Пока весь институт ждал и надеялся на ниспослание им свыше нового толкового руководителя, способного организовать выгодные заказы и благоприятную обстановку для работы, поставив на место разбушевавшегося бухгалтера, Элеонора Ильинична в облаках не парила и крепко держала одной рукой директора, а другой выжимала соки из обузданного нею коллектива, выкручивая его, как какую-нибудь половую тряпку. Сотрудники пищали, кряхтели, ругались в сердцах, кляли, утирали слезы и слюни, но ничего не могли поделать: крепкие клешни Скорпиона ослаблять свою хватку не торопились.

Дохлая мышь лежала у двери главного бухгалтера. Элеонора Ильинична отпрянула, ощутив внутри тошнотворный привкус. Было ясно: мышь не могла прийти под дверь сама, и тем более, использовать это место для своей кончины.

— Ах, никак не угомонитесь, баламуты,— мстительно взвизгнула вслух Элеонора Ильинична. — Всем отделам уменьшу премию на десять процентов, и чтоб мышь свою убрали, а то не досчитаетесь двадцати процентов.

Сказано было так, что эхо разнесло новость по всему коридору, а далее по лестнице на другие этажи.

Гомон поднялся в отделах, обличая несправедливое решение.

Уборщица в пять минут убрала мышь. Главный бухгалтер зашла в свой кабинет, размышляя о роли личности в истории.

Директор оставался в неведении дел, происходящих в институте: ему под дверь дохлую мышь не подкладывали и премии не лишали. Его все устраивало.

"Следующий раз будут думать, прежде чем руководящему звену каку под дверь подсовывать", — гордилась собой Элеонора Ильинична мысленно.

Однако, на следующий день кто-то вымазал ручку двери солидолом и она в него влезла. Пальцы руки оказались вымазанными вязкой смазкой, а запах вызывал рвотный рефлекс. Элеонора Ильинична долго отмывала руку в туалете под водой, придумывая кару сослуживцам. "Сниму по пятьдесят процентов премии начальникам отделов — пусть сами ищут виноватого и скубут его всем коллективом", — осталась она довольна своим изобретением.

— В жизни нет большего счастья, чем сесть на голову остальным и выкачивать из них ресурс, — так учила она дочку.

— Но мама, ведь это же подло, низко и гадко...

— В таком случае подставь свою шею под хомут и кляни жизнь за ее подлость, низость, гадость. Выбирай, что тебе больше по душе, а как мать — скажу: "Жизнь надо чувствовать и глубоко понимать, а поняв, беззастенчиво действовать, иначе праздника на твоей улице никогда не будет. А надеяться, как ты, на счастливое разрешение всех проблем таинственным волшебным образом, может только круглая дура, к которой мне бы не хотелось относить тебя. Вот так-то доченька, и никак иначе. Вот чем наш хлеб насущный попахивает".

Слова имеют свойство материализоваться, и Элеонора Ильинична в этом весьма преуспела, а из ее уст философы получили бы интересные выкладки.

Так, добиться того, чтобы директор в личной беседе называл ее "моя милая Элечка", стоило в материальном измерении дачи, машины, а в дальнейшем обещало не менее интересные превращения. К тому же она уже намекнула, что давно не отдыхала заграницей.

Как поделить квартальную премию института, чтобы себе досталось больше,чем всем, вместе взятым, сотрудникам? Этот вопрос не мучил Элеонору Ильиничну вовсе. Система штрафов, которую она придумала заблаговременно, решала этот вопрос без особых затруднений. Оставалось только применить арифметику.

Одним из инструментов наказаний был журнал опозданий на работу, который ровно в восемь часов закрывался, и те, кто успел в нем расписаться радовались, как малые дети этому событию; а те, кто не успел, наоборот, огорчались, кляли не сложившуюся жизнь и тех, кто придумал эту ужасную пытку.

Элеонора Ильинична извлекала ровно в срок тетрадь у вахтера и упивалась ее изучением. Чем больше было опозданий, тем радостней у нее бурчало в животе, от чувства своей победы над подотчетными ей людишками. Она по своей инициативе вызывала опоздавших в директорский кабинет и собственноручно вела допрос. С особым вожделением она проводила экзекуцию со старослужащими. Они очень переживали, цвет лица их менялся с землянисто-белого на красный и наоборот, пытаясь объяснить причины своего опоздания. В эту минуту Элеонора Ильинична заражалась чувством охотника настигшего загнанного зверя. Внутри ее все ликовало. Она готова была запеть любовную серенаду в душе. Старослужащие знали, что опоздание могло трактоваться, как нарушение производственной дисциплины и поводом для увольнения. Это их очень пугало, что забавляло главного бухгалтера.

Она сгущала краски так, что у провинившегося шли круги перед глазами и наступало помутнение жизненных сил. Кошмары привиделись обреченным, и после все они клялись, что видели коготок скорпиона прямо у себя перед глазами. Еще миг и жало должно было поразить их.

Молодежь была понаглее и побеспечнее, и им плевать было и на Элеонору Ильиничну вместе с ее ядовитыми штучками, и на весь институт, который явился на их жизненном пути неизвестно каким образом. Вся жизнь была впереди и созвездие дорог, их ожидающее, не позволяло всерьез воспринимать угрозы главного бухгалтера. Элеонора Ильинична это понимала, и потому отступила в тень своих замыслов перед этими недозревшими головастиками.

Опоздание с перерыва каралось тем, что опоздавший вынужден был писать заявление о предоставлении ему освобождения на полдня за свой счет.

Перерасход времени телефонных разговоров ложился финансовой стороной на весь отдел. Каждый служащий и, прежде всего, начальники отделов должны были следить за содержанием и краткостью разговоров своих сослуживцев.

Сотрудники следили за начальниками и доносили об их слабостях, промахах и допущенных нарушениях. Если кто-то в течении дня оказывался "под шофе" — Элеоноре Ильиничне не надо было заходить в комнаты и нюхать воздух в коридорах — ей об этом доносили в ту же минуту. Система сбоев не давала.

Не сдача проекта в срок, который опять же таки, зависел от воображения Элеоноры Ильиничны и ее видения невозможного, сжимал в тиски отделы и бригады, вынуждая их работать сверх нормы. Заказчик же за досрочное выполнение проекта выплачивал дополнительные премиальные согласно условиям договора, которые доставались директору и его неразлучной спутнице. Элеонора Ильинична не настаивала на женитьбе, она довольствовалась добычей денег, как шахтер, вскрывая один пласт за другим. В ее задачу входило снизить расходы института до полуобморочного состояния сотрудников, что увеличивало прибыль до максимума, и далее ее правильно поделить...

Идеал работы учреждения она почерпнула из книги Солженицына, в котором сотрудники содержались в закрытых камерах и могли работать круглосуточно, получая взамен только самое необходимое для жизнедеятельности, при исключении любых возможностей проявления недовольства.

Все расходы и приходы, штрафы и наказания были расписаны в черной тетрадке Элеоноры Ильиничны, с которой она никогда не расставалась и на ночь клала под подушку. К утру, в ее голове труженицы рождалась новая идея, как вставить свой интерес в расходную часть института. Она придумывала для себя новые должности, которые прекрасно совмещала с основной деятельностью, благо они не требовали расхода дополнительных сил и энергии.