Шепот моря

Парфенов Михаил Владимирович

ШЕПОТ МОРЯ

Вы видите, как тесно сплетены здесь судьба, воля и свойство характеров; я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня, я же не хочу никого другого, кроме нее, может быть именно потому, что благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками.

(А.Грин)

Глава 1

Мария вдруг поняла, что уже несколько долгих минут неотрывно смотрит в одну точку. Выбранный для чтения легкий французский роман шелестел раскрытыми страницами в приятном ветерке из окна. Она посмотрела на часы — до ужина еще полчаса. После вечернего чая, тщательно выполнив все задания, она не пошла в благоухающий парк пансиона на обязательную прогулку. Сославшись на недомогание, она испросила позволения у классной дамы и осталась в своей комнате. Мария не лукавила, хотя ее недуг не был телесным. Уже несколько дней в душе таилось смутное беспокойство, отдаваясь тяжестью в сердце. Неведомая печаль холодком веяла изнутри, вызывая по ночам плохие сны. Чтение помогало слабо, отвлекая лишь на время от внутреннего разлада. Незаметно для себя, Мария снова погрузилась в размышления.

Остальные воспитанницы гуляли снаружи, разбившись на мелкие группки. Красивый небольшой парк вокруг здания пансиона был ухожен садовником и заботливыми руками самих воспитанниц. Прекрасные клумбы, разбитые под окнами пансиона, радовали глаз пестротой красок множества цветов. Мария знала каждую дорожку парка, не единожды исхоженную за прошедшие годы. Именно там, на скамьях среди зеленых деревьев или в беседке у пруда, воспитанницы могли украдкой предаваться мечтам — шептаться о будущей взрослой жизни, стремлениях выйти в свет и, конечно, об удачном замужестве. И как их ни стращали классные дамы и самолично строгая начальница пансиона — "благородным девицам надлежит удалять от слуха и зрения все то, что хоть тень порока имеет", но мечты ведь не унять. Обсуждали вести из Петербурга, подробности приезда императорской семьи в Ливадию, и все остальное, что узнавали из редких газет, забываемых классными дамами в библиотеке пансиона. В этой тихой суете Марии было еще тяжелее. Она чувствовала, будто что-то сбилось в хрупком механизме ее души, но была не в силах понять что именно.

Женский частный пансион уютно разместился на окраине Симферополя в бывшем графском имении. В это закрытое заведение принимали девушек только из привилегированных семей. О чем красноречиво свидетельствовал высокий кирпичный забор вокруг имения и массивные ворота с замысловатой вязью. Сама усадьба, несмотря на тесноту помещений, была добротная: чистые выбеленные комнаты, отделанные дубом и орехом кабинеты и большой зал с блестящим паркетным полом. Несмотря на недостаток учителей, программа обучения была весьма насыщенной по меркам времени, сравнимая с гимназической. Губернский город Симферополь, центр Таврической губернии не пострадал от недавней Восточной войны1. Однако большинство приморских городов Тавриды отстраивались заново. Даже спустя десяток лет они не залечили глубоких ран — местами перепаханную ядрами почву и не разобранные руины домов.

Андрей Николаевич Белов, штабс-капитан в отставке, после трагической смерти супруги, отправил единственную дочь, Марию в Симферопольский пансион. Ей тогда едва восемь лет отроду исполнилось. Начальница пансиона, Елена Максимовна Фрейнбах, в прошлом выпускница Смолянского института благородных девиц в Петербурге — самого почитаемого высшего женского заведения российской империи. Поэтому порядки в маленьком пансионе она держала такие же суровые. Даже близким родственникам не дозволялись встречи с воспитанницами, чтобы "не тревожить тонкую душевную организацию барышень". Андрею Николаевичу стоило больших трудов и "пожертвований" убедить педантичную даму позволить одну прогулку с милой доченькой раз в году. Каждое лето, несмотря на чрезвычайную занятость, он приезжал навестить ее. Останавливался в маленькой гостинице неподалеку, брал пролетку, и целый день они проводили вместе. Мария будто окуналась в другую, непривычную жизнь, ощущая себя свободной от надоевшего однообразия и строгой дисциплины пансиона. А затем, весь последующий год, образ этого "дня чистого счастья" Мария бережно хранила в себе, до следующего лета.

Отец возил ее по улицам Симферополя, они посещали парки, театр, храмы. Иногда заходили в магазины, даже на базар. Марии было интересно решительно все. Отец боялся конфуза — он не мог покупать вещи, недозволенные в пансионе. Мария прекрасно понимала это, ничего не требуя. Обилие чудесных впечатлений было столь велико, что затмевало желания иметь те интересные вещицы, которые она видела. Глядя на отца обожающим взглядом, она понимала, что нарушив правила, может вообще лишиться этих восхитительных прогулок до самого выпуска из пансиона.

Губернский город не был главным для Марии, два других беспокоили ее сердце — Ялта и Севастополь. О первом она думала с болезненной печалью, о втором — с искренней надеждой. До войны в Ялте было их родовое имение. Там Мария родилась и провела радужные годы детства с матушкой. Отец, тогда еще поручик инженерного корпуса Севастопольского адмиралтейства, приезжал часто. Мария помнила сильные руки отца, как он малышкой ее поднимал. А она касалась блестящих пуговиц на его форменном офицерском кителе. Когда разразилась война, матушка никак не могла оставить имение, бросить чудесный дом, куда вложила столько любви и заботы. Там она и погибла — во время обстрела с моря англо-французским флотом. Марию спасла нянечка, успевшая вынести испуганную девочку из горящего, рушащегося дома. Все это, отец ей рассказал много позже — детская память не смогла уместить те страшные события.

Но Мария все вспомнила в тот незабвенный день, когда однажды, четыре года назад, отец приехал в пансион ранним утром, едва рассвело. Вместо привычной пролетки, у ворот стоял другой экипаж — великолепная элегантная коляска с откидным верхом в английской упряжке. Сидящий на облучке извозчик, едва удерживал пару бойких молодых лошадей. Ехали долго — половину дня. Мария вдоволь налюбовалась потрясающими красотами степной Тавриды и близкими горами. Когда впереди показался незнакомый город, отец, странно молчавший всю дорогу, наконец, пояснил — это Ялта. А там дальше в лазурной дали, впервые за долгие годы Мария вновь увидела море. Чистая синь неба сливалась с блистающей на ярком солнце голубой гладью. Миновали лоскуты полей и зеленеющие сады. Запыленная коляска остановилась у городского кладбища. И скоро они стояли у плиты на могиле матушки. Мария плакала, прижимаясь к отцу, а он молча смотрел в небесную высь.

А потом, отец показал ей Ялту. Мария успела даже обмакнуть руки в соленой морской воде, гуляя по набережной. И, поддавшись импульсу, упросила-таки отца купить крупную раковину у крутящегося рядом мальчугана. С тех пор Мария каждую ночь перед сном доставала ее из ящичка и слушала мерный шум волн. Возвратились она тогда поздно, едва поспев ко сну, и папенька вновь объяснялся с начальницей пансиона. С тех пор, Марии иногда снился диковинный сон-воспоминание: она сидит в небольшой красивой комнатке; за окном безбрежная синяя даль моря, сквозь легкие перистые облака светит ласковое солнышко, мерещится успокаивающий шум волн. С тех пор она изменилась. Прежняя детскость и чрезмерный романтизм покинули Марию, отделив детство серым тяжелым занавесом реальности.

Этого лета Мария ждала с особенным нетерпением — близился выпуск. Весной, в апреле, ей исполнилось восемнадцать. Скоро она покинет ставшие тесными стены пансиона. Мария очень стремилась туда, в невиданный прежде, но уже такой желанный Севастополь, чтоб быть рядом с милым сердцу папенькой, единственным родным человеком в целом мире. Там его дело, и небольшая квартира. Но Мария не желала быть ему обузой. Поэтому твердо решила — ее долг стать всемерно полезной в делах отца. Она ясно поняла это еще у могилы матушки, когда ощутила его переживания. И все последующие годы Мария училась самоотверженно и особо прилежно, являя собой любимое изречение начальницы пансиона — "трудами и непрестанным телодвижением, отгонять уныние, леность и грусть, ибо они есть предшественники дурных нравов". Изучала тщательно все — от арифметики до домоводства. Ей легко давались языки, музыка и рисование, она отлично знала богословие и тонкости словесных наук, хорошо разбиралась в географии, истории и арифметике. Хуже всего было с танцами — Марии нравилось танцевать не по жесткому регламенту, а просто двигаться в потоке воздуха зала, следуя внутренним отзывам сердца на легкую прекрасную музыку. В такие минуты она будто плыла душой в неведомые дали, где было хорошо и уютно. Большинство танцев, которым учили, она воспринимала как пустое развлечение, не приносящее пользы ни ей, ни окружающим. Она незаметно улыбалась, слушая других воспитанниц, наивно считавших, что через танцы непременно завоюют любого жениха.

Мария начала невольно выделяться среди остальных воспитанниц. Поставив себе четкую цель, она неумолимо стремилась ее достичь. Некоторые девушки ее сторонились, тихо поговаривая, мол, не от мира сего, странная. Но Мария не переживала, видя внутреннюю пустоту этих людей, их мелочные желания и духовную слепоту. За первые годы учебы настоящих подруг у нее не появилось, а позже ей стало вообще некогда. Совсем недавно Марии очень повезло — она упросила строгую Елену Максимовну лично преподать ей несколько уроков счетоводства и экономии — предметов высших учебных заведений империи. В переписке, и когда они виделись, любящий отец тактично не спрашивал Марию об успехах в учебе. А она готовила ему сюрприз, представляя светлую радость и счастливую улыбку отца — получить такую образованную помощницу.

Наконец, лето пришло, сменив звенящим зноем весеннюю свежесть. Мария ждала очередной весточки. Обычно отец заведомо в письме указывал день приезда. Она уже отписала ему, когда будет выпускной бал, но ответа пока не было. Мария переживала, успокаивая себя — ведь никаких причин к беспокойству не имелось.

Отец Марии, в прошлом сам участник недавней войны, теперь держал контору и небольшой склад у моря в Севастополе. Купленная им шхуна, обеспечивала перевозку грузов между портами приморских городов Тавриды, иногда шхуна бывала и в Одессе. Андрей Николаевич всегда тяготел к морю, хотя всю службу провел на берегу. Отложенных денег, и тех, что остались от продажи разрушенного имения, едва хватило на старую шхуну, чтобы начать дело. Небольшую транспортную контору на Морской улице, и склад в Южной бухте, устроить получилось нелегко — после войны в городе уцелевших домов было немного.

Мария едва уговорила отца поведать о том времени. По его скупым рассказам, она отчетливо представляла ту жуткую картину разрушенного города. Улицы, заваленные крошеным камнем, среди развалин зданий лежит различный лом — обломки стен, кровель, расколотые ядра, картечь. Пепелища деревянных построек, где на местах прежних изб лишь кучи битого кирпича — останки печей. А среди всего этого бедлама бродят израненные люди, где иной раз не узнать военный то человек или нет — такой сильный нагар грязи, копоти и крови на них. Одни в бинтах, кто-то тихонько стонет, поджидая сестру милосердия, а кто-то замолк уже навеки. Впечатлительной Марии потом долго снились страшные сны о войне.

Сейчас спустя десять лет, город неплохо отчистился, обновился, но Андрей Николаевич помнил полуразрушенный лик Севастополя. И никогда не забыть ему тот трагический день, когда он примчался в свое ялтинское имение и обнаружил дымящиеся развалины, и хлипкую землянку рядом, где нашел маленькую дочурку среди выживших слуг.

После войны торговля развернулась весьма бойко — заказов на перевозку грузов по всем портам Тавриды было очень много. В Париже коалиция стран-участниц войны обманула Россию, навязав мирный договор, требующий убрать военный флот из Черного моря. Вот так на Черном море русские боевые корабли почти исчезли — многие суда после войны поменяли не только назначение, но и владельцев. Но вместе с окончанием войны подошла к концу многовековая эпоха парусников в военном флоте. Сражения на море отчетливо показали всем — будущее за железным флотом, независящим от воли ветров. Российская империя начала активно строить свои пароходы и покупать их у других стран. Новообразованное черноморское пароходство быстро росло, но мелких заказов хватало с лихвой. Мария все это знала из бесед с отцом, хоть и стремящимся при встречах забывать о делах, но иногда у них завязывались серьезные беседы о мире, обстановке в России, и на Черном море в особенности.

Андрей Николаевич был очень начитанным, образованным человеком, и бывало Мария, после очередной встречи с отцом, по нескольку дней сидела в библиотеке, стараясь разобраться, понять его слова, новые для нее фразы и понятия. Выйдя в отставку по окончанию войны, Андрей Николаевич, за все свои накопленные деньги, продав имение, купил списанную из флота двухмачтовую шхуну. Однажды отец пояснил Марии свой выбор, заявив, что "шхуна — чудеснейший корабль! Благодаря простоте парусной оснастки и легкости управления именно шхуна сможет выстоять в борьбе с пароходами!" Потом отец нанял хорошую команду — благо много люда, возвращалось домой с войны, всем нужна была работа. Вот так Андрей Николаевич и начал свое дело. И время доказало — он не ошибся. Шхуна исправно служила, а он подумывал о расширении дела. Но Мария знала об этом лишь по обрывкам разговоров, не желая беспокоить милого папеньку расспросами о делах во время их кратких встреч.

В дверь ее комнаты негромко постучали, возвращая к реальности. Мария отложила давно забытую книгу.

— Войдите, — сказала она, и машинально расправила складки на жемчужно-сером платье выпускницы пансиона.

— Разрешите! Прошу прощения! Велено передать! — скороговоркой выговорила скользнувшая в проем двери худощавая девочка в коричневом платье, воспитанница младших классов. — Сударыня, вам надобно срочно к Елене Максимовне, там господин какой-то пожаловал...

Едва услышав эти слова, Мария подскочила и закружилась по комнате. Мысли сами собой выстроились: "Ну конечно папенька! Наверное, дела так подвернулись, что и на письмо времени не нашел".

Кофейница — так звали девочек младших классов из-за характерного цвета платья, незаметно выскочила из комнаты. Но Мария уже забыла о ней, суетливо собираясь. Повернулась к зеркалу, убеждаясь, что все в ее убранстве соответствует правилам. Быстро сменила черный повседневный фартучек на белый парадный. Поправила свои золотые вьющиеся волосы, стянутые на затылке, провела рукой по щекам. Легкие веснушки выступили на бледной коже с началом весны. Классная дама посоветовала прикрывать лицо от солнца, во время дневных прогулок. Теперь Мария прятала лицо в плотную вуаль, что вызывало скрытые улыбки одних и участливые взгляды других воспитанниц. Благо, сейчас вуаль не нужна — дорогой папенька любил ее веснушки, поговаривая, что у матушки были такие же. Мария тихонько вздохнула, и отправилась в кабинет начальницы. Наконец она увидит милое лицо отца, услышит его родной голос.