Латунная душа

Евгения Кальтманн

Латунная Душа

— Лоннн... Доннн...

— Лоннн... Доннн...

— Лоннн-Доннн, Лоннн-Доннн, лон-дон-лон-дон...

Именно так напевали колокола небольшой протестантской церквушки, притулившейся между лавкой перчаточника и гостиницей миссис Телль. Миссис, сидевшая в этот вечерний час у окошка, отвлеклась на секунду от вышивания на салфетке монограммы "М.Т." — инициалов своего нынешнего псевдонима — и проводила взглядом силуэты подхваченных колокольным звоном серых голубей. Мимоходом отметил в небе росчерки крыльев бродяга Роджер, искавший в мусорном баке одежду потеплее, ну или ботинки на худой конец.

Птицы летели, задевая тенями шпили соборов, а под ними — Лоннн! Доннн! — раскинулся бурый дымный город с частоколом тонких и толстых заводских труб, паутиной переулков и неуклюжими, совсем как жуки, паровыми автомобилями; и любого случайного зрителя тут же могло бы охватить такое чувство, будто вот-вот какой-нибудь "жук" все-таки запутается, рванет невидимую сигнальную нить и заставит титанического паука — порождение железа и машинного масла — выползти наружу из коптящего фабричного жерла.

Птицы обгоняли неповоротливые пухлые дирижабли, недовольно пыхтящие им вслед, оседали сизыми, в тон тучам, хлопьями живого снега на фонарных столбах, парковых деревьях с жиденькой листвой, затертых тысячами штанов и юбок скамейках. С гневным курлыканьем пытались увернуться от камней, а бросавшие их мальчишки в кепи, шарфах и не по росту коротких брючках бежали за ними с улюлюканьем, сами сильно напоминая голубей.

Этот город — Лоннн! Доннн! — был пестр как бродячая кошка, цветя подпорченными оттенками серого, коричневого и болотно-зеленого. Дома, переулки, фонари, автомобили, подъезды, сюртуки, ботинки, перчатки, лица, волосы, глаза. Чопорные дамы и суетливые девушки, степенные сэры и безбашенные студенты — всех их объединяло одно: у каждого была цель. Важная такая, с большой буквы Цель.

Сдать экзамены;

Купить новую шляпку;

Выиграть у сэра Гамильтона на скачках;

Завоевать внимание симпатичного продавца из букинистического магазинчика.

Цель. Важная, да, очень.

Лоннн-Доннн — город говорливых манекенов, город суматошного бездействия, город цвета грязных брызг на подолах дорогих платьев. Город-лабиринт, где у каждого свой выход, и только один. Для бродяги Роджера это алкоголь, который рано или поздно заберет его из этой собачьей жизни. Для мадам Телль это постояльцы, доходов от которых когда-нибудь хватит на то, чтобы вернуться в родную Польшу и снова стать пани Садовской.

Для торопливо перебиравшей ногами в мокрых замшевых башмачках девичьей фигурки выход не был еще определен, однако пока что у нее было место передышки, где можно забыть о поисках пути в лабиринте и просто попробовать пожить. Куда она и направлялась сейчас — а направлялась неизвестная к двери с вылинявшей от частых дождей табличкой, надпись на которой гласила: "Ремонт часов. Работы любого уровня сложности".

Дверь скрипнула, пропуская гостью внутрь, и в нос ударил солоноватый запах металла, сдобренный ароматом свежезаваренного черного чая с бергамотом. Следующий удар предназначен был ушам, не привыкшим к равнодушной тишине, игравшейся с мерным тиканьем часов. Тишина и тиканье переплетались и пронизывали друг друга, в тишине звенело эхо тиканья, а в тиканье отдавалось эхо тишины. Однако девушка была готова к подобным причудам, потому что эту мастерскую она посещала очень и очень часто.

Темная комнатка, без единого окошка, но свободная... была бы свободной, если бы не уйма разных вещей. Делящая зал на две неравные части стойка из красного полированного дерева завалена шестеренками, линзами, наждачкой, напильниками — всем, чем только можно... впрочем, и тем, чем нельзя, тоже. Стены кое-где завешены тяжелыми бордовыми портьерами. Кое-где из-за мягкой складки выглядывает край тяжелого багета без картины. Кое-где висят на крючках амулеты и прочая странная дребедень: кулоны из простого цветного стекла, пыльные бутылки с кораблями внутри, обвязанные суровыми нитками, изящные флаконы из-под духов, пара веников сухих роз, наклеены несколько старых, пожелтелых театральных афиш. Три стула, обитые потертым зеленым бархатом, расположились неровным рядом напротив двери... на спинке крайнего вольготно развалился тонкий широкий шелковый шарф золотисто-коричных оттенков. Общий вид дополняла керосиновая лампа, горящая ярко и освещающая всю комнату, в результате чего чересчур резкие тени насмехались над пространством, искажая его по собственному желанию.

Однако ни одна, даже самая хитроумная и заковыристая деталь внутреннего убранства не привлекала столько болезненного внимания, сколько привлекал его хозяин лавочки. Мистер О"Клок, если верить мерцающей в свете керосиновых ламп табличке, сквозь блеск которой ясно просматривались годы аккуратной чистки всевозможными тряпочками и порошками.

Высокий и тонкий, словно церковная свеча, он вовсе не был старым. Наоборот, ему можно было бы дать на вид равно и двадцать и тридцать лет, но уж никак не больше. Сходство со свечой подчеркивала бледная кожа, туго натянутая, и собранные у шеи в хвост черной лентой блеклые, почти бесцветные волосы, так что не представлялось возможным понять, блондин он или седой. Небогатую палитру дополняли водянистые светло-голубые глаза в обрамлении по-девчачьи пушистых ресниц. Но эта неяркость придавала бы его облику нечто ангельское в совокупности с правильными чертами лица — с узкими линиями бровей вразлет, с миндалевидным разрезом глаз, с точеными ноздрями, изящно очерченными губами и острым подбородком — если бы не то, что и вызывало то самое постыдное любопытство.

Мистер О"Клок был калекой. Поначалу, бегло взглянув на его сутулую фигуру, невнимательный посетитель решал было, что он просто неловко согнулся, думая о чем-то отвлеченном, но стоило страшной догадке пронзить мозг, как человек уже не мог оторвать завороженного отвращением взгляда от неуклюжего горба и неправдоподобно длинных пальцев сухощавых ладоней. Хорошо пошитая одежда могла бы изрядно скрыть его уродство, а пальцы кто-то счел бы даже привлекательными, но средств мистера О"Клока было достаточно лишь для того, чтобы подогнать костюм по скособоченной фигуре. Несмотря ни на что, ясно говорила о себе жестокая привычка, и даже в своем перекошенном теле молодой мужчина двигался ловко и проворно.

И все же, когда он откидывал с лица выбившиеся из хвоста пряди, некогда обгоревшие, видимо, в результате каких-то опытов или работ, переводил на визитера тяжелый взгляд исподлобья и пустым, беспристрастным тоном спрашивал: "Что вам угодно?" — людей охватывало неуютное чувство, нечто сродни тревоге или страху, а точнее, что-то среднее между ними. Но этой посетительнице эти холодные слова не говорились никогда.

Тем временем, гостья сняла сырой из-за промозглой уличной мороси плащ и небрежно уронила его на крючок, открывая свое лицо. О"Клок молча наблюдал за ней, однако это ничуть не смутило девушку, которая с радостной улыбкой бросилась к нему на шею.

— Винсент! Как же хорошо, ах, просто замечательно, что ты здесь!

— А где же еще мне быть? — ответил часовщик вопросом на вопрос.

— Откуда же мне знать? — широкое треугольное личико немного исказилось в гримаске недоумения, темные аккуратные брови взлетели к самой прямой челке, а большеватый рот сложился одновременно в "у" и "о". — Мало ли, что могло тебе понадобиться сейчас?

— Нет, в восемь вечера мне вряд ли что-то могло понадобиться... кстати, ты опять встречалась сегодня с тем трубочистом? У тебя пепел на щеке.

— Только о работе и думаешь, — фыркнула девушка, поправив мимолетным движением руки пшеничную с медным отливом стрижку-каре. — подожди, какой пепел?

Винсент с тем же непроницаемым выражением лица смотрел, как она нервно прижала тоненькие пальчики с обтрепавшимся маникюром к предательски покрасневшим щекам, выудила из недр дамского ридикюля карманное зеркальце и уставилась на отражение. Он протянул руку, выпрямил суставчатый тонкий палец и ткнул им в мягкую кожу.

— Вот тут.

Она смерила его непонимающим взглядом.

— Винс, ты о чем?! — и тут же, поняв его слова: — Ах ты негодник!

И часовщик тут же вынужден был начать уворачиваться от метких, но беззлобных тычков кулаками, потому что имел в виду сероватые веснушки Элизабет-Энн Кроул, девушки, с которой он прошел через всю свою жизнь.

Они познакомились очень, очень давно, еще в приюте. Бетти была подкидышем, а Винсент сам сбежал из дома вместе с братом — от матери-алкоголички. Но эти дети детьми толком не было, и поэтому юный О"Клок, тогда еще Винсент Крафт, нашел рычаги давления, в результате чего получил остатки от некогда крупного семейного состояния и новую фамилию. Хотел взять фамилию Клокворк , но передумал — уж слишком не понравилось ему общее звучание. А гениальным техником мальчик был с детства. В возрасте четырнадцати(примерно, разумеется) лет от роду сконструировал новый тип протезов, первый из которых опробовал не долго думая на Элизабет-Энн, которая двумя годами раньше потеряла левую ногу — несчастную девочку сбил автомобиль, и на месте открытого перелома начала развиваться гангрена. Элизабет потеряла ногу, но сохранила жизнь. И не стала калекой, по собственному утверждению, она даже стала лучше, потому что уставала вдвое меньше. На самом деле, конечно, девушка страдала из-за этого — протез приходилось прятать за сапогами или юбками в пол, что было особенно обидно, когда какая-нибудь распущенная особа мелькала тонкими щиколотками — даже двигаясь так же изящно, позволить себе подобной вольности Элизабет-Энн не могла. Но страдания страданиями, а все же с протезом лучше, чем без него, так что девушка нарадоваться не могла на друга, которого судьба так удачно ей подтасовала. Первое время страшно было навязываться нелюдимому нескладному мальчику, однако дни шли, а ее никто не посылал прочь и не требовал оставить в покое. Постепенно она привыкла, что ее нелюдимый знакомый крайне редко улыбается, однако может и шутить, и радоваться... Потом научилась и видеть его отношение к окружающему на лице с извечным равнодушным пренебрежением. Привязался ли к ней Винсент — знает только он. Может, и просто привык, как можно привыкнуть к тому, что после кофе не уснуть, а лежавшая в растопленном камине кочерга жжет пальцы. Однако ни разу за все время их знакомства, которое на данный момент составляло ни много ни мало — семнадцать лет — он не позволил себе ни прикрикнуть на свою говорливую тень, ни попросить ее убраться вон хотя бы на время.

Наконец молодые люди успокоились и еле успели привести сбившиеся манжеты и завязки в божеский вид, как тут же загудел небольшой колокол, висящий прямо над закрытой дверью. Пару раз повторил название смурного города — Лоннн-Доннн, Лоннн-Доннн — и сорвался на жалобное звяканье, стукнувшись об открывающуюся дверь. Винсент не поморщился, но Бетти знала — часовщик не любит невежливых гостей, а вежливые в его понимании должны прежде всего дождаться приглашения войти. Впрочем, по вошедшему внутрь сударю видно было, что он не привык ждить приглашений, столь представителен был его шарообразный живот, который хозяин нес аккуратно и даже немного горделиво. В голове невольно возникало сравнение с переноской драгоценной вазы или изысканного блюда, которое обычно держат на почтительном от себя расстоянии — ведь расстояние соблюдено не было исключительно в силу физиологических причин.

— Вечер добрый, мистер О"Клок.

— Взаимно, сэр... сэр...? — Винсент склонился в полупоклоне, и Бетти снова отметила про себя, что, в сущности, в его уродстве есть и приятные мелочи: так, к примеру, он вполне мог с отсылкой на горбатость не так сильно гнуть спину перед знатью, лишь слегка склоняясь.

— Сэр Энвелл. У некоторых людей поистине отвратительная память на лица, мистер О"Клок, — фыркнул пришедший.

— Ах, сэр Энвелл... Видите ли, сэр Энвелл, -прошелестел часовщик, водружая на свою стойку ветхий том, невольно наводящий на мысли о переписи населения Англии. Пролистал, заложил одну страницу пальцем-скальпелем: — Вот, смотрите... это — последняя запись. Когда вы приходили?

— Всего лишь позавчера. Неужели вы не помните даже этого? Вы не особенно дорожите важными клиентами, мистер О"Клок. Не боитесь, что вам это навредит?

— Ох, позавчера, — вздохнул Винсент, не обращая внимаия на тираду. — Итак, смотрите: одна, три, шесть... одиннадцать, тринадцать... ага, вот запись с вашим именем. Восемнадцать страниц назад. Итак, сэр Энвелл, вы действительно думаете, что сегодня я действительно помню вас, учитывая работу над предыдущими заказами и, более того, прием еще восемнадцати страниц посетителей?

— Однако мое положение...

— Ваше положение, сэр Энвелл? Что оно значит по сравнению с положением... — далее были названы несколько имен из тех, которые не очень удобно уличать в посещении далеко не самой престижной части города — если не сказать, одной из самых не престижных. В самом деле, лавочка часовщика находилась не так чтобы в центре Сохо, но и не сказать, что слишком далеко от него, и явно принадлежала именно к этому району.

Сэр Энвелл немножко побагровел, однако под язвительный взгляд Винсента и беззвучный смешок Элизабет-Энн перешел к делу.

— Если вы не помните, то... если вы не помните даже этого, то я оставлял у вас свои наручные часы. Той французской фирмы, как ее там?

— Как же, как же. Ваши часы я помню отлично. Прекрасная подделка, неплохой сплав металлических деталей, но отвратительное состояние. Если вы не поймете, что состояние ваших часов зависит от вашего же к ним отношения, то станете моим частым гостем.

— Что значит — подделка? Я выложил за них половину состояния.

— Ваше состояние, вам им и распоряжаться, — равнодушно пожал плечами О"Клок. — Я вам говорю, что это подделка. На внутренней стороне корпуса стоит подпись совершенно другого мастера, никогда во Франции не бывавшего. Честолюбие, знаете ли, замечательная вещь, и мало кто позволит приписать свою работу к чужим рукам без малейшей надежды прославиться когда-либо за ее счет. Итак, как бы то ни было, я заменил часть амперного механизма деталями из своего запаса. Этот сплав не так надежен, как предыдущий, и это должно послужить вам уроком. Истираться они теперь будут быстрее, и реагировать на погодные условия тоже будут тоньше. Так что запомните на всю свою жизнь несколько элементарных правил. Неужели так сложно в сырую погоду одеть блузу с рукавами длиннее обычного? И можете не сверлить меня взглядом, это бесполезно. Так же, впрочем, бесполезно, как и бегать по другим мастерам. Работа очень тонкая, пару деталей я менял частично, припаивая к неподвижной основе подтершиеся части. Однако цвет подобран качественно, и никто не отличит без химической пробы, где заканчивается изначальная работа и начинается моя.

Энвелл, спесь с которого после перечисления не самых последних особ при королевском дворе была несколько сбита(не без влияния имен пары претендентов на престол), только кивнул и попросил напомнить цену.