Путь

Свет пронзает тень, как мой взгляд твои глаза.

Ночь сменяет день, я просыпаюсь, помня тебя.

Группа The Korea, песня "Для тебя"

24 июня

Новосибирская область

где-то недалеко от поселка Мочище

Все началось совсем не так, как это изображали в фильмах и писали в книгах. Мы привыкли к тому, что данный процесс должен проистекать очень быстро. Вот только вчера что-то пошло не так, чей-то эксперимент вышел из-под контроля, или где-то далеко упал метеорит из неведомых космических глубин, как уже сегодня весь мир изменился до неузнаваемости, и население планеты в один миг сократилось в тысячи раз. Так нам рассказывал Голливуд, такой ход событий писатели-фантасты выкладывали на страницах своих произведений. Поэтому, когда это случилось на самом деле, в реальном мире, многие на протяжении нескольких недель продолжали спокойно заниматься своими делами, ни о чем не подозревая. Чего уж там, даже самые уважаемые газеты и телеканалы упорно не хотели принимать очевидное и убеждали человечество в том, что все было в порядке, и угрозы жизни большей части населения планеты нет и быть не может.

Это было самое огромное заблуждение за всю историю нашей цивилизации. Ни одно другое заблуждение не может с ним сравниться. Ни вера в плоскую Землю, ни всевозможные религии, которые, впрочем, рассыпались в прах раньше, чем мир погрузился в пучину ужаса и смерти.

За свою не слишком долгую жизнь я ни разу не вел свой дневник. Не вел дневник, будучи ребенком, ибо считал это занятие исключительно девчачьим. Не вел дневник, став постарше, ибо был уверен, что уже вырос из розового возраста слащавого детства. Я даже не имел собственной странички в Живом Журнале, который за последние годы смог кому-то полноценно заменить СМИ, а кому-то бесчисленные книги с рецептами, на производство которых уходило леса больше, чем на дешевые бульварные детективы. Не хотел я вести дневник и сейчас. Но, как видишь, мой дорогой читатель, кем бы ты ни был, я все-таки взялся за это дело. Я не могу однозначно сказать, для чего пишу эти строки. Если я скажу, что хочу таким образом запечатлеть все, что происходит вокруг в это неспокойное время, то ты обвинишь меня в излишнем пафосе и ответишь, что сам видел все то же самое своими глазами. Я могу предположить, что пишу для себя, чтобы куда-то выплескивать накопившиеся эмоции, поделиться всем, что меня беспокоит, с тобой, невидимый читатель. Но боюсь, такой ответ тебе понравится еще меньше предыдущего. В прочем, какая разница? Я не обязан перед тобой оправдываться и что-то выдумывать. Я пишу эти строки и очень надеюсь на две вещи: на то, что это далеко не последние слова, которые будут мною написаны; и на то, что хоть кто-нибудь их прочитает. Ты, может быть, мой современник и, в таком случае, скорее всего уже через несколько мгновений бросишь читать этот бред, потому что у тебя есть куда более важные дела, а из моей писанины тебе действительно не выудить ничего полезного, можешь мне поверить. Если же ты — некто из более далекого будущего, то я сейчас переворачиваюсь в своем гробу (хотя, более вероятно, что в лучшем случае меня просто закопают в землю) от счастья, ведь данные бумажки наверняка станут весьма значимым и ценным историческим документом. Вряд ли, конечно, но кто мне запретит тешить себя такими мыслями?

Наверное, я тебя утомил, мой читатель, своими бездарными и бесполезными рассуждениями, но в последнее время, мыслей в голове накапливается огромное количество, а рядом не всегда есть кто-то, с кем я могу себе позволить ими поделиться. С тобой я могу поделиться чем угодно, и в этом твое превосходство надо всеми, с кем мне пришлось встретиться с того дня, как это случилось. Но я обещаю тебе, что очень буду стараться больше писать по существу и описывать события и людей, а не свои дурацкие мысли. Пожалуй, с этого я и продолжу свой дневник.

Сейчас около двух-трех часов ночи, 24 июня 2029 года. Прошел ровно один год и восемь дней с того момента, как все началось. У меня нет часов, как и календаря. Время я определяю по луне, солнцу и своему внутреннему биоритму, который за последние месяцы стал куда точнее, чем раньше. Числа я считаю в уме, как и дни недели. Если не ошибаюсь, сейчас воскресение — день, название которого в сложившихся обстоятельствах звучит иронично и оскорбительно. Теперь воскрешать может не только Бог. Вот только в отличие от Бога, современная версия воскрешения в буквальном смысле погубила наш мир.

Меня зовут Максим. Фамилия вряд ли будет иметь для тебя смысл, кем бы ты ни был, мой читатель, но отец подарил мне при рождении фамилию Зенкевич. Я не буду рассказывать о своей прошлой жизни, чем я занимался, чем увлекался, кого любил... Хотя о последнем в последнее время мне приходится думать все чаще.

Это не мемуары и не ностальгические воспоминания, и уж тем более не автобиография. Как я уже говорил выше, перед тобой, дорогой читатель, дневник. И я буду стараться максимально точно описывать те события, которые сопровождают меня ежедневно на протяжении моего путешествия. Да и к чему все эти лишние воспоминания о том, что было раньше, до того, как это случилось? Это прошлое. Это такой мир, каким мы его знали, и каким он уже не будет никогда. Наступила новая, не побоюсь этого слова, эпоха, новая эра человеческой цивилизации и планеты Земля. И сейчас я уже очень сомневаюсь, что она закончится благоприятно. Да, пожалуй, я больше чем уверен в том, что эта эпоха станет последней эпохой разумного человека на этой планете. Уж не знаю, кто в этом виноват, и причастны ли людские руки к тому, что произошло... Но конец света уже наступил. И я не знаю, есть ли хоть что-то радостное в том, что я продолжаю дышать и могу писать эти строки. Не было ни одного прожитого дня с того момента, чтобы я не позавидовал тем, кто уже никогда не сможет ходить по этой земле. Хотя ходить они, как раз-таки смогут. Нынче чтобы уметь ходить, не обязательно дышать.

1

Они ехали по небольшому узкому мосту. Внизу неторопливо текли воды молчаливой Оби. Молчали и все четверо, сидящие в белом Солярисе: водитель и трое пассажиров. В дневное время суток разговор был слишком дорогим и опасным удовольствием. Любое проявление невнимательности, любая оплошность — и можно было лишиться жизни в считанные мгновения.

Они были вместе. Не так долго, чтобы считать себя друзьями, но достаточно для того, чтобы доверять друг другу. Доверять так, как ни один из них никому не доверял в прошлом, когда мир был совершенно другим. То было истинное доверие, о котором не суждено было узнать большей части населения планеты.

Они молчали, и это совместное молчание было красноречивее любых пустых слов, которые они могли произнести. Водитель внимательно смотрел на дорогу, постоянно выкручивая руль, чтобы объехать очередное препятствие в виде останков автомобилей или гор всевозможного хлама, непонятно как оказавшегося на проезжей части. Остальные смотрели по сторонам, каждый в своем направлении, дабы не пропустить что-то важное, что могло бы им хоть как-то помочь в их пути, либо то, что могло показаться угрозой их жизням.

Мост хорошо сохранился. Он крепко стоял над рекой, и единственным напоминанием о том, что по нему уже давно никто не ездил, были кучи мусора и листья, лениво порхающие над асфальтом от легких порывов ветра. Тот, что сидел на переднем пассажирском сиденье с развернутой картой в руках, пробормотал: "Северный мост". Водитель взволнованно сглотнул, остальные не обратили на это название никакого внимания.

Несмотря на раннее утро, стояла жаркая солнечная погода. Все четверо изнывали от духоты, обливаясь потом, однако все окна были плотно закрыты, и свежий воздух поступал только через систему вентиляции автомобиля. Использование кондиционера в сложившихся в мире обстоятельствах воспринималось как самое настоящее кощунство. С каждым днем находить бензин становилось все тяжелее. Несмотря на почти невыносимую жару в салоне и беспощадное солнце, буквально поджаривающее сидящих в машине сквозь стекла своими обжигающими лучами, никто не нарушал тишину жалобами или просьбами открыть окна. Воду пили редко, маленькими глотками. Она не была дефицитом, как топливо, однако каждый лишний глоток увеличивал вероятность остановки для справления нужды, что расценивалось как лишний ненужный риск. Они привыкли к таким трудностям, и не могли себе позволить даже малейших слабостей. По крайней мере, днем.

Мост закончился, и автомобиль продолжил движение по прямой дороге. По правой стороне среди деревьев, за дорожным ограждением проглядывались небольшие домики. На ближнем к дороге виднелась вывеска какого-то отеля. Дальше по обеим сторонам от узкой полоски асфальта двумя высокими стенами стоял сосново-березовый лес. Они проехали немного покосившийся указатель "КЕМЕРОВО 286", и дорога пошла направо плавным изгибом. Хлама стало попадаться заметно меньше, как и брошенных на дороге или обочинах автомобилей.

Через пару минут они оказались перед перекрестком. Единственный целый указатель говорил о том, что дорога налево вела в Пашино. Информация эта была заляпана в чьей-то крови и присохших кусочках чего-то более плотного, напоминавшего человеческий мозг. В траве прямо под указателем лежало тело. Солярис остановился, и водитель заглянул в карту, которую держал пассажир. Он молча ткнул пальцем в место чуть южнее моста, и остальные чуть заметно кивнули в знак согласия с ним. На самом деле, они понятия не имели, куда указал их водитель, но опыт подсказывал им, что лучше всегда с ним соглашаться. Во всяком случае, когда речь шла о направлении их дальнейшего движения.

Автомобиль свернул направо, съехав на грунтовую дорогу, и все увидели на столбе еле заметную табличку "ГОСТИННИЦА". Узенькая грунтовка по большей части находилась в тени от нависших над нею деревьев, и у каждого сидящего в машине по спине пробежал холодок. Несмотря на убийственную духоту, пропитавшую каждую пору их кожи. Это чувство было им уже до боли знакомым. Они даже придумали для него название: "потный страх". Один из задних пассажиров нервно хохотнул.

* * *

*

— Посмотри-ка, это же тот самый мост, по которому мы ехали утром!

— Да... Как рукой подать.

Двое, водитель Соляриса и передний пассажир, стояли на небольшой возвышенности, облокотившись на перила. Внизу протекала Обь, а по правой стороне тянулась длинная и прямая полоска дороги, проходящей над водой через всю реку.

Северный мост оказался совсем рядом. Чтобы оказаться в отеле, им пришлось сделать значительный крюк. Дорога заняла немного времени, даже с учетом двух не очень приятных встреч. Было уже за полдень, и жара стала еще невыносимее, хотя после убийственно горячего воздуха салона автомобиля, температура на улице казалась куда комфортнее. Легкий ветерок дразнил короткими мгновениями еле заметной прохлады, а сосны и березы отбрасывали спасительные тени.

— Надолго мы здесь? — спросил пассажир, глядя куда-то вдаль.

Водитель ответил не сразу.

— Отель почти не тронут, — спокойно произнес он. — Такой удачи у нас не было уже несколько месяцев.

— То есть мы задержимся?

— Думаю, пару дней можно расслабиться. Мы все измучились и устали, нам нужно отдохнуть. Неизвестно, когда нам еще выпадет такой шанс. Здесь есть баня, не помешало бы всем помыться.

Пассажир зачем-то понюхал у себя под мышкой, тряхнув непослушной рыжей шевелюрой на голове, и брезгливо поморщился.

— Пожалуй, ты прав, — сказа он и улыбнулся. — Сегодня вечером меня вряд ли ждет свидание с прекрасной молоденькой девушкой, но ведь вы, мужики, в один прекрасный миг не вытерпите мою вонь и выкинете мое грязное тело из машины.

Водитель чуть заметно улыбнулся, но пассажир увидел эту улыбку в его глазах и в тайне порадовался, что ему удалось хоть немного развеселить их молчаливого проводника.

— Макс!

Крик раздался откуда-то за их спинами, и оба резко развернулись, схватившись кто за нож, кто за пистолет.

— Мы все! Теперь, кроме нас здесь никого нет.

К ним быстрым шагом шли оба задних пассажира. У каждого в руках по большому кинжалу, а за плечом — автоматы Калашникова. Один из них, который кричал, весело и довольно улыбался. Он был лысым и с коренастой фигурой. Второй, с узкими глазами, черными, как смоль, волосами, широкий, как дуб, был угрюмым, но в глазах так же мелькал веселый блеск.

— Идиоты! — громко прошипел сквозь зубы передний пассажир. — Какого лешего вы раскричались? Здесь лес кругом!

— Вано, отвали, а? — весельчак скривил обиженную рожу. — Макс, ты даже не представляешь, что мы с Якутом там нашли.

— Сколько раз тебе говорить, не называй меня "Вано"... Я — Иван, мать твою! Ваня, если тебе угодно! Но никакой я тебе не Вано!

Водитель, которого весельчак назвал Максом, успокаивающе положил руку на плечо Ивана и спокойно произнес:

— Антон, Иван прав. Кажется, вы с Якутом немного забылись.

Антон и Якут виновато потупили взгляды, напоминая при этом детей, которых застали за каким-то хулиганством. Иван довольно ухмыльнулся, смахнув рукой капли пота, покрывшие его лоб.

— Напомните мне наше первое правило? — продолжил Макс, обращаясь к провинившимся.

— Днем разговаривать только при необходимости и как можно тише, — пробубнил Антон и сразу добавил: — Макс, прости нас. Просто мы нашли кое-что, что тебе обязательно понравится.

— Я вас не виню. Я лишь напоминаю, что от невыполнения наших правил, мы все рискуем не дожить до конца сегодняшнего дня. И так будет до тех пор, пока мир снова не станет прежним.

— Этого никогда не произойдет, — с наивной печалью в глазах прохрипел Якут.

Макс посмотрел на этого огромного человека, чуть улыбнулся, затем обвел взглядом остальных и дружелюбно сказал:

— Это мы еще посмотрим! Давайте показывайте, чего вы там нашли.

* * *

*

Антон и Якут выполняли роль чистильщиков. В их обязанности входила зачистка места, в котором группа решала оставаться на какое-то время. Под зачисткой подразумевалась разведка каждого уголка прилегающей территории и каждой комнаты близлежащих помещений. Обойти, осмотреть, оценить вероятность возможного нападения, обозначить лучшее место для караула, и, конечно же, убить всех гнилых.

Макс был водителем группы, и, по совместительству, механиком. Остальные слабо разбирались в технике, в том числе в автомобилях. Однако главной его обязанностью был выбор дороги, по которой группа продолжала движение, и мест, в которых группа останавливалась на ночлежку, или недолгую остановку. Его называли проводником, ибо он был единственным более-менее местным в этих краях. И никто с ним никогда не спорил, уже не раз убедившись в том, что его чутье редко когда подводило, и во многом, именно благодаря Максу, их путь казался не таким тяжелым, как это было раньше, до формирования группы.