Путь

Свет пронзает тень, как мой взгляд твои глаза.

Ночь сменяет день, я просыпаюсь, помня тебя.

Группа The Korea, песня "Для тебя"

24 июня

Новосибирская область

где-то недалеко от поселка Мочище

Все началось совсем не так, как это изображали в фильмах и писали в книгах. Мы привыкли к тому, что данный процесс должен проистекать очень быстро. Вот только вчера что-то пошло не так, чей-то эксперимент вышел из-под контроля, или где-то далеко упал метеорит из неведомых космических глубин, как уже сегодня весь мир изменился до неузнаваемости, и население планеты в один миг сократилось в тысячи раз. Так нам рассказывал Голливуд, такой ход событий писатели-фантасты выкладывали на страницах своих произведений. Поэтому, когда это случилось на самом деле, в реальном мире, многие на протяжении нескольких недель продолжали спокойно заниматься своими делами, ни о чем не подозревая. Чего уж там, даже самые уважаемые газеты и телеканалы упорно не хотели принимать очевидное и убеждали человечество в том, что все было в порядке, и угрозы жизни большей части населения планеты нет и быть не может.

Это было самое огромное заблуждение за всю историю нашей цивилизации. Ни одно другое заблуждение не может с ним сравниться. Ни вера в плоскую Землю, ни всевозможные религии, которые, впрочем, рассыпались в прах раньше, чем мир погрузился в пучину ужаса и смерти.

За свою не слишком долгую жизнь я ни разу не вел свой дневник. Не вел дневник, будучи ребенком, ибо считал это занятие исключительно девчачьим. Не вел дневник, став постарше, ибо был уверен, что уже вырос из розового возраста слащавого детства. Я даже не имел собственной странички в Живом Журнале, который за последние годы смог кому-то полноценно заменить СМИ, а кому-то бесчисленные книги с рецептами, на производство которых уходило леса больше, чем на дешевые бульварные детективы. Не хотел я вести дневник и сейчас. Но, как видишь, мой дорогой читатель, кем бы ты ни был, я все-таки взялся за это дело. Я не могу однозначно сказать, для чего пишу эти строки. Если я скажу, что хочу таким образом запечатлеть все, что происходит вокруг в это неспокойное время, то ты обвинишь меня в излишнем пафосе и ответишь, что сам видел все то же самое своими глазами. Я могу предположить, что пишу для себя, чтобы куда-то выплескивать накопившиеся эмоции, поделиться всем, что меня беспокоит, с тобой, невидимый читатель. Но боюсь, такой ответ тебе понравится еще меньше предыдущего. В прочем, какая разница? Я не обязан перед тобой оправдываться и что-то выдумывать. Я пишу эти строки и очень надеюсь на две вещи: на то, что это далеко не последние слова, которые будут мною написаны; и на то, что хоть кто-нибудь их прочитает. Ты, может быть, мой современник и, в таком случае, скорее всего уже через несколько мгновений бросишь читать этот бред, потому что у тебя есть куда более важные дела, а из моей писанины тебе действительно не выудить ничего полезного, можешь мне поверить. Если же ты — некто из более далекого будущего, то я сейчас переворачиваюсь в своем гробу (хотя, более вероятно, что в лучшем случае меня просто закопают в землю) от счастья, ведь данные бумажки наверняка станут весьма значимым и ценным историческим документом. Вряд ли, конечно, но кто мне запретит тешить себя такими мыслями?

Наверное, я тебя утомил, мой читатель, своими бездарными и бесполезными рассуждениями, но в последнее время, мыслей в голове накапливается огромное количество, а рядом не всегда есть кто-то, с кем я могу себе позволить ими поделиться. С тобой я могу поделиться чем угодно, и в этом твое превосходство надо всеми, с кем мне пришлось встретиться с того дня, как это случилось. Но я обещаю тебе, что очень буду стараться больше писать по существу и описывать события и людей, а не свои дурацкие мысли. Пожалуй, с этого я и продолжу свой дневник.

Сейчас около двух-трех часов ночи, 24 июня 2029 года. Прошел ровно один год и восемь дней с того момента, как все началось. У меня нет часов, как и календаря. Время я определяю по луне, солнцу и своему внутреннему биоритму, который за последние месяцы стал куда точнее, чем раньше. Числа я считаю в уме, как и дни недели. Если не ошибаюсь, сейчас воскресение — день, название которого в сложившихся обстоятельствах звучит иронично и оскорбительно. Теперь воскрешать может не только Бог. Вот только в отличие от Бога, современная версия воскрешения в буквальном смысле погубила наш мир.

Меня зовут Максим. Фамилия вряд ли будет иметь для тебя смысл, кем бы ты ни был, мой читатель, но отец подарил мне при рождении фамилию Зенкевич. Я не буду рассказывать о своей прошлой жизни, чем я занимался, чем увлекался, кого любил... Хотя о последнем в последнее время мне приходится думать все чаще.

Это не мемуары и не ностальгические воспоминания, и уж тем более не автобиография. Как я уже говорил выше, перед тобой, дорогой читатель, дневник. И я буду стараться максимально точно описывать те события, которые сопровождают меня ежедневно на протяжении моего путешествия. Да и к чему все эти лишние воспоминания о том, что было раньше, до того, как это случилось? Это прошлое. Это такой мир, каким мы его знали, и каким он уже не будет никогда. Наступила новая, не побоюсь этого слова, эпоха, новая эра человеческой цивилизации и планеты Земля. И сейчас я уже очень сомневаюсь, что она закончится благоприятно. Да, пожалуй, я больше чем уверен в том, что эта эпоха станет последней эпохой разумного человека на этой планете. Уж не знаю, кто в этом виноват, и причастны ли людские руки к тому, что произошло... Но конец света уже наступил. И я не знаю, есть ли хоть что-то радостное в том, что я продолжаю дышать и могу писать эти строки. Не было ни одного прожитого дня с того момента, чтобы я не позавидовал тем, кто уже никогда не сможет ходить по этой земле. Хотя ходить они, как раз-таки смогут. Нынче чтобы уметь ходить, не обязательно дышать.

1

Они ехали по небольшому узкому мосту. Внизу неторопливо текли воды молчаливой Оби. Молчали и все четверо, сидящие в белом Солярисе: водитель и трое пассажиров. В дневное время суток разговор был слишком дорогим и опасным удовольствием. Любое проявление невнимательности, любая оплошность — и можно было лишиться жизни в считанные мгновения.

Они были вместе. Не так долго, чтобы считать себя друзьями, но достаточно для того, чтобы доверять друг другу. Доверять так, как ни один из них никому не доверял в прошлом, когда мир был совершенно другим. То было истинное доверие, о котором не суждено было узнать большей части населения планеты.

Они молчали, и это совместное молчание было красноречивее любых пустых слов, которые они могли произнести. Водитель внимательно смотрел на дорогу, постоянно выкручивая руль, чтобы объехать очередное препятствие в виде останков автомобилей или гор всевозможного хлама, непонятно как оказавшегося на проезжей части. Остальные смотрели по сторонам, каждый в своем направлении, дабы не пропустить что-то важное, что могло бы им хоть как-то помочь в их пути, либо то, что могло показаться угрозой их жизням.

Мост хорошо сохранился. Он крепко стоял над рекой, и единственным напоминанием о том, что по нему уже давно никто не ездил, были кучи мусора и листья, лениво порхающие над асфальтом от легких порывов ветра. Тот, что сидел на переднем пассажирском сиденье с развернутой картой в руках, пробормотал: "Северный мост". Водитель взволнованно сглотнул, остальные не обратили на это название никакого внимания.

Несмотря на раннее утро, стояла жаркая солнечная погода. Все четверо изнывали от духоты, обливаясь потом, однако все окна были плотно закрыты, и свежий воздух поступал только через систему вентиляции автомобиля. Использование кондиционера в сложившихся в мире обстоятельствах воспринималось как самое настоящее кощунство. С каждым днем находить бензин становилось все тяжелее. Несмотря на почти невыносимую жару в салоне и беспощадное солнце, буквально поджаривающее сидящих в машине сквозь стекла своими обжигающими лучами, никто не нарушал тишину жалобами или просьбами открыть окна. Воду пили редко, маленькими глотками. Она не была дефицитом, как топливо, однако каждый лишний глоток увеличивал вероятность остановки для справления нужды, что расценивалось как лишний ненужный риск. Они привыкли к таким трудностям, и не могли себе позволить даже малейших слабостей. По крайней мере, днем.

Мост закончился, и автомобиль продолжил движение по прямой дороге. По правой стороне среди деревьев, за дорожным ограждением проглядывались небольшие домики. На ближнем к дороге виднелась вывеска какого-то отеля. Дальше по обеим сторонам от узкой полоски асфальта двумя высокими стенами стоял сосново-березовый лес. Они проехали немного покосившийся указатель "КЕМЕРОВО 286", и дорога пошла направо плавным изгибом. Хлама стало попадаться заметно меньше, как и брошенных на дороге или обочинах автомобилей.

Через пару минут они оказались перед перекрестком. Единственный целый указатель говорил о том, что дорога налево вела в Пашино. Информация эта была заляпана в чьей-то крови и присохших кусочках чего-то более плотного, напоминавшего человеческий мозг. В траве прямо под указателем лежало тело. Солярис остановился, и водитель заглянул в карту, которую держал пассажир. Он молча ткнул пальцем в место чуть южнее моста, и остальные чуть заметно кивнули в знак согласия с ним. На самом деле, они понятия не имели, куда указал их водитель, но опыт подсказывал им, что лучше всегда с ним соглашаться. Во всяком случае, когда речь шла о направлении их дальнейшего движения.

Автомобиль свернул направо, съехав на грунтовую дорогу, и все увидели на столбе еле заметную табличку "ГОСТИННИЦА". Узенькая грунтовка по большей части находилась в тени от нависших над нею деревьев, и у каждого сидящего в машине по спине пробежал холодок. Несмотря на убийственную духоту, пропитавшую каждую пору их кожи. Это чувство было им уже до боли знакомым. Они даже придумали для него название: "потный страх". Один из задних пассажиров нервно хохотнул.

* * *

*

— Посмотри-ка, это же тот самый мост, по которому мы ехали утром!

— Да... Как рукой подать.

Двое, водитель Соляриса и передний пассажир, стояли на небольшой возвышенности, облокотившись на перила. Внизу протекала Обь, а по правой стороне тянулась длинная и прямая полоска дороги, проходящей над водой через всю реку.

Северный мост оказался совсем рядом. Чтобы оказаться в отеле, им пришлось сделать значительный крюк. Дорога заняла немного времени, даже с учетом двух не очень приятных встреч. Было уже за полдень, и жара стала еще невыносимее, хотя после убийственно горячего воздуха салона автомобиля, температура на улице казалась куда комфортнее. Легкий ветерок дразнил короткими мгновениями еле заметной прохлады, а сосны и березы отбрасывали спасительные тени.

— Надолго мы здесь? — спросил пассажир, глядя куда-то вдаль.

Водитель ответил не сразу.

— Отель почти не тронут, — спокойно произнес он. — Такой удачи у нас не было уже несколько месяцев.

— То есть мы задержимся?

— Думаю, пару дней можно расслабиться. Мы все измучились и устали, нам нужно отдохнуть. Неизвестно, когда нам еще выпадет такой шанс. Здесь есть баня, не помешало бы всем помыться.

Пассажир зачем-то понюхал у себя под мышкой, тряхнув непослушной рыжей шевелюрой на голове, и брезгливо поморщился.

— Пожалуй, ты прав, — сказа он и улыбнулся. — Сегодня вечером меня вряд ли ждет свидание с прекрасной молоденькой девушкой, но ведь вы, мужики, в один прекрасный миг не вытерпите мою вонь и выкинете мое грязное тело из машины.

Водитель чуть заметно улыбнулся, но пассажир увидел эту улыбку в его глазах и в тайне порадовался, что ему удалось хоть немного развеселить их молчаливого проводника.

— Макс!

Крик раздался откуда-то за их спинами, и оба резко развернулись, схватившись кто за нож, кто за пистолет.

— Мы все! Теперь, кроме нас здесь никого нет.

К ним быстрым шагом шли оба задних пассажира. У каждого в руках по большому кинжалу, а за плечом — автоматы Калашникова. Один из них, который кричал, весело и довольно улыбался. Он был лысым и с коренастой фигурой. Второй, с узкими глазами, черными, как смоль, волосами, широкий, как дуб, был угрюмым, но в глазах так же мелькал веселый блеск.

— Идиоты! — громко прошипел сквозь зубы передний пассажир. — Какого лешего вы раскричались? Здесь лес кругом!

— Вано, отвали, а? — весельчак скривил обиженную рожу. — Макс, ты даже не представляешь, что мы с Якутом там нашли.

— Сколько раз тебе говорить, не называй меня "Вано"... Я — Иван, мать твою! Ваня, если тебе угодно! Но никакой я тебе не Вано!

Водитель, которого весельчак назвал Максом, успокаивающе положил руку на плечо Ивана и спокойно произнес:

— Антон, Иван прав. Кажется, вы с Якутом немного забылись.

Антон и Якут виновато потупили взгляды, напоминая при этом детей, которых застали за каким-то хулиганством. Иван довольно ухмыльнулся, смахнув рукой капли пота, покрывшие его лоб.

— Напомните мне наше первое правило? — продолжил Макс, обращаясь к провинившимся.

— Днем разговаривать только при необходимости и как можно тише, — пробубнил Антон и сразу добавил: — Макс, прости нас. Просто мы нашли кое-что, что тебе обязательно понравится.

— Я вас не виню. Я лишь напоминаю, что от невыполнения наших правил, мы все рискуем не дожить до конца сегодняшнего дня. И так будет до тех пор, пока мир снова не станет прежним.

— Этого никогда не произойдет, — с наивной печалью в глазах прохрипел Якут.

Макс посмотрел на этого огромного человека, чуть улыбнулся, затем обвел взглядом остальных и дружелюбно сказал:

— Это мы еще посмотрим! Давайте показывайте, чего вы там нашли.

* * *

*

Антон и Якут выполняли роль чистильщиков. В их обязанности входила зачистка места, в котором группа решала оставаться на какое-то время. Под зачисткой подразумевалась разведка каждого уголка прилегающей территории и каждой комнаты близлежащих помещений. Обойти, осмотреть, оценить вероятность возможного нападения, обозначить лучшее место для караула, и, конечно же, убить всех гнилых.

Макс был водителем группы, и, по совместительству, механиком. Остальные слабо разбирались в технике, в том числе в автомобилях. Однако главной его обязанностью был выбор дороги, по которой группа продолжала движение, и мест, в которых группа останавливалась на ночлежку, или недолгую остановку. Его называли проводником, ибо он был единственным более-менее местным в этих краях. И никто с ним никогда не спорил, уже не раз убедившись в том, что его чутье редко когда подводило, и во многом, именно благодаря Максу, их путь казался не таким тяжелым, как это было раньше, до формирования группы.

Иван был самым младшим членом группы. В основном он помогал Максу, выполнял его самые разные поручения, и вообще был способен практически на любой вид деятельности. Он обладал невероятной ловкостью, сильными руками и острым умом. Более того, он был единственным, кто хоть как-то разбирался в медицине. Иван был на третьем курсе медицинского колледжа, когда все началось. Его любили все, и заботились, как о собственном сыне, или младшем брате.

Их было четверо, и все они были очень разными. Объединяло их лишь одно — путь, которым они передвигались по земле, выжженной тем хаосом, что царил вокруг. Путь, который должен был привести их в одну точку.

* * *

*

— Господь всемогущий!

Иван, из чьих уст вырвалось имя Господа, отбежал в сторону и выблевал весь свой завтрак, который, как ему казалось, уже должен был полностью перевариться. За месяцы своего пути они насмотрелись на разные ужасные и очень неприятные вещи, и этот парень остался единственным, кто так и не смог привыкнуть к виду изъеденных изнутри трупов.

Антон и Якут привели остальных на продуктовый склад, что располагался в административном корпусе отеля, недалеко от столовой. На входе валялись с полтора десятка трупов, большинство из которых были буквально разорваны на куски. В воздухе стоял тошнотворный кисло-сладкий смрад гниения и разложения. Судя по всему, большинство трупов лежали здесь еще задолго до их прихода, но были среди них и совсем свежие.

— Вы только посмотрите... — прошептал Антон, указывая вперед.

Макс направил луч фонарика в глубину склада, и они увидели десятки полок с банками и мешками. Пара полок оказались перевернутыми, банки и мешки были разбросаны по помещению. Вся группа, за исключением Ивана, который остался за дверью, прошла к полкам. Ноги прилипали к липкому полу, стеклянные осколки хрустели под подошвами ботинок. К трупному запаху прибавилась вонь тухлой еды. Воздух был спертым, но гораздо прохладнее, чем на улице. На покрытых пылью полках стояли такие же пыльные жестяные банки и банки из стекла. На этикетках были написаны названия консервов. С некоторых приходилось смахивать пыль, чтобы прочитать. Попадались и такие, на которых надписи со временем стали нечитаемыми.

Улов оказался действительно невероятным. Такого количества неиспорченной пищи, они еще не находили за все время их совместного странствия. Среди консервов были рыбные и мясные, а также всевозможные фрукты, ягоды и варенья. В мешках содержались крупы, макароны и сухие завтраки. Чуть дальше, у дальней стены стояли полки, до верху заполненные бутылками и толстыми банками, среди которых были соки (явно испорченные), лимонады, чистая и минеральная вода.

— Вот оно, — зачарованно произнес Антон, указывая лучом фонарика на полку в правом углу склада.

Нетронутые бутылки с вином, коньяком, виски, водкой и другими спиртными напитками ровными рядами выстроились на шести ярусах деревянной полки.

Макс нервно сглотнул, будто испугавшись того, что увидел. Он и до этого не раз натыкался на небольшие запасы алкоголя в брошенных магазинах или домах. Тогда он держал себя в руках, и одним из его правил выживания было "Не пить, всегда оставаться трезвым". Но сейчас перед ним сверкали в искусственном свете фонаря бутылки с отменными дорогими напитками, способными на долгое время унести сознание куда-нибудь подальше от того безумия, в котором им приходилось жить последний год. Удержаться было невозможно.

* * *

*

Оранжевые отблески пламени дрожали на их лицах, образуя причудливую игру света и теней. Вокруг стояла кромешная темнота. Мертвую тишину нарушал лишь треск горящего дерева да редкое стрекотание сверчков, вечно страдающих бессонницей.

Они втроем сидели у костра. Якут дежурил этой ночью, и им приходилось верить в то, что он не подведет. Ночные вахты они несли по очереди, кроме Макса, которому нельзя было садиться за руль после бессонной ночи. Вокруг валялись с десяток опустошенных консервных банок. После жаркой бани, ужин у огня показался в разы слаще, чем обычно.

Иван молча подбросил в огонь пару деревяшек и, порывшись в карманах, извлек оттуда маленький прозрачный пакетик.

— Кто-нибудь хочет? — спросил он с хитрой улыбкой на лице.

— Что это там у тебя? — язык Антона сильно заплетался, он один уже почти прикончил бутылку с ромом.

— Нашел в одном из номеров, под подушкой. Черт, я так давно не курил этой дряни!

Макс угрюмо уставился на пакет, наполненный какой-то сухой травой. Ленивым движением руки он поднес ко рту бутылку коньяка и сделал большой глоток, ни капли при этом не поморщившись. В отличие от Антона, пил он медленнее, бутылка была опустошена лишь на половину. Макс достал из кармана пачку "Мальборо", достал сигарету и вставил в зубы. Секунд пятнадцать он сомневался, но в итоге все же закурил. Первая затяжка показалась самой сладкой затяжкой в его жизни. Закрыв глаза от наслаждения, он выпустил дым через нос и, почесав густую бороду, сказал:

— До сегодняшнего дня я не курил семь лет. Вообще ничего. Семь гребаных, мать их, лет.

— А я курил всего пару раз за всю ж-жизь... — пробормотал Антон, громко икнул, и улыбнулся.

— Сигареты я никогда не курил, — сказал Иван, аккуратно заворачивая траву в самокрутку. — А с этим дерьмом мы в общаге частенько баловались. Это почти как алкоголь, только намного необычнее и без похмелья. Даю вам время передумать.

Макс сделал очередной глоток коньяка, бросил недокуренную сигарету в огонь и весело сказал:

— А давай, черт побери! О чем сейчас заботиться? О здоровье? Да может оно и к лучшему будет сдохнуть где-нибудь побыстрее, чем вот так вот жить, как жук, случайно оказавшийся в муравейнике.

Антон с Иваном опасливо переглянулись. Они привыкли к другому Максу: молчаливому, рассудительному и оптимистично настроенному в любой самой сложной ситуации. За все время их путешествия, они еще ни разу не слышали, чтобы он жаловался или терял надежду. Его слова напугали их не меньше, чем мог напугать неожиданно выскочивший из темноты гнилой. Увидев их лица, Макс попытался сдержать смех, но вскоре расхохотался так громко, что откуда-то издалека раздался обеспокоенный голос Якута:

— Эй, вы чего там, совсем с ума посходили?

На этот раз прыснул Иван, догадавшись, что Макс просто валял дурака. Антон по-прежнему сомневался и не мог для себя решить, была ли это шутка, или нет. Макс взял протянутую Иваном самокрутку, быстро раскурил и, надолго задержав дурманящий дым в легких, выпустил горячие белые клубы в прохладный ночной воздух. Затем он передал эстафету Ивану, который не рассчитал свои силы и зашелся в приступе сухого кашля, продирающего горло до слез. Антон смотрел на все это действо затуманенным взором, открыл рот, чтобы что-то сказать, как вдруг почти пустая бутылка выпала из его рук на землю, а сам он резко завалился на бок, после чего ночную тишину пронзил громкий храп. Макс с Иваном закатились неудержимым смехом, в котором больше было глупости, чем искреннего веселья. Трава попалась хорошая, эффект оказался практически моментальным.

Какое-то время Якут со своего наблюдательного пункта на крыше высокой беседки слышал только непрекращающийся безумный смех.

— Психи, мать их, — пробормотал он и потеплее укутался в свою куртку, ощущая нарастающий холод сибирского лета. Трудно было представить, что не так давно они изнывали от жары и зноя.

Примерно через час смех утих, и до Якута стал доносится тихий гул двух спокойных голосов, под который очень сильно захотелось вздремнуть. Чтобы случайно не вырубиться и не подвергнуть остальных опасности, он слез с крыши и, вытащив из-за пояса огромных размеров кинжал, отправился на обход.

— Я ведь не соврал, — сухо произнес Макс, шевеля веткой дотлевающие головешки.

Недопитая бутылка коньяка стояла рядом на земле. Антон лежал, как мертвый, и только притихший, но равномерный храп напоминал о том, что он был еще жив. Иван, постелив какую-то тряпку, сидел задом на земле, спиной прислонившись к широкому бревну, на котором сидел до этого. Глаза его были закрыты, но он не спал, и спать не собирался.

— Не соврал о чем? — тихо спросил он, не открывая глаз.

— О том, что не курил уже лет семь.

— Травку, или вообще?

— Вообще. Я начал курить с семнадцати лет, начав учиться в университете.

— Как так получилось?

— Даже не знаю... Многие друзья и знакомые из моего нового круга общения курили, и началось все с курения "за компанию". То есть мне не особо нравилось, но казалось, что с сигаретой было проще поддержать беседу и настроиться на волну собеседника.

— Извини, Макс, но звучит, как бред.

— Согласен, бред, — Макс протянул руку к бутылке, ненадолго замер и отдернул ее, как от чего-то опасного. — Но так казалось.

— И как же случилось, что ты начал курить постоянно?

— Это еще больший бред...

— Мне интересно.

Макс взглянул на умиротворенное лицо Ивана. Его огненно-рыжие волосы в свете догорающего костра казались ослепительно желтыми, чуть ли не белыми. Щеки и нос были покрыты веснушками, и, несмотря на обтянутые скулы и какую-то подростковую худобу, выглядел он в тот момент счастливым и спокойным. В последнее время, мало кто из них мог себе такое позволить.

— Через какое-то время мне стало неудобно, что я постоянно стреляю сигареты у других. И я стал покупать свои.

Иван негромко усмехнулся.

— У меня не было прямой зависимости от курева. Я курил с друзьями, но дома, один или с семьей, я спокойно существовал без единой сигареты. Я мог неделями не курить, будучи где-нибудь далеко от курящих компаний. Пачка сигарет могла лежать в моем кармане так долго, что она превращалась в помятый и пропитанный потом комок бумаги с рваными сигаретами внутри.

— Ты так и не закурил? — спросил Иван и шумно зевнул, поглубже укутавшись в свою куртку.

Ночной воздух пропитался лесной прохладой и свежестью.

— Если бы, — вздохнул Макс и тоже поежился от внезапно накатившего холода. — Несколько лет я так и курил — только в компании. Однако со временем мой организм не выдержал, и я уже по-настоящему пристрастился. Я все так же мог не курить, находясь один дома, но пачка стала разлетаться гораздо быстрее. Я курил, ожидая автобус на остановке, курил, идя вечером домой по пустынным улицам, курил, когда чувствовал усталость или боль. Сигареты стали моими новыми друзьями. Они помогали мне в трудные минуты. Казалось, крепкая затяжка мгновенно успокаивала нервы... Как же глуп я был тогда.

— И как же тебе удалось бросить? — сквозь дремоту поинтересовался Иван.

Макс сделал небольшой глоток из бутылки и закурил новую сигарету.

— Первый раз я бросил, заканчивая универ. Просто в один день перестал курить. Было тяжело, но не так, как могло показаться. Наверное, у меня все-таки никогда не было глубокой физической зависимости. Моя страсть к сигаретам была скорее психологической. Я не курил, наверное, с полгода. А потом меня забрали в армию.

— И ты снова закурил, — не спросил, а утвердил Иван.

— Именно. Про армию можно рассказать отдельную историю, но факт остается фактом — не курить в армии практически невозможно. Это одно из немногих удовольствий, которые можно получить, находясь вдали от дома и близких людей за стенами с колючей проволокой. Весь год я непрерывно курил. Не всегда было легко достать сигареты, но мы умудрялись курить одну на пятерых, и не особо церемонились, покупая самую дешевую отраву.

— Наверное, мне этого не понять, — сказал Иван.

Он не служил в армии, и Макс это знал. Поэтому каждый раз он с удовольствием делился с ним историями со службы.

— Мне тоже не понять, — произнес Макс. — Думаю, спроси нас тогда, или сейчас, зачем мы столько курили, будучи в армии, мало кто сможет ответить что-нибудь вразумительное. Казалось, что сигареты делали службу легче. И даже спустя столько лет, я в этом не сомневаюсь. Хотя адекватного объяснения найти не могу.

— И долго ты курил после армии?

Макс помолчал с минуту, и, сделав затяжку "Мальборо", выпустил в темноту густой дым, после чего ответил:

— Я бросил практически сразу после того, как вернулся домой. И это доказало отсутствие физической зависимости у моего организма. Бросить тогда было гораздо легче, чем в первый раз. Тяга к табаку исчезла мгновенно.

— С тех пор ты не курил до сегодняшнего дня?

Макс взглянул на Ивана, который клевал носом и разговаривал с ним, борясь с собой, чтобы не уснуть. Сытный ужин, тепло огня и выкуренная травка настолько расслабили его организм, что сон буквально поглощал его с головой, несмотря на резко похолодевший воздух. Макс по-доброму улыбнулся, бросил бычок в догорающий костер, и еле слышно сказал:

— Спустя три года, я вновь закурил... Но в тот раз я не ограничился сигаретами и пристрастился к бутылке.

Он поднес бутылку к губам, но, задумавшись, опустил обратно. Выпито было две трети коньяка. Антон беспокойно ворочался во сне. Иван спал беззвучно, его живот медленно поднимался и опускался в такт умиротворенному дыханию. Где-то недалеко раздался звук чиркающей зажигалки — Якут прикуривал сигарету.

Мир изменился. Каждая секунда жизни таила в себе опасность. Каждая прожитая минута ценилась выше любых драгоценностей планеты. Каждый день мог оказаться последним. Для Макса же последний день уже давно наступил. Его мир изменился еще раньше.

Он судорожно поднял бутылку и, присосавшись к горлышку губами, залпом выпил оставшуюся треть коньяка.

* * *

*

Макс проснулся от громких криков. Что-то кричал Якут. К его голосу добавились крики Антона и Ивана. Где-то на подсознании он понимал: что-то стряслось. Перед опухшими глазами все расплывалось в какую-то размытую картинку. Раздались выстрелы. Запахло порохом. В голове, в такт сердцу, пульсировали болезненные толчки. Во рту стоял отвратительный вкус желчи, перемешанный с табаком. Накатил резкий приступ тошноты, и его тело буквально согнуло пополам в рвотных конвульсиях. Под аккомпанемент криков, Макс выблевал большую часть вчерашнего ужина, после чего сознание и взгляд стали постепенно проясняться. Первое, что он увидел, была собственная кофта, заляпанная в свежей рвоте. Затем глаза болезненно поднялись вверх, и взгляду предстала картина самого настоящего безумия. Метрах в пятидесяти впереди стоял Якут, который, выкрикивая проклятия, строчил куда-то из своего автомата. Антон бегал из стороны в сторону, вокруг Якута, и обстреливал местность в трех направлениях. Иван стрелял из своего пистолета, спрятавшись за то самое поваленное дерево, около которого он уснул прошлой ночью. Шум стоял оглушительный.

Их было с полсотни, а то и больше. Они медленно брели под пули, которые их не очень успешно останавливали. Кто-то двигался довольно шустро. Те, кто был повален обстрелом на землю, ползли по траве, преодолевая кусты и прочие препятствия. Из прогнивших насквозь глоток доносились отчаянные хрипы ненависти и отчаяния.

— Макс! Ты, блядь, где? — завопил Иван, меняя магазин пистолета. — Мы же подохнем тут все!

Макс пошатываясь поднялся на ноги, достал из-за пазухи свой "Грач" и подбежал к Ивану.

— Сколько? — прохрипел Макс, присев за дерево.

— А ты не видишь? — злобно прокричал Иван. — Дохера! Я не знаю... Шестьдесят, сто? Мочи их! Они подбираются!

Макс прицелился в голову одному из нападавших, но, не успев нажать на курок, тут же согнулся в очередном приступе рвоты.

— Совсем сдурел? — ошалел Иван.

Он не привык видеть негласного командира своей группы в таком состоянии. Обычно Макс сам подстегивал его и помогал в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Но в тот момент, пользы от него было не больше, чем от бревна, за которым они прятались.

Бойня продолжалась минут десять, не больше, однако для них прошла целая вечность. Когда гнилые как-то случайно скучковались у маленькой бани, Антон метко бросил в их сторону гранату. Раздался громкий хлопок, и во все стороны полетели куски одежды и разорванные части мертвых тел, частично повисающих на ветках деревьев. Антон злорадно захохотал и продолжить стрелять в тех, кто еще мог шевелиться.

Наконец, все резко закончилось. Выстрелы прекратились, и Якут с Антоном медленно пошли добивать кинжалами оставшихся гнилых.

Иван тяжело выдохнул и повернулся с корчившемуся на земле Максу. Тот передыхал после только что закончившегося приступа тошноты. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, в покрасневших глазах стояли слезы. В бороде застряли кусочки рвоты. Жалкое зрелище... Иван отвернулся, и услышал за спиной хриплый голос Макса:

— Простите меня...

Антон и Якут вернулись довольными, вытирая окровавленные кинжалы об одежду. Увидев Макса, они замерли и вопросительно взглянули на Ивана. Тот пожал плечами и сказал:

— Видимо мы тут задержимся еще на денек.

Антон, который всегда недолюбливал этого заносчивого рыжего парнишку, понимающе кивнул, еще раз бросил быстрый взгляд на мучающегося Макса, после чего вместе с Якутом направился патрулировать границу отеля.

25 июня

Новосибирская область

где-то недалеко от поселка Мочище

Вчера мы решили заехать в гостиницу, и не прогадали. Территория оказалась почти нетронутой. В номерах мы нашли немало полезных вещей, включая одежду, инструменты и автомобильные принадлежности. Так же нами был обнаружен большой продуктовый склад, полки которого плотно забиты долгохранящимися продуктами и... и выпивкой.

То, что произошло сегодня утром, характеризует меня с не лучшей стороны. Мне давно не было так стыдно. Прошлой ночью я рассказывал Ивану, как несколько раз бросал курить, и не успел поведать о своем пристрастии к алкоголю, как он уснул. Я допил бутылку коньяка и откупорил следующую. В момент, когда я в беспамятстве погрузился в сон, в моем организме перетекало около двух литров сорокаградусной жидкости. В процессе я так же выкурил полторы пачки сигарет. Не удивительно, что наутро мне было так плохо.

Меня полоскало с такой силой, что мышцы живота стало сводить от тугой боли, челюсть онемела, а в желудке, казалось, не осталось даже самой малости желчи, не говоря уже о тех консервах, что были съедены накануне. Все бы ничего, если бы в тот момент на нас не напали гнилые. После бойни мы насчитали не меньше семидесяти трупов. Нам удалось удержать свою позицию и остаться в живых, благо, что патронов мы накопили предостаточно. Но я подвел своих ребят... Приступы тошноты помешали мне принять участие в отстреливании нападавших. В итоге моя помощь не потребовалась, но я подвел их как лидер, как тот, кого они привыкли слушать на протяжении последних нескольких месяцев, кому они научились доверять. Кто знает, если бы гнилых оказалось гораздо больше, или нам не хватило бы патронов, чем бы обернулась для нас эта бойня? Не сомневаюсь, что мои ребята обязательно что-нибудь бы придумали и выкрутились из любого опасного положения, но они морально ждали моей поддержки в любом ее проявлении. Я же, как последний алкаш, провалялся все время на земле, орошая траву отвратительными рвотными массами. Теперь я не знаю, как смотреть им в глаза.

Сейчас вечер, солнце скрылось за деревьями, сумерки постепенно перевоплощаются в ночь. Я проспал весь день, и проснулся лишь пару часов назад. Антон дежурит, Якут спит,, а Иван куда-то ушел, никому не сообщив куда и надолго ли. Я сижу в одном из номеров и пишу эти строки, сгорая от стыда. Казалось бы, что такого? Мир перевернулся вверх дном, а я переживаю о том, что подумают те, кого я знаю меньше года, о моем поступке. Аж самому противно, честное слово. А может, и правда не стоит так об этом беспокоиться? Не сегодня-завтра, я могу потерять любого из этих троих, и будет лучше, если эта потеря окажется не слишком болезненной.

Мы привыкаем к тем, кто нас окружает. И чем лучше человек, тем быстрее возникает привычка. Затем мы боимся их потерять. И когда кто-нибудь уходит из жизни, нам становится их жалко. Но если вдуматься, мы боимся не потерять кого-то. Мы боимся остаться одни. И жалеем не тех, кто уходит, а жалеем себя, ощущая внутри пустоту от потери чего-то значимого. Как ни крути, а каждый из нас — эгоист, в той или иной мере.

Будет лучше, если я постараюсь думать об этом как можно меньше. В том мире, в котором мы сейчас оказались, совесть и мораль — это последнее, что должно нас волновать. Ни в коем случае нельзя полностью прятать их внутри себя, но и зацикливаться на этих глупых переживаниях будет большой ошибкой. Как я уже говорил, каждая минута может оказаться для нас последней. И каждая эмоция увеличивает шанс наступления этой минуты в несколько раз.

Черт! Вряд ли тебе, мой дорогой читатель, хоть немного интересно читать этот бред. Уж я-то знаю, что тебя интересуют голые факты и те события, что происходят с нами в эти дни. Хотя кого я обманываю...

Утром мы отправляемся дальше.

С этого момента я снова бросаю пить.

13