Мустьерские этюды

Темная безлунная ночь накрыла землю, горы, море, города и поселки. В мире остался только заботливо взлелеянный людскими руками костер посреди пустынного плато и божественно прекрасное перемигивание космической иллюминации над ним. Млечный Путь мелким бисером просыпался между фонариками звезд.

В семи разнокалиберных кружках остывал чай с горными травами и дымком. А их владельцы, сидящие у огня, запрокинув головы и забыв обо всем на свете, зачарованно смотрели в невероятно близкое ночное небо.

— Тысячи лет корпускулы света этих звезд блуждали в космической бесконечности, чтобы сейчас, в этот самый момент, попасть в наши глаза и вспыхнуть звёздами, их породившими... — задумчиво произнес Максимыч.

По своему богатому походному опыту он был хорошо знаком с этим невероятным эффектом: казалось бы — ерунда, плато всего на какую-то несчастную тысячу метров ближе к небу, чем привычные города. Но эта микроскопическая в масштабах Вселенной разница в ракурсах весьма существенно меняла картину мира.

— Очень свежая мысль! — ехидно протянул Пашка. — Ты только сейчас до этого додумался?

Вообще-то, Максимыча Павел уважал. Классный мужик, легенда спелеологии. Сколько на его счету открытых пещер, первопрохождений — он уж и сам, наверное, сбился со счету. Пашка особенно гордился тем, что не первый сезон Максимыч берет его в свою группу. Правда, в последнее время сам-то постарел, располнел, стал сдавать позиции. Опыт у него богатый, нюх на открытия феноменальный, а вот пролезть в узкую щель он уже не может. Не удивительно, дядька ведь недавно тридцатник разменял.

Но сейчас Максимыч ужасно раздражал Пашку — слишком явно взялся ухлестывать за Аллочкой. Мог бы подобрать себе кого-нибудь другого. Вон, Маринку хотя бы.

Да и Аллочка хороша, уши развесила. Вот и сейчас — повернулась к Максимычу в пол оборота, запрокинула голову так, чтобы невзначай устроиться у него на плече. А тот и рад стараться — плечико подставляет, аж дышать боится. Тьфу, смотреть противно!

— А ну-ка, Леха, дай гитару. Сбацаем что-нибудь веселенькое! — Пашке остро захотелось поскорее развеять всецело овладевшее коллективом настроение романтической истомы.

Лохматый малахольный Лёха принялся шарить где-то за спиной, перевернул ногой котелок с остатками чая, матюгнулся, обиженно бдзынькнула задетая басовая струна. Наконец, в неровном свете костра появился инструмент.

— Вот блондин, — тихо проворчал Павел. — Что будем петь? — и, не дожидаясь ответа, разудало вжарил: — 'Потеряли мы нахальство, йо-хо-хо, а с нахальством и удачу, йо-хо-хо!'

Немногочисленная публика без особого энтузиазма подхватила:

— 'Ходим-бродим наудачу, йо-хо-хо, за добычей по лесам!'

Аллочка недовольно фыркнула. Максимыч встал и жестом поманил её за собой. Уютный круг у костра разорвался, и в образовавшуюся прореху потянуло ночным холодком.

— 'Ну а как кого прихватим, йо-хо-хо, на меху али на вате, йо-хо-хо, — упрямо продолжил Павел, и громче в темноту: — Женщин сразу мы в кровати, йо-хо-хо, прочих вешаем на сук...'

Из темноты хихикнули.

Кое-как Паша дотянул песню до конца, так и не поймав настоящего куража. Слушатели тоже не завелись. Все сидели, тупо глядя на догорающий огонь. Говорить было не о чем, продолжать концерт не хотелось.

— Павлик, а может, ты споёшь лучше про горы туманные или солнышко лесное? — робко попросила Марина.

— Солнышко будет завтра с утра, — с трудом сдерживая раздражение, ответил Пашка, — А сейчас спатки.

Он поднялся и, бравурно напевая "Спят усталые игрушки", отправился в свою палатку. Завтра и правда ожидается очень трудный и важный день. Пашкин выход — соло на шкуродере.

Когда солнце приласкало самым нежным утренним светом верхушки каменистых холмов, в небольшом лагере спелеологов уже кипела жизнь. Макароны с тушенкой были по-быстрому съедены, снаряжение собрано. В лагере осталась только Аллочка с заметно припухшими губами и покрасневшими от недосыпа глазами — сторожить имущество. Все остальные, включая перепуганную Марину, отправились под землю.

К этому дню экспедиция шла уже два сезона. В прошлом году Максимыч присмотрел одну весьма перспективную щель, забитую глиной и камнями. Весь сезон ушел на раскопки. За тонной вынутой трухи открылась исключительной красоты и первозданности пещера. Но короткая, как показалось сначала. Все рыли носами известняк в поисках продолжения. Одно интересное местечко, забитое глиняным наплывом, взяли на заметку. В том сезоне на его исследование времени уже не хватило. А в этом году под глиняной пробкой экспедиция раскопала вполне пристойный шкуродер. Правда, лаз оказался такой узкий, что протиснуться в него смог бы единственный человек из всей группы.

Раньше Пашка стеснялся своей комплекции. Как его только не дразнили в детстве: Шкилет, Мосол, Шкидло. Бабушка с маниакальным упорством пичкала внука рыбьим жиром и витаминами, чтобы еда лучше усваивалась. Да, видно, не в коня корм — Пашка ел много и с удовольствием, но оставался таким же тонким и звонким. И только попав в спелеоклуб, парень понял, что нашел своё призвание, в котором тощая фигура в сочетании с гибкостью, выносливостью и неприхотливостью не предмет для насмешек, а настоящий дар судьбы.

— Павлик, а тебе не страшно туда лезть? — спросила Марина, опасливо заглядывая в нечеловечески узкую щель шкуродера.

— Чего бояться-то? — удивился Пашка.

Для него непонятны были подобные страхи. Он благоговел перед торжественной академичностью пространств пещер, причудливой изысканностью форм и графичной строгостью цвета. Это был главный кайф его жизни.

Марина помялась и выдала:

— А вдруг там... собака...

Все прыснули. И зачем только Максимыч взял в группу эту курицу?

— Марина, — стараясь не терять самообладания, произнес Пашка, — в эту пещеру даже мышь, даже летучая, за последние лет миллион не смогла бы просочиться.

Всё, хватит этих глупостей. Павел выдохнул и нырнул в шкуродёр.

— Всё океево! — крикнул Паша с той стороны щели.

Из дыры никто не ответил.

'Что они там тихий час утроили, пока я тут корячился?'

— Я выбрался. Начинаю разведку, — сообщил он дыре.

Но не лезть же назад, чтобы разбудить публику и сообщить, что шкуродер пройден успешно. Пожав плечами, Павел двинулся по коридору.

Поначалу он медленно шёл по галерее, внимательно рассматривая убранство пещеры, следил за любой щелочкой, которая могла бы оказаться боковым ответвлением или колодцем. Но вскоре до него донесся странный шум. Будто штормовое море накатывает волны. Может, где-то ниже течет подземная река? Вот это было бы здорово! Редкостная удача!

Шум нарастал, казалось даже, что его ритм ускоряется. Внезапно Паша заметил впереди свет. Он еще не успел проанализировать странность этого явления, как из-за поворота галереи увидел большой зал, довольно ярко освещенный факелами, воткнутыми по периметру прямо в глинистый пол. В центре зала возвышался рукотворный, сильно косой холм, а вокруг него совершали какой-то дикий ритуальный танец здоровенные, странно одетые мужики с размалеванными в бело-черно-красную полосочку мордами.

'Вот тебе и первопрохождение, — с досадой подумал Паша. — Мы как последние лохи два сезона подряд ломились в эту дыру с черного хода, а тут, получается, есть известный и доступный всяким чмошникам вход. Но что это за командос хреновы? Откуда они взялись? Плато сверху неплохо просматривается, на нем не видно было никаких других групп. Ролевики упражняются? Или эзотерики запитываются подземными эманациями? А вдруг какие-нибудь сектанты, сатанисты, к примеру, творят черную мессу. А там наверху Аллочка совсем одна'.

Эта мысль Павлу сильно не понравилась, но оторваться от экзотического зрелища он был не в силах. Ритм танца ускорялся, выкрики участились и уже слились в единый вибрирующий гул. Казалось, что исполнители близки к трансу. Пашка почувствовал, что и сам он потрескивает как высоковольтная линия.

Внезапно раздалась короткая экспрессивная команда. Мощно, на выдохе, как спетый клан нинцзя, все танцоры абсолютно синхронно метнули палки, с которыми упражнялись, в центральный холмик. Победный вопль покачнул древние известняковые стены. Пашка тоже готов был в экстазе закричать вместе со всеми, но вовремя опомнился и сдержался.

От разгоряченных танцем мужиков валил пар, остро воняло гарью и потом. Ритуал был окончен.

Воткнутые копья еще туго вибрировали торцами, когда Паша почувствовал на себе взгляд. Вот идиотище! Так самозабвенно предался вуайеризму, что совершенно забыл выключить налобный фонарь. Он быстро щелкнул переключателем, но тут же понял, насколько это глупо и наивно с его стороны. Похоже, от знакомства с ребятками теперь не отвертеться.

Глубоко выдохнув, он отважно шагнул в освещенную часть зала и как можно доброжелательнее заговорил:

— Здорово, мужики! Наша группа из Москвы. Мы здесь недалеко стоим. А вы откуда?

По идее надо было бы пригласить соседей вечерком на чай в свой лагерь, но почему-то он решил не торопиться. Мужики смотрели на него так, что Павлу стало не по себе. Ну и рожи! Да они все тут будто родные браться Коли Валуева! И где только таких делают, и как они потом друг друга находят.

Ребята молчали. Пашка тоже не знал, что сказать. И тут заметил, чего с его предыдущей наблюдательной позиции видно не было: кривой холмик, вокруг которого проходили все эти ритуальные пляски, с одного боку венчала здоровенная лохматая медвежья голова со страшно ощеренной мордой. Просто таки непристойно огромной мордой. Размером с будку для сенбернара! Пучок копий торчал в вылепленной из глины холке, грубо прикрытой медвежьей шкурой.

Паша в детстве бывал и в зоопарке, и в цирке, но таких ненормально гигантских медведей ему видеть не приходилось даже по телевизору, даже в фильмах ужасов. Личинка страшной догадки зашевелилась у него в голове. Но Паша мужественно перекрыл ей кислород.

'Это фантом! — сказал он себе решительно. — Точно, фантом! Корпускулы света, испущенные факелами доисторических людей, тысячелетиями бились в замкнутом пространстве древнего святилища, а теперь попали мне в глаза и воспроизвели сцену бесконечно далекого прошлого'.

Едва Пашка успел обрадоваться этой показавшейся ему спасительной мысли, как один из танцоров бочком подобрался к нему вплотную и робко, будто боясь обжечься, дотронулся до пижонского серебристого комбинезона. Павлу почему-то стало неудобно за то, что комбез весь изгваздан в липкой глине.

— Испачкался... В шкуродере... Тут рядом... — виновато объяснил он и для пущей убедительности махнул в ту сторону, где именно это случилось.

А парень, вблизи стало видно, что совсем подросток, уже тянулся рукой к каске.

— Фонарик, — пояснил Паша и включил налобник.

Любознательный юнец отскочил с непостижимой резвостью. Все присутствующие охнули.

Один из старших решительно выдернул копье из 'медвежьей' холки. Его примеру последовали все остальные. Под налипшей на концы копий глиной Пашка увидел наконечники из искусно обработанного кремния.

— Каменный век какой-то, — хмыкнул он.

И тут будто бы расфокусированное изображение сошлось в резкости, и реальность прорисовалась с необычайной четкостью: а это и есть самый настоящий каменный век.

В сопровождении взвода не слишком почетного караула Павла вывели из пещеры.

Скупое солнце без особого энтузиазма освещало холодный северный пейзаж. Здесь тоже было плато, только не поросшее травами, а с редко разбросанными кручено-верчеными карликовыми березками. Под деревьями все заросло мхом и ягодниками.

Но что-то во всем этом казалось смутно знакомым. Присмотревшись внимательнее, в заснеженной горушке над плато Павел не без удивления узнал знакомые очертания. И вон те живописные скалы внизу... Весь рельеф абсолютно узнавался, иной была только растительность. А еще в пейзаже напрочь отсутствовали следы цивилизации — не было такой привычной дороги внизу, знакомых поселков в долине, небольших зеркалец водохранилищ. Голова закружилась. Чтобы позорно не свалиться на глазах у присутствующих, Павел вынужден был ухватиться за корявый березовый ствол. Но с тупой усталостью понял, что это не страх. Нечто другое. Похоже, что-то не то было с воздухом. Он сильно отличался от того, чем легкие привыкли дышать.

А мужики тем временем что-то бурно обсуждали, отчаянно кудахча и размахивая руками. Они выглядели мощными, коренастыми, необремененными высоким интеллектом, но с живой и весьма понятной мимикой, имели достаточно светлую кожу и русые волосы. Видно было, что народное собрание разделилось на две партии. Смысл обсуждения по жестикуляции тоже вполне определялся: кто для них пришелец? Человекоподобное существо неизвестного происхождения. Бросить — жалко, сожрать не разобравшись — стрёмно.

Наконец, консенсус среди аборигенов был достигнут. Заметно огорченный юнец, первым проявивший особый интерес к Павлу, остался, а все остальные выстроились гуськом и тихо исчезли в зарослях мелких кустарников вниз по склону.

Понятно — пришелец пришельцем, а охота по расписанию. Ритуал проведен, благорасположение духов долго ждать не будет.

— Кхо, — грустно ткнул себя в грудь юнец.

А это, выходит, охрана, прости господи... Пашке стало ужасно жаль парня. По всему было видно, как он расстроен — взрослые не взяли его с собой на охоту. Но изо всех сил он пытался казаться важным — ответственность поручения того требовала.

— Павел, — представился Пашка.

Ему очень хотелось узнать, куда он попал. Явно, времена доисторические. Но не спросишь же у этого Кхо, чьих он будет — питекантроп, кроманьонец али неандерталец. И какой тут нынче на дворе год до рождества Христова.

Грустный юнец указал Павлу на тропинку.

Идти пришлось недолго. На южном краю плато под скальным навесом в закутке, сооруженном из крупных камней, скрепленных глиной, уютно горел костер. Рядом на небольшой площадке расположилось несколько хижин, накрытых звериными шкурами. Кхо свистнул особым образом, и вдруг стойбище стало заполняться невесть откуда берущимися жильцами. Возник пожилой однорукий абориген, заботливо подкидывающий в огонь хворост, любопытные разновозрастные женщины, многочисленные младенцы.

Но, едва появившись, вся эта живописная группа вспугнутыми воробьями фырцнула по тайным щелям. Только костровой покинул свой пост с копьем наперевес.

Там, куда внимательно вглядывался однорукий, Павел заметил выходящих из перелеска с десяток здоровенных лохматых мужиков. Эти были покрупнее и постройнее, лицами и прочей антропологией они значительно больше походили на современных людей.

'Ага, значит, мои — неандертальцы, а эти, выходит, кроманьонцы', — догадался Павел, даже не заметив, как разделил этот далекий мир на своих и чужих и определил своё место в здешнем обществе.

Чужаки выглядели как гопники, в отсутствие хозяев пришедшие грабить беззащитное стойбище цивилизационных конкурентов.

Плечом к плечу Кхо и Однорукий заняли позицию, ожидая встречи с врагом.