Изменить себя

Лишь только взмах крыла

И бешенство стихии,

Чтоб ты понять смогла,

Что мы с тобой — другие...

(Рождение)

Небольшая пещера, холод, который согревается только огненным дыханием Дающих Жизнь. Лоснящиеся туши, покрытые чешуей, Родители блестящими глазами неподвижно смотрят на свое творение. Только оно не дает им сейчас обнажить клыки и броситься друг на друга, раздирать врага своими острыми когтями. Безмолвное 'Я люблю тебя'... вслед за ним 'Я убью тебя'... Они не отрывают взглядов от яйца, боясь даже шевельнуться, чтобы не спровоцировать... В них могущественным током бушует пламенная стихия страсти и убийства. Но ребенок должен появится на свет, Вечность даст ему Рождение. Они должны держать сейчас между собой и Вечностью связь, невидимую паутинку, которая влечет Мысль. Когда тело соединится с Мыслью и появится детеныш, они улетят... Или бросятся со скального уступа вниз, обнимаясь крыльями, вгрызаясь мощными пастями в плоть партнера, которая совсем еще недавно воссоединялась в страсти и надежде на новое Рождение.

Монотонный стук. Вибрация. Скользящее движение, будто кружатся маленькие звездочки. Красная пелена вокруг едва-едва колышется, словно убаюкивая. Скрюченное, нет, скорее закрученное вокруг пульсирующего сиреневого стержня тело едва шевелится. Теплая жидкость обволакивает голое беззащитное существо, ласкает, будто по прозрачной тоненькой чешуе проводят слегка подогретым шелковым платком.

Я ощущаю себя, я уже где-то здесь, рядом. Невесомой пылинкой вылетаю из Вечности, родившей меня, и несусь вниз, сквозь море звездочек в искрящейся многоцветной черноте. Мимо проплывает огромное пылающее тело, за ним тянется длинный хвост. Вот бы мне такой!

Вокруг — живая тишина. Звук — всюду, он внутри меня. Все движется вокруг, колеблется, медленно кружится в бесконечном танце.

Передо мной появляется шарик. Он почти голубой, часть его скрыта черной тенью — с другой стороны, там, где светло — сгусток энергии, чистой Силы. Огромный, выплескивающий свои детища на большое расстояние. Одно проходит через меня, я вздрагиваю от невыносимого наслаждения, хоть у меня еще нет тела. Здесь и жизнь, и смерть. Это сила в чистом виде, огненная, жгучая, неумолимо нейтральная, она просто есть. От нее веет родным и настолько близким, что хочется броситься к ней, раствориться в ее нутре, там тепло и уютно. Кто она? Я хочу войти в нее, слиться в одно целое, но неведомый зов влечет меня за собой, и никуда не свернуть. Туда, где ждет слабая плоть, в надежде соединения, только туда, где окончится мой путь из Вечности.

Мне неведомо еще сожаление, но становится больно, когда от во много большего сгустка Силы, меня влечет к жалкому шарику, наполненному не силами, а чувствами.

Он уже намного ближе, большая площадь его покрыта медленно движущимися полотнищами, они сероватые и колеблются. В местах, где их освещает Сила, они белеют и начинают мерцать. Повсюду в них образовываются разрывы, и можно ощутить далекие пики каменных исполинов, грозное колебание синей жидкости и прохладную успокоительную волну зелени.

Это уже не Вечность, я почти прибыл.

Вонзаюсь в колеблющееся поле, которое — я уже понимаю это — частично оберегает все то, что находится под ним, от смертельных лучей светила. Прохожу сквозь кисельные клубки...

Море информации входит в меня так же быстро, как я влетел сюда.

То, сквозь что я прохожу, — это тучи. То, что дает жизнь, но рано или поздно подарит смерть всему живому — Солнце. Я уже знаю, как все они называются!

Вон там, чуть левее, плещется высокими бурунами море, оно ударяется о высокую скалу, к которой я и направляюсь. Пена окружает каменного исполина, который смотрит на меня единственным глазом черной пещеры у самой вершины.

Пролетаю мимо того, что называется деревом, оно в приветствии колышет ветвями. Природа всегда чувствует Мысль, которой я и являюсь. "Двуноги, — говорит мне внутренний голос этого мира, — назвали бы тебя душой, но их души появляются из живого и уходят в мертвое. Ты же — творение Вечности, и не уйдешь никогда, она всегда будет с тобою".

Легко преодолеваю каменную стену горы. Мне не надо тоннелей и проходов, я еще не соединился. Несколько секунд нахожусь среди скальных пород, они молча наблюдают за мной. Камень тоже вечен, даже раздробленный в пыль он остается камнем. Потому он молчит, вечное не знает слов, оно задумчиво погружено в себя.

Прохожу сквозь серые стены тоннеля. Уютная пещера встречает меня холодком и опознает. Я принят в лоно! Небольшое янтарного оттенка яйцо манит к себе. Сила зова настолько велика, что даже не успеваю оглядеться по сторонам, вонзаюсь в твердую скорлупу и прохожу сквозь материнскую жидкость — кровь породивших меня. Вхожу в слабое беззащитное тельце, обвивающее кольцами стержень пуповины — канал, который соединяет тело существа, в которое вселяюсь, и внешний мир. Еще не рожденный должен знать, что происходит вокруг.

Теперь оглядываюсь по сторонам. В пещере ожидают два создания. Одно дало мне Мысль, другое — Жизнь. Зачавший и Родившая. У нас нет родителей, мы — творения Вечности и стражи этого мира.

Воссоединяюсь со своим телом. Становится приятно и уютно, пустые до этого клетки в продолговатой черепной коробке начинают бешено работать. Тело и Мысль встречаются друг с другом.

Сила наполняет слабые мышцы, под кожей вздуваются канаты мускулов, твердеют и распрямляются иглы на загривке и вдоль хребта. Из лап выдвигаются крючковатые когти. Длинный раздвоенный язык пробегается по стремительно растущим клыкам. Закрытые матовой пленкой глаза открываются, сквозь толстые веки смотрят на кровь давших мне Жизнь и Мысль. Она последний раз окатывает меня волной ласковых прикосновений и всасывается в кожу. Тело сплошь покрывается твердой чешуей. Не остается ни единого незащищенного места кроме глаз и маленького пятнышка под нижней челюстью — через него я воспринимаю реальный мир. Не ту иллюзию, которая открывается еще не окрепшим зрительным нервам, чуткому носу с тремя ноздрями и коротким заостренным ушам. Я вижу судьбы и далекие страны, ощущаю чей-то страх совсем недалеко от скалы в которой нахожусь, мерцание света на остриях копий, среди них стоит тот, который упорным трудом добился до маленького обладания Силой.

За спиной движутся мышцы моей свободы, я пытаюсь совладать с ними, заставить двигаться, но они еще слишком слабы, им не развернуться в тесном пространстве. Пробиваю теперь уже хрупкую скорлупу.

По всему яйцу пробегают трещины. Над осколками янтарного овала появляется угольно черная голова, увенчанная игольчатым гребнем. Она разворачивается, и налитый светом глаз смотрит на давших ему существование.

Гигантский змей, не менее двадцати метров в длину, отворачивается от расколотого яйца и обращается к золотисто-лиловой Родившей.

— Он появился на свет, Ирралила, чтим Закон!

Родившая согласно кивает головой, в ее глазах борются жажда убийства и нежности.

— Чтобы мы никогда не встретились, Граурир! — бросает она, почти злобно. Ее скрюченные когти скребут по камням, оставляя глубокие рваные борозды, словно острейший нож проходит сквозь растопленное сало.

— Чтобы мы никогда не встретились, Ирралила, — желает зеленый гигант. Это ритуальная фраза, они оба надеются, что эта встреча для них была первой и последней. И они одновременно хотят сойтись опять, на сей раз не для Зачатия и Рождения, а для кровавого пира над телом поверженного врага. Ирралилы, или Граурира.

Создания расправляют когтистые крылья и вылетают из пещеры. К небу и солнцу, в разные стороны, подальше от новорожденного. И от себя самих.

Сиреневый стержень, вокруг которого еще обвивается хвост почти освободившегося из скорлупы змееныша, на миг замирает, останавливает свою легкую пульсацию и вдруг погасает. Из него пробивается мощный луч света, он проходит сквозь верхушку скалы, исчезая в небе.

Детеныш знает. Он ждет.

Солнце, в которое ударяется посланный стержнем луч, в ответ бросает частичку себя. Вихрь пламени проходит сквозь атмосферу, разгоняя зазевавшиеся тучи и ударяет туда, где среди липкой лужи на полу лежит еще не готовый для мира ребенок. Пламя заворачивается в спираль. Солнечный огонь сжимается, приобретает форму тонкой гибкой ленты и входит маленькое пятнышко между чешуйками. Сила наполняет малыша, он поднимается на окрепшие лапы, по всему змеиному телу пробегают волны боли и наслаждения. Камера под желудком полна, она не истощится до полной гибели мира, чувство могущества и сознания своей реальной мощи наполняет молодое тело. Все живое должно умереть, иначе погибнут другие, те, кто был раньше.

Он уже знает.

Солнечный вихрь, мчащийся по его венам, говорит ему:

— Имя тебе — Гриагурр. Ты один из них, Баланс должен держаться! Убивать! Наслаждаться окровавленным мясом, пировать на обгорелых останках двуногов и других бестий. Остаться в этом мире только со своими Родами! Тогда придет другой мир... Дракон родился!

(Двуноги)

Удар, обрушившийся на стену, заставил пошатнуться даже исполинское здание дворца. Сторожевые башенки, окружавшие твердыню по всему периметру, дружно застонали и, содрогаясь серыми фундаментами, рухнули вниз. Между зубцов, заодно служивших бойницами, посыпались лучники. Залитый всего лишь наполовину ров наполнился телами и огромными кусками булыжников. Человеческое мясо, еще минуту назад наслаждавшееся возможностью дышать, смешалось с мертвым камнем.

Дракон облизнулся. Его серое, почти седое тело изогнулось дугой, он колебался. Кормиться сейчас, или довести дело до конца? С одной стороны перед ним была возможность до отвала набить желудок еще теплым мясом, с другой — кровная обида. Он принял решение.

— Эй, — крикнул Граггарыр. — Мне хватит и тех двуногов, которые лежат сейчас в болоте, которое вы называете рвом! Просто отдайте мне мое, и я вернусь к вам через год!

Люди, опасливо поднявшиеся на потрескавшиеся стены, молчали. Они осознавали неизбежность гибели. Сейчас, или спустя год. Многие бы бросились в бега, в леса, безжизненные пустыни, туда, куда драконы залетали не слишком часто. Но, как всегда, решал не тот, кто служит, а тот, кто платит.

Король, трясущийся от ужаса за широкой спинкой своего трона, не обращал сейчас внимания на глумливые, но одновременно испуганные взгляды телохранителей.

— Я говорил вам, Ваше Высочество, — тихо, почти неслышно просипел придворный маг. — Воровать драконье золото, все равно, что вынести себе смертельный приговор...

Он уже довольно долго служил Владыке, и много бед обошло стороной это небольшое королевство — ума чародею хватало. Фактически страной управлял именно он, монарху были достаточны лишь парочка баталий с соседями, выигранных не без участия колдуна, множество пьяных загулов да убийство жены. О последнем, конечно, во дворце умалчивалось — сиганула себе в колодец, неизвестно от чего, да и конюх повесился за день до этого. О ревности правителя ходили легенды... Но болтали тихо — эшафот всегда был самым действенным методом против длинного языка.

Король молчал, только пол вибрировал от дальних, за еще стоящими стенами, ударов драконьего хвоста.

— Всем выйти! — вдруг крикнул монарх. — Шумай, останься!

Охрана, привычная к таким приказам старательно ретировалась, бряцая кольчугами.

— Чего ты хочешь, колдунишка проклятый? — застонал владыка.

"Ох, — думал он, — если бы вернуть время вспять..."

— Просто отдайте чудовищу украденное и не пытайтесь с ним совладать...

— Почему? — истерично дернулся король, вылезая из-за спинки трона и обратно погружая свое толстое тело на мягкое сиденье.

Шумай не обратил внимания на грубое вмешательство своего правителя, тому позволялось все, как и любому из сильных мира сего.

— Ваше Высочество, даже мне, просветленному во многих знаниях и магических науках, многое неведомо. Но должен Вас предупредить — драконы очень загадочные существа, согласно древним преданиям, они всегда были хранителями баланса в этом мире. Между какими силами — неизвестно... Понятен только один факт — после смерти любого крылатого змея на землю обрушиваются всяческие бедствия, от массовой гибели скота и до смертельных ветров, именуемых торнадос.

— Какое мне до этого дело? — взвизгнул король.

Только недавно он стал самым богатым в мире монархом, а теперь придется отдавать все обратно.

— Золото, — ответил придворный маг, — считается драконами металлом солнца, они собирают его не от жадности или обогащения, оно приближает их к светилу, частичка которого живет в каждом из них.

— Ты-то откуда знаешь? — поинтересовался правитель, скорее от желания поговорить и сбросить страх, чем для просвещения.

— Старые книги говорят о многом, — вздохнул старик. — К сожалению, не каждых их читает, а еще меньше в состоянии понять...

— Не надо мне твоих книг, ударь его молнией, подними скелетов, как на Травяном холме, мы сможем справиться с ним!

— Убить чудище возможно, вот только надо ли? — белая, как илорнский шелк, голова покачалась в сомнении. — Просто отдайте ему золото и все.

— Нет! — вскричал король, подскакивая со своего трона, как ужаленный. — Стража, прикажите готовить катапульту! Вон! — приказал он Шумаю.

Тот склонился, понимая, что сделать ничего нельзя и направился к дверям.

На стены твердыни опять обрушились удары, западная башня, единственная уцелевшая после первой атаки монстра, покачнулась и медленно, словно сожалея о былой неприступности, упала внутрь, среди замковых строений взлетел фонтан битого кирпича и глиняной черепицы. Во дворце посыпались стекла, один из осколков пролетел по всему залу и почти вонзился в ногу монарха. Тот испуганно подпрыгнул, но никто из рыцарей не улыбнулся. Над твердыней висела толстая, непроницаемая вуаль страха и безнадежности.

— Не драконы первыми нападали на людей, — обернулся придворный маг, не успевший выйти из залы, и по-стариковски оперся на золоченый дверной косяк. — Это вы, бравые человеки, закованные в панцири и латы, возомнили себя победителями чудищ. Восемьсот лет назад, когда Майорик Светоносник пронзил заколдованным копьем первого змея, все изменилось. До этого в мире царили спокойствие и порядок. Крылатые жили родами, создавали детей, многие кормились травой и зеленью. Не было ни тайфунов, ни наводнений, даже мертвые создания не вставали из могил. А потом пришли мы... Сколько тысячелетий мы жили с ними рядом, разве кто-нибудь из них тронул хоть одного человека? Они даже научили нас искусству плавки железа, некоторые даже помогали разжигать огни в наших допотопных горнах. Они учили нас добру и справедливости, а мы, возомнив себя хозяевами сущего, слабые как телами, так и душой, начали истреблять их, мирившихся с нами, как и с другими живыми существами. И железо, секрет изготовления которого был получен нами от них, поднялось против безвредных созданий мира, таких же, как и мы. Разве есть разница в том, чешуя на твоем теле, или нет? Вам надоело воевать между собой, вы поднялись против детей Вечности, хранителей наших земель. Рыцари, вам не хватало междоусобиц, вы начали убивать ни в чем неповинных. А знаете ли вы, Великий Владыка, что Майорик Светоносник убил спящего змея? Спящего! И за это назвали его святым, и во всех церквях теперь иконы с его изображением. Кто первым сказал, что драконы — это зло?