Изменить себя

Лишь только взмах крыла

И бешенство стихии,

Чтоб ты понять смогла,

Что мы с тобой — другие...

(Рождение)

Небольшая пещера, холод, который согревается только огненным дыханием Дающих Жизнь. Лоснящиеся туши, покрытые чешуей, Родители блестящими глазами неподвижно смотрят на свое творение. Только оно не дает им сейчас обнажить клыки и броситься друг на друга, раздирать врага своими острыми когтями. Безмолвное 'Я люблю тебя'... вслед за ним 'Я убью тебя'... Они не отрывают взглядов от яйца, боясь даже шевельнуться, чтобы не спровоцировать... В них могущественным током бушует пламенная стихия страсти и убийства. Но ребенок должен появится на свет, Вечность даст ему Рождение. Они должны держать сейчас между собой и Вечностью связь, невидимую паутинку, которая влечет Мысль. Когда тело соединится с Мыслью и появится детеныш, они улетят... Или бросятся со скального уступа вниз, обнимаясь крыльями, вгрызаясь мощными пастями в плоть партнера, которая совсем еще недавно воссоединялась в страсти и надежде на новое Рождение.

Монотонный стук. Вибрация. Скользящее движение, будто кружатся маленькие звездочки. Красная пелена вокруг едва-едва колышется, словно убаюкивая. Скрюченное, нет, скорее закрученное вокруг пульсирующего сиреневого стержня тело едва шевелится. Теплая жидкость обволакивает голое беззащитное существо, ласкает, будто по прозрачной тоненькой чешуе проводят слегка подогретым шелковым платком.

Я ощущаю себя, я уже где-то здесь, рядом. Невесомой пылинкой вылетаю из Вечности, родившей меня, и несусь вниз, сквозь море звездочек в искрящейся многоцветной черноте. Мимо проплывает огромное пылающее тело, за ним тянется длинный хвост. Вот бы мне такой!

Вокруг — живая тишина. Звук — всюду, он внутри меня. Все движется вокруг, колеблется, медленно кружится в бесконечном танце.

Передо мной появляется шарик. Он почти голубой, часть его скрыта черной тенью — с другой стороны, там, где светло — сгусток энергии, чистой Силы. Огромный, выплескивающий свои детища на большое расстояние. Одно проходит через меня, я вздрагиваю от невыносимого наслаждения, хоть у меня еще нет тела. Здесь и жизнь, и смерть. Это сила в чистом виде, огненная, жгучая, неумолимо нейтральная, она просто есть. От нее веет родным и настолько близким, что хочется броситься к ней, раствориться в ее нутре, там тепло и уютно. Кто она? Я хочу войти в нее, слиться в одно целое, но неведомый зов влечет меня за собой, и никуда не свернуть. Туда, где ждет слабая плоть, в надежде соединения, только туда, где окончится мой путь из Вечности.

Мне неведомо еще сожаление, но становится больно, когда от во много большего сгустка Силы, меня влечет к жалкому шарику, наполненному не силами, а чувствами.

Он уже намного ближе, большая площадь его покрыта медленно движущимися полотнищами, они сероватые и колеблются. В местах, где их освещает Сила, они белеют и начинают мерцать. Повсюду в них образовываются разрывы, и можно ощутить далекие пики каменных исполинов, грозное колебание синей жидкости и прохладную успокоительную волну зелени.

Это уже не Вечность, я почти прибыл.

Вонзаюсь в колеблющееся поле, которое — я уже понимаю это — частично оберегает все то, что находится под ним, от смертельных лучей светила. Прохожу сквозь кисельные клубки...

Море информации входит в меня так же быстро, как я влетел сюда.

То, сквозь что я прохожу, — это тучи. То, что дает жизнь, но рано или поздно подарит смерть всему живому — Солнце. Я уже знаю, как все они называются!

Вон там, чуть левее, плещется высокими бурунами море, оно ударяется о высокую скалу, к которой я и направляюсь. Пена окружает каменного исполина, который смотрит на меня единственным глазом черной пещеры у самой вершины.

Пролетаю мимо того, что называется деревом, оно в приветствии колышет ветвями. Природа всегда чувствует Мысль, которой я и являюсь. "Двуноги, — говорит мне внутренний голос этого мира, — назвали бы тебя душой, но их души появляются из живого и уходят в мертвое. Ты же — творение Вечности, и не уйдешь никогда, она всегда будет с тобою".

Легко преодолеваю каменную стену горы. Мне не надо тоннелей и проходов, я еще не соединился. Несколько секунд нахожусь среди скальных пород, они молча наблюдают за мной. Камень тоже вечен, даже раздробленный в пыль он остается камнем. Потому он молчит, вечное не знает слов, оно задумчиво погружено в себя.

Прохожу сквозь серые стены тоннеля. Уютная пещера встречает меня холодком и опознает. Я принят в лоно! Небольшое янтарного оттенка яйцо манит к себе. Сила зова настолько велика, что даже не успеваю оглядеться по сторонам, вонзаюсь в твердую скорлупу и прохожу сквозь материнскую жидкость — кровь породивших меня. Вхожу в слабое беззащитное тельце, обвивающее кольцами стержень пуповины — канал, который соединяет тело существа, в которое вселяюсь, и внешний мир. Еще не рожденный должен знать, что происходит вокруг.

Теперь оглядываюсь по сторонам. В пещере ожидают два создания. Одно дало мне Мысль, другое — Жизнь. Зачавший и Родившая. У нас нет родителей, мы — творения Вечности и стражи этого мира.

Воссоединяюсь со своим телом. Становится приятно и уютно, пустые до этого клетки в продолговатой черепной коробке начинают бешено работать. Тело и Мысль встречаются друг с другом.

Сила наполняет слабые мышцы, под кожей вздуваются канаты мускулов, твердеют и распрямляются иглы на загривке и вдоль хребта. Из лап выдвигаются крючковатые когти. Длинный раздвоенный язык пробегается по стремительно растущим клыкам. Закрытые матовой пленкой глаза открываются, сквозь толстые веки смотрят на кровь давших мне Жизнь и Мысль. Она последний раз окатывает меня волной ласковых прикосновений и всасывается в кожу. Тело сплошь покрывается твердой чешуей. Не остается ни единого незащищенного места кроме глаз и маленького пятнышка под нижней челюстью — через него я воспринимаю реальный мир. Не ту иллюзию, которая открывается еще не окрепшим зрительным нервам, чуткому носу с тремя ноздрями и коротким заостренным ушам. Я вижу судьбы и далекие страны, ощущаю чей-то страх совсем недалеко от скалы в которой нахожусь, мерцание света на остриях копий, среди них стоит тот, который упорным трудом добился до маленького обладания Силой.

За спиной движутся мышцы моей свободы, я пытаюсь совладать с ними, заставить двигаться, но они еще слишком слабы, им не развернуться в тесном пространстве. Пробиваю теперь уже хрупкую скорлупу.

По всему яйцу пробегают трещины. Над осколками янтарного овала появляется угольно черная голова, увенчанная игольчатым гребнем. Она разворачивается, и налитый светом глаз смотрит на давших ему существование.

Гигантский змей, не менее двадцати метров в длину, отворачивается от расколотого яйца и обращается к золотисто-лиловой Родившей.

— Он появился на свет, Ирралила, чтим Закон!

Родившая согласно кивает головой, в ее глазах борются жажда убийства и нежности.

— Чтобы мы никогда не встретились, Граурир! — бросает она, почти злобно. Ее скрюченные когти скребут по камням, оставляя глубокие рваные борозды, словно острейший нож проходит сквозь растопленное сало.

— Чтобы мы никогда не встретились, Ирралила, — желает зеленый гигант. Это ритуальная фраза, они оба надеются, что эта встреча для них была первой и последней. И они одновременно хотят сойтись опять, на сей раз не для Зачатия и Рождения, а для кровавого пира над телом поверженного врага. Ирралилы, или Граурира.

Создания расправляют когтистые крылья и вылетают из пещеры. К небу и солнцу, в разные стороны, подальше от новорожденного. И от себя самих.

Сиреневый стержень, вокруг которого еще обвивается хвост почти освободившегося из скорлупы змееныша, на миг замирает, останавливает свою легкую пульсацию и вдруг погасает. Из него пробивается мощный луч света, он проходит сквозь верхушку скалы, исчезая в небе.

Детеныш знает. Он ждет.

Солнце, в которое ударяется посланный стержнем луч, в ответ бросает частичку себя. Вихрь пламени проходит сквозь атмосферу, разгоняя зазевавшиеся тучи и ударяет туда, где среди липкой лужи на полу лежит еще не готовый для мира ребенок. Пламя заворачивается в спираль. Солнечный огонь сжимается, приобретает форму тонкой гибкой ленты и входит маленькое пятнышко между чешуйками. Сила наполняет малыша, он поднимается на окрепшие лапы, по всему змеиному телу пробегают волны боли и наслаждения. Камера под желудком полна, она не истощится до полной гибели мира, чувство могущества и сознания своей реальной мощи наполняет молодое тело. Все живое должно умереть, иначе погибнут другие, те, кто был раньше.

Он уже знает.

Солнечный вихрь, мчащийся по его венам, говорит ему:

— Имя тебе — Гриагурр. Ты один из них, Баланс должен держаться! Убивать! Наслаждаться окровавленным мясом, пировать на обгорелых останках двуногов и других бестий. Остаться в этом мире только со своими Родами! Тогда придет другой мир... Дракон родился!

(Двуноги)

Удар, обрушившийся на стену, заставил пошатнуться даже исполинское здание дворца. Сторожевые башенки, окружавшие твердыню по всему периметру, дружно застонали и, содрогаясь серыми фундаментами, рухнули вниз. Между зубцов, заодно служивших бойницами, посыпались лучники. Залитый всего лишь наполовину ров наполнился телами и огромными кусками булыжников. Человеческое мясо, еще минуту назад наслаждавшееся возможностью дышать, смешалось с мертвым камнем.

Дракон облизнулся. Его серое, почти седое тело изогнулось дугой, он колебался. Кормиться сейчас, или довести дело до конца? С одной стороны перед ним была возможность до отвала набить желудок еще теплым мясом, с другой — кровная обида. Он принял решение.

— Эй, — крикнул Граггарыр. — Мне хватит и тех двуногов, которые лежат сейчас в болоте, которое вы называете рвом! Просто отдайте мне мое, и я вернусь к вам через год!

Люди, опасливо поднявшиеся на потрескавшиеся стены, молчали. Они осознавали неизбежность гибели. Сейчас, или спустя год. Многие бы бросились в бега, в леса, безжизненные пустыни, туда, куда драконы залетали не слишком часто. Но, как всегда, решал не тот, кто служит, а тот, кто платит.

Король, трясущийся от ужаса за широкой спинкой своего трона, не обращал сейчас внимания на глумливые, но одновременно испуганные взгляды телохранителей.

— Я говорил вам, Ваше Высочество, — тихо, почти неслышно просипел придворный маг. — Воровать драконье золото, все равно, что вынести себе смертельный приговор...

Он уже довольно долго служил Владыке, и много бед обошло стороной это небольшое королевство — ума чародею хватало. Фактически страной управлял именно он, монарху были достаточны лишь парочка баталий с соседями, выигранных не без участия колдуна, множество пьяных загулов да убийство жены. О последнем, конечно, во дворце умалчивалось — сиганула себе в колодец, неизвестно от чего, да и конюх повесился за день до этого. О ревности правителя ходили легенды... Но болтали тихо — эшафот всегда был самым действенным методом против длинного языка.

Король молчал, только пол вибрировал от дальних, за еще стоящими стенами, ударов драконьего хвоста.

— Всем выйти! — вдруг крикнул монарх. — Шумай, останься!

Охрана, привычная к таким приказам старательно ретировалась, бряцая кольчугами.

— Чего ты хочешь, колдунишка проклятый? — застонал владыка.

"Ох, — думал он, — если бы вернуть время вспять..."

— Просто отдайте чудовищу украденное и не пытайтесь с ним совладать...

— Почему? — истерично дернулся король, вылезая из-за спинки трона и обратно погружая свое толстое тело на мягкое сиденье.

Шумай не обратил внимания на грубое вмешательство своего правителя, тому позволялось все, как и любому из сильных мира сего.

— Ваше Высочество, даже мне, просветленному во многих знаниях и магических науках, многое неведомо. Но должен Вас предупредить — драконы очень загадочные существа, согласно древним преданиям, они всегда были хранителями баланса в этом мире. Между какими силами — неизвестно... Понятен только один факт — после смерти любого крылатого змея на землю обрушиваются всяческие бедствия, от массовой гибели скота и до смертельных ветров, именуемых торнадос.

— Какое мне до этого дело? — взвизгнул король.

Только недавно он стал самым богатым в мире монархом, а теперь придется отдавать все обратно.

— Золото, — ответил придворный маг, — считается драконами металлом солнца, они собирают его не от жадности или обогащения, оно приближает их к светилу, частичка которого живет в каждом из них.

— Ты-то откуда знаешь? — поинтересовался правитель, скорее от желания поговорить и сбросить страх, чем для просвещения.

— Старые книги говорят о многом, — вздохнул старик. — К сожалению, не каждых их читает, а еще меньше в состоянии понять...

— Не надо мне твоих книг, ударь его молнией, подними скелетов, как на Травяном холме, мы сможем справиться с ним!

— Убить чудище возможно, вот только надо ли? — белая, как илорнский шелк, голова покачалась в сомнении. — Просто отдайте ему золото и все.

— Нет! — вскричал король, подскакивая со своего трона, как ужаленный. — Стража, прикажите готовить катапульту! Вон! — приказал он Шумаю.

Тот склонился, понимая, что сделать ничего нельзя и направился к дверям.

На стены твердыни опять обрушились удары, западная башня, единственная уцелевшая после первой атаки монстра, покачнулась и медленно, словно сожалея о былой неприступности, упала внутрь, среди замковых строений взлетел фонтан битого кирпича и глиняной черепицы. Во дворце посыпались стекла, один из осколков пролетел по всему залу и почти вонзился в ногу монарха. Тот испуганно подпрыгнул, но никто из рыцарей не улыбнулся. Над твердыней висела толстая, непроницаемая вуаль страха и безнадежности.

— Не драконы первыми нападали на людей, — обернулся придворный маг, не успевший выйти из залы, и по-стариковски оперся на золоченый дверной косяк. — Это вы, бравые человеки, закованные в панцири и латы, возомнили себя победителями чудищ. Восемьсот лет назад, когда Майорик Светоносник пронзил заколдованным копьем первого змея, все изменилось. До этого в мире царили спокойствие и порядок. Крылатые жили родами, создавали детей, многие кормились травой и зеленью. Не было ни тайфунов, ни наводнений, даже мертвые создания не вставали из могил. А потом пришли мы... Сколько тысячелетий мы жили с ними рядом, разве кто-нибудь из них тронул хоть одного человека? Они даже научили нас искусству плавки железа, некоторые даже помогали разжигать огни в наших допотопных горнах. Они учили нас добру и справедливости, а мы, возомнив себя хозяевами сущего, слабые как телами, так и душой, начали истреблять их, мирившихся с нами, как и с другими живыми существами. И железо, секрет изготовления которого был получен нами от них, поднялось против безвредных созданий мира, таких же, как и мы. Разве есть разница в том, чешуя на твоем теле, или нет? Вам надоело воевать между собой, вы поднялись против детей Вечности, хранителей наших земель. Рыцари, вам не хватало междоусобиц, вы начали убивать ни в чем неповинных. А знаете ли вы, Великий Владыка, что Майорик Светоносник убил спящего змея? Спящего! И за это назвали его святым, и во всех церквях теперь иконы с его изображением. Кто первым сказал, что драконы — это зло?

— Они нападают на нас, испепеляют огнем целые поселки, — рявкнул кто-то из охраны короля. — А за оскорбление святого, ты поплатишься!

Старик устало вздохнул. Может, и много книг и знаний прочно угнездилось в его голове, но он так и не понял, что объяснять что-либо фанатикам — плохая затея.

— После подлого удара людей, возомнивших себя освободителями мира от бестий, драконы изменились. Теперь они нападают на все живое, даже на сородичей. Первая пролитая человеком кровь заполнила их сознание. У них теперь один Закон — истребить все живое и вернуть тот неведомый баланс, который был до появления человека. Смертоносные, бедные создания, мы лишили их всего хорошего, даже возможности любить, даже змееныши рождаются теперь после совмещения ненависти и необходимости продолжить род. Только смерть теперь в сознании драконов... Наша смерть. И только после того, как исчезнет последний человек, в мире опять воцарится покой и радость...

— Он безумен, — прошептал один из рыцарей, опасаясь быть услышанным глуховатым стариком.

— И еще, — добавил придворный колдун. — Великий Владыка, кража золота из логова дракона с целью обогащения — не самая большая твоя ошибка. Не надо было посылать солдат к месту, где должен родиться новый дракон. Мне жаль своего ученика, он хороший малый, а твои копьеносцы — такие же кровожадные твари, как и вы сами. Там все умрут, впрочем, как и мы...

Шумай вышел из зала. Немного покосившиеся от далеких ударов двери заскрипели, воспевая прощальные ноты уходящему старику.

— К утру — повесить! — приказал король, обратно возвращаясь на трон. — Катапульта готова?

— Да, мой повелитель, — кивнул один из стражников. — Она уже стоит перед воротами замка.

— Хорошо, — потер дрожащие и потные от страха руки монарх.

Граггарыр, после очередного удара по обугленным камням, наклонил голову, защищаясь от беспорядочных выстрелов сверху.

— Надо было напасть без разговоров, — прорычал он. — Слишком долго!

Другой дракон, чья чешуя отливала сиренью, лениво лежал неподалеку и с интересом наблюдал за происходящим.

— Где это видано, — вдруг сказал он, из его широкой пасти вырвались короткие язычки пламени. — Старый Грагг летит кормиться, а в это время из его пещеры повозками вывозят солнечный металл... Говорил же я тебе — налетели, все спалили, нажрались и разлетелись.

В его скрипучем голосе отчетливо ощущались насмешка и желание обладать даром солнца. Это злило Граггарыра, но он не мог сейчас броситься на обидчика и разодрать в клочья. После смертельного поединка, который вполне мог обернуться и не в его пользу, двуноги могли воспользоваться слабостью нападавшего и, накинувшись скопом, бахвалиться потом, что зарубили двух крылатых бестий.

— Молчи, Груджарр, — прорычал он. — Я позвал тебя, обещая долю своего богатства, поскольку взять такую крепость мне одному не по силам. При других обстоятельствах... Ты знаешь Закон. Поскольку это наша вторая встреча, или ты, или я, были бы раскромсаны когтями противника.

Лежащий сиреневый монстр согласно кивнул игольчатой головой.

— Ты прав! После падения этой твердыни, мы не увидимся больше.

У обоих драконов была общая мысль. После уничтожения двуногов одного из них ждала смерть, от клыков партнера.

Граггарыр улыбнулся про себя. Он был моложе Груджарра и надеялся, что сила и быстрота поможет ему пережить схватку с более старым соперником. Несмотря на бессмертность, драконы со временем теряли частичку Силы, отдавая ее Вечности и тому, что родило этот мир. Каждый молодой дракон, едва родившись, мог сокрушить с десяток более старых сородичей. Ведь в нем был еще не растраченный, принесенный из Вечности дар.

Свист стрел прекратился. Оба дракона удивленно посмотрели на опустевшие стены, на самый высокий кусок надломленного зубца взбирался глашатай. Он был тощ и неказист, видимо, специально выбирали самого бесполезного для твердыни двунога.

— Господин дракон! — тонким, срывающимся до писка голосом обратился двуног. — Мы отдаем ваше золото, но его так много, что придется открыть ворота и все вывезти на тележках.

Граггарыр довольно заурчал и выдохнул из всех трех ноздрей тонкую струйку дыма по направлению к глашатаю. Тот перепугано отшатнулся и едва не слетел со стены.

— Надеюсь, — пророкотал дракон, — тележки те же, которыми вы нагло грабили мою пещеру! Открывайте! Я ничего вам не сделаю, обещаю!

"Как только увижу, что солнечный металл в безопасности, сожгу все дотла, — подумал он, — а потом примусь за старого Груджарра".

Ворота истошно заскрипели, неприятно будоража чуткий слух крылатого создания, он поморщился. В приоткрытых створках ворот показалась большая телега, доверху набитая грудами золота. "Вот оно", — пронеслось в голове Граггарыра. Он невольно оглянулся на своего сородича, который словно задремал, но под видимостью расслабленного тела чувствовалась готовность напасть в любую минуту. На двуногов, или на него...

— Отбрасывай! — крик за воротами заставил дракона вздрогнуть, он только успел повернуть голову.

Сотня двуногов длинными шестами, оттолкнула телегу, та перевернулась. Золото посыпалось во все стороны. Рык Граггарыра застрял в его длинном горле, так и не успев вырваться наружу — за перевернутой телегой на стойких деревянных колесах высилась длинная катапульта с натянутой, готовой для стрельбы тетивой.

— Что за, — успел сказать дракон. — Вы хотите убить меня этой дерев...

Треск и свист тяжелой стрелы. Острый железный наконечник ударил ящера в шею, почти под самой пастью. Из клыкастого рта вырвалась испепеляющая все вокруг струя пламени. Люди, находившиеся недалеко от ворот, живыми факелами побежали в разные стороны.

Ближайшие строения сгорели почти до самых фундаментов. Повозка превратилась в легкую черную пыль, которая, мягко ложась, укрывала текущее золото.

"Сколько солнца ушло", — с сожалением подумал умирающий дракон.

Его сородич вскочил на лапы и, тяжело махнув крыльями, взлетел.

— Придумали... — пробормотал старый Груджарр. — Ночью вернусь и спалю все дотла. Жареное мясо...

Вдали громыхнуло, море вспенилось у самых берегов, дальше, за много километров наступило полное затишье — собиралось цунами.

(Закон)

Гриагурр осторожно высунул голову из пещеры. Он чувствовал присутствие двуногов, но их было немалое количество, внутренним взглядом выглядевшее беспорядочной толпой желтоватого мерцания душ. Необходимо было рассмотреть глазами.

В него пустили несколько стрел, которые тотчас отскочили от закрытых чешуйчатыми веками глаз и лба. Слабаки! Он бросился с короткого уступа, которым оканчивалась пещера, вниз, расправляя крылья.

Безмерное наслаждение, ощущение полета под дружественными лучами Светила. Перепончатые черные крылья, распростертые, словно паруса, равномерно взмахивали, поднимая дракона выше. Он поймал воздушный поток, минуту плыл по нему, в недосягаемости стрел двуногов. Внезапно наслаждение сменилось болью, Закон, который тек по бурлящим венам, тащил его вниз — и пусть крови потоки побегут по земле. Никто из двуногов не должен выжить, должны остаться только Роды. Закон тогда изменится, восстановится Баланс.

Черное змеиное тело, ощетинившееся острейшими иглами, бросилось на людей. Трава полыхнула, доспехи на двуногах плавились, смешиваясь с отекшим жиром. Обугленные кости крошились, превращаясь в серую труху.

Закаленное в человеческих горнах железо топилось, изгибаясь и обжигая уцелевших воинов. Древки копий бессильно крошились, их тяжелые наконечники падали вниз. Удары игольчатой шеи и когтей пробивали широкие бреши в рядах оставшихся двуногов. Их осталось не более двух десятков, и еще куда-то подевался человек, наделенный частичкой Силы. Дракон чувствовал его присутствие, но, почему-то, маг не вступал в бой, а закрылся магическим коконом, непроницаемым ни для обычного восприятия, ни для внутреннего взора.

Уцелевшие падали на колени, они молили о пощаде, бросая покореженное оружие. А Гриагурр пировал, он хватал клыками еще наполненное жизнью и кровью мясо, жадно глотал. Кто-то бросился бежать, дракон ленивым взмахом хвоста уложил беглецов и неспешно заглатывая одного за другим, окончил трапезу. Его живот раздулся до невероятных размеров, более зрелый сородич после такого даже не смог бы подняться. Молодой змей довольно разлегся на пепелище, раскаленное железо и остатки скелетов жалобно зашуршали, рассыпаясь во все стороны под тяжелой чешуйчатой тушей.

— Извините, я вас побеспокою, — вдруг раздался тихий, но спокойный голос.

— А, — сыто прохрипел дракон. — Наделенный Силой, можешь выходить — не съем!

Защитный экран колдуна осыпался мелкими звездочками, показалось стройное высокое тело двунога. Ему было не больше тридцати лет — мгновенье для дракона.

— Я бы хотел поговорить, — сказал человек, приближаясь к пепелищу.

— Не съем, но испепелить могу, — ощерился молодой ящер, еще больше оскаливая пасть, видя, как дергается испуганный маг. — О чем поговорить хотел?

— Мой учитель говорил о вашем драконьем Законе Вселенной. Я знаю, что это — новый Закон, в нем говорится об уничтожении всего живого в этом мире.

— Откуда вам, жалким двуногам, знать о нашем Законе?

— Мой старый учитель прочел немало книг, он даже как-то общался с одним из вас. — Ответил колдун. — Мы должны договориться!

— О чем? — поинтересовался Гриагурр. — Как могут договориться драконы с теми, кто исковеркал само понятие жизни? Вы убиваете ради забавы, вы мелочны, собираете солнечный металл, чтобы иметь какой-то статус. До вашего появления в мире царило спокойствие. Вы принесли сюда страдание и боль, вы заставили нас измениться. О чем речь? Какой договор? Но мне интересно, как это двуног смог пообщаться с таким, как я, и не окончить диалог в драконьем желудке.

Маг немного помолчал, раздумывая. Он не хотел говорить, что Шумай разговаривал с умирающим змеем.

— Тут не так все просто. Люди по своей сущности — индивидуальны, каждый имеет свое понятие мира, и большинство из нас совсем не хочет никаких конфликтов. Многим хватает небольшой частички земли, чтобы заниматься разведением хозяйства, родить и растить детей, просто любить, в конце-концов. А вы... Драконы — вы ведь все одинаковые, только жажда убивать, только ненависть ко всему живому.

— До вашего появления мы были другими. Мы могли любить, наши влюбленные пары жили Вечность, пока нас не стали убивать. Мы никогда не нападали на своих сородичей. Теперь драконы стали походить на вас! Вы сделали нас монстрами! Ибо, сражаясь со своим врагом, ты должен думать как он, стать его отражением. Только тогда можно победить!

— Прости меня, — просто сказал чародей, — наверное, я не смогу тебе все объяснить. Пожалуйста, идем со мной к нему, он все тебе расскажет. Он понял проблему нашего мира, есть лекарство от убийств и мук! Мастер Шумай много лет сплетал одно заклинание, которое может изменить мысли всех людей, заставит их отказаться от войн и златолюбия...

— Ты удивил меня, — оборвал его Гриагурр. — Я готов говорить с твоим учителем. Во мне — мудрость всех драконов, если сможет измениться человек, изменимся и мы. Ведь раньше нам удавалось ладить с птицами и львами, лягушками, наконец. Двуноги — тоже живые создания, хотя мне больше нравиться сожрать тебя сейчас, а потом

поужинать и этим мудрым мастером Шумаем.

Он тяжко поднялся и взмахнул широкими крыльями.

— Подойди ближе, двуног, не бойся, я втянул некоторые когти — теперь могу взять тебя в лапу, не пораню, не переживай.

Полуденное светило бесстрастно наблюдало за картиной, не виданной уже многие столетия — под его лучами парил угольно-черный дракон, и в одной из его лап — живой человек.

(Жизнь)

На стенах было пусто — большинство населения твердыни праздновали в кабаках, вся стража, напившись до беспамятства, беспорядочно валялась кто где.

Они приблизились к выжженному мосту. Гриагурр увидел лежавшего сородича, и ярость охватила его нутро, он стремительно упал вниз, так, что чародея стошнило.

Под опаленными воротами, скорчившись в смертной муке, лежал Граггарыр, из трех его ноздрей слабо вздымались тонкие струйки дыма, жизнь еще не покинула его. Сила пока не ушла — Граггарыр еще дышал, но Мысль уже готовилась к соединению с Вечностью.

— Подойди, — прохрипел умирающий.

Гриагурр почтительно наклонил голову, ярость заливала его вены, сердца стучали, требуя кровной мести. Лежащий словно прочитал его мысли.

— Не надо смерти... Нас рано или поздно истребят, не бросайся в атаку... Двуноги придумали новое оружие, оно одним выстрелом... сразит любого из нас. Собери всех... — Он закашлялся, короткие огоньки пламени окутали его пасть. — Встреться со всеми по одному, не убивай, уговори... Улететь отсюда... подальше, где нет двуногов. Мы снова сможем любить, мы возвратим наш прежний мир...

— Они придут за нами, где бы мы ни скрылись! — грубо, совсем без сочувствия рыкнул молодой дракон. — Вместо тебя говорит трусость!

— Не трусость... — слабо ответил умирающий, — это единственный выход, нам не истребить их, они слишком быстро размножаются. — Он опять закашлялся, из его пасти брызнула кровавая пена. — Наш народ должен измениться, стать таким как был... Это уже не наш мир... Это мир двуногов... Ищи другой... — Его глаза последний раз взглянули на Светило, которое всегда влекло к себе всех созданий Вечности, и закрылись. Навсегда.

— Учитель! — раздался истошный крик чародея.

Прямо над почерневшими от копоти воротами, словно на глум перед телом Граггарыра, на толстой петле болталось тело старика.

— Заклинание, говоришь? — дракон рванул в небо. — Двуноги никогда не изменятся!

Спустя час в твердыне не осталось никого. Ярость, заполнявшая глаза немного сплыла, Гриагурр осмотрелся. Он находился в разукрашенном цветом солнечного металла зале, последнее тело, проглоченное им, на голове имело какой-то обруч. Было приятно осознавать, что в туго набитом желудке находится частичка солнца.

Дракон, тяжело переваливаясь с одной пары лап на другую, вернулся к воротам.

На его пути лежали два обугленных тела двуногов. Самец и самка, определил он, смотря на обнявшиеся трупы. Вот что такое любовь — умереть вместе!

Оттолкнув отвалившуюся створку ворот, молодой змей вернулся на мост. Возле тела Граггарыра полулежала белоснежная драконица, она что-то шептала ушедшему в Вечность дракону. О нее веяло такой лаской и нежностью, что удивленный дракон остановился и присел. Перед его глазами играла яркая симфония цвета и чувств. Он понял, что это любовь и понял, что они встретятся только лишь раз. И создадут Рождение — она подняла на него свои печальные глаза, они поняли это вместе. А потом разлетятся в разные стороны, храня верность Закону.

Но я не хочу, я хочу вечно быть с ней, слышишь, Вечность! В ее глазах я прочел имя — Аррилура, мне не надо Закона, мы должны быть вместе!

Спокойно сидевший молодой маг словно проснулся.

— Нет! — закричал он, бросаясь к врагу и вынимая длинный охотничий нож. — Все драконы будут уничтожены! — Но бежал он не к Гриагурру.

Драконы смотрели друг на друга, в их умах боролись между собой любовь и жажда убийства. Когда нож ученика мага вошел в то маленькое пятнышко под нижней челюстью, не защищенное чешуей, Гриагурр понял — не будет ничего.

Она умерла мгновенно, без единого слова или рыка, даже без огненного предсмертного выдоха пламенем. Только внутренний голос: "Люблю".

Закон не был нарушен, но Гриагурру было все ровно, они уже не смогут быть вместе, дарить Рождение.

Тощее тело парня нелепой кляксой расползлось по скрипучим бревнам моста. Черный как уголь дракон поднимался все выше и выше, к солнцу, а в лапах его покоилось тело белоснежной драконицы. Он поднялся туда, где уже не мог дышать. Бросив последний взгляд на Светило, Гриагурр сложил крылья. Внизу, там далеко-далеко, его уже ждали острые скалы.

По всей поверхности планеты поднимались ураганы, сели сходили с вершин, дрожала земля.

(Изменение)

Они нашли свой мир. Без жестокости и смерти, златолюбия и жажды крови. Мир драконов, Истинный, в бушующем пламени! Черное сплеталось с белым. В бесконечном танце, не разрывая кольцо, они обнимали друг друга лапами и крыльями. Вокруг них бесновалось пламя. Громадные протуберанцы проходили сквозь их тела и стремились куда-то.

— Я люблю тебя! — безмолвно. Только рев огня и термоядерных взрывов, Солнце нежно купало их в своей утробе.

— Я люблю тебя! — без слов. Они были там, куда стремились все драконы. Закон изменился, его просто не стало — выжгло Силой, равной которой нет в этом мире.

На них смотрела Вечность. Она улыбалась...