Синие осколки ненависти.

Синие осколки ненависти.

1.Суд.

Полупрозрачный синий лед Аестир, что долгие и долгие века лежал на древней гнилой земле Ливор, никогда не таял. Он был вечен. Был...

Хрупкая черноглазая девушка внимательно с капелькой горькой грусти наблюдала за стоящими в круге мужчиной и женщиной, а быстрый взмах ресниц сорвал с глаз одинокую слезинку. Девушка прижала к лицу изящные ладони:

— Исхха! — на вдохе произнесла она, после чего убирала с лица руки, чтобы явить миру лик лишенный какого-либо намека на глаза. Рука взлетела вверх и назад, непринужденным жестом вынимая из заплечных ножен сверкающий серп на изящной в два локтя рукояти.

В хрустальном воздухе тонко взвизгнула блестящая смерть, чтобы мгновение спустя, вспорхнули тысячи кровавых бабочек, оседая на вечной мерзлоте дымными кляксами. Еще секунда серебро сплетает ослепительный росчерк, отправляя в полет стайку багряных мотыльков.

Вот и все, прошло всего лишь время с вдоха на выдох, да пара тактов сердца, как на прочерченный черными и белыми жилами лед, упали два обезглавленных тела.

Небо такое синее-синее: молчит...

Йасы собравшиеся на казнь тоже безмолвствуют...

Плохое молчание недоброе, такое, когда начинаешь осознавать несправедливость застывшего, насквозь прогнившего мира.

Палач встряхнул свой серебряный серп, разбрызгивая вокруг себя капли крови.

— Айсххаш! — и прикрытое рукавом лицо обретает глаза.

Девушка обвела собравшуюся толпу немигающим взглядом дымчатых глаз, томно зажмурилась, глядя в бескрайнее небо, розовый язычок облизал пересохшие тонкие губы. Легким жестом она забросила за спину оружие, и плавной скользящей походкой покинула жертвенный круг.

— Тиртая Лана Олени, правая рука совета старейшин, выполнила волю совета. Отступники: Роша Ирде Мифро и Ариз Лэтер Мифро — принесены в жертву, — поклон (не слишком глубокий) в сторону совета, их ответные кивки.

— Вы можете быть свободной Тиртая Лана Олени, — голос главы совета старейшин заставил встряхнуть с присутствующих йасов, навеянное танцем 'незрячей', оцепенение.

Тиртая бросила прощальный взгляд на окровавленные тела ее родных и любимых родителей, неспешным шагом удалилась прочь.

Дома ее ждет младший брат, которому придется долго и упорно объяснять, почему их родителей принесли в жертву ненасытному богу Шаршару, негласному покровителю вечно мерзлых земель Аестира.

Через час от обезглавленных тел останется лишь подтаявший синий лед, в тех местах, где пролилась обжигающе горячая кровь двух чистокровных йасов, которых мечтали видеть белые (знать) на троне правителей.

Но Ирим-Миру решила по-другому, а белые не смогли не подчиниться приказу богини.

2.Кирио.

Кирио тихонечко всхлипывал, прижимая у груди овальный медальон на тонкой витой цепочке. Лана сидела рядом и ничего невидящим взглядом буравила стену. Ей оказалось нечего ответить на жаркие обвинения младшего брата, единственного близкого йаса оставшегося в живых.

Лана до сих пор помнила, какие выражения лиц были у ее родителей, когда в двенадцать лет их дочь превратилась в безглазого монстра — 'незрячие' так называл таких как она, ее народ — и голыми руками вырвала себе сердце, которое упало на ледяной пол серебряным серпом.

Великая честь для рода, страшное проклятие для ребенка, и нескончаемое горе для родителей. Законы земли Аестир всегда считались жестокими, но глубоко почитались, веря в их справедливость.

Законы, порядки, уставы, кодекс, этикет и все в точности требовалось исполнять...

От таких мыслей Лана фыркнула.

Чистоплюи, законоблюды, знаете ли Вы, как будете вертеться и изворачиваться, когда эти самые правила обернутся против Вас поборников 'справедливости'! — думала Лана, краем зрения наблюдая за Кирио. Сейчас Лана впервые жалела, что не может испытать настоящих чувств, все потому что когда-то живое сердце стало отточенной смертью.

Кирио же, как всегда был слишком эмоционален, что в корне не принималось надменным обществом йасов. Да он родился другим, не таким как все, но она любила его, так как мог позволить себе любить чистокровный йас.

Лана сделала глубокий вдох:

— Кирио, ты же должен понимать...

— Ничего я вам не должен! И совету тоже ничем не обязан! Пусть только попробуют сунуться ко мне со своими предложениями, не посмотрю что старые маразматики! Развею по всему Аестиру на мелкую снежную пыль! — от такого отпора Лана еще больше помрачнела. Тут даже она оказалась бессильна, брат после казни родителей на поводу у совета не пойдет, а с ней 'незрячей' никто связываться не захочет, страшно.

'Только не сейчас, ни в этот раз', — и от этого знания Лане стало тошно.

Девушка поднялась из кресла, в котором она до сих пор созерцала метания брата, привычным жестом закрывая глаза ладонями.

— Иссха! — произнесла она.

— Тая, сестренка, не надо! — взмолился Кирио, а из его дымчато-синих глаз покатилась крупные слезы.

Убрав ладони, девушка воззрилась безглазым лицом на перепуганного мальчишку.

— Прости Рио, — почти нежно произнесла она, подхватывая на руки бессильно осевшее тело брата.

3. Осколки.

Ледяная пещера искрилась, переливаясь, словно драгоценный милик (драгоценный камень серо-голубого цвета), то там, то здесь вспыхивали острые грани ледяных зубцов, слепя маленькими пожарами отражающейся Лоты (аналог Солнца). В глубине мерзлого грота сияло зеркальной гладью хрустальная пленка, но не живым оставался ее антрацитовый блеск: так должно, так будет.

Перед глянцевой пленкой, на полу, будто поставленный огромным раскаленным клеймом, красовался знак вызова богини Ирим-Миру. Тонкие, неглубокие желобки образовывали сложный символ.

Вошедшая в пещеру Лана опустила бесчувственное тело Кирио на ледяной пол, подошла к знаку вызова. Встав перед ним на одно колено, ее рука нырнула в складки распахнувшегося церемониального платья, вытащив на свет, тонкий как игла нож. Рука чуть дрогнула, а взгляд сам потянулся к лицу спящего брата.

Бледные губы на лице девушки превратились в тонкую упрямую нить, уголки же печально опустились вниз. Девушке было невыразимо тяжело так поступать, но за нее уже все решили другие, и не ей с ними спорить, тем более, что сама Ирим-Миру изъявила желание возвести на вершину власти Кирио.

'Только повелителю, следует привить истинно йасское хладнокровие', — так изъяснилась богиня. Вот поэтому здесь и сейчас уже дважды, Лана предаст свою семью.

Должна, обязана, исполняй!

Нож ласково рассек молочно-голубую кожу на ладони. Кровь медленно, словно неохотно наполняла сжатую лодочкой кисть, а когда та достигла края, Лана наклонила руку, позволяя струям жизненной энергии влиться в узор призыва на полу.

Кровь быстро перетекала из изгиба, в изгиб, наполняя силой заключенное в знаке знание. Когда последние струйки соединились, замыкая символ, она зашипела, сменив красный цвет на серебряный (истинный цвет крови незрячих), вскипела пеной и впиталась в узор, оставляя после себя гладкие желобки.

Антрацитовая стена за рисунком слабо засветилась багровым, а на гладкой поверхности начали проступать черты лица Ирим-Миру. Лана, заметив это, внутренне собралась.

Мгновение растаяло в потоке бурлящего времени, выставляя на показ такое совершенное в своем уродстве лицо Ирим-Миру. Огромные на пол-лица глаза, в которых плескалось лишь расплавленное золото, полное отсутствие бровей и ресниц, широкий приплюснутый нос, и почти кукольные полные губы, кривящиеся в ликующей улыбке.

Девушка как стояла на одном колене, опустила голову в почтительном поклоне.

— Приветствую Вас моя госпожа, — торжественно произнесла Лана церемониальную фразу.

— И тебя приветствую урожденная 'незрячая' Олени, — лишенным эмоций голосом сказала Ирим-Миру, — вижу, ты сделала правильные выводы.

Лана молчала, не поднимая головы, а богиня продолжала говорить.

— Аестиру сейчас как никогда нужен сильный правитель, сильный настолько, насколько позволит мне моя власть! — вещала богиня, не сводя взгляда с Кирио.

— Вы чего-то опасаетесь, госпожа моя? — подняв голову, спросила девушка.

— Дерзкий вопрос 'незрячая', но кое-что я все же могу тебе рассказать. Сестра моя Солеа-Миру готовит народ яйров к войне против Вас, — на лице Ланы мелькнула тень недоверия.

— Зачем Солеа-Миру это нужно? — законный вопрос, если учитывать врожденную непереносимость яйров к холоду.

— Месть, зависть, мало ли что ею движет, — как ни в чем не бывало, отмахнулась Ирим-Миру.

— Хорошо. Я принесла тебе Грей Кирио Мифро, своего брата, — тихо сказала Лана.

Лицо Ирим-Миру озарила улыбка, а из антрацитовой поверхности появилась изящная девичья рука.

— Принеси его ко мне...ближе, — приказала богиня.

Лана грациозно поднялась с колен, медленно подошла к спящему брату и подхватила его на руки. Подойдя к Ирим-Миру, остановилась. Богиня внимательно оглядела мальчишку, провела ладонью по лицу, но тот час же ее отдернула, словно бы огнем обожглась.

— Хороший мальчик умный, упрямый, самоуверенный, только больно эмоциональный, но это мы исправим, — сама себе говорила Ирим, — клади его сюда.

Лана повиновалась, осторожно опустив Кирио на символ.

— Можешь быть свободна 'незрячая' Олени, — девушка с недоверием посмотрела на плотоядно ухмыляющуюся Ирим-Миру, но все же решила не перечить богине, лишь у самого выхода не оборачиваясь, сухо произнесла:

— Ты не имеешь права отнять его у меня.

— Даже не надейссся, — прошипела Ирим, — предоссставить 'незрячей' право месссти из-за 'поссследней крови', этого тебе не дождатьссся!

Только девушка не услышала этих слов, ее гнала из пещеры проснувшаяся совесть, а может просто дурное предчувствие. Ведь она оставила в пещере самое родное существо в этом жестоком мире, и только чувство долга перед страной останавливало ее от желания кинуться обратно, ограждая брата от влияния расчетливой богини.

4. Обряд.

Ирим-Миру долго изучала спящего мальчика, когда ей в голову пришла интересная мысль. Лицо богини, выходившее из хрустальной пленки всего лишь на пару пальцев, стало появляться дальше, и через пару минут Ирим стояла на синей мерзлоте. Стройная фигурка из антрацитового камня неожиданно гибко потянулась, выставляя на обозрение всю грацию и сексуальность, миниатюрного тела.

— Давно я так не развлекалась, — томно протянула она, опускаясь на колени перед Кирио.

Обе маленькие ладошки богини опустились на мерно вздымающуюся грудь мальчика. Вдруг полыхнуло так, что Ирим застонала, едва не отшатнувшись, но, упрямо стиснув зубы, начала читать древние как мир слова. Заклинание быстро вытягивало силы из богини, но она упорно продолжала, буквально выплевывая слово за словом, которые вспыхивали в промороженном воздухе яркими голубыми искрами. С последним словом уже сорванного голоса Ирим, искры, витавшие над мальчишкой, соединились в мерцающую спираль, которая тут же погрузилась в его тело. Ирим было, облегченно вздохнула, как глаза Кирио широко распахнулись, а из них полился сплошным потоком ослепляюще синего света.

— Нет!!! — отчаянно завопила Ирим, лихорадочно пытаясь прикрыть руками себя. Слишком поздно богиня поняла, что сама себя загнала в ловушку, и почти отчаянным порывом выкрикнула, — Астора иста Грей Кирио Мифро! Мастар, мастар, мастаааар...

Это были последние слова, прежде чем каменное тело Ирим-Миру раскололось на множество черных черепков.

Кирио, все так же лежавший с открытыми глазами, резко обмяк, потух полыхавший взгляд, а из груди мальчика плавно выплыл прозрачный кристалл, внутри которого ярко мерцали разноцветные искорки.

В этот момент в пещеру ворвался бледно сиреневый вихрь из линка (аналог шелка), который плавно, но стремительно опустился перед Кирио.

Лана опасливо оглядела пещеру, отметил осыпанный черным крошевом пол, после чего настороженно посмотрела на зависший кристалл, который секунду спустя, стал подрагивать, испуская при этом мелодичный звон. Но вот он резко дернулся в сторону, ударился об ледяную стену, разлетевшись сверкающими осколками.

Девушка как завороженная наблюдала за всем этим, лишь, когда осколки упали, смешиваясь с черными черепками, очнулась. Потянулась к Кирио, сжав ледяное тело брата.

— Теперь все будет хорошо, — тихо прошептала Лана, сама не веря в то, что сказала.

А тем временем на поверхности хрустальной пленки засветился крошечный портал, из которого вырвался маленький смерч, прошелся по полу, собирая в себя блестящие осколки, и втянулся обратно, после чего окно переноса погасло.

Девушка, не веря своим глазам, смотрела за всем этим безобразием, почему-то только сейчас до нее стало доходить, что здесь произошло. Обреченный стон сорвался с ее губ.

— Она сошла с ума, Ирим-Миру сошла с ума! — девушка подхватила на руки брата, поспешив убраться из грота.

5. Осколки.

— Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три, морская фигура на месте замри, — я сидела дома, занимаясь, на мой взгляд, самым гиблым делом, пыталась выучить правила, которые нам задали в автошколе. Но вместо этого бубнила детскую считалочку. Голова позорно отказывалась воспринимать прочтенное, а тем более укладывать на полки знаний сии жутко заумные, написанные сухим казенным слогом, правила.

— Вари горшочек, вари! — постучав по голове карандашом, я безразлично уставилась на безликую фигурку инспектора ГИБДД, который полосатой палкой показывал, куда нам идти, то есть ехать, — нет, это бесполезно.

Облегченно захлопнув потрепанный законосборник, я откинулась в кресле.

В комнате вольготно раскинулась темнота летней теплой ночи, на письменном столе дремало, словно кот, пятно от настольной лампы, а из распахнутого окна лился бледный свет полной луны.

— Идиллия, — тяжко вздохнула я, повернувшись на кресле к открытому окну.

За окном, бессовестно выставляя на показ самые заманчивые части, расстилалась ночь, она манила меня, но...не сегодня. Усталость сделала свое, глаза слипались, а в голове творился полнейший кавардак, будто мозги запустили в барабан центрифуги, а потом развесили, как ярмарочные флажки.

— Если сейчас не лягу, то завтра буду пугать всех злобно-депрессивным настроением, и видом несвежего зомби, — я усмехнулась, — зато весело, — очередной зевок сорвался с губ.

Не хотя, поднявшись с кресла, я подошла к окну, полной грудью втянув ночной воздух.

— Как тихо, — и будто природа, услышав мой шепот, зашелестела кронами деревьев, где-то вдали зарокотал гром, а первые порывы ветра принесли с собой запах дождя и цветов. На лицо упали холодные капли, я зажмурилась, подставляя его плачущей стихии. Вдали сильно грохнуло, сверкнуло так, что я увидела даже через плотно зажмуренные веки.

Я стояла и наслаждалась буйством первостихий, когда неожиданно налетевший порыв ветра швырнул в лицо горсть лесного сора, и еще более сильный ударил в грудь чем-то острым.

Боль раскаленным железом вонзилась под кожу, я вскрикнула и распахнула глаза. Руки зашарили по груди, запахло кровью, пальцы завязли в пряной жидкости. Глаза зацепились за расползающееся пятно на белой майке, меня затрясло. Но рана вспыхнула новой болью, будто на нее вылили раскаленное масло. Ноги уже перестали держать, и я рухнула на колени, судорожно хватая воздух, я смотрела на притихшую природу, словно и не было ни раскатов грома, ни собирающегося дождя.