Правила Игры. Часть первая

Часть первая

Viens que j'te violoncelle

Viens que j' te crеpuscule

Ma petite hirondelle

Ma tendre libellule

Brice Homs

Глава первая, о жаре

Если мужчины больше ценят в женщинах красоту,

чем ум, то это потому, что на свете больше дураков, чем слепых.

Луиза де Вильморен

Шанталь

Это было лето. Самое настоящее поганое жаркое лето, и именно оно во всем было виновато.

— Ничего вы не понимаете, — говорила нам многоопытная Квинни, наша ветеранка. — Лето — лучшее время. От жары у мужиков мозги размягчаются, и их можно быстренько брать. Как...

Она в этот момент обычно задумывалась. Квинни любит красивые слова, вычурные выражения, но свои родить не в состоянии. Поэтому она, как правило, пользуется чужими. Ее настольная книга — "Афоризмы и максимы на все случаи жизни". Слово "максима" ей непонятно.

— Как перезрелый плод, — сказала наконец Квинни.

Жюли, пребывающая в нашем маленьком коллективе на положении юной стажерки, широко распахнула свои и без того огромные по-детски наивные, а в довершение атаки вульгарно подведенные глаза. Жюли внимала своей мэтрессе с влюбленностью прилежной ученицы. А еще она верила, что в жизни случаются чудеса, как в кино или любовных романах. Больше всего она любила романы и фильмы "жизненные", по ее словам. В них герой долго и с удовольствием вытирал о героиню ноги, как о придверный коврик, а потом пылко признавался ей в любви, и жили они долго и счастливо. Впрочем, смотря из чьей жизни исходить в данном случае...

Я в нашей маленькой армии — или, если хотите, ролевой модели жестокого мира, отыгрывала Скептика, и мне это всегда удавалось. Я люблю сомневаться. А еще я люблю быть честной с собой, что исключительно полезно при этой роли.

Я никогда не обольщалась насчет выбранного мной занятия, просто не любила слово "содержанка". Мне нравился мужчина — и я с ним спала. Мне не нравился мужчина, он получал отворот, и смиренно довольствовался тем, какое впечатление производил на мир, появляясь на суд оного под руку со мной. Красота — товар. Цинично, но справедливо. Никогда не испытывала дискомфорта, продавая свою внешность, свои манеры и — в исключительно редких случаях — свои мозги.

С веранды номера Квинни — шикарного люкса, снятого для нее очередным покорным ослом — открывался великолепный вид на пляж. Грохотало. Салют продолжался уже довольно долго, и мы втроем успели оглохнуть, что впрочем, не мешало Квинни читать очередную лекцию, а Жюли — внимательно ее слушать. Я пила шампанское, закусывая его клубникой, ибо надо всегда соблюдать правила игры. К примеру, если тебе хотелось полежать в ванной в облаке лавандовой пены и почитать какую-нибудь книжку, а тут раздался звонок, приглашающий на гламурную разновидность пижамной вечеринки... эх, тут уж волей-неволей выберешь второе. Бизнес есть бизнес, и мы не хотели перебегать друг другу дорогу. Для этого приходилось устраивать вот такие шабаши в номерах дорогих отелей.

Самое смешное, что мы действительно были в пижамах. Квинни облачила свое роскошное тело в кипу черных кружев, в которых смутно угадывались длинные панталоны и маечка, а сверху еще накинула пеньюар с перьями. Тоже черными. На Жюли было нечто розовое, трогательное и в цветочек. Что ж, и на подобное белье находились любители. Я носила шелк, только шелк, и дело здесь было не в гламурности или цене. Просто, было жарко.

— О, давно хотела спросить, милая, что же, этот жучок тебя бросил?

Квинни называла всех мужчин жучками. Мне более уместным во всем, что касается ее мужчин, кажется сравнение с богомолами. Им, знаете ли, богомолихи еще до завершения полового акта откусывают голову.

— Он вернулся в свою Австралию, — безразлично сказала я.

Мне действительно было все равно.

— Бедненькая! — запричитала Жюли. Полагаю, уже понятно, как она любит драмы. — На что же ты теперь будешь жить?

На нашем милом маленьком курорте, нашей охотничьей территории, это был не праздный вопрос. Ха! Так вот, зачем Квинни затащила меня к себе в номер! Прощупывает почву: не собралась ли я покуситься на ее откормленное стадо толстосумов.

До ее сераля, равно как и до загона с барашками Жюли, мне не было дела. Они встречались с мужчинами, которым нравились иллюзии. Вы хотите, чтобы вас любили — вас любят. При этом кошелек ваш изрядно пустеет, но к чему сейчас подобные мелочи? "Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад!"... гм, кто это сказал? Кто-то из русских. Не помню.

— Я работаю над этим, — как можно легкомысленнее, ценили во мне именно это качество, ответила я.

И тут зазвонил мой сотовый — маленькая ярко-красная игрушка, небрежно брошенная на кресло.

* * *

Un autre aspect

Садовник, уподобляясь Сэмвайсу Гэмджи, подстригал розы под самым окном. Казалось, над подоконником уже видны кончики его ушей. Рене Ренар пересел в кресло, с таким расчетом, чтобы сидеть спиной к окну. Любопытный садовник никоим образом его не касался. Гораздо интереснее было то, что могло сейчас произойти в комнате.

Распахнулась дверь, распахнулась с такой силой, что хрустальная ручка ударилась о край каменной столешницы (недурная флорентийская мозаика, поздняя конечно) и едва не раскололась. Рауль размашистой уверенной походкой вошел в комнату и завис над отцом, пользуясь выгодным положением. У него вообще была эта неприятная привычка: при каждом удобном случае, оказываясь выше собеседника, он принимался упиваться этим обстоятельством. Проклятое самолюбие!

Рене перестал делать вид, что читает (тем более что ничего интересного в каталоге прошедшего аукциона не было) и медленно поднял голову.

— Да?

— Как это понимать? — разъяренный Рауль потряс перед лицом отца какой-то бумажкой.

А, выписка по счету.

Рене улыбнулся, прекрасно зная, как подобная мягкая и обаятельная улыбка действует на его вспыльчивого сына.

— Подарок, — просто сказал он, вновь опуская глаза на страницу со столь популярными сейчас русскими живописцами.

Пожалуй, стоило все-таки прощупать этот рынок...

— Подарить какой-то шлюхе лалика?! Подлинного лалика 1910 годов?!

— Не кричи так, — укоризненно осадил сына Рене, понося руку к уху и болезненно морщась.

Рауль разом сник.

— Это неразумно.

— Это мои деньги, — спокойно возразил Рене. — В конце концов, если тебя это утешит, мальчик, лалик был прощальным подарком, и мисс Уорт уехала на родину.

На подвижном, как и у отца, но менее дружелюбном и обаятельном лице Рауля — для экономиста и политика подвижность лица есть грех — отразились одновременно облегчение и злость. Он не любил этого слова "мальчик". И ничего не мог поделать ни с собой, ни с отцом. Впрочем, у последнего были какие-никакие права так обращаться к сыну.

Перевернув с преувеличенной сосредоточенностью страницу каталога, Рене сказал:

— Этим вечером я ужинаю с одной приятной леди. Будь так любезен, попроси выкатить к семи часам кабриолет...

Рауль побледнел от с трудом сдерживаемой злости.

* * *

Шанталь

Глаза этого опереточного мистера Икс бегали, пальцы непрестанно постукивали по краю столешницы. Хорошие руки, ухоженные. Знаете, как говорила Пиаф? "Если у мужчины красивые руки, по-настоящему красивые, он не может быть уродливым внутри". Впрочем, даже самые гениальные женщины иногда ошибаются. Не реже, чем гениальные мужчины.

Я с щелчком — больше всего мне как раз нравился щелчок — открыла свой портсигар из черепахи и серебра и жестом отказалась от возникшей мгновенно зажигалки. Merci, не курю. Корица.

Сунув в рот ароматную палочку корицы — идиотская привычка, но отлично идет под кофе, к тому же почему-то привлекает некоторых мужчин — я кивнула.

— Продолжайте.

И он продолжил.

Так основательно и с таким недоверием меня еще ни разу на работу не нанимали. Список требований... боже, гувернантку к особе королевской крови нанимают с меньшей тщательностью!

— Я правильно вас поняла? Я должна составлять компанию вашему бедному умирающему отцу? Может быть, вы наймете ему сиделку?

И я приподняла левую бровь. Как книжный — ха — герой. Делать это я тренировалась долго, ибо дело это ответственное. И служит для неуравновешенных особ отличным раздражителем. Взять хотя бы ту же Квинни.

Мистер Икс, к чести его, не купился.

— Мой отец, мисс Флери, человек крепкий и упорный. Он часто появляется в обществе и предпочитает, конечно, делать это в сопровождении очаровательных молодых женщин.

Сказано это было таким тоном, словно "очаровательная молодая женщина" это аксессуар. Вроде булавки для галстука. Впрочем, я не обольщалась. Большей частью именно в качестве такого аксессуара меня и нанимали. Тем не менее, я не удержалась и уколола заботливого сына.

— Вам, безусловно, не нравится выбор вашего отца.

Икс снова меня удивил.

— Безусловно, — сказал он. — Мне не нравятся охотницы за деньгами, поющие о любви до гроба.

Ха. Ну, тут-то эту фразу можно было понимать буквально. Она была совершенно искренней.

— Надеюсь, мисс Флери, на вас я смогу положиться? — мистер Икс уверенно посмотрел мне в глаза.

Он платил много. Но предлагал сомнительное дело. Не любила я отходящих в мир иной стариков, честное слово. Конечно можно до посинения — трупного — кичиться тем, что ты стала последним утешением для человека, вся такая из себя исключительная... но чертовски неприятный остается осадок. Как будто стала вдруг близкой безутешной родственницей, или тайком прошмыгнула на чужие похороны. Я торгую своей внешностью. Я даже могу торговать своими симпатиями. Но прочими эмоциями — никогда. Этак они быстро обесценятся.

— Что вас не устраивает? — суховато спросил мистер Икс.

— Чем так болен ваш отец?

— Аневризма, — безразличным тоном ответил мой заказчик. — Может завтра умереть, а может и год еще протянуть...

Интересные у него, однако, приоритеты...

— Не могли бы вы почетче определить мои обязанности?

Ну вот! И кофе закончился! Я подозвала официанта и попросила повторить мой мокко. Выбросила в опустевшую чашку основательно изжеванную палочку корицы и кивнула.

— Да, почетче.

Мистер Икс воззрился на меня с явным недоумением.

— Что ж, тогда я кое-что оговорю, господин. На тот случай, если я приму ваше предложение. У меня есть несколько правил, в конце концов, я не проститутка, а... назовем это "компаньонка", согласны? Во-первых, подчеркиваю, я не сплю с мужчиной, который мне не нравится, сколько бы он за это не сулил. Во-вторых, я хочу, чтобы мне гарантировали оплату моих скромных трудов. И то, что я сохраню все подарки. Неприятно, знаете ли, впоследствии делить что-либо.

Я говорила нарочито грубо и просто, силясь подчеркнуть свой деловой подход. Икс только кивал на все мои требования, словно они были сами собой разумеющимися. Господи! Однажды я уже выполняла подобную работу, так там наследнички избрызгались слюной, деля со мной серебряные часики и несчастные четыре платья от Лакруа. А потом еще долго поливали меня грязью при каждой случайной встрече.

Кстати.

— Да, мсье, — я мягко дала понять, что прекрасно расслышала его французский акцент, и тут-то инкогнито раскрыто. — Я не желаю, чтобы все это время заходил хоть какой разговор о моей профессии. Не желаю прослыть шлюхой.

— Bien sur, — ответил Икс.

Мне оставалось только бесшабашно ухмыляться.

— Ну что, мсье, подпишем контракт?

...кровью.

Глава вторая, об искусстве

Найдена неизвестная картина Казимира Малевича

"Чёрная квадратура круга".

Валентин Домиль

Шанталь

Мне было чертовски интересно, под каким соусом мистер Икс — он оказался Раулем — представит меня своему отцу. "Папа, мне надоели твои ненадежные шлюхи, поэтому я привел свою — я в ней уверен"?

— Я хочу, чтобы встреча произошла случайно, мадмуазель Флери, — сказал Икс с важным видом. — Галерея N подойдет. На следующей неделе там будет великолепная выставка. Мы случайно встретимся, там я представлю вас отцу, как... как студентку. Притворитесь, что изучаете историю живописи.

В его тоне слышалось серьезное сомнение в моей способности изобразить нечто подобное. Жаль. Жаль будет его разочаровывать.

— И прочитайте хотя бы пару книг по искусству, мадемуазель. Помните, что вы должны произвести впечатление на моего отца.

Впечатление? Это он мне рассказывает?

И вот, я, ввязавшаяся в эту авантюру, чтобы не жить впроголодь и не пугать своих нервных "коллег" стою в центре зала, со всех сторон задавленная каким-то жутким экспрессионизмом. Ничего не понимаю в современном искусстве. По мне, так оно чудовищно! Вон тот контрастный лилово желтый монстр, раззявивший рот... Мунк плакал бы кровавыми слезами. От зависти, или от жалости. Творчество аутсайдеров, однако, входит в моду. А ведь этот русский... проклятье! Опять забыла фамилию! Какая-то очень русская, на -ичь... типа Ильича что-то... Этот русский написал свой черный квадрат и продекларировал, что искусство умерло. Я бы сказала — убито. А все вокруг — чистый спиритизм.

Я присела на обитую малиновым искусственным бархатом банкетку и принялась обмахиваться ярким глянцевым буклетом. Искусство полиграфии — вот единственное, что торжествовало на этой выставке. Каталог был великолепен, но из-за качества репродукций экспрессивные и сюрреалистичные полотна еще больше резали глаз. Я отвернулась от лилово-желтого чудовища и с преувеличенным интересом стала смотреть на ставшую уже давно классической супрематическую абстракцию. Или не абстракцию. Черт его знает, что хотел сказать этими линиями художник.

— Боже мой! Это же Шанталь! Шанталь, дорогая!

А вот и наш Рауль... я медленно повернулась, но из-за нервически искореженной статуи увидела только рукав светлого бежевого пиджака. Не стала вставать. Секундой спустя, обогнув этого нового Лаокоона (честно, так написано на этикетке, хотя больше всего он походил на расплющенный и вытянутый вирус гриппа) показались Рауль и его отец.

Мда, для умирающего этот господин держался слишком хорошо. Немолодой, конечно, уже, но изумительно элегантный и уверенно держащийся мужчина. Высок, подтянут, седины практически нет, ну а та, что имеется, придает Ренару-старшему редкий шарм. На губах совершенно искренняя дружелюбная улыбка, как будто этот человек любит весь мир. Ну-ну, эту штуку можно любить, да только без взаимности.