Правила Игры. Часть первая

Часть первая

Viens que j'te violoncelle

Viens que j' te crеpuscule

Ma petite hirondelle

Ma tendre libellule

Brice Homs

Глава первая, о жаре

Если мужчины больше ценят в женщинах красоту,

чем ум, то это потому, что на свете больше дураков, чем слепых.

Луиза де Вильморен

Шанталь

Это было лето. Самое настоящее поганое жаркое лето, и именно оно во всем было виновато.

— Ничего вы не понимаете, — говорила нам многоопытная Квинни, наша ветеранка. — Лето — лучшее время. От жары у мужиков мозги размягчаются, и их можно быстренько брать. Как...

Она в этот момент обычно задумывалась. Квинни любит красивые слова, вычурные выражения, но свои родить не в состоянии. Поэтому она, как правило, пользуется чужими. Ее настольная книга — "Афоризмы и максимы на все случаи жизни". Слово "максима" ей непонятно.

— Как перезрелый плод, — сказала наконец Квинни.

Жюли, пребывающая в нашем маленьком коллективе на положении юной стажерки, широко распахнула свои и без того огромные по-детски наивные, а в довершение атаки вульгарно подведенные глаза. Жюли внимала своей мэтрессе с влюбленностью прилежной ученицы. А еще она верила, что в жизни случаются чудеса, как в кино или любовных романах. Больше всего она любила романы и фильмы "жизненные", по ее словам. В них герой долго и с удовольствием вытирал о героиню ноги, как о придверный коврик, а потом пылко признавался ей в любви, и жили они долго и счастливо. Впрочем, смотря из чьей жизни исходить в данном случае...

Я в нашей маленькой армии — или, если хотите, ролевой модели жестокого мира, отыгрывала Скептика, и мне это всегда удавалось. Я люблю сомневаться. А еще я люблю быть честной с собой, что исключительно полезно при этой роли.

Я никогда не обольщалась насчет выбранного мной занятия, просто не любила слово "содержанка". Мне нравился мужчина — и я с ним спала. Мне не нравился мужчина, он получал отворот, и смиренно довольствовался тем, какое впечатление производил на мир, появляясь на суд оного под руку со мной. Красота — товар. Цинично, но справедливо. Никогда не испытывала дискомфорта, продавая свою внешность, свои манеры и — в исключительно редких случаях — свои мозги.

С веранды номера Квинни — шикарного люкса, снятого для нее очередным покорным ослом — открывался великолепный вид на пляж. Грохотало. Салют продолжался уже довольно долго, и мы втроем успели оглохнуть, что впрочем, не мешало Квинни читать очередную лекцию, а Жюли — внимательно ее слушать. Я пила шампанское, закусывая его клубникой, ибо надо всегда соблюдать правила игры. К примеру, если тебе хотелось полежать в ванной в облаке лавандовой пены и почитать какую-нибудь книжку, а тут раздался звонок, приглашающий на гламурную разновидность пижамной вечеринки... эх, тут уж волей-неволей выберешь второе. Бизнес есть бизнес, и мы не хотели перебегать друг другу дорогу. Для этого приходилось устраивать вот такие шабаши в номерах дорогих отелей.

Самое смешное, что мы действительно были в пижамах. Квинни облачила свое роскошное тело в кипу черных кружев, в которых смутно угадывались длинные панталоны и маечка, а сверху еще накинула пеньюар с перьями. Тоже черными. На Жюли было нечто розовое, трогательное и в цветочек. Что ж, и на подобное белье находились любители. Я носила шелк, только шелк, и дело здесь было не в гламурности или цене. Просто, было жарко.

— О, давно хотела спросить, милая, что же, этот жучок тебя бросил?

Квинни называла всех мужчин жучками. Мне более уместным во всем, что касается ее мужчин, кажется сравнение с богомолами. Им, знаете ли, богомолихи еще до завершения полового акта откусывают голову.

— Он вернулся в свою Австралию, — безразлично сказала я.

Мне действительно было все равно.

— Бедненькая! — запричитала Жюли. Полагаю, уже понятно, как она любит драмы. — На что же ты теперь будешь жить?

На нашем милом маленьком курорте, нашей охотничьей территории, это был не праздный вопрос. Ха! Так вот, зачем Квинни затащила меня к себе в номер! Прощупывает почву: не собралась ли я покуситься на ее откормленное стадо толстосумов.

До ее сераля, равно как и до загона с барашками Жюли, мне не было дела. Они встречались с мужчинами, которым нравились иллюзии. Вы хотите, чтобы вас любили — вас любят. При этом кошелек ваш изрядно пустеет, но к чему сейчас подобные мелочи? "Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад!"... гм, кто это сказал? Кто-то из русских. Не помню.

— Я работаю над этим, — как можно легкомысленнее, ценили во мне именно это качество, ответила я.

И тут зазвонил мой сотовый — маленькая ярко-красная игрушка, небрежно брошенная на кресло.

* * *

Un autre aspect

Садовник, уподобляясь Сэмвайсу Гэмджи, подстригал розы под самым окном. Казалось, над подоконником уже видны кончики его ушей. Рене Ренар пересел в кресло, с таким расчетом, чтобы сидеть спиной к окну. Любопытный садовник никоим образом его не касался. Гораздо интереснее было то, что могло сейчас произойти в комнате.

Распахнулась дверь, распахнулась с такой силой, что хрустальная ручка ударилась о край каменной столешницы (недурная флорентийская мозаика, поздняя конечно) и едва не раскололась. Рауль размашистой уверенной походкой вошел в комнату и завис над отцом, пользуясь выгодным положением. У него вообще была эта неприятная привычка: при каждом удобном случае, оказываясь выше собеседника, он принимался упиваться этим обстоятельством. Проклятое самолюбие!

Рене перестал делать вид, что читает (тем более что ничего интересного в каталоге прошедшего аукциона не было) и медленно поднял голову.

— Да?

— Как это понимать? — разъяренный Рауль потряс перед лицом отца какой-то бумажкой.

А, выписка по счету.

Рене улыбнулся, прекрасно зная, как подобная мягкая и обаятельная улыбка действует на его вспыльчивого сына.

— Подарок, — просто сказал он, вновь опуская глаза на страницу со столь популярными сейчас русскими живописцами.

Пожалуй, стоило все-таки прощупать этот рынок...

— Подарить какой-то шлюхе лалика?! Подлинного лалика 1910 годов?!

— Не кричи так, — укоризненно осадил сына Рене, понося руку к уху и болезненно морщась.

Рауль разом сник.

— Это неразумно.

— Это мои деньги, — спокойно возразил Рене. — В конце концов, если тебя это утешит, мальчик, лалик был прощальным подарком, и мисс Уорт уехала на родину.

На подвижном, как и у отца, но менее дружелюбном и обаятельном лице Рауля — для экономиста и политика подвижность лица есть грех — отразились одновременно облегчение и злость. Он не любил этого слова "мальчик". И ничего не мог поделать ни с собой, ни с отцом. Впрочем, у последнего были какие-никакие права так обращаться к сыну.

Перевернув с преувеличенной сосредоточенностью страницу каталога, Рене сказал:

— Этим вечером я ужинаю с одной приятной леди. Будь так любезен, попроси выкатить к семи часам кабриолет...

Рауль побледнел от с трудом сдерживаемой злости.

* * *

Шанталь

Глаза этого опереточного мистера Икс бегали, пальцы непрестанно постукивали по краю столешницы. Хорошие руки, ухоженные. Знаете, как говорила Пиаф? "Если у мужчины красивые руки, по-настоящему красивые, он не может быть уродливым внутри". Впрочем, даже самые гениальные женщины иногда ошибаются. Не реже, чем гениальные мужчины.

Я с щелчком — больше всего мне как раз нравился щелчок — открыла свой портсигар из черепахи и серебра и жестом отказалась от возникшей мгновенно зажигалки. Merci, не курю. Корица.

Сунув в рот ароматную палочку корицы — идиотская привычка, но отлично идет под кофе, к тому же почему-то привлекает некоторых мужчин — я кивнула.

— Продолжайте.

И он продолжил.

Так основательно и с таким недоверием меня еще ни разу на работу не нанимали. Список требований... боже, гувернантку к особе королевской крови нанимают с меньшей тщательностью!

— Я правильно вас поняла? Я должна составлять компанию вашему бедному умирающему отцу? Может быть, вы наймете ему сиделку?

И я приподняла левую бровь. Как книжный — ха — герой. Делать это я тренировалась долго, ибо дело это ответственное. И служит для неуравновешенных особ отличным раздражителем. Взять хотя бы ту же Квинни.

Мистер Икс, к чести его, не купился.

— Мой отец, мисс Флери, человек крепкий и упорный. Он часто появляется в обществе и предпочитает, конечно, делать это в сопровождении очаровательных молодых женщин.

Сказано это было таким тоном, словно "очаровательная молодая женщина" это аксессуар. Вроде булавки для галстука. Впрочем, я не обольщалась. Большей частью именно в качестве такого аксессуара меня и нанимали. Тем не менее, я не удержалась и уколола заботливого сына.

— Вам, безусловно, не нравится выбор вашего отца.

Икс снова меня удивил.

— Безусловно, — сказал он. — Мне не нравятся охотницы за деньгами, поющие о любви до гроба.

Ха. Ну, тут-то эту фразу можно было понимать буквально. Она была совершенно искренней.

— Надеюсь, мисс Флери, на вас я смогу положиться? — мистер Икс уверенно посмотрел мне в глаза.

Он платил много. Но предлагал сомнительное дело. Не любила я отходящих в мир иной стариков, честное слово. Конечно можно до посинения — трупного — кичиться тем, что ты стала последним утешением для человека, вся такая из себя исключительная... но чертовски неприятный остается осадок. Как будто стала вдруг близкой безутешной родственницей, или тайком прошмыгнула на чужие похороны. Я торгую своей внешностью. Я даже могу торговать своими симпатиями. Но прочими эмоциями — никогда. Этак они быстро обесценятся.

— Что вас не устраивает? — суховато спросил мистер Икс.

— Чем так болен ваш отец?

— Аневризма, — безразличным тоном ответил мой заказчик. — Может завтра умереть, а может и год еще протянуть...

Интересные у него, однако, приоритеты...

— Не могли бы вы почетче определить мои обязанности?

Ну вот! И кофе закончился! Я подозвала официанта и попросила повторить мой мокко. Выбросила в опустевшую чашку основательно изжеванную палочку корицы и кивнула.

— Да, почетче.

Мистер Икс воззрился на меня с явным недоумением.

— Что ж, тогда я кое-что оговорю, господин. На тот случай, если я приму ваше предложение. У меня есть несколько правил, в конце концов, я не проститутка, а... назовем это "компаньонка", согласны? Во-первых, подчеркиваю, я не сплю с мужчиной, который мне не нравится, сколько бы он за это не сулил. Во-вторых, я хочу, чтобы мне гарантировали оплату моих скромных трудов. И то, что я сохраню все подарки. Неприятно, знаете ли, впоследствии делить что-либо.

Я говорила нарочито грубо и просто, силясь подчеркнуть свой деловой подход. Икс только кивал на все мои требования, словно они были сами собой разумеющимися. Господи! Однажды я уже выполняла подобную работу, так там наследнички избрызгались слюной, деля со мной серебряные часики и несчастные четыре платья от Лакруа. А потом еще долго поливали меня грязью при каждой случайной встрече.

Кстати.

— Да, мсье, — я мягко дала понять, что прекрасно расслышала его французский акцент, и тут-то инкогнито раскрыто. — Я не желаю, чтобы все это время заходил хоть какой разговор о моей профессии. Не желаю прослыть шлюхой.

— Bien sur, — ответил Икс.

Мне оставалось только бесшабашно ухмыляться.

— Ну что, мсье, подпишем контракт?

...кровью.

Глава вторая, об искусстве

Найдена неизвестная картина Казимира Малевича

"Чёрная квадратура круга".

Валентин Домиль

Шанталь

Мне было чертовски интересно, под каким соусом мистер Икс — он оказался Раулем — представит меня своему отцу. "Папа, мне надоели твои ненадежные шлюхи, поэтому я привел свою — я в ней уверен"?

— Я хочу, чтобы встреча произошла случайно, мадмуазель Флери, — сказал Икс с важным видом. — Галерея N подойдет. На следующей неделе там будет великолепная выставка. Мы случайно встретимся, там я представлю вас отцу, как... как студентку. Притворитесь, что изучаете историю живописи.

В его тоне слышалось серьезное сомнение в моей способности изобразить нечто подобное. Жаль. Жаль будет его разочаровывать.

— И прочитайте хотя бы пару книг по искусству, мадемуазель. Помните, что вы должны произвести впечатление на моего отца.

Впечатление? Это он мне рассказывает?

И вот, я, ввязавшаяся в эту авантюру, чтобы не жить впроголодь и не пугать своих нервных "коллег" стою в центре зала, со всех сторон задавленная каким-то жутким экспрессионизмом. Ничего не понимаю в современном искусстве. По мне, так оно чудовищно! Вон тот контрастный лилово желтый монстр, раззявивший рот... Мунк плакал бы кровавыми слезами. От зависти, или от жалости. Творчество аутсайдеров, однако, входит в моду. А ведь этот русский... проклятье! Опять забыла фамилию! Какая-то очень русская, на -ичь... типа Ильича что-то... Этот русский написал свой черный квадрат и продекларировал, что искусство умерло. Я бы сказала — убито. А все вокруг — чистый спиритизм.

Я присела на обитую малиновым искусственным бархатом банкетку и принялась обмахиваться ярким глянцевым буклетом. Искусство полиграфии — вот единственное, что торжествовало на этой выставке. Каталог был великолепен, но из-за качества репродукций экспрессивные и сюрреалистичные полотна еще больше резали глаз. Я отвернулась от лилово-желтого чудовища и с преувеличенным интересом стала смотреть на ставшую уже давно классической супрематическую абстракцию. Или не абстракцию. Черт его знает, что хотел сказать этими линиями художник.

— Боже мой! Это же Шанталь! Шанталь, дорогая!

А вот и наш Рауль... я медленно повернулась, но из-за нервически искореженной статуи увидела только рукав светлого бежевого пиджака. Не стала вставать. Секундой спустя, обогнув этого нового Лаокоона (честно, так написано на этикетке, хотя больше всего он походил на расплющенный и вытянутый вирус гриппа) показались Рауль и его отец.

Мда, для умирающего этот господин держался слишком хорошо. Немолодой, конечно, уже, но изумительно элегантный и уверенно держащийся мужчина. Высок, подтянут, седины практически нет, ну а та, что имеется, придает Ренару-старшему редкий шарм. На губах совершенно искренняя дружелюбная улыбка, как будто этот человек любит весь мир. Ну-ну, эту штуку можно любить, да только без взаимности.

— Добрый день, Шанталь! — отвлекая меня от созерцания моего, гм, подопечного, завел свою пластинку Рауль. — Отец, это мадмуазель Флери, студентка Лейденского университета. Шанталь, дорогая, это мой отец, Рене Ренар.

Ренар-старший улыбнулся еще шире, теперь уже не абстрактному человечеству, а мне. В углах глаз и рта резче обозначились совершенно очаровательные морщинки. Вот черт! Обаятельный мужчина.

Я тоже улыбнулась, не спеша, впрочем, пускать в ход свою тяжелую артиллерию.

— Добрый день, мсье, — я протянула руку, которая была мягко, деликатно пожата. — Добрый день, Рауль. Как вам выставка?

Заговорил сынок, судя по всему намеривающий служить затычкой во всякой бочке. По его скромному, но громкому мнению, художники были гениями, пока неоцененными, но следовало поспешить и исправить это. В качестве примера он указал на "Лаокоона". По-моему, Рауль Ренар — идиот, и я уже опасаюсь связываться с его отцом. А вдруг яблочко от яблоньки...

— Если это покупают, значит, это искусство, — хмыкнул Ренар-старший, скользя взглядом по скульптуре.

Фрэнк Ллойд Райт. Аминь.

— А что вы думаете, мадмуазель Флери? — с прежней улыбкой он посмотрел на меня почти в упор. Впрочем, вышло это вежливо.

Слева семафорил Рауль, пытаясь убедить меня задействовать женские чары. Я несколько растерялась. Конечно, утверждение, что мужчины терпеть не могут умных женщин, срабатывает полностью только в одном случае из трех, но это все-таки тридцать три и три сотых процента. По-своему внушительная величина. Рауль смертельно побледнел. Он начал меня раздражать. Не любительницу же нанял! Своей поварихе он так же под руку лезет?

— По мне, так эта скульптура напоминает расплющенный вирус гриппа. Это мало походит на работу Агесандра.

— Классическое образование, — кивнул Ренар старший. — Так что же привело вас на эту выставку, мадмуазель Флери?

— Эм... семинар по критике. Я должна написать обзор для одного из выставленных здесь произведений.

По-моему, я нашлась достаточно быстро. Рауль закатил глаза и отошел в сторону, сделав вид, что внимательно читает выставленную на мольберте экспликацию.

— Уже выбрали что-нибудь? — Ренар-старший предпочел поддержать светскую беседу.

— М-м-м... взгляните вот на это полотно, — я указала на еще одно чудовищное лицо, растянутое в гиперболизированной истерике. — Явная, хотя и неумелая, аллюзия на "Крик" Мунка.

За спиной у меня кашлянул Рауль. Воистину, на свете больше дураков, чем слепых!

— Но в целом, — жалко закончила я, — эта выставка очень утомляет.

— Не желаете выпить кофе, Шанталь? — встрял сынок.

А, может, я его компаньонкой стану, раз он такой активный?! Ох, я умерила свою язвительность и мило улыбнулась.

— С удовольствием, мсье Ренар.

* * *

Un autre aspect

Наблюдать за Раулем всегда было интересно. С детства он обожал врать, но какие-то мелочи все равно выдавали его. С лицом он научился справляться лет в четырнадцать, а вот руки... Рауль потирал нервно кончики пальцев, из чего легко можно было заключить, что он что-то задумал.

Медленно прохаживаясь вдоль развешенных по стенам чудовищных картин, Рене то и дело посматривал на руки сына. Рауль нервничал все сильнее.

— О, "Лаокоон"! — воскликнул он, когда впереди показалась совершенно жуткая скульптура. — Иоланта хотела приобрести что-то подобное.

Рене представил себе "что-то подобное" в холле или гостиной своего дома. Уютный буржуазный бидермайер, может быть неуместные здесь, но все равно элегантные напольные часы в духе Гимара — и этакий "Лаокоон". О нет, только после его кончины!

К счастью опасные восторги по поводу скульптуры сменились иными. Еще более опасными.

— Боже мой! Это же Шанталь! Шанталь, дорогая!

Скрытая за скульптурой девушка медленно обернулась. Миловидная вполне элегантная особа лет двадцати пяти со взглядом цепким и острым. Несколько секунд она разглядывала Рене, слегка щурясь.

— Добрый день, Шанталь! — продолжил свои восторги Рауль. — Отец, это мадмуазель Флери, студентка Лейденского университета. Шанталь, дорогая, это мой отец, Рене Ренар.

Рене улыбнулся.

— Добрый день, мсье, — Шанталь Флери протянула руку. — Добрый день, Рауль. Как вам выставка?

Рене промолчал, прекрасно зная, что провисающую паузу с блеском заполнит его сын. И Рауль заговорил, пылко восхищаясь выставкой. В качестве примера гениальности он приводил "Лаокоона". Далось же мальчишке это чудовище!

— Если это покупают, значит, это искусство, — резковато прервал его Рене. — А что вы думаете, мисс Флери?

Краем глаза он заметил отчаянные рожи, которые корчил Рауль. Вот, значит, как. Случайная встреча... мило. Теперь Рене строже и внимательнее пригляделся к Шанталь Флери, липовой, возможно, студентке Лейденского университета. Выглядела она вполне скромно, этакая милая стипендиатка. Ничто, вроде бы, не выдавало профессионалки. С другой стороны, и на любовницу Рауля девушка также не походила: тот предпочитал женщин тощих, как подиумные манекенщицы, и длинноногих, что противоречило его комплексу невысокого роста. Но интуиция — качество врожденное и усовершенствованное годами упорного труда — упрямо твердила, что случайно встреченную на выставке "Шанталь Флери" легко мог нанять любящий сын, чтобы обезопасить долгожданное наследство.

Рене никогда не обольщался насчет своей семьи.

Шанталь Флери вновь открыла свой изящно накрашенный ротик.

— По мне, так эта скульптура напоминает расплющенный вирус гриппа. Это мало походит на работу Агесандра.

Что ж, по крайней мере она уместно упоминала имена и делала это с таким видом, словно и впрямь понимала, о чем говорит. Возможно, она даже была неглупа. Или просто — хорошая актриса, держащаяся с приятной естественностью.

— Классическое образование, — кивнул Рене. — Так что же привело вас на эту выставку, мадмуазель Флери?

— Эм... — вот здесь девушка запнулась, но нашлась довольно быстро, — Семинар по критике. Я должна написать обзор для одного из выставленных здесь произведений.

Рауль едва слышно застонал, резко развернулся и отошел к стене, на которой висел какой-то яркий триптих. Потом он сделал вид, что заинтересовался экспликацией. Рене оставалось только пожимать плечами и продолжать светскую беседу.

— Уже выбрали что-нибудь?

— М-м-м... — девушка, слегка щурясь, огляделась по сторонам. — Взгляните вот на это полотно. Явная, хотя и неумелая, аллюзия на "Крик" Мунка.

Рауль кашлянул. С намеком. Эта история оказалась шита даже не белыми нитками. Господи! Честнее бы было обвязать эту Шанталь красной лентой и запихнуть в торт, чтобы затем преподнести любимому отцу.

— Но в целом, — скомкано заключила девушка — эта выставка очень утомляет.

— Не желаете выпить кофе, Шанталь? — встрял Рауль.

— С удовольствием, мсье Ренар, — мило улыбнулась девушка.

Рене предпочел сейчас отдаться воле волн. Хотя, кофе... какой уж тут кофе?

Глава третья, о людях

Если вы по-настоящему интересуетесь чем-то одним,

это непременно приведет вас к чему-то другому.

Элеанора Рузвельт

Шанталь

Едва толкнув дверь в небольшое кафе при галерее, Рауль спохватился.

— Совсем забыл! У меня же назначена встреча! Сожалею! Мадмуазель Флери, отец... я вынужден бежать.

Интересно, а бизнес эти Ренары ведут с таким же неподражаемым артистизмом? Может, стоит проверить их платежеспособность лишний раз, прежде чем влезать в эту авантюру? Я, конечно, навела справки, но не следует ли мне копнуть поглубже?

Рауль исчез, напоследок поцеловав мне руку влажными слюнявыми губами. Фу! Мы с моим потенциальным любовником остались наедине. Несколько секунд Ренар старший смотрел на меня, а потом жестом указал на столик у окна. И отодвинул мне стул. Сделано это было так естественно, само собой разумеющимся образом, почти небрежно, что я не стала благодарить. Только кивнула.

Здесь пахло кофе, ванилью, корицей, мускатным орехом и разогретым пластиком — от фосфорецирующих ламп на стенах. Зато в меню значилось семнадцать сортов кофе, и я решила вознаградить себя за труды. За будущие труды.

— Кофе по-нормандски, — кивнула я.

Ренар не стал заглядывать в меню, а только коротко бросил.

— Эспрессо. Двойной.

Кхм, таким манером он очень быстро отправится на тот свет. Чем бы он там не болел.

Принесли кофе, и я принялась рассеяно помешивать его палочкой корицы. Так и тянуло сунуть ее в рот и начать грызть.

— Мадмуазель Флери, а как вы познакомились с моим дорогим сыном? — вскользь, достаточно безразличным тоном спросил Ренар.

Этот вопрос мы обсудили, пока Рауль Икс пытался придумать достаточно достоверную легенду. А по мне, так дурака можно одурачить любой историей. А умного нечем почти не введешь в заблуждение. Оставалось только понять, к какому типу относится Рене Ренар.

— Мсье Рауль был у нас на семинаре, когда обсуждался аукционный бизнес. На мой взгляд все это ужасно скучно...

— Что? — усмехнулся Ренар.

— Бизнес.

Я все-таки сунула палочку корицы в рот и разжевала кончик.

— Я предпочитаю смотреть на произведения искусства, а не торговать ими. Я не смогла бы стать коллекционеркой. К тому же, для этого у меня элементарно недостает денег.

Вот так элегантно я сказала правду. Ренар выслушал меня внимательно, щурясь и улыбаясь.

Проклятье! Этот человек поставил меня в ужасное положение. Точнее — подвесил. Я не могла подобрать к нему подход. Люблю простых людей. Раулю я заглядывала бы в глаза и пригибалась почаще, чтобы казаться ниже ростом, престала бы носить каблуки (оказалась сразу на пару сантиметров ниже его). Кому-то из моих клиентов нравилось, если его сопровождала серьезная молчаливая девушка, оттеняющая его чувство юмора. Я смеялась исключительно на его шутках, что повышало в клиентских глазах собственное остроумие. Одному типу нравилось беспечное щебетание. Но что могло бы прийтись по вкусу старшему Ренару... теряюсь в догадках! Никогда больше не буду заключать контракт через посредника! Торжественно клянусь, о, Мантрейя, Будда грядущего.

Моя проблема сидела напротив и преспокойно пила кофе. Потом он посмотрел на часы.

— О, какая досада! У меня тоже встреча...

Ну вот, кажется, я лишилась своего заработка и придется снова мозолить глаза Квинни и Жюли... черт!

Он поднялся и замер, положив руку на спинку стула. Я обратила внимание на часы. Простые. Но дорогие. Но простые, без вычурных украшений или столь модных сейчас на всем сваровски. Совсем плохо — Ренар действительно не дурак и обладает отличным вкусом. Одна надежда, что у него просто хороший имиджмейкер.

— В это воскресенье открывается для посетителей коллекция N, там великолепные папирусы, — он улыбнулся чуть шире. — Не согласитесь составить мне компанию? Мои дети, к сожалению, не считают нужным ходить в подобные места. На чем вы, кстати, специализируетесь?

Мне показалось, что вопрос был с подковыркой — как последний способ вывести меня на чистую воду. Какой, честное слово, недоверчивый господин.

— Английский романтизм. Пишу курсовую работу по живописи на мифологические сюжеты. Король Артур, Тристан и Изольда и все в том же духе, — вновь почти не соврала я.

— Какой странный выбор для француженки...

— Моя мать канадка. В пятом поколении, — теперь уже была моя очередь улыбаться.

Ренар выпустил спинку и подал мне руку.

— Я подвезу вас, мадемуазель Флери.

Кхм, как удачно, что на полученный аванс я сняла квартиру в респектабельном, скромном районе. Ах, какая я предусмотрительная!

* * *

Я рухнула в кресло перед моей обожаемой Евлалией и с наслаждением скинула туфли.

— Эва! Мне нужно знать все о Рене Ренаре.

Евлалия только один раз подняла на меня глаза и вернулась к книге, которую спокойно читала. Отвлекать ее сейчас, когда не заложена еще между страницами широкая голубая лента, было просто бессмысленно. Я терпеливо ждала, наблюдая за тем, как лениво плавают в овальном аквариуме вуалехвосты. Наконец Евлалия отложила книгу — кажется это был какой-то из модных ныне бестселлеров — и откинулась на спинку своего любимого кресла.

— Ренар, дорогая? Тебе удалось заарканить столь крупную рыбу?

— Не совсем, — честно ответила я. — Но я над этим работаю. Поэтому и спрашиваю тебя.

Евлалия потянулась за своими сигариллами — вонючими, едкими, испускающими черный дым, и за секунду скрылась в этом индустриальном смоге. Я переместилась к открытому окну, где и присела на подоконник. Для таких вот страждущих, неделикатно сбегающих от смолящей Эвы, здесь была положена подушка.

— За кого ты меня принимаешь, а? — вопросила Евлалия патетически после трех затяжек. — По-твоему у меня на всех мировых толстосумов досье имеется?

— О мировых, милая, я молчу. Я же не прошу у тебя адрес какого-нибудь... ну... Абрамовича! — что-то тянет меня в последнее время на русских. Подозрительно.

— Он, кстати, развелся, — вставила Эва.

— Мне он, кстати, без надобности. Рене Ренар! Черт побери, он живет в этом городе, у него бизнес в этом городе. Я хочу знать о нем как можно больше. Может он извращенец, маньяк убийца, Жиль де Рэ, какой-нибудь.!

— Суинни Тодд, Джек Потрошитель и Тэд Банди в одном лице, — ухмыльнулась Евлалия, откидывая крышку своего ноутбука. — Не кипятись, дорогая.

Она проворно затрещала клавишами. Я открыла свой портсигар, сунула в рот корицу и, чтобы как-то занять время, принялась энергично ее грызть.

— Не чавкай. Это раздражает, — осадила меня Эва. — Кое-что есть.

Она резким движением раздавила окурок в своей любимой чугунной пепельнице — монстр, которым удобно бить по голове, пребывая в состоянии аффекта. Посмотрят на это чудовище, и сразу оправдают. Подвинув кресло, я села и стала через плечо Эвы посматривать на экран.

Рене Эмануэл Ренар, 51 год

Компания Trеsor, двадцать три года на рынке

Ничего себе.

Разведен...

— Там был какой-то скандал, но, знаешь, это было уже лет 20 назад, толком я ничего не нашла, — пожаловалась Евлалия.

Так, опустим. Не суть важно.

Состояние...

— Интересно, старушка, а откуда ты берешь такие красивые цифры? — поинтересовалась я, подсчитывая нули.

— Секрет моего бизнеса, дорогая.

— Он действительно так богат?

Евлалия пожала плечами.

— Я не производитель, чтобы давать тебе гарантии. По всему выходит, что да.

— Тогда вопрос: почему он до сих пор не женат? И почему у него сынок такой жмот?

Я откинулась на спинку кресла.

— Что-нибудь потенциально опасное?

Евлалия вновь пожала плечами.

— Дорогая, однажды ты чуть не скормила меня крокодилу! — возмутилась я.

— Ты про того чудика с БДСМом? — поинтересовалась невинным тоном Эва и потянулась за своей сигариллой.

Я одним прыжком оказалась на подоконнике и оттуда, с безопасного места, скорчила ей рожу.

— Нет, я про того идиота, у которого оказалась ревнивая жена, две любовницы и озабоченная теща. Я еле унесла ноги, пока эти достойные дамы делили бедолагу. Могли и меня порвать в клочья.

Эва закатила глаза и вновь застучала по клавишам. Судя по всему, информация была, но она добавляла к чеку какую-нибудь интересную циферку. Ладно, здоровье — душевное и телесное — много дороже денег.

— Ох, ладно, дорогая... он болен. Это, конечно, не афишируется, но — тоже мне секрет Полишинеля! И еще какая-то чертовщина была три года назад, когда он, не справившись с управлением, попал в аварию. Сильно пострадала его, гм, знакомая, но...

— Толком ты ничего не нашла, — язвительно закончила я.

— Почему же? Куча свидетелей, разбирательство, журналисты. Вроде как, он был пьян. Или тормоза отказали. Версий много, но докопаться до истины невозможно. В любом случае, его признали невиновным в аварии. Этой девушке было оплачено лечение, и в конце концов вся эта история заглохла и перестала интересовать журналистов. Ну что, напугала я тебя?

Прищурив один глаз, Эва насмешливо посмотрела на меня.

— Не особо, — я спрыгнула с подоконника. — Мне понравилось, как он водит машину. Уверенно.

— Ну, я счастлива угодить. Если найдется что-нибудь еще, я позвоню тебе, дорогая.

Продолжая улыбаться, Евлалия нацарапала на клочке тетрадного листа в клеточку сумму. Четырехзначную.

* * *

Не успела я добраться до своей скромной квартирки, и скинуть туфли, как позвонила Квинни. Трогательная забота, нечего сказать. Уклончиво ответив, что "нашла вроде жучка", я положила трубку. Больше всего мне сейчас хотелось рухнуть в ванну. Горячую. Я включила воду, стянула с себя платье и зарылась в чемодан в поисках какой-нибудь книги. Что-то же я с собой взяла, кроме тех двух справочников, которые получила от Рауля!

Зазвонил телефон. Проклиная звонящего на всех сколько-нибудь известных мне языках, я сняла трубку.

— Да?!

— Мадемуазель Флери?

Черт! Рауль Ренар! Его только не хватало.

— Да, — сказала я, стискивая зубы и не давая прорваться раздражению. Он что, каждый вечер будет требовать с меня отчета?

— Поздравляю, вы произвели на моего отца впечатление.

Хм.

— Мне показалось, мой милый Рауль, что ваш отец не поверил и слову из того, что мы с вами наплели, — заметила я, пинком распахивая дверь в ванную.

Этот козел может говорить сейчас что угодно. Но слушать его я буду, лежа в воде. Зажав трубку между ухом и плечом, я принялась за расстегивание бюстгальтера. Черт бы побрал застежки на спине!

— Мой отец просто тает в компании хорошеньких женщин, — убежденно сказал Рауль.

Хм. Дважды. Либо он так успешно это скрывает, либо я недостаточно хорошенькая.

Запустив бельем в корзину, я медленно, с наслаждением опустилась в воду. Телефон, конечно, оставался раздражителем, но ничего уж тут не поделаешь.

— Что ж, вам виднее, господин Ренар.

— Да, Шанталь, вы говорили с отцом... вы упоминали, что изучаете?

— Английский романтизм, — процедила я. Ясно, надо собраться и настроиться на длительный разговор.

— Мда... — протянул Рауль. — Скверно... Ладно, приезжайте завтра в наш офис. Мы сейчас подбираем мебель бидермайера для одного интерьера... скажете, что вам интересно это, и продолжите знакомство с моим отцом.

О да, я буду часто и подолгу мозолить старшему Ренару глаза, он влюбится непременно, и мы будем жить долго и счастливо. Пока он не умрет.

Зашвырнув трубку в корзину для грязного белья, где ей самое место, я с головой скрылась под водой.

Глава четвертая, о людях (продолжение)

1. Информация, которая у вас есть, не та, которую вам хотелось бы получить.

2. Информация, которую вам хотелось бы получить, не та, которая вам на самом деле нужна.

3. Информация, которая вам на самом деле нужна, вам недоступна.

4. Информация, которая в принципе вам доступна, стоит больше, чем вы можете за нее заплатить.

Четыре закона информации

Un autre aspect

Мадам Евлалия Монрое никогда не смешивала работу с личной жизнью. Даже в тех редких случаях, когда работа касалась близких друзей. Годы дружбы — любила повторять она — не обязывают меня отдавать человеку исподнее. Я не святой Мартин. Однако к некоторым людям Евлалия Монрое питала явную слабость. Взять, к примеру, Шанталь Флери. Эта девочка выгодно выделялась на фоне прочих клиенток. Многие жаловались на несчастную судьбу, которая толкнула их на скользкую дорожку. Да идите вы!... в прачки! Иные наоборот кичились своей расчетливостью, этакие женщины-крокодилы. Шанталь однажды ответила на прямо поставленный вопрос:

— Почему я взялась за это? А как еще я могу попасть в Венецию? Или на бродвейскую премьеру? Эва, я сгнила бы заживо в каком-нибудь архиве. В дешевом антикварном магазине — это в лучшем случае.

Словом, Шанталь Евлалии нравилась, и в исключительных случаях для нее можно было поработать сверхурочно. И бесплатно. Просто девочка никогда об этом не узнает, и все.

Обзвонив полдюжины своих "надежных людей", Евлалия выбралась из мягкого кресла, поругивая сидячий образ жизни — всего два вечера в неделю посещать йогу! Безобразие! Впрочем, в дальнейшем физических упражнений оказалось более чем достаточно. Открыв один из шкафов, Эва мрачно оглядела белые картонные папки, слепо надписанные по корешку серебристым маркером. Не шпионские штучки, нет, просто когда делаешь генеральную уборку, вечно под руку попадает какая-то дрянь. А все полезное непостижимым образом оказывается где-нибудь в спальне. А то и вовсе на кухне. В холодильнике.

Вернувшись к столу, Эва выдвинула верхний ящик, достала фонарик и, подсвечивая себе, взялась за поиск нужной папки. Вырезки-вырезки-вырезки... фото... не то... вырезки... не те... снова не то... а это что здесь делает?!

Через двадцать минут Евлалия пришла к выводу, что ее архив нуждается в еще одной генеральной уборке. И в нормальных надписях черным, красным, синими, — хоть канареечно-желтым по зеленому! — видным на картоне цветом. Впрочем, еще через три с половиной минуты ее поиски все-таки увенчались успехом. Подвинув ноутбук, Эва шлепнула папку на стол и упала в кресло. Морща нос и то и дело хмурясь, она погрузилась в изучение вырезок и справок, добытых праведными и, много чаще, неправедными способами.

Чем-то же ее заинтересовал года полтора назад этот Ренар... чем? Совсем память отшибло на старости лет!

Вот!

Схватив скрепленную степлером пачку газетных листков, Эва бегло просмотрела их, медленно бледнея. Затем, не глядя на часы — а было уже очень поздно, или скорее рано, — схватила трубку и набрала номер Шанталь.

Глава пятая, о непослушных девочках, идущих гулять в темный лес

Больной выздоровеет, пьяный протрезвится, черноволосый — поседеет, но глупец останется глупцом.

Шолом-Алейхем

Шанталь

Телефон захлебнулся наконец своим истеричным воплем и затих. Затем, чтобы секундой спустя заверещать вновь. Я оторвала голову от подушки, повернула плохо гнущуюся шею и посмотрела на часы. Половина четвертого утра. Даже я в это время предпочитаю спать! И кого нелегкая принесла?

Едва не свалившись с кровати, я потянулась за телефоном.

— ДА?!

— Шанталь, дорогая! Как хорошо, что ты еще не спишь!

Евлалия. Я очень ее люблю, но иногда я готова ее убить.

— Я спала, чудовище, и ты меня разбудила!

— Извини, — совершенно неискренне сказала Эва. — Я кое-что нашла для тебя, про твоего Ренара. Это срочно, душечка моя.

Давясь зевотой, я спустила ноги на пол и, пошатываясь, подошла к окну. Ночью из него приятно тянуло прохладой, но это не бодрило, а как раз наоборот — навевало сон.

— Эва, а это не могло подождать до утра, а?

— Дура! — рявкнула она так громко, что у меня позакладывало оба уха. — Слушай сюда и наматывай на косу! Звонишь этому Ренару. Сейчас же. Сейчас же, я подчеркиваю! И отказываешься от работы.

— Знаешь, Эва, — я зевнула. — Ты такая забаоувная, когдаоу, ох, разыгрываешь из себя мою мамочку...

— Дура! — на этот раз Евлалия заорала еще громче. — Этот твой Рене Ренар за семь месяцев четырежды чуть коньки не отбросил! Автокатастрофа, потом был пожар у них в конторе, потом что-то странное случилось у него в загородном поместье. И, наконец, на приеме в галерее Трезор семнадцать человек отравилось. Двое — с летальным исходом.

— Ну, устриц несвежих поели, — отмахнулась я.

Хотелось спать.

— Душечка, там такие деньги, что вы все несвежих устриц в скором времени покушаете. И цианидиком запьете. Без вкуса, между прочим, и запаха!

Ох, еще одна любительница блеснуть своим интеллектом.

— Эва, — сквозь дружелюбно стиснутые зубы просвистела я, — шла бы ты. Спать. Позвони мне часов в одиннадцать и сообщи все то же самое, но без истерик.

Опустив трубку на рычаг, я выдрала телефонный шнур из розетки, плюхнулась в постель и мгновенно отрубилась.

* * *

Эва действительно позвонила в одиннадцать на мобильный, и начала мое утро с восьмиминутной истерики. Справедливой — правда: я забыла включить телефон. Потягивая кофе с лимоном, я кивала и вяло вякала на все ее замечания.

— Ты меня не слушаешь, — со вздохом констатировала Евлалия.

— И что доказывают твои слова? Что он невезучий тип?

— Шанталь... — голос старушки Эвы стал нежным, ласковым и бесконечно терпеливым. — Шанталечка моя, душечка, я не верю в совпадения. К тому же всегда лучше перестраховаться, чем пострадать.

— Возражаю! — я отхлебнула кофе. — Перестраховка лишает жизнь остроты.

Эва фыркнула.

— Хрен с тобой! Поступай как знаешь! Но учти, на твои похороны я венков посылать не буду! И, дорогая, ты мне должна. За сверхурочные.

— Непременно, — пообещала я, отключаясь.

Что и говорить, слова Евлалии — тем более на свежую голову — не внушили мне энтузиазма. И я была с ней полностью согласна, это подозрительно. Если вам на голову дважды упал кирпич, это уже тенденция. Но из-за этой сомнительной тенденции отказываться от денег... Рауль Ренар, конечно, жмот — о, это так по-французски — но гонорара мне хватит на несколько месяцев спокойной жизни. А если положить деньги в банк... в конце концов, я ведь не собиралась всю жизнь быть компаньонкой. Никто из нас не собирается, да и наступает момент, когда мы становимся вторым сортом. К этому времени я планирую либо накопить достаточно денег для безбедной старости, либо выгодно выйти замуж. Либо просто выйти замуж, что, кстати, совсем не исключает ни денег, ни выгоды.

И, наконец, для бизнеса будет вредно, если я сейчас откажусь. Ну и что, что Ренар четырежды чуть не умер. Все равно он скоро отойдет в мир иной со своей, этой, аневризмой.

А еще я бываю жестокой, знаю.

Я оделась с особенной тщательностью. Квинни, а следом за ней и Жюли, мои боевые товарки, наряжались всегда с дальним прицелом — чтобы поэффектнее разоблачиться в конечном итоге. Я посмотрела на себя в зеркало. Мда, с кем поведешься...

Зашвырнув одежду обратно в шкаф, я натянула первое, попавшееся под руку. Ну вот, теперь я больше похожа на студентку этого, как его, Лейденского университета. Лейден! Ха, это же надо придумать!

До офиса "Трезора" я доехала на такси, чтобы не связываться по такой жаре с общественным транспортом, полным грубых и потных людей. В такси, равно как и в приемной "Трезора" работали кондиционеры, и хотелось жить. Я сумела изобразить самую радужную из своих улыбок и сказать миловидной, но строгой секретарше, что я здесь по личному приглашению господина Рауля Ренара. Секретарша окинула меня весьма странным взглядом и указала на кожаный диванчик.

— Присядьте, я сейчас ему доложу.

Я опустилась на диван, закинула ногу на ногу, расправила складки своей широкой белой юбки и взяла со столика журнал. Какая-то глянцевая чушь про антиквариат. Секретарша все еще разговаривала по телефону.

Наконец стеклянная дверь распахнулась, но вышел отнюдь не младший Ренар, а высокий представительный мужчина в солидном темно-сером костюме и галстуке в полоску. Ровесник, наверное, Рене Ренара. Хороший одеколон. А вот руки подкачали — пальцы коротковаты. На безымянном пальце левой руки тяжеловесный золотой перстень.

— Мадмуазель? Я Кристиан Брен, партнер Ренаров. Могу я поинтересоваться, почему вы хотите с ним увидеться?

— О-о-о... — такого я, честно говоря, не ожидала. Почему в досье Эвы ничего не было про этого Брена? — Мсье Ренар был у нас на семинаре — я стипендиатка из Лейдонского университета — и пригласил меня сегодня. Сказал, что я смогу ознакомиться с интерьерами бидермайера...

— Боюсь, мадмуазель, молодой Ренар не вправе приглашать кого-либо на закрытые совещания...

Планировщик хренов!

Честное слово, я откажусь от этого дела, вернусь на побережье и буду отбивать ослов у Квинни.

Я поднялась со смущенной улыбкой, которую почти не пришлось изображать.

— О, извините, мсье, раз так...

— Какие-то проблемы?

Я обернулась. Рене Ренар стоял в дверях, прижав к груди несколько папок, и внимательно изучал приемную. Оказывается, его глаза могут быть такими холодными. А потом он улыбнулся.

— Мадемуазель Флери! Какая приятная встреча.

— Меня пригласил мсье Рауль, — мрачно сообщила я.

— Не сомневаюсь, — кивнул Рене.

— Но если я не вовремя...

Ренар покачал головой.

— Кристиан, встреться с Мадам К. твой безупречный вкус вызывает ее восхищение, уговори ее купить бронзовые немецкие часы. Пойдемте, мадемуазель Флери. Кофе?

Я последовала за ним в сердце офиса. Аскетично, светло, естественно — много антиквариата и фотографий антиквариата. Элегантно. Неудивительно для компании, существующей уже больше двадцати лет.

В кабинете Ренара на столе цвела жутковатого хищного вида орхидея. Опустив папки на край стола, он с усмешкой кивнул на цветок.

— Dracula vlad-tepes. У моей дочери странное чувство юмора.

— И богатое воображение, — я осторожно тронула колючий на вид цветок. — Прошу извинить, что явилась без приглашения... мсье Рауль сказал мне вчера...

— Рауль бывает забывчив, — Рене улыбнулся. — Что поделать, у него столько забот.

Что-то странное было с этими его улыбками. Они, казалось, выражали всю гамму чувств — от простого дружелюбия, до восхищения. Создавалось впечатление, что улыбается он всегда. Не доверяю я таким людям.

Я опустилась в кресло, расправила юбку, приняла позу неприступной невинности и уставилась на орхидею. Влад Дракула, надо же! Что у него интересно за дочь? Надо будет на досуге навести справки...

Стоп! Меня не должна волновать его дочь. Только сам Рене Ренар, которого я должна защитить от посягательств стаи зубастых охотниц за чужим наследством. Цель была ясна, с тактикой вот, правда, были проблемы, потому что старший Ренар по-прежнему оставался шкатулкой с секретом. Что-то же должно скрываться за этими его улыбками!

И тогда я решила выбрать самый простой и опасный путь — честность. Не во всем, конечно...

— Простите... не сочтите за резкость, мсье Ренар... вчера вы пригласили меня на выставку, почему?

Улыбка стала ироничной.

— Как я уже сказал, мои дети игнорируют подобные мероприятия.

— Это формальная причина, мьсе, — покачала я головой.

В коридоре послышался какой-то шум. Насколько я могла судить, это был топот очень решительных ног и удары по ни в чем не повинным стенам. Полет ириний какой-то. Ренар прислушался.

— Мсье?

— А? Предполагаете посадить меня за сексуальное домогательство? — рассеяно спросил он, все еще вслушиваясь в шум.

Дверь распахнулась, с грохотом ударилась о стену. Что-то разбилось. Ренар побледнел. Влетевшая в кабинет особа вполне сходила за иринию: всколоченная, с размазанным по лицу макияжем, вся в черном — и это по такой-то жаре. Демоница из преисподней просто. За ней еле поспевала секретарша, бормочащая, как молитву, слова: "Я должна о вас доложить. Я должна о вас доложить..."

— Нет необходимости! — резко выплюнул девица. — Вижу, папочка с очередной своей шлюхой!

Называется — повезло: только я захотела навести справки... так вот ты какая, Евгения Ренар... Наши взгляды встретились. Мда, у девушки мимика похожа на отцовскую, но все мышечные усилия идут не на улыбки, а на гримасы.

Бросив пялиться на меня, Евгения резко развернулась к отцу.

— Нахрен ты его уволил?!

Ренар побледнел еще сильнее, погасил улыбку и неестественно спокойным голосом спросил:

— Кого?

— Вилли!

— А, садовник... Эжени, не будем ссориться сейчас, ладно. При посетителях.

Я удостоилась еще одного злого взгляда.

— Ты об этой шлюхе? Пускай выметается!

Я осталась сидеть, переводя взгляд с Ренара на его дочь и обратно. Любопытное зрелище. Они во многом похожи, только мелкой шавке породы не хватает, что ли? Я вновь посмотрела на Ренара, чтобы подтвердить свою догадку. Был он бледен, как полотно, и скрюченными пальцами цеплялся за столешницу. Потом покачнулся, вцепился в нее еще сильнее, так что пальцы посинели, и начал медленно оседать назад. По счастью там стояло кресло.

Что я почувствовала? Кроме страха? Ненавистное мне чувство беспомощности! Я вскочила — на самом деле мне показалось, что вскочила, — я медленно поднялась и замерла. Евгения Ренар также застыла с раскрытым для очередного вопля ртом. Не растерялась только секретарша: она выскочила из комнаты и понеслась по коридору, покрикивая: "Врача!"

А мы что? Мы — две дуры — остались стоять.

Глава шестая, о хлебе насущном

Война войной, а обед — по расписанию.

Фридрих Вильгельм I

Un autre aspect

Рене медленно открыл глаза. Белый потолок комнаты отдыха. За последние полтора-два года он успел с ним пообвыкнуться. И, кстати, за то же время потолок успел порядочно закоптиться. "Запретить здесь курить", — отметил Рене, осторожно садясь. Перед глазами стремительно промелькнул белый халат.

— Я дал Евгении успокоительное и отправил ее домой с Раулем. Твой сын тигром носился по клетке, знаешь ли. Кристиан отправился на встречу с вашей клиенткой. Девушка поджидает тебя в приемной.

Рене облегченно выдохнул, лишний раз убедился, что в комнате никого нет, откинулся на спинку диванчика и протянул руку. Доктор прекратил тараторить, закатил глаза, но, тем не менее, достал из нагрудного кармана пачку сигарет. Затянувшись, Рене прищурил левый глаз и поинтересовался:

— Какая девушка?

— Ну, та брюнетка... Флери, кажется... — врач неопределенно пожал плечами. — Спокойная. Выпила 50 грамм коньяка, села листать какой-то дрянной журнальчик. Если сравнивать с твоей доченькой...

— Брис, — спокойно оборвал его Рене, — тебе не обязательно всякого сравнивать с моей дочерью.

— Ты же помнишь, я в детстве мечтал быть психиатром, — ухмыльнулся врач. — Впрочем, ладно, больше не буду. Тебе лучше? Укольчики, клизмы, переливания крови не требуются?

Рене только вздохнул и выразил свое раздражение только тем, что резко стряхнул пепел, часть которого при этом попала на обивку. Брис поднялся, сложил инструменты и какие-то склянки в старомодный чемоданчик и повернулся к Ренару.

— Тебя подвезти?

— Полагаю, это может сделать мадмуазель Флери.

— Как знаешь, — доктор развел руками. — Не забудь, в субботу тебе нужно приехать ко мне на обследование. Поменьше нервничай, не ешь тяжелую пищу, выгони детей из дома, не увлекайся хорошенькими девушками. Что бы еще посоветовать....

— Избавиться от лечащего врача, — фыркнул Рене.

— ...пить успокоительное, — решил наконец Брис. — Это поможет тебе сбросить раздражение. Ну, до субботы, старина.

Хлопнула дверь. Рене покачал головой, затушил окурок и поднялся. Мадемуазель Женетт, несущая вахту у дверей, встревожено уставилась на него своими вечно рыдающими глазами. Вот ведь особа — только дай ей повод всплакнуть!

— Луиза, я еду домой. Передайте Кристиану, чтобы он позвонил мне, когда закончит беседу с мадам Венганза.

— Но... — пробормотала секретарша.

— Мадемуазель Флери еще здесь?

— О... да, она в приемной, — в лице секретарши появилась странная в сочетании с несчастными глазами жесткость. — И... мсье, извините, я не хотела пропускать мадемуазель Евгению...

— Но не смогли ее остановить. Все в порядке, Луиза. Вы можете идти на свое место. Все в полном порядке.

Было видно, что спокойный ровный тон начальника не произвел на печальную мадемуазель Женетт должного впечатления. Тем не менее, она кивнула и удалилась. Рене зашел в свой кабинет, взял пиджак, ключи от машины и те самые несколько папок, бросил короткий взгляд на орхидею — казалось, она немного подвяла — и вышел.

Шанталь Флери действительно обнаружилась в приемной. Сейчас она явно работала на публику: преувеличенно простой скромный наряд, явно дешевый, простая же поза, полная погруженность в чтение. Прошлогодний ежегодник Британского музея. Прежде, чем перелистнуть страницу, она облизывала пальцы.

— Мадемуазель Флери.

Девушка быстро вскинула голову. Ежегодник с негромким шелестом упал на столик.

— Вы... вы в порядке?

— Благодарю.

— Я испугалась, — Шанталь тряхнула головой. — Никогда больше так не делайте! Господи, что я несу? Мсье Рауль уже уехал, просил меня подождать вас...

"Нисколько не сомневался", — хмыкнул про себя Рене. — "Заботливый сын..."

— Мадемуазель, вы водите машину?

— О... — подведенный коричневой помадой прелестный ротик округлился, потом девушка скорчила весьма странную рожицу. — Я... не очень хорошо, мсье Ренар.

— А, собственно, что мне терять? — пожал плечами Рене и протянул ей ключи. — Хотя, полагаю, города вы не знаете.

Флери покачала головой.

— Значит, я могу устроить вам экскурсию, — улыбнулся он.

* * *

Шанталь

Я ненавидела автомобили. Честно. Я их боялась. А уж сидя за рулем сааба, который, сдается мне, был старше его владельца... душа ушла в пятки и нервно вздрагивала каждый раз, когда я давила на педали. Сидящий рядом Ренар и бровью не вел, безмятежно щурясь на мутное багровое солнце, полускрытое за городской пылью. Ах, да, ему же противопоказано волноваться, так сказал этот забавный пухленький доктор, похожий на Винни-Пуха...

— Сверните на перекрестке, — сказал Ренар, прикрывая глаза. — Удобнее проехать по бульвару.

— Хорошо, — ответила я удивительно ровным голосом.

Надо поинтересоваться у Эвы, какого года эта машинка. Потом, когда я буду стоять ногами на твердой земле. А еще лучше сидеть в кресле. Я еду со скоростью 70 километров в час. Мамочка!

Один из поклонников подарил мне ламборгини с характерным названием "Дьявол" пронзительно желтого цвета. Когда-нибудь — если успешно выберусь из этой поездки — я все-таки его продам!

— Приехали, мадемуазель, — прервал мои мрачные мысли насмешливый голос.

Собрав в кулак все уцелевшие нервные клетки и удерживая идиотские бабьи визги восторга, я надавила тормоза. Выжила! Чудеса просто!

Выбравшись на волю, я полной грудью вдохнула воздух. Дорогущее предместье: пахнет цветами, сдобой из расположенной рядом кондитерской и кофе. Ох, вот чего бы мне сейчас не помешало. Я сообразила, что, не считая полчашечки капуччино и половинку подгоревшего тоста, практически сегодня не завтракала. Интересно, как Ренар относится к девушкам со здоровым аппетитом? Хотя, глядя на меня как-то сложно предположить, что я страдаю анорексией, морю себя голодом или сижу на диете. Квинни умиляет своих богомолов тем, что ест половинку авокадо в день. И черт с ней.

— Не хотите выпить чашечку кофе? — Ренар тронул меня за локоть. — Здесь подают дивные фокачча.

Я сообразила, что с тоской пялюсь на вывеску итальянского ресторанчика, на которой толстый повар в полосатых штанах с комичной гримасой на круглом лице пытался поймать лепешку.

— С удовольствием, мсье, — улыбнулась я.

В конце концов, мне надо работать. Охмурять, в том смысле, что — соблазнять Ренара. Я вполне могу сделать это за обедом. А то он чего доброго отправится в мир иной раньше, чем я заработаю себе на недельку в Ницце.

Да, а еще я циничная.

В бистро было прохладно и почти безлюдно. Слишком раннее время для посещения ресторанов. Или слишком позднее — время обеда уже прошло. Я села и только минуту спустя сообразила, что Ренар вновь отодвинул для меня стул. Вот она, старая школа! В качестве поощрения я улыбнулась. Подбежала официантка, приняла заказ и исчезла. С кухни запахло минестроне...

— Не хотел пугать вас, мадемуазель Флери, — сказал вдруг Ренар.

Я подняла голову. Прежнее спокойное и дружелюбное выражение лица, безмятежная улыбка, как будто и не он падал в обморок сегодня. Хотя, мужчины ведь в обморок не падают — исключая эпоху романтизма. Как это там у них называется? Теряют сознание? Отрубаются?

— Напугали, — кивнула я, пытаясь скопировать его улыбку. Подозреваю, вышло у меня нечто устрашающее. — Я вообще побаиваюсь водить автомобили, тем более, такие старые.

Несколько секунд Ренар смотрел на меня почти удивленно, а потом рассмеялся. Улыбки его за эти две встречи стали для меня привычными, само собой разумеющимися, а вот смех — полной неожиданностью. Теплый, уверенный в себе, добродушный и совершенно искренний смех.

— Тогда еще раз простите, мадемуазель Флери.

— Бога ради, мсье, зовите меня Шанталь!

Он посмотрел на меня несколько недоверчиво.

— Как пожелаете.

Принесли фокачча с козьим сыром и базиликом и белое вино.

Отрезая кусочки пирога, хотя хотелось наплевать на приличия, взять его обеими руками и кусать по человечески, я пыталась продумать стратегию. Или хотя бы понять, почему Ренар обращает на меня столько внимания. Не подумайте... я обладала достаточным самомнением, достаточной степенью самовлюбленности, чтобы предполагать в девяносто девяти процентах случаев, что мужчина сражен моей красотой. Да, я не обладала модельной внешностью, да у меня была слишком нестандартная фигура, чтобы меня можно было одевать вот так запросто в магазинах prеt-a-porte. Однако выглядела я впечатляюще, тем более, если декольте сделать поглубже. Но оставался ведь еще один процент. Один процент — это та самая статистическая погрешность, но ее приходиться учитывать, тем более, если в нее попадают такие необычные образцы, как Рене Ренар. Едва ли моя неземная красота, 93-75-95 и модельная стрижка сразили его наповал.

Вывод неутешительный: Ренар мне не доверяет.

* * *

Un autre aspect

Флери педантично нарезала пирог на аккуратные маленькие кусочки и отправляла их в рот. Лицо ее при этом было забавно сосредоточенным, лоб прорезала морщинка. О чем задумалась девушка, представить было сложно.

Зазвонил телефон. Рене медленно отложил вилку, так же не спеша достал сотовый. Рауль.

— Да.

Флери подняла на него глаза, и тут же опустила их в тарелку.

— Ты напрасно волнуешься, — ответил Рене на захлебывающуюся речь сына, в которую особенно не вслушивался. — Мы с мадемуазель Флери заехали пообедать.

— Ты сел за руль этой развалюхи?! — более-менее членораздельно выдохнул Рауль.

— Нет, — вздохнул Рене. — Можешь не волноваться, мальчик. И верни ты на работу этого "Вилли", раз твоя сестра так переживает.

— Но отец...

В голосе Рауля послышалась его извечная беспомощность. Просто удивительно, как мальчишка может тиранить своих подчиненных.

— Что сказал вам Брис? — сменил Рене тему.

Флери вновь вскинула глаза и очень медленно понесла вилку с наколотым на нее кусочком фокаччи ко рту. Какое очаровательное любопытство.

— Доктор Эрвэ не стал разговаривать с нами, отец. Только налил успокоительного Эжени. Ну, знаешь, я считаю, это же неплохо...

— Безусловно, — кивнул Рене. — Позвони Кристиану, узнай что там с мадам Венганза. Мой сердечный привет Иоланте.

Безо всякого предупреждения или хотя бы короткого прощания он отключил телефон и положил его на край стола. Флери сделала вид, что очень увлечена своим обедом.

Где — и зачем — все-таки Рауль ее выкопал?

Глава седьмая, о семьях, а также о том, что у каждого свои недостатки

Быть рабом страха — самый худший вид страха.

Бернард Шоу

Шанталь

Ужинать мне пришлось с Квинни.

— Мой пусик поехал на какое-то скучное заседание, — сообщила Квинни, сунув нос в горшочек с цыпленком "монморанси". — Беда с этими бизнесменами. Только ты хочешь пройтись по пассажу, по магазинам, заказать себе шляпку, а они уже сбегают на какое-то бизнес-совещание!

— Ну да, ну да, — рассеяно ответила я. — Не человек, а шампиньон.

— Прости? — Квинни моргнула, но уже через секунду позабыла о моих странных словах. — Знаешь, я не для того приехала во Францию, чтобы прозябать в одиночестве. Да, Шанти, ты не хочешь пройтись по магазинами?

Сначала я хотела отказаться, но потом подумала, что мне не повредит платье. Если в воскресенье я намерена сопровождать Ренара на открытие выставки, то выглядеть я должна великолепно. Я допила свой мартини россо и съела украшавшую его вопреки традиции вишенку.

— Как скажешь, Квинни.

Она всегда любила дорогие магазины, такие, где увидев твоего спутника, продавщицы сразу же под ноги стелются шелком. Девушки в таких магазинах умеют чуять деньги за милю. Я, обладая по сути большим, чем у моих товарок снобизмом, предпочитала вещи, шитые на заказ. Но, во-первых, у скромной студентки, пусть даже и Лейденского — будь Рауль неладен! — университета, не могло быть дорогого наряда. Во-вторых, за два дня ни одна уважающая себя портниха мне платье не сошьет. Это дело суеты не терпит, и заказчица должна понимать такие тонкости. Если заказчица тонкостей не понимает, зачем ей тогда платье? Одна моя знакомая в Вене шила платья неделями. Клиентов у нее было мало, зато — какие! Ладно, для приема по случаю публичного показа коллекции N сойдет и прет-а-порте.

Сумев наконец вырваться из цепких рук Квинни, выясняющей, какой из оттенков красного мне нравится больше, я сняла с вешалки весьма изысканное серебристо-синее платье. Ткань не в моем вкусе, но оттенок хорошо подойдет к волосам...

— Боже! Шанти, ты собираешься это надеть?! — выпустив из рук обе вешалки, Квинни всплеснула руками.

— М-м-м, а что?

— Оно же не подчеркивает ничего из твоих достоинств! Взгляни только на этот вырез! Платье для девственницы, честное слово.

Мне всегда казалось, что я обладаю массой достоинств, которые вовсе не обязательно подчеркивать платьем, но я промолчала. В одном Квинни, конечно права, эта вещь не подходит.

— Кто он? — спросила Квинни уже в следующем магазине.

Она вновь пребывала в мучительном выборе — на этот раз между двумя воздушными шелковыми блузками. Мне она пыталась всучить нечто красное, на тонких бретельках, и страшно обиделась, когда я сказала, что ни при каких обстоятельствах — включая конец света — это не надену.

— Кто он такой? Ты что, прикинулась девицей? Или синим чулком?

— Рене Ренар, — рассеяно ответила я, пытаясь понять, не выглядит ли жемчужно серый хитон, как саван. — Его зовут Рене Эмануэл Ренар...

В следующую секунду я была схвачена за локоть. Квинни развернула меня к себе и очень серьезно покачала головой.

— Шанталь, ты хотя бы понимаешь, во что ввязалась?

— О чем ты?

Квинни швырнула обе блузки на голову несчастного заморенного, позолоченного манекена, рухнула в кресло и отправила в рот сразу пять конфет из вазочки. Снова покачала головой.

— Шанталь, только не подумай, что я тебе завидую, или что-нибудь такое... Я... Я, это... я выше этого, — Квинни нашла наконец достаточно красивое выражение и облегченно выдохнула. — Шанталь, он, конечно богач и лакомый кусок, но... ты помнишь Ивонн?

Я развела руками. Я не помнила Ивонн. Девицы, которых Квинни запоминала, потому что считала своими конкурентками, решительно отказывались откладываться у меня в голове.

— Рыженькая? — предположила я.

— Не знаю... возможно. Она была крашена под Шарлиз Терон, — отмахнулась Квинни.

"Мерлин Монро", — хотела поправить я, но потом передумала. Пожалуй, эта Ивонн действительно была крашена под Шарлиз Терон.

— Не помню ее. Что с ней не так?

— Давно уже, года три назад, она с ним познакомилась. А, собственно, тебя же с нами тогда еще не было!

Ну, слава богу! Значит я и не могла знать эту Ивонн! А то у меня уже угрызения совести проклюнулись, что я не помню бедную блондиночку Ивонну.

— Ну? — поторопила я Квинни. Мне хотелось купить платье сегодня, а завтрашний день потратить на что-нибудь полезное. Выспаться, например.

— Сначала все было красиво. Девушка, принесите два капуччино, — дав отмашку бледной, но все равно улыбчивой консультантке, Квинни повернулась опять ко мне. — Да, все было очень красиво: он возил ее по ресторанам, дарил дорогие подарки. Она показывала браслет, говорила — ему уже лет двести. Шикарный! А потом она как-то заехала ко мне, моего жучка как раз не было... как же его звали?..

А вот на имена бывших покровителей память у Квинни всегда была никудышная.

— А, не важно! В общем, Ивонн заезжает ко мне как-то вечером, бледная, трясется, макияж потек. Я ей всегда говорила, что нужно пользоваться водостойкой тушью, а эта идиотка вбила себе, что водостойкая тушь опасна для глаз. Ей, видите ли, мамочка так говорила!

Господи, боже мой! Квинни всегда так многословна. Сегодня она историю неведомой мне Ивонн точно не закончит. Еще два слова, и я пойду искать себе платье.

— В общем, я ее напоила успокоительным, шампанского глотнули немного... а потом она расплакалась, и сказала, что ее кто-то преследует. С тех пор, как она стала встречаться с этим Ренаром, ей постоянно кто-то названивал и угрожал. Голос такой, говорит, странный: то ли мужчина, то ли женщина — не разберешь. Говорил, что кислоту ей в лицо плеснет, что удавит, утопит, на куски порежет. В общем, всякие гадости!

— Кто-нибудь из девочек, которым твоя Ивонн перебежала дорогу, — лениво отмахнулась я. В бутике напротив висело что-то довольно длинное, приятного кофейного оттенка. Все-таки заявляться на прием в саване...

Квинни резко оборвала мои мысли.

— Шанти, глупости! Если ты попытаешься отбить у меня мужика, я просто вцеплюсь тебе в космы. Зачем мне тебе угрожать? Любая так поступит: гораздо проще в открытую разобраться с соперницей и показать, кто тут главная. Мы же не сумасшедшие в самом деле. И потом... — Квинни как-то резко помрачнела. — Ее одним утром нашли мертвой. В ванной. Шанти, ее удавили ее собственной золотой цепочкой с крестиком.

М-да... тогда я точно не могла знать эту Ивонн.

Я протянула руку и хапнула приличную горсть конфет. Шоколадные с начинкой. Фу, какая гадость!

— Это, Квинни, ты не переживай так. Все обойдется. Я, знаешь, все-таки пойду и куплю себе платье. Лишним все равно не будет...

— И туфли, — тихо сказала Квинни. — Каблук сантиметров в шесть-семь. Я слышала, Ренар высокий.

Что ж, вывалив на меня свою мрачную историю, Квинни вернулась к привычному материнскому тону. Или не совсем привычному. Что-то в ней осталось надломленным. Неужели она действительно так за всех нас переживает? Мда, неожиданно... Чмокнув ее в щеку — вернее, прижавшись щекой к ее прохладной ароматной щечке — я подхватила сумочку и вышла. Прежде, чем я скрылась за стеклянными дверями, Квинни вернулась к своим двум блузкам.

* * *

Налив себе молока, я уселась на подоконник. С востока наползали темные дождевые тучи, было удивительно душно и — естественно — влажно. Можно было задохнуться в этом густом воздухе. Лето, во всем виновато лето.

Потягивая молоко, я размышляла о том, не позвонить ли родителям. Я почти не связывалась с ними, мы никогда не были особенно близки. К тому же, им неприятно было бы узнать, чем я сейчас занимаюсь. А врать я не смогла бы. Да еще эти бесконечные вопросы: когда ты познакомишь нас со своим молодым человеком. На секунду я представила себе, как знакомлю маму — чопорную домохозяйку — с... да хотя бы и с Ренаром. Старшим Ренаром. Ничего себе молодой человек! Я расхохоталась, прижимая к горячему лбу запотевший стакан с молоком. Ох! Нет, я все-таки позвоню им. Нельзя заставлять людей так переживать из-за моей мало достойной персоны.

Поставив стакан на этажерку, я спрыгнула на пол и босиком пошлепала в коридор, где оставила телефон. Звонок раздался прежде, чем я успела взять его.

Кто это может быть?

— Да? — спросила я, поймав себя вдруг на мысли, что это категорически невежливо. Что ж, иногда у меня бывают странные просветления.

— Мадемуазель Флери? — мне показалось, что голос Ренара звучит раздраженно. Старшего Ренара.

— О, мсье... — я опустилась в кресло и закинула ногу на ногу. О, какие милые у меня коленочки... — Чем обязана?

— Надеюсь, я не разбудил вас, Шанталь? — голос немного потеплел, стал, по крайней мере, чуточку дружелюбнее.

— Нет, нет, не беспокойтесь, — поспешила ответить я.

— Просто я хотел узнать, не пообедаете ли вы со мной завтра? Скажем, часа в четыре?

Опа! А вот это было весьма и весьма неожиданно...

— Я... конечно... — с прежней поспешностью ответила я, а потом попыталась исправиться. — У меня нет завтра никаких дел... ну, кроме посещения библиотеки и парикмахерской.

Я рассмеялась самым очаровательным образом, но сомневаюсь, что это подействовало на Ренара.

— Откуда я могу забрать вас? — спросил он, и в голосе его я теперь легко улавливала улыбку.

— Боже! Вы приедете опять на своем чудовище?!

— Это Сааб, Шанталь, — с усмешкой сказал Ренар. — Но да, он весьма почтенного возраста. Постарше даже, чем я.

Мамочки!

— Если это вас так смущает...

— Не смущает, а пугает, — вставила я.

— То я возьму что-нибудь более привычное для вас, — спокойно закончил Ренар.

Мне оставалось только вздохнуть. Ну вот, рыбка идет в расставленные сети. И все бы ничего, да только никаких особенных сетей я не расставляла...

— Пассаж на бульваре NN, — сказала я наконец.

В конце-концов, насчет туфель Квинни была совершенно права.

— О, тогда да завтра, Шанталь, — с прежней мягкостью сказал Ренар и отключился прежде, чем я успела попрощаться. Ну, и зачем он тогда звонил?

* * *

Un autre aspect

Неизвестно, какую песню сирен напел Рауль на ухо сестре, но истерика быстро прекратилась. Наступила тишина, в которой Рене отчаянно нуждался.

— Чем обязан? — поинтересовался он, мало заботясь о вежливости.

Рауль кинулся справляться о здоровье. Евгения икнула. Одна только Иоланта оказалась честной особой — она промолчала. Яркая безвкусная безделушка в его аскетичном кабинете, обставленном — да, да, непатриотично — макинтошем.

— Мы просто переживали, отец, — закончил Рауль, и Рене решил его немного послушать. — Кристиан сказал, что дело движется. Помимо того гарнитура для столовой мадам Венганза захотела еще будуар. Фарфоровый. Видела нечто подобное в каком-то музее.

— И где, позволь спросить, вы с Кристианом намереваетесь найти для нее рококо? — поинтересовался Рене, прикуривая.

Рауль попытался робко протестовать, но Ренар старший резким движением подвинул к себе пепельницу.

— У меня уже было к тебе одно предложение, отец... — осторожно сказал Рауль, не сводя взгляда с тлеющего кончика сигареты.

Ах, то предложение... Рене поморщился.

— Мы уже обсуждали это. Мой ответ был однозначен. И недвусмыслен, насколько я помню.

— Да, конечно... — Рауль бросил жалобный взгляд на жену. В присутствии Иоланты он делался вдруг отвратительно жалок. — Но я надеялся, что после предоставленной мной информации ты все обдумаешь. В конце концов это сотрудничество принесет Трезору большую выгоду...

Иоланта благосклонно кивнула, и Рауль приосанился.

— Да, большую выгоду.

— Я ознакомился со всеми твоими отчетами, — кивнул Рене, небрежно стряхивая пепел. — Позволь поинтересоваться, откуда у них, допустим, английское серебро? XVI век, фактически Шекспир с него ел, — Рене фыркнул. — Ну?

Рауль промолчал, тем более что Иоланта прекратила оказывать ему моральную поддержку и заинтересовалась своим коньяком.

— Скажи мне честно, мальчик, что это по-твоему: подделка или ворованный товар?

Насмешка в голосе отца заставила Рауля взорваться весьма своеобразным способом. Вскочив, он вылетел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Зарычал мотор. Иоланта поднялась и с достоинством покинула комнату. За ней побежала и Евгения, по дороге рассеяно клюнув отца в щеку.

Резко раздавив сигарету в пепельнице, Рене взял со стола телефон.

— Мадемуазель Флери?

Глава восьмая, о предупреждениях

Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится.

Михаил Булгаков

Шанталь

У Пассажа меня перехватил отнюдь не Ренар, а Рауль. Младшенький, значит. Он был бледен, как смерть, и даже слегка покачивался на ветру. Впрочем, ветер с самого утра был шквалистый, и обещал он к середине дня нашквалить грозовой ливень. Холодало. Юркнув в свою машину и открыв передо мной дверцу — вульгарно перегнувшись через пассажирское сиденье — Рауль сделал мне знак садиться. А вот его отец непременно вышел бы и проявил галантность. Я уже прямо скучаю по старшему Ренару!

— Садитесь! — рявкнул мне Рауль.

Я послушалась.

— Что-то случилось с вашим отцом? — спросила я, садясь и пристраивая пакет с туфлями к себе на колени.

— Приступ. Утром. Брис — Брис Эрвэ, его лечащий врач — оставил отца у себя.

Голос Рауля дрожал. Надо же, неужели он действительно переживает за отца?

Какая я все-таки циничная!

— Отец попросил забрать вас, — продолжил Рауль, закуривая и нервно затягиваясь.

— Сейчас все в порядке?

— Брис сказал, что беспокоиться не из-за чего... он всегда это говорит, черт бы его побрал!

Рауль стукнул по рулю, попал, естественно, по гудку и распугал окрестных голубей, старушек и влюбленных. Я сдержалась и не стала советовать ему следить за дорогой.

— Я могу навестить его? — поинтересовалась я.

— А? Конечно. Я как раз хотел сказать вам об этом. Идите, окружите его заботой, пока не появился никто из его шлюшек...

Вот тут я почти оскорбилась. Меня поставили в один ряд с какими-то, гм, "шлюшками". С другой стороны, а чего я еще хочу? Я же не пение в воскресной школе преподаю.

Но, да, я готова была окружать Ренара-старшего заботой. Хотя, заявляться к больному человеку, помахивая пакетом из бутика, я считаю уже достаточно неэтичным. Засунув своим непрофессиональные размышления — а при чем здесь, скажите, этика?! — куда подальше, я прижала сумки к груди. Последний раз берусь за подобные дела. Нет уж, лучше моим клиентом будет распоследняя скотина, но зато уж такая, чтобы на ней можно было еще лет пятьдесят воду возить. В Сахару. По дну Средиземного моря.

Кругленький похожий на Винни-Пуха доктор Брис Эрвэ оказался не в пример спокойнее Рауля, но, думаю, это было профессиональное. А еще он лучился дружелюбием и очарованием. В этом док был весьма схож с Ренаром. Он вообще был похож на своего пациента, разве что полнее, на голову, наверное, ниже и, к тому же, сверкающий эффектными вещичками, вроде золотой булавки для галстука, или изумрудов на циферблате часов.

— Мадемуазель Флери, если я не ошибаюсь? — проворковал он. — Присаживайтесь. Рене сейчас отдыхает, но, думаю, минут через десять он с удовольствием вас примет. Вы не замерзли? Такой, знаете ли, ветер...

Говорил Эрвэ быстро, так что смысл постепенно терялся за выпущенными как из пулемета словами.

— Не желаете ли кофе?

Я встрепенулась, нашла в себе силы вернуться к реальности и кивнула.

— Благодарю, с удовольствием...

— Я попрошу секретаршу принести вам, — Эрвэ вскочил с кресла. — Пойду, проведаю нашего дорогого Рене и справлюсь, готов ли он вас принять... Подождите минутку...

Он исчез со скоростью, неожиданной для человека подобной шарообразной комплекции. Может быть, сдулся? Впрочем, не он один — Рауль тоже куда-то исчез, но об этом я сожалеть не стала. Я встала с кресла и прошлась по приемной, больше напоминающей респектабельную гостиную. Для большего сходства надо было убрать стойку регистратуры. Или заставить ее бутылками и бокалами. В остальном наличествовали мягкие кресла, стеклянный журнальный столик со всевозможными глянцевыми и не очень журналами, этажерки с безделушками и живые цветы. На стенах висели прелестные фотографии мостов. Отчего-то только мостов. Окна, вместо жалюзи, вполне традиционных для клиники, скрывали полупрозрачные кремовые шторы. Изыскано, ничего не скажешь.

Изучив приемную, я подошла к окну и выглянула. А вот здесь ничего примечательного. Автомобильная стоянка. Интересно, на котором из этих автомобилей ездит милейший доктор? Может вон на том бирюзовом кабриолете... или...

Для верности я закрыла глаза и снова их открыла. Да, я знаю эту машину: на ней Ренар вез меня из галереи в первый день нашего знакомства. Позавчера, да? Что-то вроде того... это она, определенно. Как бы неприязнено я не отоносилась к машинам, я достаточно наблюдательна, чтобы их запоминать. Тем более что этот цвет — густой и темный индиго — я отметила сразу. Судя по всему, на этой машине недавно въехали в столб или в ограду. Причем — основательно.

Я потерла шею...

Черт!

Почему, интересно, у меня такие плохие предчувствия?

Спокойно, милая Шанти, как сказала бы Квинни. Лучше бы тебе продолжать думать, что все плохое случается в этой жизни с кем-то другим....

* * *

Un autre aspect

— Мне, знаешь, противно иногда бывает, что ты такой везучий! — присев на край стола, Брис прикурил и протянул сигарету Рене.

С определенным трудом сфокусировав взгляд, Ренар сел, взял сигарету неприятно дрожащими пальцами и затянулся.

— Кстати, как твой лечащий врач, — продолжил Брис, — настоятельно рекомендую тебе отказаться от сигарет, спиртного, кофе, жирной пищи и беспорядочных связей с молоденькими женщинами.

— Да пошел ты, — беззлобно буркнул Рене.

Руки трястись перестали, что обнадеживало.

Брис ухмыльнулся.

— Я отработал свой гонорар. Теперь мы можем поговорить по-дружески. Я позвонил Раулю, сообщил, что у тебя приступ. Но у меня, знаешь ли, создалось впечатление, что ему сейчас немного не до тебя...

— Позвони ему еще раз, — Рене затушил сигарету и решился подняться. Комната еще немного плыла перед глазами. — Скажи, чтобы забрал на бульваре NN эту Флери.

Брис пожал плечами.

— Как скажешь. Сиди. Ничего страшнее легкого сотрясения мозга у тебя нет, и быть не может, но, если хочешь знать мое мнение, ты везунчик. Просто чудо, что ты не въехал в какой-нибудь особняк по дороге ко мне!

— Тормоза этой машины не так-то легко испортить, — безразличным тоном ответил Рене. Он замер у окна, поглядывая вниз, от чего голова вновь начинала кружиться. — Потому я ее и купил.

— Параноик, — почти ласково сказал Брис. — За каким чертом ты взял ее? Я думал, ты сейчас ездишь на своем саабе, он по крайней мере стоит в надежном месте.

— Параноик, — с кривой усмешкой передразнил его Рене. — Мадемуазель Флери не оценила антиквариат.

— Вот как? — Брис многозначительно покачал головой.

Рене с улыбкой развел руками.

— Вот так.

Брис сощурился, зачем-то бегло оглядел комнату — небольшую в меру шикарную одноместную палату, похожую больше на номер в гостинице — и кивнул каким-то своим мыслям.

— Посиди пока, выпей кофе. В окно лучше не пялься, еще выпадешь. Я позвоню твоему сыну...

— Угу, — кивнул Рене, продолжая смотреть вниз на порядком покореженные останки своего автомобиля.

* * *

Шанталь

В палате — был бы номер люкс, если убрать кое-какую медицинскую аппаратуру — пахло кофе, крепким и ароматным. Да и пациент был скорее жив, чем мертв. Он сидел в кресле, читая какую-то книгу в бумажной супер-обложке и, естественно, улыбался. В общем, все вполне привычно. Для приличия постучав по дверному косяку я вошла.

— Добрый день, мсье Ренар. Как ваше самочувствие?

На секунду выражение его лица сделалось кислым.

— Добрый день, Шанталь. Благодарю, практически здоров.

— Рауль напугал меня, — призналась я, присаживаясь на край кресла. — Он был такой бледный.

— Мда? — скептически хмыкнул Ренар. — Вполне возможно. Сожалею, что вы потратили свой день впустую.

— Ничего-ничего, — отмахнулась я. — Он ведь еще не закончился.

Да когда же прекратится этот обмен экивоками?! Может быть, мы уже минуем эту идиотскую стадию?!

— В качестве извинения я могу пригласить вас на чашку чая, Шанталь?

О нет, не минуем...

Впрочем, Ренар посмотрел на меня и улыбнулся. Морщинки в углах глаз прорезались глубже. В этой улыбке был... интерес. Странный, непонятный лично мне, немного враждебный интерес к моей персоне. Я по-прежнему не понимала Рене Ренара, и от этого терялась. Впрочем, это придавало достоверности образу скромной, легко смущающейся студентки.

Только бы мне не пришлось носить эту маску слишком долго! Маски, они прилипают. И поэтому я не люблю лгать.

— Чашка чая, Шанталь, — повторил Ренар.

— А как же доктор Эрвэ... — почти не наигранно пробормотала я.

Ренар улыбнулся шире и поднялся.

— Если бы я следовал всем советам Бриса, то уже лежал бы в могиле. Кроме того, он неоднократно прописывал мне пешие прогулки. Здесь неподалеку есть уютное, даже трогательное кафе. Вам понравится, Шанталь, ручаюсь.

И он галантно предложил мне локоть.

* * *

Едва войдя в квартиру, я села на пуф и вскрыла коробку с туфлями, разорвав ее от излишних усилий. Вот они, мои хорошие. Примерка обновки всегда приводила меня в умиротворенное состояние, а сейчас просто необходимо было успокоиться.

Мы пили чай. Божественная, великолепно заваренная сен-ча, к которой зачем-то подали сахар. Мы просто пили чай и вполне невинно болтали, со стороны, наверное, напоминая университетского профессора и его ученицу. По крайней мере, на отца с дочерью мы точно похожи не были, а любовники редко обсуждают на свиданиях то, как классицистически-холодны полотна позднего Давида.

Всякая тема была выбрана для того, чтобы прощупать недостойную мою персону, но подана так тонко, что сама я догадывалась об этом далеко не сразу. В одном я была права: Ренар мне не доверял. Я бы на его месте тоже усомнилась в себе.

Однако тешу себя надеждой, экзамен я выдержала. Под конец беседы Ренар даже позволил себе по-настоящему теплую улыбку. И завтра в семь он пообещал заехать за мной домой.

Туфли сидели на ноге идеально. Я рассеяно поднялась и попрыгала, но не особо концентрировалась на своих ощущениях. Чувство грядущих неприятностей не покидало меня. Значит, пора было линять. Я почему-то была уверена, что неприятности эти — от которых я всегда шустро сбегала — окажутся связаны именно с Рене Ренаром. И, пожалуй впервые, я не стала прислушиваться к своему внутреннему голосу, хотя было множество случаев убедиться — интуиция у меня на сто десять процентов.

Я сняла туфли, аккуратно поставила их на полку, коробка-то все равно была безвозвратно испорчена, и вышла на кухню. В холодильнике обнаружилось еще полбутылки молока и четвертинка бри. Я сделала выбор в пользу первого, в конце концов, к сыру пришлось открывать бы вино, и с полным запотевшим стаканом перебралась в спальню.

Зазвонил телефон.

Кого еще принесла нелегкая?

Поставив стакан на подоконник, я откопала под грудой подушек трубку.

— Да?! — ну вот, опять это невежливо-безличное "да"!

— Убирайся, откуда пришла! — резко сказал хриплый голос. — Убирайся, если не хочешь оказаться в канаве с перерезанным горлом.

Послышались короткие гудки.

За окном загрохотало, и хлынул ливень.

Глава девятая, о предупреждениях, которым не вняли

Глупцов благоразумию научают несчастья.

Демокрит

Шанталь

Мне понадобилось примерно полчаса, чтобы привести себя в боевое состояние. Возможно, я переборщила с румянами, зато не выглядела бледным трупом. Бессонная ночь отнюдь не пошла мне на пользу. Не подумайте только, что я перепугалась этого нелепого звонка, нет. Наверняка это была просто чья-то глупая шутка, а после разговора с Квинни у меня разыгралось воображение. Я прекрасно понимала всю нелепость своих страхов, но это не делало их призрачнее. Страх, в конце концов, нечто такое, что мы не можем контролировать. В общем, по любому я не выспалась, а для такой совы это большая неприятность.

Я замазала синяки под глазами, нарумянилась, извела немыслимое количество помады, и в сочетании с платьем нежно-бежевого оттенка все это сделало меня похожей на зомби из ужастика. Чудесно! Просто чудесно! В таком виде мне только мужчин соблазнять! Хорошо еще, что я, вопреки бесконечным увещеваниям доброхотки Квинни, не ношу красное, тогда точно бы выглядела, как только что восставшая из гроба Люси.

Полюбовавшись на себя в зеркале, которое, к тому же, увеличивало все безобразие, я схватила со столика тоник и трясущейся рукой смыла макияж. Лучше я буду бледной, чем вульгарной.

Что ж, можно было считать, что с приготовлениями к выходу закончено. Я застегнула туфли и прошлась по комнате, скидывая всякую мелочь в сумочку. Умещалось в нее неприлично мало, но уж носовой платок, телефон и пилочка для ногтей там должны лежать! Это кошелек дама может с собой не брать.

Звонок в дверь — точнее, звонок по домофону — оторвал меня от мучительного выбора духов, который я всегда оставляла на потом. Схватив первый же флакончик — в конце концов почти все запахи были похожи, отличаясь лишь малейшими оттенками настроения — я капнула немного сандалового, как оказалось, аромата на шею, запястья и виски и приготовилась к выходу в свет. Если верить отражению большого зеркала в прихожей, я была восхитительной старомодной.

И, очевидно, именно по этому случаю Ренар подал к подъезду свой сааб! Впрочем, это лишнее подтверждение моей маленькой теории о том, что вторую свою машину он разбил. В голову закралась, и весьма удобно там устроилась, мысль о том, что меня втянули в какую-то аферу и теперь дурят по полной. Впрочем, я все равно мило улыбнулась и протянула Ренару руку в перчатке из слегка желтоватого кружева, для рукопожатия. Он ее поцеловал.

А еще он улыбнулся.

— Прелестно выглядите, Шанталь.

Комплимент я проглотила.

— Благодарю, мсье Ренар.

Она распахнул передо мной дверцу, слава богу — пассажирского сиденья — и не выпускал ее, пока я не села и не подобрала подол платья. В машине было так хорошо — тепло, и пахло какими-то дорогими сигарами. Только теперь я сообразила, что ночная гроза принесла долгожданную прохладу с бонусом. Если бы я не была так погружена в мрачные мысли, быстрее бы сообразила, что на улице достаточно холодно, а я в тонком шелке. Ренар, к моменту этого моего озарения уже захлопнувший дверцу, бросил в мою сторону короткий взгляд.

— Вы не возражаете, Шанталь, если мы сделаем остановку по пути в библиотеку?

Шанталь никоим образом не возражала.

Остановились мы у небольшого антикварного магазина, носящего на вывеске эмблему Трезора — стилизованную модерновую "Т". Ренар исчез и вернулся буквально через секунду, с чем-то шоколадным, перекинутым через локоть. К его темному костюму не шло совершенно. Это нечто из парчи, отделанное изумительным слегка розоватым мехом — даже теряюсь, что это за зверь, мексиканский тушкан, не иначе, легло мне на колени.

— Боюсь, вы замерзнете, Шанталь, — дружелюбно улыбнулся Ренар. — Прошу, наденьте.

О, мы продолжили обмен любезностями. Что ж, в качестве ответной любезности я выберусь из авто и накину этот плащ. Ткань с приятной тяжестью скользнула на плечи, цвет почти идеально подошел к моему платью. Проклятье! У этого мужчины действительно отменный вкус.

— Рад, что вам идет, — продолжил улыбаться Ренар. — Носите. Хотя, к сожалению, гавелок не та вещь, которую сейчас можно носить в городе.

Гавелок, правильно, это так называется... а я-то вспоминала.

И, кажется, в ход пошли дорогие подарки. Подарки, угрозы, улыбки... Что дальше?

— Благодарю, — сказала я, потому как вежливость превыше всего. — Он чудесен.

— К тому же я уже отчаялся его продать, — усмехнулся Ренар, выруливая на проспект.

А еще у него есть чувство юмора.

* * *

Un autre aspect

Подбирая одной рукой длинные полы гавелока, Флери медленно поднималась по лестнице. Рене поддержал ее под локоть, помня коварство благородно выщербленных ступеней. Двери распахнулись, мгновенно обдав гулом голосов и запахом шампанского. Шанталь моргнула, как ему показалось, немного испуганно.

— Сколько людей, однако, интересуется античными папирусами...

— Примерно пятая часть здесь присутствующих, — предположил Рене. — Не считая нас с вами.

Он помог своей спутнице снять накидку, и предложил ей руку. Шанталь оперлась на нее и позволила увлечь себя в толпу. Она медленно оглядывала зал, словно высматривала что-то. Или кого-то.

Действительно, прав был Брис. Это паранойя.

— Шампанское? — галантно предложил Рене, модифицируя улыбку и делая ее даже сверх-очаровательной.

Шанталь покачала головой.

— Мартини россо, если возможно. А шанс увидеть экспонаты сегодня представиться?

Ренар улыбнулся.

— Подождите секунду.

Флери выпустила его локоть, опустилась на узкий диванчик и продолжила озирать толпу. Не выпуская ее из поля зрения — действительно паранойя — Рене взял два бокала мартини и уже собрался вернуться.

— Мсье Ренар, дорогой мой!

Этот возглас разнесся надо всем обширным холлом библиотеки. Очень многие обернулись и напряженно прислушались.

— Мадам Венганза, — кинул Рене.

Магдалена Венганза прошла сквозь толпу в своей обычной манере — так, словно никого вокруг не существовало. За ней семенил ее извечный спутник, бледный сынок, втиснутый в совершенно не подходящий ему смокинг. Блеснули в свете люстр бриллианты. Венганза протянула руку для поцелуя. Камушек на ее перстне можно было использовать, если вам пришло в голову утопиться. Достаточно было повесить его на шею. С другой стороны, у Магдалены Венганза было одно качество, весьма подкупающее: она не обращала внимание на стоимость вещи; только на ее пусть и сомнительную красоту.

— Как обстоят наши дела, мсье Ренар? — спросила Магдалена, беря у него из рук бокалы мартини.

Россо выпила сама, белое после коротких раздумий отдала сыну.

— Главное, как там мой будуар?

— Я хотел поговорить с вами об этом, мадам. В деловой обстановке, — Рене повернулся к бармену. — Побольше льда, мсье. Если вы не возражаете, мадам Венганза, мы сможем сделать это при следующей нашей деловой встрече. Во вторник, скажем, или в среду?

Красивое лицо женщины исказила насмешливая гримаска.

— О, вы здесь отдыхаете, верно? Так велик интерес к античным свиткам?

— Из них многое можно почерпнуть, — Рене взял бокалы с позвякивающим в них льдом и слегка поклонился. — Прошу меня извинить, мадам. Меня ждет дама.

Мадам Венганза царственно кивнула, допила свой мартини — вернее, все же мартини Шанталь — и поставила бокал на стол. Не удержавшись на краю, тот упал на пол и с негромким звоном разлетелся на мелкие осколки.

* * *

Шанталь

Сотовый я взяла на всякий случай, да позабыла его отключить. И вот — он засвистел в своей обычной раздражающей манере. Номер был незнакомый, но я все же рискнула нажать кнопку вызова.

— Да?

Опять это "да?"! Пора уже придумать что-нибудь попристойнее!

— Садись на автобус и уезжай из города, алуэтта, если хочешь добраться до дома целой и невредимой, — сказал уже знакомый мне голос и напел, — Алуэтта, милая алуэтта...

Я отключила телефон ради своего душевного спокойствия и избавилась от бледности и растерянности к возвращению Ренара. По крайней мере он не стал ничего комментировать, а просто отдал мне бокал. Мартини! Вот что мне сейчас нужно! Делая первый глоток, я прикрыла глаза, а когда открыла их, наверное, побледнела еще больше. Джек Эвери, мой профессор!

Да, это может показаться странным, но я действительно закончила университет, хотя, конечно, не Лейденский. Я не малообразованная охотница за деньгами, и действительно стою столько, сколько обычно прошу за свои услуги. Я — куртизанка, гейша, если хотите: знаю этикет, могу подержать разговор на любую тему, кроме футбола, разве что на сямисене и цимбалах не играю. Только вот, боюсь, мои преподаватели не оценят подобного рода занятий.

И как я могла забыть, что страсть Эвери — птолемеевский Египет? Конечно же, он не мог пропустить такую громкую выставку!

Ну не дура ли я?

Хуже всего, что профессор тоже меня заметил, расплылся в дружелюбной улыбке и направился к нам. Ренар несколько удивленно хмыкнул. Я предприняла попытку подавиться льдинкой.

— Шанталь! Какая чудесная встреча! — воскликнул профессор на своем безупречном английском, который вгонял нас всегда в ступор. Ну, или был предметом зависти. — Здравствуй, дорогая. Не думал, что ты стала интересоваться античностью и надеяться не мог.

Да, вот уж чего мне Эвери не привил...

— Добрый вечер, — сказала я. Делать вид, что мы незнакомы, было уже поздно. — Действительно, удивительная встреча. А я оказалась здесь так кстати и решила прийти...

М-да. Вот сейчас кто-нибудь из них двоих — либо Ренар, либо профессор — ляпнут какую-нибудь гадость. И тогда мне будет дана отставка, а Джек разочаруется на веки вечные. И меня будет в итоге мучить совесть, что бы это не было такое за штука.

Мужчины представились друг другу. Я похолодела. По счастью, мир, конечно, крошечный, но не настолько, чтобы они оказались хорошо знакомы. Кажется, имена им ничего не говорили. Потом профессор наморщил лоб, припоминая что-то.

— О, вы ведь владелец "Трезора"! — он с удвоенной энергией пожал безвольную руку Ренара. — Отличная репутация!

— Благодарю, — суховато сказал Рене.

По счастью, Эвери унесло приливной волной в сторону витрин с папирусами, и дальнейших вопросов я сумела избежать. А, скажите, как мне отвечать на вполне резонное любопытство бывшего преподавателя: ну, милая Шанталь, чем ты сейчас занимаешься? Подрабатываю сиделкой у смертельно больного богача, Джек.

Да, я очень циничная.

— Профессор преподавал у нас один семестр, — соврала я, предвосхищая всяческие расспросы. — Он американец.

Ренар ничего не ответил.

Я залпом допила мартини. А что мне оставалось?

— Мсье Ренар, а давайте все-таки взглянем на папирусы, — предложила я.

Извлечем пользу, побеседуем на культурные темы... все что угодно, лишь бы не скользкие моменты или телефонные звонки.

Глава десятая, о предупреждениях, которым не вняли (продолжение)

Алкоголь с бензином образуют крайне опасную смесь.

"Пшекруй"

Шанталь

Часов в девять — хотя мне кажется, шикарные напольные часы не показывали истинного времени, а просто украшали холл — пошел дождь, сопровождаемый шквалами северного ветра. Что ж, недели сухой и жаркой погоды должны были рано или поздно завершиться грозой. Я помечтала немного о теплой постели, чашке горячего травяного чая и каком-нибудь душевном фильме. У меня был прием, стакан лимонада и долгая дорога домой впереди. Стоя над витриной с папирусами, я с определенным интересом изучала написанный на койне текст — письмо, или, может быть, совсем прозаический список продуктов. Выставка действительно оказалась любопытной, и я даже подумывала прийти сюда как-нибудь в обычный день, когда здесь не будет толпы вип-персон с бокалами.

К десяти непогода, вроде бы, немного улеглась, а гости опьянели.

Мы с Ренаром неспешно переходили от витрины к витрине, обсуждая хранящиеся в них сокровища. К счастью ни на койне, ни на коптском диалекте, ни даже на древнегреческом Рене свободно не говорил, что уберегло меня от чувства собственной неполноценности. Таких как мы — непьющих сумасшедших, глазеющих на старье — действительно было совсем немного, значительно меньше прогнозируемой пятой части.

В одиннадцать дождь усилился, толпа разбрелась на группки, а витрины были изучены по второму кругу. Зажав подмышкой великолепный каталог, я укуталась в антикварную накидку и приготовилась к путешествию сквозь непогоду.

Как это ни странно, зонтика у запасливого Ренара не оказалось, и по ступенькам под проливным дождем пришлось бежать. Все равно мы вымокли, так что Ренар, устроившись в своем престарелом — тоже можно сказать антикварном — автомобиле, включил печку.

Я откинулась на подголовник, ощущая, как неприятно течет по шее холодная дождевая вода, и прикрыла глаза. Что, скажите на милость, дал мне этот вечер? Ни-че-го! Боюсь, что придется отказаться от договора с Раулем...

Начала ныть голова — тупо, мучительно. Подняв руку я потерла правый висок, в кои то веки радуясь тому, что у меня всегда такие холодные пальцы.

Ренар затеял разговор, смысла которого я не понимала. Я просто купалась в этих звуках, в тембре его голоса, великолепных интонациях, ироничном смехе, прячущемся за каждым словом. Даже если он сейчас приговаривал меня к расстрелу, все равно было хорошо. Под такой голос приятно умирать...

— Шанталь! — сказал Ренар чуть резче, чем прежде.

Я встрепенулась и скинула оцепенение.

— П-простите, я задумалась... — теперь уже пришлось потирать весь лоб ладонью.

— Я спросил, как вас занесло в Лейден, — услужливо повторил Ренар.

— Родители, — привычно ответила я правду, не вдаваясь в тонкости географии. — Они там работают.

— И чем же занимаются ваши родители? — о, сколько недоверия было в голосе! Неужели он умеет выражать что-то кроме дружелюбия?

— Они далеки от искусства, — ушла я от ответа. — Они не вполне довольны моим выбором.

— Почему? Это прекрасное образование.

— Оно не дает мне должного шанса выйти замуж, — ответила я. — На моем курсе был всего один парень, и тот...

Я выразительно хмыкнула.

Что-то я разоткровенничалась. Кто тянул меня за мой длинный и грязный язык, который без костей? Кто меня вообще заставил говорить на такую тему и в таком тоне? Кто потянул меня распространяться на темы своей личной — глубоко личной — жизни?

Головная боль, не иначе.

— Что тот? — уточнил Ренар.

— Ну... — я замялась. Тормоза у меня конечно отказали, но не настолько. — У нас есть такая присказка: Мужчина-искусствовед не мужчина...

Ренар хмыкнул.

Я зажмурилась, пытаясь избавиться от тупой головной боли. Вновь потерла виски. М-м-м... вроде стало лучше. Зато я начала засыпать. Совсем чуть-чуть... я просто подремлю пару минут. В конце-концов, через три минуты мы уже будем дома...

* * *

Un autre aspect

Улицы были пусты. Большая часть горожан разъехалась в отпуска, а оставшиеся предпочли не вылезать на улицу под проливной дождь. Ренар позволил себе немного прибавить скорость. Обычно он не испытывал никакого удовольствия от бессмысленных гонок на машинах. Любовь к автомобилям, как например у Рауля, фанатика своей спортивной машины, красной и совершенно чудовищной, была Рене чужда. Автомобиль — прежде всего средство передвижения, инструмент, позволяющий добраться из пункта А в пункт Б. К сожалению, прав был Сент-Экзюпери: люди — молодые дикари и не устали дивиться новым игрушкам. Увы, за без малого семьдесят лет ничего не изменилось.

Рене потер лоб, пытаясь избавиться от тупой головной боли, навалившейся так внезапно. Кто из родственников был подвержен мигреням? Тетка?

Он заговорил всякую чушь, чтобы отвлечься. Мелькание фонарей вдоль трассы причиняло глазам боль.

Он говорил всякую чушь, но Флери его, судя по всему, не слушала, погруженная в какие-то свои мысли. Коварные планы? Ренар посмеялся над собственным предположением и позвал.

— Шанталь.

Никакой реакции. Она сидела, закрыв глаза, и медленно, словно машинально, потирая висок.

— Шанталь! — громче и резче сказал Рене.

Девушка вскинула голову и порозовела, что, впрочем, только пошло ей на пользу.

— П-простите, я задумалась...

— Я спросил, как вас занесло в Лейден, — повторил Рене.

— Родители, — безразличным тоном ответила Флери. — Они там работают.

— И чем же занимаются ваши родители? — недоверчиво спросил Рене.

— Они далеки от искусства. Они не вполне довольны моим выбором.

— Почему? Это прекрасное образование.

— Оно не дает мне должного шанса выйти замуж. На моем курсе был всего один парень, и тот...

Шанталь многозначительно хмыкнула.

— Что тот? — уточнил Рене.

— Ну... — Флери несколько замялась — У нас есть такая присказка: Мужчина-искусствовед не мужчина...

Теперь уже настала очередь хмыкать Рене.

Он перевел взгляд на приборную доску. Ну надо же! За разговором он слишком увеличил скорость. Огни за стеклом и пеленой дождя стали походить на стробоскоп. Рене притормозил и открыл окно, чтобы впустить немного свежего воздуха. Его клонило в сон, чего никогда прежде не бывало. Не так уж он и устал. Разве что могли сказаться последствия вчерашнего сотрясения... нет, едва ли.

Рене потянулся к бардачку за сигаретами. Их там не оказалось. Ладно.

Открыв окно полностью, Рене сбавил скорость и заставил себя сосредоточиться на дороге.

Несколько минут спустя стало холодно, да и на плечо лило. Он закрыл окно, поставил на максимум печку и вцепился обеими руками в руль.

Глаза просто слипались. Флери спала, уронив голову на грудь, и лицо ее скрывалось за рыжевато-каштановыми прядями. Красивая девушка. Без макияжа она выглядела совсем юной, лет, может быть, на двадцать, но легко поддерживала самую сложную беседу. Не считая разговора пятиминутной давности. Рене протянул руку и коснулся ее плеча, влажной ткани гавелока. Шанталь пробормотала что-то непонятное, но головы поднимать не стала.

Рене сосредоточился на дороге.

Огни слились в сплошные желтушные пятна, болезненно-яркие. Заболели глаза. Съехав на обочину, Рене остановил машину. Опустил осторожно голову на руль и зажмурился. Надо передохнуть минуту.

Он чувствовал себя, как пьяный. И это при том, что он едва пригубил несчастное мартини несколько часов назад.

Рене собрался с мыслями и тронулся с места. Включил радио, чтобы не заснуть. Играла тихая, медленная мелодия... что-то из Патрисии Каас, что ли... "А теперь, дамы и господа"? звук был такой тихий, что узнать сложно. Увеличитель громкость не получалось.

Кругом было темно. В какой-то момент Рене с ужасом понял, что не может сориентироваться, где находится.

Рене вдруг сообразил... просто перестал мыслить логически и сообразил.

Газ. Угарный газ. Это старая машина, очень старая машина, и мотор вполне может забарахлить. Мало ли, что там стряслось. Он надышался угарного газа...

Слипались глаза.

Озарение, это хорошо, но не стоит ли...

Глаза ослепила резкая вспышка.

Рене едва успел отвернуть руль. От удара о дерево машину основательно тряхнуло.

С другой стороны, это было лучше, чем попасть под фуру.

Раскрыв дверь, Рене вывалился наружу.

* * *

Шанталь

Кто-то бессердечный тряс меня. За шиворот мне потекла вода. Затем издевательство продолжилось, и кто-то от души ударил меня по щеке. Я открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на встревоженном лице Ренара. Встревоженном, хм? А почему вокруг так темно, холодно и сыро? И какого дьявола он так крепко стискивает мои бедные локти? Хочет оставить на них синяки?

— Шанталь! — резко сказал Ренар. — Очнитесь!

— У-уже, — я моргнула и потрясла головой. Боже, как же мне плохо!

Вырвавшись из его цепких объятий, я привалилась к машине. А потом согнулась пополам, и меня едва не стошнило. О, знакомое состояние. Как-то в детстве я угорела в загородном доме у бабушки... угорела? Я подняла глаза на Ренара, потом огляделась. Кругом было темно, сыро и страшно.

— Где мы? — спросила я.

Маньяк? Завел девушку в глушь и...

Ренар аккуратно отодвинул меня, открыл дверцу, покопался в бардачке и извлек фонарь. От внезапно вспыхнувшего света я зажмурилась. Ренар отошел и осветил указатель. С определенным трудом, но я все же смогла прочитать, что там написано.

Чудесно! Мы километрах в десяти от города!

— У вас есть сотовый телефон? — спросил Ренар, гася фонарик.

Я машинально полезла в сумочку, и уже достала трубку, но отдавать ее не стала.

— Зачем вам? — насторожено спросила я.

Ренар рассмеялся. Голова меньше болеть не стала, но послушать его смех все равно было приятно.

— Я позвоню Брису, мадемуазель Флери, только и всего.

— Вам срочно понадобился врач? — хмуро спросила я, отдавая ему телефон.

Пока он пытался дозвониться, а потом вполголоса о чем-то разговаривал со своим Эрвэ, я стояла, привалившись к машине, и стискивала голову обеими руками. Кровь стучала в висках отбойным молотком. Или прессом для вторсырья.

Ренар вернулся и мягко вложил телефон мне в руку. Его ладонь оказалась удивительно теплой.

— Теперь нам нужно будет только немного подождать.

— Чудесно, — пробормотала я, мучительно вспоминая, есть ли у меня в сумочке что-нибудь от головной боли.

Ренар присел на капот, и мы стали ждать...

Глава одиннадцатая, о предупреждениях, которым не вняли (окончание)

Сильные жизненные потрясения исцеляют от мелких страхов.

Оноре Бальзак

Шанталь

Затормозив у знака, док выкатился из своего шикарного автомобиля, проворно раскрывая на ходу темный саквояж.

— Аварийная служба будет через пару минут, — сообщил он, подсовывая мне бутылочку коньяка.

Странный у него подход к выбору лекарства. Коньяк я не любила, однако же, устав от долгого укоризненного взгляда, все же сделала через силу глоток и передала бутылку Ренару.

— Выглядите вы лучше, чем я предполагал, — резюмировал Эрвэ и распахнул дверцу своего автомобиля. — Присаживайтесь, мадемуазель Флери, вы простудитесь.

После секундного колебания я приняла это предложение, однако же дверь закрыть не позволила. Больше всего я теперь боялась уснуть, провалиться в жуткое забытье. Голова все еще была тяжелой, как будто чугунная болванка. Судя по бледному лицу Ренара, в кои то веки утратившему извечную улыбку, ему было не лучше.

Подъехала аварийная служба — огромная машина, сверкающая огнями, отчего-то оранжевыми. Трое механиков сразу же занялись покореженным саабом, а четвертый пассажир — миловидная молодая женщина — взяла в оборот Ренара. То и дело погружаясь в тупое забытье, я ловила обрывки разговоров:

— ...не пьян...

— ...какая вечеринка...

— ...газ...

— ...один глоток мартини...

Говорил док, взявший на себя роль адвоката. Кажется, девица в конце-концов от них отстала.

— Здесь неподалеку есть придорожное кафе, оно работает и ночью. Пожалуй, вам стоит подождать там, — предложил Эрвэ, усаживаясь за руль. — Я отвезу вас туда. Мадемуазель, соблаговолите закрыть дверь.

Я подобрала полу плаща, захлопнула дверцу и закрыла глаза. Так, надо воспользоваться наличием врача и попросить что-нибудь от головной боли...

Кажется, я вновь провалилась в сон. По крайней мере я пришла в себя только когда машина затормозила. Я открыла глаза, щурясь от яркого света. Страшненькая забегаловка в демократичном американском стиле: стеклянные витрины, украшенные какими-то забавными (ну, для кого как) рисунками; внутри квадратные столики и скамейки, обитые клеенчатой тканью. Свет ламп показался мне нестерпимо белым.

А еще я споткнулась на пороге, отчего заработала неприязненный взгляд дамочки за стойкой. Ренар бережно поддержал меня за локоть. Секунду спустя передо мной возникла большая кружка кофе.

— Это поможет вам прийти в себя, — ласково проворковал Эрвэ. — Пейте, мадемуазель. Рене, ты действительно не пил сегодня?

Уже пришедший в себя и вернувший на лицо обаятельную улыбку Ренар хмыкнул.

— Как всегда.

— Проклятый трезвенник, — проворчал док. — Ты отнял у меня последнюю надежду на то, что все обойдется.

— Я не трезвенник, — пожал плечами Ренар. — Я параноик, сам же говорил. А посему, будь так любезен, уважь своего подозрительного друга, съезди и посмотри, что там и как. Потом ты сможешь вернуться за нами с этой милой дамой из полиции.

После ухода Эрвэ мы погрузились в молчание. Ренар, откинувшись на спинку дивана, медленно потягивал кофе и смотрел в окно, в кромешную темноту. Я рисовала узоры на просыпанном на клеенчатую скатерть сахаре. Мы чудом избежали смерти, и я еще не могла осознать этого до конца. Но, кажется, через полчасика мне понадобиться доктор с уколами успокоительного и смирительной рубашкой. Пока я вполне успешно заставляла себя дышать спокойно и ровно и пить поганый кофе из пакетика.

Сжалившаяся над нами строгая буфетчица принесла тарелку с круассанами, сухими и крошащимися. Машинально я взяла один и начала его медленно пережевывать, почти не чувствуя вкуса. Ну гадостный был вкус, гадостный, чего тут говорить... вернулся Эрвэ.

Вернулся и не один. За ним шли механик в форменном комбинезоне и девица-полицейская, теперь нацепившая свою шапочку, или как там ее назвать. Усевшись справа и слева от меня, они взяли по кофе и погрузились в молчание. Первым его нарушил мрачный механик.

— Повезло вам, мсье, — сказал он. — Вы даже не представляете себе, как же повезло...

— Просветите меня, — предложил Рене, закуривая.

Он был совершенно спокоен и привычно улыбчив, отчего вызвал у меня прилив ненависти. Очевидно это отразилось у меня на лице, потому что полицейская нежно погладила меня по плечу и шепнула что-то успокаивающее.

— В общем... — механик помялся. — В общем...

И долго он собирается копаться?

Ренар строго посмотрел на механика.

— Я слушаю.

— В общем, мсье, неприятные новости... это все чертовски не похоже на несчастный случай.

Он покосился на меня. Многозначительно. Вздохнув, Ренар отодвинул кружку и пепельницу и встал. Мужчины отошли, посекретничать в общем.

* * *

Благодаря Эрвэ дамочка-полицейская не очень донимала меня вопросами. Уточнила кое-какие мелочи — в частности сакраментальный момент, сколько именно выпил Ренар, — и удалилась. Я заказала еще кофе, сняла мокрый плащ и устроилась поудобнее. Шок понемногу прошел, накатило раздражение, появилось желание кого-нибудь придушить. К тому моменту, как вернулся Ренар, я уже пришла в достаточно воинственное настроение. Которое и проглотила благополучно. Ренар был... нет, не испуган... насторожен. А еще он выглядел немного виноватым.

— Брис, отвези нас с мадемуазель Флери по домам, будь любезен, — сказал он, предлагая мне руку.

На этот раз я ее отвергла.

Пока мы ехали в машине, царила чудовищная тишина. Не было произнесено ни единого слова, хотя ясно было, что по меньшей мере двое — мы с доком — встревожены и мучимы любопытством.

Сначала Эрвэ свернул к моему дому и остановился прямо у подъезда, хотя там и запрещена была парковка. Ренар открыл дверцу, помог мне вылезти и галантно проводил до двери. Его присутствие уже начало раздражать. Так, сейчас я поднимусь к себе, позвоню этому жучине Раулю и откажусь от работы. А потом вернусь на побережье и неделю буду лежать в тенечке с каким-нибудь умиротворяющим романчиком про любовь — из тех самых, где Он, мужчина ее мечты в обтягивающих бриджах, косая сажень в челюсти — и думать только о том, что бы съесть за ужином.

Черт! Ключи куда-то подевались! Скажите, ну куда могут подеваться ключи в сумочке размером с портсигар?

Ренар, прислонившись плечом к стене, спокойно наблюдал за моими мучениями.

— Я должен перед вами извинится, Шанталь... — произнес он. Весьма неожиданно.

Я оторвалась от бесплодных поисков ключей и посмотрела на него. Особой вины на лице написано не было, но... улыбка перешла на качественно новый уровень и предназначалась лично мне.

— Не стоит, — буркнула я, но потом любопытство все же возобладало над злостью. — За что?

— Я предполагал, что мой милый сынок нанял вас.

— Мда?

— Однажды этот чудесный ребенок, — Ренар фыркнул, — уже пытался сжить меня со света. А он любит доводить дела до конца. И вдруг — явно с его подачи — появились вы. Извините, я думал черти что, а в итоге вы пострадали.

От неожиданности я выронила сумочку. Звяк. И раскрыла рот.

— Вы... вы... вы... да за кого вы меня приняли?! Я вам что, блин, киллер? Никита какая-нибудь? Нет, Ренар, ты действительно параноик!

Я выдохнула и опустила глаза. О! вот, что звякнуло! Мои ключи. Ренар предупредительно — мать его! — подобрал их и протянул мне.

— Послушайте меня, мсье Ренар, — вежливо процедила я, — ваш чудесный ребенок действительно нанял меня, потому как был обеспокоен вьющимися вокруг вас претендентками в молодые вдовы. Я — профессиональная компаньонка... содержанка, шлюха, если вам так угодно. И в мои планы в данный момент не входит эффектная гибель, я надеюсь еще дотянуть до тридцати. Посему — прощайте. Задаток вашему чудесному чаду я верну завтра же. Бай-бай!

С силой придавив магнитный ключ к замку, я дождалась пронзительного писка, толкнула дверь и захлопнула ее прямо перед носом слегка ошалевшего — мне бы хотелось так думать — Ренара.

Все! К черту деньги! К черту этого параноика! Я завтра же покину этот проклятый город! Швырнув влажный гавелок на пол, я скинула туфли и платье и протопала в ванную. Сейчас я отмокну в пене, потом напьюсь, так чтобы мне было все равно — пусть хоть метеорит стирает с лица земли город за городом. А потом я буду спать прекрасным пьяным сном.

Помешкав на пороге ванной, я вернулась в прихожую, подняла плащ и аккуратно повесила его на плечики. Все ж таки красивая вещь. Надо будет завтра отослать ее Ренару. Потом я все-таки включила горячую воду, вылила в нее полфлакончика пены с ароматом лайма и жимолости и пошла к бару. Нет, напиваться я, конечно, не буду, но вот бокальчик хереса не помешает.

Зазвонил телефон. Отставив бутылку, я подняла трубку, готовая наорать на всякого, кто осмелится заговорить со мной сейчас. Даже на родную мать.

— Да ты в рубашке родилась! — воскликнул примечательный голос телефонного маньяка. Или — будем справедливы — вполне возможно, маньячки.

— Да иди ты... — рявкнула я и назвала несколько предельно точных адресов.

Потом я отключила телефон, взяла свой херес и удалилась в ванную.

Глава двенадцатая, о последствиях

Если тебя мучит жажда, какое тебе дело до формы кувшина?

Восточная мудрость

Шанталь

Оставив чемодан в камере хранения, я зашла в небольшой кафетерий, чтобы выпить чашку капуччино. Было около полудня, не меньше получаса до отхода поезда, так что кофе этого я могла обпиться. Вот только оказался он еще противнее на вкус, чем в той придорожной забегаловке минувшей ночью. Оставив почти полную чашку на столе, я отправилась пройтись.

До Рауля я так и не дозвонилась, но обсудить этот вопрос можно было и позднее. А гавелок отослать назад в контору Трезора почтой или с курьером. Главное сейчас — поскорее оказаться в любимом отеле, в нашем серпентарии, поближе к песчаным пляжам, уютным кофейням и тенистым скверам. Словом, в раю. И подальше от сумасшедшего семейства Ренаров.

К сожалению, старший Ренар упорно не шел у меня из головы. Я всегда остро переживала свои неудачи — а таковые встречались, ведь и я не идеальна. Но обычно переживание проходило к утру, и я оставляла несостоявшегося кавалера в прошлом. Ренар же продолжал меня интриговать, как неразгаданный ребус. Почему он извинился вчера? Какой был в том прок? Ну, понял он, что я просто случайно впутавшаяся во все идиотка... и эта его улыбка...

Стоп!

Я решительно осадила себя, сделала глубокий вдох и вспомнила золотое правило, увековеченное еще у Шекспира. Други! Никогда не влюбляйтесь! Даже простой интерес мне сейчас ни к чему, поэтому к черту Ренара с его извинениями, улыбками и приятным голосом.

Да, голос я тоже вспоминала.

А еще морщинки в углах глаз. По правде говоря, морщинки сводят меня с ума.

Я купила мороженное, чтобы охладиться. Иногда это помогает избавиться от идиотских мыслей. Усилием воли заставив себя напевать что-то легкомысленное из Биттлз, я вышла на платформу. Народу было немного, несмотря на наступление прохлады. Мало кто верил в то, что она продержится достаточно долго. Я без труда нашла свободную лавочку, опустилась на нее, закинула ногу на ногу и принялась совершенно бесцельно проводить время. Главным образом я ела мороженное и глазела на прохожих.

Двадцать минут до отхода поезда.

Я выкинула обертку в переполненную урну, поднялась и присоединилась к бесцельно шатающимся парочкам. Юные влюбленные держались за руки, что выглядело трогательно и глупо. Любовники постарше также держались за руки, и это выглядело просто глупо.

Я буквально переполнена цинизмом.

Десять минут до отхода поезда. Я неспеша пошла к камере хранения, забрала свой чемодан и остановилась у лотка, торгующего открытками. Может, стоит черкнуть пару слов родителям? А то, в самом деле, я совсем о них позабыла. Бедняги даже не знают, что вчера чуть не потеряли свое... ну, не единственное и, наверное, даже не любимое, но все же дитя. Вот только мне всегда сложно выбрать из множества привлекательных вещей одну — самую привлекательную. Но не посылать же им, в самом деле, сразу пять открыток!

За пять минут до отхода поезда на меня наехал автомобиль.

Я начинаю испытывать к этим штукам стойкую неприязнь!

* * *

Пять свидетелей одновременно подтвердили — это был ярко-желтый ламборгини, за рулем которого сидел молодой человек. Номер, естественно, никто не заметил. Полагаю, все глазели на канареечный цвет машины. Мне вообще было как-то не до того: я только чудом сумела отскочить в сторону и отделаться подвернутой ногой. Травматолог вокзала, на стуле в кабинете которого я теперь сидела, констатировал, что я потянула связки. Хорошо, хоть не порвала. Сделав на всякий случай рентген и наложив тугую повязку, врач отпустил меня восвояси. Охрана вокзала пообещала — но весьма неубедительно — что поймает и оштрафует нарушителя. Я доковыляла до кафетерия, того самого, где подавали паршивый кофе, взяла бутылку лимонада и опустилась за столик. Нет, шока у меня не было.

Кажется, я заразилась паранойей.

Ну конечно! Канареечно-желтые ламборгини разъезжают по городу специально для того, чтобы давить меня. С другой стороны, канареечно-желтых ламборгини в этом городе не так уж и много.

В порыве все тех же параноидальных мыслей я вытащила телефон. Никаких пропущенных вызовов. Господи, а я чего ожидала?!

Была одна sms, которую с тем же успехом могла послать соскучившаяся по мне Квинни.

Я нажала кнопку.

"Тук-тук, маленькая Алуэтта".

Я уронила телефон на пол.

Кажется, я уже отмечала, что не будучи тепличным растением, я тем не менее всеми силами избегала неприятностей. Очевидно, они решили отыграться за годы разлуки. Я подняла телефон и еще раз взглянула на сообщение. Некстати вспомнилась покойница Ивонн и телефонные угрозы. Ну нет, я-то при чем? Мне Ренар знаков внимания особенных не оказывал, да и подарков дорогих не делал, исключая гавелок...

Вот только с момента нашего знакомства я дважды чуть не погибла.

Я поспешно нашла в телефонной книжке номер Квинни. Сейчас она, скорее всего, разоряет очередного осла, а может — лежит где-нибудь у бассейна, потягивая мартини. При любом раскладе свой сотовый она оставила в номере, чтобы не мешал.

Однако у меня объявился добрый ангел, потому что Квинни ответила почти сразу, и, услышав мой голос, страшно удивилась.

— Шанталь? С тобой все в порядке, детка? Голос у тебя какой-то странный.

— Да. Конечно, — неубедительно соврала я. — Послушай, Квинни, я хотела тебя спросить... Эта девушка, о которой ты мне рассказывала, Ивонн... как ее фамилия?

— Зачем тебе? — с подозрением переспросила Квинни.

— Так, — легкомысленно отмахнулась я. — Любопытно.

— Шанти, ты там ни во что не вляпалась, а? — в голосе старушки Квинни послышалась искренняя тревога. — Послушай, если хочешь, я за тобой заеду. У моего нынешнего отличный авто с шофером...

— Не надо авто! — возможно, слишком поспешно воскликнула я. — Просто скажи мне фамилию этой Ивонн.

Квинни недовольно что-то пробурчала, после чего отчетливо и мрачно сказала:

— Как знаешь. Я не помню точно, но, кажется, ее звали Клер. Ивонн Клер, но я не поручусь, что это не псевдоним. Она была такая, светленькая... послушай, я все-таки за тобой приеду. Скажи, где ты.

— Спасибо, не надо, — сказала я и поспешно отключилась.

Ивонн Клер. Что ж, это тоже информация.

Я набрала другой номер.

— Эва, ты не окажешь мне услугу.

* * *

Бобетта — кухарка Евлалии — пекла совершенно потрясающие булочки. Устроившись с полной тарелкой этих ароматных еще горячих излишеств и стаканом молока в удобном кресле, я почти позабыла обо всех своих невзгодах. Совсем вычеркнуть их не позволяло бурчание Эвы, остервенело бьющей по клавиатуре. К счастью, получасовой ор уже прекратился. Эва давно поняла, что меня поздно воспитывать. И что играть роль моей мамочки глупо. В конце концов, разница в возрасте между нами составляла всего тринадцать лет, не считая того, что выглядела Евлалия на тридцать — максимум.

— Ее действительно звали Ивонн Клер, — откинувшись на спинку своего кресла, сказала наконец Эва.

К счастью мы сегодня уже прошли стадию воплей "идиотка безмозглая, во что ты вляпалась?!" и перешли на достойный тон общения.

Отломив половину булочки, Эва продолжила.

— Девушка она была, прямо скажем, относительная: к тому моменту ей уже было без малого тридцать. Натуральная блондинка, эффектная, умела себя подать. Дура, конечно, но не все сразу. Она дружила с твоей Квинни, при учете, что с ней вообще можно дружить... — Эва потянулась за своей сигаретой, потом покосилась на мою перебинтованную ногу, покоящуюся на пуфике и передумала. — Она обратилась в полицию 28 мая с заявлением, что ее донимают по телефону угрозами. Написала официальную бумагу, которую никто не принял всерьез. Ее номер, конечно, проверили, но особенно не напрягались.

— А потом ее нашли задушенной в ванной, — проворчала я. — Доблестная наша полиция! "Убьют — приходите".

— Вообще-то нет... — Эва криво усмехнулась. — Она упала с балкона. Совершенно естественная смерть. Если бы не два "но" — парапет был в метр с лишним высотой, а по свидетельствам всех ее друзей, Ивонн боялась высоты. На эскалаторах в торговых центрах ездить не могла. В конечном итоге это признали самоубийством.

Легче мне почему-то не стало.

Падение с балкона — самоубийство, или несчастный случай.

Попасть под ламборгини — это тоже несчастный случай.

— Помочь я тебе ничем не могу, — сказала Евлалия. — По большому счету я и сочувствовать тебе не должна, потому что ты и только ты во всем виновата. Я же тебя предупреждала...

— Предупреждала, — буркнула я.

— Единственное, что могу посоветовать... — она задумалась. — Пускай твоей защитой обеспокоится этот Ренар.

— Сдурела? — резко спросила я. — Не буду я с ним больше связываться! К тому же мы расстались не на самой теплой ноте.

— Ты применила все свое обаяние? — язвительно хмыкнула Эва. — А теперь слушай меня сюда, дорогая. Ренар — богатый и влиятельный человек. Он вполне способен защитить тебя. Более того, он обязан это сделать. Судя по тому, что о нем говорят, он несколько старомоден, так что с чувством вины проблем не будет. Звони ему и требуй.

Я презрительно фыркнула и взяла с тарелки пятую по счету булочку. К черту фигуру! За мной охотится сумасшедший убийца на желтой спортивной машине, так что до конца своих дней мне придется скрываться в уединенных местах. О красоте и стройности можно больше не беспокоиться.

Не выдержав всей эффектности нарисованной картины — дикие джунгли и не менее одичавшая я — я расхохоталась, отчего едва не подавилась булочкой.

— С другой стороны, — с донельзя философским видом протянула Эва, — твой недоброжелатель может не стараться. Ты сама себя угробишь. Подавишься, например.

Некоторое время мы играли в гляделки и поедали булочки. Первой не выдержала я: у Эвы был кошачий взгляд, его боялись даже дикие тигры.

— Хорошо! — сдалась я. — Хорошо! Я позвоню ему и потребую политического убежища. Ренар действительно старомоден. Не понимаю только, чем мне может помочь смертельно больной старикашка? Одолжить место на кладбище?

Под укоризненным взглядом Эвы я сдалась окончательно и полезла в сумку за телефоном. И в этот момент он зазвонил. Номер не определился. Взгляд Евлалии стал встревоженным. Внутренне уже трясясь, я нажала кнопку, поднесла трубку к уху и произнесла нечто оригинальное:

— Добрый день...

— Мадемуазель Флери?

Прикрыв рукой динамик, я ошарашено прошептала.

— Э-это он!

— Кто? — невозмутимо спросила Эва, щелкая зажигалкой. Она все-таки раскурила свою вонючую дрянь. — Твой маньяк?

— Нет! Ренар!

Эва развела руками.