Будь со мной. Ознакомительный фрагмент

В КОНЕЦ

ЕЛИЗАВЕТА ГОРСКАЯ

ГЛАВА 1

— Ну что ты такая хмурая? Можно подумать, я не сделал тебе одолжение, вызволив из того дурдома, который так напоминает вся ваша семейка.

Я закусила губу. Довод Пашки был достаточно веским, но... Черт возьми, я столько дел отложила из-за него, накрасилась — что для меня несвойственно само по себе, — одолжила у сестры длинное желтое платье, застегнув которое я почувствовала себя настолько неуютно, что хотелось тут же сорвать его и переодеться в любимые джинсы и рубашку, и предвкушала, как мы будем сидеть в каком-нибудь тихом ресторанчике или кафе и пить горький американо, болтая и смеясь.

Вместо этого мы идем вдоль опустевшего парка и пинаем пивные банки, оставшиеся здесь после шумной молодежи, к которой почему-то я себя уже давно не причисляла. Может быть потому, что слишком рано поняла, что все эти легкомысленные посиделки у подъездов или во дворе какого-нибудь детского сада, пошлые шуточки и бессмысленные шатания по улицам — не для меня, что я хочу тратить свою жизнь на что-то более нужное и полезное. Но скорее всего потому, что у меня совершенно не было на это времени.

После педагогического меня взяли в частную школу, где я проходила стажировку, и не заметила, как меня закрутило в водовороте планов, отчетов, конспектов и прочего. А с первого сентября мне дают первоклашек, буду вести их по многообещающей дороге знаний, что для меня было очень волнительно и ответственно одновременно. Я боялась собственной импульсивности и чрезмерной, порой так мешающей мне как учителю, сердобольности, страшилась родительских собраний, планерок, педсоветов, возможных интриг в учительской, так как коллектив состоял преимущественно из женщин, избегала думать об ошибках, которые могу допустить в процессе обучения. В итоге последние три месяца я безвылазно просидела в школе, составляя тематический и урочный план, придумывая собственные методики проведения уроков, внеклассных часов и прочего. К концу каждого дня я приходила домой исчерпавшаяся себя на нет. Но зная своих близких, я понимала, что отдохнуть мне не дадут, поэтому слегка перекусив и выслушав от мамы все доступные ей новости, слухи и сплетни, я переодевалась и отправлялась на местный стадион на пробежку. Там, воткнув наушники от плеера, я пускала мысли вскачь и отдыхала — если не физически, то морально точно.

И вот сегодня утром Пашка позвонил мне на работу и предложил сходить куда-нибудь. Специально ради этого я ушла пораньше со школы, помыла голову, надушилась и пахла теперь, как альпийская роза или майская сирень, не помню точно. Выпросила у сестры ее новое платье, что в принципе было невероятно, так как Инга не любила делиться вещами, тем более недавно купленными. Я так многого ждала от этого вечера. Уже и распланировала нашу беседу от и до: необходимо было обговорить возможные расходы на свадьбу, обсудить количество гостей с его и с моей стороны. Но вместо этого мы бредем по парку, искоса поглядывая на самозабвенно целующиеся парочки, и молчим. Пашка мой не отличается словоохотливостью, да и я была слишком разочарована, чтобы поддерживать приватную беседу. А болтать не о чем было откровенно лень.

Под конец вечера Пашка взял меня за руку, переплетя мои пальцы со своими, и мое сердце вдруг растаяло.

— Ты такая красивая, — произнес он, встретившись со мной взглядом. — Я люблю тебя, — прошептал он уже тише и улыбнулся, я улыбнулась в ответ.

И домой я пришла счастливая от осознания того, что мы есть друг у друга.

* * *

С Пашкой мы познакомились, как раз благодаря моей неспособности делать все в пол силы. Я тогда еще была практиканткой, задержалась как всегда после уроков — готовила классный час для второго "Б" класса. Нервничала, переживала и совершенно забыла о времени. Вышла я из школы одной из последних. Вдохнула поглубже вечерний воздух и направилась к ближайшей станции метро.

— Девушка, можно вас подвезти?

Возле черного служебного автомобиля стоял молодой парнишка — худощавый, с заросшим подбородком — как позже выяснилось, для придания лицу взрослости, — в строгом черной костюме и галстуке. Я уже знала, что это персональный водитель директора — нам приходилось и раньше видеться, но в основном на бегу, лишь обмениваясь привычными "здравствуйте". Как потом объяснил мне Паша, в тот день директор уехал домой на личном автомобиле, а его передал в полное распоряжение бухгалтера, Елены Вячеславовны, соблазнительной темноволосой женщины, падкой до мужчин во всех их ипостасях.

На приглашение Паши я ответила отказом, но он так уговаривал, словно от этого зависела вся его дальнейшая жизнь, что я не могла долго препираться. В машине было тихо и пахло мужским парфюмом — чьим именно, Паши или директора, не уточняла, — и я расслабилась. День действительно был суматошный. Очнулась я уже возле дома. Для меня до сих оставалось секретом, как Паша узнал мой адрес. Я не помнила, чтобы диктовала ему его. Когда я распахнула сонные глаза, Паша задумчиво изучал мое лицо.

Когда мы решили встречаться, Павел предложил скрывать наши отношения от коллег, объяснив это скверным характером зам. директора по учебно-воспитательной работе Натальи Дмитриевны. Я не возражала. К чему ненужные разговоры и сплетни на работе, если можно обойтись без этого. Поэтому днем мы были коллегами, а вечером женихом и невестой — спустя три месяца после нашего знакомства Паша сделал мне предложение.

Сидя в моей тесной комнатушке в квартире родителей, мы обсуждали наши планы на будущее, решали, где будем жить после свадьбы, сколько детей у нас будет, размышляли, на кого они будут похожи. О свадьбе Паша мечтал пышной, чтобы обязательно белое платье, лимузин и медовый месяц в Турции. От последнего нам пришлось разумно отказаться — такой роскоши мы с Павлом позволить себе не могли. Но в остальном мы решили придерживаться намеченного планы и копить, копить и еще раз копить. У Паши это получалось неважно, родители его всегда баловали и экономить так и не приучили. Так что большая часть бюджета предстоящего события ложилась на мои плечи. Но с моими скромными, почти аскетическими взглядами на жизнь — зачем покупать то, что тебе в принципе не нужно? — я могла с трудом, но справиться с поставленной передо мной задачей.

* * *

Первого сентября я тряслась так, как не тряслась на экзаменах в пед. институте. Нервно улыбалась, отвечала зачастую невпопад и дико волновалась, когда пришлось — по просьбе Инны Эдуардовны, с недавних пор моей лучшей подруги — спеть "Учат в школе" перед сотней уставившихся на меня глаз. Детки мои были радостные, возбужденные, смущенно мне улыбались и просили сделать совместное селфи — на память. В итоге я была запечатлена на около двадцати, а то и тридцати фотках — смущенная и улыбчивая, хохочущая и оторопелая, веселая и усталая.

К вечеру я не чувствовала ног — Инга уговорила меня нацепить ее туфли на шпильках и теперь мои ступни отчаянно молили о массаже или, на худой конец, о расслабляющей ванночке с ромашкой. Я же, проигнорировав их вопль о помощи, быстренько сварганила себе бутерброд с сыром и петрушкой и засела за учебники.

В восемь приехал Пашка с шампанским, яблоками и сыром. Мы выпили за мой дебют в качестве школьной сольной певицы — тоже мне достижение! — и следом — за первоклашек, которых мне доверили на срок в пять лет. Я даже прослезилась, в миллионный раз осознав всю тяжесть возложенного на меня бремени, и все же приносящего столько удовольствия и радости. Кто-то имеет одного или двух детей, а у меня их — целых двадцать шесть. Подумать только!

* * *

Школьные будни проходили в суете и накоплении опыта. Я открывала детям что-то ранее ими неизведанное, что-то совершенно новое, а они — дарили мне свои улыбки и глазенки, удивленные, восхищенные, полные обожания. Я ценила каждую минуту, проведенную с ними. Придумывала какие-то внеклассные занятия, ходила с ними на оперетты, устраивала чаепития — с родителями и без, ставила спектакли, в которых они самозабвенно участвовали. Мы играли и хулиганили, сооружали настоящий замок из картона, а потом населяли его картонными персонажами из сказок, шили мягкие игрушки, клеили и мастерили, рисовали и вырезали. Зараженная их искренностью и жаждой знаний, я ощущала себя победительницей. Словно пробежала марафон или преодолела вершину Эвереста. Никогда еще я не чувствовала себя настолько счастливой.

Но однажды в моей жизни появился ОН...

* * *

На пол третьего был назначен педсовет — Наталья Дмитриевна выдвигала какие-то идеи насчет школьной столовой и приближающегося Дня Учителя — поэтому я уладила все дела с театром — в субботу мы собирались с ребятами на спектакль "Золотой ключик" — и спокойно, без так свойственной мне в студенчестве истерии направилась к школе, решив пройтись пешком.

День выдался золотисто-солнечный, наполненный пением птиц и шелестом опавших листьев. Улицы после прошедшего утром дождя влажно блестели.

Я слушала музыку в наушниках и прокручивала в голове возможные варианты предстоящего родительского собрания, когда заметила волочащиеся по асфальту шнурки.

Черт! Вечно с ними так.

Пока я воевала с тяжелыми армейскими ботинками, которые служили мне верой и правдой последние пять лет, из сумки вывалился сверток с полдником — из экономии я ела только приготовленное своими руками. Я наклонилась, чтобы поднять его, и услышала какой-то отдаленный звук, похожий на мчавшийся мотоцикл или... хм, истребитель, что ли?

Не успела я посмеяться над своими глупыми догадками, как мимо меня пронесся на большой скорости белый "ягуар", окатив меня с головы до ног мутной водой из лужи.

Я ахнула и медленно-медленно, стараясь глубоко дышать, опустила глаза. И замерла в немом потрясении — мои блузка с пиджаком и юбка были мокрыми насквозь.

Пакет с едой я выкинула в ближайшую урну.

В кабинет директора я вбежала вся мокрая — в прямом смысле этого слова. Наталья Дмитриевна, стоявшая недалеко от двери и что-то рьяно вдалбливающая моим коллегам, замолкла и, оглядев меня с ног до головы, не преминула заметить:

— Никакой дисциплины в этой школе. Дети опаздывают, учителя опаздывают. Постеснялись хотя бы приходить в таком виде, Александра Юрьевна.

— Извините. Я могу...

— Ох, уж сядьте наконец, — презрительно махнула она рукой. — Не хватало еще всем ждать, слушая ваши объяснения. Семеро одного не ждут, — добавила она.

Коротко кивнув, я сняла мокрый пиджак, прошла к свободному стулу и села, положив пиджак на колени. Настроение было препаршивое.

Открыла блокнот и украдкой, из-под ресниц, оглядела коллег. Все увлеченно что-то строчили в своих тетрадках, Инна Эдуардовна, шепнув мне "Держись. Она сегодня чрезвычайно злая", тоже уткнулась в свои записи. И тут я заметила директора — раньше я видела его пару раз и то мельком. Он сидел, практически развалившись в огромном кожаном кресле, с некоторой ленцой внимая разглагольствования Натальи Дмитриевны и крутя в длинных нервных пальцах карандаш. Дорогой костюм, золотые часы, идеально ухоженные волосы (уж не в салоне ли постарались?), чертовски мужественное лицо с непривычно яркими для мужчины голубыми глазами. Хм. С подобной внешностью да на страницы глянцевых журналов или в каких-нибудь романтических мелодрамах сниматься, но уж никак не сидеть в этом душном кабинете и слушать нескончаемый поток недовольства и замечаний от вездесущей Натальи Дмитриевны.

Словно что-то почувствовав, Максим Георгиевич выпрямился, обвел скучающим взглядом присутствующих и остановился на мне. Наши глаза встретились. Я покраснела и перевела взгляд, сосредоточившись на кусочке неба за окном. Но он по-прежнему смотрел на меня, я видела это краем глаза и скорее машинально, чем осознанно провела по волосам, проверяя все ли с ними порядке. Может у меня лицо в чем-то испачкано? Я так торопилась, что толком и в зеркало-то не посмотрела. Вот черт! Он сейчас дырку на мне прожжет. И угораздило же меня оказаться на пути того безбашенного гонщика! Все люди как люди, а я...

Я постаралась незаметно окинуть взглядом все еще мокрую блузку, дабы убедиться, что ни одна пуговичка на ней самовольно не расстегнулась, и в ужасе закусила губу: сквозь тонкую ткань бесстыдно просвечивался черный бюстгальтер и все, что он не прикрывал — а грудь у меня не маленькая.

Блин. Вот оказывается куда он уставился! Ну конечно. На что же еще ему смотреть?

Слезы выступили на глазах помимо воли — настолько ничтожной и жалкой я себя почувствовала. И вопреки всякому здравому смыслу, так как Наталья Дмитриевна ненавидела, когда — неважно кто и каким образом — прерывал ее речь, я схватила лежащий на коленях пиджак, накинула его и как можно теснее запахнула на груди его края.

— Вы что-то хотели сказать, Александра Юрьевна? — все же заметила мое движение Наталья Дмитриевна. — Мы слушаем вас.

Теперь все воззрились на меня.

— Эээ... Я...

— Уважаемые коллеги, — прервал мои заикания Максим Георгиевич, — мы немного превысили время, отведенное у меня на данное мероприятие. А мне еще нужно заскочить в пару мест. Так что я вынужден закончить педсовет. Все свободны. Спасибо.

Я облегченно выдохнула и встала.

— А вас, Александра Юрьевна, я попрошу ненадолго остаться.

Эти слова словно дротиком пригвоздили меня к месту. Я разочарованно смотрела, как мои коллеги поспешно покидают зал совещаний. Последней вышла Инна Эдуардовна. Ее взгляд был красноречивее всяких слов. "Держись, подруга, — увещевал он. — Главное, не истери. И не выплескивай эмоции. Они тебе еще пригодятся."

Ага. Если бы это было так просто.

— Присаживайтесь, Александра Юрьевна, — указал директор на стул напротив себя.

Я села, стиснула руки на коленях, закусила губу.

Максим Георгиевич минуту изучал что-то в своих бумагах, а я, в свою очередь, украдкой изучала его, подмечая для себя некоторые детали: темные волнистые волосы (не мне одной не повезло с кудряшками), чеканный профиль, который так и просится на золотую монету, твердая линия скул. Это надо же! Я уже мыслю, как бездарная графоманка. Брр. Но тут взгляд директора медленно переместился с бумаг на меня. Между бровями залегла задумчивая складочка.

— Я слушаю вас, Александра Юрьевна, — сухо произнес он, откинувшись на спинку кресла. — Как вы собираетесь объяснить мне свое опоздание? И ваш вид... Это что... своего рода протест?

Что?

Его лицо по-прежнему хранило лениво-равнодушное выражение. Он что, разве не понимает, какое влияние оказывает на других подобное его отношение? И как унизительно они себя в этот момент чувствуют? Возможно, ему по статусу положено задирать нос и смотреть на всех свысока. Но... черт возьми, раздевать глазами, а потом с такой вот миной требовать объяснений! Можно подумать, его волнует то, как я выгляжу.

— Этому есть вполне адекватные причины, — начала я, но Максим Георгиевич прервал меня движением руки.

Мои глаза расширились. Это что еще за царские замашки!