Старое новое сердце

В классе было невыносимо жарко и душно, и все сидевшие там ученики сидели с красными и потными лицами. Девочек еще спасало то, что они были одеты в легкие полупрозрачные блузки; а вот парням в костюмах приходилось нелегко. Но никто из них пиджаков не скинул: придти в костюме на выпускной экзамен — традиция, да и шпаргалки там прятать гораздо удобнее...

Учителя-экзаменаторы, обмахиваясь листочками, сидели и благосклонно смотрели на умелые и не очень попытки учеником простимулировать память различными напоминалками, шпорами и бомбами: к чему зарезать учеников (пусть даже и неуспевающих), если большинство из них уйдут в различные "технари", и лишь малая их часть перейдет в десятый класс?

В классе стояла тишина, лишь изредка прерываемая скрипом карандашей и ручек, и взмахами самодельных вееров. Но, как водится, исключение из правил было и здесь.

Сидевшая на последней парте среднего ряда девушка была ужасно бледна и явно нездорова. В то время как её одноклассники изнемогали от жары, она спокойно сидела и писала, словно и не было этой самой жары. Но и она часто замирала на несколько секунд, сжав зубы и закрыв глаза, как будто её мучила какая-то боль...

* * *

Прошло полчаса. Время было на исходе.

Когда до окончания отведенного времени оставалось пятнадцать минут, странно бледная девушка вдруг побледнела еще больше. И схватилась за грудь.

— Саша, тебе нехорошо? — спросила заметившая это директриса.

— Да, Анна Сергеевна — ответила девушка. — Можно мне на минутку выйти? Мне осталось только написать ответ в последней задаче.

— Да, конечно, Сашенька! Положи свою работу ко мне на стол, и выходи.

Саша, дописав работу и собрав вещи, с трудом встала, добрела до директрисы, сдала ей свой листок, и вышла.

Никто из одноклассников не посмотрел ей вслед.

Лишь один, сидевший рядом с ней мальчик, с тревогой проводил её взглядом, и начал торопливо переносить свою работу на чистовик...

* * *

Выйдя из аудитории, Саша дошла до скамейки, и буквально рухнула на неё. Достав из кармана упаковку таблеток, она вынула одну, сунув её под язык, и прикрыла глаза.

— И зачем стоило вообще писать эту контрольную, если она уже ни на что не повлияет? — пробормотала она, схватившись за сердце.

По щеке скатилась одинокая слеза...

— Саша, ты как? — раздался вдруг голос урядом с ней.

Саша вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стоял только что вышедший из класса парень, тот самый, что с тревогой смотрел на её уход.

— Как видишь, — криво усмехнулась Саша.

— Пошли! Я провожу тебя до дома! — тоном, не терпящим возражений, проговорил парень, помогая ей встать.

— Слушай, Андрей, — устало сказала девушка. — Почему ты общаешься только со мной? Про помощь я вообще не говорю. У тебя же нет ни личной жизни, ни друзей, ни подруг! Так почему же ты, вместо того, чтобы жить, как все, нянчишься с инвалидом, который вот-вот сыграет в ящик?

— Не говори так, Саш, — скривился Андрей, помогая ей спуститься по лестнице. — Пойдем-ка лучше домой...

* * *

Никто не мог понять, как могли дружить эти два подростка.

Их часто можно было встретить вместе: худого, угловатого и худощавого парня в очках, типичного "ботаника", — и высокую, стройную и красивую, но вечно бледную и почти не способную к резким движениям девушку. Но это была лишь внешняя сторона — о чем, правда, забывали практически все окружающие.

— Ромео и Джульетта, блин! Хлюпик втюрился в инвалидку! — смеялись над ними сверстники.

Взрослые же предпочитали отмалчиваться. Сверстники — нет. Впрочем, те, кто осмеливался сказать хоть что-то неприглядное, получали, как правило, в зубы, и не только в зубы — несмотря на небольшие габариты и худобу, рука у Андрея была довольно тяжелой, и постоять за себя и молча проглатывающую обиды подругу он был способен.

Они были знакомы практически с самого раннего детства, хоть и реально познакомились они лишь в первом классе. Их родители занимали один двухквартирный дом, и матери родили сына и дочку с разницей в один день в одном роддоме. Правда, мать Андрея с сыном выписали уже через несколько дней. А вот новорожденную Сашу почти сразу же перевели в реанимацию: у малышки был врожденный порок сердца.

* * *

— Андрей, ты не ответил на мой вопрос, — повторила Саша, когда они шли домой.

— Мы же с тобой друзья!

— Андрей, мне осталось жить считанные месяцы, от силы — пару лет! — с болью сказала девушка. — Тогда ты останешься один. Так не лучше ли завести себе друзей? Встречаться с девушкой, наконец!

— Саш, мы дружим с дошкольного возраста, — печально сказал Андрей. Его явно задели слова Саши. — Неужели ты так ничего и не поняла?

— Не поняла чего? — не поняла Саша.

— Ты никогда не думала, что я... что ты... — начал Андрей, и тут же осекся. — Я люблю тебя, Саш! — с трудом сказал он. — Ты всегда мне нравилась. А три года назад, я понял, что полюбил тебя...

— Т-ты это всерьез? — тихо спросила Саша.

— Нет. Я никогда тебя не обманывал. Не лгу и сейчас.

Некоторое время Саша смотрела на Андрея каким-то странным взглядом. Губы у неё дрожали. А затем она повернулась, и бросилась бежать. Но уже через десять метров она резко остановилась, и упала на колени. Подбежавший к ней Андрей увидел, что она стоит на коленях и рыдает, схватившись за сердце.

— Что ты делаешь! — крикнул он. — Тебе нельзя бегать! Неужели я сказал что-то не то?

— Н-нет... — прорыдала Саша. — Просто... просто я тоже тебя люблю...

— Так что же в этом плохого?

— Ты что не понимаешь? — со слезами в голосе воскликнула она. — Я же скоро умру, а ты будешь жить! У нас нет будущего! Ты не должен, не должен был так говорить!

Андрей спокойно поднял плачущую девушку на руки, и понес её.

— Но пока ты жива, — мягко сказал он. — И я тебя люблю, и ни за что не откажусь от тебя. — С этими словами он поцеловал её.

Но девушка все равно плакала...

* * *

Девочка прописалась в палате — как оказалось, на последующие три жутчайших года. Как оказалось, сердце Саши было не просто слабым. Оно остановилось точно на второй день рождения девочки. Врачам удалось его запустить. Но дни малышки были сочтены: всего за два года и без того увечное и слабое сердце износилось настолько, что могло замолкнуть вновь в любой момент. И каждый такой момент мог стать последним. Саше требовалось новое сердце.

В былые времена государство взяло бы на себя все расходы на операцию и лечение. Но в стране царила разруха; у государства не было денег даже на то, чтобы выдать зарплаты рабочим, учителям и врачам. Даже государственные оборонные предприятия и КБ существовали лишь за счет продажи своих изобретений другим странам. Да и какие, если подумать, могли быть зарплаты у бухгалтера и инженера? Что бы они изменили?

Родная медицина была бесплатной. Но никто еще не делал операций подобной сложности. А самое главное, даже если бы кто-нибудь и согласился, то он все равно бы не смог провести операцию — требуемого сердца просто не было. А время между тем шло. Саша перенесла еще четыре клинические смерти...

Родители Саши сделали все, что только можно. Они обзвонили друзей поместили объявления во все газеты, обили пороги всех инстанций, влезли в огромнейшие долги... Всеми правдами и неправдами им удалось собрать практически всю сумму. Узнав об этом, чиновники наконец-то обнаружили в своих карманах некие завалявшиеся средства. Их не только хватило на то, чтобы досыпать в гору вырученных денег жалкую кучку необходимых средств, но и — о чудо! — для того чтобы доставить Сашу в престижную зарубежную клинику, где и было найдено сердце, и проведена операция.

Государство переживало кризис. На телевидении требовались хорошие сюжеты со счастливым концом. Государству надо было вновь подняться в глазах граждан. История больной девочки, которой все-таки нашли и пересадили сердце, пришлась кстати. Корреспондент со слезами на глазах рассказывала эту историю, в то время, как камера показывала плачущих от счастья родителей и напыщенных и много говорящих врачей. Казалось, что в этой ситуации все остались довольны.

Вот только за границей приставленные к родителям переводчики почему-то забыли озвучить последнюю фразу врачей о том, что пересаженное сердце имеет несколько другие особенности, и через какое-то время девочке вновь потребуется замена этого органа...

* * *

Подойдя к их дому, Андрей донес Сашу до порога, и опустил её.

— Не хорони себя раньше времени, — мягко сказал он. — Некоторые люди жили с такой же проблемой годы, и даже десятилетия. Никогда не опускай руки раньше времени.

Он вновь поцеловал её. На этот раз она ответила на поцелуй.

— Я тоже люблю тебя, — прошептала она, печально улыбаясь. — Но мне ужасно больно, когда я думаю о том, что я умру, а ты будешь страдать. Поэтому я и прошу тебя одуматься.

— Нет, Саш, — с улыбкой сказал Андрей, обняв ладонями её лицо. — Я однолюб, и мне никто больше не нужен — только ты. И я не желаю иной судьбы.

Он повернулся и пошел к себе. Он не оборачивался — чтобы она не увидела его слез.

Она же всхлипнула, и полезла в карман за платком.

Естественно, она знала, что люди с пересаженным сердцем могли жить довольно долго. Она знала их имена назубок — результат бессонных и слезных ночей, проведенных в Интернете. Вот только жизнь подобных людей была похожа на прогулку по тонкому люду: каждый день, даже каждый шаг мог стать последним.

Вот только каково жить, зная, что, возможно, ты не доживешь и до окончания школы?

* * *

Анна Васильевна с нетерпением ждала возвращения дочери из школы.

Наконец, входная дверь скрипнула, и в прихожую ввалилась Саша.

— Наконец-то! — улыбнулась Анна Васильевна. Но её улыбка тут же погасла, едва она увидела лицо дочери. — Снова? — внешне спокойно спросила она.

— Снова, — подтвердила дочь.

— Ты плакала? — спросила Анна Васильевна, увидев мокрые щеки дочери. — Ты не написала контрольную? Тебе стало плохо?

— Мам, какая контрольная! — криво усмехнулась Саша. — Тут о похоронах думать надо!

Раздался легкий шлепок — это Анна Васильевна ударила Сашу по щеке.

— Не смей так говорить! — крикнула она. — И не смей себя хоронить раньше времени! По-твоему, отец умер напрасно? Ты должна, ты будешь жить! Ты еще...

Её тираду прервал странный отрывистый звук. Анна Васильевна посмотрела на дочь, и осеклась: Саша плакала.

— Прости, доченька! — кинулась она к ней. — Я тебя обидела, прости! Но, умоляю, не говори так больше!

— Я... я не из-за этого, — прорыдала Саша. — П-просто сейчас Андрей сказал, что любит меня...

— А ты что, раньше не замечала? — усмехнулась Анна Васильевна. — Он же с самого детства за тобой, как привязанный ходит! Ну а ты что?

— Я... я т-тоже его люблю... — еще громче заплакала Саша.

— Так в чем же проблема? — недоумевала мать.

— Мам, я же калека! — закричала Саша со слезами на глазах. — Я умру не сегодня-завтра! А он... он сказал, что любит только меня, и никто другой ему не нужен! Выходит, я подарю ему ложную надежду?!

— Не хорони себя раньше времени! — рявкнула мать. — Развела тут философствования! Другая бы на твоем месте каждому дню радовалась, что тебе Бог послал!

— Я пытаюсь, мама, — прошептала Саша, поднимаясь с пола. — Вот только как жить, когда ты знаешь, что в любой момент можешь умереть? Причем умереть от малейшего резкого движения? Скажи, мам, — подняла она измученные глаза. — Ты никогда не хотела, чтобы я умерла тогда, в детстве?

— Бог с тобой дочка! — закричала Анна Васильевна.

— Но ведь тогда и отец был бы жив! — воскликнула Саша. — И вы родили бы еще!

— Как я могу желать смерти собственному ребенку? — зарыдала мать. — Никогда, никогда!

Она с мольбой протянула к дочери руки, но та к тому времени уже встала и пошла в свою комнату. Где-то через полминуты из-за двери донеслась громкая и явно какая-то альтернативная музыка.

Это было хорошо: музыка заглушила плач все еще сидевшей на полу Анны Васильевны.

* * *

Проблемы вернулись спустя долгие девять лет.

Когда Саше исполнилось двенадцать, она впервые пожаловалась на сердце. Сперва родители не обратили на это особого внимания. Но затем жалобы стали постоянными. Испуганные родители вновь обратились к врачам. Услышанное шокировало их: за эти девять лет сердце девочки вновь здорово износилось, и опять требовалась операция!

Родители вновь начали беготню по чиновничьим кабинетам, но, как оказалось, напрасно.

— Государство и так потратило на вас полмиллиона долларов! — заявили в одном из кабинетов. Говорите, опять? И знать ничего не хотим! Вы что, денег с нас хотите стрясти? Да только в нашей области таких, как вы, сорок человек! Люди годами ждут сердца; некоторые еще за вами очередь занимали! Ну поймите, даже при всем моем желании не могу!

И так в каждом кабинете... И это было еще вежливо.

После одного из таких разговоров умер отец Саши. Крепкого сорокалетнего русского мужика внезапно сразил сердечный приступ. Казалось, сердечные болезни стали проклятьем семьи. Анне Васильевне удалось избежать подобной участи, но теперь одних её сил зачастую не хватало даже на то, чтобы выбить для Саши необходимые лекарства. Она поседела в сорок лет.

Она солгала Саше. Много раз её сознание рисовало картину, в которой Саша умирала ребенком. Нет, не в том смысле, что они бы просто родили еще одного ребенка, и жили бы ради него, навещая изредка реанимацию (хотя, признаться, приходила и такая мысль — но Анна Васильевна тут же гнала её прочь, и жестоко наказывала себя даже за столь малую слабину). Она просто представляла, что бы случилось, если бы Саше не нашли сердце, или не успели сделать операцию — что бы было с семьей в этом случае. Вот только как может мать мечтать о таком? И поэтому Анна Васильевна постоянно жестоко ругала себя даже за такое свободомыслие, и все это повергало её в ещё более глубокое отчаяние...

* * *

Внезапно заскрипела входная дверь.

Анна Васильевна быстро встала с пола, и попыталась утереть слезы. Ей это почти удалось.

Дверь открылась, и в прихожую зашел Андрей.

— Добрый день, теть Ань, — медленно сказал он, взглянув на дверь в соседнюю с кухней комнату, из-за которой долетала музыка. — Саша у себя?

— Да, Андрюш. Что сегодня случилось?

— Ей стало плохо на контрольной. — начал Андрей. — Об этом лучше не говорить, но... мне кажется, что её сердце стало еще хуже работать.

Саша знала, что Андрей в последнее время часто заходит к ним в дом. Но она не знала, что в последнее время он часто разговаривал с Анной Васильевной. Тема разговора, естественно, была неизменна: состояние Саши. Андрей, в отличие от самой Саши, всегда говорил правду.

— Как ты думаешь... — начала Анна Васильевна, и тут же вцепилась себе в волосы. — Нет, нет, я не могу спрашивать об этом, не могу даже думать... не должна думать!

— Не казнитесь, теть Ань! — отрезал Андрей. — Вы лишь оцениваете её состояние. Но в чем-то вы правы: уже не будет хороших новостей. Учитывая её нынешнее состояние, я думаю, что даже с учетом приема укрепляющих препаратов ей осталось три-четыре года. Максимум — пять лет.