Дом тысячи дверей

.

.

Сергей Капрарь

Дом тысячи дверей

Айрис открыла глаза не сразу, боясь того, что может увидеть. Она почти плакала от невыносимого страха, который терзал ее изнутри всё это время, но успокаивающий голос, раздававшийся из ниоткуда, вселял в нее уверенность. Он ласково просил ничего не бояться и обещал помочь, обещал защитить и направить ее верным путем. Девушка не могла сказать, несли ли нашептываемые слова какое-либо особое утешение. Казалось, они просто оберегают ее от грядущего кошмара, как укол анестетика — от следующей за ним боли.

Айрис огляделась по сторонам, осматривая давно избегаемую улицу с ее заурядными двухэтажными жилыми домами. Неприятные воспоминания пропитали каждую деталь видимого пейзажа. Тучи болезненно-серого цвета затянули всё небо: шел холодный дождь, его капли казались грязными и липкими. Все дома выглядели унылыми и враждебными. Девушка никогда не любила живущих в них людей, своих бывших соседей. Их монотонная, невзрачная жизнь протекала отдельно от жизни Айрис. С ней никто никогда не дружил — ни соседские дети, ни одноклассники в школе, ни ребята в колледже. Все дразнили ее за то, что она замкнулась в себе и дичилась окружающих.

В домах, словно их жители сговорились, не горел свет. Казавшиеся блеклыми и нематериальными в тусклых лучах солнца, эти старые здания будто уставились на Айрис и бессмысленно ждали, когда же она обратит внимание на свой дом. Девушка повернула голову и действительно посмотрела на него.

Темные глазницы окон безразлично взирали на дрожащую от дождя Айрис. Дом выбивался из общей картины, был чужеродным даже среди удручающих соседских жилищ. Он возвышался над ней угрюмой скалой, подавляющей не столько своими размерами, сколько отбрасываемой тенью.

Вряд ли бы нашлось желание назвать его по-настоящему родным. Да, здесь ее растили, кормили, мыли и одевали. Но здесь же пережиты самые ужасные годы жизни, зловещим эхом отдающиеся в ночных кошмарах. Айрис ненавидела это место. В самых затаенных уголках души, где хранятся мечты, она представляла, как дом горит. Будучи подростком, она фантазировала, как пламя жадно обнимает стены и крышу, облизывает здание со всех сторон и ничего после себя не оставляет. Стекла лопались от жара и сыпались на землю сотнями осколков. Дым валил из окон так, будто из всех его червоточин лезли жуткие духи, шипя и уносясь ввысь. А Айрис... Айрис видела себя стоящей возле объятого пламенем дома, который всегда был для нее адом. Видела себя улыбающейся, наблюдая его гибель.

Но всё это теперь осталось лишь далекой и страшной грезой. Девушка стояла перед своей бывшей обителью словно бы один на один с ней. На улице тем временем отсутствовала всякая жизнь: ни одна живая душа не появлялась в поле зрения. Дети не играли, машины не сновали туда-сюда, соседи не ругались между собой. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Капли дождя сыпались на землю будто стрелы. Они впивались в тело и стекали ледяными ручейками, пропитывая одежду. Голос всё настойчивее требовал от нее действий.

Он требовал войти в дом, отринув всякий страх.

Айрис колебалась, но отступить не могла. Так или иначе, ей необходимо столкнуться со своими страхами, вступить с ними в бой и перебороть. Иначе вся затея превращалась в пустую трату времени и, что важнее, моральных сил.

Айрис медленно, с опаской, напрягаясь всё сильнее с каждым шагом, подходила к входной двери. Предчувствие подсказывало — самое страшное начнется, когда она войдет внутрь. Где-то вдалеке слабо сверкнула молния и спустя шесть или семь секунд раздался едва различимый раскат грома.

Назад пути не было.

Айрис обхватила холодную дверную ручку и не спеша повернула ее.

* * *

Я смотрел на нее с сочувствием, к которому примешивалась усталость. Безусловно, она находилась в числе самых моих трудных пациентов. Лечение продолжалось в течение двух месяцев, но мы так и не достигли никакого прогресса. Это немало огорчало меня и дело тут не в том, что я чувствовал себя уязвленным с профессиональной точки зрения. Я видел ее страдания и любым способом хотел помочь. Но известная мудрость гласит: только сам человек в силах помочь себе, если очень того захочет. И сейчас моя самая главная задача состояла в том, чтобы посеять внутри хрупкой девушки семена надежды и дать им взрасти. Работа психоаналитика — это всегда такая ходьба по канату над бездонной пропастью. Увы, в случае неудачи, упаду не я, а Айрис. Давать надежду — очень опасное предприятие.

Безусловно, в случае моей пациентки мне следовало быть терпеливым и осторожным. Жаль, я не предполагал, каких жутких демонов это юное создание прячет внутри себя...

* * *

Дверь дома, протяжно скрипя, отворилась. У Айрис сложилось впечатление, будто она входит в пасть чудовища, давно поджидавшего ее, знавшего о неминуемой, неотвратимой встрече.

Внутри висела тишина. Девушка, дрожа от волнения, страха и мокрой одежды, медленно вошла в прихожую. Туфельки громко чеканили о деревянный паркет, их стук гулко отражался от стен. Из-за царившего вокруг мрака пришлось вслепую водить рукой по стене в надежде отыскать выключатель. Когда же удалось нащупать его и включить, прихожая озарилась болезненно-желтым светом, отчего помещение стало похоже на подземелье, освещаемое промасленными факелами. Дом имел свой запах — запах всеобщего запустения, вонь замшелой и гниющей древесины. Казалось, зло, пребывавшее тут уже много лет, пожирало этот дом изнутри — ни одной живой души тут явно давно не появлялось.

Однако Айрис знала — она здесь не одна.

Невыразимый страх мешал ей идти дальше, стук туфель о паркет казался громким, почти оглушающим. Тревожило предчувствие, что ее могут выследить и обнаружить по звуку шагов. Свет заставлял предметы отбрасывать жутковатые тени, которые при любом движении головы напоминали о себе раздражающим мельтешением, замечаемым самым краем глаз. Айрис осторожно стянула с себя туфли и бросила их на пол. Те звонко упали.

Каждый дюйм дома пропитался жутким воспоминанием. Лишь очень немногое пробуждало смутные образы, излучающие свет и тепло, — те немногие образы, связанные с ее рано умершей матерью. Айрис чувствовала необходимость непременно отыскать что-нибудь, оставшееся от любящей родительницы. Зло, скрывавшееся внутри дома, знало об этом. Оно ждало свою жертву уже очень, очень давно и где-то в потаенных глубинах, в густой, почти осязаемой тьме улыбалось, жадно сглатывая. Молнии за окном периодически высвечивали неясные, зловещие тени, ехидно игравшие в неосвещенной гостиной, столовой и кухне. Смутное, тревожащее чувство накатило на девушку, обдало ледяной волной ужаса, заставляя забыть даже о мокрой одежде. Айрис услышала тихое поскрипывание половиц на втором этаже. Мысли судорожно проносились в ее голове, оглушая и парализуя животным страхом. Девушка догадалась, что половицы скрипят в районе родительской спальни. Она содрогнулась всем телом и невольно подняла голову, глядя как бы сквозь потолок первого этажа на дверь, таившую за собой жуткие ночные кошмары.

Скрип прекратился, и спустя несколько секунд что-то с силой стукнуло в пол наверху, отчего Айрис подпрыгнула на месте. Ее дыхание участилось, отчетливо раздаваясь в мрачном безмолвии дома. Руки дрожали, ладони непроизвольно сжимались и разжимались. Она, не замечая этого, стояла с открытым от страха ртом, с округленными глазами, недвижимая и скованная ужасом.

Внутренний голос, служивший проводником, вновь напомнил о себе и просил успокоиться. "Досчитай до пяти, — говорил ей голос. — Досчитай и ты почувствуешь, как страх отступает. Ты должна двигаться дальше". Девушка хотела закрыть глаза и сосчитать до пяти, но вряд ли бы у нее это получилось, надеяться на это почти не имело смысла.

Айрис зажмурилась, как когда-то давно в детстве, если сталкивалась с невыразимым, мерзким страхом, и сделала глубокий вдох.

Один...

Звук, похожий на то, как чья-то босая нога ступает на паркет, негромко раздался в прихожей. От испуга глаза сами собой открылись, так как нечто шагнуло совсем рядом возле нее. Машинально девушка продолжала считать.

Два...

Нечто сделало еще один шажок возле нее, так близко, что ступни ощутили вибрацию паркета.

Т-три...

Поблизости, возможно, в паре футов от испуганной Айрис, что-то неизвестное, необъяснимое и пугающее вышагивало, оставляя влажные следы на полу. Девушка терла ладонями глаза, но ничего перед собой не видела. Это нечто играло с ней, оставаясь невидимым для глаз, и продолжало беззаботно шагать, а следы возникали будто бы сами по себе.

Ч-четыре...

Детский заливистый смех раздался в столовой — там, куда ушло невидимое и непостижимое создание. Свет молнии ярко резанул по глазам, и на короткий миг Айрис померещилась фигурка ребенка в красном платьице. Сознание, пораженное ужасом, фиксировало происходящее в замедленном темпе, глаза могли бы многое заметить, но девушке удалось запомнить лишь маленькие окровавленные ножки, маленькие ручки и черные волосы, переплетенные красной ленточкой. Она не смогла досчитать до пяти и больше не слышала внутреннего голоса, чувствуя себя брошенной на милость теням прошлого.

Дверь в столовой, выходившая на задний двор, с шумом распахнулась и ударилась снаружи о стену дома. Что бы там ни было, оно звало Айрис выйти. Одурманенная чьей-то чужой, злобной волей, девушка побежала по следам к раскрытой двери. Происходящее напоминало тягучий, пропитанный потом и страхом кошмарный сон. Глаза скакали от тени к тени, а те следовали за своей жертвой нестройной волной, нашептывая едва различимые слова. В дверях продолжало стоять маленькое существо, но как только Айрис добежала и буквально вывалилась на задний двор, она обнаружила, что никого рядом нет. Дверь сзади нее захлопнулась, и девушка, лежа на болящих от удара о землю коленках и локтях, удивленно взглянула на небо — дождь прекратился внезапно, а тучи в небе, величественно храня молчание, пропустили небольшой луч солнечного света. Он озарил находившийся неподалеку, в нескольких ярдах, маленький предмет. Тепло залило сознание девушки, она ощутила сильный прилив чьей-то далекой, едва знакомой любви. Во рту откуда-то взялся приятный привкус эвкалипта, в носу ощущался свежий запах апельсинов, напоминавший давно забытое и казавшееся навсегда загубленным детство.

Трава на заднем дворе оказалась аккуратно подстриженной — это выглядело необычным для заброшенного дома. Но здесь теплилась такая сильная, такая осязаемая любовь, что, возможно, именно она оберегала это место от жуткого зла внутри. Зла, которое во тьме чердака сидело, выжидало и смеялось, смеялось, смеялось, а его эхо противными, отталкивающими смешками отражалось от липких, грязных стен.

Айрис подняла голову и рассмотрела внимательнее освещаемую солнечным лучом точку. Там, впереди, стояла маленькая пагода умиротворяющего желтого цвета, состоявшая из семи ярусов, углы которых загибались вверх. Этот маленький макет имел в высоту приблизительно полтора фута, сделан из древесины, пластика и украшен аппликациями из бумаги. Мать девушки, имея восточные корни, всегда хотела сохранить что-нибудь в качестве напоминания о своем происхождении. Она рассказывала своей дочери, когда той едва исполнилось шесть лет, что углы отбрасывают демонов, падающих с небес, обратно в их мир. Учила ее: пагода есть символ ступеней к просветлению, ступеней, по которым вознесся Будда.

Маленькое строение излучало покой и заставляло вспомнить размытые образы материнской любви — единственной, которую знала Айрис за свою жизнь. Девушка припала на колени перед пагодой, у нее по глазам потекли слезы, пробужденные грустью и одновременно радостью, что за такое долгое время ей удалось найти частичку мамы, частичку ее любви даже в этом проклятом месте, полном призраков прошлого, жаждавших настигнуть давно ожидаемую жертву.

Она знала — нужно двигаться дальше, в самое сердце неистовствующего ужаса.

Айрис медленно поднялась, бросая последний взгляд на мамину пагоду, и услышала шорох неподалеку от себя. Злобное рычание, раздававшееся за углом дома, могло принадлежать только давнему ночному кошмару девушки — любимому псу ее отца, Снапу. Отца забавляла остроумная кличка домашнего любимца, которую он придумал, — тот напоминал цветом его любимое в детстве печенье и имел острые зубы1. Пес всегда будто бы недолюбливал дочь своего хозяина, и с годами неприязнь становилась взаимной. К тому же, со смертью матери ничто больше не сдерживало отца девушки. Его мнительность, мерзкий, невыносимый характер, злобная и порочная натура давали о себе знать всё больше с каждым годом, пока Айрис взрослела и из ребенка превращалась в юную девушку. Он натренировал Снапа стеречь дочь в комнате, чтобы та не сбежала и всё время находилась дома. Ей тогда казалось, что пес без раздумий в случае необходимости перекусит ей ногу или руку.

Новая встреча со старым врагом не предвещала ничего хорошего. Рычание становилось всё громче по мере того, как пес приближался и выходил из угла. Волна неконтролируемой фобии захлестнула Айрис. Она, дрожа всем телом, с ужасом ждала, когда собака покажется и сверкнет на нее своими злыми, беспощадными глазами. Предчувствие чего-то противоестественного и неизбежного перехватывало дыхание в легких — пес наконец показал себя, но девушка не узнала его. Он был огромных размеров, напоминал больше медведя, чем собаку. Его сильно всклокоченная шерсть зловеще дыбилась, глаза горели багровым огнем, из раскрытой отвратительной пасти текли то ли слюни, то ли чья-то кровь. Снап тяжело дышал и вспарывал газон своими огромными когтями. "Этого не может быть! Не может быть! — повторяла про себя Айрис, падая назад оттого, что не глядя пятилась. — Почему здесь всё такое? Или я знала об этом? Всегда знала, прежде чем прийти сюда?" Нужно было спасаться бегством от этого чудовища, пока оно не настигло ее и не разорвало на куски.

Айрис молниеносно вскочила на ноги и метнулась в сторону двери, ведущей в столовую. Снап, заметив ее движение, с бешеным лаем, хриплым и неестественным, помчался навстречу, перерезая дорогу. Он совершил длинный прыжок и раскинул лапы в воздухе, стремясь сбить девушку с ног и перекусить ей шею своими мощными челюстями. Каким-то чудом удалось избежать удара — она отпрыгнула вправо и перекатилась, но пес, приземлившись на землю, тут же развернулся и побежал следом за ней. Девушка задыхалась, но бежала так быстро, насколько могла. Окружающая обстановка всё сильнее становилась нереальной, сковывающей движение. Всё вокруг сужалось, изгибалось, мутнело. Это сбивало Айрис с толку, но она всё равно продолжала бежать, зная, что если остановится, ее настигнет невыносимое порождение ужаса. Расстояние до двери будто само собой увеличивалось, выход ускользал в какое-то небытие, но других путей к бегству не было. Напуганная и дезориентированная, Айрис добежала до дома, повернула спасительную ручку, ворвалась внутрь и с силой захлопнула дверь за собой, припав к ней всем телом. Спина ощутила удар тяжелой лапы о дверные доски. Сумасшедший лай гулко раздавался в сознании девушки. Она закрыла глаза, зажала уши руками и заплакала, моля о том, чтобы всё это немедленно прекратилось. В быстро нашептываемых словах звучали самые искренние просьбы, обращенные к небесам, чтобы ее спасли, забрали из этого порочного места куда-нибудь далеко-далеко.