Великолепная четверка

Иногда регресс — это прогрессорство.

(изначальное название)

I Глава.

Солнце садилось, и вечер всё сильнее занимал территорию, очерченную ему неумолимо текущим временем. На крыльце давно забытого в связи с последствиями перестройки, районного дворца культуры загорелась одинокая двадцатипятиваттная лампочка. Шесть её товарок, последняя из которых погасла ещё во времена октябрьского переворота 1993 года, тускло отражали своими серыми поверхностями свет непонятно как уцелевшей сестры. В слабых лучах можно было увидеть полуразрушенные ступени из бетона с мраморной крошкой, синие квадратные колонны, потемневшую деревянную дверь покрытую остатками когда-то прозрачной олифы и пару, занавешенных тяжёлыми бархатными шторами, окон с давно немытыми стёклами в облупившихся рамах. Чтобы разглядеть детали на расстоянии свыше десятка метров уже приходилось напрягать зрение. Дворец культуры был не единственным зданием. Возле широких стальных ворот, грубо сваренных из толстых прутьев на каркасе из небрежно изогнутых труб, был расположен довольно большой флигель, по-видимому, служивший помещением охраны, молчаливого свидетеля расцвета эпохи застоя.

Единственным украшением этих некрашеных ворот являлся листик бумаги, на котором крупным шрифтом было напечатано: "в театре ДКЖД проводятся только репетиции, выступления в соседнем театре". Похоже на территорию бывшего дворца культуры было непросто попасть. К подобным выводам можно было также прийти увидев пару коротко стриженных крепышей, которые стояли на крыльце, курили и судя по пируэтам, которые выписывали их ладони, обсуждали снимки с последней фотосессии Анны Семенович. Иногда они бросали внимательные взгляды в глубину парка подступавшего к самым стенам здания и насмешливые на небольшую стройплощадку в углу у ограды. Назначение возводимого сооружения, окружённого тремя поддонами с кирпичом и горкой бутового камня, пожалуй, не смог бы понять даже Витрувий. Больше всего постройка походила на лёгкую двухметровую беседку, совмещенную с гранитной оградой Невы.

Обширный парк, окружавший старое здание, недолго хранил полумрак своих уютных аллей. Вслед за лампочкой на крыльце — в аллеях и вдоль глухой железобетонной ограды, окружавшей парк и здание, загорелись пусть тусклые, но многочисленные светильники. Стали видны посыпанные песком дорожки с расставленными на них тут и там скамейками и разносортные деревья подстриженные таким образом, что ветки не мешали прогуливающимся или сидящим на скамейках. Расставленные тут и там чистые урны говорили о гораздо большей ухоженности сада по сравнению со зданием, которое он окружал.

Похоже, неизвестные маргиналы тоже ценили это удобство, поскольку какая-то фигура в шортах и майке сиганула с невысокого, в общем-то, забора и направилась вглубь сада к одной из скамеек, потом на вершине стены появился следующий незваный посетитель. Усевшись на гребне, он принимал у стоявшего с другой стороны стены третьего злоумышленника упаковки с пивом и осторожно ставил их перед собой. Впрочем, довести до конца свои замыслы им не удалось. Один из крепышей неслышно материализовался за спиной первого визитёра и молча сцапал его за оттопыренное ухо. Второй каким-то невероятным прыжком оказался на стене прямо перед оторопевшим от неожиданности любителем бутылочного пива. Знаками он предложил поклоннику хмельного напитка проделать обратный путь.

— Нет, пивко оставь — произнёс он единственную фразу.

Тот, под аккомпанемент отчаянного визга первого из тройки нарушителей покорно полез вниз сквозь зубы браня острые выщербины в стене. Спустившись на землю, он отошёл к старой липе, растущей с противоположной стороны тихой улочки, и вытащил из кармана брюк начатую пачку Золотой Явы. Закурив и облокотившись на дерево, беглец наблюдал, как сидевший на заборе охранник передал упаковки подошедшему с другой стороны невидимому напарнику и ловко соскочил внутрь огороженной территории. Невидимая за углом забора металлическая калитка лязгнула, и вскоре первый нарушитель присоединился к курильщику.

-Козлы поганые! Уроды — начал он свою речь, отчаянно потирая ухо, которое проезжающий водитель принял за запрещающий движение сигнал светофора и остановился.

— Давай...

— Заткнись — грубо оборвал его курильщик. Я тебе идиоту говорил, что в парк ДКЖД лучше не соваться. Так ты у нас самый храбрый оказался. Умник! Хрен с ним с твоим ухом, но где мы теперь бабки на пиво возьмём!?

— А где Лёха?— спросил успокоившийся первый.

— В Караганде. Он, как только вертухая увидел, сразу свалил. Дома теперь, небось.

— Ладно — заключил второй. У меня ещё стольник остался, пойдём хоть водки купим.

Злоумышленник затушил окурок о кору дерева, и они с другом бодро зашагали в сторону недалёкой девятиэтажки, чтобы вскоре раствориться в сгустившихся сумерках. Тьма, наконец, полностью одолела свет, и борьба с ней легла на осветившиеся окна жилых домов, редкие уличные фонари и ещё более редкие светлые витражи в старом Дворце Культуры Железнодорожников.

Скрепя рессорами и сигналя поворотником, к воротам приблизилась та самая машина, водитель которой принял ухо любителя пить пиво за красный свет светофора. Из открытого окошка высунулась рука с зажатым в ней пультом, за забором что-то щёлкнуло, и ворота медленно поползли влево. Было слышно, как проскрипели несмазанные металлические колёсики, и автомобиль медленно въехал на территорию. Дверь распахнулась, и из авто вышел молодой человек ростом в два метра и приблизительно десять сантиметров, чем-то напоминающий знаменитого советского баскетболиста Сабониса. Совершенно снежные волосы могли навести на мысль о ранней седине, но на деле он был просто абсолютным блондином. Белая кожа и широкие скулы, дополненные голубыми глазами, автоматически ставили в его личном деле отметку: чистокровный ариец. Впрочем, справедливости ради, надо сказать, что именно так его и называли друзья. Красная футболка, на которой сичовый стрилэць перерезал глотку американскому морпеху, была заправлена в элегантные чёрные брюки с англоязычным лэйблом. Хлопнула дверь, из флигеля на крыльцо, на ходу одевая гестаповку, выскочил один из охранников. Второй замешкался в дверях и из глубины флигеля послышался звон стеклянной посуды.

— Максим Александрович, — обратился первый охранник к приехавшему— Добрый вечер.

— Добрый вечер, Свистунов — бросил "Сабонис" и направился в сторону полутёмного крыльца ДКЖД.

На полпути он остановился, хлопнул себя правой ладонью по лбу и развернулся в сторону стройплощадки. Споткнувшись на тропинке пару раз о разбросанные кирпичи и шлакоблоки, он с трудом достиг небольшой бетономешалки, стоявшей на самом краю котлована. Придирчиво осмотрел выполненный объём работ и, судя по выражению лица, остался вполне доволен. Правда, при этом произнёс загадочную фразу:

— Отлично, хоть эти не торопятся.

С этими словами "Сабонис" развернулся и направился к слабо освещённому крыльцу, на этот раз умело обходя помехи на тропинке, пока не вышел на дорогу. Подойдя к двери, он с явным неудовольствием уставился на здоровенную жёлтую ручку, выполненную в виде змеи, типичный китайский ширпотреб, грубо приколоченный здоровенными костылями. Максим Александрович вздохнул и потянул на себя раздвоенный язык. За тамбуром открылся обширный и великолепно отделанный холл, резко контрастирующий с внешним видом здания. Его ноги, обутые в лёгкие итальянские туфли, простучали по тщательно навощенному паркету, в котором как в зеркале отражались включённые вполнакала изящные настенные светильники и потолки, покрытые золотой, ничуть не облупившейся, лепниной. По мраморной лестнице с искусно выполненными бронзовыми перилами Сабонис поднялся на третий и последний этаж, прошёл по коридору и толкнул плотно закрытую дверь.

II Глава.

— Ну, вот и Ариец!

Произнёсший эти слова человек привстал из-за письменного стола, за которым работал на ноутбуке и подал вошедшему руку. Одет он был в скромный костюм от Армани, а лацкан пиджака украшал значок депутата местной Думы. Златотканый галстук был распущен почти до середины и две верхние пуговицы небрежно расстёгнуты. Ястребиные черты худого лица говорили о твёрдом и решительном характере, а пересекавшие лоб морщины как — бы утверждали, что человек перенёс немало лишений и они ему не страшны. Но особенно пронизывающим был взгляд, перехватив который собеседник сразу вспоминал мэтра Буто из романа Дюма "Сильвандир". Отчасти этот взгляд сразу выдавал его профессию, ведь он также был юристом.

— Привет Сэй — ответил Ариец и пожал протянутую руку.

Тот немедленно опустился обратно в резное кресло и его пальцы, скользнув по дубовой поверхности стола, снова коснулись клавиш дорогого ноутбука. Вообще вся обстановка в комнате носила на себе следы роскоши, но роскоши несколько странной, как будто неопытный дизайнер смешал стили различных эпох. Так, пол был покрыт мозаикой изображавшей Цезаря во время битвы под Алезием. Сэй сидел за массивным дубовым столом в стиле Людовика XV по неведомой прихоти безвестного столяра покрытым с правого края перламутром. Другой стол, стоявший в глубине комнаты, как будто сошёл с многочисленных пожелтевших открыток и не менее многочисленных цветных и чёрно-белых кадров кинолент. Он был точной копией рабочего стола отца народов, известному практически любому гражданину бывшего СССР. Впрочем, копия находилась в Кремле. Глубокие шкафы у стен навевали воспоминания из прочитанной литературы по эпохе Николая I, а старомодное бюро, стоявшее у двери в комнату, будто перекочевало сюда из Абрамцево. Мраморная статуя в углу изображала Юпитера Непобедимого и почему-то соседствовала со сломанным венским стулом. Пара диванов, стоявших у обшитых панелями из карельской берёзы стен, как будто говорили, что на них сиживал ещё Людовик XIV, перед тем как начать войну за Испанское Наследство.

Как раз на одном из этих диванов сидел ещё один свидетель позднего визита Арийца. Впрочем, слово "сидел" не совсем точно характеризовало его позу. Он развалился и не просто развалился, а РАЗВАЛИЛСЯ на мягких подушках. Его огромное, примерно стапятидесятикилограммовое тело было трудно представить оседлавшим какой-то другой предмет мебели, настолько они подходили друг другу. Стоявший по правую руку журнальный столик древнегреческого производства был заставлен несколькими бутылками с самым разносортным коньяком, а на краю сиротливо примостилась полулитровая ёмкость с ликёром "Старый Арбат". Его лицо как будто сошло с киноэкрана, на котором демонстрировался старый советский мультик о Евпатии Коловрате, но сидевший был двойником не былинного героя, а Батыя, его антипода. По крайней мере, классические, хоть и расплывшиеся черты монголоида, при взгляде на его лицо, сразу наводили на мысль о несокрушимых туменах. Облачён он был в полинялую гимнастёрку, довоенного фасона с петлицами вместо погон и форменные брюки. Штопка на левом плече, пузыри на коленях, и общий поношенный вид формы резко диссонировал с четырьмя роскошными малиновыми ромбами в золотой окантовке, намертво закреплёнными в чёрных петлицах. Правда, трудно было найти командарма столь неряшливо одетого даже в 1941 году. Желтые изображения танков говорили о принадлежности хозяина формы к одноимённым войскам, а мутный взгляд и устойчивый аромат коньяка о грядущей белочке.

— Бохаец, ты всё так же пьёшь, ох гляди не превысь дозу — обратился Ариец к сидевшему толстяку одновременно с рукопожатием.

— Люблю это дело — монголоид сделал здоровенный глоток из серебряного с золотой насечкой стакана.

— Ты у нас по ходу тихий хрон, непонятно почему только ещё живой — усмехнулся Ариец.

— Твои бабы доведут тебя до конца быстрее, чем меня спирт.

— Браво — послышался голос из угла, со стороны статуи Юпитера — Один — один

— Комиссар, когда мы будем на Диком Западе, не крадись так — у ковбоев нервы могут не выдержать, а они ребята все с кольтами — поморщился Ариец — И что у тебя за манера?

— Вилкат, тебя точно когда-нибудь пристрелят — подтвердил Бохаец.

Из тени, отбрасываемой статуей забытого римского бога, вышел человек небольшого роста с выпирающим животом, правда, значительно меньшим, чем у Бохайца, но довольно заметным. В противоположность Арийцу с его причёской из модного салона, голову Комиссара Вилката прорезала глубоко вдающаяся в затылок лысина , как стенами люнета окружённая с трёх сторон ровными рядами волос. Весёлые и озорные, как у юноши, глаза сияли на лице человека разменявшего свой пятый десяток. Морщины на лбу говорили нелёгком жизненном опыте, а ямочка на подбородке о сильной воле. Форма его являлась почти точной копией военного облачения Бохайца, отличаясь лишь незначительными деталями, главной из которых были четыре шпалы в петлицах, вместо ромбов и будёновка, зажатая в левой руке. До блеска начищенные хромовые сапоги отражали одновременно статую, Арийца и Бохайца опрокидывающего в себя очередной стакан.

Тем временем, сидевший за столом Сэй произвёл какие — то манипуляции с клавиатурой, экран ноутбука погас и юрист захлопнул крышку.

— Итак — произнес он, поднимаясь со стула — На той неделе мы решили отдохнуть, после Халхин-Гола, поскольку служба, во время которой меня всё время хотят убить, довольно утомительна. Думаю, остальные согласятся.

— А политруков никто не спрашивает — добавил Бохаец, увидев, что Вилкат что-то пытается сказать.

— Ты мне глотку не затыкай! — рявкнул Комиссар — Раз решили обсуждать отдых коллективно, то каждый может высказаться. Тут не твой танковый батальон.

— И что ты хочешь предложить? — обратился к Сэю Ариец, не обращая внимания на отповедь политрука.

— Средневековая Франция, точнее Бургундия — ответил Сэй — Экологически чистая пища, натуральное, без добавок, вино. В придачу к этому уже имеющийся наш собственный замок, шикарная охота и доступные крестьянки довенерической эпохи.

— А также Столетняя война, банды рыцарей на дорогах и тропинках, и необходимость участвовать в этой долбанной войне, как подобает верным вассалам Филиппа Доброго — усмехнулся Бохаец и уже совершенно серьёзным голосом добавил — На Халхин-Голе не навоевался?

— А мне предложение Сэя нравится — заметил Ариец — Особенно про доступных крестьянок...

— Ты мне мозги не компостируй — отрезал Комиссар Вилкат — Думаешь, мы с Бохайцем не слышали, как Вы с Сэем сговаривались? Крестьянками он прикрывается! Постыдился бы, это ведь национальный символ Франции, а ты такое непотребство задумал! Что после этого о нас скажут?! Да мы в той реальности после твоих подвигов ещё полвека появиться не сможем!

Ариец смущённо отвёл взгляд и досадливо закусил нижнюю губу.

— Вот сейчас я не очень понял — недоумённо спросил Бохаец — С каких пор крестьянки нетяжёлого поведения стали национальным символом Франции и почему это с ними нельзя замутить по доброму согласию?

— Причём здесь крестьянки? — бросил комиссар Вилкат — Ты просто вчера заснул, и разговор их не дослушал. Он не крестьянок, он Жанну д'Арк соблазнить решил!

Брови Бохайца поползли вверх, и монгольские глаза превратились в буркала японских анимешек. Он повёл головой, отхлебнул коньяк в очередной раз и вздохнул.