Новый жрец старого бога

Новый жрец старого бога

А у нас хоронят так!

Поселок Кички известен по всему Левскому тракту двумя вещами: огромной лужей на въезде — не один возница покрыл и поселок, и лужу отборным многослойным благославением, и храмом Мамузы на выезде. Кто такой (или такая) Мамуза — никто толком не знает. Но испокон веков проезжающие приносили малую жертву перед Зальским лесом. Или малую благодарственную — после. Зальский лес славится травниками и разбойниками. Про разницу между теми и теми известно не более, нежели про Мамузу. Но всем известно: ежели одолели болести — иди к зальским травникам. Так или иначе, но от болестей избавят.

Мамузина храмина была выстроена в незапамятные времена — нынче так не строят. Под крышей, опирающейся на десять мощных грубых колонн, ютятся нетопыри и собственно идол. Время не пощадило эту фигуру из кризского камня . То ли человек, то ли нелюдь какая. Правда, проезжавший некогда знаток из Лиаполя заявил за ритоном неразбавленного, что никакой это не Мамуз (именно так и сказал — Мамуз!), а самый что ни не есть Ктулх — древнеодмское божество. Впрочем, местные жители про древних одмов ничего не слышали, но на всякий случай знатока побили.

Сзади к храмине притулилась халупа. В ней живет жрец. А как же — там, где приносят жертвы, завсегда заводятся жрецы.

Обычно их назначает Левская Высшая Коллегия Гарантированной Божественности. Но нынче время такое — война и смута. Теперешний жрец завелся сам.

Былой настоятель отличался вздорным нравом и неумеренным чревоугодием. От чего и помер. Впрочем, это совсем иная история, и вряд ли кичкинцы когда-нибудь вам ее расскажут.

Итак, жрец помер. Селяне отправили гонца — лавочника Туку,— в Левс . У него в городе были свои коммерческие интересы. Сообщил он в канцелярию Коллегии, возвернулся домой. Ждут селяне день, другой. Третий ждут. А погода жаркая! В храм зайти невозможно. Люд дорожный мимо поскорее проезжает — ни тебе жертву какую в храм принести, ни тебе в корчму заглянуть или в лавку. Сплошной убыток. Как тут появился этот, Тимей. Зашел вечером в питейное заведение, пыльный и потный. Уселся на лавку, заказал дешевого цирского да поесть с дороги и спрашивает — громогласно так:

— А чего это у вас, почтенные, так воняет?

В это время в корчме сидели Тук — ну, который лавочник, Заика, Меря с выселок, ну и еще кто-то. Само собой, Велтист — корчмарь. Глянули. Сидит мужик — или парень, сразу не разобрать. Широкоплечий. Копна русая, нечесаная. На плечах зипунь — от пыли серая. К стене копьецо прислонил — из тех, что путники любят: и как посох дорожный удобное, и отбиться от человека лихого или зверя лютого. Видно, тертый калач.

Надо сказать, что запашок померлого настоятеля всем порядком надоел.

— Да вот помер у нас жрец. Живой был — изрядно пованивал, а уж помер — так совсем житья не стало.

— А что ж не схороните-то?

— Дык как его схоронить-то? Чай, не простой человек, с Мамузой говорил! Не так что сделаешь — Мамуза обидится.

— А раньше как это дело делали?

— Да из Левса, из коллегии приезжали, да ночью хоронили по-своему, по-жречески. На похорон, конечно, брали изрядно. А нынче пять дней ждем — и ничего.

— Ну делааа... Надо быстрее от вас отваливать. Корчмарь!

— Чего тебе?

— На ночь не останусь. Возверни деньгу.

— А что так?

— Если сегодня жреца не схороните, завтра на восходе он в шмыря-кровопийцу преобразится. И будет у вас жизнь веселая, но не долгая.

— Да что ж ты это... Да как же тут... Что, правда?

Страшилки про шмырей слышали все. Но не особо верили. У селян как — сам не видел — значит брехня. Но тут их проняло. Поздний вечер, полная луна, ни ветерка, да еще и запашок. Вдали, в лесу, звери перекликаются...

— Ты, мил-человек, нас не пугай, — лавочник Тук подсел к прохожему.

— Так я и сам боюсь.

— А что же делать?

— Уходить надо. За текучую воду — нежить ее не любит.

Лавочник долгим взглядом впился в серые глаза:

— А ведь ты, человек прохожий, совсем не прост! Из каких будешь — не из травников ли ночных?

— Нет, — прохожий сказал, как отрезал.

— А помочь не сможешь ли?

— Да. Если договоримся. Если успеем. Только вам всем потрудиться прийдется.

— Эй, земляки, поверим пришлому? — Тук обернулся к притихшим селянам.

— А ты-то, мил человек, откель обряды жреческие знаешь? — спросил корчмарь.

— Да так. На войне всякому научишься. В том числе и жрецов хоронить, чтобы лежали спокойно. Ну что, пять серебранников — и за дело?

— Дорого больно!

— С места срываться — дороже будет.

— Но только ты с седьмицу у нас поживешь. На всякий случай. Или если из коллегии припрутся.

— Лады. Кстати, меня зовут Тимей. Я сейчас в храм. Вы — собираете человек пять с лопатами на жреческий некроний, а еще — направьте народ травы собирать. Надо много папоротника, пожалей-травы, вереска. Травник в поселке есть?

— Нету. Мы все больше с зальскими дело имели.

— Странно. Они вроде грамотные мужики. Чего ж не подсказали?

— Да мы как-то не сообразили с ними посоветоваться.

— Ладно. Напишу список — и бегите к ним. До утра управитесь — ваше счастье. Нет — на рассвете меня тут не будет.

— Грамотный! — зашушукались мужики.

— Дык, у меня конячка есть, резвая. Мигом домчит. Да я сам и съездию, у меня там знакомцы есть, — заторопился корчмарь, — заодно поспрашиваю, правду ли ты нам наплел.

— Поспрашивай. Держи список, только потом вернешь — пергамент нынче дорогой, да и где его купишь.

Вскоре село напоминало муравейник. Всюду факелы, бестолковая суета, ругань. Наконец Тук где криком-руганью, где зуботычиной сорганизовал народ. Бабы с небольшим количеством парней отправились в предлесье за травами. Шестеро мужиков с лопатами — на некроний.

Тимей вошел в храм. Вонь стояла невыносимая. "Вот ведь додумались-то — покойника в Круг положить. Селяне...". Идол равнодушно возвышался в пределе.

— Привет тебе, Мамуза! Небось, ты привык к иным ароматам, — Тимей подошел к идолу, прикоснулся, затих. Постарался мыслью, душой проникнуть в сущность силы, с которой связано это место. Вдруг встрепенулся, почуяв слабый отклик:

— Будь сильным, Старейший! Не чаял встретить тебя так далеко на Юге! Прими мою жертву, как приносим на севере! — наконечник копьеца вонзился в левую руку — так, чтобы рана дала кровь, но не помешала двигаться. Прижал руку к камню. Сказал полузабытые слова. Божество ответило. Там, вверху, где у идола голова, проблеснуло зеленым. Тимей отнял руку. На месте раны остался странный шрам — в виде руны Вис. Руны теургов.

— Ты хочешь принять мое служение? Что ж, я готов. Но сначала я освобожу тебя от этого, — Тимей кивнул на труп.

Гинус, сынок Мери, любопытный, как все пацанята, притаился за кучей камней. Он уже предвкушал, как завтра будет хвастаться увиденным, когда жесткие пальцы впились в ухо.

— Мальчик, не стоит видеть то, что тебе не предназначено. Впрочем, ты мне нужен. Беги, скажи Туку, чтобы прислал девок — девок, а не баб, понял! Бегом!

И мальчишка припустил в сторону самой громкой ругани — спутать туковские обороты было трудно. Тимей отправился на некроний: дел оставалось много, а летние ночи короткие.

Край солнца выглянул из-за холмов, когда Тимей закрыл ворота. Устало улыбнулся столпившимся кичкинцам:

— Все нормально. Мы успели. Теперь спать.

Утром в Кички пришли зальские травники. Шли осторожко, сжимая в руках кто посох, кто лук с надетой тетивой. Самый старый, седобородый, которого кичкинцы ранее и не видали, зашел в некроний. Немного погодя вышел, кивнул своим. Те расслабились. С луков сняли тетивы. Отправились восвояси. Только седобородый отправился в корчму, где и засел в дальнем углу. Его не трогали — к зальским травникам относятся с большим уважением.

Вечером в корчме негде было яблоку упасть. Корчмарь Велтист пересказывал, что ему сказал про шмырей и мертвых жрецов его знакомец-травник. С каждым пересказом ужасов становилось все больше, избытая беда — все опасней. Наконец появился Тимей. Публика встретила его дружными криками, Велтист поднес наилучшего фиотского. Чужак поднял ритон:

— Пью за вас! Без вас у меня бы ничего не вышло! — рубиновая струя ринулась в горло, смывая усталость. Из своего угла вышел седобородый. Встал перед Тимеем и как-то по-особому молча поклонился. Чужак явно удивился, но отдал такой же поклон. Травник довольно усмехнулся и повернулся к выходу. Но Тимей его придержал:

— Люди! Кичкинцы! С сего дня я ваш новый жрец, — в корчме повисло молчание. Травник обернулся:

— Ты хорошо подумал?

— У меня нет выбора! — чужак показал шрам на руке. Ранее слегка прищуренные глаза седобородого распахнулись. И следующий поклон был куда как глубже:

— Мои братья всегда будут рады тебе!

Народ, занятый наиважнейшим делом — питием, не обратил на этот разговор внимания. Заметил только Тук, ну да он всегда все замечает. Но странно — уже к ночи странный травник и еще более странный разговор вылетел из памяти. Забыли про седобородого и остальные кичкинцы. А Темей остался в халупе при храме. Жизнь пошла своим чередом.

Через седьмицу со стороны Левса на ослике прибыл плюгавенький человек с бляхой Коллегии. Тук сейчас же отправил Гинуса в храм. Да и селяне, у кого не было слишком срочных дел, потянулись туда же. Все-таки жизнь в Кичках не изобиловала развлечениями.

Приезды и наезды

Тимей стоял в проеме храмины, опершись на свое копьецо, и с иронией созерцал беснующегося перед ним плюгавца. Алколита третьего круга Симплуса, как тот соизволил представиться. Слово "алколит" Тимей не знал, но в его связь с алкоголем уверовал сразу же.

— У меня бумага есть! От Коллегии! Вот!

— Хорошая бумага. Дорогая!

— Значит, это мой храм, а я в нем — жрец!

— Ну так войди в него.

— Ну дык ты меня не впускаешь!

— Тогда не входи.

— У меня бумага есть!

Скандал шел на пятый круг. Селяне, сначала настороженные, уже не скрывали ухмылок. Не то, чтобы Тимей стал для них своим — но приезжий из города был вовсе чужд и неприятен. Конечно, конфликт с почти всемогущей Коллегией Гарантированной Божественности им был не нужен, ну да конфликтовали не они, а чужак.

— Да я... Я стражу приведу!

— Приводи.

— Она тебя тогда...

— Там посмотрим.

Вдруг плюгавец подуспокоился, словно принял решение:

— Ты, презренный, ставишь себя поперек воли Коллегии? Ну тогда держись! — и он, сжав двумя руками свою бляху, что-то зашептал. Тимей напрягся. Из рук колдующего вырвалась огненная змейка. Вырвалась — и выдохлась, оставив завиток черного дыма. Посланник Коллегии ошарашенно смотрел то на почерневшую, треснувшую бляху, то на Тимея. А тот воздел руки. Копьецо уподобилось жезлу иерифанта:

— Как видишь, сила храма и его божества — за мной. Уходи и не возвращайся боле, иначе как смиренным паломником. Изыди!

Плюгавец, суетливо оглядываясь, заспешил к своему ушастому скакуну. Он еще успел заметить, как селяне вдруг разом поклонились самозванцу.

Семьдесят годочков назад прадед лавочника Тука получил от левского синклития патент на основание фактории, "дабы прозябающие в невежестве побродяжники Зальского леса не закостеневали в вековечной дикости". На деле все было несколько иначе — сообщество зальских травников имело долгую и славную историю, и Туков предок не столько продавал дикарям бусы, сколько закупал их чудодейственные лекарства, коии ценились в "цивилизованных" полисах весьма недешево.Вокруг фактории стали селиться. Народ подбирался такой, что живо законтачил с бандами лесных целителей. И повелось так: кому надобно болесть избыть — нанимай проводника в Куличках, кому надо выкупить родича, захваченного лесной общиной для "принудительного исцеления" — ищи посредника там же. После от Левского Архонтата отложился Залесский ном, и граница прошла по южному краю леса, то есть прямо через поселок. Правда, статус остался прежним — "вольная фактория". Поселяне уже лет -дцать собирались подать куда-нибудь петицию, чтобы стать "вольным поселением", но так и не собрались. Да и то — не стоит лишний раз напоминать властям о своем существовании, право, не стоит!

Эти сведения Тимей выдоил из поселян в процессе вечернего обмывания дневных приключений.

Корчму "Пятое колесо", что напротив Тритейских казарм, давно и плотно облюбовала левская городская стража. Даже лихие преторианцы не рисковали сунуться в логово заклятых друзей, как, впрочем, и стражники в таверну "Линялый штандарт". В этих закрытых клубах не любят посторонних, Шлюхи — и те проверенные, надежные, свои в доску.

— Эй, подсотский, там к тебе этот приперся! — десятник Луцик просунул лысую башку сквозь зановеску, отделявшую альков, и скорчил постную рожу

Подсоцкий Фулим выматерился и потрепал по щечке Лиску — третью в трудовой династии шлюх, верных "Пятому колесу"

— Увы, малышка, семейное дело. А ты подбери слюни, — Фулим показал здоровенный кулак Луцику, косящемуся на рассупоненый корсаж Лиски. Та была очень не против: что тот вояка, что этот, а с нее не убудет. Подсоцкий опять выматерился. Двинув плечом десятника, вышел в коридор. Остановился. Обернклся.

— Слышь, Луцик, ты уж постарайся тут за меня, — и направился к лестнице.

А сейчас — маленькое этнографическое отступление. По преданию, у Левса было сорок основателей. От них и пошли Кланы. Эти Кланы не являются в прямом смысле аристократией, по крайней мере большинство из них. Например, клан Альт, к которому принадлежит Фулим, сплошь из ремесленников и мелких лавочников. Главенство в клане передается по мужской линии: от отца к старшему сыну, а если нет сына, то к ближайшему родственнику мужского пола. Глава клана к своему клановому имени прибавляет префикс Цу. Например, тот же Симплус, племяш Фулима, является главой клана Альт и именуется Симплус Цу Альт.

Итак, Фулим спустился по лестнице и узрел племянника. Тот нахохлившись сидел в углу. Запыленная лиловая сюртукка, понурая поза, усталый взгляд. "Эээ, у племяша проблемы!"-подумал Фулим. Нельзя сказать, что эта мысль его сильно огорчила.

Естественно, никто не спешил обслужить племянничка — но тот уже знал порядки в корчме: тут наливали только по заказу стражников. Нельзя сказать, что такое отношение его сильно радовало, но, как говорится, в чужой монастырь...

Подсотский славился тем, что, как кто-то из древних, умел делать несколько дел одновременно. Вот и сейчас: он плюхнулся на лавку, жестом заказал выпить на двоих и спросил племяша — и все это одновременно:

— Ну и какого демона?

— Дядя Фул, тут это... — как раз принесли вино, и Симплус приник к ритону.

— Что, опять деньги нужны? Демоны бездны, и куда ты их тратишь...

— Нет, дядюшка, деньги конечно нужны, но у меня сейчас другая беда.

— Тебе наконец дали храм? Когда посвящение в жрецы?

— В том то и проблема. Не будет посвящения, если ты не поможешь.

С этого момента Фулим слушал очень внимательно. Он в свое время приложил немало усилий, чтобы племяш стал жрецом. А все дело в заветной приставке Цу. По законам жрецы принадлежат богам, а не кланам. Так что Фулим, как следующтй в очереди, становился Цу Альтом. А это честь и уважение. Правда, племяша вряд ли кто уважал, ну да он-то, подсотский Фулим, не иным чета. Он уже всем расзвонил про будущее изменение своего статуса, как тут — на тебе, затырка!