Дед Пыхарь и звезды

Спасибо Румяному Критику за точную и емкую рецензию:

"Хороший, крепкий фантастико-юмористический рассказ с детективной фабулой. А если быть более точным, то подобные вещи обычно называются "фантасмагориями". Основное внимание в рассказе уделено не расследованию преступления, а раскрытию образа главгера (участкового Савушкина) и описанию все более и более гротескного мира, в который он погружается в процессе расследования. И, как апофеоз, когда нашему миру "страннеть" больше уже становится некуда, главгер попадает в иной, еще более необычный мир".

В упоительно голубом небе полыхал раскаленный добела пятак светила, и блестящее снежное покрывало заливало глаза нестерпимым ангельским пламенем. Стерильную чистоту пространства нарушал мутный бруствер поросшего сивой щетиной леса с обильными мазками благородной седины и еловой плесени. Лес охватывал Шутово озеро широкой подковой — лысеющими ежами к самому берегу скатывался редкий кустарник, а на противоположной стороне едва угадывались размытые контуры села Балакирево, к которому вела грязная дорога и виселицы линии электропередач.

Участковый Савушкин сидел на рахитичном складном стульчике, залихватски щурился, покачивался и мурлыкал под нос навязшую в зубах мелодию. Ягодицы его ритмично протирали ветхий брезент, и облупленные ножки стульчика все глубже погружались в тонкий слой сыроватого снега.

Свежий морозный воздух над озером обильно пропитала матерая брань и мокрая крошка: пара оранжевых пожарников — одинаковых, словно вареные раки, колотила по льду красными топорами. Сходство с этим классом членистоногих подчеркивали рукавицы-клешни и натужно выпученные глаза.

Участковый щурился и завидовал красивым оранжевым робам пожарников; завидовал тому, как весело и молодцевато покрякивали они, священнодействуя у полыньи своими красными причиндалами; завидовал...

— Эй! Вашу мать! Осторожнее! — тявкнул Савушкин, неуклюже увернувшись от просвистевшего над ухом куска льда.

— Щяз! Мы тебе нанимались! — ответили пожарники хором и словно синхронные пловцы отбросили в сторону топоры, принявшись ворочать в полынье длинными красными баграми.

— Хватило вам мозгов 1 января с заявой прийти — вот и вкалывайте! — Участковый зло плюнул в широкую темную проплешину, где на поверхность всплывала всякая муть: окурки, тряпки-бумажки, драный ботинок и полиэтиленовый пакет "Боско ди Чильеджи" — все в грязи и иле.

От воды несло гнильём и мазутом.

— Так мы, эта, чтобы на нас чего не подумали...

— Ага! Подозрения хотели отвести! А сами, небось, деда в прорубь, а кошелек с деньгами в карман!

— Да не было там никаких денег!

— Было, не было... — Савушкин закурил сигарету. — ..Или вкалывайте, или в обезьянник на двое суток. Так-то, вот! — Участковый торжественно ткнул пальцем в голубой пузырь неба.

Согласно местным преданиям село Балакирево отписал некогда своему любимцу сам Петр Великий, поэтому-то и село так окрестили, да и озеро стали кликать Шутовым после того, как сгинул в нем царский шут Балакирев — личность по всем приметам легендарная и простым народом любимая.

По тем же самым преданиям, звоном своих бубенцов мог шут Балакирев уложить в навоз не только простую девку деревенскую, но и чресла мужские напоить силой живительной, наглядно приличествующей моменту соблазнения.

Но искали Савушкин и пожарники не колпак с бубенцами, а тем паче не золотой шлем Александра Македонского, схороненный на дне самим Доцентом и вопреки официальной версии так и не найденный — то была искусная имитация, искали они Петра Савельевича Комарика более известного как дед Пыхарь.

— Все. Баста! — Выпрямился один из близнецов, скинул клешню и утер со лба пот. — Нету тут никого!

— Хоронили, видать, хорошо... а искали...

— Да куда уж лучше! — Второй близнец присел, растопырив руки, словно пытаясь охватить полынью, в которую бы легко ушел уборочный комбайн.

— Может течением унесло? — Не сдавался участковый.

— Какое, твою мать, течение! Озеро это. Заводь тут глухая — в излучине, да и глубина-то всего метр.

— Ну, ежели тело на куски порубить... — Савушкин притворно вздохнул — следов крови нигде обнаружено не было.

— Уууууу...! Злыдень! — возопил первый близнец и зарыдал голодным теленком.

Савушкин, вдоволь натешившись, передвинул к животу потертый кожаный планшет на портупее:

— Ладно. На нет и суда нет! Нет трупа — нет преступления.

Участковый извлек из планшета замусоленный блокнот, огрызок карандаша и задумался над красивым сюжетом для отказного материала: рапорт уходил начальнику райотдела, а постановление далее утверждал районный прокурор Семен Семенович Бодун, с которым у Савушкина никак не складывались любовь и взаимопонимание. На свежем морозном воздухе голова Савушкина хорошо проветрилась, да и гимнастические упражнения пожарников напоили организм его оптимистическими нотами.

Внезапно громыхнули адские кастрюли, и небо над головой заволокло тучами.

Участковый не боялся аномальных явлений природы и вступал с ними в открытую борьбу, поскольку считал даже глобальное потепление заговором международных синоптиков, несмотря на очевидный факт: толщина льда на озере под Новый Год не превышала пяти сантиметров и начиналась оттепель.

Но в этот раз хляби небесные распахнула железная рука в синем кителе и чернильной наколкой на волосатых пальцах "Сема". Ранее прокурор являлся Савушкину только по ночам, с хорошего перепоя и никак не при свидетелях.

Бодун, молча, погрозил кулаком.

"Не утвердит! — Тоскливо подумал Савушкин. — Нет. Не утвердит".

Пожарники с удивлением таращились на участкового, застывшего по стойке "служить", словно цирковой пудель.

* * *

На свежем снегу виднелись только следы протекторов служебной "Волги", списанной еще в середине 80-х, чеканная цепочка кирзачей участкового, да затейливые кренделя пожарников.

Савушкин погрузил в багажник выцветшую брезентовую палатку с закатанными в неё тулупом, валенками и ватными штанами, а сверху кинул рюкзак с нехитрой рыболовецкой снастью и хилый складной стульчик. Пустой бумажник с паспортом деда Пыхаря запихнул во внутренний карман мышастой шинели, а ледобур его по неведомой прихоти положил на переднее пассажирское сиденье.

На ощупь инструмент казался теплым, на вес — легче котенка.

Странная штуковина. Вроде металл, не пластмасса. А может, оборонные технологии? Композит какой. Савушкин засунул ледобур в серый полотняный чехол на перевязи, вздохнул и повернул ключ в замке зажигания.

Деда Пыхаря участковый знал с детства: каждый год 31 декабря появлялся улыбчивый старик на берегу Шутова озера, в любую погоду раскидывал палаточку и, попыхивая трубочкой, ожидал полуночи в компании с алюминевой елочкой.

Старик рассказывал местной детворе забавные сказки о звездах и чудесных созданиях, которые их населяют, дарил конфеты в красивых фантиках и ни разу не был замечен в чем-то предосудительном.

Кто он такой и чем занимался — оставалось тайной.

В Балакирево деда Пыхаря почитали за безобидного шута, а школьный учитель и вдовая врачиха — за эксцентричного оригинала вроде графа Монте-Кристо или даже секретного физика, но люди богобоязненные, встречая его поутру 1 января, плевали через левое плечо и крестились на пожарную колокольню.

Савушкин вел автомобиль, как Штирлиц.

Двигатель троил, старое корыто дрожало и медленно, но уверенно набирало ход.

Некоторое время пожарники бежали рядом с "Волгой" — вместе с баграми они не помещались на заднее сиденье, но вскоре отстали.

Участковый напряженно думал.

Как ни крути баранку, но Петр Савельевич Комарик пропал при довольно-таки странных обстоятельствах. Даже в легкий мороз пожилой человек с артритом, если не белая горячка или иная серьезная нужда, не попер бы в город в одних кальсонах и майке, однако дед Пыхарь не злоупотреблял зеленым змием. Да и подобное исчезновение настолько не укладывалось в привычный для селян распорядок новогодних праздников, что вполне могло привести к катастрофе космического значения, и участковый Савушкин чувствовал себя ответственным винтиком огромного небесного механизма.

"Может, цыгане или иные гастролеры?" — Про НЛО и русалок Савушкин старался не вспоминать.

Но зачем гастролерам раздевать деда? Да и почто им всем этот инвалид с букетом старческих болезней и изношенными органами?

Дорога хранила преступное молчание.

Участковый добрался до райотдела — никаких происшествий.

Дозвонился дежурному по городу — в оперативной сводке полуголого деда не значилось.

Надо ехать в столицу.

Около часа на электричке.

Савушкин заскочил домой: выключил электрообогреватель, засунул в планшет пару кусков хлеба, в рыжую кобуру — плавленый сырок "Дружба", полил фиалки на подоконнике и поправил портрет прадеда, висевшего в рамке — бравого махновца. Затем в сенях попрощался с козой Машкой — потрепал за тугое вымя: сосцы перекатывались в пальцах словно горсть горячих сосисек.

В общем-то участковый слыл неплохим человеком — философом и мечтателем; в своей пузыристой форме он и внешне походил на бравого солдата Швейка, немного иссушенного одиночеством и озлобленного жизнью.

* * *

Холодная электричка дернулась и зашлась противной дрожью.

В вагоне разместилось всего семеро пассажиров — магическое число. Простые граждане похмелялись дома.

Савушкин сел напротив розовощекой молодящейся тетки в блондинистых кудрях — лет под пятьдесят, вероятно одинокой и подшофе — её сусальный взгляд блуждал по мутному стеклу; одета она очень прилично.

Ледобур Савушкин положил на скамью рядом.

Впереди, за спиной толстухи окопались два франтоватых старичка в шляпах и шелковых кашне и о чем-то живо беседовали. Участковый по привычке прислушался к скрипучим голосам — не возводят ли они напраслину на всенародно избранного Преемника.

— Гондурас! Девяносто процентов мировых денежных потоков проходят через счета банков Гондураса...

— Вот поэтому-то синоптики и помешали создать оффшорную зону на Чукотке...

— Стоило нам разместить Ту-160 на авианесущем крейсере, как Уолт Дисней объявил дефолт...

— Теперь вы понимаете, почему я вступил в союз писателей Республики Гондурас...

— Гондурас...

Один старичок тихонечко засопел носом, а второй все бухтел и бухтел о двух пехотных батальонах Гондураса и большой психиатрической клинике.

Савушкин заскучал.

Он развернул газету и прочитал заголовок передовицы: "На страже мира. Всеобщая мобилизация в Гондурасе положит конец глобальному финансовому кризису".

Позади, где веселилась молодежная компания, раздался девичий визг, и Савушкин нахлобучил на лоб фуражку, пытаясь погрузиться в благостную полудрему.

— Господин майор! Господин майор! — Надушенная рука коснулась мужественного плеча участкового. — Посмотрите, что там за безобразие! — И Савушкин понял, что блондинистая дама положила на него глаз.

Девица кричала все наглее и пронзительнее.

— Разрешите представиться! Участковый оперуполномоченный старший лейтенант Савушкин! — Он наклонился к даме и продолжил с придыханием. — Вы немного преувеличили мои заслуги, но кое в чем я не уступлю даже полковнику.

Она кокетливо улыбнулась и приняла визитку.

Девица перешла на сопрано, и франтоватый старичок испуганно замолчал.

— Вдова Эмилия Грицацуева! — Дама всплеснула полными ладошками и на участкового обрушился водопад фиалок. — Какой ужасный фон! Господин майор...

— Все для вас, мадемуазель! — Слегка опьяненный Савушкин поднялся и щелкнул каблуками, резко тряхнув головой, затем повернулся к хулиганам.

Двое парней — они сразу не понравились участковому, одетые в вытянутые белые маски, с застывшими в крике прорезями ртов, размахивали над головой девицы кривыми ножами, и она заходилась пронзительным визгом.

Участкового кинуло в жар, но отступать некуда — позади вдова.

Он совершил три уверенных шага и обратился к старшему:

— Эй, ты! Дай закурить.

Парни хлопали по карманам.

Раз! Ложный выпад.

Два! Каблук казенного сапога припечатал пах старшего.

Три! Кулак вдребезги разнес маску второго — пониже ростом.

И участковый застыл, сделав ласточку.

Он вспоминал улыбку своей матери, когда в детском саду он впервые сумел выполнить эту фигуру.

Девица испуганно замолчала, а вдова и старички устроили овацию.

Младший парень пускал носом пузыри на полу в лужице крови; старший скрючился, как одесская колбаса, но еще держался на ногах. Девица начала тихо всхлипывать:

— Мы... мы... мы... шутили... это мои... мои... мои... братья...

На сиденье валялся игрушечный ножичек, и у участкового отлегло от сердца.

— Ну и шуточки у вас, — строго сказал Савушкин.

— Скотина... — Девица заколотила в грудь Савушкина кулачками. — Скотина!

— Ваши документы!

— Нет у меня документов...

— Придется задержать до выяснения и оказание сопротивления при исполнении, — жестко отчеканил Савушкин, отстраняя вмиг обмякшую девицу.

— Товаришш старшший лейтенант, — прошепелявил младший, приподнимаясь и утирая разбитый нос рукавом, — у меня ессть пасспорт. Отпусстите насс, мы будем вам ошшень благодарны... Пошалуйссста!

— Как говорил Заратустра, все остальные формы благодарности стали атавизмом, когда появились первые деньги...

Внезапно позади раздались быстро удаляющийся топот и негодующие крики вдовы Грицацуевой. Савушкин обернулся: на скамье вместо ледобура лежал красный топор.

В несколько прыжков участковый достиг тамбура и рванул за ручку.

Пустое пространство, свежий ветер в лицо, грохот колес и жестяные передрязги вагонов.

Савушкин осторожно подошел к зияющему проему и совершил изящный пируэт: одной рукой придерживая фуражку, другой бережно вытащил ледобур, прижатый левой створкой двери к поручню.

Где-то вдалеке на снегу барахталось оранжевое пятно.

* * *

Савушкин проводил вдову до такси, пролистал паспорт деда Пыхаря и отправился пешком по адресу: Старокозельский переулок, дом N13.

По дороге купил себе мороженое — эскимо на палочке, он его вполне заслужил.

Ярко светило солнце, и под ногами жизнерадостно хлюпала серо-коричневая городская слякоть. От воздуха, насыщенного выхлопными газами, першило в горле и щипало нос.

"Эх! Напрасно я не посадил этих пожарников! Напрасно!" — Думал Савушкин, вспоминая недавнее происшествие в электричке. Хоть и обшарил Савушкин опушку, поддавшись служебному долгу, и никаких следов там не обнаружил, но должен был отправить ЭТИХ в обезьянник... Должен! С минуту Савушки занимался самобичеванием, затем вспомнил о геморрое с оформлением арестантов и облегченно вздохнул.

Дорога заняла полчаса. Во дворе старорежимного трехэтажного дома с желтым оштукатуренным фасадом на обшарпанной скамейке щебетала стайка бабулек. Завидев участкового, они затихли и принялись буравить его слезящимися пуговками глаз. Савушкин замедлил шаг, с достоинством заложил руки за спину, придерживая ледобур, который легонько постукивал его по спине и мешал сосредоточиться, затем неторопливо направился к местным жительницам.