|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Спасибо Румяному Критику за точную и емкую рецензию:
"Хороший, крепкий фантастико-юмористический рассказ с детективной фабулой. А если быть более точным, то подобные вещи обычно называются "фантасмагориями". Основное внимание в рассказе уделено не расследованию преступления, а раскрытию образа главгера (участкового Савушкина) и описанию все более и более гротескного мира, в который он погружается в процессе расследования. И, как апофеоз, когда нашему миру "страннеть" больше уже становится некуда, главгер попадает в иной, еще более необычный мир".
* * *
В упоительно голубом небе полыхал раскаленный добела пятак светила, и блестящее снежное покрывало заливало глаза нестерпимым ангельским пламенем. Стерильную чистоту пространства нарушал мутный бруствер поросшего сивой щетиной леса с обильными мазками благородной седины и еловой плесени. Лес охватывал Шутово озеро широкой подковой — лысеющими ежами к самому берегу скатывался редкий кустарник, а на противоположной стороне едва угадывались размытые контуры села Балакирево, к которому вела грязная дорога и виселицы линии электропередач.
Участковый Савушкин сидел на рахитичном складном стульчике, залихватски щурился, покачивался и мурлыкал под нос навязшую в зубах мелодию. Ягодицы его ритмично протирали ветхий брезент, и облупленные ножки стульчика все глубже погружались в тонкий слой сыроватого снега.
Свежий морозный воздух над озером обильно пропитала матерая брань и мокрая крошка: пара оранжевых пожарников — одинаковых, словно вареные раки, колотила по льду красными топорами. Сходство с этим классом членистоногих подчеркивали рукавицы-клешни и натужно выпученные глаза.
Участковый щурился и завидовал красивым оранжевым робам пожарников; завидовал тому, как весело и молодцевато покрякивали они, священнодействуя у полыньи своими красными причиндалами; завидовал...
— Эй! Вашу мать! Осторожнее! — тявкнул Савушкин, неуклюже увернувшись от просвистевшего над ухом куска льда.
— Щяз! Мы тебе нанимались! — ответили пожарники хором и словно синхронные пловцы отбросили в сторону топоры, принявшись ворочать в полынье длинными красными баграми.
— Хватило вам мозгов 1 января с заявой прийти — вот и вкалывайте! — Участковый зло плюнул в широкую темную проплешину, где на поверхность всплывала всякая муть: окурки, тряпки-бумажки, драный ботинок и полиэтиленовый пакет "Боско ди Чильеджи" — все в грязи и иле.
От воды несло гнильём и мазутом.
— Так мы, эта, чтобы на нас чего не подумали...
— Ага! Подозрения хотели отвести! А сами, небось, деда в прорубь, а кошелек с деньгами в карман!
— Да не было там никаких денег!
— Было, не было... — Савушкин закурил сигарету. — ..Или вкалывайте, или в обезьянник на двое суток. Так-то, вот! — Участковый торжественно ткнул пальцем в голубой пузырь неба.
Согласно местным преданиям село Балакирево отписал некогда своему любимцу сам Петр Великий, поэтому-то и село так окрестили, да и озеро стали кликать Шутовым после того, как сгинул в нем царский шут Балакирев — личность по всем приметам легендарная и простым народом любимая.
По тем же самым преданиям, звоном своих бубенцов мог шут Балакирев уложить в навоз не только простую девку деревенскую, но и чресла мужские напоить силой живительной, наглядно приличествующей моменту соблазнения.
Но искали Савушкин и пожарники не колпак с бубенцами, а тем паче не золотой шлем Александра Македонского, схороненный на дне самим Доцентом и вопреки официальной версии так и не найденный — то была искусная имитация, искали они Петра Савельевича Комарика более известного как дед Пыхарь.
— Все. Баста! — Выпрямился один из близнецов, скинул клешню и утер со лба пот. — Нету тут никого!
— Хоронили, видать, хорошо... а искали...
— Да куда уж лучше! — Второй близнец присел, растопырив руки, словно пытаясь охватить полынью, в которую бы легко ушел уборочный комбайн.
— Может течением унесло? — Не сдавался участковый.
— Какое, твою мать, течение! Озеро это. Заводь тут глухая — в излучине, да и глубина-то всего метр.
— Ну, ежели тело на куски порубить... — Савушкин притворно вздохнул — следов крови нигде обнаружено не было.
— Уууууу...! Злыдень! — возопил первый близнец и зарыдал голодным теленком.
Савушкин, вдоволь натешившись, передвинул к животу потертый кожаный планшет на портупее:
— Ладно. На нет и суда нет! Нет трупа — нет преступления.
Участковый извлек из планшета замусоленный блокнот, огрызок карандаша и задумался над красивым сюжетом для отказного материала: рапорт уходил начальнику райотдела, а постановление далее утверждал районный прокурор Семен Семенович Бодун, с которым у Савушкина никак не складывались любовь и взаимопонимание. На свежем морозном воздухе голова Савушкина хорошо проветрилась, да и гимнастические упражнения пожарников напоили организм его оптимистическими нотами.
Внезапно громыхнули адские кастрюли, и небо над головой заволокло тучами.
Участковый не боялся аномальных явлений природы и вступал с ними в открытую борьбу, поскольку считал даже глобальное потепление заговором международных синоптиков, несмотря на очевидный факт: толщина льда на озере под Новый Год не превышала пяти сантиметров и начиналась оттепель.
Но в этот раз хляби небесные распахнула железная рука в синем кителе и чернильной наколкой на волосатых пальцах "Сема". Ранее прокурор являлся Савушкину только по ночам, с хорошего перепоя и никак не при свидетелях.
Бодун, молча, погрозил кулаком.
"Не утвердит! — Тоскливо подумал Савушкин. — Нет. Не утвердит".
Пожарники с удивлением таращились на участкового, застывшего по стойке "служить", словно цирковой пудель.
* * *
На свежем снегу виднелись только следы протекторов служебной "Волги", списанной еще в середине 80-х, чеканная цепочка кирзачей участкового, да затейливые кренделя пожарников.
Савушкин погрузил в багажник выцветшую брезентовую палатку с закатанными в неё тулупом, валенками и ватными штанами, а сверху кинул рюкзак с нехитрой рыболовецкой снастью и хилый складной стульчик. Пустой бумажник с паспортом деда Пыхаря запихнул во внутренний карман мышастой шинели, а ледобур его по неведомой прихоти положил на переднее пассажирское сиденье.
На ощупь инструмент казался теплым, на вес — легче котенка.
Странная штуковина. Вроде металл, не пластмасса. А может, оборонные технологии? Композит какой. Савушкин засунул ледобур в серый полотняный чехол на перевязи, вздохнул и повернул ключ в замке зажигания.
Деда Пыхаря участковый знал с детства: каждый год 31 декабря появлялся улыбчивый старик на берегу Шутова озера, в любую погоду раскидывал палаточку и, попыхивая трубочкой, ожидал полуночи в компании с алюминевой елочкой.
Старик рассказывал местной детворе забавные сказки о звездах и чудесных созданиях, которые их населяют, дарил конфеты в красивых фантиках и ни разу не был замечен в чем-то предосудительном.
Кто он такой и чем занимался — оставалось тайной.
В Балакирево деда Пыхаря почитали за безобидного шута, а школьный учитель и вдовая врачиха — за эксцентричного оригинала вроде графа Монте-Кристо или даже секретного физика, но люди богобоязненные, встречая его поутру 1 января, плевали через левое плечо и крестились на пожарную колокольню.
Савушкин вел автомобиль, как Штирлиц.
Двигатель троил, старое корыто дрожало и медленно, но уверенно набирало ход.
Некоторое время пожарники бежали рядом с "Волгой" — вместе с баграми они не помещались на заднее сиденье, но вскоре отстали.
Участковый напряженно думал.
Как ни крути баранку, но Петр Савельевич Комарик пропал при довольно-таки странных обстоятельствах. Даже в легкий мороз пожилой человек с артритом, если не белая горячка или иная серьезная нужда, не попер бы в город в одних кальсонах и майке, однако дед Пыхарь не злоупотреблял зеленым змием. Да и подобное исчезновение настолько не укладывалось в привычный для селян распорядок новогодних праздников, что вполне могло привести к катастрофе космического значения, и участковый Савушкин чувствовал себя ответственным винтиком огромного небесного механизма.
"Может, цыгане или иные гастролеры?" — Про НЛО и русалок Савушкин старался не вспоминать.
Но зачем гастролерам раздевать деда? Да и почто им всем этот инвалид с букетом старческих болезней и изношенными органами?
Дорога хранила преступное молчание.
Участковый добрался до райотдела — никаких происшествий.
Дозвонился дежурному по городу — в оперативной сводке полуголого деда не значилось.
Надо ехать в столицу.
Около часа на электричке.
Савушкин заскочил домой: выключил электрообогреватель, засунул в планшет пару кусков хлеба, в рыжую кобуру — плавленый сырок "Дружба", полил фиалки на подоконнике и поправил портрет прадеда, висевшего в рамке — бравого махновца. Затем в сенях попрощался с козой Машкой — потрепал за тугое вымя: сосцы перекатывались в пальцах словно горсть горячих сосисек.
В общем-то участковый слыл неплохим человеком — философом и мечтателем; в своей пузыристой форме он и внешне походил на бравого солдата Швейка, немного иссушенного одиночеством и озлобленного жизнью.
* * *
Холодная электричка дернулась и зашлась противной дрожью.
В вагоне разместилось всего семеро пассажиров — магическое число. Простые граждане похмелялись дома.
Савушкин сел напротив розовощекой молодящейся тетки в блондинистых кудрях — лет под пятьдесят, вероятно одинокой и подшофе — её сусальный взгляд блуждал по мутному стеклу; одета она очень прилично.
Ледобур Савушкин положил на скамью рядом.
Впереди, за спиной толстухи окопались два франтоватых старичка в шляпах и шелковых кашне и о чем-то живо беседовали. Участковый по привычке прислушался к скрипучим голосам — не возводят ли они напраслину на всенародно избранного Преемника.
— Гондурас! Девяносто процентов мировых денежных потоков проходят через счета банков Гондураса...
— Вот поэтому-то синоптики и помешали создать оффшорную зону на Чукотке...
— Стоило нам разместить Ту-160 на авианесущем крейсере, как Уолт Дисней объявил дефолт...
— Теперь вы понимаете, почему я вступил в союз писателей Республики Гондурас...
— Гондурас...
Один старичок тихонечко засопел носом, а второй все бухтел и бухтел о двух пехотных батальонах Гондураса и большой психиатрической клинике.
Савушкин заскучал.
Он развернул газету и прочитал заголовок передовицы: "На страже мира. Всеобщая мобилизация в Гондурасе положит конец глобальному финансовому кризису".
Позади, где веселилась молодежная компания, раздался девичий визг, и Савушкин нахлобучил на лоб фуражку, пытаясь погрузиться в благостную полудрему.
— Господин майор! Господин майор! — Надушенная рука коснулась мужественного плеча участкового. — Посмотрите, что там за безобразие! — И Савушкин понял, что блондинистая дама положила на него глаз.
Девица кричала все наглее и пронзительнее.
— Разрешите представиться! Участковый оперуполномоченный старший лейтенант Савушкин! — Он наклонился к даме и продолжил с придыханием. — Вы немного преувеличили мои заслуги, но кое в чем я не уступлю даже полковнику.
Она кокетливо улыбнулась и приняла визитку.
Девица перешла на сопрано, и франтоватый старичок испуганно замолчал.
— Вдова Эмилия Грицацуева! — Дама всплеснула полными ладошками и на участкового обрушился водопад фиалок. — Какой ужасный фон! Господин майор...
— Все для вас, мадемуазель! — Слегка опьяненный Савушкин поднялся и щелкнул каблуками, резко тряхнув головой, затем повернулся к хулиганам.
Двое парней — они сразу не понравились участковому, одетые в вытянутые белые маски, с застывшими в крике прорезями ртов, размахивали над головой девицы кривыми ножами, и она заходилась пронзительным визгом.
Участкового кинуло в жар, но отступать некуда — позади вдова.
Он совершил три уверенных шага и обратился к старшему:
— Эй, ты! Дай закурить.
Парни хлопали по карманам.
Раз! Ложный выпад.
Два! Каблук казенного сапога припечатал пах старшего.
Три! Кулак вдребезги разнес маску второго — пониже ростом.
И участковый застыл, сделав ласточку.
Он вспоминал улыбку своей матери, когда в детском саду он впервые сумел выполнить эту фигуру.
Девица испуганно замолчала, а вдова и старички устроили овацию.
Младший парень пускал носом пузыри на полу в лужице крови; старший скрючился, как одесская колбаса, но еще держался на ногах. Девица начала тихо всхлипывать:
— Мы... мы... мы... шутили... это мои... мои... мои... братья...
На сиденье валялся игрушечный ножичек, и у участкового отлегло от сердца.
— Ну и шуточки у вас, — строго сказал Савушкин.
— Скотина... — Девица заколотила в грудь Савушкина кулачками. — Скотина!
— Ваши документы!
— Нет у меня документов...
— Придется задержать до выяснения и оказание сопротивления при исполнении, — жестко отчеканил Савушкин, отстраняя вмиг обмякшую девицу.
— Товаришш старшший лейтенант, — прошепелявил младший, приподнимаясь и утирая разбитый нос рукавом, — у меня ессть пасспорт. Отпусстите насс, мы будем вам ошшень благодарны... Пошалуйссста!
— Как говорил Заратустра, все остальные формы благодарности стали атавизмом, когда появились первые деньги...
Внезапно позади раздались быстро удаляющийся топот и негодующие крики вдовы Грицацуевой. Савушкин обернулся: на скамье вместо ледобура лежал красный топор.
В несколько прыжков участковый достиг тамбура и рванул за ручку.
Пустое пространство, свежий ветер в лицо, грохот колес и жестяные передрязги вагонов.
Савушкин осторожно подошел к зияющему проему и совершил изящный пируэт: одной рукой придерживая фуражку, другой бережно вытащил ледобур, прижатый левой створкой двери к поручню.
Где-то вдалеке на снегу барахталось оранжевое пятно.
* * *
Савушкин проводил вдову до такси, пролистал паспорт деда Пыхаря и отправился пешком по адресу: Старокозельский переулок, дом N13.
По дороге купил себе мороженое — эскимо на палочке, он его вполне заслужил.
Ярко светило солнце, и под ногами жизнерадостно хлюпала серо-коричневая городская слякоть. От воздуха, насыщенного выхлопными газами, першило в горле и щипало нос.
"Эх! Напрасно я не посадил этих пожарников! Напрасно!" — Думал Савушкин, вспоминая недавнее происшествие в электричке. Хоть и обшарил Савушкин опушку, поддавшись служебному долгу, и никаких следов там не обнаружил, но должен был отправить ЭТИХ в обезьянник... Должен! С минуту Савушки занимался самобичеванием, затем вспомнил о геморрое с оформлением арестантов и облегченно вздохнул.
Дорога заняла полчаса. Во дворе старорежимного трехэтажного дома с желтым оштукатуренным фасадом на обшарпанной скамейке щебетала стайка бабулек. Завидев участкового, они затихли и принялись буравить его слезящимися пуговками глаз. Савушкин замедлил шаг, с достоинством заложил руки за спину, придерживая ледобур, который легонько постукивал его по спине и мешал сосредоточиться, затем неторопливо направился к местным жительницам.
Недолго побеседовав с заинтригованными старушками, упомянув, что дед Пыхарь забыл на рыбалке свой ледобур, чем окончательно их обаял, Савушкин двинул к парадному.
Петр Савельевич Комарик проживал в бельэтаже, вторая дверь справа. В той же квартире обретался какой-то родственник старика. Малообщительный интеллигент в очках, с головой бритой под пятку. Сейчас дома.
Дверь открыл худощавый мужчина в теплой клетчатой рубашке и джинсах. В руке, заложив большим пальцем, он держал мягкую книжку карманного формата.
— Участковый оперуполномоченный Савушкин. — Красные корочки бабочкой вспорхнули у глаз молодого человека.
— Джон Китс, знаменитый поэт... — машинально ответил парень и протянул участковому открытую книгу.
— Иностранец? — Савушкин отодвинул хозяина и протиснулся в темный коридор.
— Англичанин.
— Родственник Петра Савельевича? — для порядка поинтересовался милиционер.
— Да. Двоюродный прадедушка по материнской линии... — удивился собеседник. — Но об этом даже искусствоведы не знают!
— Хм... — Савушкин испытующе посмотрел парню в глаза и принюхался — вроде трезвый, вроде не врет — взгляд ясный, искренний. — Ну... хорошо сохранился! — Все еще сомневаясь, сказал участковый.
Кто этих знаменитостей разберет: пластическая хирургия, железы макаки, собачье сердце и кровь вчерашних девственниц... да и иные причуды омолаживания.
— Так на полке лежал лет десять. Вместе с другими классиками... — Джон Китс распахнул большую двустворчатую дверь белого цвета. — Да вы проходите! Проходите!
Участковый наблатыкался по фене просматривая сериал "Улицы разбитых фонарей", но такой жаргон слышал впервые. "Сидел он что ли? — Думал Савушкин. — Наврали киношники! Опять наврали!"
Проникшись уважением к бывалой знаменитости, участковый вежливо проследовал в просторный кабинет.
Стены занимали высокие книжные стеллажи. Перед книгами стояла, лежала, да и просто откровенно валялась всякая всячина: портреты и фотографии — лица все незнакомые, открытки, какие-то вазочки и фигурки, китайские печати и еще не пойми что.
На массивном письменном столе красовалась зеленая лампа революционеров — в тон шторам, стопка исписанной бумаги и маленькая алюминиевая елочка с конфетами в красивых фантиках вместо украшений.
Внимание участкового привлек большой фотопортрет в рамке — два старика в обнимку. Слева — Петр Савельевич Комарик, а справа... — Терри Пратчетт!
Его-то Савушкин знал прекрасно благодаря своему соседу — Ивану Соломоновичу Нагасаки, который держал на станции книжный лоток и слыл на селе великим знатоком интернациональной словесности.
Некоторое время Савушкин сомневался, но вскоре окончательно забросил Донцову и засел за Терри Пратчетта. И сейчас своим внутренним взором наблюдал Савушкин бесконечное черное пространство, утыканное звездами, и гигантскую черепаху А'Туин, что гордо рассекает ластами кипящую пустоту вакуума.
— Тоже великий... — сказал Савушкин и ткнул обгрызенным ногтем в лицо писателя.
— Да. Наш литературный агент.
— Не понял. — Не понял Савушкин и слопал шоколадную конфету, сорванную с елочки.
— Ну... видите ли... — Собеседник снял очки и протер их подолом рубашки. — Видите ли... я записываю и перевожу рассказы Петра Савельевича, а Терри их публикует под своей фамилией... согласно контракту.
...Участковый вышел из состояние штопора, ввинчиваемого в пробку.
Затем он вкратце рассказал молодому человеку о недавних событиях — тот слушал внимательно и не казался взволнованным или удивленным.
— Рано или поздно, но это должно было произойти, — сказал он задумчиво. — Больше я ничего не знаю. Впрочем, вам это должно быть известно куда лучше. Жду вас ровно через год.
И Джон Китс выпроводил слабо сопротивляющегося Савушкина за дверь — в руках у участкового так и осталась алюминиевая елочка.
* * *
Хотя дело официально закрыли, Савушкин и не думал прекращать расследование — теперь это стало его делом, личным. Вернувшись из столицы, участковый недолго думал: поняв, что в лунку высверленную ледобуром не пролезет даже голова — он дважды проверил этот факт, наконец принял единственное, но верное решение — провести полноценный следственный эксперимент.
..31 декабря Савушкин нервничал. Словно навсегда прощаясь с родным домом, он обошел все комнаты, иногда руки участкового непроизвольно ласкали деревянные стены, поправляли ненужный реквизит, которым обрастает любое жилище. В машкино корыто насыпал капусты на неделю вперед, рядом поставил ведро воды. Написал письмо Ивану Соломоновичу.
Наконец облачившись в пыхареву одежку, присел на табурет — так требовал народный ритуал, затем закинул ледобур и прочее снаряжение в "Волгу" и поехал на станцию: следственный эксперимент надлежало провести как можно ближе к объективной реальности — вплоть до маршрута следования.
..За пять минут до полуночи Савушкин закурил старенькую дедову трубочку.
Носком валенка он расчистил место, со всего маху воткнул ледобур в ровную заснеженную поверхность озера и начал крутить ручку, налегая грудью.
Ледобур ушел вниз, вода хлюпнула: из лунки в звездное небо брызнул зеленоватый мерцающий столб; он слегка жужжал — словно электрический счетчик, постепенно ширился кверху, превращался в воронку и наливался сочными красками.
Савушкин зажмурился и закрыл глаза ладонями.
..Он по-прежнему сидел на хлюпком алюминиевом стульчике: под ногами снег, над головой звездное небо, где-то вдалеке желтые огоньки родного села Балакирево.
А в слабом зеленоватом свечении, накладываясь на привычные взгляду картины, лежали незнакомые леса, реки, равнины и старинные городские строения. В том мире ярко светило летнее солнце.
Участковый покрутил головой.
Все вокруг походило на отдельные фрагменты мозаики, разбросанные на большом расстоянии друг от друга, но когда Савушкин пытался разглядеть детали пейзажа, то выбранный участок приближался и становился рядом, и казалось тогда, только один шаг отделяет Савушкина от лесной тропинки или двери в таверну.
..За бутафорским космическим пультом сидела фигуристая блондинка в медицинском халатике.
— Здравствуй, Савушкин! — сказала она, рекламно улыбнувшись и чуть наклонившись вперед, отчего соблазнительно обтянутые сферы вздрогнули и прильнули к пульту.
— Ик... — ответил Савушкин, глядя в глубокий вырез. — ...вы... кто...
— Зубная Фея!
— Э-э-э... подружка-подушка из рекламы жевательной резинки Орбит?
— Да ты что! — Фея возмущенно всплеснула ладошками и округлила голубые глаза. — У них только третий размер, а у меня! — И она повела плечами, всколыхнув содержимое халатика.
— Ф-ф-ф... — Савушкин наконец перевел дух и взгляд на лежащие за спиной Феи окрестности и мотнул головой. — А это что?
— А! Ну да! — Блондинка опять улыбнулась. — Это Плоский мир известный землянам по книгам Терри Пратчетта... Савушкин — ты избранный! Теперь каждый Новый год тебе надлежит поддерживать портал между нашими мирами с помощью ключа-артефакта. — Она указала на ледобур. — Тогда и у вас будут происходить чудеса!
— И за что мне горбатиться? За спасибо? — Хмыкнул Савушкин, очнувшись. — И куда вы дели деда?
— Плоский мир... наш мир — Плоский! ...вот ЭТОТ мир — точно плоский!
Фея казалась немного огорченной и пафосной. Она ткнула наманикюренным пальчиком куда-то в город, и Савушкин увидел розовощекого деда Пыхаря в балахоне и колпаке звездочета. Он бодро взбегал по ступеням башни к огромному пучеглазому телескопу. Заметив Савушкина, дед Пыхарь весело улыбнулся и поприветствовал того взмахом крепкой руки.
— С ним все в порядке. Будучи маленьким мальчиком, дед мечтал наблюдать звезды. Теперь он счастлив.
Фея пронзила участкового взглядом:
— А кем хотел стать ты?
..Савушкин вспоминал детский сад, и как носил он в черном полотняном мешке на тесемочке маленькие белые чешки и трусики с маечкой. Вспоминал, как неуклюже падал на мат.
Вспоминал улыбку своей матери, когда впервые сумел сделать "ласточку"...
— А-а-акробатом в ци-и-ирке!
* * *
"Стану ли я акробатом? Ерунда вопрос! — Думал Савушкин, прогуливаясь по лунной дорожке под ручку с Феей, которая давала ему инструкции. — Но в детстве должны происходить чудеса. Всегда! А тем более под Новый Год..."
Далеко под ногами крутился дымчатый голубой шарик, празднично украшенный морями и континентами.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
