Черный гусар. Разведчик из будущего.

Глава 1.

1945 год. Весна. Где-то в Восточной Пруссии, недалеко от Кенигсберга.

Чуть правее от того места, где они заняли позицию для наблюдения за прусским старинным замком, где по мнению полковника Барыбина, должен был находиться немецкий штаб, в голубое небо ушла сигнальная ракета.

Лейтенант Зюзюкин докурил папироску, выругался, и затушил окурок. Поднес к лицу бинокль и стал рассматривать замок. Тот высился над рекой и казался неприступной крепостью. Вот только ею он не был, пожалуй, лет этак тридцать. Когда его крепостные стены были разрушены. Сейчас здесь, в отличие от Кенигсберга было тихо, хотя и сюда ветер доносил отзвуки несмолкающей канонады. После двухлетних авиа налетов англичан, город вот уже целый месяц подвергался массированной артиллерийской атаке. Перед самой рекой вкопан столб, от которого тянется бельевая веревка прямо к стене. Чуть поодаль от нее небольшая калитка, слегка приоткрытая и так манящая войти внутрь цитадели. Крепостная стена разрушена, а вот основной дом и флигель почти в идеальном состоянии. Почти все ставни, корме одного окна, на втором этаже дома закрыты. Над главной башенкой развивается красное полотнище со свастикой.

— Ну, что скажешь, старшина? — проговорил лейтенант, протягивая бинокль лежащему сейчас с ним солдату.

— А разве у нас есть выбор?

Выбора как всегда не было. Приказ было овладеть высотой любой ценой.

Старшина, человек в возрасте, если верить той бумажке, что когда-то предъявил он, ему было пятьдесят с хвостиком. Звали его Игнат Севастьянович Сухомлинов. До войны обычный учитель в провинциальном городке. Преподавал иностранные языки и историю. Только благодаря тому, что идеально говорил на немецком, он и оказался в группе лейтенанта Зюзюкина.

— Не думаю я, товарищ лейтенант, — проговорил он, — что там может находиться немецкий штаб. Уж больно там все тихо. Будь там господа офицеры, мы бы с вами заметили хоть какое-то движение, а так особняк выглядит каким-то не живым. Если там кто-то и есть, так думаю только хозяева. Но все равно, я бы, товарищ лейтенант, — посоветовал он, возвращая бинокль, — в лоб не атаковать. Людей только зря положим, особенно в тот момент, когда будем переправляться через реку. Дайте карту, товарищ лейтенант, — проговорил Сухомлинов, — сейчас сориентируемся.

Зюзюкин достал планшет и протянул старшине. Офицер уже давно догадался, но об этом старался молчать, Игнат Севастьянович был дворянского рода и скорее всего во время русско-германской войны был не простым солдатом. О том, что Сухомлинов был офицером, говорило многое, как и не пытался скрыть он это под маской разночинца. Чувствовалась хватка. Особенно его советы в те моменты, когда молодого лейтенанта, угодившего на фронт зеленым и необстрелянным юнцом, прямо из учебки, охватывала паника, и тот не знал, как поступить в той или иной ситуации. В качестве благодарности никакой информации особистам о странном солдате. Не зачем им знать, что среди коммунистов офицер царской армии. Если человек в возрасте пошел на фронт добровольцем, так уж точно не для того, чтобы переходить на сторону врага, с которым она воевал еще в Первую Мировую Войну, а скорее для того, чтобы как-то защитить свое отечество. Ведь не убежал же он после революции в эмиграцию. Единственное, что смог для того сделать Зюзюкин, на счет этого Игнат Севастьянович не возражал, было назначением его старшиной роты.

Сухомлинов минут пять рассматривал карту. Затем тукнул пальцем чуть левее от их места.

— Здесь находится брод, — проговорил он.

— Откуда вы знаете?

— Я так понимаю, я должен ответить, товарищ лейтенант?

— Должны.

— Во время русско-германской я с отрядом разведчиков попытался проникнуть, как можно глубже в тыл врага. Мы дошли как раз до этих мест.

— Понятно, — проговорил лейтенант и взглянул на точку на карте, куда указал старшина. — Далековато конечно, а правее ничего нет?

— Мост. Вот только нет гарантии что он не разрушен или не находится под охраной.

— Можно попытаться прорваться...

— Тогда уж лучше в лоб, товарищ лейтенант. Здесь, по крайней мере, нет пулеметных точек на стенах замка. Можешь убедиться. Предлагаю послать разведку и проверить, прежде чем туда, — старшина указал рукой в сторону замка. — Пусть прощупают.

— Разведчиков так и так пошлем. А вот насчет пулеметных точек ты, старшина, верно отметил. У меня такое чувство, что кроме обывателей, там, пожалуй, никого нет. А то, что флаг не сняли...

Договорить не успел. Из калитки в стене, с огромной корзиной вышла молодая женщина. Черное платье, белый фартук, не смотря на холодную апрельскую погоду, на ногах туфельки. Она подошла к бельевой веревке, поставила плетеную корзину на землю и начала доставать из нее простыни. До русских донесся мотивчик, какой-то незатейливой песенки. Молодка, не обращая ни на что внимание, пела. Зюзюкину на мгновение показалось, что она вот-вот пустится в пляс.

Молодой лейтенант присвистнул. Старшина понимающе посмотрел на офицера. Зюзюкин женщин с прошлого года не видел. В самом конце тысяча девятьсот сорок четвертого года он угодил в госпиталь, где и провалялся, аж до самого нового года. Уж там-то офицер, скорее всего, оторвался на полную. За то потом были не прекращаемые сражения и переходы. Жизнь весела на волоске и до какой-либо любви времени просто не было. А тут фройляйн. Да еще какая. Будь Сухомлинов помоложе, сам бы закрутил интрижку. Сейчас же, в глубине души, Игнат Севастьянович надеялся, что если между офицером и молодой фрау, если в будущем что-то произойдет, то будет только по обоюдному согласию. Бывший царский офицер ненавидел насильников. Сухомлинов надеялся, что лейтенант до их уровня не отпустится, и на отказ со стороны женщины среагирует адекватно. Не стоило вести себя по-фашистски.

Между тем Зюзюкин мысленно прикидывал их последующие действия. Сейчас с появлением мирных жителей обстановка кардинально изменилась. Убийство обывателей в планы не входило.

— Надо сделать все аккуратненько, — прошептал лейтенант. — Не хватало нам еще и мирных жителей уничтожить. Их вины в том, что фашисты напали на нашу землю — нет.

Они спустились с возвышенности. Бегом добежали до леска, в котором остановился лагерем их взвод.

Вошли в замок под вечер. Без шума, тихо. Да и чего было шуметь, как доложили разведчики Мордвинов и Челогуз, военных на территории усадьбы не обнаружилось. Жила в замке семья: старый барон с супругой, как выяснилось очень ворчливой, их дочь, та самая, что развешивала белье, да две внучки (одной тринадцать лет, а второй четыре годика). Еще два месяца назад тут стоял немецкий полк, но и он после наступления советской армии вынужден был отойти, оставив лишь взвод, состоявший в основном из необстрелянных юнцов, для обороны моста. Им предстояло дать бой, позволив тем самым минерам сделать свое черное дело. Все это лейтенанту Зюзюкина поведала молодая женщина. Вернее рассказала она старшине, а уж тот перевел ее слова для офицера. За все годы, проведенные на войне, лейтенант так и не выучил немецкий. Из всех слов знал только: Гитлер Капут, хендехох да шнель. Зюзюкин внимательно слушал, делал пометки в блокноте, поинтересовался, отчего флаг с крыши не сняли. Получив ответ, тут же распорядился, чтобы рядовой Востриков стащил эту фашистскую тряпку. Уточнил у женщины, сможет ли она накормить бойцов. Девушка недовольно проворчала.

— Сами они, товарищ лейтенант, голодом сидят, — пояснил Сухомлинов.

Зюзюкин удивленно взглянул сначала на старшину, потом на женщину. Впервые он смог ее разглядеть ее. Когда на берегу в бинокль разглядывал, не вглядывался, да и что там увидеть можно было, затем, когда в замок вошли, их старик встретил, клюшкой размахивал, словно шпагой. Пытался атаковать, но его разведчики скрутили и в одной из комнат закрыли. Когда старик остыл, выпустили. Сухомлинов поговорил с ним, разъяснил ситуацию. Старый барон проворчал, но все равно признал свое положение. Долго ругался. То, что слова относились к Гитлеру и его окружению, догадаться было не сложно. Затем, когда нашел свободную комнату, принялся изучать карту местности. Попросил только старшину позвать хозяйку дома для разговора. Кинул взгляд, убедился, что это не супруга старого барона, а молодая женщина вновь стал разглядывать карту. Так и слушал, что она говорит, ни разу не взглянув. Сейчас слова произнесенные задели за живое. Видел же он пасущихся около железных ворот двух козочек.

— А козочки? — поинтересовался Зюзюкин.

— Так, это, товарищ лейтенант, для младшей девочки. — Проговорил Сухомлинов, и офицер заподозрил, что тому удалось узнать очень даже много, за то время, что они провели за стенами замка.

— Дети, это святое, — молвил Зюзюкин. — Как говорит наш уважаемый вождь и учитель — товарищ Сталин: дети за отцов не отвечают. — Лейтенант посмотрел на старшину, потом перевел взгляд на женщину и произнес: — Посмотри там наши пайки. И сами поедим, и их накормим.

Сухомлинов понимающе кивнул. Он и сам готов был это предложить, да вот только товарищ лейтенант успел сделать это раньше его. Хозяйка замка и старшина ушли. Лейтенант вновь склонился над картой, но сосредоточится так и не смог. Встал с резного черного стула, на котором сидели в свое время бароны, провел по его спинке рукой и оценил работу мастера, изготовившего его в незапамятные времена. Вот только сейчас его больше всего восхитила фрау. Черноволосая в каштановом платье с белым передником она вдруг всколыхнула забытые и оставленные в прошлом чувства. Ее миндальные глаза завораживали и манили. Интересно, а где ее муж? Ушел с отсыпающими немцами или уже давно погиб на восточном направлении? А может быть барон (все же, скорее всего, женщина приходится старому барону и баронессе — невесткой) воевал на западе? Крутил отношения с распушенными француженками, гуляя по Монмартру и посещая "Мулен Руж". Ко всему прочему появилась возможность, и оглядеть комнату. Просторная. Кроме дубового стола и нескольких стульев, вдоль стен книжные шкафы, заставленные старинными фолиантами. Несколько портретов. Два с мужчинами и сразу видно старинные, на одном дама в шикарном белом платье и огромном парике. Еще одна картина задвинута в угол. Стоит изображением к стене. Желание поворачивать и смотреть, что на ней у Зюзюкина не было. Не стал он подходить и к книжным шкафам. Время у него еще будет и он посмотрит. Зато подошел к окну. Распахнул его. В комнату ворвался холодный апрельский ветерок. Лейтенант невольно улыбнулся. Жизнь, не смотря на бушевавшую вокруг войну, несущую смерть и разрушения продолжалась.

Несмотря на то, что начало уже темнеть, окрестности просматривались очень даже хорошо. Лес, который больше напоминает ухоженный парк, дорога, тянущаяся мимо замка, с севера на юг, речка, покрытая еще местами льдом, но уже таким тонким, что передвигаться без опаски уже не возможно, и крыши усадьбы, покрытые, как теперь убедился Зюзюкин, красной местами потемневшей черепицей. На фоне сереющего неба, офицер разглядел, как медленно сползает вниз ненавистное полотнище.

Лейтенант вернулся за стол. Вытащил папироску и закурил.

— Выходит мост охраняет взвод, — прошептал он. — А нам-то этот стратегический объект и нужен.

Мост и замок две основные цели группы. Заняв поместье можно взять под частичный контроль дорогу. Без особых трудностей задачу выполнили. Немцы почему-то предпочли оставить небольшую крепость. Вот только почему? Тактический просчет или может быть ловушка?

— Сухомлинов! — прокричал Зюзюкин.

Старшина вошел в комнату через две минуты.

— Распорядись насчет обороны.

— Уже сделано, товарищ лейтенант.

— Чтобы я без тебя делал, старшина, — проговорил офицер.

Сухомлинов тактично промолчал.

— Завтра с утра отправь двоих на разведку к мосту. Нужно проверить, можно ли подойти к защитникам его с тыла.

Старшина тактично кивнул. Затем посмотрел на офицера и поинтересовался:

— Может, пообедаете, товарищ лейтенант?

Зюзюкин взглянул на Сухомлинова и тут же спросил:

— Хозяев-то накормил?

— Само собой. Что мы фрицы какие-то.

— Ну, если накормил, тогда неси.

Вот только Игнат Севастьянович и шагу ступить не успел, как до него донесся пронзительный женский крик.

— А это еще что? — Вскричал Зюзюкин и вскочил из-за стола.

— Что-то случилось, товарищ лейтенант, — проговорил старшина и кинулся из комнаты.

Следом за ним, застегивая гимнастерку, бежал Зюзюкин. Лейтенант отметил, что старшина прекрасно ориентируется в этих бесконечных коридорах. Несколько раз свернули, спустились по лестнице, пробежали по длинному коридору и поднялись по лестнице. Здесь женский крик был отчетливо слышен.

— Сюда, товарищ лейтенант, — прокричал Сухомлинов, и подбежал к закрытой дубовой двери.

Дожидаться старшина не стал, ударом ноги вынес дверь и ворвался в комнату. Следом влетел офицер, выхватывая из кобуры пистолет.

На огромной кровати с балдахином, в комнате в которой, по всей видимости, года три так точно никто не жил. Со спущенными галифе на женщине лежал солдат. Та под ним извивалась и кричала. Не обращая внимания, на ворвавшихся в комнату людей, тот продолжал делать свое грязное дело. Своей мощной рукой Сухомлинов сорвал с жертвы насильника и, врезав тому по морде, кинул в сторону. Тот стукнулся об стену и медленно сполз вниз, теряя сознание.

— Не люблю насильников, — проговорил бывший царский офицер. — Лейтенант включи свет. Посмотрим, что за гусь. Не знал я, что рядом с таким уродом служил.

Зюзюкин протянул руку к люстре, висевшей под потолком, и дернул за выключатель. Комната наполнилась приятным теплым светом. Только теперь старшина и лейтенант огляделись. Комната когда-то, скорее всего до войны, была спальней. Сейчас все мебель в ней была накрыта белыми простынями, и лишь только ткань, закрывавшая кровать валялась на холодном каменном полу. На ложе вся в слезах лежала молодая девушка.

— Так это же дочка хозяйки, — прошептал Сухомлинов. — Совсем еще дитя.

Он выругался, не сдержался и пнул солдата, что еще недавно насиловал ее. Старшина наклонился, поднял простыню и протянул девчонке.

— Что будем делать, лейтенант? — Спросил Игнат Севастьянович.

— Попытаемся поговорить с матерью девочки, а это, — Зюзюкин недовольно взглянул на солдата, — в расход. Нельзя позволять такой мрази землю топтать. Кстати кто это?

Сухомлинов нагнулся. Вытер насильнику лицо и произнес:

— Рядовой Ветродуев.

— Ладно, приводи его в чувства, старшина. Да во двор. Пули на эту сволочь не пожалею. А я девчонку к матери отведу.

— Не пойдет, товарищ лейтенант, — молвил Игнат Севастьянович. — Я бы тебя отпустил одного, да только ты немецкого не выучил. А без него как ты женщине объяснишь, что случилось. Позволь мне. А ты уж, лейтенант, этим займись, — и старшина вновь пнул насильника, тот застонал, — к тому же он вроде в чувства приходит.

Зюзюкин сидел в кресле. Его впервые в жизни мутило. Разум отказывался верить в то, что произошло несколько минут назад. Впервые за все время войны он стрелял не в фашистского прихвостня, а в своего бывшего сослуживца. Прошел с ним аж с осени сорок второго, участвовал не в одном сражении. Сам его спину прикрывал, да и он не раз от пули спасал, и все это в один миг было перечеркнуто.