Неоконченное продолжение

Часть 1

Джордано почувствовал чужое присутствие едва вошел в административное крыло.

"Кого это принесло?"

'Предположение о появлении кого-то незнакомого и не связанного с Проектом можно было отбросить почти со сто процентной вероятностью. Бессмертные со "здоровой головой" за версту обходили структуры связанные с государственной безопасностью. В одиночку, без прикрытия соваться в систему тотальных государственных проверок можно было только от больной головы. Так, что в шарашках, связанных с новейшими военными проектами, и разросшихся вокруг них закрытых городах было практически также безопасно, как на "Святой земле". Вот и в этом затерянном в мордовских лесах городке появление непроверенного бессмертного было почти не реальным. Оставалось обдумать, кого и зачем принесло на совещание.

"Неужели лис, что-то пронюхал?" — последнее время Джордано снабжал Хана довольно дозированной информацией, а о собственных впечатлениях от последнего испытания изделия вообще промолчал. Отделался официальными результатами. Теперь, похоже, намечался разбор полетов.

Однако тревожные мысли никак не отразились на лице еще молодого и перспективного физика-теоретика. Он вошел в актовый зал, приветливо раскланиваясь с мэтрами института и со знакомыми офицерами из структур, курирующих разработку изделия.

Хана в щегольски сидящем импортном дорогом костюме он заметил с порога. Тот непринужденно, что-то обсуждал с начальником отдела Джордано, главным инженером института и незнакомым полковником. Итак, Хан собственной персоной. Что могло расколыхать Хана? Либо он что-то узнал наверняка, либо что-то произошло. В любом случае ситуация складывалась интригующая.

— Женя! — Яков Борисович помахал рукой, подзывая Джордано.

— Женя, вот знакомься — Рашад Нуриевич, товарищ из ..., — представляя Хана, начальник назвал номер военного института в Подмосковье, курирующего их тематику, — Они получили наш последний отчет и Рашада Нуриевича заинтересовали Ваши последние расчеты параметров ударной волны...

Дальше начался чисто профессиональный разговор физиков, увлеченно обсуждающих тему как всегда малопонятную и малоинтересную для непосвященных. По ходу дела выяснилось, что Рашад четыре года назад окончил Ленинградский Политех, и за время работы успел проявить себя настолько, что даже съездил в Кембридж на какую-то стажировку, ставшую возможной после не безызвестной поездки Генсека. Потом разговор плавно перетек к проблемам возможных вариантов использования полученных результатов. Женя и Рашад могли поболтать о чисто теоретических проблемах.

Столь удачно организованное знакомство теперь можно было продолжать почти без оглядки на окружающих. Они отошли к окну в ожидании момента, когда нужно будет занимать места в зале, и внешне продолжали мило беседовать о динамике процессов, происходящих в ударных волнах порожденных сверхмощными взрывами.

— Хорош! — Джордано оценивающе разглядывал Хана, похудевшего до юношеской хрупкости. — И что тебя сюда занесло?

— Ну, ты же знаешь, вечный интерес к твоей малопривлекательной особе. — Хан улыбнулся.

— Любопытно. Интерес стал настолько велик, что ты решил сменить амплуа.

Надо сказать, Джордано был несказанно удивлен даже не столько внешним видом Хана (тому всегда с трудом удавалось приводить в нормальное состояние склонное к полноте тело), сколько той легкостью, с которой Хан оперировал специализированной терминологией.

— Смена амплуа произошла уже достаточно давно, — Хан ухмыльнулся.

— Ты, что на самом деле закончил Политех?

— Ну, да!

Джордано ошарашено смотрел на Хана, переваривая услышанное. Хан, похоже, в полной мере насладился произведенным эффектом.

— Уважаемый Евгений Борисович, Вас почти десять лет не интересовали организационные вопросы. Вообще ничего не интересовало кроме...

— Погоди! Я тут, что в игрушки играл!

— Да, надо сказать, игрушка получилась серьезная! — Хан откровенно смеялся.

— Слушай, гад, кому я сливаю информацию?

— Да, мне ты ее и сливаешь, мне! Ты подсчитай, моему персонажу из прошлой реализации в сорок пятом уже почти сорок было. А из-за наших дел пришлось еще два года тянуть.

— Ну, а институт то тебе, зачем понадобился?

— Как зачем? Я ж должен был понимать, что за ахинею ты мне переплавляешь: "Резонансное рассеяние при сингулярном потенциале, отличном от нуля в малой области..." и т. д., и т. п. Да, я за пять лет учебы чуть с ума не свихнулся, забыл, в какой руке шпагу держат.

Джордано хмыкнул, представляя, в сущности, не возможную картину: Хана корпящего над задачками по квантовой механике. Но факт был на лицо. Кто бы мог подумать, что последствия внешне обычной попойки могут быть столь существенны.

* * *

* * *

* * *

После войны Хан и Джордано встретились в Москве. Они давно, со времен наполеоновского нашествия, пытались отслеживать местопребывание друг друга. Революция и гражданская война прервали на время их контакты, но памятная встреча на Кавказе восстановила отношения. Собственно, что связывало этих людей, не могли понять ни враги, ни друзья. Внешне осторожный, никогда не лезущий на рожон Джордано, всегда предпочитающий заниматься делами, не слишком понятными ориентированным на войну бессмертным, и Хан, ходящий по острию ножа, не пропустивший за свою жизнь, наверное, не одного из крупных военных конфликтов восточной Европы со времен Батыева нашествия.

Впервые встретившись с Джордано под Нотебургом, куда тот приехал как иностранный специалист по взрывному делу, Хан недолго ждал случая выяснить силу незнакомца. Тем более, что все в Джордано раздражало казачьего атамана из калмыков, получившего дворянский титул и звание полковника за отчаянную храбрость при взятии бастионов Азова. Апломб внешне тщедушного иностранца при каждой встрече на людях выводил Хана из состояния равновесия. Хан был верен Петру, его кодекс чести требовал безусловного выполнения взятых обязательств. И умом он понимал, что бесчестно убить полезного русской армии инженера, за услуги которого плачено золотом. Но ночами его преследовали давние сны, где он настигал врага, валил на землю и, вскрыв острым кинжалом грудную клетку, душил горячее живое сердце, глядя в наполненные ужасом глаза. Древняя традиция воинов народа, который Хан почитал за свой. Потом, если враг был бессмертным, можно было отсечь ему голову, а можно было дождаться воскрешения и заставить служить себе, под страхом повторения действа...

В мыслях Хан не отрекся от своего права на этот способ получения силы врага, даже когда во времена Иоанна III насовсем перебрался в Московское царство и крестился в православную веру. Иногда, отправляясь погулять на десять — пятнадцать лет в Дикое Поле, он рисковал повторять древний обычай. Правда, случалось это все реже. Вот и теперь, ощутив, что не может бороться с собой, он даже зашел в полковую церковь. Долго стоял перед иконой Николая Чудотворца, пытаясь уговорить себя подождать до конца кампании. Не уговорил, слишком нахален был чужестранец.

О встрече в укромном лесочке на болоте они договорились на первой же пьянке, устроенной Петром по случаю удачного штурма крепостной стены. А потом все пошло наперекосяк. Хан наседал, казалось, загонял противника в угол, в совершенно безвыходное положение, но тот изворачивался и уходил от рокового удара. Хан злился, совершал ошибки и, наконец, понял, что ему просто морочат голову. Опустив клинок, и расправив плечи, нагло глядя в смеющиеся глаза чужеземца, Хан попер вперед:

— Ну, бей, гад! — дальше пошли непристойности, не слишком понятные Джордано в тот период времени, на русском и татарском, Хан был готов умереть.

Джордано тоже опустил клинок.

— Зачем тебе это нужно, полковник?

— Я тебя сейчас голыми руками задушу!

— Остановись! — клинок чужеземца предостерегающе вернулся в исходную позицию.

Несколько мгновений они стояли, бешено глядя друг на друга. Хан никогда не оказывался в столь дурацком положении. Сильный и ловкий, несмотря на почти семь пудов весу, он считал, что может справиться с любым противником, почти с любым. Ну не этот же плюгавый петух с плюмажем должен быть его смертью! Хан плюнул под ноги, бросил саблю в ножны, развернулся и пошел в лагерь.

Потом, когда инженер вернулся к столу, полковник усердно и методично накачивал иностранца вином и пристально следил, чтоб тот ничего не вылил. В итоге упился сам. Когда утром заорал какой-то сумасшедший, чудом, уцелевший на соседней с лагерем мызе петух, Хан продрал глаза и поднялся с лавки. На противоположной стороне, на аккуратно постеленной салфетке, среди объедков и битой посуды мирно посапывала рожа клятого инженера.

Именно эту салфетку вспомнил Хан после второй бутылки водки, выпитой за Победу, поздней осенью сорок пятого. Тогда они с Джордано просидели весь вечер в маленьком уютном ресторане. Ни о чем серьезном не говорили. Просто вспоминали общих знакомых, смертных и нет, кто не вернулся с последней войны. Когда ресторан закрылся, Хан потащил Джордано в ближайший сквер, уселся на мокрую скамейку и почти силой усадил рядом Джордано, пытавшегося отвести Хана домой.

— Погоди, я должен тебе рассказать! — Джордано увидел в глазах Хана совершенно не свойственную тому растерянность и подчинился.

Хан достал из кармана шинели, унесенную из ресторана бутылку.

— Ты б остановился! А то мы сегодня в лучшем случае кончим в комендатуре!

— Что? Нас с тобой! Меня?! — Хан выразительно взглянул на свои НКВД-эшные полковничьи погоны. — С такими, как я, — не связываются.

Ловким ударом, сбив сургуч с горлышка, он вылил половину содержимого в глотку.

— На. Пей! — протянул бутылку Джордано, но, встретив взгляд, ставших холодными глаз, сжался и поставил бутылку на дорожку.

— Черт с тобой! Не хочешь, не пей.

Хан закрыл глаза и минуты две сидел молча.

— Понимаешь, я должен это кому-то рассказать!

И он, с трудом находя, слова начал говорить о том, что призраком преследовало его последние месяцы, стоило закрыть глаза, что не давало ему возможности даже нормально съесть кусок мяса, всплывая сладковатым запахом горелой человечины, пересыпанной негашеной известью. Освенцим... Он руководил одной из бригад по расследованию преступлений фашизма...

— Понимаешь, я ведь видел все... Я сам не ангел — профессиональный убийца. — Хан поднял на Джордано ставшие трезвыми и беспомощными глаза. — Я ведь тысячу вел у Бату-хана. Мы и жгли, и пытали, но... Но там был бой! А здесь — просто фабрика. Они ведь ели, спали, музычку слушали, Гете читали, а потом шли на работу...

Джордано поднял бутылку, отпил половину остатка. Сидел, молча смотрел, как качаются мокрые, голые ветви деревьев в желтом свете фонаря на краю дорожки.

— Что ты молчишь?

— А что я должен тебе сказать?! Твое ведомство ни в чем подобном не участвует? Вы все чистенькие!

Хан вскочил. Глаза горели бешенством. Кулаки сжались.

Джордано тоже поднялся.

— Что достанем клинки! — знакомая насмешка скривила губы.

Он взял Хана за руку и вновь усадил на скамейку.

— Я ведь тоже с тобой поговорить хотел... Завтра, на трезвую голову. А ты сам завел...

— Я уже в норме, — мрачно пробурчал Хан.

Джордано понял, что Хан жалеет о том, что доверился ему. Джордано не любил начинать серьезные вещи с пьяных глаз, но он обидел Хана, не понял насколько для того все серьезно. Кто бы мог подумать, что Хана не только видевшего, но и самого творившего в разные годы вещи страшные, так потрясет концлагерь.

Надо было срочно спасать положение.

— Послушай, Хан, ты информацию о Хиросиме видел?

— Причем тут Хиросима? Ну, взорвали янки бомбу, нас хотят напугать. Ты, что из-за этого в Москву приехал?

— Я из-за этого приехал в Москву. К тебе! У меня ведь тоже никого нет!

Хан внимательно смотрел на Джордано:

— Ты сказал, что хотел говорить завтра, а я сам завел... — он тряхнул головой, — Что общего между делами эсэсовцев и твоей бомбой?

— Фабрика смерти. Люди жрут, пьют, сношаются, а потом бравый парень поднимает самолет и с лица Земли исчезает город, сотни тысяч людей, смертных и таких как мы тоже.

— Да... — Хан тупо смотрел на недопитую бутылку, поднялся, пнул ее сапогом. — У тебя есть, где ночевать?

Джордано тоже встал.

— Ну... У меня официальная командировка, общежитие на Авиамоторной у нашего министерства не плохое.

— Метро уже стоит, когда ты туда доберешься? Пойдем ко мне.

— Ты же живешь не один.

— Причем тут с кем я живу? Я тебя спросил, где ты собираешься ночевать?

— Ладно, пошли.

По дороге домой Хан рассказал о Полине. До войны она с отцом жила в маленьком городке под Киевом. Тот подобрал малышку вначале тридцатых в каком-то вымиравшем от голода украинском селе. В конце войны, Хан был в командировке в Москве и на пару часов успел заскочить домой. У него было две крохотных комнаты в большой общей квартире. Соседка, сказала Хану, что к нему приехала племянница. Она вначале не хотела пускать девчонку, Хан ведь никогда не говорил, что у него в Белой Церкви есть брат, но потом пожалела и дала ей ключ. Так у Хана появилась племянница.

— Погоди, а твоя Катерина?

— Под Смоленском, летом сорок первого... — Хан остановился, подставил лицо под мелкие струи опять зарядившего дождя. — Она оперировала, начался налет...

Джордано остановился, уставился на Хана.

— А?..

— В Харькове я еще ничего не знал. Надеялся, как дурак, что пронесет. В ноябре из окружения вышла группа. Там был врач из их госпиталя.

— Может, она не погибла. Ты не искал по своим каналам?

— Искал... Но лучше, если она все-таки погибла под бомбежкой.

— Прости...

* * *

* * *

* * *

Так начался их Проект.

Отправляясь в Москву, Джордано, в сущности, не рассчитывал, что из Хана удастся вытрясти что-нибудь кроме надежных документов для передислокации в какую-то структуру, так или иначе связанную с атомным проектом. Что подвигло Хана на проявленную активность, он тогда так и не узнал, то ли попытка выбраться из депрессии, то ли прошедшая война, то ли за годы общения с Джордано в его мозгах, что-то сместилось... Он взял на себя всю техническую работу по обеспечению документами, расстановке конспиративных цепочек так, чтобы участвующие в них люди даже и не подозревали, что происходит на самом деле. Он подготовил легенду и достал документы, давшие возможность Джордано уже в феврале сорок шестого восстановиться на четвертый курс физмеха Ленинградского Политехнического.

* * *

* * *

* * *

— Так кто же теперь наш ангел хранитель?

— Да ты его знаешь! Он мне рассказывал, как вы пообщались на Иссык-Куле, кажется.

— Хан! Он же ненормальный!

— Ну, съезди в Москву в отпуск, продолжите разборку! Я тебе и адресок дам.

— Ты — идиот!

— Я — идиот, он — ненормальный. Один ты у нас — праведник! Только кто мне полгода туфту сливает?