|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Часть 1
Джордано почувствовал чужое присутствие едва вошел в административное крыло.
"Кого это принесло?"
'Предположение о появлении кого-то незнакомого и не связанного с Проектом можно было отбросить почти со сто процентной вероятностью. Бессмертные со "здоровой головой" за версту обходили структуры связанные с государственной безопасностью. В одиночку, без прикрытия соваться в систему тотальных государственных проверок можно было только от больной головы. Так, что в шарашках, связанных с новейшими военными проектами, и разросшихся вокруг них закрытых городах было практически также безопасно, как на "Святой земле". Вот и в этом затерянном в мордовских лесах городке появление непроверенного бессмертного было почти не реальным. Оставалось обдумать, кого и зачем принесло на совещание.
"Неужели лис, что-то пронюхал?" — последнее время Джордано снабжал Хана довольно дозированной информацией, а о собственных впечатлениях от последнего испытания изделия вообще промолчал. Отделался официальными результатами. Теперь, похоже, намечался разбор полетов.
Однако тревожные мысли никак не отразились на лице еще молодого и перспективного физика-теоретика. Он вошел в актовый зал, приветливо раскланиваясь с мэтрами института и со знакомыми офицерами из структур, курирующих разработку изделия.
Хана в щегольски сидящем импортном дорогом костюме он заметил с порога. Тот непринужденно, что-то обсуждал с начальником отдела Джордано, главным инженером института и незнакомым полковником. Итак, Хан собственной персоной. Что могло расколыхать Хана? Либо он что-то узнал наверняка, либо что-то произошло. В любом случае ситуация складывалась интригующая.
— Женя! — Яков Борисович помахал рукой, подзывая Джордано.
— Женя, вот знакомься — Рашад Нуриевич, товарищ из ..., — представляя Хана, начальник назвал номер военного института в Подмосковье, курирующего их тематику, — Они получили наш последний отчет и Рашада Нуриевича заинтересовали Ваши последние расчеты параметров ударной волны...
Дальше начался чисто профессиональный разговор физиков, увлеченно обсуждающих тему как всегда малопонятную и малоинтересную для непосвященных. По ходу дела выяснилось, что Рашад четыре года назад окончил Ленинградский Политех, и за время работы успел проявить себя настолько, что даже съездил в Кембридж на какую-то стажировку, ставшую возможной после не безызвестной поездки Генсека. Потом разговор плавно перетек к проблемам возможных вариантов использования полученных результатов. Женя и Рашад могли поболтать о чисто теоретических проблемах.
Столь удачно организованное знакомство теперь можно было продолжать почти без оглядки на окружающих. Они отошли к окну в ожидании момента, когда нужно будет занимать места в зале, и внешне продолжали мило беседовать о динамике процессов, происходящих в ударных волнах порожденных сверхмощными взрывами.
— Хорош! — Джордано оценивающе разглядывал Хана, похудевшего до юношеской хрупкости. — И что тебя сюда занесло?
— Ну, ты же знаешь, вечный интерес к твоей малопривлекательной особе. — Хан улыбнулся.
— Любопытно. Интерес стал настолько велик, что ты решил сменить амплуа.
Надо сказать, Джордано был несказанно удивлен даже не столько внешним видом Хана (тому всегда с трудом удавалось приводить в нормальное состояние склонное к полноте тело), сколько той легкостью, с которой Хан оперировал специализированной терминологией.
— Смена амплуа произошла уже достаточно давно, — Хан ухмыльнулся.
— Ты, что на самом деле закончил Политех?
— Ну, да!
Джордано ошарашено смотрел на Хана, переваривая услышанное. Хан, похоже, в полной мере насладился произведенным эффектом.
— Уважаемый Евгений Борисович, Вас почти десять лет не интересовали организационные вопросы. Вообще ничего не интересовало кроме...
— Погоди! Я тут, что в игрушки играл!
— Да, надо сказать, игрушка получилась серьезная! — Хан откровенно смеялся.
— Слушай, гад, кому я сливаю информацию?
— Да, мне ты ее и сливаешь, мне! Ты подсчитай, моему персонажу из прошлой реализации в сорок пятом уже почти сорок было. А из-за наших дел пришлось еще два года тянуть.
— Ну, а институт то тебе, зачем понадобился?
— Как зачем? Я ж должен был понимать, что за ахинею ты мне переплавляешь: "Резонансное рассеяние при сингулярном потенциале, отличном от нуля в малой области..." и т. д., и т. п. Да, я за пять лет учебы чуть с ума не свихнулся, забыл, в какой руке шпагу держат.
Джордано хмыкнул, представляя, в сущности, не возможную картину: Хана корпящего над задачками по квантовой механике. Но факт был на лицо. Кто бы мог подумать, что последствия внешне обычной попойки могут быть столь существенны.
* * *
* * *
* * *
После войны Хан и Джордано встретились в Москве. Они давно, со времен наполеоновского нашествия, пытались отслеживать местопребывание друг друга. Революция и гражданская война прервали на время их контакты, но памятная встреча на Кавказе восстановила отношения. Собственно, что связывало этих людей, не могли понять ни враги, ни друзья. Внешне осторожный, никогда не лезущий на рожон Джордано, всегда предпочитающий заниматься делами, не слишком понятными ориентированным на войну бессмертным, и Хан, ходящий по острию ножа, не пропустивший за свою жизнь, наверное, не одного из крупных военных конфликтов восточной Европы со времен Батыева нашествия.
Впервые встретившись с Джордано под Нотебургом, куда тот приехал как иностранный специалист по взрывному делу, Хан недолго ждал случая выяснить силу незнакомца. Тем более, что все в Джордано раздражало казачьего атамана из калмыков, получившего дворянский титул и звание полковника за отчаянную храбрость при взятии бастионов Азова. Апломб внешне тщедушного иностранца при каждой встрече на людях выводил Хана из состояния равновесия. Хан был верен Петру, его кодекс чести требовал безусловного выполнения взятых обязательств. И умом он понимал, что бесчестно убить полезного русской армии инженера, за услуги которого плачено золотом. Но ночами его преследовали давние сны, где он настигал врага, валил на землю и, вскрыв острым кинжалом грудную клетку, душил горячее живое сердце, глядя в наполненные ужасом глаза. Древняя традиция воинов народа, который Хан почитал за свой. Потом, если враг был бессмертным, можно было отсечь ему голову, а можно было дождаться воскрешения и заставить служить себе, под страхом повторения действа...
В мыслях Хан не отрекся от своего права на этот способ получения силы врага, даже когда во времена Иоанна III насовсем перебрался в Московское царство и крестился в православную веру. Иногда, отправляясь погулять на десять — пятнадцать лет в Дикое Поле, он рисковал повторять древний обычай. Правда, случалось это все реже. Вот и теперь, ощутив, что не может бороться с собой, он даже зашел в полковую церковь. Долго стоял перед иконой Николая Чудотворца, пытаясь уговорить себя подождать до конца кампании. Не уговорил, слишком нахален был чужестранец.
О встрече в укромном лесочке на болоте они договорились на первой же пьянке, устроенной Петром по случаю удачного штурма крепостной стены. А потом все пошло наперекосяк. Хан наседал, казалось, загонял противника в угол, в совершенно безвыходное положение, но тот изворачивался и уходил от рокового удара. Хан злился, совершал ошибки и, наконец, понял, что ему просто морочат голову. Опустив клинок, и расправив плечи, нагло глядя в смеющиеся глаза чужеземца, Хан попер вперед:
— Ну, бей, гад! — дальше пошли непристойности, не слишком понятные Джордано в тот период времени, на русском и татарском, Хан был готов умереть.
Джордано тоже опустил клинок.
— Зачем тебе это нужно, полковник?
— Я тебя сейчас голыми руками задушу!
— Остановись! — клинок чужеземца предостерегающе вернулся в исходную позицию.
Несколько мгновений они стояли, бешено глядя друг на друга. Хан никогда не оказывался в столь дурацком положении. Сильный и ловкий, несмотря на почти семь пудов весу, он считал, что может справиться с любым противником, почти с любым. Ну не этот же плюгавый петух с плюмажем должен быть его смертью! Хан плюнул под ноги, бросил саблю в ножны, развернулся и пошел в лагерь.
Потом, когда инженер вернулся к столу, полковник усердно и методично накачивал иностранца вином и пристально следил, чтоб тот ничего не вылил. В итоге упился сам. Когда утром заорал какой-то сумасшедший, чудом, уцелевший на соседней с лагерем мызе петух, Хан продрал глаза и поднялся с лавки. На противоположной стороне, на аккуратно постеленной салфетке, среди объедков и битой посуды мирно посапывала рожа клятого инженера.
Именно эту салфетку вспомнил Хан после второй бутылки водки, выпитой за Победу, поздней осенью сорок пятого. Тогда они с Джордано просидели весь вечер в маленьком уютном ресторане. Ни о чем серьезном не говорили. Просто вспоминали общих знакомых, смертных и нет, кто не вернулся с последней войны. Когда ресторан закрылся, Хан потащил Джордано в ближайший сквер, уселся на мокрую скамейку и почти силой усадил рядом Джордано, пытавшегося отвести Хана домой.
— Погоди, я должен тебе рассказать! — Джордано увидел в глазах Хана совершенно не свойственную тому растерянность и подчинился.
Хан достал из кармана шинели, унесенную из ресторана бутылку.
— Ты б остановился! А то мы сегодня в лучшем случае кончим в комендатуре!
— Что? Нас с тобой! Меня?! — Хан выразительно взглянул на свои НКВД-эшные полковничьи погоны. — С такими, как я, — не связываются.
Ловким ударом, сбив сургуч с горлышка, он вылил половину содержимого в глотку.
— На. Пей! — протянул бутылку Джордано, но, встретив взгляд, ставших холодными глаз, сжался и поставил бутылку на дорожку.
— Черт с тобой! Не хочешь, не пей.
Хан закрыл глаза и минуты две сидел молча.
— Понимаешь, я должен это кому-то рассказать!
И он, с трудом находя, слова начал говорить о том, что призраком преследовало его последние месяцы, стоило закрыть глаза, что не давало ему возможности даже нормально съесть кусок мяса, всплывая сладковатым запахом горелой человечины, пересыпанной негашеной известью. Освенцим... Он руководил одной из бригад по расследованию преступлений фашизма...
— Понимаешь, я ведь видел все... Я сам не ангел — профессиональный убийца. — Хан поднял на Джордано ставшие трезвыми и беспомощными глаза. — Я ведь тысячу вел у Бату-хана. Мы и жгли, и пытали, но... Но там был бой! А здесь — просто фабрика. Они ведь ели, спали, музычку слушали, Гете читали, а потом шли на работу...
Джордано поднял бутылку, отпил половину остатка. Сидел, молча смотрел, как качаются мокрые, голые ветви деревьев в желтом свете фонаря на краю дорожки.
— Что ты молчишь?
— А что я должен тебе сказать?! Твое ведомство ни в чем подобном не участвует? Вы все чистенькие!
Хан вскочил. Глаза горели бешенством. Кулаки сжались.
Джордано тоже поднялся.
— Что достанем клинки! — знакомая насмешка скривила губы.
Он взял Хана за руку и вновь усадил на скамейку.
— Я ведь тоже с тобой поговорить хотел... Завтра, на трезвую голову. А ты сам завел...
— Я уже в норме, — мрачно пробурчал Хан.
Джордано понял, что Хан жалеет о том, что доверился ему. Джордано не любил начинать серьезные вещи с пьяных глаз, но он обидел Хана, не понял насколько для того все серьезно. Кто бы мог подумать, что Хана не только видевшего, но и самого творившего в разные годы вещи страшные, так потрясет концлагерь.
Надо было срочно спасать положение.
— Послушай, Хан, ты информацию о Хиросиме видел?
— Причем тут Хиросима? Ну, взорвали янки бомбу, нас хотят напугать. Ты, что из-за этого в Москву приехал?
— Я из-за этого приехал в Москву. К тебе! У меня ведь тоже никого нет!
Хан внимательно смотрел на Джордано:
— Ты сказал, что хотел говорить завтра, а я сам завел... — он тряхнул головой, — Что общего между делами эсэсовцев и твоей бомбой?
— Фабрика смерти. Люди жрут, пьют, сношаются, а потом бравый парень поднимает самолет и с лица Земли исчезает город, сотни тысяч людей, смертных и таких как мы тоже.
— Да... — Хан тупо смотрел на недопитую бутылку, поднялся, пнул ее сапогом. — У тебя есть, где ночевать?
Джордано тоже встал.
— Ну... У меня официальная командировка, общежитие на Авиамоторной у нашего министерства не плохое.
— Метро уже стоит, когда ты туда доберешься? Пойдем ко мне.
— Ты же живешь не один.
— Причем тут с кем я живу? Я тебя спросил, где ты собираешься ночевать?
— Ладно, пошли.
По дороге домой Хан рассказал о Полине. До войны она с отцом жила в маленьком городке под Киевом. Тот подобрал малышку вначале тридцатых в каком-то вымиравшем от голода украинском селе. В конце войны, Хан был в командировке в Москве и на пару часов успел заскочить домой. У него было две крохотных комнаты в большой общей квартире. Соседка, сказала Хану, что к нему приехала племянница. Она вначале не хотела пускать девчонку, Хан ведь никогда не говорил, что у него в Белой Церкви есть брат, но потом пожалела и дала ей ключ. Так у Хана появилась племянница.
— Погоди, а твоя Катерина?
— Под Смоленском, летом сорок первого... — Хан остановился, подставил лицо под мелкие струи опять зарядившего дождя. — Она оперировала, начался налет...
Джордано остановился, уставился на Хана.
— А?..
— В Харькове я еще ничего не знал. Надеялся, как дурак, что пронесет. В ноябре из окружения вышла группа. Там был врач из их госпиталя.
— Может, она не погибла. Ты не искал по своим каналам?
— Искал... Но лучше, если она все-таки погибла под бомбежкой.
— Прости...
* * *
* * *
* * *
Так начался их Проект.
Отправляясь в Москву, Джордано, в сущности, не рассчитывал, что из Хана удастся вытрясти что-нибудь кроме надежных документов для передислокации в какую-то структуру, так или иначе связанную с атомным проектом. Что подвигло Хана на проявленную активность, он тогда так и не узнал, то ли попытка выбраться из депрессии, то ли прошедшая война, то ли за годы общения с Джордано в его мозгах, что-то сместилось... Он взял на себя всю техническую работу по обеспечению документами, расстановке конспиративных цепочек так, чтобы участвующие в них люди даже и не подозревали, что происходит на самом деле. Он подготовил легенду и достал документы, давшие возможность Джордано уже в феврале сорок шестого восстановиться на четвертый курс физмеха Ленинградского Политехнического.
* * *
* * *
* * *
— Так кто же теперь наш ангел хранитель?
— Да ты его знаешь! Он мне рассказывал, как вы пообщались на Иссык-Куле, кажется.
— Хан! Он же ненормальный!
— Ну, съезди в Москву в отпуск, продолжите разборку! Я тебе и адресок дам.
— Ты — идиот!
— Я — идиот, он — ненормальный. Один ты у нас — праведник! Только кто мне полгода туфту сливает?
Председательствующий поднялся на трибуну. Зазвонил колокольчик.
— Товарищи! Начинаем.
Публика потянулась в зал, и мило протекающее выяснение отношений пришлось отложить, по крайней мере, до перерыва.
Устраиваясь в кресле и потом, внешне внимательно слушая докладчиков, Джордано исподтишка разглядывал Хана. Тот был невозмутим и, казалось, весь сосредоточен на выступлениях. Только на шее под тонкой кожей нервно билась жилка.
"Знает подлец, что за это любопытство я его шлепнуть могу! А я ему живой нужен. Интересно получается. Чем он подстраховался?"
За прошедшие полгода размышлений Джордано так и не решил, стоит ли кого-то посвящать в свое открытие. Вообще-то среди этих "кто-то" был только Хан, а Хан мог понять все, кроме не сдержанного обещания. Больше десяти лет прошло, как они договорились о честном обмене информацией.
"Я ему честно передаю все основные результаты".
"А зачем ему те результаты, что ты передаешь. Пройдет пятьдесят лет, об этих результатах в школах детям рассказывать будут. Он и подождать может. Да и структурка, где он сейчас обретается, получает больше, чем ты можешь дать. Он то на анализ работает, а ты на удовлетворение собственных амбиций".
"Но главного он не знает!"
"Вот свалятся ваши результаты на головы, все и узнают!"
"Кто выживет, тот узнает".
"Тогда можно будет честно выяснить, кто останется последним!"
"Интересно оказаться хозяином мертвой планеты?".
"Да не будет хозяина!"...
Перед концом утреннего заседания Джордано протянул Хану записку с домашним адресом.
— Приходи часам к шести. Меня не будет здесь после обеда.
— Я знаю, где ты живешь. — Хан смотрел прямо в глаза Джордано, — И я знаю, что ты после испытаний две недели пробыл в госпитале со странным диагнозом — аритмия.
— Ну и отлично! — Джордано ни на мгновенье не отвел глаз, и в них не мелькнуло даже тени страха или неуверенности.
Часть 2
Ровно в шесть Хан позвонил в дверь квартиры Джордано. Ему открыла изящная женщина с густой светло-русой косой свернутой в тугой узел на затылке. Зеленые славянские глаза смотрели чуть насторожено, но засветились восторгом в ответ на протянутые Ханом розы.
— Боже мой! Какая прелесть!
Хан изобразил смущение и отметил саркастическую усмешку стоявшего в конце коридора хозяина.
— Знакомься, Аня! Это Рашад Нуриевич.
— Можно просто Рашад.
Хан пожал протянутую ему маленькую руку.
— Ну, что же Вы стоите! Идемте ужинать! Вы ведь наверняка не успели поесть после заседания.
— Действительно не успел. — Хан оценивающе потянул носом запах свежезажаренного мяса.
— Еще бы! Ему было некогда. Он обносил розарий нашего ботанического сада.
— Женя! — Анна укоряюще взглянула на Джордано.
— Да ладно. — Джордано улыбнулся. — Раздевайся быстрее, а то она сейчас припомнит, что я не проявлял галантности последние N лет, и мясо окончательно остынет.
В довольно просторной гостиной стоял уже накрытый стол. Навстречу Хану поднялся подросток лет двенадцати.
— Это наш Толик, — представил Джордано сына.
По-взрослому протягивая руку, мальчишка спросил:
— А Вы офицер?
Хан вопросительно взглянул на Джордано.
— Он еще не встречался с теоретиками в погонах.
— Кто-то же должен контролировать деятельность таких яйцеголовых интеллигентов как твой отец.
— А Вы не считаетесь — яйцеголовым? — нахальство подростка явно шло от приемного родителя.
— Наверное, теперь тоже считаюсь, — Хан засмеялся.
— Мальчики! К столу! — Анна вынесла блюдо с мясом.
За ужином непринужденно болтали о строительстве в научном городке. Вспоминали Ленинград, и годы учебы в Политехе. Анна тоже его окончила, только факультет математики.
Когда Анна поднялась за чаем, Джордано взглянул на часы.
— Ань, принесешь нам чай в кабинет? Нужно немного поработать.
Женщина пожала плечами:
— Как скажешь.
Помещение, громко названное кабинетом, похоже, было переделано из кладовки. Окон не было, зато стоял внушительный письменный стол, и стеллажи на стенах были по потолок завалены книгами и журналами.
— Ты что перетащил сюда свой кавказский тайник?
— Кое-что...
— По-моему твоя Анна не слишком поверила в то, что я просто твой новый знакомый, окончивший Политех.
— По-моему тоже. — Джордано протянул Хану стопку листов. — На. Не отвлекайся.
Хан уселся за стол, а хозяин примостился на краю столешницы, подпирая плечом какое-то дореволюционное издание. Хан взялся за листы, испытывая явное неудобство, под пристальным взглядом откровенно наблюдающего за ним Джордано. Но, прочитав несколько строк, он забыл обо всем и только периодически вопросительно вскидывал глаза на Джордано.
Он даже не обратил внимания на Анну, принесшую чай. Чашка так и осталась не тронутой до того, как он перевернул последнюю страницу. Четырехэтажная тирада, сопроводившая последние строчки, мастером которых по праву считался Хан, вызвала одобрительное хрюканье Джордано. Он протянул руку куда-то за книжки и извлек початую бутылку с двумя стаканами. Разлил содержимое. Хан, просматривая еще раз написанное, не глядя, выпил и, похоже, даже не почувствовав вкуса.
— Это, между прочим, настоящий французский коньяк был, — с укоризной произнес Джордано.
— Да пошел ты ...!
— Яйцеголовым тебя только могила сделает. — Джордано ловко извлек бумаги из рук Хана и засунул на верхнюю полку.
— Ты, конечно, не дашь мне копию!
— Не дам.
— А ты уверен, что все реакции восстановились полностью?
Джордано извлек из кармана скальпель и чистую хлопковую тряпку. Разорвал ее пополам:
— Давай руку, проверим.
Хан, ни слова не говоря, протянул раскрытую левую ладонь. Джордано сделал глубокий, через всю ладонь разрез и приложил тряпку к ране. Хан повторил разрез на левой руке Джордано. Тот вытер кровь, расстелил тряпку на столе и положил на нее раскрытую ладонь. Хан повторил действия. Когда кожа на руке Джордано совершенно восстановилась, у Хана только начал формироваться келоидный рубец.
— Ни черта себе! — Хан убрал руку и вытер кровавые пятна со стекла столешницы. — Сколько же по твоим оценкам ты хапнул.
— Не знаю, минимум как от десятка здоровых мужиков.
— А на сколько максимально падала скорость регенерации?
— Ну, ты же читал дневник!
— Там данные на третий день.
— А ты считаешь, что я был способен, что-то делать первые два дня? Скажи спасибо, что мне хватило сил подкорректировать воспоминания мальчишек, которые были со мной в бункере.
— Ты написал, что расстояние до эпицентра было двадцать километров... — Хан нервно побарабанил пальцами по столу. — Может, в эпицентре кто-то оставался?
Джордано насмешливо хмыкнул:
— Да уж, заповедник бессмертных в зоне отчуждения! И напомни, на каком расстоянии происходит нормальная передача?
— Не придирайся... — он помолчал, — И что теперь делать?
— Тебе отправляться в гостиницу, спать. А всем надеяться, что наши изделия все же не начнут сыпаться на головы.
Хан взглянул на часы:
— Черт! Действительно уже поздно.
Он порывисто поднялся.
— Правильно, что не отправил это по обычному каналу.
— Спасибо на добром слове. — Джордано усмехнулся.
Закрыв за Ханом дверь, Джордано повернулся к Анне, уже не сомневаясь, что вечер будет иметь продолжение. Радушную хозяйку она отыграла честно, теперь в ее взгляде была лишь холодность. Джордано не успел открыть рот, как она развернулась и хлопнула дверью ванной.
Размышляя о том, почему ему достаются только стервы, Джордано решил, что ждать развития событий лучше в кровати. Однако, когда шум воды прекратился, он услышал, как скрипнула дверь ванной комнаты, на кухне зажегся свет, и движение прекратилось.
Джордано прислушался. Анна явно не собиралась ложиться. С твердым намереньем выдержать характер Джордано развернулся к стенке:
"Черт с ней. Замерзнет — придет!" — отопление по случаю весны уже отключили, и в квартире было прохладно.
Его терпения хватило ненадолго. Минуты через три он выбрался из кровати, достал из мерзко скрипнувшего шифоньера шерстяной платок и отправился выяснять отношения.
Анна сидела, поджав ноги на табуретке, спиной к двери и читала книжку. Джордано набросил жене на плечи платок и сел напротив. Еще минут пять сидели молча. Женщина так ни разу и не перевернула страницу. Джордано забрал книжку.
— Отдай! — Анна подняла голову, в ее голосе была злость.
Несколько мгновений они смотрели в глаза друг друга. Потом она отвернулась, пытаясь скрыть предательские слезы, против воли наполнившие глаза.
— Ты догадалась?
— Ты обещал мне не врать!
— Ань, ну не мог же я сказать по телефону.
— А дома!?
— Но Толик уже был дома!
Она подняла глаза. Слезы текли по щекам.
— Ань! Ничего страшного нет. Рашад нормальный человек. Настолько — на сколько нормален я.
— Зачем он приехал? Зачем ты привел его домой?
— Аня, мы знакомы давным-давно. Он не причинит вреда ни тебе, ни Толику.
— А тебе?
— Ну, мы-то с ним не первый год знакомы, — Джордано улыбнулся, — Раз до сих пор не поубивали друг друга, то почему это должно случится теперь? — Джордано встал, подошел к Анне и попытался обнять жену.
Она отстранилась.
— Ты совсем не доверяешь мне?
— Я просто устала. От тебя, от себя, от мыслей о том, что с нами будет. Он ведь приехал из-за прошлогодних испытаний?
— Почему ты так решила?
— Ты опять будешь мне говорить, что тогда ничего не произошло? Что ты ему показывал?
— Просто кое-какие результаты экспериментов.
— Джордано! Ты понимаешь, что говоришь? — Анна редко, даже наедине называла его истинным именем.
Джордано молчал, смотрел в ее ставшие совсем холодными глаза. Потом развернулся и ушел в спальню.
Через несколько мгновений она прибежала следом:
— Женя! Прости меня! Прости, пожалуйста, — она трясла его за плечо, пытаясь заставить повернуться. — Жень! Ну, дура — я, ляпнула, бог знает что. Но ты же знаешь, где мы работаем. Как ты мог такое сказать?
Теперь она плакала, всхлипывая, как ребенок. Он развернулся, сел на постели и обнял жену.
— Не плачь. Все будет нормально, — он поднял ее лицо, — Ты мне совсем не доверяешь? — Джордано повторил вопрос.
Она перестала всхлипывать, глаза высохли:
— Ты считаешь, что с таким как ты можно жить и не верить? Как бы я доверила тебе ребенка?
— Меня ведь можно бояться.
Она задумалась, сосредоточилась на чем-то внутри себя. Отрицательно покачала головой:
— Нет, я тебя никогда не боялась, ни в тот вечер, — она неопределенно мотнула головой, — ни потом. А сейчас, мне кажется, ты сам чего-то боишься.
Джордано вновь прижал женщину к груди, гладил ее волосы и плечи.
— Не бойся ничего. Все будет нормально. И Рашада не бойся. Это к лучшему, что он теперь все знает.
Неизвестно в который раз Джордано проклинал тот ноябрьский вечер, когда она увидела все в полной своей неприглядности.
* * *
* * *
* * *
Он провожал Анну домой после театра. Посещение Мариинки привело его в состояние эйфории, казалось, что на полутемных улицах продолжает звучать музыка Адана, и кружат в танце виллисы. И он развлекал девчонку с рабочей окраины анекдотами конца прошлого века из жизни петербургского балетного бомонда.
Ощущение зова на углу разбитого дома и звук взводимого курка вначале показались дурным сном, и он опоздал. В последнее мгновение, приводя себя в чувство, он успел лишь прикрыть Анну собой, а кинжал из-за голенища вытаскивал, когда жгучая боль уже обожгла левое подреберье. Время привычно замедлилось, он даже успел отстраненно подумать, что легкое задето и времени у него практически нет. Это разбудило злость: он не мог умереть сейчас, когда дело, о котором он столько мечтал, только начало превращаться в реальность, когда он вернулся в Петербург, когда с этой женщиной, что онемела от неожиданности у него за спиной, он провел всего одну ночь. Оберегая лишь правую руку, он практически кинулся под направленную на него саблю. Драка, наверное, длилась лишь секунды, и он всадил таки кинжал между вторым и третьим шейными позвонками противника. Чувствуя, как, пульсируя, вырывается кровь из простреленного легкого, он из последних сил развернул кинжал, разрывая шейные мышцы и связки врага. Поток силы вырвался и окончательно смял Джордано, но он продолжал цепляться на остатки сознания, понимая, что если Анна сейчас убежит звать на помощь — все кончено.
Он попытался подняться и глухо застонал. Это вывело из ступора женщину, она кинулась к Джордано. Ее руки, переворачивающие на спину его тело, оказались на удивление сильными и аккуратными. Он опять вынырнул из затягивающей темноты беспамятства и вцепился ей в руку:
— Не зови никого. Два часа!
Она попыталась освободить руку, оторвать от подола рубахи кусок ткани:
— Потерпи, миленький, — в ее голосе послышались привычные интонации фронтовой медсестры.
— Не надо, — он ощутил соленый вкус крови во рту, — Дай руку... Подожди два часа...
Остатками угасающего сознания он еще успел отметить ее изумление. Но она дождалась, преодолела ужас, испытанный при его воскрешении, молча смотрела, как он обыскивал труп, и даже помогала спрятать останки в развалинах. Потом она отвела его к себе домой, дала обмыться и заставила лечь в кровать. Сама до утра приводила в порядок то, что поддавалось ремонту из его одежды. Утром достала из шкафа белье, рубаху и пиджак своего, погибшего на фронте отца. Он благодарил ее как побитая собака.
— Кто ты такой? — холодно глядя на него своими огромными, широко открытыми подобно зеленым омутам глазами, спросила она.
Он попытался объяснить.
— Почему тот человек напал на нас?
— У бессмертных существует традиция охотиться друг на друга.
— Но он стрелял в меня.
— Чтобы сразу убрать свидетеля.
— Нужно же что-то делать!
— Что?
— Ты же член партии...
Этого Джордано не вынес, и его разобрал истерический смех.
— Аня! Ну, какой может быть партком. Ты не поняла, что я такой же преступник, как человек напавший на нас. Я живу по чужим документам, меня никто никогда не принимал в партию. Я сегодня безжалостно убил себе подобного. И я это делаю не в первый раз.
В глазах девушки был ужас и боль.
— Ты же воевал...
— В предыдущей реализации я был инженером, завод работал в эвакуации на Урале, а с осени 43-го я восстанавливал производство в Харькове. Тот человек умер от инфаркта год назад.
— Как умер?
— Как сегодня ночью. Только спектакль организовывал я сам.
— Зачем?
— Трудно имитировать возрастные изменения. Больше пятнадцати лет никто обычно не задерживается в одной реализации...
* * *
* * *
* * *
Почему он тогда пустился в объяснения. Можно ведь было просто ввести в легкий гипнотический транс, и у нее не было бы мучительных воспоминаний. В памяти остался бы вечер с чудесным балетным спектаклем и ночь проведенная вместе. Только Джордано знал — в этом случае не было бы прошедших десяти совместных лет. Он никогда не смог бы жить с человеком, в памяти которого копался.
Часть 3
На следующий день Хан подошел к Джордано только в обеденный перерыв.
— Мы не могли бы прогуляться по городу?
— Меня уволят за прогул.
— Не прибедняйся...
— И куда тебя вести? — спросил Джордано, когда они вышли за проходную.
— Тут где-то есть старый крепостной вал.
Джордано пожал плечами:
— Можно сказать, что тут когда-то был крепостной вал.
— Совсем ничего не осталось? — в голосе Хана послышалось разочарование.
— Что ты там забыл?
Хан промолчал, только крылья носа хищно поднялись, втягивая сырой наполненный запахом молодой зелени воздух.
— Ладно, пошли. Есть тут одно место.
Джордано привел Хана на крутой обрыв на берегу Саровки. Город остался за спиной, а внизу за рекой расстилалось изумрудно-зеленое пространство весеннего леса. Бескрайнее, изрезанное кое-где речушками оно уходило в бесконечность. В глазах Хана зажегся восторг. Для него исчезли город, КБ, полуразобранные церкви с монастырем прошлого века и колючая проволока, опоясывающая город, вал, и часть окрестных лесов. Налет европейской цивилизации испарился. На вершине крепостного вала стоял готовый к прыжку волк из древнего рода Ашины.
Джордано не знал когда погиб древний город, располагавшийся на высоком мысу в месте слияния некогда полноводных рек: Саровки и Сатиса. Со стыдом подумал, что за девять лет работы в КБ и жизни в городе даже не удосужился поинтересоваться, кто построил этот вал, протянувшийся с севера на юг почти на полтора километра с концами, выходящими к обрывам береговых террас. Нищету и убожество окрестных мордовских деревень они, работники КБ привыкли не замечать. Джордано тихо спустился вниз и сел на поваленный ствол. Ждать пришлось долго.
Наконец Хан вернулся и опустился рядом.
— Спасибо.
— Не за что.
Некоторое время сидели молча.
— Ваша, что ли, работа?
С трудом возвращаясь к реальности, Хан кивнул.
— Хорошо погуляли...
— Помолчи. Все равно ничего не понимаешь!
— Куда уж мне! — Джордано усмехнулся.
— Их правитель был, между прочим, бессмертным.
— От этого, что ли, всех порешили?
— Сопротивлялись отчаянно. Сами город подожгли. Полон взяли совсем не большой. Тут хорошие железоделательные мастерские были, но мастера все погибли.
— Ты б в историки подался.
— Да ну тебя к черту! — беззлобно огрызнулся Хан.
Джордано понял, что сейчас в чувство Хана могло привести лишь кровопускание, но всерьез ругаться из-за прошлого, которое все равно не изменишь, было, по меньшей мере, глупо, да и можно ли вообще винить человека, за образ жизни его народа.
Джордано вздохнул и поднялся с дерева:
— Ладно, заканчивай с ностальгией, пора возвращаться.
— Погоди, нам же надо было поговорить!
— Надо было, — Джордано хмыкнул.
— Да не злись, ты! Лучше скажи, что делать будем.
— Пока режем друг друга, ничего делать не будем.
— То есть как — ничего?
— А какое надо иметь финансирование, чтобы построить хотя бы ускоритель? Да и не замечал, я при обычном облучении подобных эффектов.
— Обычном — это когда распад?
— Ну, да.
— Может мощность не та?
— Не та. Я когда первый раз облучился, только дозы четыре получил.
— И ничего?
— Там другие интересные эффекты. Да и не было в этот раз облучения. Бункер то был в безопасной зоне.
Хан тоже встал и замельтешил по поляне.
— Ты думаешь дело в высокотемпературной плазме?
— Ничего я не думаю, — Джордано поднял глаза на Хана, — Я уже утомился думать. Чтобы ответить на элементарные вопросы, нужно оборудование, деньги, специалисты и, между прочим, подопытные кролики.
Теперь уже Хан неотрывно смотрел в глаза Джордано:
— Я тебя правильно понял?
— Да, ты меня понял правильно! Это самый дешевый способ получения источника поля, излучаемого бессмертным в последний момент.
— Интересный расклад получается.
— Да ничего не получается! Безнаказанно снести голову можно от силы десятку. Потом все выплывет наружу, и организаторам устроят такое, что ты будешь мечтать о традиционном отсечении головы.
— Я, вообще-то, на твой проект еще не подписывался!
— Подпишешься, куда ты денешься!
— Ну, ты — скотина!
— Спасибо! — Джордано хмыкнул, — Но я ж не предлагаю мочить нашу, в сущности, не значительную популяцию ради сомнительной информации.
— Не предлагаешь! А зачем ты мне все это несешь?
— Чтоб ты думать начал.
Хан ошалело смотрел на Джордано:
— О чем?
— Об организации полноценных исследовательских групп. О поиске и контроле за предбессмертными. Об их воспитании и обучении. Не о том обучении, как шашкой махать, а о нормальном современном образовании.
— Это, конечно, замечательно, хотя и почти не реально. Но ты мне зубы не заговаривай. Вернемся к кроликам.
— Черт с тобой! Вернемся к кроликам. Что ты вообще знаешь о том, как и когда открывается канал излучения? Где точно расположен орган за это отвечающий?
— По-моему, это как-то связано со спинным мозгом.
— Вот именно, что — "по-моему". Мы хуже дикарей.
— Погоди, это мне понятно, план мероприятий ты мне распишешь за милую душу. Меня ведь другое интересует. Кто-то тут сожалел, что от городка под нами помину не осталось, и наглость имел упрекать...
— Я тебе не говорил, что собираюсь убивать ради экспериментов!
— А как тогда получить источник?
— Есть одна идея, но ее нужно проверить, и нужен смертный хирург.
— Почему смертный?
— Да потому, что мы друг на друга действуем как резонаторы, и последствия могут быть действительно смертельными.
— Ты считаешь, что на такое можно уговорить добровольно?
— Не знаю, если бы хирург был человеком, которому можно доверять...
— А что потом делать с этим доверенным смертным?
Джордано молчал.
— Фантазер!
— Ты считаешь, что ничего нельзя сделать.
— Я считаю, что, обеспечивая безопасность предложенного тобой проекта, вывозишься в дерьме по уши.
— Ты же всегда используешь смертных для своих целей.
— Но я не делюсь с ними лишней информацией!
— Да ну! А кто тебе донес о том, что произошло со мной на прошлогодних испытаниях?
— Это была просто случайная удача. Помнишь девочку, что жила у меня после войны, — Джордано кивнул, — Она работает в том госпитале, где ты оказался. Увидела тебя и удивилась.
— Ты хочешь сказать, что она там оказалась случайно.
— Ну не из ожидания же встретить тебя. Просто я помог ее мужу попасть на нужное мне место службы после училища.
— И информация, которой она владеет, — безобидна?
— Нет, конечно. Но ей я доверяю.
— И кто она по специальности?
Хан вначале хмыкнул, а потом его разобрал смех.
— Ты чего это? — не понял Джордано
— Ты меня поймал. Она — хирург! Только учти, даже ей я бы свою шею не подставил.
— А чужую?
— В смысле, что бы я делал после эксперимента?
Джордано кивнул.
* * *
* * *
* * *
Купчишка оказался неплохим бойцом, и Хану пришлось повозиться. Он даже пропустил пару ударов, прежде чем смог применить свой коронный выпад. Отдышавшись после получения силы, Хан обыскал противника. Забрал пояс полный серебряных ефимков и спрятанные в сапоге подметные грамоты. Похоже, купчишка был не прост. Хан пожалел, что так легко отпустил на покой его душу.
Когда оттаскивал тело к ближайшему болотцу, Хану почудился хруст ветки. Погоня была не долгой. Он настиг невзрачного парня в куцем кафтанчике. Тот прижимался спиной к дереву, в руке дрожал, наводимый на Хана пистолет, а в глазах был такой ужас, что Хану почудилось неладное. С ходу, выбив оружие и оглушив мальчишку, Хан огляделся. Место для поединка было выбрано глухое. Вряд ли здесь мог оказаться случайный путник. Хан решил, что прежде чем отправить к праотцам этого, нужно кое-что выяснить.
Хан обыскал бесчувственного пленника. За пазухой обнаружился кисет с десятком мелких серебряных монет и мешочек с пулями, за голенищем крепких сапог торчал нож с добротным лезвием, канавкой для стока крови и хорошо сбалансированной, хоть внешне и невзрачной ручкой. Нет, не случайный путник оказался на месте схватки.
Хан вздернул незадачливого сыщика за руки на крепком суку ближайшего дерева. На запястье пленника открылась странная смутно знакомая татуировка. Хан напрягся, вспоминая, где мог видеть такую. Да, лет тридцать назад в Астрахани ему довелось прикончить то ли персидского, то ли еврейского купца, промышлявшего грязной торговлей живым товаром. Он с месяц крутился в поле зрения Хана, обхаживая атамана крупной шайки, поставлявшей рабов на рынки Востока. К их делам у Хана были свои претензии. Так что Астраханский случай был почти как две капли воды похож на нынешний.
Парень начал приходить в себя, задрыгал ногами, скребя носками сапог по земле.
— Ты кто такой? Что тут делаешь? — Хан приставил кинжал к шее пленника.
Тот молчал и хлопал глазами.
— Я тебя спрашиваю, с...а! — Хан нажал, и на коже жертвы появилась тоненькая кровавая полосочка.
— Прости, господин, не виноватый я. Мимо проходил. Из Сычевки я, — парень лепетал слова оправдания, — Не видел я ничего. Ты уж порешил молодца, когда я подошел.
— И куда ж ты шел?
Пленник молчал, в его глазах показалось ожесточение. Хан понял, что добиться правды будет нелегко.
— Ладно! Подумай немного.
Некоторое время Хан потратил на поиски следов. Он нашел лошадь и место, откуда парень наблюдал за поединком. Забрав свою лошадь и лошадь, убитого бессмертного, Хан вернулся к привязанному пленнику. Тот, похоже, начал уставать, лицо и шея покраснели, на лбу блестели капельки пота, руки, туго стянутые ремнем, отекли.
— Ну, что придумал, куда шел из своей Сычевки? — беззлобно спросил Хан, снимая седельные сумки с лошади пленника и вытряхивая содержимое на землю.
Человек задергался, бессильно пытаясь выдернуть руки из ременных петель. Хан разгреб содержимое сумок и извлек кожаную тетрадку.
— Сволочь бессмертная! Антихристово порождение! — парень неистово заматерился.
— Ишь, как тебя! — Хан поднялся, пристально взглянул на пленника, — Что ж поглядим, что тут у тебя.
Хан склонился над убористо исписанной тетрадкой. Первое изумление от того, что человек следил за бессмертным, сменилось злостью на самого себя. "Дурак! Ниточка в руках была, а на силу позарился, шлепнул подлеца", — выругавшись сквозь зубы, Хан полез за пазуху, достал бумаги убитого. Некоторое время разбирал витиеватые каракули. Чертыхнулся, наткнувшись на зашифрованный кусок текста.
— Куда Овсей шел? — спросил у пленника.
Парень, казалось изумленно уставился на бессмертного:
— Да пошел, ты! ... — в ответ опять следовали проклятия.
Хан недобро усмехнулся:
— Побереги силы. Я уж подумал, ты умнее. Но сам напросился. — Хан принялся готовиться к пытке. Пленник замолчал, только напряглись вздернутые руки, да побагровела, налилась кровью шея.
Хан провозился до позднего вечера. Все было без толку. В ответ на вопросы об источнике информации о бессмертных и на вопросы об Овсее, раздавались лишь проклятия. К вечеру мальчишка стал сдавать, подолгу терял сознание. Хан понял, что еще немного, и он проиграет. После того, как парень впал в беспамятство от очередного поджаривания пяток, Хан обрезал веревку, удерживающую руки жертвы на импровизированной дыбе. Тело безвольно упало на землю. Хан пощупал пульс, разрезал путы на руках и ногах.
— Хиляк чертов!
Все было плохо. Подозрения о готовящемся новом бунте, возникшие в Воронеже и погнавшие Хана в Москву, похоже, действительно были правдой, и след вел в Новодевичий монастырь. Только, что реально, кроме доноса на пьяные откровения, подслушанные на обеде у ..., и найденных у убитого бессмертного бумажек, он может представить князю-кесарю? От сказанного по пьяни боярский сынок отбрешется, а подвернувшуюся удачу — бессмертного связного он убил. Теперь никаких улик не было. Кому конкретно на Дон вез бумаги Овсей, кто передал ему шифрованный текст?
Записи из кожаной тетрадки ничего не давали, мало того, что ее и показывать никому было нельзя, так и собирал этот странный сыщик специфическую информацию — ни одного имени, кроме имени бессмертного, ни одного названия трактира.
Как заставить мальчишку говорить, что заставляет его молчать?
Хан достал из своей седельной сумки шкалик с вином. Склонился над пленником. Тот слабо застонал и попытался подняться. Хан ему помог и протянул бутылку. Парень вначале отворотил морду, потом начал пить, его видно сильно мучила жажда.
— Ну, хоть имя свое перед смертью скажешь?
— На что оно тебе? — парень оторвался от бутылки.
— Как без помину, или креста на тебе нет.
— Некому поминать.
— А дружки, что послали за Овсеем следить, значит пригрели. Что ж посулили они тебе, что жизнью жертвуешь, или припугнули?
Мальчишка молчал.
— Ладно, как знаешь.
Хан поднялся, стал собирать разбросанное барахло. Парень повалился на землю. В неровных отблесках костра Хан видел, что он плачет. Навьючив лошадей, бессмертный зажег факел и забросал костер землей. Было совсем темно.
Уже приготовившись садиться в седло, он услышал слабое:
— Погоди!
Хан вернулся к пленнику. Опустился перед ним на корточки.
— Ты обещал убить, а бросаешь.
— Ты и так не жилец, да и волки вон кругами ходят.
Парень всхлипнул в голос.
— Сашкой меня зовут, беглый холоп боярина Шеина. Уж пять лет меж двор шатаюсь. Убей пожалуйста, не оставляй в лесу!
— Мало мне этого. Кто за бессмертным надоумил следить?
Парень опять всхлипнул.
— Не могу я сказать!
Хан поднялся, вытащил воткнутый в землю факел, повторил:
— Как знаешь! — и направился к лошадям.
— Погоди!
Хан обернулся. Мальчишка пытался ползти за ним:
— Погоди! Старец Акинфий. У него я послушание проходил. Он меня грамоте научил. — Сашка упал лицом на землю.
— Вот и молодец!
Хан вернул факел на место, подошел, поднял парня и начал ощупывать вывихнутые суставы. Сашка недоуменно смотрел на бессмертного.
— Потерпи немного! — резко дернув, Хан вернул на место вначале один, а потом и второй сустав.
— На лошади удержишься?
В широко открытых глазах Сашки читался ужас, как в первые мгновенья встречи:
— Ты обещал убить! Не должен я жить!
Хан усмехнулся.
— Ничего я тебе не обещал. Зачем мне тебя убивать. Вот Ваньке Шеину верну, он решит, что с тобой делать, — Хан смеялся.
Всю короткую летнюю ночь Хан гнал лошадей, придерживая Сашку, норовившего то соскользнуть с лошади — обожженные ступни нельзя было вдеть в стремена, то вовсе потерять сознание. В предрассветных сумерках он подъехал к хутору. Остановив коней на опушке, бессмертный стащил с седла совсем сомлевшего пленника, мгновение размышлял — стоит ли тратить время на привязывание к дереву, и решил, что связанных рук вполне довольно. Устроив раненого между корней, Хан с подветренной стороны направился к дому. Легко, несмотря на немалый вес, перемахнул через крепкий тын и неслышно прокрался к закрытому ставней заднему окну. Остановился, прислушиваясь, и, лишь ощутив слабое присутствие Зова, осторожно постучал в ставень. В доме послышалось шевеление, сквозь щель показался лучик, зажженного света.
— Кого черт принес?
— Тимофей! Привяжи собак, у меня дело к тебе.
Ставень приоткрылся, и высунулась голова здорового, еще не старого мужика с всклоченной со сна бородой.
— Федор?! Что за нелегкая тебя по ночам носит? Говорили, что ты в Воронеже.
— Тише ты. Весь дом перебудишь! В Воронеже я.
Тимофей хмыкнул.
— Ладно, уж. Стой здесь. Сейчас открою.
Голова исчезла. Давление Зова усилилось, и ставень вновь приоткрылся. Хан подтянулся, вспрыгнул на подоконник. Женщина, открывшая окно, оказалась в его объятиях.
— Здравствуй, Лада, лапушка!
Она уперлась кулаками ему в грудь, пытаясь столкнуть с подоконника, но глаза смеялись от удовольствия видеть Хана.
— Охальник! За этим, что ли приехал? — спросила она, ответив на поцелуй, и сталкивая таки бесстыжего вниз. — Тимофей сейчас придет.
— А то ты его боишься!
— А то нет! Вроде ты его кулачищи не видел?
— За них и полюбила! — глаза Хана смеялись. — Бросай болтать, иди, ставь воду да зелья свои готовь. Раненого я привез.
— Куда ты опять вляпался?
Хан прислушался к тому, как Тимофей на переднем дворе отдавал кому-то распоряжения и загонял собак.
— Потом расскажу! — Хан махнул женщине рукой и пошел навстречу хозяину.
Через четверть часа он занес в сени бесчувственного Сашку. Разбуженная Ладой хозяйская дочь Аннушка, при виде окровавленного тела вскрикнула и закрыла рот ладошкой. Лада, лишь на мгновение, задержав взгляд на связанных руках человека, подняла глаза на Тимофея:
— Куда нести?
— Открывай погреб.
— Замерзнет он там!
— Ничего. Потом разберемся.
Пока бабы суетились, открывая погреб, готовя постель и тряпки для перевязки. Тимофей передал лошадей на конюшню доверенному конюху и привел в порядок двор. Хан спустил Сашку вниз, уложил на расстеленные попоны, срезал с рук веревку.
— За что ты его так? — спросила Лада, отослав Анну за оставленными наверху снадобьями.
Хан показал женщине запястье пленника:
— Видела такое?
Лада отрицательно мотнула головой. Хан достал и протянул ей тетрадку.
— На, прочитаешь на досуге.
Он помолчал, глядя, как она смывает кровавые разводы с тела.
— Нужно, чтобы он заговорил.
Лада зло посмотрела на Хана
— Ты ж ему всю шкуру пожег, скотина! Теперь ждать надо, как Бог даст!
Хан вновь попытался притянуть женщину к себе.
— Бог богом, а ты на что?
Женщина оттолкнула Хана:
— Да уймись ты, девчонка сейчас вернется!
Бессмертный обиженно поднялся:
— Тебе помочь?
— Иди с глаз, ты уж поработал!
Хан направился к выходу.
— Погоди! Тебе сведения сейчас нужны, или парень должен выжить?
— Я сейчас уеду. Вернусь дня через три. Или ты думаешь, он безнадежен?
Женщина всмотрелась в пленника.
— Три дня точно протянет.
— Ну и ладно, а там, сама ж говоришь, как Бог даст. — Хан усмехнулся.
Тимофей ждал Федора, сидя в сенях на лавке.
— Что сказала?
— Что я перестарался.
— Кто он?
— Беглый холоп боярина Шеина. Со старообрядцами спутался.
— Чем тебе то не угодил?
Хан пожал плечами:
— Как всегда! Знает лишнее.
Тимофей поднялся:
— Тебе поесть собрать что-нибудь. Я девку кликну.
— Не нужно, чтоб меня сегодня лишние видели. Поеду я.
Хан направился к выходу.
— Ты коня совсем запарил. Дед Макей тебе свежего седлает.
— Спасибо.
— Да не спеши ты! Я одну вещь показать хотел.
Хан посмотрел в окно. Вот-вот должно было подняться солнце. Сейчас начнут подниматься работники, бабы станут выгонять скотину на пастбище. Хан вздохнул, но пошел следом за Тимофеем в горницу.
Там хозяин поспешно зажег свечи на двух тяжелых канделябрах, открыл ларец, аккуратно, с бережением достал завернутую в тряпицу саблю, развернул. Глазам Хана открылся затейливый орнамент на рукоятке и ножнах с вплетенной россыпью уральских самоцветов. Глядя на оружие, Хан подумал, что, несмотря на красоту камней мерцавших в мягком свете свечей, сабля выглядит несколько тяжеловесно, ей не хватало обычного изящества изделий Лады, значит, делал ее кто-то из местных. Было непонятно, зачем Тимофей отнял у него время на это оружие. Тимофей вынул саблю и подал Хану:
— Смотри!
Хан взял клинок в руки и не поверил своим глазам. Такого он не видел уже давно, больше трехсот лет точно. С тех пор как по глупой неосторожности Лады они едва унесли ноги, наверное, из одной из самых неприятных в его жизни переделок. Тогда он и сломал последний в своей жизни дамасский клинок. Глядя, как он сожалел о потере, она убежденно и зло сказала, что все равно найдет секрет булата и первый клинок подарит Хану. Эта сабля вообще-то не была совершенством, но... Но тонкие линии дамасского узора покрывали поверхность клинка.
Похоже, нашла. Только это оружие не предназначалось ему. Горечь обиды всколыхнулась в Хане. Они давно не были вместе. Да, встречаясь, помогали друг другу, иногда, когда у нее не было смертного партнера, Лада могла пустить его в свою постель, но не более. Однажды возникшая трещина с годами только росла. И эта сабля была тому подтверждением. Он готов был разнести в щепы этот дом, вспороть брюхо, что-то продолжающему говорить ничего не подозревающему Тимофею, а потом...
Хан резко обернулся навстречу входящей в горницу Ладе. Она вошла в круг света, и их с Ханом глаза встретились.
— Погоди, — женщина бесстрашно положила ладонь на его руку, держащую оружие, и перевела взгляд на Тимофея:
— Что не утерпел? Похвастался?
— Ты ж сама говорила про заводик... — ничего не понявший Тимофей осекся под взглядом жениных глаз, а Хану сделалось смешно: "Домостроем тут и не пахнет!", и накатившая злость начала отступать.
— Он же тебе сказал, что ему ехать нужно. Сейчас рассветет, а ты — "заводик". Какой заводик, государь — в отъезде!
— Да, я же... — но Ладу уже не интересовали слова Тимофея.
Она отпустила руку Хана и просто глядела на него:
— Ты забыл, куда тебе нужно ехать? И, что тебе нужно узнать?
— Ничего я не забыл, — буркнул Хан, отводя глаза.
— Ни я, ни эта игрушка никуда не денутся. Вернешься, тогда все и выясним. Ладно?! — она попыталась вновь поймать его взгляд.
Он, все еще глядя в пол, протянул ей клинок.
— На! Красиво получилось...
— Это не то, что ты хотел! — она отдала саблю мужу, молча переваривающему случившееся.
Хан уехал.
Он не смог вернуться, как обещал, через три дня. Стрельцы подошли к Москве, и Хан был вынужден остаться, пока усмиряли бунт и начали следствие. Он, правда, не терял времени даром. Кое-что удалось узнать о старце.
Как оказалось, Акинфий жил у одного из замешанных в бунте стрельцов. Собирал людей, читал Аввакумовы тетради, говорил о пришествии антихриста. Эту информацию Хан раздобыл, спаивая в трактире дьякона из Разбойного Приказа. За пару недель до подхода стрельцов к Москве Акинфий неожиданно ушел на север вместе с купеческим караваном. Случилось это даже раньше, чем вслед за казачьим связным вышел из Москвы Сашка. Пару дней Хан кругами ходил вокруг дома стрельца, соображая как проникнуть внутрь. Хозяйство у стрельца оказалось не малое — скобяную лавку держал у границы Земляного города. В отсутствие мужа управлялась со всем его молодая ладно скроенная жена. Теперь, правда, когда раскрылось участие хозяина в бунте, все обещало пойти прахом. Хан решил, что самым подходящим будет пожалеть потенциальную вдовицу и забраться к ней в постель. Но стрельчиха оказалась крепким орешком, потуги Хана были безуспешны: женщина не доверяла дворянчику с нерусской внешностью, выряженному в Преображенский кафтан. Хан приставил людей следить за домом, но все было тихо.
Наконец, аж в середине июля он, выбрался к Тимофею.
Хозяин встретил Хана настороженно, проводил в горницу, когда появилась Лада, под пустячным предлогом ушел.
Вместо приветствия Лада спросила:
— Ну, как? Перебесился?
— Да брось ты! Я не смог раньше приехать. Ты ж знаешь, какие дела в Москве?
— Знаю... — она помолчала, — Твой пленник выкарабкался. Забирай.
— Лада! Прости!
— Простить? А ты научишься думать хоть иногда? Как ты считаешь, что думает Тимофей о твоем прошлом приезде?
Хан молчал.
— Он и так считает тебя моим любовником. Люди почти в глаза меня ведьмой называют. Если бы ни Тимофей... — она перевела дыхание, прижала руки к груди, — А ты!.. Ты бы видел свою рожу!
Хан опустил глаза:
— Прости! — он хотел бы броситься к ней, сжать в объятиях, но она была свободна в своих решениях. Здесь, в этом доме Лада вела свою игру, а он мало того, что втянул ее в свои проблемы, но еще по дурости добавил новых.
Какой бы силой не обладала ведьма, она не могла держать под контролем всех. Дом и мастерская Тимофея при кузне росли, появились работники. Росли и дети. Аннушка, что помогала Ладе с раненым, из ребенка превратилась в совсем взрослую девушку. Младшей дочери Тимофея, которую Лада спасла из чрева умершей в родах Тимофеевой жены, было уже лет двенадцать. И как не опускай на лоб повойник, не кутайся в платок, от людских глаз не спрячешь юной округлости щек и девичьей грации стана. Это, не считая того, что ходил слух, будто хозяин допускает жену в кузню во время работы. Еще говорили, что видели ее в мужской одежде у наковальни с молотом, и пламя в горне горело невиданным бесовским светом, а потом вспыхнуло и разом все погасло...
Все чаще шептали люди это страшное слово — ведьма. Да и с чего ничем не приметный кузнец, обремененный целым выводком детишек, вдруг так поднялся. С самой Москвы дворяне и бояре с заказами приезжают, дом поставил с голландскими стеклами, землю у мужиков берет в аренду, а от барщины совсем откупился.
Лада смотрела на потупившегося и поникшего Хана.
— Ладно, уж. Забирай Сашку и проваливай!
Хан поднял глаза, переступил с ноги не ногу:
— Что хотел Тимофей... с той саблей?
Лада молчала, смотрела в окно.
— Лада! — Хан сделал шаг вперед.
— Стой, где стоишь! — их глаза встретились.
Теперь она отвела взгляд. Повернулась спиной к Хану и нервно прошлась по комнате.
— Демид с мужиками с Урала вернулись. Руду железную они нашли и камни...
Хан понял.
— Посольство вернется, я поговорю с Меньшиковым.
Она кивнула:
— Спасибо.
Хан помялся еще немного:
— Ты записи Сашкины читала?
Она кивнула вновь.
— Что скажешь?
— За что я тебя терплю, так это за твою простоту!
— Ты, что-то выяснила?
— Да выяснила я, выяснила, — ее глаза засветились обычным озорством, — Проучить тебя надо было бы, чтоб сам покувыркался, да дело, похоже, важное. Садись, — она указала на лавку.
Подождала пока он сядет у окна. Сама опустилась на стул у покрытого парчовой скатертью стола на резных ножках.
— Парень почти ничего и не знает. Страх только имеет. Ты б из него ничего и не выбил, да зверей диких он боится. Видел в детстве как умирал человек загрызенный волком. Это оказалось сильнее, чем их установка.
Хан кивнул:
— Об этом я сам догадался. Он испугался, когда понял, что я его просто брошу в лесу.
— Из его воспоминаний получается так, что есть тайное братство, его назначение следить за бессмертными. "Стражем" называется. Входят туда миряне, божьи люди, священники и иноки. Проходят они посвящение, клянутся на Евангелии тайну хранить даже в гиене огненной. Кто-то из высших братьев проводит в укромном месте обряд. Начинают ночью. После полуночи приводят постившегося неделю послушника. Раздевают, испытывают огнем. Потом идет действо, как бы восхождения на Голгофу. Все в черном. Послушника укладывают в позе распятого на земле в круге, отмеченном по сторонам света горящими светильниками. Ставят клеймо на запястье и заносят меч. Меч как у тевтонцев — тяжелый, двуручный. В этот момент луч света падает на клинок. Посвящаемого поднимают, поят каким-то зельем Черные плащи спадают, и все оказываются в белом. Но лиц Сашка не помнит, лица были закрыты у всех кроме его наставника.
Лада замолчала.
— И это все?
— А чего ты хотел?
— Зачем они это делают?
— Я ж тебе сказала, следят, — она задумалась, — Что-то он говорил про воина Света и демонов. Овсея он врагом не считал. И Овсей знал его, не как сыщика, конечно, они встречались на молитвах, когда старцы приходили.
— Чего ж меня антихристом обозвал?
— Ты, наверное, из демонов. Царю Петру служишь, в голландское платье одет.
— И что, совсем никаких имен, мест, где встречались?
Она отрицательно покачала головой. Потом поднялась, из-за иконы достала Сашкину тетрадку и сложенный листок.
— На! Здесь все адреса, где он с Акинфием бывал в Москве и на их пути от скита на Бел озере.
— Он мне сказал, что Акинфий его наставник.
— Да. Только после посвящения молодой брат получает собственное назначение.
— Значит в скиту у Акинфия его назначение! Он уже, наверное, вернулся туда. Слушай, а кому Сашка должен отдавать сведения?
— Он сказал, что братья его сами найдут. Они же меченные, — она усмехнулась.
— А, что интересно с ним будет, если братья узнают про предательство?
— А сам не догадываешься?
— Да нет, как они это проделают, интересно.
— Украдут. Яда подсыплют. Да мало ли, что! Ты его за собой в сортир водить не будешь. А сам подставишься.
Хан вскочил с лавки. Пробежал из одного угла горницы в другой и остановился перед Ладой, опершись о стол.
— Слушай, получается, у меня нет резону его отсюда забирать, разве, что убить!
Лада молча смотрела на Хана.
— Ты его не можешь у себя оставить? Может, он понадобится еще зачем.
* * *
* * *
* * *
Хан думал.
Информация — самое дорогое в складывающейся ситуации. И получить ее в одиночку, не используя обычных людей, они не смогут. Это было ясно Хану, как божий день. А ведь, сколько сил он потратил за последние столетия, чтобы отслеживать и по возможности пресекать деятельность "Стражей". Теперь же, чтобы понять, что собой представляют люди подобные ему самому, нужно разделить информацию со смертными. Можно конечно от всего отмахнуться, все бросить. Велика Россия! Сруби избушку где-нибудь в тайге на берегу речушки из бассейна Лены или Енисея и сто лет можно сидеть спокойно, никто и не вспомнит, а люди, может быть, за это время перебесятся, перестанут размахивать ядерной кувалдой. Хан мысленно усмехнулся: успокоиться — это не в правилах людей, и век XX тому наглядное подтверждение. Так что голову в песок не спрячешь, какое-то решение все равно принимать придется.
Только путь, предлагаемый Джордано, его совсем не прельщал. Его, в сущности, совсем не волновало, сколько вообще бессмертных и смертных может понадобиться для осуществления эксперимента: раз есть цель, которая требует крови — эта кровь будет пролита. Слово было сказано, идея высказана, даже если сейчас уничтожить голову, породившую эту идею — ничего не исправишь: кто-то и где-то повторит эту мысль и пройдет путь до конца. А ты останешься в хвосте.
Хуже было другое: для исполнения предложенной Джордано идеи Хан должен был использовать не каких-то абстрактных людей, а тех, с кем вместе строил свою Сеть. Это были те, которым он доверял свою жизнь, и которые, как он надеялся, доверяли ему. И еще это были их жены и мужья, приемные дети и дети этих детей — все те, кто знал в той или иной мере о существовании бессмертных.
Без малого триста лет прошло, как в старообрядческом скиту Хан нашел первый список с двенадцатью именами бессмертных. В живых из того списка к середине XX века остался только один. Его христианское имя было — Глеб, имя же данное мальчишке при инициации скифскими воинами не называлось никому. "Стражам" Глеба сдала любовница, сдала по глупости, на исповеди. К тому моменту, когда Хан нашел Глеба, тот уже разобрался с ребятами, организовавшими слежку, и с предавшей его женщиной. Был он бесстрашен, нагл, умен и на редкость удачлив. Он был одним из двух напарников Хана по окучиванию ведомств-наследников Московского Приказа Тайных дел, и сейчас была его очередь обретаться в КГБ и контролировать Сеть.
Потом были другие списки, и другие люди... Их отношения складывались по-разному. Кто-то, получив информацию, просто исчезал, точнее, считал, что исчез, кто-то присоединялся к Сети, кого-то о слежке просто не информировали и оставляли в качестве приманки в поле зрения "Стражей", а кто-то и умирал.
К началу XX-го века Сеть практически полностью контролировала руководящие органы "Стражей", не давала им разрастаться, ликвидируя руками либо государственных структур, либо каких-нибудь революционных террористических групп наиболее одиозных представителей. Когда началась революция, и руководители Сети поняли, что процессы приобретают неуправляемый характер, руководство "Стражей" в обеих столицах было уничтожено. На развод оставили одного, даже помогли смотаться за границу, приставив для верности приемную дочку одного из членов сети. Риск, что девчонка предаст, конечно, был, но контролировать всех в условиях гражданской войны не представлялось возможным, а измена женщины, знавшей, в сущности, только то, что ее приемная мать была бессмертной, не играла большой роли. Под шумок рядовые члены Сети уже по личной инициативе ликвидировали и многих из руководителей губернских отделений "Стражей", жизни же рядовых членов братства не стоили и ломаного гроша. Хан был против такого разгула, справедливо полагая, что выявленный соглядатай безопаснее угрозы, исходящей неизвестно откуда. Но Сеть и сама разваливалась на глазах. Народ с упоением разбирался: кто за красных, а кто за белых, вспоминали прежние обиды: кто барские батоги, а кто пожженные усадьбы, и головы отлетали со свистом. После гражданской войны почти десять лет собирали ошметки Сети, уже осторожно без хватания за клинок выясняли политические пристрастия, выслушивали обиды и претензии. Учитывая прошлые заслуги, предлагали тем, кто так и не смирился с крахом самодержавия, просто уехать. Не все соглашались. А тут еще разборки в партии: правые и левые уклоны; шпиономания; конфликты на границах: Халхин-Гол и Финляндия; а еще Испания... Так что, тридцатые для членов Сети оказались не самым тихим и безопасным временем.
Труднее всего, оказалось, восстановить информацию о "Стражах". В центре страны их организация оказалась подчищенной почти под ноль, а закрытие границ большевиками не позволяло быстро восстановить организацию извне. Правда, потихоньку прирастали "Стражи" за счет просачивающихся из-за границ Средней Азии, Сибири и Приморья разведчиков. Но занимались эти пришлые в основном попытками восстановить контакты с уцелевшими членами организации. Дело шло туго и только немного оживилось, когда СССР присоединил Прибалтику и Западную Украину.
А потом была война...
Их руководящая тройка оказалась живучей. Дошли до Берлина, но там так и не встретились. Послевоенная депрессия Хана отчасти объяснялась тем, что он окончательно удостоверился в гибели двоих из непосредственно подчиненной ему пятерки бессмертных, что сведения о Глебе и Мале, их третьем компаньоне, были противоречивы. Так что, пришлось поволноваться. Хан врал Джордано, когда говорил, что поддерживал прошлую реализацию из-за их нового проекта. Главной причиной была необходимость реанимации Сети. Правда, все обошлось благополучно. Оказалось, что Глеб удачно натурализовался в Приморье, и в начале 48-го его перевели в Москву. Пару месяцев они с Ханом даже проработали в соседних отделах...
Нет, Хан был не волен в своих решениях. Он ничего не мог решать один.
Мир изменился. Полчаса назад он стоял на пусть и осевшей от времени вершине защитного вала, стоял и смотрел на бескрайний простор раскинувшихся у его ног лесов, речушек, полей. Ему казалось, что он свободен как птица, как те степные кони, что несли его прежде по бескрайним просторам Евразии. Но степной волк должно быть давно умер.
Кто же это сказал, что свобода — осознанная необходимость. Семь веков назад он перегрыз бы ему глотку, а теперь... Хан поднял глаза и ответил на выжидательный взгляд Джордано:
— Ладно, я подумаю. Только спешить не надо.
— А кто спешит?
— Ты вечно дергаешь цветок, чтобы он быстрее рос.
— Я?.. — Джордано искренне изумился.
— Да, ты! Учти наша, как это ты выразился — популяция? Так вот ни популяцией, ни тем более обществом мы не были никогда. Так волки одиночки. И изменить что-то не возможно. — Почти невозможно, — добавил он про себя.
Часть 4
— Я всегда тебе говорил, что твой итальяшка просто ненормальный!
— О тебе он говорит то же самое.
— Я не понимаю, отчего ты ему доверяешь. Его здравый смысл выгорел вместе с мозгами. — Глеб был на пределе закипания.
Хан усмехнулся.
— А я точно знаю, в чем причина твоей реакции.
— Ну и?
— Этот щенок, каковым ты его считаешь, тебя сделал под орех, а потом подарил тебе голову, просто так, без условий.
Глеб вскочил.
— Это он тебе наболтал?
— О таком не болтают. Это он проделал со мной.
На лице Глеба отразилось изумление, и он вернулся за стол. Хан налил ему и себе по пол стакана. Они молча выпили.
— Когда это было?
— Для его жизни достаточно давно. Под Нотебургом. — Хан замолчал, отвлекшись на выуживание огурца из банки.
— И ты воспринял это как должное?
Хан с хрустом разгрыз огурец. Разлил остатки водки. Поднял стакан и с минуту разглядывал прозрачное содержимое на просвет. Так и не выпив, поставил стакан на место и взглянул на Глеба.
— А в кампанию 12-го года он, между прочим, спас мне жизнь.
— Не понимаю! Головы на его счету можно пересчитать по пальцам. Как он поддерживает форму? Откуда у бывшего монаха такое виртуозное владение оружием?
— Ну, это уж точно не твои проблемы.
Хан опять помолчал, задумавшись.
— Костер — не самое страшное, что было в его жизни.
— С чего ты взял? Он тебе, что-то рассказывал?
— В том то и дело, что никогда. Об инквизиции и католицизме, о богословии вообще он способен рассуждать вполне спокойно, хотя и ненавидит их смертно. А вот последующих лет тридцати-сорока в его жизни как будто бы не было.
* * *
* * *
* * *
Хан вспомнил теплый весенний вечер в роялистском салоне Сен-Жермена. Дворянское семейство, вернувшееся из эмиграции, принимало русских офицеров. Хозяйка дома благосклонно слушала рассуждения русского полковника о святой миссии союзных монархий в деле возрождения монархии французской, молодежь, разбредясь по углам, обхаживала барышень, старшие офицеры, не принимавшие участия в общем кружке пристойно играли в карты с дамами. Хан развлекал изящную как статуэтка хозяйскую дочку и ее братьев рассказом об особенностях охоты на русских медведей. Когда в гостиную вошел молодой католический прелат, Хан даже не обратил на него особого внимания. Что было причиной этого: расширенные от восхищения глаза красотки, винные пары, фон присутствия Джордано, или безответственное чувство полной безопасности?
К реальности его вернул звон разбитого стекла. Шпага бледного как мел Джордано со всей силы опустилась на фарфоровую чашку в руках священника.
Все вскочили, в ужасе глядя на, казалось, сошедшего с ума русского. Хан кинулся к Джордано, пытаясь отобрать шпагу.
— Ты с ума сошел, устраиваешь скандал, — шипел Хан по-русски.
Священник проявил завидную выдержку, вытирая, заливший физиономию и рясу чай:
— Господа, господа! Успокойтесь. Господин офицер, должно быть, выпил лишнего.
— Извинись, не лезь на рожон. — Хан чувствовал, как Джордано бьет крупная дрожь.
Он оттолкнул Хана, развернулся и выбежал вон из дома. Хан поклонился собравшимся:
— Извините, господа! Он видно действительно перебрал, — и Хан бросился догонять Джордано. Пришедший в себя полковник, кричал ему вдогонку, чтоб он отвез сумасшедшего майора в полк, где с ним завтра разберутся.
У порога к Хану кинулся сопровождавший его денщик — Прошка:
— Барин, что это с нашим то, — он кивнул в сторону удалявшегося галопом Джордано.
— Давай коня скорее, поехали!
Уже поднявшись в седло, Хан на мгновение остановился: в памяти четко всплыл полный ненависти взгляд прелата, брошенный вслед Джордано.
— Прошка! — Хан обернулся к тоже уже сидящему в седле денщику, — Останься, последи-ка тут за священником.
— Слушаюсь!
— Ты видел, как он заходил в дом?
Прошка кивнул:
— Вон его карета, кажись. Не простая видно штучка, управляющий у самой дверцы с поклоном встречал.
— Вот и последи куда поедет. Только осторожно, чтоб он тебя не видел. Человек он опасный. Узнай кто таков, да смотри, он черным ходом улизнуть может.
— Сделаю, барин!
Хан догнал Джордано у поворота на парижскую дорогу. Тот сидел у обочины, сжимая в руках шпагу, и вскочил, едва почувствовав зов. Узнав вороного Хана, вновь опустился на траву.
Хан спешился рядом.
— Что тебе нужно? Уходи! — внешне Джордано уже был спокоен, только в свете луны было видно, как лихорадочно блестят его глаза.
— Поехали домой!
— Я его убью. Уходи!
— В Сибирь захотел, или в бега подашься?
— Уходи, или я начну с тебя!
— Джордано! Он не поедет тут, он же не дурак! Он тебя узнал.
Джордано опустил голову на руки. По позвоночнику пробежала судорога.
— Поехали! Я отправил Прошку последить.
— Ты сошел с ума. — Джордано поднял голову и бесцветным голосом произнес, — Он его убьет.
— Если заметит. У парня голова на месте.
— Надо вернуться, забрать Прошку! — Джордано поднялся, свистнул пасшемуся в низине коню. Хан понял, что спорить бесполезно.
Когда они вернулись к дому, ни кареты, ни Прохора уже не было. Джордано сник.
— Ушел, сволочь!
— Поехали домой.
Вернувшись в Париж, Джордано сразу отпустил своего денщика, дожидавшегося возвращения офицеров. Джордано так и не прилег, нервно ходил по комнате, курил и молчал. Хан никогда прежде и никогда потом не видел в его глазах такой холодной решимости. Когда далеко за полночь вернулся Прохор, он кинулся навстречу денщику, захлопнув дверь в коридор перед носом Хана. Вернувшись через полчаса, налил стакан рому, выпил и отправился спать. Хан, вышедший в коридор, обнаружил Прохора сладко посапывающим на топчане. Все поняв, он вернулся и встряхнул за плечи почти уснувшего Джордано:
— Ты зачем, гад, это сделал?
— Отстань! Так безопаснее для Прошки.
— Кто этот человек?
— Отстань! Мне нужно выспаться. Завтра много дел.
Проснувшись утром, Хан обнаружил Джордано уже одетым, безукоризненно выбритым с лихо закрученными усами. От вчерашнего шока, похоже, не осталось и следа
— Хан! Я немного перестарался. Твой Прохор еще спит, так что располагай моим Лаврентием.
— Когда он проснется?
— Думаю к обеду. Ты его не дергай, он будет немного вялым.
— Благодарю, покорно! — Хан сел на постели. — Ты куда в такую рань?
— Вначале к деду, — дедом они называли командира полка, — потом к нашей вчерашней хозяйке, надо ж извиниться!
— И это все?
— Это только начало, — Джордано хищно усмехнулся. — Не вздумай за мной следить!
— Учти, среди подозреваемых в убийстве ты будешь первым!
— Вначале нужно убить, — Джордано тряхнул головой и ушел, прихватив запасную шпагу.
Все утро Хан чувствовал себя не в своей тарелке. Когда в обед проснулся Прохор, он попытался снять, поставленный Джордано блок. Ничего не вышло. И Хан отправился на обед к деду выяснять, что тот знает о давешнем священнике. В общем, к пяти часам Хан знал монастырь, где обретался молодой католический проповедник, сводивший с ума парижских роялисток. В шесть, переодевшись в цивильное платье небогатого горожанина, он был у ворот монастыря. Здесь было тихо.
Хан подкараулил служку, отправившегося в город по каким-то делам и, прикинувшись простаком, стал выспрашивать о знаменитом проповеднике. Тот с охотой поведал о возрождении церкви, но с сожалением заметил, что проповедей больше пока не будет, так как вчера поздно вечером проповедник отправился на юг Франции возрождать слово божье.
Это было полное поражение. Хан чуть не взвыл от досады. Он вернулся домой, по дороге отказавшись от ложи в опере и посиделок в очередном салоне.
Джордано вернулся только к утру, когда надежды Хана почти рассыпались. Бросил Хану, взятую запасную шпагу, и, не раздеваясь, упал на свою кровать. Через минуту он беспробудно спал.
* * *
* * *
* * *
— Ладно, черт с ним, с твоим Джордано. Будем считать, что я забыл свои претензии. Объясни, зачем нам нужно во все это ввязываться, и так проблем выше крыши.
— А какие у нас реальные проблемы? Чем таким важным мы сейчас занимаемся?
— То есть как, чем?
— Глеб! По-моему кругом наметилась рутина. На фестивале "Молодежи и студентов" мы сработали удачно и теперь у нас есть глава Ордена. Мал вышел на международные каналы "Стражей". Мы получаем добротную, достоверную информацию. С тех пор, как ориентируемся на двойных агентов, часть людей освободилась. Все стабилизировалось. Народу скоро станет скучно, молодняк, да и кое-кто постарше примутся за старое.
— Должен же быть естественный отбор! — Глеб хохотнул.
— Лучше, когда естественный отбор происходит не из-за пустой бравады участников.
— Ну, ты сгущаешь краски! Еще не забыли Отечественную, так что фронтовики не будут кидаться друг на друга.
— Глеб, а чем они занимаются после войны? Сколько приткнулось в тривиальные бандитские шайки, сколько просто пьют? Людям нечем заняться. Работа в народном хозяйстве прельщает не многих.
— Да после двадцатого съезда чувство опасности совсем поослабло. Я тут по официальной линии валютчиками занимался, так там двое наших оказалось.
— Кто?
— Не волнуйся, в организацию они не входили.
— С каких пор для разборок ты используешь служебные каналы?
— Ты еще будешь указывать, что мне делать?
Мгновение они бешено смотрели друг на друга. Потом Глеб отвел глаза и примирительно сказал:
— Успокойся, эту парочку ты бы тоже шлепнул.
— Так кто же это были?
— В анналах одесской жандармерии старший значился как Сэм-Красавчик.
— По-моему страсть к золотишку в наших кругах никогда не считалась большим пороком. Сэм занимался обычным мошенничеством и кражами, крови на нем не было.
— В Ленинграде зимой 41 он занимался спекуляциями и грабежом, — огрызнулся Глеб.
Хан продолжал мрачно молчать.
— У нас был честный поединок. Не захотел бы драться, мог просто не придти на встречу, уехать.
— А второй?
— Малолетка, мальчишка Сэмов. Его я вообще не собирался трогать. Он видно выследил нас, ну и полез сразу после выброса силы. Я почти на автопилоте был.
Хан вздохнул, прикрыл глаза и ему явственно представилась залитая солнцем набережная, белый фартовый костюмчик Сэма, тросточка, скрывающая клинок, с набалдашником из моржовой кости и сияющая улыбка пройдохи и мошенника.
Залпом, допив налитую в стакан водку, Хан поднялся:
— Ладно, пошел я. Если, что надумаешь, позвони...
— Погоди, ты же пьян!
Хан усмехнулся:
— Не волнуйся, я тоже на автопилоте умею драться.
Он попытался отодвинуть заступившего дорогу Глеба.
— Не дури! Ни к чему сейчас шататься в пьяном виде ночью по Москве, — Глеб мертво стоял в дверном проеме.
Хан отступил, взглянул на напарника. Удивился тому, что Глеб казался действительно встревоженным.
— Что еще случилось?
— За последние два месяца — восемь убийств. На прошлой неделе пропал Цыган.
Хан вернулся к столу. Сел.
— Как это произошло?
— Как обычно это бывает, глупо, — Глеб чуть расслабился, но продолжал стоять у двери.
— Да успокойся, ты! Я никуда не сбегу.
Глеб оценивающе взглянул на Хана и тоже вернулся за стол.
— Ну!
Глеб минут десять докладывал сложившуюся обстановку. Не рассказывал, а именно докладывал, как он это умел делать. Голые факты без эмоций и какого-либо анализа. Когда он закончил, Хан несколько мгновений тупо созерцал пустую тарелку.
— У тебя карта Москвы есть? Я плохо представляю новые микрорайоны.
— Есть, конечно.
Глеб отправился за картой, а Хан расчистил стол, собрав и отправив на кухню посуду и остатки закуски. До полуночи они просидели над картой и фотографиями мест преступлений.
Убийства происходили на окраинах, в районах, где новые стройки вклинивались в лесопарковые зоны. Вначале никто и не понял, что серия странных убийств как-то касается бессмертных. Следователей поразил странный способ убийства: на жертву нападали сзади, кинжал или тонкое узкое лезвие входил между вторым и третьим позвонками
Картина была странной. Складывалось впечатление внезапного нападения, когда бессмертный не чувствовал соплеменника. Это повторилось и в случае с Цыганом, который точно знал куда отправляется (он в МУРе вел расследование странной серии убийств и передавал в центр Сети всю текущую оперативную информацию). Но убийство совершал бессмертный, так как происходил выброс энергии, и оставались оплавленные огнем растения.
— Какого черта он поехал один?
— Так не оперативную группу же туда было тащить?
— Ты, что не мог найти ему смертных напарников?
— Меня в городе не было. Я только три дня как вернулся, — Глеб помолчал, — Дерьмово сработали. До отъезда я получил от Цыгана два отчета и почти не придал им значения. Цыган знал свое дело, уезжая, я не особенно сомневался в том, что он разберется самостоятельно. Когда вернулся, ночью до меня дозвонилась его девчонка и сказала, что муж исчез. Так, что три дня вся служба стоит на ушах, а ты мне про рутину рассказываешь.
Хан откинулся на спинку стула. Усмехнулся.
— Интересно получается. Служба стоит на ушах, а мы с тобой пьем, считай с обеда. Даром, что воскресенье, — Хан выразительно взглянул на валявшиеся под столом бутылки, — Телефон молчит, твоя братия шефа не беспокоит.
— Ну и что?
— Ты меня напоил, потом завел, — они внимательно смотрели друг на друга, — По логике вещей, я сейчас должен был играть роль живца. Что тебя остановило?
В глазах Глеба мелькнуло изумление:
— Извини, не сообразил!
— Не сообразил что?
— Выставить тебя за дверь в роли живца! — было похоже, что Глеб всерьез разозлился.
— Ладно, уж. Не придирайся к словам. Ты уверен, что у трупов не было пулевых ранений?
— Эту версию мы отрабатывали первой. Ее еще Цыган предложил. Некто, может быть даже смертный, стреляет. Убийство происходит потом.
— И, что совсем не сходится?
— Нет. Особенная специфика убийства. Голову, в сущности, не отсекают, а...
— Я понял, — Хан кивнул, — Слышал о таком. Надо развернуть противника задом и всадить кинжал четко между позвонками: вторым и третьим. Потом кинжал поворачивают и разрывают канал спинного мозга. Если накрыть противника своим телом, то даже выброса энергии вовне почти не будет. Получишь все сам.
— Откуда ты знаешь?
Хан насладился внешним видом Глеба, не сумевшего скрыть напряженной заинтересованности.
— Рассказывали мне однажды о таком.
— Кто?
— Какая разница. В Москве его сейчас нет, — Хан усмехнулся.
Глеб уже вернулся к внешнему спокойствию, задумчиво смотрел на Хана:
— Я думал, что эту методу совсем забыли.
— Забыли? — удивился Хан.
— Этот ритуальный способ передачи силы использовался во времена ранних государств эпохи бронзы.
— А по моей информации, так убивали намного позже. В гаремах Востока. Для верности вначале можно было перерезать сонную артерию.
— Ты думаешь, это дело рук женщины?
— Кто его знает. Может, она имитировала нападение на нее, изображала жертву.
— Все равно не сходится. Выследить семь не связанных друг с другом человек за два месяца даже в Москве сложно.
— Так вы сейчас пытаетесь отследить связи этих семерых?
— Да.
— И как успехи?
— Почти ни как. Общее только то, что ребята не местные. Ни в одном архиве не проходят.
* * *
* * *
* * *
Оставить комментарий
© Copyright Романенко Марина Витальевна
Размещен: 23/04/2008, изменен: 17/02/2009. 83k. Статистика.
Глава: Фантастика
Ваша оценка:
Популярное на LitNet.com Н.Любимка "Долг феникса. Академия Хилт"(Любовное фэнтези) В.Чернованова "Попала, или Жена для тирана — 2"(Любовное фэнтези) А.Завадская "Рейд на Селену"(Киберпанк) М.Атаманов "Искажающие реальность-2"(ЛитРПГ) И.Головань "Десять тысяч стилей. Книга третья"(Уся (Wuxia)) Л.Лэй "Над Синим Небом"(Научная фантастика) В.Кретов "Легенда 5, Война богов"(ЛитРПГ) А.Кутищев "Мультикласс "Турнир""(ЛитРПГ) Т.Май "Светлая для тёмного"(Любовное фэнтези) С.Эл "Телохранитель для убийцы"(Боевик)
Связаться с программистом сайта.
Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
И.Мартин "Твой последний шазам" С.Лыжина "Последние дни Константинополя.Ромеи и турки" С.Бакшеев "Предвидящая"
Как попасть в этoт список
Сайт — "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
