Прогрессор галантного века (главы 16-19)

Глава шестнадцатая. Дорожная авария и ее последствия

Расстояние между Ригой и Кенигсбергом около 400 км, которые путешественники без спешки преодолели за 2,5 дня — по мощеным гравием дорогам и на прекрасной коляске. Хорошо! Город при подъезде внушал почтение высокими валами и крепостной стеной, однако Сашка знал, что он не выдержал ни одной осады и при первых выстрелах неприятеля всегда сдавался. Сдастся и в 1758 г., перейдя в русское подданство (на 4 года). Разумник к разумнику здесь живет, в том числе 30— летний Кант, уже создавший космогоническую теорию об образовании Солнечной системы из "туманности".

Поселились они в этот раз в самом центре города, но тоже на острове под названием Кнайпхоф. Даже постоялый двор здесь был не типичный, а похож на обычный отель скромных размеров. Поужинав и не изведав особенных чувств, Сашка вышел прогуляться перед сном, и вот тогда был приятно поражен: на небольшой площади перед отелем и отходящих от нее улицах через определенные интервалы светились "киношные" масляные фонари. Света они давали мало, но как-то успокаивали душу.

Утром вояжеры без сожалений распрощались с Кенигсбергом и к вечеру въехали в Данциг. Сразу почувствовалось, что это портовый город: в воздухе была влага и легкий запах рыбы, в северной стороне кричали чайки. На следующий день Сашка поколебался, не остаться ли здесь на день да побродить по набережной, посмотреть на море, но погода на глазах портилась, стал прокидывать дождь, и они решили, подняв верх коляски и занавесившись, двигаться к Штеттину. Вечером под холодным дождем они приближались к Кеслину (что на полпути к Штеттину), как вдруг стали объезжать изящную карету, накренившуюся совсем не изящно на один бок; при этом в карете кто-то сидел.

Сашка попросил кучера остановиться, в сопровождении Егора подошел к карете и увидел там трех съежившихся людей: седоватого господина в дорогом кафтане, молодую даму в салопе и девочку лет пяти. Больше возле кареты никого не было.

— Что случилось? — спросил он господина. Выяснилось, что у кареты сломалась ось, и кучер со слугой отправились добывать новую — тому уж больше часа назад.

Сашка выразительно глянул на Егора, дождался от него легкого кивка и предложил: — Позвольте довезти вас до города в моей коляске. Будет тесно, но через час вы окажетесь в тепле. Мой слуга останется посторожить поклажу и предупредит ваших людей о вашей эвакуации.

Предложение с благодарностью было принято, и вскоре коляска покатила далее, оставив Егора на дороге. Спасенная троица расположилась на основном сиденье (мягком, пружинном), Сашка примостился напротив, на откидном стульчике. После взаимных представлений и еще повторных благодарностей (в закрытой коляске от присутствия четверых людей вскоре стало тепло) господин фон Бюлов, узнавший, что господин Чихачев собирался остановиться на постоялом дворе, сделал встречное предложение: поехать чуть дальше Кеслина, до поместья барона и стать на ночь его гостем.

"Чуть дальше" оказалось еще в одном часе езды от города. Ночью, под завесой дождя Сашка только понял, что дом барона большой. На постой его провели в какую-то комнату, где была голландка, которую сразу и затопили. Он приставил к печке успевшие промокнуть башмаки, развесил на специальных пяльцах сыроватый плащ и прилег на холодную постель, постукивая зубами и слегка проклиная себя за избыток человеколюбия. Но тут слуга внес его сундук (с запасной одеждой и галантереей) и пригласил через полчаса на ужин. Сашка попросил у того же слуги горячей воды и побрился, потом переоделся в подобающий костюм, причесал перед зеркалом волосы, с помощью слуги напудрил их и констатировал, что к ужину готов.

В комнате, где был сервирован круглый стол для ужина, весело горел камин, а в обрамлении стола светились канделябры, что в совокупности создавало атмосферу уюта. Хозяин сидел в одиночестве в кресле у камина и потягивал из керамической кружки какой-то напиток. Завидев гостя, он цепко окинул его взглядом, чуть улыбнулся и предложил посидеть рядом и выпить глинтвейна ("Очень согревает с холода!"). Тут он снял крышку с большой чаши, стоявшей перед камином на подставке, окунул в нее черпак и налил парящее красное вино в другую кружку. Сашка (который глинтвейн в жизни еще не пробовал) поблагодарил, сел в кресло и отхлебнул из кружки. Горячая, шибающая в нос алкогольным запахом жидкость, и правда, его согрела — впрочем, не малую роль сыграл камин. Вскоре в комнату вошла баронесса (при параде: в бархатном платье с обнаженными плечами и с замысловатой прической) — барон тотчас встал и направился к столу, за ним и Сашка. Следом за баронессой вошел слуга с накрытыми крышками тарелками и поставил их перед господами. Под крышкой оказалась обжаренная курица, обложенная картофелем и еще какими-то овощами. Сашка враз ощутил изрядный голод, ухватил вилку и нож и приступил к еде. Впрочем, тут же спохватился — все ли правильно делает? — но снисходительных взглядов не заметил.

— Вы, должно быть, едете в Ганновер в качестве курьера? — спросил его барон после того как с жарким было покончено и приступили к десерту.

— Нет, я послан императрицей для ознакомления с дворцово-парковым комплексом Херренхаузер Гартен, ей его очень хвалили.

— Вы архитектор? Но сколько же Вам лет?

— Двадцать один и я еще не архитектор. Только учусь.

— Россия давно удивляет Европу, со времен Петра Великого. В двадцать один год удостоиться ответственного поручения государыни....

— Это правда, что фавориту императрицы Шувалову тоже двадцать один год? — спросила вдруг баронесса.

— Нет, сударыня, уже двадцать пять. В двадцать один он стал фаворитом.

— Значит, Вы видели императрицу? — продолжила любопытствовать хозяйка. — Она, правда, красива и выглядит молодо?

— Мне трудно судить, я видел ее только издали. К тому же представление о красоте индивидуально, подобно вкусу: одни любят сладкую купусту, другие кислую, а третьи к ней равнодушны в любом виде. Те, кто в восторге от высоких и обильных плотью женщин считают царицу эталоном красоты. Другим подавай миниатюрных гибких смуглянок. Третьим — рыжеволосых дев с веснушками по всему телу. Но в Европе, мне кажется, в последние десятилетия укрепилась мода на женщин в стиле мадам де Помпадур: стройных белокожих блондинок с изящными и строгими манерами.

Сашка проговаривал свой экспромт бесстрастным тоном ментора, наблюдая баронессу из-под ресниц — но заметил, как ее губы тронула довольная улыбка: она стиль "помпадур" копировала рьяно. Заметил он боковым зрением и то, как поджались губы у барона. "Вот оно тебе надо, дразнить гусей? — вмешалось второе "я". — Твое дело поесть, завалиться спать и завтра отчалить в путь-дорожку. Кстати, что там с Егором?"

— Господин барон, — оборотился он к хозяину. — Как Вы полагаете, ваша карета еще не приехала?

Вместо ответа барон протянул руку к оконной шторе и дернул шнур. Вошедшему слуге он повторил вопрос гостя, тот вышел, через минуту вошел и промолвил "Приехала, господин барон".

Барон посмотрел на Сашку и тот учтиво кивнул подбородком.

После ужина баронесса откланялась, а барон предложил выкурить по трубке перед камином и еще поговорить. Сашка посожалел, что не курит, но поговорить с умным человеком всегда рад. Тут барон и присел ему на уши, растолковывая особенности европейской политики с высоты своей померанской кочки.... Наконец многомудрый хозяин расстался с пленительно провинциальным гостем, и Сашка отправился почивать. Как бы не так! В коридоре перед дверью в его временное жилище он был перехвачен горничной(?), сунувшей в его руку записку. Сашка вошел в комнату, зажег свечу и прочел: "Mein Mann und ich schlaufen in verschiedenen Raumen. Sind Sie mutig oder mir eingebildet? Mein Zimmer befindet sich uber Ihrem" (Мы с мужем спим в разных покоях. Вы отважны или мне показалось? Моя комната находится над Вашей).

— Вот так, мечта тинэйджера, барыня еться зовут, — пробормотал бывший студиозус. — Впрочем, фрау в самом деле в моем вкусе. К тому же есть в ее глазах безуминка. Но к чему фраза о том, что ее комната расположена над моей? Я должен туда лезть что ли?! А как?

Он открыл окно (дождь продолжался!) и увидел проходящий рядом водосток, составленный из толстых на вид бронзовых труб, охваченных торчащими из стены разрозненными креплениями. Сашка вздохнул, протянул руку, попробовал пошатать трубу и порадовался, что не получилось. Он встал на ближайшее крепление, обнял трубу и ухватился рукой за верхнее крепление. Пришлось подтягиваться, упираясь ногами в сочленения труб, а потом перехватываться за те же сочленения руками. Оставшееся открытым окно захлопнул ногой. И далее вверх, вверх. Этажи в 18 веке были в полтора раза выше, чем в 21-ом и в какой-то момент Сашка запаниковал, вспомнив про свой полет в конце прошлой жизни. Но водосток продолжал радовать его своей устойчивостью, и он добрался, наконец, до окна следующего этажа.

Против ожидания окно это не было открыто, хотя и слабо светилось. Сашка легонько постучал ногтем, потом еще раз и оно открылось.

— Почему ты пришел через окно? — горячим шопотом спросила одетая в ночнушку баронесса.

— Так романтичнее, — ответил новоявленный Казанова, понимая, что сглупил. И перевалился через подоконник. Женщина без дальнейших объяснений закинула руки ему на шею и с легким стоном прильнула всем телом. Он горячо ее поцеловал, поднял на руки и понес к осененной балдахином кровати.

Вскоре он понял, что безуминка баронессы ему не почудилась, а проще говоря, что имеет дело с нимфоманкой. Она начала с беспрерывного страстного шопота, потом перешла на громкие стоны (хоть он пытался заглушить их подушкой), а при завершении соития дошла до рычания. Кровать под ними ходила ходуном — так активно она куда-то рвалась. После этого — полная обездвиженность и потом слабый, слабый голос, просто мольба:

— Я плохая? Ты меня сейчас совсем не уважаешь?

— Ты была бесподобна! — отвечал, в самом деле, пораженный Сашка. — Я чувствовал себя демоном, которому в когти попал ангел....

— Ах, где ты находишь такие слова? Неужели ты родом из Московии? Я никогда не встречала таких галантных кавалеров....

Глава семнадцатая. Берлинер опера

Сашка очень опасался, что барон уже в курсе прелюбодеяния жены и попробует сделать ему карачун. Но ни на выходе под утро из спальни баронессы (в сопровождении той же горничной), ни во время совместного с бароном завтрака (баронесса осталась спать, сказавшись нездоровой) никаких эксцессов не случилось, и Сашка с Егором выехали из поместья Бюлов без проблем. Обладая живым воображением, Сашка все еще ждал нападения баронских слуг и потому мимо всех удобных для засады мест ехал с замиранием сердца и с пистолетами в руках — но коляска проехала один городок, потом другой и тревога отступила. Сменившись неодолимой сонливостью, что было вполне естественно — после многочасного ночного неистовства....

К вечеру путешественники прибыли в Штеттин (во многом похожий на Данциг и другие северонемецкие города) и переночевали на постоялом дворе без приключений. На другой день они сделали бросок на юг и вот он уже — Берлин! Панорама его была однотипной: много-много двух-трехэтажных фахверковых домов (но без древней готики!), над которыми вразброс торчали башни церквей — впрочем, в центре возвышался ряд более высоких и крупных зданий. Новость: ворота крепостные в начале улиц есть, а стен и валов нет ("Снесли не так давно — вспомнил Сашка). Углубляться в город они не стали и остановились в ближайшем постоялом дворе.

Поразмыслив с утра, передумали спешить в Ганновер: все-таки Берлин — столица Пруссии и самый большой город в округе, надо по нему прошвырнуться и осмотреться. После завтрака взяли лошадь у хозяина, запрягли в коляску, Егор сел на козлы, Сашка на барское место и поехали не спеша к центру. Немного попетляв, они с помощью языка попали на Фридрихштрассе и выехали к Королевскому замку. Впрочем, на Дворцовую площадь их не пустили — езжайте в объезд. "Зачем в объезд, мне здесь пока что интересно, — решил Сашка, — прогуляюсь пешком". Поглазев вволю на архитектурные изыски и на парадные перестроения солдатиков, он вернулся к коляске, и они вкруговую попали на Дворцовый мост через протоку Шпрее, затем на Парижскую площадь и вот он, знаменитый бульвар Унтер ден Линден ("Под липами"). По бульвару ехали совсем не спеша, со скоростью пешехода, внимательно осматриваясь по сторонам. Вдруг за уже значительно оголившимися липами Сашка увидел высокое здание с колоннами и фасадными лестницами с двух сторон и опять-таки вспомнил, что на бульваре десять лет назад должны были построить оперный театр. Обратившись за разъяснением к прилично одетому прохожему, он убедился в правильности своей догадки.

— А что в ближайшее время здесь будут представлять? — поинтересовался Сашка.

— О, мсье, гвоздь прошлогоднего парижского сезона — оперу Перголези "Служанка-госпожа"! Идет с аншлагом уже неделю!

— Мсье? Так Вы француз?

— Чему Вы удивляетесь, в Берлине с конца прошлого века живет много французов. Но, судя по Вашему акценту, Вы тоже не являетесь немцем?

— Да, я приезжий. Так я могу сейчас взять билет в театр?

-Это не так просто, мсье, билеты обычно в руках перекупщиков. Но у меня есть знакомый в администрации театра, и я могу оказать Вам услугу. Вместе с ценой за билет это обойдется Вам.... в 1 грош и 6 пфенингов.

Сашка на всякий случай выдержал паузу, глядя пристально в глаза французу, и сказал: — А точнее?

— Точнее.... — замялся тот. — Грош и 3 пфенинга. Меньше никак!

— Хорошо. Несите билет.

— А деньги?

— Сначала билет — потом деньги! — жестко сказал Сашка и улыбнулся, вспомнив знаменитую комедию.

Вечером Егор подвез его к театру. Сашка в своем парадном прикиде поднялся по лестнице и вошел в зал с гардеробами, практически идентичный фойе некоторых старых московских театров. Оставив в гардеробе шерстяную накидку (типа пелерины, ее пошили ему по эскизу еще в Питере), он погулял по доступным местам здания, дождался звонка (уже звонят, как и у нас!), вошел в партер и удивился, увидев, что зрители в нем сидят хоть плотно, но в художественном беспорядке, на простых стульях. Впрочем, контролер нашел ему свободный стул где-то в середине зала. В партере, судя по одеждам, расположилась публика среднего достатка (служащие, младшие офицеры, бакалейщики?), причем наряду с мужчинами присутствовало немало молодых женщин. На него, явного аристократа, скашивали глаза: мужчины недоуменно и недовольно, девушки заинтересованно. "Подгадил, лягушатник! — осознал Сашка. — За ту цену я должен был сидеть в ложе....".

Но вот прозвенел третий звонок и гомон зрителей умолк. В оркестровой яме мелькнул смычок, и бодро раздалось многоголосье скрипок. Впрочем, увертюры как таковой не было: занавес поехал в стороны, открывая задник сцены с фигурой сфинкса(?), а на сцене — колонны в римском стиле, меж которых появился молодой мужик в белой тоге и резво запел по-итальянски. "Ни фига это не Служанка-госпожа, — сообразил Сашка. — Видимо, Египет, а раз римские колонны, значит что-то про Цезаря и Клеопатру. Подстава что-ли? Ну, попал в оперу — сиди и слушай".

123