Ревизор 2.0 прода

Глава 8

— Пожалуй, начать необходимо с того, — немного стесняясь, начал Петр Иванович, — что я прибыл из будущего.

— Что-с, позвольте? Из будущего? — приподнял левую бровь Бенкендорф. — Это как же понимать? Шутить изволите?

— Да какие уж тут шутки... Если хотите в деталях, то извольте.

Александр Христофорович изволили. Но едва Петр Иванович дошел до места в своем повествовании, когда Елизавета Кузьминична пристраивала его на постоялый двор, как к ним присоединился император, и с его соизволения Бенкендорф предложил Копытману заново изложить уже сказанное. При этом, стоит отметить, инспектор так и не сознался относительно своей настоящей фамилии, по-прежнему представляясь Копытиным. Излагать о своем пребывании в этом времени он закончил как раз на подъезде к N-ску, где уже виднелась толпа встречающих во главе с градоначальником.

— Из всех достижений техники будущего мне не посчастливилось захватить ничего, кроме вот этого, — протянул Бенкендорфу свои 'Zenith' Копытман. — Ну, если не считать моей формы, находящейся ныне на постоялом дворе. Понимаю, что это слабое доказательство моего рассказа, но, посудите сами, в каком положении я находился, спасая свою жизнь. Да и мог ли я подумать, что окажусь почти за двести лет в прошлом?!

— Действительно, ситуация затруднительная, — негромко прокомментировал государь. — Предлагаю продолжить нашу беседу после, так как вынужден выйти навстречу населению, не могу обидеть людей своим невниманием.

Встреча с населением, которое возглавлял сам градоначальник, началась, как и на подъезде к N-ску, с вручения каравая. Бенкендорфу также пришлось покинуть карету, дабы засвидетельствовать свое почтение местной власти и не оставлять императора без присмотра, хотя, казалось бы, бравые молодцы при саблях и с ружьями с примкнутыми штыками легко могли обеспечить порядок.

Петр Иванович, которому в карете было несколько душно, по прошествии некоторого времени вышел подышать свежим воздухом, причем его появление вызвало несколько любопытных взглядов. Как-никак инспектор ехал вместе с императором, что возвысило его до невиданных доселе высот.

Копытман скучающе изучал происходящее, едва сдерживая зевоту. После того, как вместе с рассказом он выплеснул из себя адреналин, на него навалилась легкая сонливость. Впрочем, эта сонливость мигом растворилась, когда он заметил в нескольких метрах от себя в толпе знакомые сальные патлы, принадлежавшие студенту Нехлюдову.

'Этому-то что здесь нужно? — подумал инспектор. — Если он себя позиционирует противником царского режима, то с какой целью сюда заявился? Вряд ли затем, чтобы выразить почтение государю'.

Взгляд у студента был какой-то воровато-отчаянный, он то и дело вытирал грязным платком потные лицо и шею, и при этом постоянно ладонью поглаживал нечто, чуть выпирающее из-под сюртука. Все это навело Петра Ивановича на нехорошие подозрения, которыми он уже собирался поделиться с Бенкендорфом, как вдруг увидел, что побледневший Нехлюдов вытащил на свет Божий пистолет и поднял его дрожащей рукой, направив на императора . Государь и его охрана по-прежнему не видели опасности, а вот какая-то баба, оказавшаяся рядом со студентом, испуганно взвизгнула, закрыв рот ладонью.

— Ваше величество! — завопил инспектор, и в каком-то кошачьем прыжке — чего он от себя категорически не ожидал — прыгнул на императора, отталкивая того в сторону.

Случилось все это одновременно со звуком выстрела, вызвавшем в толпе настоящий переполох. Не успел развеяться пороховой дым, как Нехлюдову, бросившему наземь пистолет, уже крутили руки солдаты императорской охраны. Еще двое и Бенкендорф кинулись к государю, помогая ему подняться. На Петра Ивановича, сидевшего рядом в пыли, пока не обращали внимания.

— Живы, Ваше императорское величество? — вопрошал Бенкендорф.

— Кажется, да, — отвечал слегка побледневший Николай I, отряхивая мундир. — Что это было? Покушение? Требую учинить немедленное расследование!

— Сию минуту, Ваше величество... Сударь, вы не ранены?

Последний вопрос относился уже к Копытману, который без посторонней помощи сумел встать на ноги.

— К счастью, кажется, Бог миловал.

Только сейчас он представил, что бы могло случиться, угоди пуля в него, и Петру Ивановичу на мгновение стало дурно. Рядом нарисовался личный Его императорского величества лейб-медик Вильгельм Казимирович Штольц, готовый немедля приступить к врачеванию, ежели его услуги кому-то — и в первую очередь самому государю — вдруг потребуются.

— Однако и гостеприимный у вас тут народец, — отряхнувшись, сказал император и приобнял своего спасителя. — Если бы не этот человек, то пуля попала бы в меня. Он настоящий герой!

— Без сомнения, Ваше величество, — подобострастно вторил Бенкендорф. — А вот и злоумышленник. Ну-ка, подведите его поближе, погляжу негодяю в глаза.

Однако, прежде чем вверить студента в 'ежовые рукавицы' Бенкендорфа, Николай Павлович решил самолично выяснить, почему этот неопрятный молодой человек покусился на жизнь царственной особы.

Слегка помятого Нехлюдова толпа хотела растерзать на месте, но была остановлена выстрелами в воздух гвардейцев, да и подоспевший Неплюев со своими подручными сумели создать некое подобие ограждения, оттеснив страждущих крови. Так что государь получил возможность без лишних помех допросить студента, стоявшего напротив него со спутанными за спиной руками и опущенной головой, глаза были закрыты спутанными волосами.

— Сделайте милость, сударь, посмотрите в глаза своему государю, — не без доли иронии попросил Николай I.

Тот отрицательно помотал головой, тогда Бенкендорф самолично взял его пальцами за подбородок и резко дернул вверх.

— Смотри Его величеству в глаза, скотина! — прошипел он.

Студенту не оставалось ничего другого, как выполнить требование. При этом он все же старался придать себе независимый вид, что, нужно признать, в его положении удавалось ему не лучшим образом.

— Как вас зовут? — вновь задал вопрос император.

— Нехлюдов, Родион Игнатьевич, — скривив губы и скосив глаза чуть вниз и вбок, ответил тот. — Студент Петербургского университета.

— Судя по вашему виду, вы из студентов? Молчите? Значит, я угадал. Что же, сударь, подвигло вас на преступление? Вы ведь должны были сознавать, что за убийство царственной особы вас ожидала виселица.

— Я делал это не ради себя, а ради русского народа! — с пафосом выкрикнул Нехлюдов.

— Что-что, я не ослышался? Ради народа? И каким же это образом, позвольте узнать, вы собирались осчастливить народ? Отправив на тот свет самодержца, помазанника божьего?

— Именно! Я бы освободил русский народ от гнета самодержавия, который ведет в тупик и к неизбежной кровавой революции. Россия должна стремиться к цивилизованному, западному образу жизни, выбрать себе народным голосованием Президента, как в Североамериканских Соединенных Штатах.

— Вот значит как, Президента желаете во главу государства, — с притворным добродушием произнес Николай Павлович. — Это все или что-то еще?

— У меня большой список, куда входит и отмена крепостного права, но главное условие — свержение монархического строя.

— То есть вы думаете, что, убив меня, разрушили бы русскую монархию? А моих детей, престолонаследников, тоже расстреляли бы, имей такую возможность?

Теперь уже Николай I отнюдь не выглядел таким добродушным, каким казался только что и, почувствовав надвигающуюся грозу, студент невольно вжал голову в плечи.

— Отвечайте, сударь! — гремел голос императора. — Детей взрослых и малых тоже на эшафот или снизошли бы, отправили с матерью в ссылку? Что ж вы молчите, словно язык проглотили?

— Дозвольте, Ваше величество, разбойника в кандалы и в Петербург, где мы ему учиним позже настоящий допрос, — предложил Бенкендорф. — Не исключено, что здесь действует целая сеть заговорщиков, грозящая всему нашему государству.

— Вы так думаете, Александр Христофорович? По правде сказать, мне кажется, что этот студент-недоучка действовал в одиночку. Но вам виднее, вы на этом поприще изрядно поднаторели. Делайте, как считаете нужным.

В итоге Нехлюдова усадили под охраной в повозку и отправили в участок, где ему предстояло быть закованным в кандалы и под усиленной охраной на следующий день отправиться в столицу.

— Ах, если бы не наш герой! — воскликнул император, вновь обращая свое внимание на Копытмана. — Александр Христофорович, сей подвиг должен быть отмечен как минимум Анной.

— Разберемся, Ваше императорское величество, — подкрутил ус Бенкендорф.

— Воистину, настоящий герой! — вылез Муравьев-Афинский, чувствовавший за собой вину после такого случая, раз не смог обеспечить безопасность царственной особы полной мере. — Намедни Петр Иванович помог обезвредить шайку разбойников, принял, так сказать, самое непосредственное участие...

— Насчет этого не переживайте, сударь, господин Копытин нас уже изволили просветить. А вот что во вверенном вам городе затаился злоумышленник, а вы ни сном ни духом — вот за это вам придется держать ответ перед высшей инстанцией.

Градоначальник побледнел, покачнулся, вытер обшлагом мундира выступившую на лбу испарину, а стоявшие позади него Татьяна Леопольдовна с дочерьми тут же постарались затеряться в толпе.

— А что, Антон Филиппович, ваше приглашение отужинать все еще в силе? — разрядил обстановку государь. — А то ведь мы с дороги изрядно устали и проголодались, как-никак третий день в пути.

Муравьев-Афинский, у которого моментально отлегло от сердца, сей же час оживился.

— Как же-с, Ваше императорское величество!..

— Ну вот и славно. Садитесь в мою карету, а ваш кучер сядет к нашему на облучок, станет дорогу показывать. Ну а вы по пути заодно расскажете, как в вашем городе обстоят дела.

Несчастный градоначальник, закусив нижнюю губу, испуганно покосился на Копытмана, а тот отвернул глаза в сторону, словно бы разговор Николая Павловича с местным главой его совершенно не интересовал. Император, перехватив взгляд городничего, истолковал его верно, и легонько подтолкнул Муравьева-Афинского к карете:

— Не стесняйтесь, Антон Филиппович, в императорской карете места всем хватит. А Петр Иванович поедет с нами, он нам по пути сюда много чего интересного рассказал.

На поросшей слоем сала шее городничего кадык давно уже не просматривался, однако в этот момент определенно увиделось, как некий бугор дернулся к подбородку и опал обратно. Он кивнул супруге и дочерям, после чего не без труда втиснулся сквозь дверной проем.

— Позвольте узнать, что же-с Его высокоблагородие обо мне говорили? — пролепетал Муравьев-Афинский, заняв место рядом с Копытманом, и при этом напротив государя с Бенкендорфом.

— А вы сами не желаете признаться кое в чем?

— Помилуйте, Ваше императорское величество, у меня семья, две девочки, — застонал Антон Филиппович.

— Что ж вы за народ такой... Как только вас в угол прижмут — так сразу о детях вспоминаете, — с металлом в голосе произнес Бенкендорф.

Петр Иванович сидел тихо. Ему было крайне неудобно за то, что он выдал своего покровителя, ссудившего ему безвозмездно 300 рублей, о коих он также упомянул прежде в разговоре с императором и начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Он чувствовал себя мышью, оказавшейся между молотом и наковальней, и от стыда готов был провалиться сквозь землю.

— Если все то, что нам рассказал... хм... Его высокоблагородие, является правдой, — добавил государь, — то вам, сударь, впору готовиться к каторге. И не только вам, но и многим вашим сообщникам, кои соизволили ступить на путь мздоимства и казнокрадства.

Здесь с несчастным градоначальником, прошедшим в свое время войну с Наполеоном, пусть и без лишнего геройства, едва не приключился катарсис. Щеки его приобрели пунцовый цвет, он со свистом втянул в себя воздух и расстегнул тугой ворот мундира.

— Я все расскажу, Ваше императорское величество, только не губите!

— Сначала расскажите, а затем уже посмотрим, что с вами делать, — философски заметил Николай Павлович.

Одним словом, покаялся Антон Филиппович, но так, что лишнего не сказал, а лишь то, о чем уже был наслышан император от Копытмана-Копытина. Градоначальник прежде о своих прегрешениях в личных разговорах с Петром Ивановичем не разглагольствовал, посему предполагал, что и столичный инспектор не так много донес на него Николаю Павловичу. В том числе не донес о своей взятке в 300 рублей, решив в случае чего сделать вид, что запамятовал. Тут Муравьев-Афинский угадал, Копытман тоже о взятке не проговорился, потому как сам бы оказался замешан в мздоимстве.

— Ну вот что делать с ними, Александр Христофорович?! — воскликнул император.

— По всей строгости закона...

— Да толку-то! И титулов лишали, и имущества, и в крепость сажали — а они как грибы после дождя! За что такая напасть России?!

— Азиатчина выпирает, Ваше императорское величество, — рассудительно произнес Бенкендорф. — Кабы жили по европейским лекалам — то бы и ничего. Хотя и в европах ворья хватает.

Тут наконец подъехали к дому городничего. Супруга последнего и дочери по причине отсутствия кучера, показывавшему дорогу царскому экипажу, подзадержались, поэтому Антону Филипповичу в одиночку пришлось выполнять обязанности гостеприимного хозяина. Он успел цыкнуть выскочившему на крыльцо слуге, и тот метнулся внутрь, давая команду накрывать на стол.

— Сейчас бы баньку принять, по русскому-то обычаю, — потянулся по-молодецки император. — А то как четыре года тому пожар случился, так Александр Павлович все обещает супруге моей прожект новой бани . Я-то человек простой, мне и мыльни хватает, но иногда, знаете ли, и по баньке соскучишься.

— А отчего же, вмиг велю растопить, перед сном и примете, — оживился Антон Филиппович. — У меня банька-то не как у других, по-белому топится, а банщик Евсеич — от Бога, так веничком отходит, что всех святых вспомните. А после баньки кваску холодненького, у нас Марфа его готовит по секретному рецепту. Но только сначала милости прошу к столу, у меня уже все готово-с.

— Ну что ж, если готово, то можно и отужинать. Но чтобы банька через два часа была готова, не привык я рассиживаться за столом.

На этот раз стол был сервирован обильно, но в то же время довольно просто, учитывая ставшую притчей во языцех непритязательность императора в том, что касалось его личного комфорта.

Спиртное присутствовало, но в весьма ограниченных количествах. Вредных привычек Николай Павлович чурался: к курению и пьянству имел резко отрицательное отношение. Хотя в приятной компании мог иногда пропустить рюмку хорошей настойки или бокал вина.

Место по правую руку от государя занял Бенкендорф, градоначальник оказался слева, а Петр Иванович, придворный лекарь и подоспевшие Татьяна Леопольдовна с дочерьми — напротив. Инспектор все еще пребывал в некоем тумане, все происходящее чудилось ему если не сном, то чем-то малореальным, хотя, казалось бы, после почти двухвекового путешествия во времени его уже ничего не должно удивлять. Однако ж знакомство с самим императором и легендарным шефом жандармерии вызвало в душе Копытмана целую бурю чувств, кои вроде бы немного успокоились, но все еще имели место быть.