|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 8
— Пожалуй, начать необходимо с того, — немного стесняясь, начал Петр Иванович, — что я прибыл из будущего.
— Что-с, позвольте? Из будущего? — приподнял левую бровь Бенкендорф. — Это как же понимать? Шутить изволите?
— Да какие уж тут шутки... Если хотите в деталях, то извольте.
Александр Христофорович изволили. Но едва Петр Иванович дошел до места в своем повествовании, когда Елизавета Кузьминична пристраивала его на постоялый двор, как к ним присоединился император, и с его соизволения Бенкендорф предложил Копытману заново изложить уже сказанное. При этом, стоит отметить, инспектор так и не сознался относительно своей настоящей фамилии, по-прежнему представляясь Копытиным. Излагать о своем пребывании в этом времени он закончил как раз на подъезде к N-ску, где уже виднелась толпа встречающих во главе с градоначальником.
— Из всех достижений техники будущего мне не посчастливилось захватить ничего, кроме вот этого, — протянул Бенкендорфу свои 'Zenith' Копытман. — Ну, если не считать моей формы, находящейся ныне на постоялом дворе. Понимаю, что это слабое доказательство моего рассказа, но, посудите сами, в каком положении я находился, спасая свою жизнь. Да и мог ли я подумать, что окажусь почти за двести лет в прошлом?!
— Действительно, ситуация затруднительная, — негромко прокомментировал государь. — Предлагаю продолжить нашу беседу после, так как вынужден выйти навстречу населению, не могу обидеть людей своим невниманием.
Встреча с населением, которое возглавлял сам градоначальник, началась, как и на подъезде к N-ску, с вручения каравая. Бенкендорфу также пришлось покинуть карету, дабы засвидетельствовать свое почтение местной власти и не оставлять императора без присмотра, хотя, казалось бы, бравые молодцы при саблях и с ружьями с примкнутыми штыками легко могли обеспечить порядок.
Петр Иванович, которому в карете было несколько душно, по прошествии некоторого времени вышел подышать свежим воздухом, причем его появление вызвало несколько любопытных взглядов. Как-никак инспектор ехал вместе с императором, что возвысило его до невиданных доселе высот.
Копытман скучающе изучал происходящее, едва сдерживая зевоту. После того, как вместе с рассказом он выплеснул из себя адреналин, на него навалилась легкая сонливость. Впрочем, эта сонливость мигом растворилась, когда он заметил в нескольких метрах от себя в толпе знакомые сальные патлы, принадлежавшие студенту Нехлюдову.
'Этому-то что здесь нужно? — подумал инспектор. — Если он себя позиционирует противником царского режима, то с какой целью сюда заявился? Вряд ли затем, чтобы выразить почтение государю'.
Взгляд у студента был какой-то воровато-отчаянный, он то и дело вытирал грязным платком потные лицо и шею, и при этом постоянно ладонью поглаживал нечто, чуть выпирающее из-под сюртука. Все это навело Петра Ивановича на нехорошие подозрения, которыми он уже собирался поделиться с Бенкендорфом, как вдруг увидел, что побледневший Нехлюдов вытащил на свет Божий пистолет и поднял его дрожащей рукой, направив на императора . Государь и его охрана по-прежнему не видели опасности, а вот какая-то баба, оказавшаяся рядом со студентом, испуганно взвизгнула, закрыв рот ладонью.
— Ваше величество! — завопил инспектор, и в каком-то кошачьем прыжке — чего он от себя категорически не ожидал — прыгнул на императора, отталкивая того в сторону.
Случилось все это одновременно со звуком выстрела, вызвавшем в толпе настоящий переполох. Не успел развеяться пороховой дым, как Нехлюдову, бросившему наземь пистолет, уже крутили руки солдаты императорской охраны. Еще двое и Бенкендорф кинулись к государю, помогая ему подняться. На Петра Ивановича, сидевшего рядом в пыли, пока не обращали внимания.
— Живы, Ваше императорское величество? — вопрошал Бенкендорф.
— Кажется, да, — отвечал слегка побледневший Николай I, отряхивая мундир. — Что это было? Покушение? Требую учинить немедленное расследование!
— Сию минуту, Ваше величество... Сударь, вы не ранены?
Последний вопрос относился уже к Копытману, который без посторонней помощи сумел встать на ноги.
— К счастью, кажется, Бог миловал.
Только сейчас он представил, что бы могло случиться, угоди пуля в него, и Петру Ивановичу на мгновение стало дурно. Рядом нарисовался личный Его императорского величества лейб-медик Вильгельм Казимирович Штольц, готовый немедля приступить к врачеванию, ежели его услуги кому-то — и в первую очередь самому государю — вдруг потребуются.
— Однако и гостеприимный у вас тут народец, — отряхнувшись, сказал император и приобнял своего спасителя. — Если бы не этот человек, то пуля попала бы в меня. Он настоящий герой!
— Без сомнения, Ваше величество, — подобострастно вторил Бенкендорф. — А вот и злоумышленник. Ну-ка, подведите его поближе, погляжу негодяю в глаза.
Однако, прежде чем вверить студента в 'ежовые рукавицы' Бенкендорфа, Николай Павлович решил самолично выяснить, почему этот неопрятный молодой человек покусился на жизнь царственной особы.
Слегка помятого Нехлюдова толпа хотела растерзать на месте, но была остановлена выстрелами в воздух гвардейцев, да и подоспевший Неплюев со своими подручными сумели создать некое подобие ограждения, оттеснив страждущих крови. Так что государь получил возможность без лишних помех допросить студента, стоявшего напротив него со спутанными за спиной руками и опущенной головой, глаза были закрыты спутанными волосами.
— Сделайте милость, сударь, посмотрите в глаза своему государю, — не без доли иронии попросил Николай I.
Тот отрицательно помотал головой, тогда Бенкендорф самолично взял его пальцами за подбородок и резко дернул вверх.
— Смотри Его величеству в глаза, скотина! — прошипел он.
Студенту не оставалось ничего другого, как выполнить требование. При этом он все же старался придать себе независимый вид, что, нужно признать, в его положении удавалось ему не лучшим образом.
— Как вас зовут? — вновь задал вопрос император.
— Нехлюдов, Родион Игнатьевич, — скривив губы и скосив глаза чуть вниз и вбок, ответил тот. — Студент Петербургского университета.
— Судя по вашему виду, вы из студентов? Молчите? Значит, я угадал. Что же, сударь, подвигло вас на преступление? Вы ведь должны были сознавать, что за убийство царственной особы вас ожидала виселица.
— Я делал это не ради себя, а ради русского народа! — с пафосом выкрикнул Нехлюдов.
— Что-что, я не ослышался? Ради народа? И каким же это образом, позвольте узнать, вы собирались осчастливить народ? Отправив на тот свет самодержца, помазанника божьего?
— Именно! Я бы освободил русский народ от гнета самодержавия, который ведет в тупик и к неизбежной кровавой революции. Россия должна стремиться к цивилизованному, западному образу жизни, выбрать себе народным голосованием Президента, как в Североамериканских Соединенных Штатах.
— Вот значит как, Президента желаете во главу государства, — с притворным добродушием произнес Николай Павлович. — Это все или что-то еще?
— У меня большой список, куда входит и отмена крепостного права, но главное условие — свержение монархического строя.
— То есть вы думаете, что, убив меня, разрушили бы русскую монархию? А моих детей, престолонаследников, тоже расстреляли бы, имей такую возможность?
Теперь уже Николай I отнюдь не выглядел таким добродушным, каким казался только что и, почувствовав надвигающуюся грозу, студент невольно вжал голову в плечи.
— Отвечайте, сударь! — гремел голос императора. — Детей взрослых и малых тоже на эшафот или снизошли бы, отправили с матерью в ссылку? Что ж вы молчите, словно язык проглотили?
— Дозвольте, Ваше величество, разбойника в кандалы и в Петербург, где мы ему учиним позже настоящий допрос, — предложил Бенкендорф. — Не исключено, что здесь действует целая сеть заговорщиков, грозящая всему нашему государству.
— Вы так думаете, Александр Христофорович? По правде сказать, мне кажется, что этот студент-недоучка действовал в одиночку. Но вам виднее, вы на этом поприще изрядно поднаторели. Делайте, как считаете нужным.
В итоге Нехлюдова усадили под охраной в повозку и отправили в участок, где ему предстояло быть закованным в кандалы и под усиленной охраной на следующий день отправиться в столицу.
— Ах, если бы не наш герой! — воскликнул император, вновь обращая свое внимание на Копытмана. — Александр Христофорович, сей подвиг должен быть отмечен как минимум Анной.
— Разберемся, Ваше императорское величество, — подкрутил ус Бенкендорф.
— Воистину, настоящий герой! — вылез Муравьев-Афинский, чувствовавший за собой вину после такого случая, раз не смог обеспечить безопасность царственной особы полной мере. — Намедни Петр Иванович помог обезвредить шайку разбойников, принял, так сказать, самое непосредственное участие...
— Насчет этого не переживайте, сударь, господин Копытин нас уже изволили просветить. А вот что во вверенном вам городе затаился злоумышленник, а вы ни сном ни духом — вот за это вам придется держать ответ перед высшей инстанцией.
Градоначальник побледнел, покачнулся, вытер обшлагом мундира выступившую на лбу испарину, а стоявшие позади него Татьяна Леопольдовна с дочерьми тут же постарались затеряться в толпе.
— А что, Антон Филиппович, ваше приглашение отужинать все еще в силе? — разрядил обстановку государь. — А то ведь мы с дороги изрядно устали и проголодались, как-никак третий день в пути.
Муравьев-Афинский, у которого моментально отлегло от сердца, сей же час оживился.
— Как же-с, Ваше императорское величество!..
— Ну вот и славно. Садитесь в мою карету, а ваш кучер сядет к нашему на облучок, станет дорогу показывать. Ну а вы по пути заодно расскажете, как в вашем городе обстоят дела.
Несчастный градоначальник, закусив нижнюю губу, испуганно покосился на Копытмана, а тот отвернул глаза в сторону, словно бы разговор Николая Павловича с местным главой его совершенно не интересовал. Император, перехватив взгляд городничего, истолковал его верно, и легонько подтолкнул Муравьева-Афинского к карете:
— Не стесняйтесь, Антон Филиппович, в императорской карете места всем хватит. А Петр Иванович поедет с нами, он нам по пути сюда много чего интересного рассказал.
На поросшей слоем сала шее городничего кадык давно уже не просматривался, однако в этот момент определенно увиделось, как некий бугор дернулся к подбородку и опал обратно. Он кивнул супруге и дочерям, после чего не без труда втиснулся сквозь дверной проем.
— Позвольте узнать, что же-с Его высокоблагородие обо мне говорили? — пролепетал Муравьев-Афинский, заняв место рядом с Копытманом, и при этом напротив государя с Бенкендорфом.
— А вы сами не желаете признаться кое в чем?
— Помилуйте, Ваше императорское величество, у меня семья, две девочки, — застонал Антон Филиппович.
— Что ж вы за народ такой... Как только вас в угол прижмут — так сразу о детях вспоминаете, — с металлом в голосе произнес Бенкендорф.
Петр Иванович сидел тихо. Ему было крайне неудобно за то, что он выдал своего покровителя, ссудившего ему безвозмездно 300 рублей, о коих он также упомянул прежде в разговоре с императором и начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Он чувствовал себя мышью, оказавшейся между молотом и наковальней, и от стыда готов был провалиться сквозь землю.
— Если все то, что нам рассказал... хм... Его высокоблагородие, является правдой, — добавил государь, — то вам, сударь, впору готовиться к каторге. И не только вам, но и многим вашим сообщникам, кои соизволили ступить на путь мздоимства и казнокрадства.
Здесь с несчастным градоначальником, прошедшим в свое время войну с Наполеоном, пусть и без лишнего геройства, едва не приключился катарсис. Щеки его приобрели пунцовый цвет, он со свистом втянул в себя воздух и расстегнул тугой ворот мундира.
— Я все расскажу, Ваше императорское величество, только не губите!
— Сначала расскажите, а затем уже посмотрим, что с вами делать, — философски заметил Николай Павлович.
Одним словом, покаялся Антон Филиппович, но так, что лишнего не сказал, а лишь то, о чем уже был наслышан император от Копытмана-Копытина. Градоначальник прежде о своих прегрешениях в личных разговорах с Петром Ивановичем не разглагольствовал, посему предполагал, что и столичный инспектор не так много донес на него Николаю Павловичу. В том числе не донес о своей взятке в 300 рублей, решив в случае чего сделать вид, что запамятовал. Тут Муравьев-Афинский угадал, Копытман тоже о взятке не проговорился, потому как сам бы оказался замешан в мздоимстве.
— Ну вот что делать с ними, Александр Христофорович?! — воскликнул император.
— По всей строгости закона...
— Да толку-то! И титулов лишали, и имущества, и в крепость сажали — а они как грибы после дождя! За что такая напасть России?!
— Азиатчина выпирает, Ваше императорское величество, — рассудительно произнес Бенкендорф. — Кабы жили по европейским лекалам — то бы и ничего. Хотя и в европах ворья хватает.
Тут наконец подъехали к дому городничего. Супруга последнего и дочери по причине отсутствия кучера, показывавшему дорогу царскому экипажу, подзадержались, поэтому Антону Филипповичу в одиночку пришлось выполнять обязанности гостеприимного хозяина. Он успел цыкнуть выскочившему на крыльцо слуге, и тот метнулся внутрь, давая команду накрывать на стол.
— Сейчас бы баньку принять, по русскому-то обычаю, — потянулся по-молодецки император. — А то как четыре года тому пожар случился, так Александр Павлович все обещает супруге моей прожект новой бани . Я-то человек простой, мне и мыльни хватает, но иногда, знаете ли, и по баньке соскучишься.
— А отчего же, вмиг велю растопить, перед сном и примете, — оживился Антон Филиппович. — У меня банька-то не как у других, по-белому топится, а банщик Евсеич — от Бога, так веничком отходит, что всех святых вспомните. А после баньки кваску холодненького, у нас Марфа его готовит по секретному рецепту. Но только сначала милости прошу к столу, у меня уже все готово-с.
— Ну что ж, если готово, то можно и отужинать. Но чтобы банька через два часа была готова, не привык я рассиживаться за столом.
На этот раз стол был сервирован обильно, но в то же время довольно просто, учитывая ставшую притчей во языцех непритязательность императора в том, что касалось его личного комфорта.
Спиртное присутствовало, но в весьма ограниченных количествах. Вредных привычек Николай Павлович чурался: к курению и пьянству имел резко отрицательное отношение. Хотя в приятной компании мог иногда пропустить рюмку хорошей настойки или бокал вина.
Место по правую руку от государя занял Бенкендорф, градоначальник оказался слева, а Петр Иванович, придворный лекарь и подоспевшие Татьяна Леопольдовна с дочерьми — напротив. Инспектор все еще пребывал в некоем тумане, все происходящее чудилось ему если не сном, то чем-то малореальным, хотя, казалось бы, после почти двухвекового путешествия во времени его уже ничего не должно удивлять. Однако ж знакомство с самим императором и легендарным шефом жандармерии вызвало в душе Копытмана целую бурю чувств, кои вроде бы немного успокоились, но все еще имели место быть.
Долго за столом не засиживались. Подкрепившись, отправились в натопленную баню. Петр Иванович искренне надеялся, что его минет сия участь, все ж не холопское это дело — царя разглядывать в чем мать родила. Однако Николай Павлович от щедрот своих пригласил не только Копытмана, но и хозяина, но Муравьев-Афинский сослался на легкое недомогание. Мол, гипертония что-то обострилась, прямо-таки чувствуется приток крови в сосудах. Ну да, еще бы, разнос от самого государя-императора может и до обморока довести менее слабого здоровьем человека. Хотя, по большому счету, градоначальник еще легко отделался. Во всяком случае, Николай I не спешил лишать его должности и дворянского звания, пообещав прислать в N-ск комиссию для более детального изучения положения дел.
Что же касается Копытмана, то он не считал себя большим поклонником бани, однако в данном случае отказывать самодержцу посчитал неуместным. Ну и что, поглазеют друг на друга в чем мать родила, от этого никто еще не умирал. С другой стороны, когда еще представится возможность попариться с самим императором. Хоть будет что на старости лет внукам рассказать... Если, конечно, в этом времени ему удастся до это старости дожить. Причем и насчет внуков Петр Иванович был не уверен, но в глубине души таил надежду, что когда-нибудь силы небесные наградят ему все-таки потомством. И почему бы не в браке с Елизаветой Кузьминичной? А что, неплохая получилась бы партия, пусть даже за душой у Копытмана не было почти ничего.
'Зато голова на плечах имеется', — утешил себя инспектор в надежде, что с наличием должной смекалки будущее видится не столь пессимистичным.
Правда, еще далеко не известно, чем закончится его знакомство с государем и Бенкендорфом. Но Петр Иванович не терял надежды, что все обойдется.
Банька, представлявшая собой бревенчатый сруб, стояла на берегу небольшого пруда, к которому от дверей бани тянулся деревянный настил, заканчивавшийся с уходившими в воду ступенями, оборудованными для удобства перильцами.
— Неплохо задумано, — одобрил государь.
Разоблачаясь в предбаннике, Копытман старался не косить в сторону Его императорского величества. А вот от внимательного взора Александра Христофоровича не укрылась одна интимная деталь.
— Вы что же-с, иудей? — спросил он, бесцеремонно глядя ниже пояса инспектора.
'Вот черт, надо же так опростоволоситься', — мысленно стукнул себя по лбу инспектор. Далее предстояло как-то выкручиваться, потому что уже и Николай Павлович изволили обратить внимание на детородный орган попаданца, и теперь в государевом взгляде читался весьма недвусмысленный вопрос.
— Так ведь в будущем при нынешнем Президенте введено всеобщее обрезание младенцев в целях гигиены, — выпалил Петр Иванович. — Вот и выходит, что не только евреи с мусульманами обрезанные, но и все население России.
— Однако, Александр Христофорович, и нравы у них там, — искренне удивился император. — Мне не терпится расспросить нашего гостя о делах будущего, но сначала изволим попариться.
Тут из парной вместе с облаком пара объявился и Евсеич. Этот кряжистый, совсем обнаженный бородач с деревянным крестиком на мощной волосатой груди, казалось, совершенно не испытывал робости при виде таких персон.
— Какими веничками изволите париться, Ваши благородия? — пробасил он.
— А что есть, ну-ка, покажи, братец? — поинтересовался император.
— Да известно какие, вашбродь: березовые, дубовые, липовые и хвойные. Пожалуйте в парную, там и выберете.
Парная была освещена заключенными в стекло масляными светильниками. Липовые полки, лавки и самый пол по нескольку раз строгались скобелем. На лавках стояли медные луженые тазы с щелоком и взбитым мылом, а рядом большие туесы с подогретым на мяте квасом для окачивания перед тем, как лезть на полок. На скамьях, обваренные кипятком — пучки душистой мяты, чабреца, калуфера, зверобоя, шишечки хмеля... Тут же лежали уже отмеченные веники. В итоге Николай I предпочел хвойный, Бенкендорф, буквально по-собачьи принюхавшись, выбрал липовый, а Копытман по старинке — березовый. Причем каждому полагалось по паре, потому что, как выяснилось, Евсеич предпочитал работать по-македонски, с двух рук.
— Знал бы, что баньку принять изволите, с утра бы затопил, — сказал мужик, плеская на камни квасную смесь. — Тут бы все духом напиталось... Ну ничего, с дороги оно и так неплохо, у Антона Филиппыча лучшая баня на весь уезд, можете не сумневаться, вашбродь. Ну-ка, Ваше императорское величество, лягайте на полок, с вас и начнем.
Замелькали, разгоняя пар, вымоченные в настое хвойные ветки, связанные в душистый пук, и спина самодержца через несколько секунд приобрела багровый оттенок. А затем мочалом с щелочью, и снова пытка вениками.
— Эх, благодать! — кряхтел император. — Ну, спасибо тебе, Евсеич, удружил! Отродясь не доводилось в этакой баньке париться. За это городничему мой поклон.
Петр Иванович, в свою очередь, изнемогал в такой духоте, а уж когда до него дошла очередь быть битым березовыми вениками, и вовсе чуть Богу душу не отдал. Но вытерпел,
— Таперича, вашбродь, в самый раз в пруду окунуться, — посоветовал Евсеич.
Все трое с удовольствием последовали совету. После ядреной бани вода Копытману показалась ледяной, но, не желая отставать от товарищей, он храбро погружался с головой.
— Не иначе, ключи со дна бьют, дюже вода холодная, — отфыркиваясь, прокомментировал Бенкендорф.
— Уж вам ли, Александр Христофорович, холодной воды бояться, — усмехнулся император, выбираясь по лесенке на настил. — Вспомните, как людей в наводнение спасали, и ничего, даже не простыли . Тогда о вашем геройском поступке весь Петербург говорил.
— Так это когда было, Ваше императорское величество! Был я моложе, здоровьем не обижен, не то что нынче.
— Не прибедняйтесь, милейший, вы и сейчас покрепче некоторых молодых будете, — ответил государь, как бы невзначай покосившись на трясущегося в ознобе Копытмана.
И еще раз они вошли в парную, и вновь спускались в холодную воду, чтобы окончательно выгнать из себя все хвори, которые имелись и не имелись, чтобы почувствовать себя словно заново рожденными.
А после сидели в предбаннике, на покрытыми кошмой скамьях, и пили ледяной квас. Такой, что в нос шибает и мозгам изрядное прояснение дает. Остались они втроем, укутанные простынями, тут государь и вернулся к начатому давеча разговору.
— Что ж, сударь, вы уже поведали нам историю своего путешествия в прошлое и ваших приключений в N-ске. А что вы можете сказать о будущем России?
Петр Иванович в этот момент почувствовал себя куда как увереннее. Уж что-что, а историю родной страны он знал не то чтобы на уровне профессора, но надеялся в грязь лицом не ударить.
— Вам с какого места начать?
— Да хотя бы с этого времени, с сер6едины 19 века.
— Ну что ж, извольте... Только не обессудьте, если без подробностей, я не настолько серьезно изучал некоторые исторические моменты.
— Ничего страшного, нас интересуют события, оставившие след в истории государства.
— Ну тогда можно начать с революционных волнений, которые в 1848 году охватят половину Европы. Особенно ярко они проявятся в Венгрии, выступившей против Австрийской империи, но другие западные державы мадьяр не поддержат. А тут еще вы, Ваше величество, вступите в конфликт на стороне австрийского императора Франца-Иосифа...
— А с Фердинандом что случилось?
— Пока еще ничего, но случится. В конце 1848 отречется от престола в пользу племянника, его падение произойдет следом за отставкой Меттерниха. Так вот, вы отправите на подавление венгерской революции корпус под командованием генерал-фельдмаршала Паскевича. На мой лично взгляд, большая ошибка, Россия выступит в роли цербера европейских свобод. Впрочем, вам виднее.
— Хм, тут есть над чем подумать. Верно, Александр Христофорович?
— Безусловно, Ваше величество.
— Что ж, сударь, продолжайте...
— Затем у вас случится конфликт с Наполеоном III, пришедшим к власти во Франции после переворота в декабре 1851 года. Вы посчитаете нового французского императора нелегитимным, поскольку династия Бонапартов была исключена из французского престолонаследия Венским конгрессом .
— Хм, действительно, так и есть, Венский конгресс принял такое решение. И что дальше?
— А дальше Россия втянется в серию военных конфликтов, из которых наиболее значительным будет конфликт с Турцией. Он закончится 2-летней Крымской войной, в которой Россия потерпит поражение.
Поражение в этой войне приведет...
— Что ж вы запнулись, продолжайте, — дернул подбородком нахмурившийся император.
— Оно приведет к вашей кончине. По одной из версий, вы покончили с собой из-за военных неудач. Но я в такую версию не верю, более правдоподобной кажется кончина в результате воспаления легких.
— Наложить на себя руки... Это грех, император на такое не пошел бы, — негромко заметил Бенкендорф.
— И в каком году это случится? — ровным голос поинтересовался государь.
— Вы действительно желаете знать точную дату собственной смерти?
— Говорите, не тяните, сударь.
— Год я помню, 1855-й, кажется март, а число запамятовал. Но если вы все же скончались от воспаления легких, то можете принять меры, не доводя свой организм до такого состояния.
— А я когда отдам Богу душу? — спросил Бенкендорф.
— Вы скончаетесь раньше Николая Павловича, вам осталось три года, точнее не могу припомнить. Но верно, что вы умрете на борту парохода 'Геркулес' по пути из Германии в Россию.
— И по какой же причине? — тут голос Александра Христофоровича чуть дрогнул.
— Будете долго болеть, чем именно — не имею чести знать, станете лечиться на водах в Бадене, и по пути оттуда и скончаетесь.
— Ладно, вы лучше о судьбах Отечества, что там дальше? — спросил Николай I.
— Так и получается, что судьбы государей так переплетены с историей Отечества. Что одно без другого невозможно. В общем, дальше вам на смену придет ваш сын Александр, который коронуется как Александр II. В 1856-м он заключит Парижский мир, не на самых плохих условиях .
В 1861 году ваш сын отменит крепостное право. Кроме этого, им будет проведена военная реформа, когда службу сократили с 20 до 6 лет, судебная и земская. В то же время станет нарастать общественное недовольство. Уже в 1866-м будет предпринята первая попытка покушения на царя, к счастью, неудачная — руку террориста с пистолетом отведет стоявший рядом с ним в толпе человек.
— Кто стрелял? — коротко спросил Николай.
— Студент Дмитрий Каракозов. Подробностей не помню. Всего Александр переживет несколько покушений . Последнее, в 1881 году, станет роковым. На престол взойдет его сын, Александр III. За время своего правления он не проведет ни одной войны, за что его и станут называть 'Миротворцем'. Кроме этого, он решит, что его отца убили из-за того, что он много реформировал, поэтому Александр III откажется от реформ, а идеалом для него будет ваше правление.
— Вот как... Дальше.
— Но при этом он будет считать, что ваш главный просчет — слабое развитие промышлености. А потому сделает все, чтобы деньги были направлены на развитие крупных промышленных предприятий. Главным источником финансирования промышленного производства станет экспорт хлеба, но денег все равно не будет хватать.
С назначением на должность министра финансов Сергея Юльевича Витте, политика изменится. Витте объявит, что экспорт хлеба — ненадежный источник доходов и введет винную монополию, золотое обеспечение рубля. Появится золотой русский рубль, который привлечет иностранные инвестиции. В итоге в 90-е годы 19 века начнется бурный экономический рост, и Россия станет индустриальной державой, хотя на 2/3 промышленность будет иностранной.
В 1888 году царский поезд потерпит крушение. Семья государя и он сам в этот момент будут находиться в вагоне-столовой, и император будет удерживать крышу вагона на своих плечах, пока не подоспеет помощь.
— Богатырского сложения?
— Ну, по воспоминаниям современников, Бог статью императора не обидел . Как бы там ни было, Александр Александрович начнет жаловаться на боли в пояснице, и в итоге разовьется болезнь почек. Вдобавок зимой 1894 года простудится, а осенью того же года у него обнаружат нефрит. Отправится на лечение в Ливадию, там же и преставится. Тут же присягнет на верность престолу новый император — Николай II.
— Наследник? — тихо спросил Николай Павлович.
— Да, сын Александра III. Последний из дома Романовых на престоле...
— Последний? Почему? — резко спросил Бенкендорф.
— Потому что в 1917 году на фоне массовых волнений отречется от престола. Власть перейдет к Временному правительству во главе с Александром Керенским. А в октябре того же года случится революция большевиков, которую по иронии судьбы возглавит земляк Керенского — Владимир Ильич Ленин. Вернее, Ульянов, просто он себе взял такой псевдоним — Ленин. Почему по иронии? Оба они родом из Симбирска, куда вы завтра намереваетесь прибыть.
— Да? Любопытно!
Государь явно старался скрыть волнение, но это у него плохо получалось. Он сделал большой глоток кваса из кружки и кивнул — мол, продолжайте.
— Была... будет Гражданская война, в итоге большевики ее выиграют, и образуется СССР.
— Что за сэсэр? — вклинился Александр Христофорович.
— СССР. Союз Советских Социалистических Республик. В 1924 году Ленин скончается, и у руля страны встанет Иосиф Виссарионович Сталин. Бывший абрек, разбойник, ставший революционером, и в итоге вписавший свое имя в историю. На методы его правления существуют разные точки зрения. Одни говорят, что он принял страну с сохой, а сдал с ядерной бомбой...
— А это еще что такое?
— Ядерная бомба? Самое страшное оружие, которое когда-либо изобретало человечество. Было испытано в 1946 году американцами на японских городах Хиросима и Нагасаки. Но там еще была небольшая мощность. В мое время одной серьезной атомной бомбой можно было уничтожить целый город. Следом за изобретением ядерной бомбы появились термоядерная, водородная, нейтронная, вакуумная и даже графитовая. Правда, последняя предназначена для воздействия на электрические цепи и жертв за собой не влечет. Зато другие влекут, и еще как. А после ядерного взрыва воздух, почва и вода заражаются радиацией, что влечет за собой гибель живых существ или мутацию их потомства. Рождаются уроды, многие умирают от онкологических — раковых — заболеваний.
Николай Павлович слушал, и его лицо медленно покрывалось пятнами.
— Как?! Как человечество могло до этого дойти?
— Согласен, некоторым правителям самое место в дурдоме. Один начал — второй подхватил, мол, мы тоже сумеем себя защитить. И понеслось! А ведь атом может быть и мирным. Построили же атомные ледоколы, атомные электростанции... На одной такой, правда, пожар случился в 1986 году, там почти всю Украину накрыло радиоактивным облаком, да и на Россию ветром занесло. Отсюда, опять же, скачок онкологических заболеваний... Так вот, про Сталина. Кто-то его превозносит до небес, а кто-то считает величайшим негодяем в истории наряду с Гитлером...
— А это еще кто такой? — спросил Бенкендорф.
— Гитлер-то? Погодите, и до него доберемся...
Одним словом, посиделки в предбаннике затянулись допоздна. Несколько раз заглядывал Евсеич, потом сам Муравьев-Афинский, но всех их государь выпроваживал, что бы не подслушивали. Николай I, да и Бенкендорф — оба пребывали под сильнейшим впечатлением от рассказа Копытмана. Задумчивость сквозила в их лицах, заставляя окружающих — и градоначальника в первую очередь — теряться в догадках, что же там такое в бане произошло.
— Сегодня мы заночуем у вас, Антон Филиппович, — сказал император. — А утром тронемся в путь. А вы, — он повернулся к инспектору, — поедете с нами. Нам еще о многом нужно поговорить.
И, чуть понизив голос, с невинным видом поинтересовался:
— А кстати, как в будущем обстоит с масонством?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
