Хогвартс. Альтернативная история. 7

54.

Слагхорн скучал. Расположившись слева от меня, он удобно устроился в шезлонге под огромным желтым зонтом. Подле его ног в ведерке со льдом лежала только что начатая бутылка вина, а один из замковых эльфов маялся неподалеку в ожидании приказа принести очередную сладость или закуску. Я стоял за мольбертом в тени высокого дуба и писал для Аберфорта восьмой пейзаж с хижиной Хагрида. Семь предыдущих стояли в слизеринской гостиной.

Слагхорн, как и я, все лето проводил в Хогвартсе. Скоро в замке остались только он, Макгонагалл, Спраут, необщительный кентавр Фиренц, его конкурентка Трелони, да Филч с мадам Пинс. Хогвартс покинула даже мадам Помфри, обычно уходившая в отпуск в августе. Июль подходил к концу, никаких приказов из Министерства не поступало. Макгонагалл исполняла обязанности директора, хотя кабинет на седьмом этаже не занимала и вряд ли заходила туда. Слагхорн, не пылавший желанием тесно с ней общаться, выбрал меня жертвой своих бесконечных историй, поскольку прогнать его я не мог, большую часть времени молчал, да к тому же обрел статус перспективного знакомого после того, как в середине месяца Клайв Пирс прислал мне готовый экземпляр каталога. Посылку на яды и опасные заклятья проверяла Макгонагалл, но Слагхорн быстро прознал о ней и изъявил желание познакомиться с моими картинами, посвятив изучению каталога целых четыре дня. Сидя под зонтом, он листал матовые страницы и рассуждал об искусстве, бизнесе и светской жизни, пока я учился мысленно трансформировать его речь в фоновый шум, практикуя упражнение из книги о тибетских мастерах.

Первую половину дня я проводил в теплицах с профессором Спраут или помогал Хагриду, а вторую за неимением школьных заданий посвящал живописи. Соорудив мольберт, я установил его на пригорке у дуба, откуда открывались отличные виды на лес, озеро и хагридову берлогу, и начал писать. Почти сразу выяснилось, что пейзажист из меня никакой — работать в реалистичном стиле было невыносимо скучно, а потому, не имея стимула доводить свои наброски до конца, я начал менять цвета деревьев и вид дома Хагрида, в конце концов остановившись на красно-фиолетовой гамме и теме мертвых лесов, болотных огней и коварных лесных духов.

Слагхорн присоединился ко мне на следующий день после того, как я написал первый пейзаж. Кажется, наблюдение за мной являлось для него своеобразным развлечением: можно было не только посмотреть, как я работаю, но и рассказать очередную историю из своего прошлого, обычно о том, кто из выдающихся людей ходил у него в учениках, какие замечательные были раньше времена (и какие ужасные времена теперь), и насколько измельчали волшебники.

К концу июля я уже знал все подробности жизни многочисленного семейства Блэков, учившихся на его факультете, куда не попал только Сириус; наслушался восклицаний, охов и ахов по поводу сражения в башне и смерти Дамблдора ("У меня до сих пор в голове не укладывается! Поверить не могу, просто как страшный сон!"); в деталях узнал о том, какими замечательными студентами были родители Гарри Поттера, а также услышал несколько десятков рассказов о самых разных знаменитостях, которых Слагхорн учил и с которыми не терял связи "до известных событий".

— ...И вот, когда я, наконец, обосновался в подходящем доме, в тихом, уютном местечке, меня находит Дамблдор и приводит ко мне Гарри! — говорил Слагхорн, размахивая опустевшим бокалом, пока изжарившийся на солнце эльф стоял рядом с бутылкой в руках, ожидая подходящего момента, чтобы снова его наполнить. — Ну конечно я не мог им отказать! Разумеется, я понимал, что в Хогвартсе, рядом с Дамблдором... — он, наконец, прекратил махать рукой и сунул свой бокал прямо эльфу под нос. — Да... так вот... рядом с Дамблдором будет безопаснее, чем в любом доме любого уютного местечка! А теперь? Как нам быть теперь?

Слагхорн удрученно замолк, глядя на Запретный лес и на секунду позабыв о вине. Я почти не слушал его болтовню, надоевшую еще и оттого, что никакой полезной информации в ней не было. На этот раз хижина Хагрида на моей картине была представлена грудой огромных ветвей, переплетавшихся так, что образовывала жутковатый шалаш, построенный на краю зелено-фиолетового болота, за которым расстилался мертвый лес — серые стволы без коры, голые толстые ветви, начинавшиеся высоко над землей, — такой же, какой был у гнезда пауков, к которым пару недель назад я сходил еще раз, чтобы убедиться во власти над ними моего патронуса, а заодно разузнать о местонахождении отшельника Сильвана.

* * *

Свои занятия по окклюменции я не афишировал — Макгонагалл наверняка проявляла интерес к тому, какую литературу я читаю, так что ничего, кроме периодики и книг о тибетских мастерах, я у мадам Пинс не брал. Уроков Снейпа оказалось вполне достаточно: скрывать воспоминания, менять к ним отношение, обманывать окклюмента — вот все, что мне было нужно, и первое время я тренировался почти постоянно, независимо от того, чем в это время занимался: пересаживал ли в теплицах разросшиеся растения, мастерил ли новые подставки под цветы или месил с Хагридом очередное вонючее лакомство для лесных животных.

По утрам я ходил упражняться и медитировать в Запретный лес. Вставая в шесть утра, я отпирал входные двери и возвращался ко времени, когда преподаватели собирались на завтрак в Большом зале. Поначалу Филч был очень недоволен тем, что я покидаю школу ни свет ни заря, открывая двери вместо него, но жалоба Макгонагалл ни к чему не привела — как-то раз он прямо в Большом зале посетовал ей на мои утренние похождения, однако она, к моему удивлению, ответила, что раз я не покидаю территорию Хогвартса, то не нарушаю правил, а подниматься рано утром не запрещено. Филчу пришлось смириться.

Мои медитации не были направлены на обретение внутреннего покоя. Прежде всего я хотел разобраться в планах Дамблдора, а для этого старался мыслить, как он. Поначалу казалось, что информации недостаточно, однако вскоре стало понятно, что логика здесь только мешает. Вместо того, чтобы выстраивать четкие схемы, я попробовал опираться на ощущения и интуицию, вживаясь в роль покойного директора, и через некоторое время пришел к выводам, одновременно неприятными и лестными.

Все, что Дамблдор говорил мне во время наших встреч, было правдой лишь отчасти. Директор с самого начала рассматривал меня в роли будущего кандидата в Пожиратели, исходя из того, что если не предоставить мне выбора, я с высокой вероятностью займу сторону Волдеморта. Постаравшись отнестись к этому объективно, я представил, как было бы, если бы Дамблдор не предпринял упреждающих шагов — дополнительных уроков Снейпа и Флитвика, — и не создал бы ситуаций, благодаря которым Темный Лорд узнал о моем существовании, а я познакомился с ним так близко. Лелеял бы я сейчас мысль о присоединении к его сторонникам, не видя их в деле?

Как ни пытался я проявить объективность и отбросить те знания о Волдеморте, которыми владел благодаря нашим встречам и разговорам о нем с директором, окончательным ответом было все же "нет". Однако, зная мое прошлое, Дамблдор решил не рисковать и укрепить свою сторону еще одним, судя по затраченным на меня ресурсам, полезным бойцом, начав мое воспитание как можно раньше. Он постарался максимально использовать меня в грядущей борьбе, зная, что я ценю честность и, подобно любому восточному ученику, остаюсь верен своим учителям. Моя верность не была фальшивой, в чем директор окончательно убедился после нашего последнего разговора.

Вывод, который отсюда следовал, казался простым и логичным. Убив Дамблдора, Снейп утратил доверие Ордена Феникса и обрел большее доверие Темного Лорда. Хотя я убил Сивого, вряд ли обрадовав этим Волдеморта, в глубине души мне казалось, что Темный Лорд не станет слишком печалиться по поводу какого-то оборотня и спишет мой поступок на желание "помахать палочкой", как выразился Аберфорт. Если расчет директора подтвердится, в чем я мало сомневался, мои уроки окклюменции окажутся не напрасными. Поскольку Снейп лишился возможности информировать Орден о планах Темного Лорда, вероятнее всего, этим рано или поздно должен буду заняться я.

* * *

Как ни странно, такие перспективы меня успокоили. Я не тешил себя иллюзиями, что полностью разобрался в дамблдоровских играх, но решил прекратить размышления об этом, поскольку на ум больше ничего не приходило, а желание найти отшельника становилось все сильнее. Я снова начал сражаться с патронусом, закрывая поляну отводящими чарами, и посылал его бегать по лесу, ища ауру, которая должна была окружать логово Сильвана.

Питоны, к которым я обратился за помощью, только посмеялись надо мной.

— Когда мы тебе сказали, что к его жилищу не подберешься, это не означало, что мы знаем, где оно находится, — сказал один из питонов. — Мы этого не знаем. Можно весь лес исползать вдоль и поперек, считать, что тебе знакомо в нем каждое дерево и каждый куст, но так и не отыскать никакого Сильвана. Так что твой паразит его не найдет.

— Паразит?! Это патронус, а не паразит! Он — часть меня, часть моей личности!

— Ты только послушай, что они насочиняли! — питон глянул на своего собрата, занимавшегося остатками мяса.

— Люди... — промолвил второй питон с интонациями, указывающими на невысокое мнение о человеческом роде.

— Почему ты назвал его паразитом? — настойчиво спросил я. — Ты имел в виду только патронусов-теней или светлых тоже?

— Потому что ваши патронусы, с которыми вы так возитесь, и есть паразиты, — ответил питон. — Энергия, которую вы призываете своим заклинанием, изначально вам не принадлежит, но когда вы ее призвали, остается рядом и укрепляется за счет ваших ресурсов.

— Патронус порождается положительными воспоминаниями! — возразил я, но питон лишь издал досадливое шипение.

— Он не порождается положительными воспоминаниями, а приманивается ими. Вы приманиваете постороннюю энергию — если угодно, безмозглого, бесформенного духа, которому дарите от своих щедрот визуальное воплощение и заклинаете его на выполнение тех или иных действий.

— Докажи! — потребовал я. — Докажи, что заклинание патронуса не оформляет энергию моих воспоминаний, а призывает постороннюю!

— Вот еще! — усмехнулся питон. — Не буду я ничего доказывать! Я в своих словах уверен, а ты в своих — нет, так что если тебя это волнует, ищи доказательства сам. А про Сильвана забудь. Ты его не найдешь, да он тебе и не нужен.

— Ему знаки покоя не дают, — проворчал второй питон. — Решил, наверное, что его ждет почет и слава.

— А меня ждет почет и слава? — на всякий случай спросил я.

— Нет! — хором ответили оба питона и направились к широкому входу в свою нору. Я не стал их задерживать. То, что они рассказали о патронусах, не встречалось в книгах и статьях, однако версию змей не стоило игнорировать. "Жаль, что нет Флитвика, — думал я, возвращаясь в замок, чтобы засесть в библиотеке и полистать подходящую литературу. — Он наверняка знает. Такие вещи легко проверить, если физики изучали энергетическую структуру патронусов".

Следующую пару дней я искал информацию о связи патронусов и элементарных духов, однако в старых трактатах ни о чем подобном не говорилось, в современной периодике об этом писали мало, а найденные мною статьи оказались настолько мудреными, что я понял лишь их общий смысл, который, к сожалению, никак не был связан с источником возникновения патронусов.

Решив, что лучше дождаться возвращения Флитвика из отпуска, я отправился к паукам. Мне не терпелось проверить свою гипотезу, согласно которой патронус-тень имеет власть над темными созданиями: пусть не над дементорами, так хоть над арахнидами. Если эти предположения оправдаются, у меня появлялась возможность спросить, не знают ли они, где живет Сильван.

Приближаясь к гнезду и уже видя перед собой паутину, я вдруг подумал о Снейпе, о тех словах, что он сказал мне, когда я вернулся отсюда с Хагридом и телом Арагога. "Знай Снейп, что я сейчас собираюсь делать, он бы разозлился", подумал я, замедляя шаг, но уже в следующую секунду признал, что лгу себе. Он бы не разозлился. Он бы разочаровался. Насущной необходимости идти к акромантулам не было — меня влекло пустое любопытство, и несмотря на всю свою уверенность, я понимал, что риск существует, и риск этот абсолютно бессмысленный.

Однако поворачивать было поздно. Гнездо находилось прямо передо мной, и оттуда, из темного прохода под нависшей паутиной, выползал здоровенный паук. Он приближался неторопливо, уверенно, спокойно, словно давно ожидал моего визита. В паре метров от меня паук остановился, приподнялся над землей и проговорил:

— Ты принес нам вести?

— Вестей пока нет, — ответил я, не представляя, о чем идет речь. Паук не шелохнулся.

— Мы ждем их с нетерпением, — сказал он. — Ждем, когда Темный колдун снова призовет нас на службу. Наше племя сражалось под его началом и еще не забыло вкус человеческой крови. — Паук сделал паузу. — Сообщи нам, когда он вернется. Мы знаем, ты тоже его ждешь.

Паук развернулся и направился было к гнезду, но с моей точки зрения разговор был не закончен.

— Стой, — сказал я, и паук замер, приподняв переднюю ногу. — Отшельник кентавров. Ты знаешь, где он живет?

Паук снова повернулся, но на этот раз не стал подходить.

— Он слишком силен для тебя, — ответил арахнид. — Не ищи его.

Я молчал в раздумье. Паук постоял еще немного и исчез в гнезде. Некоторое время я смотрел на темный вход, а потом отправился обратно в замок.

Наверное, паук был прав, и искать Сильвана не стоило. Нам не о чем говорить. Слова Фиренца о созвездии силы только раздосадовали: быть в чужом созвездии, пусть даже в созвездии силы, совсем не хотелось. Однако судьба в лице Дамблдора распорядилась иначе.

По возвращении в Хогвартс мое настроение совсем упало. Хагрид со Снейпом оказались правы: сопереживать другим я не умел и понимал чужие эмоции только потому, что знал, какая эмоция следует за каким событием. За смертью — печаль. За удачей — радость. А если смерть и удача одновременно?

Такие тонкости были мне недоступны. Я стремился рационализировать все, в том числе и собственные эмоции. Возможно, уроки Снейпа сделали из меня хорошего окклюмента, иначе вряд ли Дамблдор включил бы меня в свой стратегический план, но теперь чувства были последним, о чем я думал. Все эти недели я анализировал и размышлял, выстраивал схемы и пытался интуитивно понять ход мыслей Дамблдора, однако ни разу не задумался о том, как сейчас чувствует себя мой учитель. Зная отношение Снейпа к директору, что бы тот ему ни сказал, как бы не аргументировал просьбу о своем убийстве, этот ход представлялся мне неоправданно жестоким.

* * *

Я больше не посылал патронуса на поиски, вместо этого сражаясь с ним в паре или оттачивая мастерство владения плетью в одиночестве. Упражнения улучшали не только точность моих движений, но и концентрацию, освобождая сознание от ментального мусора. Иногда я так увлекался, что опаздывал на завтрак, возвращаясь в Большой зал, когда преподаватели уже закончили есть и расходились по делам.