Хогвартс. Альтернативная история. 7

54.

Слагхорн скучал. Расположившись слева от меня, он удобно устроился в шезлонге под огромным желтым зонтом. Подле его ног в ведерке со льдом лежала только что начатая бутылка вина, а один из замковых эльфов маялся неподалеку в ожидании приказа принести очередную сладость или закуску. Я стоял за мольбертом в тени высокого дуба и писал для Аберфорта восьмой пейзаж с хижиной Хагрида. Семь предыдущих стояли в слизеринской гостиной.

Слагхорн, как и я, все лето проводил в Хогвартсе. Скоро в замке остались только он, Макгонагалл, Спраут, необщительный кентавр Фиренц, его конкурентка Трелони, да Филч с мадам Пинс. Хогвартс покинула даже мадам Помфри, обычно уходившая в отпуск в августе. Июль подходил к концу, никаких приказов из Министерства не поступало. Макгонагалл исполняла обязанности директора, хотя кабинет на седьмом этаже не занимала и вряд ли заходила туда. Слагхорн, не пылавший желанием тесно с ней общаться, выбрал меня жертвой своих бесконечных историй, поскольку прогнать его я не мог, большую часть времени молчал, да к тому же обрел статус перспективного знакомого после того, как в середине месяца Клайв Пирс прислал мне готовый экземпляр каталога. Посылку на яды и опасные заклятья проверяла Макгонагалл, но Слагхорн быстро прознал о ней и изъявил желание познакомиться с моими картинами, посвятив изучению каталога целых четыре дня. Сидя под зонтом, он листал матовые страницы и рассуждал об искусстве, бизнесе и светской жизни, пока я учился мысленно трансформировать его речь в фоновый шум, практикуя упражнение из книги о тибетских мастерах.

Первую половину дня я проводил в теплицах с профессором Спраут или помогал Хагриду, а вторую за неимением школьных заданий посвящал живописи. Соорудив мольберт, я установил его на пригорке у дуба, откуда открывались отличные виды на лес, озеро и хагридову берлогу, и начал писать. Почти сразу выяснилось, что пейзажист из меня никакой — работать в реалистичном стиле было невыносимо скучно, а потому, не имея стимула доводить свои наброски до конца, я начал менять цвета деревьев и вид дома Хагрида, в конце концов остановившись на красно-фиолетовой гамме и теме мертвых лесов, болотных огней и коварных лесных духов.

Слагхорн присоединился ко мне на следующий день после того, как я написал первый пейзаж. Кажется, наблюдение за мной являлось для него своеобразным развлечением: можно было не только посмотреть, как я работаю, но и рассказать очередную историю из своего прошлого, обычно о том, кто из выдающихся людей ходил у него в учениках, какие замечательные были раньше времена (и какие ужасные времена теперь), и насколько измельчали волшебники.

К концу июля я уже знал все подробности жизни многочисленного семейства Блэков, учившихся на его факультете, куда не попал только Сириус; наслушался восклицаний, охов и ахов по поводу сражения в башне и смерти Дамблдора ("У меня до сих пор в голове не укладывается! Поверить не могу, просто как страшный сон!"); в деталях узнал о том, какими замечательными студентами были родители Гарри Поттера, а также услышал несколько десятков рассказов о самых разных знаменитостях, которых Слагхорн учил и с которыми не терял связи "до известных событий".

— ...И вот, когда я, наконец, обосновался в подходящем доме, в тихом, уютном местечке, меня находит Дамблдор и приводит ко мне Гарри! — говорил Слагхорн, размахивая опустевшим бокалом, пока изжарившийся на солнце эльф стоял рядом с бутылкой в руках, ожидая подходящего момента, чтобы снова его наполнить. — Ну конечно я не мог им отказать! Разумеется, я понимал, что в Хогвартсе, рядом с Дамблдором... — он, наконец, прекратил махать рукой и сунул свой бокал прямо эльфу под нос. — Да... так вот... рядом с Дамблдором будет безопаснее, чем в любом доме любого уютного местечка! А теперь? Как нам быть теперь?

Слагхорн удрученно замолк, глядя на Запретный лес и на секунду позабыв о вине. Я почти не слушал его болтовню, надоевшую еще и оттого, что никакой полезной информации в ней не было. На этот раз хижина Хагрида на моей картине была представлена грудой огромных ветвей, переплетавшихся так, что образовывала жутковатый шалаш, построенный на краю зелено-фиолетового болота, за которым расстилался мертвый лес — серые стволы без коры, голые толстые ветви, начинавшиеся высоко над землей, — такой же, какой был у гнезда пауков, к которым пару недель назад я сходил еще раз, чтобы убедиться во власти над ними моего патронуса, а заодно разузнать о местонахождении отшельника Сильвана.

* * *

Свои занятия по окклюменции я не афишировал — Макгонагалл наверняка проявляла интерес к тому, какую литературу я читаю, так что ничего, кроме периодики и книг о тибетских мастерах, я у мадам Пинс не брал. Уроков Снейпа оказалось вполне достаточно: скрывать воспоминания, менять к ним отношение, обманывать окклюмента — вот все, что мне было нужно, и первое время я тренировался почти постоянно, независимо от того, чем в это время занимался: пересаживал ли в теплицах разросшиеся растения, мастерил ли новые подставки под цветы или месил с Хагридом очередное вонючее лакомство для лесных животных.

По утрам я ходил упражняться и медитировать в Запретный лес. Вставая в шесть утра, я отпирал входные двери и возвращался ко времени, когда преподаватели собирались на завтрак в Большом зале. Поначалу Филч был очень недоволен тем, что я покидаю школу ни свет ни заря, открывая двери вместо него, но жалоба Макгонагалл ни к чему не привела — как-то раз он прямо в Большом зале посетовал ей на мои утренние похождения, однако она, к моему удивлению, ответила, что раз я не покидаю территорию Хогвартса, то не нарушаю правил, а подниматься рано утром не запрещено. Филчу пришлось смириться.

Мои медитации не были направлены на обретение внутреннего покоя. Прежде всего я хотел разобраться в планах Дамблдора, а для этого старался мыслить, как он. Поначалу казалось, что информации недостаточно, однако вскоре стало понятно, что логика здесь только мешает. Вместо того, чтобы выстраивать четкие схемы, я попробовал опираться на ощущения и интуицию, вживаясь в роль покойного директора, и через некоторое время пришел к выводам, одновременно неприятными и лестными.

Все, что Дамблдор говорил мне во время наших встреч, было правдой лишь отчасти. Директор с самого начала рассматривал меня в роли будущего кандидата в Пожиратели, исходя из того, что если не предоставить мне выбора, я с высокой вероятностью займу сторону Волдеморта. Постаравшись отнестись к этому объективно, я представил, как было бы, если бы Дамблдор не предпринял упреждающих шагов — дополнительных уроков Снейпа и Флитвика, — и не создал бы ситуаций, благодаря которым Темный Лорд узнал о моем существовании, а я познакомился с ним так близко. Лелеял бы я сейчас мысль о присоединении к его сторонникам, не видя их в деле?

Как ни пытался я проявить объективность и отбросить те знания о Волдеморте, которыми владел благодаря нашим встречам и разговорам о нем с директором, окончательным ответом было все же "нет". Однако, зная мое прошлое, Дамблдор решил не рисковать и укрепить свою сторону еще одним, судя по затраченным на меня ресурсам, полезным бойцом, начав мое воспитание как можно раньше. Он постарался максимально использовать меня в грядущей борьбе, зная, что я ценю честность и, подобно любому восточному ученику, остаюсь верен своим учителям. Моя верность не была фальшивой, в чем директор окончательно убедился после нашего последнего разговора.

Вывод, который отсюда следовал, казался простым и логичным. Убив Дамблдора, Снейп утратил доверие Ордена Феникса и обрел большее доверие Темного Лорда. Хотя я убил Сивого, вряд ли обрадовав этим Волдеморта, в глубине души мне казалось, что Темный Лорд не станет слишком печалиться по поводу какого-то оборотня и спишет мой поступок на желание "помахать палочкой", как выразился Аберфорт. Если расчет директора подтвердится, в чем я мало сомневался, мои уроки окклюменции окажутся не напрасными. Поскольку Снейп лишился возможности информировать Орден о планах Темного Лорда, вероятнее всего, этим рано или поздно должен буду заняться я.

* * *

Как ни странно, такие перспективы меня успокоили. Я не тешил себя иллюзиями, что полностью разобрался в дамблдоровских играх, но решил прекратить размышления об этом, поскольку на ум больше ничего не приходило, а желание найти отшельника становилось все сильнее. Я снова начал сражаться с патронусом, закрывая поляну отводящими чарами, и посылал его бегать по лесу, ища ауру, которая должна была окружать логово Сильвана.

Питоны, к которым я обратился за помощью, только посмеялись надо мной.

— Когда мы тебе сказали, что к его жилищу не подберешься, это не означало, что мы знаем, где оно находится, — сказал один из питонов. — Мы этого не знаем. Можно весь лес исползать вдоль и поперек, считать, что тебе знакомо в нем каждое дерево и каждый куст, но так и не отыскать никакого Сильвана. Так что твой паразит его не найдет.

— Паразит?! Это патронус, а не паразит! Он — часть меня, часть моей личности!

— Ты только послушай, что они насочиняли! — питон глянул на своего собрата, занимавшегося остатками мяса.

— Люди... — промолвил второй питон с интонациями, указывающими на невысокое мнение о человеческом роде.

— Почему ты назвал его паразитом? — настойчиво спросил я. — Ты имел в виду только патронусов-теней или светлых тоже?

— Потому что ваши патронусы, с которыми вы так возитесь, и есть паразиты, — ответил питон. — Энергия, которую вы призываете своим заклинанием, изначально вам не принадлежит, но когда вы ее призвали, остается рядом и укрепляется за счет ваших ресурсов.

— Патронус порождается положительными воспоминаниями! — возразил я, но питон лишь издал досадливое шипение.

— Он не порождается положительными воспоминаниями, а приманивается ими. Вы приманиваете постороннюю энергию — если угодно, безмозглого, бесформенного духа, которому дарите от своих щедрот визуальное воплощение и заклинаете его на выполнение тех или иных действий.

— Докажи! — потребовал я. — Докажи, что заклинание патронуса не оформляет энергию моих воспоминаний, а призывает постороннюю!

— Вот еще! — усмехнулся питон. — Не буду я ничего доказывать! Я в своих словах уверен, а ты в своих — нет, так что если тебя это волнует, ищи доказательства сам. А про Сильвана забудь. Ты его не найдешь, да он тебе и не нужен.

— Ему знаки покоя не дают, — проворчал второй питон. — Решил, наверное, что его ждет почет и слава.

— А меня ждет почет и слава? — на всякий случай спросил я.

— Нет! — хором ответили оба питона и направились к широкому входу в свою нору. Я не стал их задерживать. То, что они рассказали о патронусах, не встречалось в книгах и статьях, однако версию змей не стоило игнорировать. "Жаль, что нет Флитвика, — думал я, возвращаясь в замок, чтобы засесть в библиотеке и полистать подходящую литературу. — Он наверняка знает. Такие вещи легко проверить, если физики изучали энергетическую структуру патронусов".

Следующую пару дней я искал информацию о связи патронусов и элементарных духов, однако в старых трактатах ни о чем подобном не говорилось, в современной периодике об этом писали мало, а найденные мною статьи оказались настолько мудреными, что я понял лишь их общий смысл, который, к сожалению, никак не был связан с источником возникновения патронусов.

Решив, что лучше дождаться возвращения Флитвика из отпуска, я отправился к паукам. Мне не терпелось проверить свою гипотезу, согласно которой патронус-тень имеет власть над темными созданиями: пусть не над дементорами, так хоть над арахнидами. Если эти предположения оправдаются, у меня появлялась возможность спросить, не знают ли они, где живет Сильван.

Приближаясь к гнезду и уже видя перед собой паутину, я вдруг подумал о Снейпе, о тех словах, что он сказал мне, когда я вернулся отсюда с Хагридом и телом Арагога. "Знай Снейп, что я сейчас собираюсь делать, он бы разозлился", подумал я, замедляя шаг, но уже в следующую секунду признал, что лгу себе. Он бы не разозлился. Он бы разочаровался. Насущной необходимости идти к акромантулам не было — меня влекло пустое любопытство, и несмотря на всю свою уверенность, я понимал, что риск существует, и риск этот абсолютно бессмысленный.

Однако поворачивать было поздно. Гнездо находилось прямо передо мной, и оттуда, из темного прохода под нависшей паутиной, выползал здоровенный паук. Он приближался неторопливо, уверенно, спокойно, словно давно ожидал моего визита. В паре метров от меня паук остановился, приподнялся над землей и проговорил:

— Ты принес нам вести?

— Вестей пока нет, — ответил я, не представляя, о чем идет речь. Паук не шелохнулся.

— Мы ждем их с нетерпением, — сказал он. — Ждем, когда Темный колдун снова призовет нас на службу. Наше племя сражалось под его началом и еще не забыло вкус человеческой крови. — Паук сделал паузу. — Сообщи нам, когда он вернется. Мы знаем, ты тоже его ждешь.

Паук развернулся и направился было к гнезду, но с моей точки зрения разговор был не закончен.

— Стой, — сказал я, и паук замер, приподняв переднюю ногу. — Отшельник кентавров. Ты знаешь, где он живет?

Паук снова повернулся, но на этот раз не стал подходить.

— Он слишком силен для тебя, — ответил арахнид. — Не ищи его.

Я молчал в раздумье. Паук постоял еще немного и исчез в гнезде. Некоторое время я смотрел на темный вход, а потом отправился обратно в замок.

Наверное, паук был прав, и искать Сильвана не стоило. Нам не о чем говорить. Слова Фиренца о созвездии силы только раздосадовали: быть в чужом созвездии, пусть даже в созвездии силы, совсем не хотелось. Однако судьба в лице Дамблдора распорядилась иначе.

По возвращении в Хогвартс мое настроение совсем упало. Хагрид со Снейпом оказались правы: сопереживать другим я не умел и понимал чужие эмоции только потому, что знал, какая эмоция следует за каким событием. За смертью — печаль. За удачей — радость. А если смерть и удача одновременно?

Такие тонкости были мне недоступны. Я стремился рационализировать все, в том числе и собственные эмоции. Возможно, уроки Снейпа сделали из меня хорошего окклюмента, иначе вряд ли Дамблдор включил бы меня в свой стратегический план, но теперь чувства были последним, о чем я думал. Все эти недели я анализировал и размышлял, выстраивал схемы и пытался интуитивно понять ход мыслей Дамблдора, однако ни разу не задумался о том, как сейчас чувствует себя мой учитель. Зная отношение Снейпа к директору, что бы тот ему ни сказал, как бы не аргументировал просьбу о своем убийстве, этот ход представлялся мне неоправданно жестоким.

* * *

Я больше не посылал патронуса на поиски, вместо этого сражаясь с ним в паре или оттачивая мастерство владения плетью в одиночестве. Упражнения улучшали не только точность моих движений, но и концентрацию, освобождая сознание от ментального мусора. Иногда я так увлекался, что опаздывал на завтрак, возвращаясь в Большой зал, когда преподаватели уже закончили есть и расходились по делам.

Однажды я тренировал элемент под названием "укус огненного муравья", наколдовав для этого металлический столб, к концу занятий весь покрывшийся черными ожогами. Пытаясь закрутить плеть особым образом, чтобы она несколько раз коснулась столба своим кончиком, я не сразу заметил, что у меня появились зрители. Справа от меня, на границе лесных сумерек и залитой солнечным светом поляны, стояли три кентавра. Один из них, ребенок лет двенадцати, держал в руке копье; второй был молодым мужчиной с луком за плечами, крепким и сильным, с длинными, заплетенными в косу каштановыми волосами под стать своей гнедой масти. Возраст третьего кентавра трудно было определить, поскольку всё его человеческое тело, включая лицо и бритую голову, покрывала черная блестящая мазь. Они уже какое-то время наблюдали за мной, но то ли я так увлекся своими упражнениями, что не увидел их появления, то ли они хотели, чтобы я какое-то время их не замечал. Теперь мы молча смотрели друг на друга, и мое удивление тому, как им удалось преодолеть отводящие чары, исчезло, даже не успев толком возникнуть. Черный кентавр, стоявший сейчас передо мной, мог и не такое.

Даже если бы я хотел его о чем-то спросить, то не посмел бы нарушить молчание. До сих пор я знал только двух магов, чью силу можно было ощутить в их присутствии. Сила Дамблдора могла быть сокрушительной, но ее пассивное проявление оказывало успокаивающий эффект, который я не раз испытывал на себе в его кабинете. Сила Волдеморта походила на сжатую пружину, притаившуюся змею, в любой момент готовую распрямиться и уничтожить противника. Сила, которую я чувствовал сейчас, казалась укрощенной стихией, сдерживаемой лишь мастерством мага, стихией не конкретной, но всеобъемлющей: природой как таковой, самой жизнью. Кентавры владели природной магией, однако их способности, как и способности магов-людей, были ограничены. Мне же казалось, что отдай Сильван приказ Запретному лесу идти войной на Хогвартс, и деревья выдернут из земли свои корни и без труда разнесут замок по камешку; пожелай он, чтобы озеро вышло из берегов или пробило крышу наших подвалов, и вода вмиг заполнит их, повинуясь даже не слову — одному движению мысли. Скорее всего, магические операции таких масштабов были отшельнику неподвластны, однако в ту минуту его потенциальная сила представлялась мне едва ли не безграничной. Хотел он добиться этого эффекта намеренно или действительно обладал схожей мощью, я не знал.

Наконец, черный кентавр повернулся и бесшумно исчез за деревьями. Его спутники, чуть помедлив, последовали за ним. Некоторое время я смотрел им вслед, потом снял охранные заклятья, убрал металлический столб и направился в замок, переполненный впечатлениями от того, маг какой силы выходил сейчас на меня посмотреть, и стараясь не слишком задумываться, зачем ему это понадобилось.

* * *

Сейчас я дописывал восьмую картину, сомневаясь, что все эти устрашающие фантастические ландшафты смогут порадовать Аберфорта, который просил у меня простой деревенский пейзаж. Слагхорн уже некоторое время молчал, и я было понадеялся, что профессор решил вздремнуть, как вдруг он издал удивленный возглас и в нетерпении воскликнул:

— Эй, эй!.. Да где ты там! Забери бокал!

Эльф, прикорнувший в тени дерева, встрепенулся, бросился к Слагхорну, и тот начал слезать с шезлонга. Проследив за его взглядом, я увидел, что по ту сторону ворот стоит несколько человек, среди которых выделялась знакомая фигура министра Скримджера. "Что еще стряслось? — подумал я. — Может, нас и правда собираются закрывать?"

Слагхорн устремился к воротам, чтобы впустить высоких гостей. Их оказалось трое; все они быстро прошли к замку и исчезли внутри. Вернувшись, Слагхорн с трудом опустился в шезлонг.

— Выглядит Скримджер не слишком довольным, — пробормотал он, забирая у эльфа бокал. — К Минерве явился. Надеюсь, ничего фатального...

"Фатального! — я мысленно усмехнулся и вновь обратился к картине. — Придется тебе тогда снова искать подходящий дом". Слагхорн не сказал больше ни слова, вместо этого уделяя время вину, однако спустя минут десять из замка вышел один из прибывших с министром и подошел к нам.

— Вы мистер Линг Ди? — вежливо спросил он, глядя на меня. Я кивнул. — Министр хотел бы с вами поговорить. Пожалуйста, идемте со мной.

Слагхорн проводил меня тревожным взглядом; я и сам слегка напрягся. Неужели Скримджеру не дает покоя та история с Пожирателями? Или он хочет узнать что-нибудь о Снейпе? Или они его поймали? В любом случае, мне следовало вести себя спокойно, никого не провоцировать, а потому, когда мы добрались до кабинета Макгонагалл, я уже привел в порядок свои мысли, готовый встретить любые известия и вопросы, что могли мне задать.

Как только мы вошли, Скримджер, в молчании сидевший за столом Макгонагалл, посмотрел на нее и сказал:

— Боюсь, Минерва, что я снова буду вынужден просить вас покинуть кабинет.

Макгонагалл, стоявшая у самой двери рядом с крепким мужчиной, смахивавшим на телохранителя, ответила тем тоном, на который никто из ее учеников никогда не смел возражать:

— Боюсь, министр, что я, как исполняющая обязанности директора, имею право присутствовать при любом взаимодействии с любым студентом, будь он совершеннолетним или нет, независимо от того, кто желает с ним встретиться.

Скримджер помолчал.

— Хорошо, — сказал он. — В таком случае, я попрошу удалиться всех, кроме него, — он ткнул в меня пальцем и снова перевел взгляд на Макгонагалл. — Как вам такой вариант?

Макгонагалл колебалась.

— Минерва, пожалуйста, — голос у Скримджера был уставший. — Выйдите, — он кивнул своим подчиненным на дверь, и те беспрекословно покинули кабинет. Помедлив, Макгонагалл молча вышла следом за ними.

Я обратил внимание, что со времени нашей последней встречи министр заметно сдал. Он молча указал мне на стул, и я сел. В ту же секунду министр взял лежавшую на столе палочку, и я инстинктивно потянулся за своей.

— Перестаньте, Ди, — все так же устало произнес Скримджер. — Если бы нам требовалось это, мы взяли бы вас еще на улице. — Он направил палочку мне за спину, и я понял, что министр накладывает чары на портрет.

— Теперь поговорим, — сказал он и посмотрел мне в глаза. — О Дамблдоре.

Я молчал, ожидая вопросов. Скримджер вздохнул.

— Какие между вами были отношения?

— Обычные, — сказал я. Министр покачал головой.

— Лжете, — проговорил он.

— У нас были обычные отношения, — ответил я чуть более твердо, — или мы говорим о разных вещах.

— Вы общались лично?

— Иногда.

— Расскажите.

— Особо не о чем рассказывать, — ответил я. — Директор еще на первом курсе заинтересовался моими рисунками, приглашал к себе в кабинет, смотрел работы. На дни рождения дарил бумагу, краски. Потом я одну свою картину оживил, и после этого мы снова с ним встречались. Можете спросить у профессора Макгонагалл — монах заявился прямо сюда.

— Монах? — не понял Скримджер.

— Монах, которого я нарисовал.

— Ясно, — сказал министр. — А кроме живописи вы о чем-нибудь говорили?

— О квиддиче. Он спрашивал, почему я не хожу на соревнования.

Скримджер казался все более разочарованным.

— Дамблдору нравились ваши работы?

— Не знаю, — честно признался я. — Он только однажды сказал, что я проделал большой путь.

— Ну да, — пробормотал министр. — Я видел, что вы рисуете. У нас в Министерстве есть несколько поклонников вашего творчества...

"Это что, намек? — подумал я, чувствуя одновременно и гордость, и тревогу. — Поклонники-Пожиратели?"

— Хорошо, — Скримджер снова вздохнул. — А какие отношения у вас с Поттером?

— Никаких, — ответил я, вспомнив наш последний разговор и на секунду ощутив прежнюю ярость.

— Тогда как объяснить, что год назад вы вместе с ним оказались в Министерстве?

— Я оказался в Министерстве не с ним, а с Луной Лавгуд. С ней мы друзья.

Скримджер поднял голову.

— Дамблдор включил вас в свое завещание, — безо всякого перехода сказал он и сделал небольшую паузу, наблюдая за моей реакцией. — Судя по всему, вас это не удивляет.

— Ну почему же, — проговорил я. — Это довольно неожиданно. Я все-таки ему не родственник.

— И то, что он вам оставил, никак не связано с вашим хобби, — Скримджер сунул руку в карман, вытащил оттуда какой-то предмет и с громким стуком положил на стол. — Знаете, что это?

— Вроде ключ, — неуверенно ответил я, разглядывая то, что завещал мне директор.

Предмет действительно был похож на ключ — точнее, на болванку для ключа. Довольно большой, из черного матового металла, с одной стороны он расширялся причудливыми завитками, но с другой, там, где у обычных ключей была резьба, оканчивался простым гладким стержнем с округлым кончиком. Скримджер внимательно следил за мной.

— Что скажете? — спросил он.

— А что тут скажешь... — проговорил я. — Какой-то недоделанный ключ.

— Ключ доделан. Он принадлежит к категории магических ключей и отпирает лишь те замки, на которые настроен. Как думаете, что им можно открыть?

— Ворота? — предположил я. Скримджер отрицательно покачал головой.

— Тогда не знаю.

Министр снова полез в карман и вынул свернутый пергамент. Пробежав глазами по строчкам, он прочитал: "Лингу Ди я оставляю Соломонов ключ в память о наших беседах и как символ тех дверей, что он открывает в своих работах, с пожеланием дальнейших творческих успехов"... Вам это о чем-нибудь говорит?

— Есть такие сборники — Большой и Малый ключ Соломона, — сказал я. — Здесь их, конечно, не проходят, но они стоят в открытом доступе, в разделе гримуаров. Наверное, Дамблдор провел параллель между моими демонами и чудовищами и теми, о которых рассказывается в этих книгах.

Судя по раздосадованному виду Скримджера, моя версия трактовки завещания совпала с его.

— Забирайте, — проговорил министр, кивая на ключ, и я поскорее сунул его в карман. Скримджер встал, снял с портрета чары, так что я, поднявшись следом, увидел недовольное лицо пожилой дамы, протиравшей очки и неодобрительно посматривавшей на министра, из-за которого последние десять минут она провела в темноте и тишине.

— Не провожайте нас, Минерва, — бросил Скримджер, покинув кабинет и едва взглянув на стоявшую неподалеку Макгонагалл. — Нас выпустит... — он щелкнул пальцами, пытаясь припомнить фамилию. Один из помощников негромко подсказал:

— Гораций Слагхорн.

— Да, Слагхорн... Всего хорошего, — коротко кивнув, он быстро зашагал по коридору к лестнице; двое его спутников устремились за ним. Макгонагалл проводила его пристальным взглядом, а потом повернулась ко мне.

— Что он от вас хотел? — спросила она все тем же непререкаемым тоном, каким десять минут назад разговаривала с министром.

— Он спрашивал о Дамблдоре, — ответил я.

Макгонагалл удивилась.

— О Дамблдоре? — повторила она. — Но что вы можете знать...

Я пожал плечами. Макгонагалл несколько секунд смотрела на меня, словно размышляя, продолжать ли свой допрос или нет, затем покачала головой и скрылась в кабинете.

* * *

Мысль о том, что ключ — это крестраж, пришла мне в голову первой, но была отброшена за очевидной абсурдностью. Если он и был крестражем, то уже мертвым, поскольку побывал в руках министерских чиновников и только привел их в замешательство. Вероятнее всего, ключ никогда не хранил в себе частицу души Волдеморта. На его черной поверхности я не обнаружил никаких повреждений, а изучив вещь глазами патронуса, увидел лишь ауру заклятья, позволявшего отпирать настроенные на ключ двери. Белых следов волдемортовских чар на нем не было.

Над завещанием я почти не размышлял. Дамблдор имел в виду оживленного монаха, поскольку только эту картину можно было назвать полноценной дверью, через которую тот попал в замок и получил возможность свободно по нему разгуливать. Но сейчас монах пребывал где-то в недрах Хогвартса, куда его завел Кровавый Барон. Возможно, ключ требовался для того, чтобы попасть на нижние этажи, но что мне там искать? Крестраж? Оружие? Какую-то информацию?

Начинать поиски сейчас было рискованно — после визита Скримджера Макгонагалл могла следить за мной, — поэтому я отложил их на август, когда и.о. директора займется составлением списков первокурсников и рассылкой писем. Однако через пару дней, вернувшись к завтраку после тренировки, я с удивлением услышал, что министр подал в отставку. Это известие вызвало среди преподавателей недоумение и тревогу, но когда спустя еще два дня в "Ежедневном пророке" появилась фотография Поттера и объявление о его розыске в связи с гибелью Дамблдора, всем стало ясно, что это была за отставка и чьи интересы теперь блюдет Министерство.

55.

На следующий день после публикации материала о Поттере на Хогвартс началось нашествие сов. Макгонагалл почти не выходила из своего кабинета и даже начала бывать в директорской — возвращаясь из библиотеки, я несколько раз замечал, как она спускается с верхних этажей. За столом почти ничего не обсуждали, однако кое-какую информацию о том, чем занималась Макгонагалл, я узнал у Хагрида, который после встречи с патронусом-тенью хоть и держался со мной не так естественно и открыто, как раньше, но здесь просто не мог смолчать.

— Ишь чего удумали! — возмущенно говорил он, сидя на лавке у сарая с инструментами, тогда как я стоял неподалеку, облокотившись о забор вокруг огородных грядок. — Сертификат о статусе крови! Можешь себе представить? Будто это болезнь какая — родиться от маггла! Макгонагалл теперь ждет, когда ей пришлют из Министерства список первоклашек, а без него она не имеет права высылать письма о зачислении.

— Но если ребенок магглорожденный, его родители не знают ни о каком Министерстве магии, — сказал я. — Как они получат сертификат?

— Так эти сами к ним придут! — фыркнул Хагрид. — Не упустят возможности поглумиться... Детишек жалко, — расстроено добавил он. — И в школу не попадут, и родителей, того гляди, лишатся.

— А что насчет директора? — спросил я. — Никого пока не назначили?

Хагрид повел плечом и сказал:

— Молчат. — Потом он неожиданно встал и подошел к забору. — Ну а ты-то как, Линг? — озабоченно проговорил он. — Ты ведь сирота, как тебе доказать, что твои родители — волшебники?

— Вряд ли мне придется это доказывать, — ответил я. Хагрид только вздохнул, не догадываясь об истинном значении этой фразы, но больше ни о чем не спрашивал и снова занялся огородом. Я вернулся к мольберту писать уже девятый по счету пейзаж, а заодно поразмышлять о своих перспективах, ставших чуть более неопределенными из-за новой политики Министерства. Вероятно, я мог считать себя защищенным, если до сих пор оставался нужен Темному Лорду, но если убийство Фенрира его разозлило, следовало быть настороже.

Слагхорн заметно паниковал, опасаясь, что Пожиратели заявятся прямо в Хогвартс, схватят его и вынудят варить какие-нибудь страшные яды.

— Мне кажется, — проговорил я, выслушав очередной страдальческий монолог профессора, — что в свете последних указов здесь вы принесете гораздо больше пользы, чем где бы то ни было еще, так что за вами вряд ли придут.

— Ты думаешь? — оживился Слагхорн. — Принесу больше пользы здесь? И почему же?

— Вы ведь сами рассказывали, что теперь учеба стала для всех обязательной, — ответил я. — Значит, вопросам образования новое Министерство уделяет гораздо больше внимания и предпочтет, чтобы в школе работали высококлассные специалисты. Вы сможете выпускать несколько хороших зельеваров в год, и ваша эффективность в Хогвартсе будет выше, чем если вы просто станете варить для Пожирателей зелья.

Найдя в этом определенное успокоение, Слагхорн перестал донимать меня жалобами, и несколько дней я работал в относительном покое. Макгонагалл занималась служебными делами, и, несмотря на смену курса, понимание того, что школа в новом году откроется, вселяло в преподавателей немного оптимизма.

Через неделю после переворота в Хогвартс вернулись уходившие в отпуск профессора и мадам Помфри. К обеду прибыли Флитвик и Асвинн, а вечером в Большом зале собрались все, включая закутанную в шаль Трелони, мадам Пинс и даже кентавра Фиренца. Я пришел ужинать, не подозревая о намеченном сборище, и поначалу не был уверен, что мое присутствие уместно, однако Макгонагалл не просила меня выйти и вообще не обратила на меня внимания.

— Я вызвала вас, — начала Макгонагалл, поднявшись из-за стола, — поскольку Министерство прислало распоряжение, согласно которому до прибытия нового директора все преподаватели Хогвартса под страхом заключения в Азкабан не имеют права покидать территорию замка. Имени директора не сообщалось, однако он появится здесь в самое ближайшее время вместе с несколькими новыми профессорами. Остается надеяться, — добавила Макгонагалл с горечью, — что эти люди будут иметь хоть какое-то представление о том, что означает работать в школе.

В ожидании директора заняться профессорам было особо нечем, и даже Спраут перестала прибегать к моей помощи, поскольку к августу все основные дела в теплицах были завершены. Решив, что сейчас самое время поговорить с Флитвиком о патронусах и духах-паразитах, я выждал для приличия пару дней и после обеда поднялся на седьмой этаж к его кабинету.

Открыв дверь, профессор заметно обрадовался. Он пригласил меня зайти и принялся расспрашивать, чем я занимался все эти недели. Его интерес был неподдельным, и от этого мне стало немного грустно. "Знает ли он, что Шляпа распределяла меня на его факультет? — подумал я. — Наверное, обиделся бы, если б узнал, что я выбрал Слизерин..." Наконец, профессор слегка успокоился и спросил, что меня к нему привело.

— Сэр, не так давно я столкнулся с одной интересной точкой зрения и хотел узнать ваше мнение, — начал я издалека. — В Запретном лесу живут такие змеи — магматические питоны...

Флитвик кивнул.

— ... и я иногда с ними вижусь, общаюсь, узнаю всякие лесные новости, — продолжал я. — Как-то раз речь зашла о патронусах, и змеи сказали, что на самом деле это духи-паразиты, которых мы приманиваем своими положительными эмоциями и придаем форму заклинанием. Что вы об этом думаете?

По лицу профессора было ясно, что эта тема ему знакома.

— Да, такая версия выдвигалась, — ответил он. — Однако патронус — не дух-паразит. Он образуется благодаря магическим полям самого колдуна и несет в себе его ментальный энергетический отпечаток, а любой дух-паразит имеет свой собственный. Магические виды змей часто проявляют интуитивное понимание сложных проблем, но только не в этом случае. Здесь они ошиблись.

— В журналах я ничего подобного не нашел, — заметил я. Флитвик усмехнулся.

— И не найдете. Эта тема считается засекреченной. В чарах вообще много секретных тем, — он посмотрел на меня с улыбкой. — Не решили еще, куда будете поступать?

— Честно говоря, мне сейчас как-то не до этого, — ответил я, не желая врать Флитвику. — Сперва надо сдать экзамены, получить аттестат, а там видно будет. Но о физике чар я, разумеется, помню.

Профессор вдруг посерьезнел.

— Вот что, Линг, — произнес он чуть тише обычного, словно в этом кабинете нас могли подслушать. — Вы ведь умный молодой человек и прекрасно понимаете, какие в стране творятся дела. Магглорожденных преследуют, бросают в Азкабан, пытают, убивают... даже некоторые чистокровные оказались в списке неблагонадежных. Если Комиссия по магглорожденным доберется до вас, вы не сможете доказать статус своей крови, а учитывая ваш визит в Министерство вместе с Гарри и недавнее участие в столкновении с Пожирателями, над вами может нависнуть двойная угроза. Ведь вы помогали Нежелательному лицу номер один... — Флитвик замолчал, внимательно глядя на меня. — В Берлине живет один мой хороший знакомый, тоже преподаватель, — продолжал он. — Я говорил с ним, и он готов вас принять... Подождите, Линг, дайте мне закончить, — Флитвик поднял руку, полагая, что я собираюсь ответить. — Не нужно решать прямо сейчас. До сентября еще три недели, и кого бы нам ни прислали в качестве директора, сомневаюсь, что он сможет переколдовать ворота так, чтобы мы оказались не в состоянии открыть их и выйти за пределы Хогвартса. Если вы согласитесь, просто дайте мне знать. У меня есть панорамная колдография его дома, и я не сомневаюсь, что вы без проблем сможете к нему аппарировать.

— Сэр, — я, наконец, оправился от первого потрясения и собрался с мыслями. — Сэр, пожалуйста, можно мне сказать?

Флитвик молча кивнул.

— Я благодарен вам за это предложение, — начал я, — и даже больше, чем благодарен, но вынужден от него отказаться. Комиссия меня не тронет, о ней я даже не беспокоюсь. Но то, что вы сказали, очень опасно, и лучше нам забыть об этом разговоре.

Взгляд Флитвика стал более сосредоточенным; некоторое время он молчал, а потом вдруг спросил:

— Думаете, за вас заступится Северус? Что ж, такое, конечно, может быть... — он вздохнул. — В любом случае, если вам понадобится помощь, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Что-нибудь придумаем.

Забота Флитвика тронула меня глубже, чем мне поначалу казалось. Кто я ему? Да никто! Я даже не учился на его факультете! Но он рисковал, связался ради меня со своим приятелем из Германии, готов был нарушить новые законы и помочь потенциальному магглорожденному... Подобное отношение находилось выше моего понимания: с детства я считал мир полным насилия и лжи, и мое мнение не изменилось до сих пор.

* * *

Назавтра с утра пораньше я отправился тренироваться с патронусом и так увлекся, что вновь опоздал на завтрак. Войдя в Большой зал, я с удивлением обнаружил, что преподавателей в нем нет и еще не было — тарелки и чашки стояли пустыми, стулья были плотно придвинуты к столам. Когда я уселся на свое место, еда появилась только передо мной. Размышляя о возможных причинах изменения в режиме профессоров, я успел почти закончить завтрак, когда двери за моей спиной распахнулись, и зал наполнился звуками шагов.

Напротив меня, как всегда, уселась профессор Спраут, но на этот раз у нее не было традиционного журнала по садоводству, да и выглядела она непривычно угнетенной. Когда же я увидел бледное лицо Макгонагалл, мне стало совсем нехорошо. Кто-то умер? На нас напали? Я повернул голову, желая отыскать Флитвика, и едва не выронил из рук вилку. В эту самую секунду в директорское кресло с высокой резной спинкой садился Северус Снейп.

"Это невозможно! — пронеслось у меня в голове. — Он же не самоубийца, чтобы сюда возвращаться!"

Снейп еще не успел устроиться на своем новом месте в центре стола, когда я испытал второй, не меньший шок. По левую руку от него уселся тот самый Пожиратель, который несколько недель назад дрался со мной и Джинни в коридоре у Астрономической башни. В отличие от остальных преподавателей, он выглядел чрезвычайно довольным.

Но на этом утренние сюрпризы не кончились.

— Видать, это правда, что Дамблдор совсем распустил учеников, — раздался хрипловатый голос, и я увидел, как справа от Снейпа садится женщина, чей облик вызвал во мне неприятное ощущение дежа вю. Нельзя сказать, что она была как две капли воды похожа на мою давнюю интернатскую воспитательницу, однако легко могла бы сойти за ее младшую сестру. — Здороваться тебя не учили? — спросила она, глядя на меня насмешливо и слегка агрессивно.

— Меня — учили, — ответил я, за что получил под столом легкий тычок ногой от Спраут. Она бросила на меня предостерегающий взгляд и едва заметно покачала головой. Я опустил глаза в тарелку и начал доедать свой завтрак, пытаясь понять, что все это значит.

А значить это могло лишь одно — Снейп вернулся сюда в качестве нового директора и прихватил с собой парочку Пожирателей. Как он убедил профессоров смириться с таким положением вещей, мне еще предстояло разузнать, но идея Министерства — а значит, Волдеморта, — сделать Снейпа директором Хогвартса казалась мне вполне логичной. Странно, что я сам не додумался до нее в своих медитациях.

Закончив завтракать, я поднялся из-за стола, желая поскорее увидеться с Хагридом, однако сидевший рядом со Снейпом Пожиратель меня остановил.

— Ты куда это собрался? — осведомился он, указав на меня вилкой с насаженным на нее куском ветчины

— Я теперь обязан отчитываться о своих передвижениях? — спросил я, понимая, что особо выступать мне не стоит, но все-таки проверить, как далеко я могу зайти в общении с Пожирателями, означало понять отношение ко мне Волдеморта.

— Именно так, — с удовольствием сообщил мой бывший противник. — Как новый заместитель директора и ответственный за дисциплину, я имею полное право знать, куда ходят ученики и куда сейчас идешь ты. — Он снова ткнул в меня вилкой.

— Подобные права получают на основании законов, — ответил я. — На основании какого закона вы требуете у меня информацию, которая считается частной?

Пожиратель слегка растерялся и покосился на Снейпа, но тот молча ел, предоставив своему заместителю самостоятельно завоевывать авторитет у учеников. "Вот тупица", с разочарованием подумал я и, сочтя разговор законченным, покинул зал, сразу направившись к берлоге Хагрида. Останавливать меня никто не стал.

— ...Пришел он, значит, — мрачно рассказывал Хагрид, сидя за столом и рассеянно поглаживая Клыка по голове, — и сразу всех собрал. Даже кентавра пригласил, и мадам Пинс, и сквиба этого хромоногого, Филча... Вы, говорит, если хотите, можете уходить, если вам здесь что не нравится. Мы, мол, не будем никого преследовать. Но вы должны понимать, кто придет на ваше место. И кивает на Пожирателей, на Кэрроу на этих.

— На кого?! — я едва не вскочил со стула. — Как их зовут?

— Кэрроу, — повторил Хагрид. — Амикус и... — он нахмурился. — Электра... Алектра... Алекто, сестра его. Да, так вот, — продолжал он, не обращая внимания на мое изумление. — Если кто уйдет, на их место он возьмет Пожирателя. Разумеется, при таком раскладе все остались — хватит со школы и трех. Минерва теперь не заместитель, а Снейп сидит в кабинете директора. — Голос у Хагрида был расстроенным. — И как он будет ему в глаза смотреть?

— Кто — кому? — не понял я.

— Дамблдору, — вздохнул Хагрид. — Портрету его.

"Точно, — подумал я. — Там же теперь висит его портрет".

Хагрид продолжал рассказывать о чем-то еще, но я слушал вполуха, отвлекшись на мысли о Кэрроу. Фамилия, внешнее сходство... все это не могло оказаться простым совпадением. Они действительно являлись родственниками моей интернатской воспитательницы, которая работала в обычном маггловском детдоме. Волшебница никогда не выбрала бы себе такое занятие. Я усмехнулся. Сквиб в семейке Пожирателей! Хороший козырь в рукаве, если парочка этих клоунов вдруг решит меня прижать.

Упоминание портрета Дамблдора вызвало во мне новый виток размышлений о его планах. Мог ли он предполагать, что Волдеморт пожелает видеть Снейпа директором школы? Или это решение было принято заранее, и Снейп обговаривал с ним возможные варианты развития событий?

Теперь план Дамблдора казался мне айсбергом, вершину которого я видел, но о подводной части не имел представления. Целый вечер я просидел перед камином, рассматривая написанные для Аберфорта пейзажи и стараясь найти ответы, после чего принял для себя, что Темный Лорд видел Снейпа на месте Дамблдора еще до смерти последнего, и это покойный директор учел. Отсюда следовал другой малоприятный вывод: оставаясь в Хогвартсе, Снейп не будет ничего знать о свежих планах Темного Лорда, а значит, и моя роль в этой войне иная, чем представлялось раньше.

* * *

Следующие несколько дней деканы факультетов вместе с Кэрроу бродили по замку, то тут, то там накладывая заклинания согласно им одним понятной схеме. Я не менял своего режима, рано утром вставал на тренировку и большую часть дня проводил за мольбертом. Слагхорн был занят делами вместе с остальными преподавателями, так что я работал в одиночестве, уделяя вечернее время книгам, безделью и размышлениям. Но когда с середины августа зарядили дожди, мне стало лень подниматься ни свет ни заря, чтобы выходить под холодный ливень ради патронуса.

Из-за испортившейся погоды я завершал свой последний пейзаж в слизеринской гостиной, под ярким светом наколдованного шара. Кэрроу больше не пытались указывать мне, что делать, а того, что я слышал, периодически натыкаясь на них в замке, с лихвой хватало для оценки их умственного развития. Профессора относились к ним с плохо скрываемой брезгливостью, однако Кэрроу не были слишком чувствительны и не обращали на это внимания.

Демонстрировать презрение к Снейпу было гораздо сложнее. Как и подобает директору, он не слишком баловал окружающих своим присутствием, почти всегда игнорируя ужины и лишь изредка появляясь в коридорах, чтобы проверить защитные заклинания. Я плохо представлял, в чем конкретно заключается работа директора школы, но, судя по совам, мелькавшим перед окнами, бездельем он не страдал.

Однажды вечером, когда я уже в который раз пытался завершить картину, трудясь над тучей, спускавшейся с островерхих гор, дверь в нашу гостиную отворилась, и на пороге появился Кэрроу с довольным выражением лица.

— Давай, заканчивай свои художества, — бросил он, подходя ко мне и обегая глазами расставленные на диванах пейзажи. — Вот этот вроде ничего, — он указал на полотно, где хижина Хагрида изображалась в виде черной башни с острыми металлическими шипами вокруг каждого этажа. — Повешу у камина, самое оно будет.

— Неужели, — сказал я с сомнением в голосе. Кэрроу круто развернулся и произнес:

— Надевай мантию и пошли. Может, я их потом все заберу, — с усмешкой добавил он.

Положив кисть, я отправился в спальню, испытывая облегчение от того, что скоро, наконец, все прояснится, и уже знакомый прилив энергии перед лицом грядущей опасности. Забравшись первым делом под кровать, я вытащил папку со старыми набросками, снял с шеи монету и запихнул ее под листы бумаги. Потом немного подумал, вынул из крепления палочку и спрятал туда же. Если Волдеморт захочет меня убить, палочка не поможет, но если он решит отомстить за смерть Фенрира, она окажется моим самым уязвимым местом. Мысль о том, что я могу лишиться своего оружия, рождала гораздо больший страх, нежели высокая вероятность собственной гибели. Засунув папку обратно и сняв крепление, я набросил на плечи мантию и вернулся в гостиную, где Кэрроу по-прежнему рассматривал мои пейзажи.

— Зря ты убил оборотня, — говорил он с деланным сочувствием, пока мы поднимались по лестнице на первый этаж. — Того гляди, и обошлось бы все, а так... — Кэрроу вновь усмехнулся, но больше не проронил ни слова до тех пор, пока не открыл двери на улицу, под холодный, почти осенний ливень.

— Как выйдем за пределы Хогвартса, не вздумай аппарировать, — предупредил он. — Попытаться ты, конечно, можешь, — он хихикнул, — но вряд ли у тебя получится: наши люди следят за входом и снимут барьер только по моей команде.

Я ничего не ответил. Мне и в голову не приходило бежать. По ту сторону ограды, накрыв головы капюшонами, действительно стояли трое людей в мантиях, едва различимые в подступающей ночи. Кэрроу захлопнул ворота и крепко вцепился мне в руку.

— Давай, — сказал он. Кто-то махнул палочкой, снимая заклинание, и через секунду мы аппарировали.

В месте нашего прибытия дождь оказался сильнее, чем над Хогвартсом, но ветви и листва рассеивали потоки воды, создавая приятный мягкий шум. Кэрроу не отпускал меня до тех пор, пока на нашем пути не выросли высокие ворота, утратившие свою материальность после того, как он вытянул перед ними левую руку. Пройдя по длинной аллее, мы очутились на крыльце особняка, размеры которого мне было сложно оценить из-за низких туч и сплошной стены дождя.

В доме стоял почти такой же мрак, что и на улице. Кэрроу повертел головой, словно ища кого-то, но в холле было пусто, если не считать десятка портретов, чьих лиц я не разглядел в полутьме. Кэрроу коснулся палочкой сперва себя, потом меня, и я почувствовал, как вымокшая одежда начинает высыхать.

— За мной, — шепотом приказал Кэрроу и первым направился к следующим дверям. В доме стояла полная тишина, словно в нем давно уже никто не жил. Здесь не было даже запахов. Я больше не смотрел по сторонам, пытаясь сосредоточиться и настроить себя на предстоящее испытание, но когда Кэрроу ввел меня во второе помещение, похвастаться полным спокойствием все же не мог.

Мы оказались в просторном зале с высокими лепными потолками и огромным мраморным камином у левой стены. Горевший в нем огонь не мог осветить все пространство зала, и в дальних углах сгущалась та же чернота, что встретила нас в холле, однако здесь, в отличие от холла, было тепло. Посреди гостиной стоял длинный стол, за которым я увидел Снейпа и незнакомого мне мужчину. В кресле рядом с камином устроился Темный Лорд, а Нагайна положила голову ему на колени. Большое тело змеи спускалось на пол и исчезало за спинкой кресла. При виде нас Волдеморт повел рукой и сказал:

— А вот и обещанный сюрприз. Ты можешь идти, Амикус.

Кэрроу не ожидал, что его роль окажется лишь транспортной. Он замешкался, покосившись в сторону Снейпа и незнакомца, но потом все же покинул зал, пятясь, словно на приеме у королевы.

— Ближе, — сказал мне Волдеморт после того, как Кэрроу закрыл за собой двери. Я подошел к тому краю стола, что находился неподалеку от кресла, скользнув взглядом по Снейпу и незнакомому Пожирателю. Снейп словно не замечал моего присутствия, не сводя черных глаз с Волдеморта, однако его сосед провожал меня с интересом и легкой усмешкой на губах.

— Полагаю, — спокойно продолжил Темный Лорд, — на этот раз мы доведем нашу беседу до конца. Никто нас не прервет и не побеспокоит.

Он сделал долгую паузу, глядя на меня и на сидящих за столом. Нагайна блаженствовала, подставив голову под руку Волдеморта, а тот рассеянно гладил ее, словно домашнего зверька. Наконец, он прервал молчание.

— Мне казалось, — проговорил он, — тебе нравятся оборотни.

— Только если они не пытаются меня укусить, — ответил я.

— Вот как? — с легким скептицизмом сказал Волдеморт. — Однако у всех моих Пожирателей был приказ не убивать тебя в том случае, если ты решишь принять участие в сражении.

— Оборотни бывают импульсивны, — заметил я.

— Бывают, — все это время Волдеморт не сводил с меня глаз, и каждую секунду я ожидал вторжения в свое сознание. — Но не настолько, чтобы нарушать мои приказы.

Выдержав несколько секунд паузы, я сказал, холодея от собственной наглости:

— Я прошу прощения за то, что сделал. Мне казалось, смерть оборотня вряд ли может кого-то огорчить.

Поглаживающая Нагайну рука Волдеморта замерла. Казалось, даже поленья в камине стали потрескивать тише. Действительно, Темный Лорд оказался в неудобном положении. Он не мог признать, что расстроен из-за гибели Фенрира, но и не мог возразить мне — это бы означало, что он оправдывается. Словно в ответ на эту мысль я услышал его приказ:

— Северус, Яксли, оставьте нас.

Оба беспрекословно поднялись и молча покинули зал. Оказавшись наедине с Темным Лордом, я испытал облегчение — мне вовсе не хотелось умирать на глазах у Снейпа. Волдеморт снова принялся гладить Нагайну, какое-то время не обращая на меня внимания. Наконец, он поднял голову и посмотрел мне в глаза.

— Ведь ты бы не пришел ко мне сам?

— Нет, — сказал я.

— Гордость, Линг, это смертный грех, — проговорил Темный Лорд, и слышать от него такие слова было неожиданно и странно. — Иногда, особенно в периоды смуты, приоритеты смещаются, и человеку следует переступить через собственную гордость, чтобы добиться желаемого, чтобы вынести из ситуации все уроки, которым та может его научить. И лишь когда он преодолеет это искушение — искушение гордыней, искушение своей особенностью, своим отличием от окружающих, — на место гордости придет то единственное, что способно его возвысить — смирение. — Темный Лорд помолчал. — Ты, наверное, думаешь, что не мне об этом рассуждать, — продолжил он, — и в свете происходящего в стране смирение кажется не самым рациональным поведением. Однако все это я делаю не для себя. — Он медленно покачал головой. — Для себя мне ничего не надо. У меня есть все, чего только можно желать. — Волдеморт перевел взгляд на пылающий в камине огонь. — Это время... оно требует жертв. Не гор трупов, но внутренней жертвы каждого из нас. Оно обнажает наше истинное лицо, ставя перед тяжелыми решениями, и судить сделанный нами выбор будем уже не мы, а те, кто придет следом, кто получит в наследство этот мир.

Аккуратно приподняв голову своей змеи, Темный Лорд переложил ее на подлокотник, и Нагайна слегка переместилась, чтобы дать ему встать с кресла.

— У тебя, Линг, тоже есть выбор, — сказал Волдеморт, приблизившись ко мне почти вплотную. — Ты помнишь, что я предлагал, и поверь — это далеко не все. Но если ты откажешься, я не буду принуждать тебя, не буду преследовать и оставлю в покое. Мне не нужны трусливые слуги — их у меня полно. Мне не нужны безмолвные марионетки и льстивые приспособленцы — на них нельзя положиться. — Темный Лорд опустил руку мне на плечо. — Мне нужны те, кто их сменит. Те, кто будет управлять страной после всей этой смуты, кто начнет строить новый мир на том фундаменте, что закладывается сейчас, в эти самые дни. Мы — не банда садистов, что бы там ни утверждал Дамблдор. Если угодно, мы... — он помедлил, — чернорабочие. Да, чернорабочие, которые выпалывают сорняки, сколь бы красивыми они ни казались, потому что, как тебе наверняка известно... — Темный Лорд слегка усмехнулся, — у сорняков весьма развитая корневая система, и им требуется очень мало времени, чтобы заполонить собой весь сад, уничтожив благородные растения. Мы взяли на себя неприятную, неблагодарную, черную работу, но кто-то должен ее делать, чтобы потом на чистую, свежую, подготовленную почву пришли вы, те, кому придется только созидать, растить новый сад и наслаждаться его плодами.

Он вернулся к креслу и остановился рядом, лицом к огню.

— Но не все понимают, что для обретения чистоты сперва нужно смыть грязь. Не все осознают, что процесс очищения, процесс избавления от старого, косного, мешающего идти вперед, всегда связан с болью. Это как феникс, Линг. Чтобы возродиться, надо сгореть. Но... — он покачал головой, — гореть никто не хочет. — Волдеморт снова сделал паузу. — Итак? — Он обернулся ко мне. — Могу ли я на тебя рассчитывать? Или ты предпочтешь наблюдать за тем, как творится история, со стороны?

— Я предпочту участвовать, — ответил я.

Темный Лорд снова сел в кресло, и Нагайна вернулась к нему на колени.

— Ты должен знать, — продолжил он, — что это участие накладывает на тебя определенные обязательства. Ты больше не будешь один, сам по себе. Ты станешь представителем новой силы, взявшей на себя ответственность за будущее каждого волшебника в этой стране. Глядя на тебя, твои ровесники будут судить и о ней. Глядя на тебя, они задумаются над тем, стоит ли им вносить свой вклад в работу этой силы, и ты обязан вести себя так, чтобы они приняли правильное решение. Но, полагаю, все это ты прекрасно понимаешь и сам, а потому я убежден, что мое доверие к тебе окажется оправданным.

Волдеморт замолчал. На этот раз пауза затянулась надолго, но атмосфера в зале была спокойной, даже умиротворяющей.

— Осталась последнее, — сказал Темный Лорд через минуту. — Подойди.

Я сделал пару шагов и оказался рядом с креслом. Нагайна приподняла большую голову, ревниво глядя на меня желтым глазом с вертикальным зрачком. Волдеморт указал на мою левую руку и достал палочку.

Мне представлялось, что возникшая в воздухе зеленая Темная Метка должна произвести эффект, подобный Круциатусу или ожогу, ведь со стороны она выглядела настоящим клеймом. Когда контуры черепа со змеей коснулись моего предплечья, я почувствовал жжение, но эта боль оказалась не зашкаливающей и отключающей мозги: она была в чем-то приятна, позволив мне снова почувствовать себя живым. По мере появления на коже клейма свечение исчезало, и спустя пару десятков секунд заклятье прекратило свое действие.

— А теперь позови сюда своего наставника и подожди снаружи, — проговорил Темный Лорд с легкой улыбкой на губах. Потревоженная Нагайна недовольно сползла на пол, медленно исчезая за спинкой кресла. Я поправил мантию и быстро покинул теплую гостиную, снова оказавшись в сыром, холодном холле. Двери на улицу, где до сих пор шумел дождь, оказались открыты; у выхода, прислонившись к косяку, стояли друг против друга Снейп и Яксли. В полумраке не было видно их лиц, но оба при виде меня выпрямились и повернулись навстречу.

— Он вас зовет, — сказал я Снейпу, приблизившись к дверям. Тот молча направился в гостиную, а я остановился на пороге рядом с Яксли, глядя в ночную темноту.

— Мы уж думали, ты не вернешься, — негромко произнес он. — Что тобой Нагайна закусила.

— Почему? — спросил я просто так, чтобы не молчать.

— Так ведь сколько всего ты наворотил! — Яксли усмехнулся. — И оборотня убил, и тогда, в Министерстве, будь здоров постарался. А сейчас как с ним разговаривал? Ты, видно, легко отделался, раз на своих двоих оттуда вышел.

"Это как посмотреть", подумал я, но ничего не ответил. Дождь постепенно стихал, но низкие облака не пропускали лунные лучи, и сад передо мной был погружен во тьму. Уличный воздух наполнялся тонким ароматом невидимых цветов, создавая контраст с безрадостной, пресной атмосферой дома. После такого напряжения приятно было расслабиться, однако в голову тут же полезли разные невеселые мысли. "Потом, — сказал я себе. — Не здесь и не сейчас. Сперва надо отдохнуть".

Через несколько минут Снейп вернулся от Волдеморта. Подойдя к нам, он кивнул Яксли на дверь в зал, и когда тот поспешил к Темному Лорду, одарил меня таким взглядом, что мне стало не по себе. Однако длилось это лишь мгновение. Снейп вышел под моросящий дождь и устремился к воротам, держа перед собой светящуюся палочку. Я последовал за ним, угнетенный из-за его непонятной реакции. Чем он может быть недоволен? Моим согласием? Но разве он ожидал чего-то другого?

Покинув поместье, Снейп в молчании прошел десятка два шагов и безо всякого предупреждения аппарировал. Я остался в одиночестве, не успев сообщить, что не взял с собой палочку. Впрочем, долго ждать не пришлось. Послышался негромкий хлопок, и передо мной вновь возникла черная фигура Снейпа. Я был рад, что не вижу его лица.

— В чем дело, — сказал он.

— У меня нет палочки, — ответил я. — Оставил в школе.

Несколько секунд он не двигался, потом шагнул ко мне, схватил за руку, и вместе мы аппарировали в Хогвартс.

* * *

— Погасите свет! — рассержено рявкнул Снейп, когда нам в глаза ударил Люмос дежуривших у ворот Пожирателей.

— Это снова вы, сэр, — смущенно проговорил один из них, и Пожиратели один за другим опустили палочки. — Извините, но у нас приказ.

— Я же сказал, что сейчас вернусь! — Снейп коснулся цепей на воротах, и они поползли в стороны, раздвигая тяжелые створки. Мы пересекли школьный двор, вошли в замок, но, к моему удивлению, Снейп не стал подниматься на седьмой этаж, а спустился в подвалы и повел меня в свой старый кабинет.

Здесь все оставалось по-прежнему: на шкафах пылились банки с мертвыми тварями — источниками моего вдохновения, на столе лежала стопка учебников. Снейп запер дверь и прошел к креслу; я сел на стул, только сейчас осознав степень своей усталости. Левую руку все еще жгло, хотя жжение было приятным. Мое угнетенное состояние исчезло, уступив место обиде.

Когда-то Дамблдор заметил, что я не люблю выслушивать в свой адрес слова похвалы. И действительно, не похвала и не одобрение мотивировали меня в учебе и в жизни — моими стимулами были указания на ошибки, промахи и слабости. Даже несправедливые замечания я старался обращать себе на пользу. Но в такой сложной области приложения сил, как внутренний рост, между учителем и учеником должна была существовать честность. После шести лет жизни в Хогвартсе я неплохо представлял, чего могу ожидать от Снейпа, однако сейчас мне казалось, что такого отношения я не заслужил. У него не было причин сердиться из-за Метки — я сделал только то, чего ожидал от меня Дамблдор, и Снейп не мог этого не знать!

Я недовольно смотрел на директора, желая услышать объяснения, но Снейп, до сих пор не поднимавший на меня глаз, начал совсем с другого.

— Мне хотелось верить, что я вас здесь не увижу, — проговорил он, сцепив пальцы в замок и положив их на стол, покрытый серым слоем пыли. Несколько секунд я пытался сообразить, что он имеет в виду, а когда понял, то не знал, возмущаться мне или смеяться.

— Вы думали, я трус? — удивленно спросил я. — Думали, я сбегу?

— Я не считаю вас трусом, — Снейп, наконец, посмотрел на меня, и сейчас это был его обычный взгляд, темный, холодный и бесстрастный. — Я считаю вас человеком, полностью лишенным инстинкта самосохранения.

Для меня эти слова прозвучали как невероятный комплимент, и я не смог сдержать довольной улыбки.

— Вы радуетесь, — продолжил Снейп, — потому что не отдаете себе отчета в том, что сегодня случилось. Вы не понимаете, что навсегда испортили себе жизнь, подвергли себя смертельной опасности, поддались... — он качнул головой, словно отгоняя мысли. — Вас втравили в это, втравили еще ребенком, а вы сидите передо мной с таким видом, будто вам сделали подарок!

Я воспользовался возникшей паузой, не желая, чтобы меня считали невинной жертвой коварного директора.

— Но это действительно подарок, — сказал я. — Я прекрасно отдаю себе отчет и в опасности, и в роли Дамблдора. Только я не портил себе жизнь. Наоборот. Не каждому выпадает шанс получать такие уроки у таких учителей, и я не собираюсь его упускать.

Немного помолчав, Снейп спросил:

— Это он сам вам сказал... о роли?

— Он никогда ничего не говорил мне сам, — ответил я, — но всегда давал возможность догадаться.

Снейп вздохнул. Его подавлял мой оптимизм, хотя я не видел особых причин переживать. И кроме того, как бы он не относился к философии, открывшейся мне в книгах о тибетских колдунах, она помогала эффективнее учиться и более позитивно оценивать жизненный опыт.

— Ну хорошо, — наконец, проговорил Снейп, поднимая голову. — Раз вы считаете, что доросли до таких уроков, вот вам урок. С сегодняшнего дня ваша жизнь изменилась настолько, что вы и представить себе не можете, и вам следует знать, к чему быть готовым. Во-первых, Кэрроу. Они, конечно, дураки, но дураки усердные, а потому их нельзя недооценивать. Здесь вашим преимуществом является благосклонность Темного Лорда — вам он спускает с рук то, чего остальным бы так легко не простил. Однако, надеюсь, вы понимаете, что все это до поры до времени — наступит момент, когда он потребует от вас конкретных дел, и его кредит доверия придется отрабатывать. С Кэрроу будьте предельно внимательны, ведите себя вежливо, но держитесь на расстоянии — никакой фамильярности и никакой наглости. Это ясно?

Я кивнул.

— Второе, — продолжал Снейп. — Ваше положение в школе. То, что теперь у вас на руке Метка, преподаватели узнают сразу же после того, как я расскажу об этом Кэрроу. Со всеми теми неприятностями, которые у вас возникнут — а они возникнут, особенно когда начнется учебный год, — вам придется разбираться самому. Ни на кого не надейтесь и никому не верьте. У вас больше нет ни друзей, ни товарищей — ради их же блага.

Я снова кивнул. Снейп покачал головой.

— Вы проявляете непозволительное легкомыслие, — сказал он. — Думаете, все это игра?

— Мне кажется, — ответил я, — вам опять не понравится моя точка зрения.

— Вам правильно кажется, — недовольно отрезал Снейп и немного помолчал. — Хорошо. Слушайте дальше. На имя Темного Лорда наложено табу — его произнесение запускает сигнальные чары и вызывает ловцов. Вы, я знаю, большой любитель называть его по имени, так что с этих пор вам придется держать свой рот на замке, иначе попадете в неприятности, даже несмотря на Метку.

Он сделал паузу.

— Теперь что касается Метки. Не могу не признать, что ваше... ваша склонность к неоправданному риску на этот раз оказалась полезной. Каким бы диким не представлялось на первый взгляд то, что вы не взяли с собой палочку, благодаря этому вам удалось избежать серьезных проблем. Чары Метки не просто связывают нас и Темного Лорда. Это сложное многоуровневое заклинание, и на каждого оно действует по-своему — у вас еще будет время в этом убедиться. Чары оказывают влияние и на палочку, которую подавляющее большинство волшебников... — Снейп посмотрел на меня в упор, — носит с собой всегда. Однако вашей палочки чары не коснулись, и это большой плюс.

Он снова замолчал, откинувшись на спинку кресла.

— Чары Метки временно разбалансируют магические поля волшебника, так что в ближайшие дни вам может хуже удаваться даже самое простое колдовство. Потом равновесие восстановится, но многие после получения Метки замечали перемены в исполнении заклинаний. Эти изменения тоже индивидуальны...

"Просто научная тема, — тем временем думал я. — "Избирательное изменение каталитической функции палочки после воздействия на нее чар Темной Метки". Интересно, а с точки зрения патронуса я теперь тоже весь в белых нитях? Да, кстати, патронус..."

— Вы не слушаете! — донеслись до меня слова Снейпа. Я постарался сосредоточиться и выкинуть из головы соблазнительные мысли о влиянии Метки на патронуса. — Это вам не урок истории, где можно целый год бездельничать, а потом вызубрить наизусть учебник, чтобы после экзамена снова все забыть!

Он поднялся и вышел из-за стола.

— Я не тешу себя иллюзиями, что вы возьметесь за ум и перестанете создавать себе проблемы, — сердито закончил Снейп, — но поверьте, сделаю все, чтобы в новом году у вас не было времени ни на что, кроме учебы!

* * *

Вернувшись в гостиную, я первым делом проверил, не стащил ли Кэрроу приглянувшийся ему пейзаж. Несмотря на его прозрачные намеки, все картины остались на месте. Позже, сидя на кровати и рассматривая Метку, я вспоминал слова Волдеморта и не мог не признать, что его речь произвела на меня впечатление.

Темный Лорд учел всю собранную обо мне информацию и уже не был столь прямолинеен, как в нашу первую и вторую встречу. Он не говорил о магглорожденных — слово "сорняки" я мог трактовать, как угодно мне самому. Упоминание Дамблдора не несло негативного оттенка, а сравнение с фениксом как бы намекало на то, что Волдеморт отдает должное своему павшему противнику. К тому же, я совершенно не ожидал от него самокритики и философских рассуждений о грехах и искушениях, а потому неудивительно, что ему вновь удалось завоевать мое внимание и заставить задуматься?

Конечно, его фразы были отвлеченными, скрывая за образностью и абстракциями реальную картину происходящего, и в них, несомненно, пряталась ложь — я не верил, что мой отказ присоединиться к Волдеморту обошелся бы без последствий. Но, несмотря на все эти вещи, его речь оказалась созвучна с чем-то жившим внутри меня, чего я до сих пор не мог определить. Что-то в его словах действительно было "моим" и не вызывало отторжения. Если отбросить всю философию, все эти "сады" и "сорняки", что остаётся в результате? О чем на самом деле говорил мне Темный Лорд?

Я вздохнул, не чувствуя в себе готовности докапываться до таких глубин. Утро вечера мудренее. В конце концов, ответы никуда не денутся — они уже есть, они во мне, и их надо просто услышать.

56.

Последовав совету Снейпа, в ближайшие дни я не колдовал, полагая, что и без магических экспериментов мне будет чем заняться. Наутро "непозволительного легкомыслия" у меня поубавилось. Когда Кэрроу разболтают о Метке, нетрудно представить, как изменится отношение ко мне преподавателей. Но переживать по этому поводу я не собирался. Снейпу было еще труднее, хотя со стороны казалось, что ему нет дела до подобных мелочей.

Поскольку круг моего регулярного общения ограничивался одной только мадам Пинс, первое время я ничего особенного не замечал. В замке было прохладно, а с тех пор, как зарядили дожди, я носил рубашку с длинными рукавами, так что увидеть Метку никто не мог.

На четвертый день после завтрака я отправился в библиотеку, где в дверях столкнулся с профессором Флитвиком, выходившим от мадам Пинс с несколькими новыми журналами подмышкой.

— Линг, зайдите ко мне сегодня... часов, скажем, в пять, — попросил он.

— Хорошо, сэр, — ответил я. Флитвик коротко кивнул и заторопился к себе в кабинет. "Ну, началось", подумал я, подходя к столу мадам Пинс, оформлявшей только что поступившую прессу.

— Профессор Флитвик вас опередил, — заметила она, оторвав глаза от периодики. — Вышли новые журналы по чарам, но он их только что забрал.

— Ничего, — отмахнулся я. — У меня на сегодня другие планы.

— Кстати, — огорченно продолжила мадам Пинс, — с сегодняшнего дня директор упразднил Запретную Секцию. Сказал, что поскольку теперь никаких запретов на магическую работу нет, ученики имеют право читать любые необходимые им пособия. Конечно, те книги, что там стоят, нельзя назвать серьезной Темной литературой, но все же... — Она покачала головой. — У нас с обычными-то заклинаниями случаются проблемы, а если дети начнут пользоваться Темной магией, можно представить, во что превратится школа.

— Темная магия, — сказал я, — довольно специфическая область, и далеко не каждый ею интересуется. Вряд ли все кинутся их читать. К тому же, то, что можно использовать легально, легче контролировать. Вряд ли вам стоит волноваться.

Первую половину дня я читал увлекательную монографию о сибирском шаманизме, после обеда немного порисовал, а в пять часов явился к Флитвику.

— Есть две вещи, которые мне хочется с вами обсудить, — сказал профессор, когда я сел перед столом, заметив краем глаза, что Флитвик наложил на дверь какое-то заклятье. Устроившись напротив, он отодвинул в сторону ворох исписанных бумаг и в упор уставился на меня. — Кэрроу говорят правду? — спросил он. — Вы действительно вступили в ряды Пожирателей?

— Да, — сказал я, не видя смысла ходить вокруг да около.

— И вы встречались с Тем, кого нельзя называть? Он поставил вам Метку?

Я кивнул. Некоторое время Флитвик молча смотрел на меня, а потом проговорил:

— Линг, я знаю вас шесть лет. Кого вы хотите обмануть? У вас нет с ними абсолютно ничего общего. Кэрроу дали понять, что Сами-Знаете-Кто давно проявляет к вам интерес. Как он узнал о вас? Вероятно, ему послал весточку молодой Крауч, не так ли? Но еще задолго до того, как этот несчастный себя разоблачил, Дамблдор поручает Северусу учить вас окклюменции, меня просит заниматься с вами чарами...

— Профессор, пожалуйста, не надо об этом говорить! — взмолился я, прекрасно видя, куда приведет его эта логическая цепочка. Однако Флитвик только раздраженно махнул рукой:

— Прекратите, Линг! Все плохое, что могло случиться, уже случилось. Я поверить не могу, что Альбус готовил вас к такому! Сколько вам было лет? Как вы вообще на это согласились?

— Да меня никто не спрашивал! — воскликнул я. Весь мой настрой на эту беседу исчез. Я злился и на Дамблдора за его двусмысленное доверие, и на Флитвика, которому не хватило такта и осторожности не обсуждать со мной свои догадки. — Дамблдор считал, что я так и так стану Пожирателем, и если уж этого было не избежать, я должен был стать им в его пользу. Вам нельзя об этом говорить, профессор, ни со мной, ни с кем бы то ни было еще! Речь идет не только о моей или вашей безопасности! Могут пострадать другие люди, и тогда все просто-напросто рухнет.

Зачем он только затеял этот дурацкий разговор! Лучше бы он презирал меня за Метку, считал бы, что я испугался и выбрал путь наименьшего сопротивления, или наоборот...

— Линг, — донесся до меня голос Флитвика. — Пожалуйста, Линг, выслушайте меня.

Я вернулся из своих размышлений и поднял голову.

— Я ни с кем не говорил об этом и говорить не собираюсь, — продолжал профессор. — Не считайте меня совсем уж бестолковым. Но если я, человек от подобных вещей далекий, сделал верные выводы, неужели вы полагаете, что к ним не придет и наш нынешний директор?

"А про Снейпа не догадался", подумал я, немного собрался с мыслями и ответил:

— Сэр, вот вы сказали, что у меня с ними нет ничего общего. Однако Дамблдор так не думал, иначе вряд ли счел бы меня подходящим кандидатом в Пожиратели. И Темный Лорд видит это общее. Работая с Министерством, он делает упор на вопросах крови, но по сути дело не в ней. Дело в том, что начнется после его чисток. По крайней мере, со мной он говорил именно об этом. Он хочет, чтобы я видел в нем человека, стремящегося к переменам на благо общества, и в некоторых своих инициативах он не так уж не прав.

— То есть вы что же, считаете его... я не знаю... революционером? — растерялся Флитвик. — Вот эта кровавая баня, которую он затеял, и есть перемены во благо?

— Если бы волшебники выучили уроки первой войны, второй могло бы не быть, — ответил я. — Все с большим удовольствием кормились министерскими фантазиями, считая, что Темный Лорд никогда не вернется, а теперь пожинают плоды собственного бездействия. Я лишь хочу сказать, что в разговоре со мной он нашел слова, которые не вызвали во мне негативной реакции, поэтому возможные выводы директора уже не играют роли. Общее есть, Темный Лорд это видит, и мне не надо притворяться.

Флитвик молча вертел в руках длинное гусиное перо. Я был не слишком доволен своей сумбурной аргументацией, но ничего другого сказать не мог. Не знаю, предполагал ли Дамблдор, что профессор додумается до истинного положения вещей, однако болтать об этом с неопытным окклюментом ему точно не следовало.

Пауза затягивалась, и чтобы направить ход мысли Флитвика в другое русло, прекратив, наконец, обсуждать Волдеморта, я спросил:

— Сэр, о какой второй вещи вы хотели со мной поговорить?

Профессор оставил в покое перо и несколько секунд смотрел на меня, словно решая, какую тему предпочесть. Затем он ответил:

— По просьбе директора в новом учебном году наши дополнительные уроки продолжатся в прежнем режиме, но тратить время на физику чар мы не станем. Я отдам вам справочник для самостоятельной работы — читайте, думайте, а если возникнут вопросы, приходите, вместе разберемся. Основной же упор сделаем на магию стихий, — Флитвик помедлил, — и, думаю, затронем кое-что еще, что может пригодиться вам в дальнейшем.

Это были хорошие новости. Я и не рассчитывал на дополнительные занятия, однако Снейп решил сдержать обещание и загрузить меня учебой, чтобы лишить возможности предаваться "безрассудству". Уже у дверей профессор произнес:

— То предложение, которое я вам сделал неделю назад, остается в силе. Знаю, что вы мне на это ответите — по глазам вижу, — и все-таки помните о нем. Могут возникнуть разные ситуации... Вы, Линг, не обижайтесь, но я не понимаю Дамблдора. Такой противник вам не по зубам — да и никому из нас. — Флитвик вздохнул. — Многие, конечно, надеются на Поттера, называют его Избранным, кто-то даже считает, что он один сможет победить Сами-Знаете-Кого, но сейчас, когда на Гарри идет такая охота, ему бы самому в живых остаться, а уж о победах и речи нет. В общем, берегите себя и не рискуйте понапрасну, а то есть у вас такая черта.

Мысленно усмехнувшись, я кивнул, поблагодарил Флитвика за справочник и отправился к себе в гостиную, задвинув весь наш разговор в самые дальние уголки своего сознания.

* * *

Перед тем, как распрощаться, мы с Ноттом и Пирсом договорились, что этим летом не будем писать друг другу. Время было неспокойное, будущее казалось неясным, и мы решили воздержаться от переписки. Почти полтора месяца я ничего не получал, кроме каталога, как вдруг в середине августа, через несколько дней после разговора с Флитвиком, Лета принесла короткое письмо от Клайва Пирса, в котором я к своему изумлению прочел, что все тот же неизвестный меценат решил издать мой каталог для коммерческой продажи, и для получения процентов мне следует открыть счет в банке Гринготтс.

До обеда я пытался разобраться, доволен я таким поворотом дел или нет, насколько это издание льстит моему самолюбию и не подогревает ли нездоровое тщеславие. Мне не хотелось культивировать в себе профессионального художника, поскольку деньги за картины могли поставить меня в зависимость от такого заработка, что обессмыслило бы весь живописный процесс, превратив удовольствие в рутину. Сделанные выводы мне не слишком понравились, но сейчас никаким иным способом добыть денег я не мог, а о том, что будет после Хогвартса, думать не хотелось.

После обеда я пошел к Слагхорну. Несмотря на страх перед Пожирателями, сейчас профессор немного воспрянул духом. Видя, что никто не собирается заставлять его варить яды для пыток и убийств, он повеселел и хотя не изъявлял желания общаться с Кэрроу, директорство слизеринца придавало ему оптимизма.

Прежде мне никогда не доводилось бывать в комнатах Слагхорна. Сперва я пытался отыскать его в лаборатории, в библиотеке, куда он иногда заглядывал за свежей прессой, в его кабинете и даже в учительской, но потерпел неудачу и направился к жилым помещениям.

Перед моим приходом он неплохо проводил время в компании профессора Асвинн: на кофейном столике между двумя креслами, в которых сидели преподаватели, стоял небольшой изящный чайник, две чашки и коробка с пирожными. Судя по радости, возникшей на лице Асвинн при виде меня, она уже давно мечтала покинуть общество Слагхорна, но до сих пор не находила подходящего повода.

— Простите, не хотел вам мешать... — начал я, переводя взгляд с одного профессора на другого, однако Асвинн с некоторым трудом выбралась из глубокого кресла и подошла к двери.

— Гораций, мне давно уже пора, я и так слишком злоупотребила твоим гостеприимством. Спасибо за чай, за пирожные... а ты, Линг, не стесняйся, проходи, — она легко подтолкнула меня к камину и мигом скрылась в коридоре, так что Слагхорн не успел и слова сказать.

— Сэр, у меня к вам просьба, — продолжил я, однако профессор, наконец, обрел дар речи и активно замахал рукой, приглашая меня в кресло напротив.

— Да я только на секунду...

Мне совершенно не хотелось разделять участь преподавательницы рун, но Слагхорн не желал ничего слышать. Я был вынужден сесть, а профессор тем временем убрал ее чашку, достал из шкафа чистую и попытался напоить меня чаем.

— Спасибо, но я только что с обеда, — решительно отказался я.

— А мы с Фрейей так разговорились, что все пропустили, — благодушно ответил Слагхорн, отлевитировав чашку обратно в шкаф. — Тоже ведь моя ученица! — с гордостью добавил он. — Итак, Линг, что у тебя за просьба?

— Я бы хотел, чтобы вы открыли школьные ворота — мне нужно в Хогсмид.

Слагхорн перестал улыбаться. На его лице появилось выражение тревоги и даже легкого испуга.

— Боюсь, такие вопросы не входят в мою компетенцию, — покачал он головой. — Тебе следует обратиться к Кэрроу.

— Но вы мой декан! — возразил я. — Требуется только ваше разрешение.

— Линг, я не могу брать на себя такую ответственность, — Слагхорн выглядел совсем несчастным. — А вдруг с тобой что-нибудь случится? Вдруг на тебя кто-нибудь нападет? Если Кэрроу согласятся — пожалуйста, я открою ворота, но единолично такой серьезный вопрос решать не стану.

"Ничего себе серьезный вопрос — отпустить ученика в Хогсмид! — злился я, поднимаясь по лестнице к кабинету Кэрроу. — Да что со мной может случиться? Кому я нужен? Пожиратели меня не тронут, а Орден... если Люпин не полный идиот, он обо всем догадается, как и Флитвик".

Завернув с лестничной площадки в коридор, я увидел Снейпа и Амикуса Кэрроу, стоявших в желтом свете факелов неподалеку от дверей кабинета. Кэрроу о чем-то весело болтал, а директор, по своему обыкновению, молчал и не спешил демонстрировать собеседнику свои эмоции. Я остановился неподалеку, дожидаясь, пока они закончат разговор.

— Вы что-то хотели, мистер Ди? — спросил Снейп, заметив меня.

— Да, сэр, — ответил я. — Мне нужно в Хогсмид, а профессор Слагхорн послал меня за разрешением к профессору Кэрроу.

Называть Кэрроу профессором было смешно, однако он действительно намеревался преподавать нам защиту от темных искусств, а его сестра вступила в должность профессора маггловедения. Со времени визита к Темному Лорду оба Кэрроу не сказали мне ни слова, и я подозревал, что исход нашей беседы с Волдемортом явился для них полной неожиданностью.

Снейп перевел взгляд на своего заместителя. Тот выглядел слегка озадаченным, но долго размышлять не стал.

— Да пусть идет, — махнул он рукой. — Там наши патрули — если что, за ним присмотрят.

— И еще я загляну в Косой переулок, — предупредил я, чтобы в будущем избежать возможных неприятностей.

— Это еще зачем? — недоуменно спросил Кэрроу.

— По делу, — кратко ответил я. Кэрроу напрягся.

— По какому такому делу? Ты пока что ученик и не можешь шляться куда тебе вздумается!

Если б не присутствие Снейпа, я бы не постеснялся высказать Кэрроу свое мнение относительно его последней фразы и употребления в мой адрес слова "шляться", однако удержался от резких выражений и вместо этого сказал:

— Я не прошу у вас разрешения на аппарацию, а только предупреждаю, что отлучусь в Лондон. Мне почти восемнадцать, и у меня есть право аппарировать куда угодно, вообще никого не ставя об этом в известность. Профессор Слагхорн боится открывать ворота без вашего согласия, но я не арестант и имею право свободно покидать территорию школы.

— Что вы собираетесь делать в Косом переулке? — подал голос Снейп. — Все, что есть там, есть и в Хогсмиде.

Не ответить Снейпу я не мог, хотя с моей точки зрения задавать этот вопрос было совсем не обязательно.

— Во-первых, в Хогсмиде очень маленький книжный, — ответил я, — и продается в нем одна беллетристика. А во-вторых, мне нужно в Гринготтс.

Снейп и Кэрроу обменялись быстрыми взглядами, и Кэрроу, помедлив несколько секунд, произнес другим, более покладистым тоном:

— Ладно, я скажу Слагхорну, чтобы завтра тебя выпустил.

Нетрудно было заметить перемену в поведении Кэрроу после того, как он услышал о Гринготтс. Вероятно, он связал грядущий визит в банк с моей теперешней принадлежностью к армии Пожирателей. Впрочем, так я убедился, что действительно обладаю пусть небольшой, но ощутимой властью, истинные масштабы которой определятся в начале учебного года.

* * *

Утром я запихнул в рюкзак все свои пейзажи, сунул туда накопленные галеоны, взвалил все это на спину и отправился к входным дверям ждать Слагхорна. Не успел я пересечь пустой холл, как меня нагнала профессор Асвинн.

— Ты ведь будешь сегодня в Косом переулке? — начала она. — Могу я попросить тебя об одолжении?

— Разумеется, — сказал я.

— Загляни пожалуйста во "Флориш и Блоттс" и забери у них пачку учебников. Все уже оплачено, нужно просто отдать вот этот бланк, — Асвинн протянула мне небольшой листок с синими печатями и надписями.

— Конечно, заберу, — я свернул квитанцию и сунул ее в карман.

— Пойдем, открою тебе ворота, а то Горация не дождешься, — предложила профессор, и мы вышли на улицу.

Солнца не было. По темному небу неслись низкие облака, накрапывал мелкий холодный дождь, а в воздухе пахло сырой землей, дымом и осенью. У хижины Хагрида с граблями наперевес стояла профессор Спраут, о чем-то беседуя с лесничим. "Хагрид, — подумал я, — теперь мне и руки не подаст".

— А учебники для какого курса? — поинтересовался я, когда мы приблизились к воротам.

— Для седьмого, — с улыбкой ответила Асвинн. — Я решила, что теперь можно слегка изменить программу. Северус одобрил, так что в этом году вас ожидает кое-что поинтереснее обычных переводов.

Она похлопала меня по плечу и коснулась ворот палочкой. Цепи поползли в разные стороны, створки начали медленно раскрываться. Я вышел на подъездную дорогу, невдалеке от которой располагался дежурный пост Пожирателей. Укрывшись под деревом от дождя, все трое о чем-то тихо разговаривали, но когда ворота за мной захлопнулись, и я уже намеревался совершить пешую прогулку до Хогсмида, один из них приветственно махнул рукой.

— Эй, как дела?

— Нормально дела, — ответил я, не представляя, что им от меня понадобилось.

— В Хогсмид?

— В Хогсмид.

— Слушай, а это правда, что ты отрубил Сивому голову? — спросил Пожиратель помоложе.

— Нечего было пасть разевать, — огрызнулся я.

Троица переглянулась, и первый охранник произнес:

— Ну и правильно. Одной тварью меньше.

— Но мы тебе этого не говорили, — тут же добавил второй.

— Разумеется, — ответил я. — Ладно, мне идти надо... Вам тут, наверное, скучно?

— Веселого мало — у ворот торчать, — усмехнулся первый Пожиратель. — Особенно ночью.

— Особенно рядом с Запретным лесом, — пробормотал второй.

Идя по усыпанной темными листьями дороге, я думал: "Вот круг и замкнулся — я снова в банде. Правда, здесь на первом месте политика, а не экономика, но разница небольшая". Мне вспомнились слова Волдеморта: "Ты больше не будешь один, сам по себе..." Вряд ли принадлежность к Пожирателям каким-то образом меняла мое положение, позволяла опереться и даже довериться "своим", но, по крайней мере, использовать это единство я мог. Завести знакомства, проявить дружелюбие — от меня не убудет, да и не такая уж большая между нами разница.

От патруля мои мысли перенеслись к профессору Асвинн. Заподозрить ее в симпатиях к Темному Лорду было трудно: профессор жила вне политики и все свое свободное время посвящала написанию статей, регулярно заглядывая в библиотеку за новыми материалами. Однако сведение такой магии, как рунная, к одним переводам, было серьезным недостатком. Неудивительно, что Асвинн тут же воспользовалась ситуацией и поговорила со Снейпом. Собираясь во "Флориш и Блоттс", я составил целый список книг, которые хотел приобрести, а теперь заодно узнаю, что приготовила для нас профессор.

За те месяцы, что меня не было в Хогсмиде, деревня почти не изменилась, разве что на улицах попадались одинокие патрульные в тяжелых мантиях с капюшонами и палочками наготове. Нигде не задерживаясь, я отправился прямо к Аберфорту, до которого наверняка дошли слухи о моем визите к Темному Лорду.

В "Кабаньей голове" оказалось довольно людно. В основном здесь собирались местные жители из тех, что предпочитали полумрак залитой светом таверне Розмерты, а также странные личности, умевшие приспосабливаться к любому режиму. За столиком у двери допивала пиво небольшая компания Пожирателей. Аберфорт с обычным для себя мрачным видом отсчитывал кому-то сдачу.

— Ну что, выпустили, наконец? — буркнул он, когда я подошел к стойке. Дождавшись, пока клиент с бутылкой отчалит к себе за стол, я спросил:

— Тебя еще интересует твой заказ?

— Интересует, — ответил Аберфорт. — Давай в комнату, — и указал на дверь в подсобное помещение.

В полутемной комнатушке, заваленной старыми ящиками, посудой и коробками, я вытащил картины и положил их на маленький стол, убрав с него несколько пыльных железных котелков. Аберфорт быстро просмотрел полотна и проворчал:

— Это что, по-твоему, сельские пейзажи? Вот эти пни, коряги, кочки болотные? И башню какую-то намалевал... Ладно, возьму, не выкидывать же на помойку.

— То есть? — не понял я. — Все возьмешь?

Аберфорт посмотрел на меня с недоумением.

— Разумеется все, а ты что думал! Ты теперь знаменитость, кое-кто за одну такую картину с десяток галеонов отвалит. Погодник твой, конечно, больше дерет, но здесь другая клиентура, не такие богачи. Заходи в октябре, может, к тому времени что продам.

На несколько секунд я утратил дар речи.

— А почему ты сразу не сказал, что собираешься их продавать? — воскликнул я. — Решил, что буду против?

— Мало ли, — бросил Аберфорт, убирая картины за груду ящиков у стены. — Сколько тебе Пирс платит?

— По-разному, — я пожал плечами. — В среднем — сотня за картину.

— Сотня? — в изумлении повернулся ко мне Аберфорт. — Сотня галеонов за какую-то картину?!

— Эй, долго нам еще ждать? — раздался из зала недовольный голос, и Аберфорт, качая головой, покинул подсобку. Я последовал за ним, обошел стойку и уселся на высокий табурет, намереваясь разузнать, с чего это он вдруг заинтересовался продажей произведений искусства.

— Зачем тебе вообще их продавать? — облокотившись о столешницу, спросил я, когда очередной посетитель забрал кружку с пивом и вернулся за столик. — Может, лучше открыть галерею? Развесь по стенам — того гляди, соберешь однажды полный зал.

— Тоже мне остряк нашелся, — недовольно пробурчал Аберфорт, ставя передо мной пыльную бутылку сливочного пива и стакан. — Ты вопросов не задавай, а делай, что говорят. Пивом вот угостись да поговори со стариком.

Вылив содержимое бутылки в высокий стакан, первую минуту я пил в молчании, разглядывая то и дело подходивших к стойке посетителей, а когда, наконец, мы снова остались одни, Аберфорт спросил:

— Как дела-то? Учиться еще не надоело?

Я чуть не поперхнулся пивом.

— Надоело? Разве это может надоесть? Например, профессор Асвинн сегодня сказала, что у нас изменилась программа по рунам, и мы больше не будем заниматься переводами. Наверное, станем теперь рунную магию изучать.

— Ясно. — Аберфорт снова отошел к клиенту, а когда вернулся, я уже допил свое пиво и собрался покидать бар.

— Уходишь? — спросил он.

— Мне еще в Лондон надо, за учебниками. Могу на обратном пути заскочить.

— Не надо на обратном, — Аберфорт убрал пустой стакан и оперся руками о стойку. — Насчет твоих картин. Сотню галеонов, конечно, я заплатить не смогу...

— Мне и не нужно... — начал я, но Аберфорт нетерпеливо махнул рукой.

— Да помолчи ты, дай закончить! Ну так вот. Приходи в октябре, приноси, что нарисуешь. Чудовищ твоих не надо, их погоднику отправляй, а мне — пейзажи. Понял?

— Только цену не слишком занижай, а то портреты подешевеют, — ответил я. — На черном рынке, конечно, свои правила, но какое-то равновесие должно соблюдаться.

— Ты только глянь! — проговорил Аберфорт, качая головой. — Он будет учить меня торговать! Проваливай давай, а то ишь умник выискался!

Решив не выяснять, по-настоящему он разозлился или только для вида, я закинул рюкзак за плечо, вышел на улицу и, немного отойдя от "Кабаньей головы", аппарировал в Лондон.

* * *

Гостиница, в которую Снейп привел меня шесть лет назад, с тех пор совсем не изменилась. Внутри меня встретили все те же потемневшие от времени и дыма стены, широкие деревянные столы, трактирщик, которому я подарил свой рисунок, и с десяток волшебников, сидевших кто за стойкой, кто ближе к входу. Под внимательным взглядом лысого бармена я пересек зал, вышел из противоположной двери на задний двор и коснулся палочкой стены. В тот же миг в ней начало расти отверстие, а спустя несколько секунд я уже стоял в самом начале Косого переулка, с недовольством взирая на открывшийся передо мной вид. До начала учебного года оставалась всего неделя, и улица передо мной кишела людьми. Родители собирали детей в школу, а значит, среди этой разношерстной толпы с большой вероятностью могли оказаться и мои одноклассники.

Стараясь не глазеть по сторонам, я сразу же направился в располагавшийся неподалеку "Флориш и Блоттс". От меня не укрылось присутствие патрулей — два человека стояли в нескольких метрах от стены, через которую приходили и уходили волшебники, еще двое маячили у входа в кафе напротив книжного. Приближаясь к дверям, я заметил расклеенные по стенам небольшие плакаты с изображением Поттера и красной надписью "Разыскивается".

Во "Флориш и Блоттс" оказалась огромная очередь. Продавец и его помощники суетились, то и дело исчезая среди многочисленных полок, левитируя нужные книги и складывая их в бумажные пакеты. Очередь состояла преимущественно из родителей; несколько одиноких покупателей бродило между стеллажей. Я встал за высоким полным мужчиной, то и дело утиравшим салфеткой пот со лба. На широких подоконниках сидели уставшие дети; взрослые выглядели не менее утомленными из-за жары и духоты. В Лондоне оказалось гораздо теплее, чем у нас на севере, а дождя здесь не было в помине. Очень скоро и мне стало жарко в рубашке и плотной мантии, но делать было нечего, приходилось терпеть.

Наконец, подошла моя очередь, и я протянул продавцу свой список вместе с квитанцией профессора Асвинн. Через несколько секунд один из помощников выложил на прилавок небольшую пачку книг, завернутых в коричневую бумагу. Продавец махнул палочкой, бумага раскрылась, и под ней обнаружились две стопки учебников в мягком красном переплете. На обложке была изображена руна Хагалаз, а над ней стояла надпись: "Руны в теории и на практике".

— Двадцать экземпляров, — проговорил продавец. Пересчитав книги, я с трудом запихнул пачку в рюкзак и принялся ждать, когда помощники соберут мой собственный заказ.

В основном меня интересовали книги по тибетской магии, начиная с теоретических трактатов, призванных воспитывать духовный и магический потенциал колдуна, и заканчивая практическими тренировками. Также я заказал несколько учебных пособий — университетские практикумы по трансфигурации, чарам и магии стихий.

Наконец, помощники принесли и упаковали мои книги, я заплатил довольно приличную сумму, подумав, шутя лишь отчасти, что Пожирателям следует делать скидку, и с облегчением оставил за спиной душный магазин, направившись к гоблинам.

Банк Гринготтс производил внушительное впечатление. Прежде я видел его лишь раз и только издали, но еще тогда отметил подавляющую архитектуру этого здания, расположенного в окружении простых каменных двух— и трехэтажных домов. По обе стороны огромных дверей стояли гоблины, отвесившие мне поклон, когда я вошел в просторный зал с высокими арками, что уходили к прозрачному куполу.

Едва ступив на блестящий черный пол, я оказался охвачен смешанными и не слишком приятными эмоциями. Все здесь выглядело чересчур шикарным, все говорило о богатстве, успехе, о тяжелых кошельках и уважении в обществе. Какая-то часть меня чувствовала себя в этом месте чужой и временно взяла верх над прежней решительностью. Я остановился неподалеку от входа, осматриваясь по сторонам, словно по ошибке забрел не туда.

Большинство посетителей стояло у длинных прилавков между колоннами, а гоблины по ту сторону либо обслуживали их, либо занимались своими делами: отсчитывали и паковали монеты, носили какие-то бумаги, исчезая за многочисленными дверьми, или колдовали, проделывая над грудами галеонов и драгоценных камней жесты, напоминающие азбуку глухонемых.

— Молодой господин чего-то желает? — донесся до меня вежливый вопрос. Пока я осматривался, ко мне приблизился один из служащих.

— Я бы хотел открыть счет.

— Вы должны быть совершеннолетним, — уточнил на всякий случай гоблин.

Я кивнул.

— И иметь минимальную сумму в пятьдесят галеонов для начального вклада.

— Прекрасно, — сказал я. Гоблин указал на одно из свободных окошек слева.

— Проходите туда. Геза вас обслужит.

Приблизившись к прилавку, я встретился глазами с пожилым гоблином, при виде меня отложившим в сторону перо и какой-то бланк.

— Я хочу открыть счет, — повторил я. Гоблин молча вытащил из ящика пустую форму и протянул ее мне вместе с пером. Быстро заполнив пропуски и указав все свои данные, я слегка призадумался, дойдя до пятого пункта. В нем значилось всего два слова — "чистокровный" и "полукровный", и напротив одного из них мне следовало поставить галочку. "Быстро они, — подумал я. — Магглорожденных, понятное дело, тут даже не предусмотрено". Отметив слово "полукровный", я написал начальную сумму вклада — тысяча галеонов, — расписался и вернул гоблину лист.

Тот пробежал его глазами, после чего снова посмотрел на меня и произнес:

— Какого рода счет вы желали бы открыть, мистер Ди?

— Чтобы перечислять на него деньги и иметь возможность в любое время их снимать.

— Проценты будут небольшими, — заметил гоблин.

— Все равно. — Я усмехнулся: еще неизвестно, останется ли у меня время на то, чтобы их потратить.

Проведя у окошка минут пятнадцать, я, наконец, получил на руки свой экземпляр договора, убрал его в рюкзак и направился к выходу, думая о том, можно ли было предполагать всего шесть лет назад, что однажды я заведу здесь счет и положу на него немаленькую сумму денег, заработанных собственным трудом?

Предаваясь таким мыслям, я спустился по широкой лестнице, намереваясь добраться до "Дырявого котла" и вернуться в Хогвартс, как вдруг дорогу мне преградила чья-то высокая фигура.

— Так-так-так. И кого это мы здесь видим? — сказала Беллатриса Лестрейндж, оглядывая меня с ног до головы. — Нашу новоиспеченную знаменитость, придворного портретиста Дамблдора.

Я осмотрелся. Неподалеку от Беллатрисы застыл Люциус Малфой, слегка похудевший на азкабанских харчах, однако не утративший врожденной надменности. Он держал под руку красивую светловолосую женщину в элегантной мантии, глядевшую на меня с таким равнодушием, будто я был пустым местом, а сбоку от нее стоял Драко с настороженным и чуть вызывающим выражением лица. "Значит, и отец Нотта вышел, — подумал я. — Что ж, хоть какие-то хорошие новости".

— Я тоже рад вас видеть, — сказал я Беллатрисе. — И мне, конечно, льстит, что вы знакомы с моими работами. Решите что-нибудь приобрести — непременно сделаю вам скидку.

— Не смей так разговаривать... — начал Малфой-старший, однако Беллатриса махнула рукой:

— Молчи, Люциус! Он только того и добивается, маленький провокатор! Тебе оказано высочайшее доверие, — снова обратилась она ко мне, — но даже мечтать не смей, будто тебе позволено то же, что и остальным!

— Похоже, вы жалеете, что тогда, в Министерстве, бежали слишком быстро, — не смог я сдержать улыбки. — Мне так и не удалось вас догнать.

Рука Беллатрисы дернулась к карману мантии, но через секунду женщина овладела собой и вплотную приблизилась ко мне, окутав сладковатым и одновременно холодным ароматом своих духов.

— Не забывай, — негромко произнесла она, — что от твоего поведения зависит статус твоей крови. Будешь вести себя хорошо — останешься полукровкой, но только попробуй прыгнуть выше головы — тут же окажешься среди маггловских выродков, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Могу ли я считать ваши слова официальной позицией Темного Лорда? — поинтересовался я. Губы Беллатрисы превратились в тонкую линию, глаза сузились.

— Вижу, Снейп с тобой поработал.

Она обошла меня, задев подолом мантии, и стала быстро подниматься по ступеням ко входу в банк.

— Пока, Драко, — сказал я, когда Малфои двинулись за ней. — Увидимся в школе.

Женщина, шедшая рядом с Люциусом, обернулась так резко, что тот едва удержался на ногах.

— Только попробуй навредить моему сыну! — проговорила она, едва сдерживая вспыхнувшую ярость. — Только попробуй пальцем его тронуть, тварь безродная!

— Миссис Малфой, вы слишком драматизируете. Я просто попрощался, — усмехнулся я.

— Идем, Нарцисса — пробормотал Малфой-старший и потянул жену за руку. Бросив на меня испепеляющий взгляд, Нарцисса последовала за мужем и сестрой. Помрачневший Драко молча отправился за ними.

Я огляделся. В радиусе нескольких метров от места нашей встречи не было ни единого человека — все обходили нас, словно зачумленных. Весьма довольный состоявшейся беседой, я, все еще посмеиваясь, взял курс на "Дырявый котел", и скоро мои мысли перенеслись от Беллатрисы Лестрейндж и семейства Малфоев к новому учебнику по рунной магии.

57.

Амикус Кэрроу сидел в широком кожаном кресле у камина, огонь которого освещал просторное, почти пустое помещение, и курил толстую сигару, какие раньше я видел только в кино. Он не стал утруждать себя оформлением кабинета: голые стены, у высокого приоткрытого окна с видом на Запретный лес — массивный стол и стул. Кроме этой мебели, камина и пары кресел в комнате больше ничего не было.

— Мы друг другу не нравимся, — прямо заявил Кэрроу, когда вызвавший меня из библиотеки Филч удалился в коридор. — Это нормально. Мы и не должны. Но хочешь ты того или нет, а сотрудничать нам придется. Директор, понятное дело, не станет тратить время на такие мелочи, как поддержание школьной дисциплины, поэтому дисциплина теперь наша ответственность — моя, моей сестры и твоя.

Кэрроу замолчал, сунув в рот сигару. Я стоял у дверей, полный нехороших предчувствий.

— Ты назначен старшим префектом, — наконец, продолжил заместитель директора, выпустив в сторону камина сизый дым. — То есть отныне, Ди, ты наш первый помощник, правая рука, так сказать. Тебе подчиняются старосты курсов, а ты подчиняешься нам... ну и Снейпу, разумеется. Учителям ты неподотчетен, что бы они тебе ни говорили и как бы ни возмущались. Их дело — учить, и пусть помалкивают, если не хотят неприятностей.

Он усмехнулся.

— Соблюсти дисциплину и не распустить учеников, знаешь ли, не так просто. Дамблдору это не слишком удавалось, — Кэрроу покосился на меня и вновь отвернулся к камину. — Но при новых правилах все пойдет как по маслу. Время болтовни прошло, настало время действий. Виноват — изволь ответить. Нарушил — будешь наказан. — Кэрроу бросил сигару в камин, поднялся на ноги и подошел к двери. Одного со мной роста, он избегал смотреть мне в глаза. — Идем.

Покинув кабинет, я увидел Филча, который все это время стоял в коридоре, ожидая нашего появления. Кэрроу захлопнул дверь и быстро направился к лестнице; мы последовали за ним.

Спустившись на первый этаж, Кэрроу повернул к хозяйственным помещениям. В эту часть замка я никогда не заглядывал: здесь располагались кладовые и комнаты Филча, а в тех краях, где обитал наш смотритель, не слишком хотелось бывать. Пройдя по слабо освещенному коридору и несколько раз свернув, мы уперлись в глухую стену. Кэрроу ткнул в нее палочкой, и стена с глухим скрежетом отъехала в сторону, открыв за собой темный узкий проход.

— Я же просил зажечь факелы! — раздраженно воскликнул Кэрроу, и отставший от нас Филч прибавил ходу.

— Зажжены, зажжены факелы! — Смотритель, наконец, приблизился к отверстию и сунулся было внутрь, но Кэрроу отпихнул его и первым шагнул в темноту. Я вопросительно посмотрел на Филча, однако тот махнул рукой, чтобы я шел вперед.

Мы оказались на небольшой площадке, от которой в темноту уходила спиральная каменная лестница. Где-то внизу раздавались шаги Кэрроу, и я начал спускаться, держась рукой за перила и поглядывая в черную яму, вокруг которой оборачивались неровные ступени. Филч снова отстал и ковылял где-то позади. Несмотря на редкие факелы, здесь действительно было темно, и я зажег Люмос.

Вопреки моему первому впечатлению, спуск оказался не слишком долгим. Внизу, на пятачке перед тяжелой железной дверью, ручка которой была сделана в форме венка из колючек, стоял Кэрроу, дожидаясь меня и Филча. Когда мы спустились, он коснулся палочкой венка, и дверь начала медленно открываться внутрь.

Чтобы осветить находившееся за ней помещение, одних только факелов было мало. Кэрроу наколдовал светящийся шар, и перед нами возник большой прямоугольный подвал, вызвавший у меня в памяти образы тюрем из кинофильмов.

По обе стороны широкого прохода располагались камеры. Три из четырех сторон каждой камеры составляли решетки, а четвертая, задняя, была образована неровной каменной стеной. Внутри стояли деревянные нары, из стен торчали вбитые кольца со свисавшими с них цепями. Камер было восемь, по четыре с каждой стороны. Передние решетки оказались сплошными — я не увидел в них ничего похожего на двери.

Кэрроу прошелся по коридору, всем своим видом напоминая ребенка, в восторге разглядывающего витрину магазина игрушек. В противоположном конце прохода он показал мне две другие двери.

— Здесь карцер, темная, — сказал он. — Для рецидивистов. А за этой дверью — тролли.

— Будете кормить их первокурсниками? — спросил я. Кэрроу расхохотался, хлопнув меня по плечу, подошел к двери и коснулся ее палочкой.

Она еще только начала открываться, а мы уже почуяли обитателей следующей комнаты. Казалось, что резкий, тяжелый, сладковатый запах можно потрогать руками, настолько он был сильным. К горлу подкатил комок; бедняга Филч закашлялся и отошел на середину тюремного зала, однако Кэрроу даже глазом не моргнул. Стараясь по возможности не дышать, я зашел следом и вновь увидел клетки, правда, на этот раз только две. В свете шара, прилетевшего сюда из тюремного помещения, перед нами предстали спящие на полу тролли, огромные существа, со спины очень напоминавшие братца Хагрида.

— Обычно в темноте они впадают в спячку — месяцами могут дрыхнуть, — объяснил Кэрроу, осматриваясь по сторонам. — Но нам это неинтересно. У нас они будут бодрствовать. Тролли — наше наказание. Трудотерапия. Слыхал такое слово?

— А в чем наказание? — спросил я, убежденный, что само пребывание в зале с троллями уже является страшной карой.

— Клетки чистить, — объяснил Кэрроу. — Когда они проснутся, это нужно будет делать каждый день. Или через день. Как решишь.

— Как я решу?

Кэрроу снова захохотал. "Вот урод, — подумал я. — Назло ведь придумал".

— Тролли — твоя забота, — сказал, наконец, Кэрроу. — Как старший префект, ты имеешь право сам назначать провинившихся на уборку этих клеток. Кормят троллей эльфы, а вот чистить клетки станут твои нарушители. И не надо про то, что у тебя не будет на это времени. Не надо. Все эти ваши школьные байки мы знаем наизусть. Не нравится — иди к директору, но помни, что твои полномочия он одобрил сам.

Вернувшись в тюремный зал, я с невольным наслаждением сделал несколько глубоких вдохов, чтобы избавиться от мерзкого сладковатого запаха, который, кажется, пропитал весь мой организм. Мы остановились в центре рядом с Филчем, и Кэрроу продолжил свои объяснения. Его водянистые глаза перебегали от стены к стене, периодически останавливаясь на зависшем у потолка шаре или на дверях в конце коридора.

— Распоряжения о том, кого сажать на цепи, отдаем мы с Алекто, — говорил он. — Ты можешь только рекомендовать. Распоряжения о заключении в карцер должны быть одобрены директором. Телесные наказания... — Кэрроу быстро посмотрел на меня, и глаза его вновь забегали. — Сомневаюсь, что ты на такое способен, это тебе не головы рубить. Занимайся пока своими троллями и следи за порядком, а там посмотрим. Надеюсь, все ясно? — Он на секунду обернулся к замершему позади него Филчу и вновь взглянул на меня, на этот раз задержав взгляд чуть подольше. — Даю тебе время, Ди... осмотрись тут как следует, а затем поднимайся в кабинет — скажу пароли на сентябрь и кое-какие заклинания. Не забудь закрыть дверь. Пошли, Филч.

Оставшись в одиночестве, я еще раз обошел тюремный зал, потрогал прутья решеток, верхние и нижние концы которых уходили в каменные своды и пол, а потом, вспомнив выражение лица Кэрроу, остановился рядом с карцером и негромко позвал:

— Добби! Добби!

Впустую прождав несколько секунд, я позвал еще раз:

— Добби! Ты обещал!

Это помогло. Неподалеку от меня возник эльф, однако выражение его лица недвусмысленно говорило о том, что видеть он меня не жаждет. Я молчал, прекрасно понимая причину его недоверия.

— Добби помнит о своем обещании, — не слишком дружелюбно произнес эльф, — но также он слышал, что теперь на руке у Линга — знак темного колдуна. Если это правда, Добби готов нарушить слово. Он не желает помогать тем, кто занял сторону его прежних хозяев.

— Я не могу тебя заставить, — ответил я, — и даже если б мог, не стал бы. Выслушай мою просьбу, а потом сам решай, выполнять ее или нет.

— Добби выслушает, — согласился эльф.

— Начиная с сентября, здесь станут держать провинившихся, — сказал я, указывая на ближайшую камеру. — Мне нужно знать, что тут происходит, когда в клетки начнут сажать учеников. А точнее, когда сюда будет спускаться Кэрроу.

Добби повел ушами.

— Он будет спускаться, чтобы наказывать. Разве Линг Ди этого не знает?

— Знает, — проговорил я. — Но мне нужны подробности.

Добби долго молчал, и я уже начал думать, что он откажется, неправильно поняв мои намерения.

— Хорошо, — наконец, ответил эльф. — Добби будет рассказывать Лингу, что происходит в тюрьме.

— Спасибо, — поблагодарил я, и после этих слов Добби аппарировал.

В последний раз обойдя новые владения, я потушил парящий под потолком шар, зажег Люмос и осветил железную дверь в поисках увитого колючками кольца. Однако в следующую секунду палочка едва не выпала у меня из рук: яркий луч света выхватил из темноты не только терновое кольцо, но и расположенное прямо под ним круглое черное отверстие — замочную скважину, не замеченную мной, когда я входил сюда следом за Кэрроу.

...Не знаю, сколько я простоял перед открытой дверью, не в силах пошевелиться от потрясения и обиды. Тюремщик! Дамблдор видел меня тюремщиком! Из всех возможных ролей он уготовил мне именно эту! Получается, Снейп назначил меня старшим префектом потому, что так планировал Дамблдор, и это Дамблдор, а не Кэрроу, желал, чтобы я наказывал учеников, заставляя их чистить вонючие клетки троллей!

Оскорбленный таким унижением и несправедливостью, я ухватился за ручку с шипами и, не обращая внимания на боль, потянул тяжелую дверь на себя. "За кого он меня принимает! За второго Макнейра? — злился я, поднимаясь по спиральной лестнице и сжимая в ладони светящуюся палочку. — Тюремщик! Палач! Почему, черт возьми, он направил меня именно сюда — ведь я в этой школе и пальцем никого не тронул!"

Принять тот факт, что для меня в схеме Дамблдора не нашлось никаких других дел, кроме как присматривать за провинившимися неудачниками, было почти невозможно, а потому, чтобы как-то разрядиться от переполнявшей меня обиды, тридцать первого августа, в последний день каникул, я пошел к паукам.

* * *

Прежде я не собирался навещать потомство Арагога, но сейчас мне хотелось адреналина, лесной темноты, какой-нибудь, пусть даже призрачной, опасности. Я был зол, обижен и разочарован, и немалая доля этого разочарования относилась к моему собственному поведению. Когда эмоции улеглись, мне стало ясно, что Дамблдор хотел сказать этим назначением, но его благие намерения не смягчили мое сердце. Быть тюремщиком казалось невероятно унизительно — да еще эти тролли...

В тот день, как и во все предыдущие, шел ливень. Теперь, когда я стал префектом, Филч больше не провожал меня недовольным взглядом при выходе на улицу и даже начал здороваться.

Укрыв голову капюшоном, я прошел неподалеку от хижины Хагрида, из трубы которой поднимался дым, и углубился в лес. Погода была под стать моему настроению, и хотя довольно скоро я замерз и промок, доставать палочку, чтобы обсушиться, не хотелось.

Пауки встретили меня так же, как в прошлый раз. Их делегат покинул гнездо и разговаривал со мной неподалеку от входа, хотя я не собирался заходить внутрь. Возможно, это был тот самый арахнид, который не советовал мне связываться с кентавром Сильваном.

— До нас уже доходили слухи, — сказал паук. — Теперь мы видим, что они верны. Ты встречался с темным колдуном; в тебе его магия.

— Да, встречался, — ответил я, на секунду вспомнив о чарах Метки, нити которой отныне опутывали и мое тело.

Паук потоптался на месте. Капавшая с веток вода скатывалась по его голове с восемью блестящими черными глазами.

— Раньше он нас использовал, — намекнул арахнид.

— Нет, он ничего не передавал, — со вздохом сказал я . — Сейчас ведь нет войны.

— Ты дашь нам знать? — полувопросительно поинтересовался паук.

— Если мне будет поручено что-то вам передать, я, разумеется, это сделаю, — ответил я, решив ничего не обещать твердо — мало ли как работает сила Метки. Паук удовлетворился этим, развернулся и потопал к гнезду, а я, прежде чем вернуться в Хогвартс, отправился на свою поляну вызывать патронуса. Мне уже давно хотелось посмотреть, не изменился ли он под влиянием волдемортовских чар.

Несмотря на предупреждение Снейпа о помехах из-за Метки, до сих пор я не замечал изменений в своем колдовстве. Хотя я не экспериментировал с серьезными заклятьями, простые заклинания давались мне так же, как всегда.

На поляне я в первую очередь решил поработать с плетью. Потратив десять минут на довольно вялые упражнения под холодным дождем, я пришел к выводу, что по крайней мере в режиме тренировки никаких изменений нет. Возможно, дело было в том, что чары Метки не коснулись палочки, и ее собственные магические поля оставались нетронутыми.

Но, перейдя к заклинаниям стихий, я сразу почувствовал разницу. На уроках с Флитвиком мы не занимались стихией огня, ограничиваясь только воздухом и водой, и если с воздушной стихией проблем почти не возникало, то вода подчинялась мне очень неохотно. Сейчас же все получалось наоборот. Заклинания воздуха вышли у меня лишь с третьего или четвертого раза, зато вода слушалась намного легче, и на несколько секунд я даже отвел в сторону лившийся на меня поток дождя.

Объяснить это было несложно. Чары Волдеморта, "водные" по своей природе, помогали творить водные заклятья. Это не означало, что Темный Лорд имел дело только с водой, как и я не работал с огнем, кроме плети вообще нигде его не используя. Но я отлично помнил виденный в Министерстве щит-водопад, белые чары Метки и ауру охранных чар крестража. Категория этих заклятий могла принадлежать только водной стихии.

Теперь, под влиянием полей Метки, стихия воздуха, находившаяся в большем родстве с огнем, давалась мне с заметным трудом. "Что ж, — думал я, — по крайней мере, с водой будет меньше проблем".

Приближалось время обеда, но, несмотря на пробудившийся голод, возвращаться в замок не хотелось. Сегодня был последний свободный день — завтра в школу приедут ученики, а потом снова уроки, контрольные, теплицы, Флитвик... Кэрроу и тролли! Проклятые тролли! И зачем только они здесь понадобились? Не школа, а какой-то зоопарк!

Дождь слегка поутих, и я, наконец, решил вызвать патронуса. Отойдя подальше от деревьев, я взмахнул палочкой, произнес заклятье и в ту же секунду понял, что сделал это зря.

Фиолетовая молния словно подернулась белесой дымкой, и в момент ее вылета я едва не упустил палочку, настолько сильной оказалась энергия заклинания. Патронус действительно изменился: у него появился хвост, затылок теперь не опускался, а продолжал идти прямо и вверх, возвышаясь над шипастыми позвонками и оканчиваясь выростами, которых я уже не успел разглядеть, поскольку, едва обретя плотность, патронус развернулся и одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние.

Вероятно, его намерение напасть я ощутил на бессознательном уровне. Наши движения оказались одновременными: он бросился ко мне, я — влево. Он слегка промахнулся, и зубастая пасть вцепилась мне в плечо, а правая лапа с размаху толкнула в грудь, погрузив когти в тело и швырнув меня на землю.

Но когда моя спина коснулась травы, патронус исчез — я успел стукнуть его палочкой прежде, чем он сумел бы оторвать мне руку. Первые несколько секунд адреналин, о котором я так мечтал, вызывал во мне эйфорию. А потом я ощутил боль. Правое плечо словно утыкали раскаленными гвоздями; грудь и живот жгло, будто на них развели костер. Осторожно приподнявшись, я осмотрел себя, беспокоясь, что патронус распорол меня до внутренних органов, и хотя раны выглядели не настолько глубокими, я едва не ударился в панику, глядя на потемневшую от крови разодранную одежду.

Улегшись обратно в траву, я попытался если не убрать, то хотя бы снизить интенсивность боли. В этой ситуации худшим моим врагом являлись нервы. Волноваться было нельзя, иначе концентрация ослабнет, и я начну терять больше крови. Сейчас она стекала горячими струйками по бокам и груди, и этого казалось вполне достаточно, чтобы убить меня, если я так и продолжу лежать посреди леса и ничего не делать.

Мне понадобилось трижды сосредотачиваться, чтобы уменьшить болевые ощущения и на время забыть о них. Затем наступила очередь ран. Те чары, которыми я лечил царапины на прежних тренировках с патронусом, оказались неэффективны против порезов такой глубины, несущих в себе эхо волдемортовской магии. В конце концов мне все же удалось затянуть их одним из тибетских заклятий, и теперь по пути в замок можно было не опасаться умереть от потери крови.

Поднявшись, я осмотрел правое плечо, но крови на нем почти не оказалось. "Тем лучше", подумал я и двинулся к выходу из леса. Однако, не успев дойти даже до окружавших поляну деревьев, я почувствовал, что края ран расходятся, и кровь начинает стекать вниз по животу и ногам. И почему я не дождался занятий с Флитвиком Ведь логично предположить, что патронус изменится в худшую сторону, перестанет слушаться. Почему я не подождал? А теперь... Я начал смеяться, но тут же замолк: боль усилилась, кровь потекла сильнее. По всему выходит, это попытка самоубийства — ведь на меня напала часть меня самого. Сдохну теперь в лесу по собственной глупости. Снейп был прав — я псих.

До границы леса оставалось совсем немного, однако у меня едва хватало сил, чтобы время от времени сосредотачиваться и чертить в воздухе тибетский знак, который слегка ее сдерживал. Внезапно во мне пробудилась суеверная часть. "Надо дать обет, — решительно подумал я, разглядывая края ран, которые в очередной раз ненадолго срастались. — Что-нибудь про троллей? Да нет, причем тут тролли... Может, про учебу? Или про тюрьму?"

Впрочем, все это были уловки, бессмысленное оттягивание неизбежного. Я знал, что нужно обещать, и тщетно пытался обмануть себя поисками менее радикальной альтернативы. Однако затягивать не стоило. Выход из лесу хоть и был близко, но я все чаще останавливался, пытаясь сберечь силы.

"Ладно, ладно, — сказал я себе, наконец, смирившись. — Обещаю. Обещаю, что если выберусь отсюда и останусь жив, то всегда — всегда, — повторил я для пущей убедительности, — буду слушаться его, что бы он мне ни приказал. Ведь в конечном итоге он оказался прав..."

Тут мне пришлось остановиться и подождать, пока перестанет кружиться голова. Казалось, между деревьями уже виднеются просветы, но проклятый дождь, сумрак и слабость могли обманывать восприятие. Я попытался начертить очередной знак и только успел поднять руку, как в глазах начало темнеть, а окружающие звуки утратили ясность, став глухими и тусклыми. Я сел в мокрую траву и прислонился спиной к дереву. "Все будет хорошо, — подумал я, вспомнив о предсказании кентавра и намеках змей. — Но обещание остается в силе".

* * *

Реальность встретила меня не слишком радушно. Казалось, на мне лежит тяжелая бетонная плита, вдавливая тело в жесткую поверхность, из-за чего ломило все кости и мышцы. Смирившись с тем, что плиту с меня никто не снимет, я приоткрыл глаза, не представляя, что могу увидеть, однако поначалу не увидел ничего — где бы я ни находился, здесь было темно. Я вспомнил паука, патронуса, свой долгий поход по лесу. Несмотря на боль, внутри меня царило спокойствие, как в первые дни после Круциатуса — та же чистая, первозданная легкость, избавление от груза старых эмоций, очищение от ненужных воспоминаний, прежде только мешавших... "Чтобы возродиться, надо сгореть", подумал я и в тот момент не мог не согласиться с этими словами.

Привыкнув к темноте, я понял, что нахожусь в больнице — шторы одного из окон оказались слегка раздернуты, и за ним виднелись облака, освещенные луной. Мне захотелось добраться до окна и осмотреть раны. Искать палочку я не решился, понимая, что после случившегося вряд ли ее оставят рядом со мной.

Стараясь не обращать внимания на боль, я приподнялся на локте и уже почти спустил ноги с кровати, как вдруг внизу неподалеку от меня вспыхнула желтая полоска света, вызвав резь в глазах, отчего мне пришлось зажмуриться.

— Немедленно ложись! — в голосе вышедшей из своих комнат мадам Помфри слышалось скорее неудовольствие, чем тревога. Я положил голову обратно на подушку. Мадам Помфри захлопнула за собой дверь, и в помещении больницы стало светло. — Лежи и не шевелись, — приказала она.

Я услышал быстрые шаги по проходу между кроватями. Через несколько секунд мадам Помфри покинула больницу, и нетрудно было догадаться, куда она отправляется.

Попытка привыкнуть к свету закончилась неудачей — мои глаза не выносили даже того небольшого объема, что проникал сквозь веки. Оставалось лишь прикрыть глаза ладонью и дожидаться визитеров, наверняка желавших узнать, что со мной случилось.

Спустя недолгое время мадам Помфри вернулась, но только с одним человеком, и это был не Снейп, которого я ждал, а Кэрроу.

— Уйди, уйди! — услышал я его голос и живо представил, как он в раздражении машет рукой, а мадам Помфри с недовольным видом скрывается в кабинете. Соседняя кровать скрипнула — Кэрроу уселся напротив моего изголовья.

— Говорить можешь? — спросил он.

— Да, — ответил я, стараясь, чтобы голос не выдал моего болезненного состояния. Кэрроу помолчал, а потом решительно произнес:

— Скажи только одно — это был оборотень?

— Нет! — вырвалось у меня прежде, чем я удивился: чтобы распознать оборотня, требовалось лишь взять кровь на анализ. Кэрроу облегченно выдохнул.

— Черт бы тебя побрал, парень! — с чувством проговорил он. — Ты не представляешь, какого шороху ты нам задал!

Я молчал, памятуя о том, как негативно могут повлиять вопросы на ход разговора.

— Врачиха настаивала, чтобы тебя в Мунго отправили — мол, там за тобой будет надлежащий уход, — но Снейп запретил.

Кэрроу опять помолчал, а потом воскликнул:

— Ты какой-нибудь другой день не мог выбрать для своих приключений? Мы с тобой всю ночь провозились вместо того, чтобы отдыхать перед приездом учеников!

"Ну да, — подумал я. — Особенно ты возился".

— В общем, скажи спасибо Хагриду — это он тебя нашел. — Кровать снова скрипнула; Кэрроу встал и вышел в проход. — Можешь пока отдыхать, а завтра поговорим о деталях. И не советую врать. Директор считает, ты сам во всем виноват, так что если мне твоя версия покажется подозрительной, отправлю к нему. А он... — Кэрроу хмыкнул, — он тобой очень недоволен. Чуешь — запретил давать обезболивающие. — Раздались шаги; Кэрроу приблизился, склонился надо мной и произнес на ухо доверительным шепотом:

— Но я-то знаю, Ди, тебе это только по нраву.

Когда замдиректора избавил меня от своего общества, его сменила мадам Помфри. Я услышал, как она выходит из кабинета, и в следующую секунду свет в больнице погас. Несколько секунд я ждал — возможно, его сменит более тусклый, — однако в помещении оставалось темно, поэтому я убрал руку от лица и открыл глаза.

— Не думала, что скажу такое после июньских событий, — произнесла мадам Помфри, остановившись в проходе напротив моей кровати, — но в этой ситуации, пожалуй, я согласна с нашим директором. Ты, Линг, постоянно ищешь неприятностей на свою голову и за все годы учебы попадал ко мне только по собственной инициативе. Очень сомневаюсь, что на этот раз причина кроется в чем-то другом... Однако как врач я не могу одобрить его запрета на болеутоляющие, поэтому если ты считаешь, что они тебе необходимы — дай знать. Нужное зелье у меня готово.

— Почему у меня такая реакция на свет? — спросил я вместо ответа. Мадам Помфри помолчала.

— По нашей основной версии, на тебя напал оборотень, и мы дали тебе зелья, тормозящие процесс слияния его агентов с твоими клетками. В ближайшее полнолуние превращение оказалось бы минимальным.

— Это не оборотень, — проговорил я, попутно отметив, что о таких препаратах мне прежде не доводилось слышать. Последнее время я вообще не заглядывал в журналы по зельеварению и, как выясняется, зря — того гляди, пропущу изобретение лекарства от трансформации. — Анализ крови показал бы...

— Анализ показывает наличие чужеродных агентов, когда они уже встроились в твои клетки, — ответила мадам Помфри. — То есть через несколько дней после укуса — в твоем случае как раз в полнолуние. Сам понимаешь, что так долго ждать мы не могли. Вреда от этих зелий не будет, а реакция на свет — побочный эффект и скоро пройдет.

Я молчал. Мадам Помфри, вероятно, ожидала, что я попрошу болеутоляющих, но я ничего просить не собирался, и она сказала:

— Ладно, Линг, дело твое. Но чтобы облегчить себе жизнь, я дам тебе снотворного, хочешь ты того или нет.

Выпитое снотворное позволило мне проспать до следующего вечера: когда я открыл глаза, в больнице, несмотря на зашторенные окна, было довольно светло, но свет уже не раздражал, и боль в теле заметно поутихла.

По моим расчетам, на дворе было второе сентября, а значит, я пропустил все самое интересное, в том числе и приветственную речь Снейпа в качестве нового директора. Однако сейчас меня больше волновало собственное здоровье и состояние моих ран. Чувствуя себя гораздо лучше, я решил подняться и дойти до туалетного зеркала, чтобы посмотреть, остались ли следы от когтей, и как теперь выглядит мое плечо.

Однако мадам Помфри либо караулила этот момент, либо наколдовала сигнализацию, потому что не успел я сесть, как она раскрыла дверь своего кабинета и показалась оттуда с подносом, уставленным банками и склянками.

— Хорошо, что ты проснулся, иначе пришлось бы тебя будить, — сказала она, ставя поднос на тумбочку и усаживаясь на соседнюю кровать. — Снимай рубашку и ложись обратно.

Я начал расстегивать пуговицы больничной пижамы, на секунду вспомнив о Метке, но решил, что мадам Помфри вряд ли станет читать мне мораль. Распахнув рубашку, я стянул ее с плеч и невольно бросил взгляд на грудь. В ту же секунду все мысли о Метке вылетели у меня из головы — следы от когтей остались, да еще какие! Грудь пересекали три широких, почти черных шрама, доходя едва ли не до середины живота. Края затянувшихся ран казались обгоревшими, кожа вокруг была воспалена. Я смотрел на них, буквально онемев от ужаса и изумления, и наблюдавшая за мной мадам Помфри первой нарушила паузу:

— Не ожидал? Сейчас еще ничего, а что было, когда тебя Хагрид принес...

— Кто это сделал? — ошеломленно проговорил я и посмотрел на врача. Та пожала плечами:

— Ты, кто же еще.

— Я?!

— Забыл? Ничего странного, — мадам Помфри вздохнула. — Ладно, ложись, надо их обработать.

Я лег, пытаясь сообразить, что все это значит, поскольку совершенно не помнил, как сотворил над собой такое. Мадам Помфри начала накладывать на шрамы мазь, однако жжение не отвлекло меня от беспокойных мыслей. Если не я, то кто залечил раны, пусть даже таким грубым способом? Может, какой-нибудь кентавр? Вряд ли Сильван — он сделал бы это изящнее, если б вообще решил мне помогать.

— Ожог пройдет, — продолжала мадам Помфри, накладывая мне на грудь синюю мазь, — а вот шрамы останутся. Ты, конечно, молодец, рука не дрогнула, но метод варварский.

Она продолжала говорить что-то еще, но я уже не слушал. Ожог! И почему я сам до этого не додумался? Я был просто обязан прижечь раны, хоть плетью, хоть любым огнем, какой смогу наколдовать! "Двоечник! — обругал я себя. — Это же элементарная логика! У меня ведь такое было!" И та же логика, что с запозданием указала мне на способ остановки кровотечения, подсказала единственный вариант ответа на вопрос, какой лесной житель, кроме кентавра Сильвана, смог бы преодолеть магию патронуса и отголоски заклинания Темного Лорда. Питоны. Это была их работа.

— С плечом, правда, все оказалось не так просто, — рассказывала тем временем мадам Помфри, — но что сейчас об этом говорить... — Она поставила банку с мазью на поднос и посмотрела мне в глаза. — Может, поделишься, кто все-таки на тебя напал?

Как ни стыдно мне было признаваться в собственной глупости, не ответить я не мог.

— Это несчастный случай, — сказал я, покосившись на мадам Помфри. — На меня напал мой патронус. Вроде как неудачный эксперимент.

— Ничего себе! — воскликнула она. — Твой эксперимент тебя чуть без руки не оставил! Разве можно быть таким беспечным?

В кои-то веки я согласился, а потому не стал возражать даже мысленно. Качая головой, мадам Помфри намазала мне плечо, немного поколдовала, напоила каким-то зельем, после которого сил у меня сразу прибавилось, и сказала:

— Я иду к Кэрроу — он хотел поговорить с тобой сразу как ты проснешься. — Она помедлила, словно собираясь добавить что-то еще, но потом передумала и вышла из больничного помещения. Натянув рубашку, я еще раз осмотрел шрамы, застегнулся на все пуговицы и откинулся на подушку.

Можно было бесконечно укорять себя за несообразительность — это уже ничего не меняло. Кто бы ни оказался моим спасителем, теперь я его должник, а я ненавидел быть в долгу. Мое отношение к питонам переменилось еще с тех пор, как они послали меня к Фиренцу, и хотя эти змеи до сих пор продолжали мне нравиться, я уже не воспринимал их как безобидных лесных тварей, которые только и умеют что рыть норы, охотиться на мелкую живность и своеобразно шутить. Было ясно, что когда я покину больницу, мне предстоит разговор и с Хагридом, и со змеями; мысль о подобных перспективах погрузила меня в состояние тягостного ожидания грядущих непростых бесед, с которыми не мог сравниться никакой допрос Кэрроу. Сам он вскоре появился, преследуемый возмущенной мадам Помфри.

— Это невозможно! — утверждала она. — У вас нет полномочий, чтобы отдавать такие указания!

— Есть у нас полномочия, — досадливо отмахивался Кэрроу. — И вообще, отстань, не спорь со мной ради всего святого! Иди лучше приготовь какое-нибудь лекарство, займи себя минут на пять, а мы с Ди немного поболтаем.

Мадам Помфри сдалась и, бросив на него гневный взгляд, исчезла в своем кабинете.

— Ужас, — со вздохом произнес Кэрроу, опускаясь на кровать справа от меня. — Хочешь совет? Никогда не учи детей. Легче драконов дрессировать, чем с вами, остолопами, справляться.

Сомнительно, чтобы Кэрроу когда-нибудь дрессировал драконов, но здесь я ему верил.

— Ладно, валяй, — сказал он. — Что там с тобой приключилось?

Я не собирался врать о своей неудавшейся попытке общения с патронусом, однако меня не оставляло чувство, что для Снейпа мой рассказ не станет неожиданностью. Даже если поначалу он действительно мог предполагать, будто меня укусил оборотень, то после того, как я очнулся и объяснил, что никаких оборотней на меня не нападало, версия с патронусом представлялась наиболее очевидной.

Выслушав мой недолгий рассказ, Кэрроу поднялся и вышел в проход.

— Похоже, Снейп был прав, — произнес он, встав напротив и обхватив ладонями железную спинку кровати. — Ты сам во всем виноват. А он тебя неплохо знает, наш директор... — Кэрроу смерил меня оценивающим взглядом. — В общем, так, Ди. Завтра тебя отсюда выписывают. Чтобы никаких патронусов и других твоих штучек — в школе и без тебя проблем хватает. Ты должен помогать нам их разгребать, а не создавать новые. Уяснил? Вот и хорошо. — Кэрроу посмотрел на дверь в кабинет мадам Помфри, затем перевел взгляд на меня и спросил уже тише:

— А что это за заклинание было, которое... — он поводил рукой на уровне своей груди. — Ну ты понял.

Я понял.

— Плеть.

Кэрроу покивал головой.

— Конечно, — пробормотал он. — Плеть. Ладно, Ди, — он громко хлопнул в ладони. — Ждем тебя, так сказать, на боевом посту. — Развернувшись, Кэрроу направился прочь, и как только входная дверь за ним закрылась, я предпринял очередную попытку встать, чтобы добраться до туалетного зеркала и подробно рассмотреть свои новые украшения. Однако, как и прежде, мадам Помфри меня опередила. Выйдя из кабинета, она решительно направилась к кровати, а на ее лице читалось неодобрение, которое для разнообразия относилось сейчас не ко мне.

— Согласно указанию директора, — произнесла она, — я обязана выписать тебя завтра после обеда. Но сперва я заявлю ему свой официальный протест. Тебе необходимо пролежать здесь еще как минимум четыре дня, а лучше всю неделю. Магия, которую ты использовал, деструктивна, и повреждения от нее до конца не вылечены, поэтому, если я не буду следить за твоим состоянием, может возникнуть риск осложнений. Честно признаюсь, мне не нравятся твои ожоги, и мне не нравится, как директор их лечил.

— Мадам Помфри, не тратьте на это время, — я отрицательно покачал головой. — Во-первых, он не изменит своего решения, а во-вторых, если он считает, что меня можно выписать, значит это действительно так, и никаких осложнений не будет. Я поправлюсь.

— Ну разумеется ты поправишься! — с легким возмущением ответила мадам Помфри, словно я сомневался в ее врачебных талантах. — Вопрос в другом. — Она помедлила, глядя на меня в раздумье. — Пропущенная неделя занятий в начале года вряд ли нанесет ущерб твоим знаниям, поэтому я просто не понимаю, чем он руководствуется... И в конце концов! — добавила она, не сдержавшись. — Запрещать болеутоляющие — это выше моего разумения. Это даже не жестокость, это хуже!

— Вы просто неправильно его поняли, — ответил я, опасаясь, что мадам Помфри выскажет свои мысли Снейпу, и он решит, что я с ней согласен. — Он хотел не наказать меня, а наоборот, помочь!

— Помочь? — изумилась мадам Помфри, но только я раскрыл рот, чтобы все объяснить, как ее лицо обрело иное выражение, и она продолжила, глядя на меня расстроено и сочувственно:

— Значит, помочь... Должна сказать, Линг, ты выбрал для себя очень опасный стимулятор, и любой, кто тебя в этом поддерживает, приносит больше вреда, чем пользы. Но, откровенно говоря, я не удивлена. Что ж, раз дела обстоят таким образом... — мадам Помфри присела на кровать рядом. — Будешь приходить ко мне дважды в день, утром перед завтраком и вечером после ужина, в течение всей следующей недели, а если почувствуешь ухудшение, независимо от того, чей у тебя урок, немедленно поднимайся ко мне. Теперь что касается лекарств...

Выслушав подробные инструкции и оставшись, наконец, в одиночестве, я добрался до туалета и внимательно осмотрел себя в зеркале. Шрамы от ран выглядели пугающе, но воспаление постепенно спадало. Теперь, когда эти проблемы были почти решены, передо мной вставали новые: я занимал должность старшего префекта, и хотя Кэрроу мог сколько угодно сводить мои обязанности к поиску кандидатов на чистку клеток, Волдеморт дал мне более широкие указания, формулировка которых являлась расплывчатой настолько, чтобы предоставить мне свободу действий и посмотреть, как я себя проявлю.

58.

В полутемном зале "Кабаньей головы" было всего три человека — неторопливо протиравший стойку Аберфорт и двое мужчин в дальнем углу, перед которыми стояли большие кружки пива. Когда я вошел, оба они бросили в мою сторону быстрый взгляд и вернулись к своей тихой беседе.

Откровенно говоря, я рассчитывал, что в баре вообще не окажется посетителей: погода стояла холодная, дождливая, и на улицах Хогсмида не было видно даже патрульных. Почти все студенты остались в школе, в деревню отправились лишь самые отчаянные.

Усевшись на табурет, я положил рядом рюкзак и посмотрел на Аберфорта, который перестал возить полотенцем по столешнице, набросил его на плечо и принял свою излюбленную позу: оперся руками о стойку и слегка склонил голову, глядя так, словно мое появление отвлекло его от чрезвычайно важного дела.

— Что будешь? — наконец, спросил он.

— Налей чего-нибудь горячего, — сказал я. Аберфорт не пошевелился.

— Это, например, чего? — продолжил он.

Я немного удивился.

— Ну, например, чаю...

Бармен в молчании смотрел на меня, и я, не понимая его странной реакции, быстро перебрал в голове вероятные причины такого поведения. Может, он решил, что это не я, а кто-то на оборотном зелье? Если бы не те двое в углу, я бы вызвал патронуса для подтверждения своей личности... Впрочем, что мне эта парочка — я и так могу его показать.

Но едва я успел об этом подумать, как Аберфорт развернулся и исчез в задней комнате, где тут же зашумел чайник; спустя минуту он возвратился обратно и поставил передо мной большую чашку с черным напитком, от которого поднимался пар.

— Спасибо, — я придвинул чашку поближе и обхватил ее ладонями, чтобы поскорее согреться.

— Есть не хочешь? — тем временем поинтересовался Аберфорт. Я в недоумении поднял глаза.

— Да я недавно завтракал.

— А то могу поджарить тебе говядинки, — негромко проговорил бармен, приблизив ко мне бородатое лицо. — Или предпочитаешь сырую?

В первую секунду я воспринял его слова серьезно и лишь потом заметил, как он улыбается и хмыкает, глядя на мою реакцию.

— Ну конечно, давай, издевайся, — я оскорбленно покачал головой. — Зря я надеялся, что сюда эта сплетня не доберется. Осталось только написать о ней в "Пророке", чтобы все были в курсе.

— Откуда же мне знать, что с тобой происходит, — иронически сказал Аберфорт. — Ты вон весь октябрь не появляешься, а слухи ходят разные.

— Я не появляюсь, потому что у меня куча дел, — продолжал я. — Тролли эти просто задолбали, как и ваши чокнутые гриффиндорцы.

Аберфорт начал тихо смеяться.

— И ничего смешного тут нет! — рассердился я. — Кончай ржать!

— Ладно, ладно, не горячись, — миролюбиво ответил Аберфорт. — Просто я подумал, что если тебя и впрямь оборотень цапнул... — он снова начал улыбаться и, чтобы больше не раздражать меня своим весельем, стащил с плеча полотенце и отправился драить дальний конец стойки. Я остался наедине с чашкой, чай в которой успел слегка остыть.

* * *

Не знаю, кто первым пустил слух, будто в лесу на меня напал оборотень. Может, это был Кэрроу, решивший пошутить и посмотреть, что будет, а может, Трелони, считавшая, что так оборотни отомстили мне за смерть Фенрира, а потому всегда провожавшая меня в коридорах сочувственным взглядом. Трудно было винить преподавателей за такие подозрения: ни Снейп, ни Кэрроу не рассказали им о патронусе, решив, что профессоров это дело не касается, а мадам Помфри, знавшая чуть больше, убедила явно не всех. Флитвик, разумеется, был в курсе — весь сентябрь и половину октября мы уделяли дрессировке патронуса немало времени, — но Снейп (а потом и я) просил его не распространяться о том, что на самом деле случилось в лесу.

Впрочем, существовала вероятность, что такую сплетню запустил я сам, или, как минимум, способствовал ее возникновению.

Мне было о чем поразмышлять перед тем, как покинуть больницу. До сих пор я никогда не занимал положение руководителя и никем не управлял — по крайней мере, открыто. В детстве я не был заводилой; хотя с моим мнением считались, особенно когда требовалось понять, кто что затевает, я не пытался подчинить себе окружающих. Но сейчас, несмотря на отсутствие опыта, опасений я не испытывал. За моей спиной стоял даже не Кэрроу — незримую поддержку Темного Лорда я в буквальном смысле ощущал внутри себя.

Снейп был прав, когда сказал, что заклинание Метки вызовет изменения, однако они появились не на пустом месте. То ли чары Темного Лорда пробудили во мне скрытые способности, то ли к жизни их вызвала ситуация, в которую он — а точнее, Дамблдор, — меня поставил, но постепенно я согласился с тем, что, пожалуй, совсем не против попробовать себя в роли того, кого отныне обязан слушаться любой ученик и староста Хогвартса.

Было два часа дня, когда мадам Помфри удалилась обедать, а я сидел на кровати, ожидая эльфа с кухни, как вдруг дверь приоткрылась, и в больницу, к моему большому удивлению, заглянула Миллисент Балстроуд.

— Гостей принимаешь? — спросила она.

— Заходи, — я пожал плечами. Миллисент закрыла за собой дверь, быстро прошла между кроватями и с решительным видом уселась напротив. Несколько секунд она молчала, словно собираясь с духом, а потом сказала:

— Тебя когда выписывают?

— Сегодня, перед ужином, — ответил я, все еще не понимая, что ей от меня понадобилось.

Лицо Миллисент приобрело выражение недоверия.

— Перед ужином? А выглядишь ты страшновато.

"Ты тоже", едва не брякнул я — назвать Миллисент красавицей ни у кого бы язык не повернулся, — но вовремя сдержал себя и проговорил:

— Может, перейдем к делу? А то сейчас вернется Помфри и выставит тебя за дверь.

— Это и есть дело, — ответила Миллисент. Она испытывала явную неловкость: прежде мы никогда не общались, и хотя Балстроуд все эти годы пыталась дружить с Панси Паркинсон и ее компанией, я полагал, что если кто-то из них и был ей под стать, то только парочка малфоевских шестерок.

— Ты теперь старший префект, — сказала она, — и... — тут Миллисент замялась. "И Пожиратель", мысленно закончил я, поняв, наконец, в каком направлении будет разворачиваться беседа. — В общем, чем быстрее тебя выпишут, тем лучше.

— Только не говори мне, что ты не справляешься, — произнес я: Балстроуд была неизменной старостой наших девочек, начиная с пятого курса. — В прошлом году ты даже семикурсниц строила так, что они при виде тебя по стенкам жались.

— То было в прошлом, — уныло заметила Миллисент. — В этом все по-другому. Ты просто не понимаешь ситуации. — Она снова замолчала.

— Тут и понимать нечего. Слизерин решил, что ему все дозволено, а ты не можешь наказывать своих, чтобы не испортить отношений.

Балстроуд вскинула голову.

— Легко тебе говорить! — резко сказала она. — Не обижайся, Линг, но ты в нашем мире чужой, и дело здесь совсем не в чистоте крови! Будь ты хоть трижды чистокровным, у тебя нет истории, какая есть у любого из нас! Волшебников мало, и все мы так или иначе знакомы. Наши родители здесь учились, а до них — их родители; мы с детства если не видели друг друга, то по крайней мере слышали имена, фамилии, какие-то случаи из жизни, видели фотки в газетах, встречались на праздниках... Любой полукровка знает свое дерево по линии родственника-волшебника, а о чистокровных я вообще молчу — у них родословная во всех деталях расписана. Но вот ты — кто ты такой? Был бы ты простым грязнокровкой, с папой-мамой магглами... это, по крайней мере, понятная категория, и каждый сам решает, как к ней относиться.

Миллисент перевела дыхание. Я молчал, удивленный и заинтересованный ее монологом.

— Все это я говорю к тому, — продолжала она уже спокойнее, — что некоторые вещи кажутся тебе само собой разумеющимися. Ты ничем не рискуешь, ведя себя так, как тебе вздумается. Но мы-то рискуем! Наше поведение вписывается в историю семьи и влияет на всех наших родственников, настоящих и будущих, тем более сейчас, в такое время. А ты пришел со стороны и до сих пор оцениваешь наш мир снаружи, как будто сам ему не принадлежишь. Ты человек ниоткуда, без корней, и начинаешь с нуля, а потому не понимаешь, что "испортить отношения" — то, о чем ты с таким пренебрежением сейчас говорил, — может действительно вести к серьезным последствиям.

— Ты тоже не обижайся, — сказал я, когда Миллисент умолкла, — но для себя ты, видимо, уже давно решила, как относиться к грязнокровкам. Стоит только вспомнить Инспекционную дружину, когда ты в кабинете Амбридж едва не задушила Гермиону.

Балстроуд фыркнула, демонстративно заведя глаза к потолку.

— И хотя ты боишься вписать в историю своей семьи справедливые наказания для учеников собственного факультета, — продолжал я, — ты совсем не против вписать в нее все те пинки и подзатыльники, которые раздаешь направо и налево младшим курсам.

— Большое дело — подзатыльник! — усмехнулась Миллисент.

— То, что тебя колотят дома, не наделяет тебя моральным правом бить других.

Последние слова этой фразы я произнес, глядя на Балстроуд снизу вверх — она вскочила с кровати и теперь возвышалась надо мной, разозленная и испуганная одновременно.

— Ты что несешь! — рявкнула она. — Что ты вообще знаешь! Никто меня не колотит!

— Не обманывай обманщика, — ответил я, не спуская с нее глаз. — И сядь, пожалуйста.

Но поскольку Балстроуд продолжала стоять, я, вопреки желанию, все-таки закончил свою мысль:

— С высокой долей вероятности те, кого бьют в детстве, начинают бить других, а те, кого унижали, сами начинают унижать. Родителей у меня действительно нет, так что я, по счастью, избежал их влияния, но в свое время достаточно насмотрелся на людей, чьи предки распускали руки. Ты — классический пример жертвы семейного рукоприкладства, и не стоит тратить время и силы на возражения. Лучше сядь и послушай, что тебе скажет старший префект.

Последние слова возымели желаемое действие, и Миллисент опустилась обратно, глядя на меня насуплено и зло. Я и сам был не рад, что скатился в разговоре до подобных тем, а потому скорее перешел к другим, гораздо более актуальным.

— Перед ужином меня выписывают, — повторил я на всякий случай. — Часам к девяти собери в гостиной всех наших старост. Седьмой и шестой курс тоже могут остаться, если захотят; остальных — в комнаты. Надеюсь, с этим ты справишься?

— Справлюсь, — буркнула Миллисент.

— Никого не уговаривай и не проси, — добавил я. — Просто ставь перед фактом.

— Да все придут, — сказала Балстроуд. — Только имей в виду, что некоторые не слишком довольны твоим назначением.

— Малфой, — усмехнулся я. — Уж кому-кому, а ему бы помалкивать. Ладно, разберусь. Есть еще что-то, что я должен знать?

— Вроде нет. — Поняв, что разговор закончен, Балстроуд поднялась и вышла в проход. — Кстати, — у двери она обернулась и посмотрела на меня. — Что вообще с тобой приключилось? Почему ты в больнице?

— Сходил в Запретный лес.

— В Запретный лес, — негромко повторила Балстроуд. — Ну и?

— Ну и встретил страшное чудище. Слушай, ты вот уже обедала, а я эльфа жду, который не желает появляться, пока у меня посетители.

— Ладно, ладно, — Миллисент, наконец, оставила меня в одиночестве, и лишь позже я сообразил, как эти слова повлияли на слухи о напавшем на меня оборотне, который якобы решил отомстить за смерть своего собрата.

* * *

Аберфорт, наконец, перестал делать вид, что стремится до блеска начистить стойку, и вернулся ко мне. К тому времени я выпил половину чашки и собирался спросить, как там поживают мои картины, и не причитается ли мне пара-тройка лишних галеонов.

— Ну так чем же тебе досадили тролли? — спросил Аберфорт, снова повесив полотенце на плечо. — Про гриффиндорцев не спрашиваю — можно догадаться.

Я поставил чашку на блюдце и взглянул на бармена.

— Да все нормально. Они не сильно досаждают — просто время жалко, которое на них уходит.

— Время, — усмехнулся Аберфорт. — Время, которое ты потратил бы на книжки да на учебники.

Я пожал плечами.

— Парень, тебе семнадцать лет! — Аберфорт снова склонился надо мной, глядя едва ли не с осуждением. — Тебе семнадцать, — повторил он, — а в голове у тебя одна макулатура!

— Неправда, — возразил я, но Аберфорт только махнул рукой.

— Ты мне что-нибудь принес? Что-нибудь новенькое?

— Нет.

— Вот видишь! Даже рисовать перестал.

— Это седьмой курс! — Меньше всего мне хотелось выслушивать от Аберфорта лекции о правильном образе жизни. — У нас летом выпускные экзамены! И я не обязан рисовать — я рисую, когда хочу!

Входная дверь хлопнула — двое мужчин, сидевших в дальнем углу, покинули бар. Аберфорт на удивление быстро вытащил палочку, махнул ею в направлении опустевшего стола, и к нам подлетели пивные кружки. Забрав их, он удалился в заднюю комнату. Я вновь остался один, слегка раздосадованный своей реакцией на его слова, тем более что они были вполне справедливыми, а я попал в положение оправдывающегося, самое невыгодное из всех — ведь тот, кто оправдывается, тем самым признает справедливость слов собеседника.

* * *

Перед самым ужином мадам Помфри смазала мне шрамы синей мазью, дала выпить лекарство, напомнила, что в течение недели я обязан появляться у нее дважды в день, вернула палочку и проводила до выхода.

К ее рекомендациям я отнесся с полной ответственностью, все еще чувствуя себя не слишком хорошо. Мазь помогала, но довольно медленно, а действие укрепляющих зелий заканчивалось через несколько часов, после чего я начинал уставать и хотел спать. Вряд ли дело было серьезным, иначе в лечение вмешался бы Снейп; к тому же я понимал, что неделя в больничной постели — непозволительная роскошь, и мне следовало, как справедливо выразился Кэрроу, явиться на боевой пост.

Спускаясь на первый этаж, я обратил внимание, что ученики в коридорах смотрят на меня с опаской и едва не шарахаются в стороны, когда я оказываюсь поблизости. У дверей в Большой зал я столкнулся со Слагхорном, который при виде меня аж подпрыгнул и схватился за грудь.

— Ох, Линг! — проговорил он, отдышавшись. — Как ты меня напугал!

Наш декан был склонен к драматизации, но не я успел спросить, что же нагнало на него такого страху, как Слагхорн вцепился мне в локоть и отвел подальше от двери.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — озабоченно поинтересовался он, заглядывая мне в лицо.

— Спасибо, вроде нормально, — ответил я.

— Да-да-да, — все с той же тревогой проговорил Слагхорн, кивая головой. — И ты, значит, с завтрашнего дня приступаешь к учебе?

— Приступаю.

— Что ж, это замечательно... — На лице Слагхорна появилось выражение, которое иначе как отчаянием не назовешь.

— Но мне придется иногда посещать мадам Помфри, — добавил я на всякий случай.

— Иногда! — воскликнул Слагхорн и мигом выпустил мою руку. — Конечно, конечно, Линг! Непременно!

Он развернулся и заторопился к лестнице, оставив меня в недоумении, которое лишь усилилось, когда я вошел в Большой зал. Направляясь к своему месту, я буквально кожей чувствовал взгляды учеников, а посмотрев на преподавателей, убедился, что мое появление привлекло к себе внимание не одних только студентов. Делая вид, будто мне все равно, я, тем не менее, испытал огромное облегчение, найдя Нотта, в одиночестве доедавшего свой ужин.

— Привет, — сказал я, опускаясь на лавку напротив. — А где Пирс?

Нотт неторопливо отложил вилку и выжидающе посмотрел на меня.

— Что? — спросил я.

Нотт молчал.

— Да в чем дело-то! — воскликнул я.

— Мы вот тут думаем, — медленно начал Нотт, — как лучше: дружить с тобой или стороной обходить, как все они? — Он кивнул на соседний стол, за которым сидело несколько учеников с младших курсов, старательно ковырявшихся у себя в тарелках. — Конечно, мы вроде как сто лет знакомы... — Нотт пожал плечами, — но кто знает, что теперь у тебя на уме?

— Ах вот как, — язвительно протянул я. — Вы думаете. Ну думайте. Только имейте в виду: мне не нужно, чтобы вы с Пирсом превращались в Крэбба и Гойла. Толпа восторженных шестерок — не мой стиль.

Нотт непонимающе нахмурился.

— Восторженных шестерок? — переспросил он. — Да тобой никто не восторгается — оглянись, тебя все боятся!

— Действительно, я же такой страшный! Вон даже Слагхорн деру дал — может, испугался, что я и его заставлю клетки чистить?

— Какие еще клетки! — Нотт покачал головой. — Все знают, что с тобой произошло, и их можно понять. Извини за прямоту, но если бы не твоя Метка, родители бы закидали Хогвартс письмами с требованием убрать тебя отсюда. А некоторые, может, и закидают.

Тут до меня начало доходить, что мы говорим о разных вещах.

— Погоди, — сказал я, — почему родители захотят убрать меня отсюда? Официально я полукровка, префектом меня назначил Снейп...

— Ты совсем ничего не соображаешь? — Нотт поднял брови. — Причем здесь полукровка и префект? — Он придвинулся к столу и тихо произнес:

— Речь об оборотне, который на тебя напал.

— Да это было сто лет назад! — удивился я. — С чего им не дает покоя какой-то дохлый оборотень?

— Издеваешься? — Нотт начал злиться. — Отрицаешь? Конечно, давай, отрицай. Вот только послезавтра наступает полнолуние, и мне непонятно, почему тебя выписали сейчас, а не после того, как оно закончится. Может, чтобы ты всех вокруг перекусал?

Ситуация оказалась совершенно нелепой, и при других обстоятельствах я бы над ней посмеялся, но сейчас мне было не до смеха.

— С чего ты решил, что в Запретном лесу на меня напал оборотень? — спросил я. Нотт молчал. — Ладно, неважно. Тогда ответь на свой вопрос: почему меня выписали сейчас, а не после полнолуния? Неужели ты считаешь, что если бы это действительно был оборотень, Кэрроу со Снейпом выпустили бы меня к ученикам? Думаешь, им жить надоело?

Нотт продолжал молчать.

— Никакой оборотень меня не кусал, — сказал я. — К тому же, будь это так, я бы не стал отрицать. Я бы сказал правду.

Взяв кусок хлеба и вооружившись вилкой, я придвинул к себе тарелку с картошкой и салатом и начал есть. Все это время Нотт ничего не говорил, думая, возможно, что я обиделся на него за слова о дружбе. Однако я не обижался. История с нападением оборотня казалась несуразной только мне: с точки зрения всех остальных она выглядела вполне логичной. Конечно, после полнолуния все поймут, что я в порядке, но пока... Тут я все же начал улыбаться, представив, как выгодно можно использовать такую ситуацию, и наблюдавший за мной Нотт подал голос.

— Полина сказала то же самое, — проговорил он. — Что они бы тебя не выпустили.

— Полина — умная девушка, — согласился я, цепляя на вилку огурец.

— Они с Луной даже к Снейпу ходили, — добавил Нотт. — Спрашивали, чем ты болеешь.

— Ого, — я покачал головой. — И он наверняка их послал.

— Вроде того. Ответил, что говорить ты пока не разучился и сам в состоянии объяснить, как угодил на больничную койку. — Нотт помедлил. — Ну и как же?

— Разве будет интересно, если я скажу? — Я вопросительно взглянул на Нотта. — Пусть поработает коллективная фантазия.

— Действительно, ты ведь теперь старший префект и должен мыслить стратегически, — с усмешкой произнес Нотт, поднимаясь. — Что ж, послушаем, чем ты будешь пугать нас сегодня в девять.

Некоторое время я смотрел ему вслед, а потом вернулся к ужину.

Пугать... Когда-то на своей первой встрече с Темным Лордом я внутренне согласился, что уважение — это хорошо, но страх — лучше. Однако сейчас, спустя несколько лет, я понимал, что страх непродолжителен и в конечном итоге приводит к бунту; уважение гораздо более эффективно. Мне предстояло правильно рассчитать реакцию своих однокурсников и учеников других факультетов, причем реакцию и в ближайшей, и в долговременной перспективе. Основные цели были поставлены Волдемортом и Дамблдором, но, как ни парадоксально, методы их достижения не противоречили друг другу, что значительно облегчало мою задачу.

Подобно любому политику, считающему, что его власть укрепилась навсегда, Волдеморт решил воспитывать новую смену своим прежним кадрам, которые он пренебрежительно именовал трусливыми слугами, марионетками и льстецами. На чью поддержку он мог рассчитывать, нагнетая страх среди сообщества волшебников? Только на поддержку чистокровных, и то не всех. Начни я вести себя как Кэрроу, реши поощрять или просто не мешать слизеринцам отрываться, я бы совершил грубейшую ошибку.

Но существовал еще один фактор, пренебрегать которым я не собирался ни при каких обстоятельствах — мое собственное развитие, хотя делать политическую карьеру при Волдеморте и практиковать интересующие меня учения казалось взаимоисключающими целями.

Когда я покинул Большой зал, часы в холле показывали половину восьмого, и чтобы скоротать время с максимальной пользой, я решил заглянуть в библиотеку. Народу там было немного — в основном четвертые и пятые курсы, — но, к моей радости, неподалеку от стола мадам Пинс сидела Полина, обложившись учебниками и конспектами лекций.

— Говорят, ты ходила к Снейпу, — сказал я, останавливаясь у ее столика. Полина подняла голову и ответила:

— Давай не здесь.

Мы вышли из библиотеки и завернули в один из ближайших коридоров. Усевшись по привычке на широкий подоконник, Полина критически осмотрела меня и произнесла:

— Насчет Метки — это правда?

— А ты как думаешь?

— Покажи, — потребовала Полина.

— Может, и показывать-то нечего, — я усмехнулся. Полина помолчала.

— Ты ведь не оборотень, — наконец, сказала она, — иначе тебя бы не выписали.

Я пожал плечами.

— Зачем тогда вы ходили к Снейпу, если и так все ясно?

— К Снейпу мы ходили еще до того, как Балстроуд всех на уши поставила с этим вашим междусобойчиком, и он, разумеется, ничего нам не сказал, — Полина поудобнее устроилась на подоконнике. — Жаль, что ты пропустил его речь. Ее стоило послушать, хотя для тебя там вряд ли было что-то новое.

— О чем он говорил? — поинтересовался я.

— О новых правилах, о троллях в подвале, о карцере, цепях... в общем, младших напугал, старших разозлил. Все только это и обсуждают — превратил, мол, школу в концлагерь. — Полина фыркнула. — Как будто они знают, что такое концлагерь!

— А Слизерин? — спросил я.

— Так ты для этого их собираешь? — зловеще улыбнулась Полина. — Ничего у тебя не выйдет. Слизерин услышал сигнал к действию. Точнее, он слышал его весь последний месяц, если ты понимаешь, о чем я — а ты, конечно, понимаешь. Наконец все эти детки гонимых борцов за чистоту крови почувствовали себя хозяевами положения. Наконец можно больше не притворяться, что души не чаешь в магглорожденных... то есть, конечно, в грязнокровках — долой унизительную политкорректность, будем называть вещи своими именами! — Она подняла в воздух сжатый кулак. — И чем ты хочешь их стращать? Троллями? Ха! Evanesco знает даже идиот Крэбб. Цепями и карцером? Кэрроу не посадит их на цепь. Пойдешь к Снейпу? Он не станет ссориться с их родителями. — Полина сделала паузу. — Ты для них не авторитет, никто не будет тебя слушать, и, честно говоря, мне совершенно непонятно, почему старшим префектом назначили именно тебя.

— А вот Балстроуд поняла.

Полина вопросительно изогнула бровь, но в этот момент в дальнем конце коридора кто-то появился, и я молчал до тех пор, пока мы вновь не остались одни.

— Дело совсем не в них, — проговорил я, отступая от подоконника и давая понять, что нам пора возвращаться в библиотеку. — Они могут меня не слушать — впрочем, себе на беду. Меня должны слушать вы.

— Что? — Полина не скрывала своего удивления. Она соскочила с подоконника, и мы медленно направились к дверям в читальный зал. — С чего бы это?

Я остановился, огляделся по сторонам и засучил левый рукав.

— Хочешь такую?

Полина отшатнулась. Даже в неровном свете факелов было видно, как она побледнела, переводя взгляд с Метки на меня и обратно. Такая реакция показалась мне странной — неужели она считала, что и это были пустые разговоры, как болтовня об оборотне? Наверняка Нотт узнал о моем визите к Волдеморту еще в августе и все рассказал Пирсу — здесь, в Хогвартсе, или раньше, в письме. Полина не поверила? Сомневалась?

Я опустил рукав.

— Вижу, что не хочешь.

Полина отрицательно качнула головой, и я сказал:

— А должна захотеть.

* * *

В слизеринской гостиной меня встретил ярко полыхавший камин; на диванах у стен, где было потемнее, сидели старшекурсники; старосты во главе с Балстроуд расположились за столом. Когда в начале десятого я спустился из библиотеки в подвал, мой настрой был далеко не таким оптимистичным, как утром. Сидя в читальном зале над журналом по зельеварению и пытаясь разобраться в статье о препарате, который называли первым шагом на пути к созданию вакцины против трансформации, я не мог выкинуть из головы мысль о встрече со своими однокурсниками, все отчетливее понимая, что не знаю, как с ними говорить.

Тролли, на которых я рассчитывал, казались мне теперь пустой забавой. Разве смогут они удержать кого-нибудь, кроме первых курсов? Нет, да и тех ненадолго. У меня не было реальных рычагов управления: мне нечем было угрожать и нечего предложить. С чего вдруг они станут соблюдать правила, если действительно пришло их время, время их родителей, время, в которое им можно больше, чем остальным? Пусть в Хогвартсе теперь не учились магглорожденные, но ведь оставались им сочувствующие, полукровки, факультеты-соперники... друзья Поттера, в конце концов!

При мысли о гриффиндорцах мне стало совсем нехорошо. Последние полчаса я рассеянно листал журнал, понимая, что легче снова встретиться с одичавшим патронусом, нежели спуститься в подвал к нашим старостам. В девять мадам Пинс выставила меня из библиотеки, и я, злясь на свою беспомощность и пытаясь настроиться на предстоящую беседу, отправился вниз.

— А ну цыц! — крикнула Балстроуд, когда я только вошел и собрался садиться за стол. Болтавшие до этого старосты смолкли; на диванах раздались смешки. "Замечательно, — с досадой подумал я, глянув на Миллисент. — Теперь и у меня свой Крэбб и Гойл появился. Не надо было говорить ей про подзатыльники".

Поскольку я так и не придумал, как правильно себя вести, мне оставалось лишь сделать то, ради чего все это затевалось. Старосты молчали, на диванах больше никто не смеялся.

— Кэрроу говорил, что в один из первых дней соберет старост и деканов, чтобы подробно объяснить новые правила, — произнес я. — Собрание было?

— Было, вчера вечером, — ответил кто-то.

— О чем он рассказывал? — Я кивнул старосте с шестого курса, сидящему по левую сторону от меня. Тот пожал плечами.

— О том же, о чем и Снейп на вступительной речи... Мы думали, ты все это и так знаешь.

— Просто хочу убедиться, что вы его поняли, — сказал я. — И что вы правильно понимаете то положение, которое теперь занимает Слизерин среди остальных факультетов.

Старосты молчали, но мне на выручку пришел проницательный Пирс.

— И что же это за положение такое? — с иронией спросил он откуда-то из темноты.

— Можно, конечно, потешить ваше самолюбие и сказать, что оно выгодное, но это ложь, — ответил я, обращаясь, конечно, не к Пирсу, а к тем, кто так и считал. — В предыдущие годы порядки здесь были вольными, и никаких наказаний, кроме снятия очков да протирания кубков в кладовой Филча, не существовало. Сейчас ситуация изменилась, и эти изменения затрагивают всех. Всех, — повторил я, глядя на старост, — но в первую очередь Слизерин. Не надейтесь, что теперь нам всё будет сходить с рук, как раньше сходило Гриффиндору. Факультеты и преподаватели ждут от нас нарушений, провокаций, неподчинения, и мы не имеем права подтверждать их ожидания. Поэтому, если ученик Слизерина нарушает правила, он должен быть наказан точно так же, как студент любого другого факультета. На него распространяется вся иерархия наказаний, и старосты обязаны докладывать Кэрроу обо всех нарушителях, независимо от того, где эти нарушители учатся. Есть только один способ избежать этой неприятной процедуры — вести себя достойно и не делать того, чего от нас ждут.

Я замолчал, предполагая, что сейчас на меня обрушатся возражения и вопросы, однако старосты молчали, и на их лицах не было ни удивления, ни возмущения, словно они услышали именно то, что хотели. Это было странно. На такое единодушное понимание я никак не рассчитывал.

— Ты действительно считаешь, что кто-то из нас будет сидеть на цепи?

Малфой. Я почти обрадовался, услышав его голос: открытая конфронтация лучше тайной. Если бы он не отреагировал, я бы потом наверняка придумал с десяток версий, почему это так.

— Надеюсь, что никто из нас не будет сидеть на цепи, — ответил я, — но не потому, что нарушителей станут покрывать старосты.

— Говоря "нас", я имею в виду нас, а не вас, — невидимый до сих пор Малфой поднялся и шагнул к столу, на свет. — Нас, Ди, тех, кто чтит своих предков и для кого род и кровь рода — не пустые слова. А не вас, кто мешает свою кровь черт знает с кем или вообще без роду без племени. Ты можешь сколько угодно строить из себя начальника и думать, что твое слово что-то значит, но свой статус ты купил, или его выторговал для тебя Снейп. Не знаю, кто ты там по крови на самом деле, но этого не знаешь и ты, а что хуже — тебе все равно. Тебе наплевать, кто твои родители — магглы, волшебники или какая-нибудь плесень подзаборная. Ты палец о палец не ударил, чтобы узнать правду, и ты не хочешь ее знать, но при этом считаешь себя вправе указывать нам, что делать и как себя вести!

— Когда будешь писать домой очередное письмо, передавай от меня привет Беллатрисе, — сказал я, как только Малфой умолк. — Напиши, что я ценю ее вклад в твое воспитание — наконец ты начал рассуждать, как мужчина, хоть и повторяешь чужие слова. Однако независимо от твоего отношения ко мне, — продолжил я, игнорируя очевидное желание Малфоя вставить слово, — к человеку, спасшему твою шкуру, когда тебе духу не хватило сделать то, что должен, стоит относиться с уважением.

Вряд ли кто-то в гостиной понял смысл последней фразы, но поскольку Малфой не ответил, было ясно, что замечание оказалось весомым.

— Не я указываю, как себя вести, поскольку не я придумал эти правила. Мое дело — отвечать за их соблюдение. Мое, его... — я указал на ближайшего старосту, — ее... — на Балстроуд, — и остальных старост всех факультетов. Правила касаются каждого ученика, и неважно, сколько процентов крови волшебников в его организме, знает ли он свой род и чтит ли своих предков.

— Кэрроу никогда не отправит нас в подвал, — яростно проговорил Малфой, вцепившись руками в край стола, — а у тебя для этого нет полномочий!

Спорить можно было бесконечно; вернее, до тех пор, пока я не привел бы последний аргумент — позицию Темного Лорда, однако мне не хотелось приплетать сюда Волдеморта и превращать обычную школьную склоку в выяснение отношений между двумя Пожирателями.

Некоторое время я молчал, потом сказал:

— Хорошо, Драко. Если нарушать правила так необходимо — пожалуйста, нарушай. Но в этом случае я буду вынужден считать тебя саботажником и вредителем. А если Кэрроу станет тебя покрывать, то может возникнуть вопрос: действительно ли он хочет поддерживать дисциплину или наоборот, пытается ее подорвать?

Эти слова произвели впечатление не только на Малфоя, бледное лицо которого выражало теперь недоверие и потрясение, но и на старост. В их взглядах читался испуг: еще бы, до сих пор нарушение школьных правил не ассоциировалось с такой опасной вещью, как саботаж. Я, конечно, перегнул палку, но в этой ситуации лучше было переборщить, чем дать поблажек, а потом иметь дело с кучей проблем.

— Ты... ты в своем уме? — Малфой так и впился в меня глазами. — Вредитель? Это я-то вредитель?

Зелье мадам Помфри прекращало свое действие: я начинал чувствовать усталость и боль от шрамов. Эту болтовню пора было заканчивать. Главное сказано, остальное — детали, которые утрясутся в процессе учебы. Если Малфою вздумалось выяснять личные отношения, делать это надо не здесь и не сейчас.

— Объясняю специально для тех, кто не понял, — перебил я его, поднимаясь со стула. — Ты сказал, что Кэрроу не станет тебя наказывать. Следовательно, ты все же собираешься нарушать правила, установленные директором и его заместителем, которых назначило Министерство и которые отражают его политику. Нарушая правила и избегая наказаний, ты вызовешь протесты со стороны любого здравомыслящего студента, и не только в свой адрес, что можно было бы проигнорировать, но и в адрес Кэрроу, представителя власти, обязанного действовать в рамках своих полномочий. При таком развитии событий доверие к этой власти, и без того не слишком высокое, упадет до нуля. Если ты не понимаешь, что подобная пренебрежительная недальновидность и есть настоящий саботаж, то, может, слова "полный идиотизм" лучше характеризуют твое поведение и поведение любого, кому захочется самоутвердиться за счет ситуации?

— Да тебе наплевать на власть! — рявкнул Малфой. — На власть, на чье-то там доверие к ней и на то, что о ней будут думать! Тебе есть дело только до себя! Хочешь выслужиться, отхватить кусок пожирнее, из грязи в князи попасть — ну так и скажи, и нечего здесь всю эту демагогию разводить!

Я сел обратно.

— Личные мотивы присущи любому человеку, но цель этого собрания — не их обсуждение. Есть у кого-то вопросы, не касающиеся моей персоны?

Ответом было молчание.

— В таком случае все свободны.

Первым гостиную покинул разгневанный Малфой; следом потянулись ученики, из-за стола один за другим начали подниматься старосты. Дождавшись, пока народу станет меньше, я тоже встал, желая только одного — добраться до постели, занять, наконец, горизонтальное положение и отдохнуть.

В комнате я обнаружил Флетчера: скрестив ноги, он сидел на кровати и читал какой-то журнал, делая пометки в лежащей рядом тетради. Судя по всему, занимался он этим давно и в гостиной не был.

— Привет прогульщикам, — буркнул я.

— Только не кусайся, — усмехнулся Флетчер, отрывая взгляд от журнала. — Вряд ли бы я услышал там что-то новое. Между прочим, ставку сделать не хочешь?

— Какую ставку?

— Лошади, собаки, квиддич, бои гиппогрифов... — Флетчер помахал журналом.

— Ты что, букмекерством занялся? — спросил я.

— Надо же как-то зарабатывать на мороженое. Ну так что?

— Нет, и не мозоль этим глаза профессорам. — Взбив подушку, я скинул кроссовки и лег на постель, уставившись в потолок. — Вообще правильно сделал, что не пошел. Получилось хреново.

Последние слова услышали появившиеся в комнате Нотт с Пирсом.

— Ну-ну, не прибедняйся, — снисходительно проговорил Пирс, подходя к моей кровати. — Мы думали, все окажется гораздо хуже. С Малфоем у тебя пока поровну, два-два, а если будешь продолжать в том же духе, может, когда-нибудь отыграешь пару-тройку очков.

— А я считаю, что два-один в пользу Малфоя, — сказал Нотт. — Ди не ответил на последнюю реплику про грязи и князи.

— Он перевел разговор из плоскости конкретного в сферу общего, — обернулся к нему Пирс. — Этот прием всегда срабатывает, если кому-то надо заткнуть рот.

Они продолжали издеваться до тех пор, пока мы не легли спать и не погасили свет. Несмотря на усталость, сон не шел; я лежал, отвернувшись к стене, глядя в темноту и размышляя о том, что произошло сегодня вечером.

Слова Малфоя — а точнее, Беллатрисы, — о моих родителях и об отсутствии к ним интереса оказались вполне справедливыми, но до сих пор я не испытывал желания вкладывать даже минимальные усилия в их поиск. Кем бы они ни являлись, без них я чувствовал себя свободным, появившимся словно ниоткуда (как сказала Балстроуд), ни с чем не связанным, а потому способным на все, чего ни пожелаю. Семейные ценности не имели значения, и я не намеревался сооружать своим предкам алтари, так что речь Малфоя не произвела на меня впечатления... но, возможно, произвела его на других, на тех, у кого были семьи, кто не понимал моего равнодушия и в это время непредсказуемости держался за бегущую по их венам кровь волшебников как за последнюю соломинку стабильности.

В конечном итоге мой ум занимало не это. Только сейчас я понял истинное значение слов Снейпа, сказанных после встречи с Темным Лордом, его предупреждение о том, что друзей у меня больше нет, и хотя дружеские связи в моей жизни были не слишком прочны — я без труда мог от них отказаться, не считая, что приношу тем самым большую жертву, — относиться к этому легкомысленно было нельзя.

Прежде, до Темной Метки, я мог себе позволить интересоваться другими, беспокоиться за них или помогать. Сейчас же любое мое действие несло потенциальную угрозу, привлекая внимание враждебных и завистливых глаз; каждый поступок мог быть использован против меня через воздействие на человека, которому я решил бы помочь или к кому проявил чуть больше внимания. Окружающих следовало отпустить, сделать не значимыми, избавиться даже от самой слабой привязанности, что, конечно, легче было сказать, чем сделать (как, например, считать не значимым Флитвика?). Однако я никому не хотел навредить, да и практика непривязанности входила в обязательную программу обучения тибетских магов. Я уже дал обещание во всем слушаться Снейпа, он был моим наставником, об этом говорил даже Волдеморт, а слово мастера для любого ученика — закон.

* * *

Я погрузился в размышления и не заметил, что "Кабанья голова" постепенно наполняется людьми. Аберфорт разливал пиво; с другой стороны стойки, прямо перед ним, сидело несколько человек, а за моей спиной раздавались голоса только что прибывшей компании. Чья-то рука опустилась мне на плечо; я обернулся и увидел улыбающегося молодого мужчину, лицо которого оказалось очень знакомым.

— Не узнаёшь?

— Нордманн? — удивился я.

Прошло около полутора лет с тех пор, как Эд Нордманн закончил Хогвартс, но сейчас я узнал его с трудом. Он отрастил бороду, раздался в плечах и носил теперь аврорскую форменную мантию. Никто не сомневался, что Нордманн пойдет в аврорат, но в то мирное время подобный выбор лишь немного удивлял — для слизеринца это была не слишком обычная карьера, — а сейчас его появление в Хогсмиде наводило на некоторые интересные предположения.

— У меня двухмесячная практика, — объяснил Нордманн, усаживаясь рядом. — Всех стажеров периодически гоняют сюда на дежурство, так что... — Он снова посмотрел на меня и усмехнулся. — Я, кстати, тебя тоже не сразу узнал. Ты изменился.

— За дементорами приглядываешь? — поинтересовался я, желая поскорее прояснить ситуацию и не терять время на обмен любезностями.

— Нет, — легко ответил Нордманн. — За дементорами Пожиратели следят.

— А ты, значит... — я вопросительно глянул на бывшего однокурсника, однако Нордманн лишь покачал головой.

— А я, значит, собираюсь еще два года учиться, и учиться хорошо, чтобы потом не магглам мозги промывать или сидеть у них резидентом, а заниматься розыском преступников.

— Типа Поттера, — уточнил я.

Нордманн, наконец, перестал улыбаться, и его взгляд стал более пристальным.

— Во-первых, официально Поттер — подозреваемый, а не преступник, и если меня отправят его искать, я, разумеется, выполню приказ. А во-вторых, насколько я понимаю, если тебя пошлют на его розыски, то и ты сделаешь это без возражений.

Немного помолчав, он спросил:

— Думаешь, меня шпионить за тобой прислали?

— Мне все равно, — сказал я. — Шпионить тебя прислали или правда дежурить — не имеет значения.

Нордманн несколько секунд смотрел на меня, затем отвернулся и махнул рукой Аберфорту. Входная дверь то и дело хлопала: в "Кабаньей голове" становилось людно и шумно. Компания в задней части бара громко хохотала над какой-то историей.

— Ты параноик почище покойного Хмури, — сказал мне Нордманн. — Помнишь, был у нас такой препод?

Покойного?! Я едва не спросил, как случилось, что Хмури умер, но, к счастью, присутствие Аберфорта, который принес Нордманну пиво, удержало меня от неосторожного вопроса. Знать самого Хмури мне было неоткуда.

— Это же не настоящий Хмури оказался, — осторожно заметил я.

— Насколько я понял из того, что о нем рассказывали, разница была небольшой, — хмыкнул Нордманн и сделал несколько глотков.

Время приближалось к шести, и мне пора было возвращаться в замок. Я полез в карман за мелочью, высыпал деньги на стойку, однако Аберфорт отрицательно качнул головой и пробурчал:

— Убери. Я тебе счет открыл.

Пивший пиво Нордманн со стуком поставил кружку на столешницу и расхохотался так, что на него стали оборачиваться соседи. Невозмутимый Аберфорт отошел к очередному клиенту, а я сгреб деньги и сунул их обратно, в недоумении поглядывая на смеющегося аврора.

Наконец, Нордманн перестал веселиться, хлопнул меня по плечу и сказал:

— Поздравляю, Ди, ты попался. Дела с ним какие-то завел? Ну так лучше простись с деньгами — он никогда не платит наличными. Тут у половины местных охранников счета открыты, и до сих пор никто своих кровных в глаза не видел.

Я посмотрел на Аберфорта с новым интересом. Он нравился мне все больше и больше: подумать только, родной брат Альбуса Дамблдора — воротила местного теневого рынка, да еще и денег никому не отдает! Впервые я осознал, что ничего о нем не знаю, кроме фамилии и даты рождения, приведенной в справочнике "Великие маги столетия", в статье о его знаменитом старшем брате. Аберфорт был ненамного младше Альбуса, но чем он занимался все эти десятилетия? Неужели только тем, что держал здесь свой кабак? А Орден Феникса? Состоял он в нем или нет? До сих пор я считал, что Аберфорт хотя бы отчасти был в курсе плана Дамблдора, но что если это не так? Что если его интерес ко мне сугубо коммерческий: картины, например, или какие-нибудь полезные новости из школы?

— Тогда он на мне хорошо заработает, — ответил я, слезая с табурета и надевая на плечи рюкзак. Нордманн проговорил:

— Можешь не верить, но рад был повидаться. Будет время — заглядывай. Тем более если тебе все равно, шпионю я или нет.

— Загляну, — обещал я, покосившись на Аберфорта, и направился к выходу.

У кого бы разузнать, что случилось с Хмури?

59.

Мадам Помфри, заявлявшая, что выписывать меня рано, оказалась права. Я ходил лечиться до самого начала октября: сперва дважды в день, затем только после обеда, а ближе к концу месяца появлялся два-три раза в неделю, чтобы забрать мазь и накладывать ее самостоятельно.

Шрамы заживали медленно, но, судя по спокойствию мадам Помфри, угрозы здоровью не представляли. Возможно, процесс тормозился невосприимчивостью волдемортовской магии к традиционным средствам лечения, и Снейп с его умением работать с темными заклятьями справился бы быстрее, но либо он ни о чем не знал, либо не считал нужным вмешиваться.

Всю первую неделю сентября больше, чем что-либо другое, меня волновала необходимость встречи с Хагридом и питонам. Я хотел узнать, что именно произошло в тот дождливый день. Чувство долга перед змеями и нашим лесничим тяготило, и я не стал откладывать разговор, отправившись к Хагриду в первое же воскресенье после выписки.

Со времени визита к Волдеморту мы с Хагридом не виделись и не разговаривали. Я практически не выходил из замка, а Хагрид, как обычно, занимался своими делами в лесу и на огороде. Сейчас должен был состояться наш первый разговор, из-за которого я испытывал смешанные чувства. Хагрид не слишком хорошо относился к слизеринцам — я был исключением, — а теперь его недоверие подкреплялось одним из самых весомых аргументов нашей неблагонадежности и любви к Темной магии, хотя оправдываться за свой выбор перед ним или перед кем бы то ни было еще я не собирался, даже если бы принял сторону Темного Лорда по собственному желанию, без любезной помощи Дамблдора.

Спустя несколько секунд после моего стука дверь распахнулась, и на пороге выросла высоченная фигура Хагрида. Недолго думая, он схватил меня под руку и втащил в дом — я не успел даже поздороваться.

— Хорошо, что заглянул. Садись. — Хагрид подтолкнул меня к столу, и я решил, что раз ему есть что сказать, лучше пока держать язык за зубами. Хагрид вел себя необычайно деловито и сосредоточенно; он отогнал Клыка, обрадовавшегося моему приходу, одним махом сдвинул на столе посуду, едва не свалив ее на пол, и сел напротив меня.

— Значит так, Линг, — проговорил он. — Не ты первый, не ты последний. Смириться с таким положением непросто, но другого выхода у тебя нет. Один оборотень в Хогвартсе уже учился — его ты знаешь, это Люпин, — и ничего: водили каждое полнолуние в Визжащую хижину...

— Хагрид, ты оши...

— Ну-ка помолчи! — сурово прикрикнул на меня Хагрид. — Я вижу, языком чесать ты горазд, и лезть, куда тебя не просят, тоже! Ты хоть представляешь, что со мной было, когда я тебя под деревом нашел, всего в крови, покусанного? Решил, ты уже умер! — Хагрид стукнул кулаком по столу; посуда с грохотом подпрыгнула, а одна из пустых плошек упала на пол. — И чем ты только думал, когда в лес шел? Ты же не дурак, должен соображать, что из-за Сивого на тебя вся его шайка ополчилась!

— Да не нападал на меня оборотень! — Я, наконец, дождался момента, чтобы вставить слово. — Сейчас же полнолуние! Будь я оборотнем, сидел бы под замком и дожидался превращения.

На этот раз Хагрид промолчал, глядя на меня подозрительно, словно ожидая, что я вот-вот перестану "отрицать" и сознаюсь, что да, меня действительно укусил оборотень, и скоро мне придется вернуться в Визжащую хижину, подальше от аппетитных первокурсников.

— Откуда все взяли, что это оборотень? — продолжал я. — Верите всякой ерунде, честное слово... Почему бы не сходить к мадам Помфри и не спросить у нее?

— Так это сама Поппи и сказала, — уже с меньшим пылом ответил Хагрид. — Я тебя только принес, а она и говорит — оборотень, мол, напал.

— Ну конечно! — воскликнул я. — Вот когти, вот зубы — что еще она могла подумать? Но с тех пор прошла неделя, всё давно уже выяснилось.

— Ладно, ладно, не буйствуй, — проговорил Хагрид успокаивающим тоном. — Верно ведь — раз сейчас полнолуние, ты бы сидел взаперти. Кто ж тогда тебя так отделал? Случаем не кентавры?

— Нет, не кентавры, — ответил я. — Патронус.

— Патронус? — поразился Хагрид, наверняка представив сверкающее серебристое создание, не способное причинить вред даже своей непосредственной цели — дементорам.

— Мой патронус, — уточнил я. — Он, конечно, дрессированный, но иногда у него случаются заскоки. Я хотел потренироваться, а он вдруг взбесился.

Хагрид уставился на меня, как на сумасшедшего — какой нормальный колдун станет тренироваться с такой тварью? — но прежде, чем он успел выразить свои эмоции словами, я продолжил:

— Спасибо, что помог мне. Не представляю, как ты меня отыскал.

— Это не я, это Клык, — проворчал Хагрид. — Мы с ним собирались до фестралов прогуляться, только в лес вошли, а он раз — и куда-то исчез. Потом лаять начал, за мной прибежал, ну и привел к тебе.

Он смолк. Уверившись, что я не оборотень, Хагрид опять замкнулся, а атмосфера в его берлоге сделалась напряженной. Очевидно, лесничему было проще воспринимать меня жертвой, имея моральное право на сочувствие, нежели вернуться к осознанию того, что теперь я занимаю не сторону Дамблдора, которого Хагрид чуть ли не боготворил, а его заклятого врага.

Я попрощался, не желая ни смущать Хагрида, ни лишний раз думать о Дамблдоре, и отправился в замок, запланировав свой визит к питонам на другой день, когда окажусь в лучшем расположении духа. У дверей я столкнулся с Кэрроу; он куда-то спешил, натягивая на голову капюшон, однако кивнул мне, здороваясь, чего прежде никогда не делал, и устремился к воротам. Я вошел в замок, значительно приободрившись. Приятно было вспомнить о причинах такого внезапного, пусть неискреннего и вынужденного, потепления наших отношений.

* * *

Через два дня после выписки ко мне подошел Малфой. Был вечер; я только что поужинал, сходил к мадам Помфри за очередной баночкой мази и теперь, устроившись напротив зеркала в слизеринском туалете, размазывал по шрамам синюю жгучую субстанцию, следя, чтобы она не залезала на здоровую кожу. Увлекшись процессом, я не сразу заметил Малфоя, который вошел и остановился у дверей, ожидая, пока я закончу свою процедуру или обращу на него внимание.

— Я хотел поговорить, — сказал он после того, как понял, что его увидели. — Тогда, на собрании... — он подошел ближе, стараясь не смотреть мне на грудь. — В общем, беру свои слова обратно.

Этого я никак не ожидал. Положив баночку в раковину и повернувшись к Малфою, я в недоумении спросил:

— Какие еще слова?

— Все, — кратко ответил Малфой. Выглядел он необычно подавленным. Такое странное признание далось Драко с явным трудом; извиняться за сказанное было не в его стиле, а стало быть, здесь не обошлось без внешнего давления.

— Значит, — произнес я, — "лживая демагогия" вышла тебе боком?

Малфой вскинул голову, мигом утратив показную сдержанность.

— Да ты же сам ходил к Кэрроу донести обо всем, что я тогда наговорил, и он теперь угрожает сообщить о моих словах... — он запнулся, но было ясно, кем ему грозит Кэрроу. — Черт бы тебя побрал, Ди! Чего ты хочешь? Унизить меня? Убрать с дороги мою семью? Ты, двинутый отморозок, знать не знаешь, что это такое — каждую минуту думать о родителях, переживать за них! Они и так... и так словно заложники в собственном доме, а если он узнает, что я сказал... — Малфой в отчаянии повернулся к зеркалам и оперся руками о края соседней раковины. — Но как же я мог забыть, — спустя несколько долгих секунд он посмотрел в глаза моему отражению. — Тебе на это плевать. Или даже наоборот. Тебе это понравится. Надеешься прибрать к рукам наш дом? Ты ведь уже видел пару комнат...

— Кончай свою истерику, — перебил я его, испытывая неприятное ощущение дежа вю: за последние месяцы уже второй человек называл меня стукачом. — Я не ходил к Кэрроу.

— Ну да, — издевательски проговорил Малфой, оборачиваясь и с презрением глядя на меня.

— Я не ходил к Кэрроу! — разозлился я. Какого лешего мне опять приходится оправдываться? — Тебе, конечно, проще считать, что это я, чем кто-то из твоего круга, но извини уж за откровенность — на противника ты не тянешь и на дороге у меня не стоишь. Ищи стукача среди своих: того, кто тебе завидует, кого ты обидел, или кто держит зло на твоего отца.

Презрение с лица Малфоя не исчезло, и он с радостью не поверил бы моим словам, но мотива вредить ему или его семье у меня не было, так что Драко молчал, понимая, что попал в еще менее приятную ситуацию, когда доносчиком мог оказаться даже его ближайший друг.

— Я бы на твоем месте поговорил с Кэрроу, — сказал я уже более спокойным тоном. Малфой тут же очнулся.

— Ты не на моем месте и никогда на нем не будешь! — огрызнулся он и в волнении заходил между туалетными кабинками. — Что я ему скажу? Мне нечего сказать! Он не ответит, кто это был, а я не в том положении, чтобы настаивать!

— И поменьше рассуждай о том, что твои родители — заложники в собственном доме, — добавил я. — Это еще хуже "лживой демагогии".

Малфой замер.

— Ты мне что, угрожаешь?

Я решил не отвечать. Пусть разбирается сам. Повернувшись к раковине и взяв мазь, я продолжил лечение. Если Малфою удобнее считать доносчиком меня — что ж, это, по крайней мере, убережет мои уши от его непоследовательности.

Спустя несколько секунд Малфой покинул туалет, хлопнув дверью. Я вздохнул: и почему Беллатриса не научила своего племянничка помалкивать? Вряд ли Кэрроу настолько хотел досадить Малфоям, что собирался рассказать Темному Лорду о неосторожных словах их сына, но в обстановке репрессий и шантажа у него появилось действенное оружие, готовое при любой оплошности обернуться против них, и Драко не мог этого не понимать.

С другой стороны, если неизвестный "доброжелатель" изложил Кэрроу все, что было на собрании — то есть не только реплики Малфоя, но и мои ответы, — заместитель директора теперь должен был понимать, что нежелание наказывать Слизерин расценивалось бы мной как саботаж, а в такое время ни один здравомыслящий колдун не хотел попадать под подозрение в преднамеренном вредительстве, пусть даже этот колдун — Пожиратель Смерти. Конечно, Кэрроу ничто не угрожало, но вряд ли он собирался давать мне в руки такой козырь.

Как выяснилось на следующий день, Кэрроу стало известно обо всем содержании разговора, и теперь я удостаивался вынужденных приветствий, которыми Амикус одаривал меня с кислым выражением лица, хотя особой нужды в этом ни для кого из нас не было.

* * *

Сентябрь шел своим чередом, и мои опасения, что Хогвартс превратится в филиал Бедлама, пока не оправдывались. Старшие курсы, включая Слизерин, вели себя осторожно, уделяя время выискиванию слабых мест в новых правилах и обмениваясь не большим числом колкостей, чем в прежние годы. Младшие слишком боялись нарушать, а если и нарушали, то их проступки оказывались незначительными и не удостаивались цепей.

Заклинанием, которое многие младшекурсники выучили в совершенстве уже в первый месяц, было Evanesco. Недостатка в кандидатах на чистку клеток я не испытывал — иногда старосты факультетов приводили ко мне по несколько человек в день, так что я мог выбирать. Являясь в основном студентами первых трех курсов, нарушители поначалу дрожали от страха, спускаясь в тюремное помещение, однако продолжалось это недолго. К концу сентября если кто в тюрьме и испытывал страх, то только тролли.

Первый визит в их логово мог испугать даже тех, кто храбрился, делая вид, будто горные тролли не страшнее болонки, но все быстро сообразили, что эти огромные существа не могут навредить ничем, кроме страшной вони. Наказанные упражнялись в Evanesco, невольно творя самые немыслимые эффекты, меча молнии по всему подвалу и вызывая такие магические пертурбации, что их последствия ощущали на себе даже устойчивые к элементарной магии тролли. В конце концов при одном только виде учеников пленники Хогвартса старались глубже спрятаться в выдолбленной для них норе, пока очередной нарушитель чистил клетки, попутно высекая искры из скал, создавая кратковременные шаровые молнии и пытаясь загнать ими неуклюжего тролля в пещеру.

Превращение наказания в издевательство над невинными жертвами трудотерапии Кэрроу тщательно от него скрывалось, иначе заместитель директора придумал бы что-нибудь новое, менее безобидное. В его присутствии учащиеся делали вид, будто весьма удручены перспективами свидания с троллями, и хотя мне не нравился такой балаган, он был все же лучше цепей и клеток.

На исходе третьей недели сентября, спустившись в тюрьму с очередным малолетним нарушителем, предвкушавшим пять минут развлечений, я увидел, что в Хогвартсе появились первые заключенные. На деревянных нарах, прислонившись спиной к решетке между двумя камерами, сидел Невилл Лонгботтом. Первокурсник впереди меня замедлил шаг, с любопытством глядя на арестанта, но я довел его до второй двери и отворил ее, поморщившись от тяжелого запаха, царившего у троллей несмотря на все наши старания содержать их клетки в относительной чистоте.

Оставив нарушителя гонять бедных троллей, я вернулся к Лонгботтому.

— Поздравляю, — сказал я.

— Спасибо, — с иронией произнес Невилл, вставая и подходя к решетке, но прежде, чем он успел что-то добавить, до нас донесся крик: "Evanesco!", электрический треск молнии и рев тролля. Лонгботтом бросил взгляд в сторону распахнутой двери, посмотрел на меня и спросил:

— Может, все-таки отдашь монетку?

— Ты забыл добавить — "по-хорошему", — ответил я.

— Зачем она тебе? — продолжал Лонгботтом. — Все равно ты не понимаешь, о чем мы переписываемся.

— Будто ты знаешь, как действуют чары Протея! — фыркнул я. — Мне совсем необязательно знать шифр, чтобы понимать смысл. И мне не нравится, что вы втягиваете в свои гриффиндорские авантюры Луну.

— Мы никого ни во что не втягиваем, — ответил Невилл. — Иди лучше спасай троллей, а то от них скоро мокрое место останется.

— Тролли крепкие, и не такое выдержат, — проговорил я. — А вот хрупкая женщина Алекто Кэрроу, судя по всему, больше не собирается терпеть твои провокационные реплики с места. Хочешь почаще здесь бывать?

— Сколько понадобится, столько и стану бывать, — сказал Лонгботтом. Из открытой двери то и дело доносились громкие "Evanesco!" и мерцали отсветы голубоватых вспышек заклинания. В досаде я пнул решетку ногой.

— Ты что, совсем ничего не понимаешь? Думаешь, эти твои выступления нужны кому-то, кроме тебя?

— А для вас, конечно, лучше, чтобы мы молчали, — парировал Невилл, — и все было тихо, будто ничего не происходит.

— Да неужели тебя действительно волнует, что там Алекто болтает о магглах? — воскликнул я. — Это обычная пропаганда, и странно, если б нам не пытались промывать ею мозги. Только вот в чем проблема, Невилл. Ты — здоровенный семнадцатилетний лоб, и если Кэрроу на тебя разозлится, ты это худо-бедно переживешь. А если твоему примеру последует какой-нибудь впечатлительный малолетка, решивший поиграть в героя? Ты представить себе не можешь, что за тип этот Амикус, и чем меньше у него поводов наказывать, тем лучше для всех. Понятно, — сказал я уже тише, — ты кое-чему научился у Поттера, но не нужно копировать его во всем. Он негибкий, поверхностный, и с аналитикой у него туговато.

— Гарри тут не при чем! — возразил Невилл, но это была неубедительная ложь — я только усмехнулся. — И да, он не стал бы молчать! — с вызовом продолжал Лонгботтом. — Он бы придумал, что...

Из соседнего помещения снова раздался обиженный рев.

— Значит, так, — перебил я Невилла, чувствуя, что троллей действительно пора спасать. — Сам можешь делать, что хочешь — ты уже большой мальчик. Но если начнешь вербовать начальные курсы, и если здесь... — я обвел рукой тюрьму, — по твоей милости станут сидеть дети, галеон отнесу Снейпу. Я не шучу, Лонгботтом. У тебя своя правда, у меня — своя.

Не дожидаясь ответа, я повернулся и отправился за разбушевавшимся первокурсником. Когда мы уходили, Невилл стоял у решетки, сунув руки в карманы, и на его лице застыло выражение упрямого несогласия. "Гриффиндор в своем амплуа", подумал я, закрыл за собой дверь, покосившись на круглое отверстие для ключа, и наложил на нее охранное заклятье.

Лонгботтом повторялся. За несколько дней до нашей встречи в тюрьме с той же просьбой, но сформулированной в более жестких выражениях, ко мне обратилась Джинни Уизли. Она подкараулила меня у входа в школу, когда семикурсники возвращались из теплиц с урока гербологии, и поманила к себе.

— Отдай галеон, — потребовала Джинни, едва я остановился рядом.

— Привет, — вежливо ответил я. — Как провела лето?

Джинни прищурилась.

— Не беси меня, Линг, — угрожающе произнесла она. — Я не посмотрю, какой ты там префект и кому теперь лижешь задницу. Отдавай галеон, по-хорошему прошу.

— Слушай, Джинни, — сказал я, не без труда удерживая себя от улыбки. — Давай начистоту. Я ведь знаю, как ты ко мне относишься. Министерство, Астрономическая башня — мы с тобой отличная команда, друг друга с полуслова понимаем. Поттера здесь нет, и нам можно больше не притво...

За такие вольности я получил уверенный удар кулаком под ребро. Джинни набросилась на меня, словно взбесившаяся миссис Норрис, и мне оставалось только прикрываться, чтобы она не задела шрамы.

— Ладно, ладно тебе! — смеялся я, отступая к входным дверям. — Да хватит, это шутка была!

— Шутка? — кричала разъяренная Джинни. — Я тебе сейчас такую шутку покажу, придурок, что тебя по кусочкам будут собирать!

Она толкнула меня на крыльцо, и я чуть не упал, споткнувшись о ступеньку.

— Мисс Уизли!

К нам приближалась профессор Спраут с горшком склизкого кожелюба, который она левитировала перед собой на порядочном расстоянии.

— Мисс Уизли, будьте так добры, откройте мне дверь, — твердо сказала профессор. Джинни с недовольным видом начала подниматься по лестнице. — И постарайтесь впредь не забывать, — продолжала она, — что за нападение на старшего префекта вы можете оказаться на цепи.

Это был камешек в мой огород: доклады Кэрроу о серьезных нарушениях входили в мои обязанности. Но не только в мои.

— Профессор Спраут, — решил я не оставаться в долгу. — Пожалуйста, не нужно сообщать об этом Кэрроу. Мы с Джинни просто дурачились.

— Профессору Кэрроу, мистер Ди, — все тем же непререкаемым тоном ответила Спраут и скрылась вместе с Джинни в замке, оставив меня у входа с улыбкой на лице.

* * *

Не знаю, какие последствия имел в виду Снейп, рисуя мне невеселые перспективы обладания Меткой, но он явно преувеличивал. Со стороны учащихся проблем не возникало и возникнуть не могло: никому не хотелось связываться с Пожирателем и, по слухам, оборотнем в одном лице, а профессора, к их чести, не делали различий между студентами. К тому же, моя репутация, сложившаяся за шесть лет учебы, была не самой худшей из возможных, поскольку единственным объектом своих опасных магических экспериментов являлся лишь я сам.

Всевозможные обязанности старосты отнимали у меня то время, которое я предпочел бы посвятить чтению купленных в Косом переулке книг. Практикумы оказались захватывающими, словно триллер, и мне не терпелось воплотить в жизнь кое-какие заклинания, но от этого воплощения меня то и дело отвлекали старосты, Кэрроу и, что хуже всего, капитаны квиддичных команд.

Я никогда не понимал квиддич и прежде был к нему равнодушен, однако теперь, оказавшись едва ли не в центре плетущихся в Хогвартсе спортивных интриг, возненавидел его всей душой, и будь моя воля, запретил бы игру вообще. Но запрещать квиддич было нельзя: спорт давал возможность выпустить пар, поорать, позлиться на соперников, поболеть за своих и занять голову не изобретением изощренных методов нарушения правил, а подсчетом очков. В конечном итоге мне на выручку пришла Балстроуд. В квиддиче она разбиралась получше моего (говоря откровенно, лучше меня в нем разбирался даже Филч), и заметив, что один только вид капитанов выводит меня из равновесия, взяла разбор всех конфликтов между командами на себя.

Самые заметные перемены в отношении ко мне произошли со стороны Слагхорна. Согласно программе, в первом семестре седьмого курса мы изучали зелья, приготовление которых требовалось на вступительных экзаменах в Британский и Европейский университеты магии, а во втором должны были пройтись по всем основным положениям дисциплины и подготовиться к выпускным. Слагхорн, наконец, перестал лепить из меня гения-зельевара, способного поступить сразу на второй курс, и давал сложные, но выполнимые задачи, позволяя довести их решение до конца. К тому же, теперь он мог уделять каждому из нас больше времени, лишившись в этом году сразу трех своих учеников — Поттера, Грейнджер и Уизли.

Гриффиндор больше всех пострадал от нового закона о магглорожденных. Седьмой курс уменьшился едва ли не наполовину, шестой и пятый тоже заметно поредели. На втором месте по убыли студентов оказался Хаффлпафф; Равенкло и Слизерина закон практически не коснулся. Из-за такого сокращения седьмые курсы ходили на основные предметы вместе, и на обязательных дисциплинах народу было многовато.

Во время истории и маггловедения каждый занимался своими делами. Профессору Биннсу было все равно, слушает его кто-то или нет — он знай себе вещал о перипетиях новейшей истории, и хотя рассказы эти иногда бывали интересными, обычно я что-нибудь читал или устраивал с Пирсом бои насекомых. Мы рисовали на пергаменте жуков, оживляли их и натравливали друг на друга. Нарисованные насекомые сражались лапами, рогами и мандибулами, и в процессе боя мы либо подрисовывали им утраченные фрагменты, либо оставляли бойцов на произвол судьбы. Иногда перед дракой мы запускали их в нарисованный лабиринт, так что прежде, чем добраться до расположенного в центре ринга, бойцам приходилось плутать по кривым переходам, шевеля усами и пытаясь проломить двумерные стены, отделявшие их от противника.

В отличие от Биннса, Алекто Кэрроу рассказывала вдохновенно, но вся ее энергия пропадала впустую. Сперва мы восприняли ее уроки как юмористическое шоу, но быстро выяснилось, что Кэрроу не собирается нас веселить — она была настроена серьезно. Возможно, ее речи производили впечатление на первокурсников, однако седьмые курсы уже знали, что магглы хоть и бывают такими, какими их рисовало буйное воображение Алекто, но не все и не всегда. Поняв, что Кэрроу не шутит, а смеяться запрещено, мы углубились в свои занятия: писали контрольные по другим предметам, читали, переписывались или тихо болтали. Первое время никто не выступал, однако скоро нервы Гриффиндора не выдержали: защитники магглов под предводительством Лонгботтома, принявшего у Поттера эстафету правдолюбия, периодически норовили вернуть Кэрроу в реальность, желая услышать научное объяснение феномена воровства магической силы, о котором профессор с такой охотой рассуждала. Но Снейп знал, кого брать на эту должность: сестра Амикуса Кэрроу не имела никакого представления о научных достижениях магического мира, а ведь окажись на ее месте колдун с мозгами, кто знает, чем бы заканчивались подобные дискуссии.

Впрочем, иногда слово брали и представители других факультетов. Однажды проняло даже Пирса. Когда Кэрроу затронула тему каннибализма, процветавшего среди диких пещерных племен, он оторвал глаза от листа, на котором его рогатый жук боролся с моим бронированным червяком, поднял голову и скептически произнес:

— Если бы гвинейский шаман вышел драться с нынешним главой аврората, я бы поставил на шамана. Отец рассказывал, что магия, основанная на жертвах и крови, особенно на человеческой крови, едва ли не самая сильная из всех.

— Да у этих дикарей даже палочек нет, — усмехнулась Кэрроу.

— У них есть высушенные черепа, — возразил Пирс. — Они аккумулируют и трансформируют энергию...

— Эти шаманы что, приносят в жертву людей? — спросила староста Равенкло, обернувшись к Пирсу с передней парты.

— Высушенные черепа делают в Бразилии, а не в Гвинее, — со знанием дела заметила Полина, однако Пирс не сдавался:

— В Бразилии тоже есть магия крови.

— А важно, чья кровь — волшебников или магглов? — поинтересовался Крэбб.

При этих словах немедленно проснулся Гриффиндор. Разгорелась дискуссия. Пирсу пришлось отвечать и за отца, в молодости посетившего Гвинею, и за бразильских колдунов, высушивавших черепа своих жертв, и за политику чистоты крови. Жук на пергаменте давным-давно пал жертвой зубов моего червя, когда Кэрроу, наконец, утихомирила спорщиков и перешла к другим примерам из древней маггловской истории, на этот раз обойдя каннибалов стороной.

С кровью в этом году были связаны не только министерские законы и чистки.

... — Некромантия?!

— Мы будем пробуждать мертвецов? Создавать инферналов?

— А разве это не Темная магия?

На первом уроке по древним рунам профессору Асвинн пришлось выдержать целый шквал подобных вопросов. Я уже успел почитать новый учебник, но остальные получили его только на уроке и несколько минут изумленно листали, знакомясь с темами, ожидавшими нас в этом году. Профессор Асвинн стояла перед нами с таким снисходительным выражением лица, будто мы были дошкольниками, устроившими за завтраком бунт против надоевшей каши. Когда вопросы иссякли, она взяла слово.

— Мне очень жаль, — сказала профессор, — но вы забыли все, чему учились на третьем курсе.

В классе раздалось гудение, означавшее, что конечно забыли — лет-то сколько прошло!

— Кто ответит, как Один получил руны?

— Он висел на Мировом дереве...

— ... на Иггдрасиле...

— ... вниз головой!

— А потом послал свой дух к рунам, чтобы их забрать, — закончила Полина. Судя по ее заинтересованному виду, темы нового учебника пришлись ей по душе.

— Вы передали общий смысл, но не сказали самого главного, — покачала головой Асвинн. — Один висел на Мировом дереве не просто так — он проходил шаманское испытание. Помните, он пронзил себя копьем, и капли его крови упали к корням Иггдрасиля? Эта кровь пробудила руны, скрытые внизу, в подземном мире, и только тогда Один смог их увидеть. Так что руны изначально принадлежат нижним мирам; магия, связанная с ними, черпает силы в глубинах, а глубины всегда темны. Разумеется, мы не будем говорить с мертвыми и создавать инферналов, но вы должны знать, как это делалось раньше, хотя бы в общих чертах. К тому же, рунная магия — это не только некромантия. Разве вам не интересно, к примеру, узнать свое животное-покровителя?

— У нас есть патронусы, — заметил Майкл Корнер.

— Животное-покровитель — не патронус, — объяснила профессор. — Это живой и сильный дух, магическое существо, призванное с помощью рун и способное помочь вам в трудную минуту. Но, разумеется, если кто-то категорически не желает учиться по этому учебнику, я подготовлю вам темы сочинений и переводы.

Желающих работать с текстами не нашлось — перспектива обрести животное-покровителя перевесила осторожное отношение к Темной магии в любом ее проявлении.

После этого урока Полина оказалась настолько захвачена рунами, что временами напоминала мне Гермиону с ее одержимостью учебой. Полина буквально преследовала профессора Асвинн, стремясь получить от нее новые материалы и рекомендации по дополнительной литературе; она лишила Пирса спокойной жизни, досаждая ему своими открытиями, и то и дело повторяла, что никогда прежде не считала руны чем-то достойным внимания, поскольку никто в ее семье ими не увлекался.

— Представляешь, — восторженно говорила Полина перед одним из уроков, тыча пальцем в рунический знак, — если я правильно его вырежу, то уже нигде не заблужусь!

— И где ты собираешься заблудиться? — устало осведомился Пирс, подпирая плечом стену кабинета.

— В лесу, например... или в незнакомом городе. Да мало ли где!

— Отец в таких случаях пользуется GPS, — саркастически заметил Пирс, чем навлек на себя Полинин гнев и вопрос Падмы Патил, с интересом слушавшей их диалог, что это за заклинание такое — GPS.

* * *

Хотя в августе я досадовал на то, что Флитвик без труда разобрался в плане Дамблдора сделать из меня Пожирателя, сейчас его догадливость только радовала. Неизвестно, как сложились бы наши субботние уроки, оставайся он в неведении.

Придя на свое первое дополнительное занятие, я встретил укоризненный взгляд профессора.

— Ну рассказывайте, что с вами стряслось, — проговорил Флитвик. — Директор объяснил мне в двух словах, но хотелось бы послушать полную версию.

— Просто стало любопытно, как теперь выглядит мой патронус, — ответил я, чувствуя себя полным идиотом. — Профессор, не рассказывайте никому...

Флитвик усмехнулся и кивнул:

— Линг, на этот счет можете не беспокоиться. Но что значит "теперь"? Ведь патронусы-тени не могут меняться.

— Дело в том, — начал я, — что когда профессор Снейп объяснял мне про Темную метку, он сказал, что это многоуровневое заклинание, которое встраивается в магические поля волшебника и влияет на все его колдовство. Например, заклинания воздуха стали у меня получаться хуже, а заклинания воды — лучше. Я подумал, что Метка могла повлиять и на патронуса... ну и вызвал его. А он напал. Я даже не успел ничего сделать.

Флитвик слушал меня с возрастающим интересом.

— Подумать только, — произнес он. — Заклинание Метки сливается с магическими полями ее обладателя и перестраивает их под себя! Впечатляет, впечатляет... — он спустился со стула и начал взад-вперед ходить по кабинету. Прошла почти минута, прежде чем профессор очнулся от своих размышлений и вновь заговорил.

— Значит, теперь заклинания водной стихии получаются у вас лучше. Как думаете, почему это так?

— Скорее всего потому, что В... в смысле Темный Лорд предпочитает использовать в своих чарах элемент воды, — предположил я. Флитвик вернулся за стол.

— Ага, — сказал он. — И поэтому возникли проблемы с воздухом. А как ваша плеть?

— С плетью вроде все в порядке.

Флитвик снова помолчал.

— Кроме патронуса и чар стихий, вы заметили еще какие-нибудь изменения?

— Кажется, нет.

Я не стал упоминать о том, как чары Темной метки выглядят со стороны, уже начиная чувствовать себя объектом профессионального интереса Флитвика.

— Ну хорошо, — сказал профессор, решив, наконец, заняться делом. — Давайте посмотрим, что случилось с вашим патронусом, и начнем потихоньку его приручать.

Флитвик достал преобразователь четырехмерного континуума, немного поколдовал, но на этот раз его кабинет не стал увеличиваться. Вместо этого в одной из стен возник недлинный коридор, в котором моему патронусу было сложно разгуляться. Я поднялся; профессор встал рядом, держа наготове палочку.

— Он очень злой, — на всякий случай предупредил я, но Флитвик только махнул рукой.

— Вызывайте и ни о чем не беспокойтесь.

Я постарался выстрелить заклинанием как можно дальше. Окутанный малиновой аурой, патронус бросился на нас в тот же миг, как обрел материальность, но через секунду налетел на охранное заклятье, оказавшись запертым в коридоре. Яростно шипя и мотая головой, патронус хлестал хвостом из стороны в сторону, бился лбом о невидимую преграду и пытался царапать ее когтями. Флитвик смотрел на него чуть ли не с восхищением.

— Впечатляет, — негромко повторил он. — А знаете, что впечатляет больше всего? — продолжал профессор, поднимая голову и глядя мне прямо в глаза. — То, Линг, что это чудовище — ваша неотъемлемая часть.

Сперва я не понял фразы Флитвика. Неужели мне следовало стыдиться патронуса лишь потому, что он отражал темную сторону моей личности и брал силы для воплощения в негативных эмоциях? Я собрался было возразить, однако профессор не закончил.

— Не поймите меня неправильно, я вовсе не ставлю вам это в вину. Напротив. Он... — Флитвик указал на разъяренного патронуса, — живет в каждом из нас, без исключения. Но нам не нравится об этом думать. Куда приятнее вызвать изящное, сверкающее создание, представляя его своим альтер эго. Приятно тешить себя иллюзией, будто мы хорошие, а если и делаем что-то плохое, то виноваты в этом обстоятельства, или другие колдуны, или магглы, или Министерство, или кто-нибудь еще. А он... — Флитвик снова указал на патронуса, — не позволит вам так размечтаться.

— Я никогда не утверждал, что во всем виноваты обстоятельства, — осторожно заметил я, поняв, к чему клонит профессор. — Я никого ни в чем не обвиняю. Наоборот, я в определенном смысле рад, что все так получилось, потому что смотрю на это как на урок. Уроки ведь не бывают хорошими или плохими. Это ученики бывают ленивыми.

— Бывают, — сказал Флитвик. — И вы, в отличие от них, хотите учиться. Но, стремясь к знаниям и опыту, вы готовы учиться у всех, кто способен научить вас хоть чему-то. Дамблдор говорил, что вашим главным достоинством является умение принимать людей такими, какие они есть, без условий, без вопросов, без попыток переделать их под себя. Однако это достоинство лишь в том случае, если не является равнодушием. Да, вы принимаете, не задаете вопросов — но всегда ли это правильно? Уроки не бывают плохими, а вот учителя бывают, и еще как!

-Учителя только учат, — ответил я, — а решения принимают ученики. Это они выбирают, какие знания использовать и в каких обстоятельствах.

— Верно, Линг, но учителя — не функции и не бездушные машины. Они — живые люди, у них есть желания, мечты, проблемы, пристрастия. Большинство передает свою жизненную позицию косвенно, оставляя студентам возможность формировать собственное мировоззрение, но есть и такие, которые поступают наоборот. Поэтому их ученики не способны принять решение с опорой на свое, а не на чужое мнение. В некотором смысле вам повезло, — Флитвик в третий раз указал на патронуса, уставшего биться о прозрачную стену и сидевшего теперь без движения, словно статуя. — Вы всегда будете видеть перед собой свою темную сторону, а потому должны быть критичными, особенно сейчас. Не считайте, что он — настоящий вы, даже если вас станут активно к этому подталкивать.

— Выбор, о котором вы говорите, всегда выбор одного из двух, — сказал я, — и ни один из них не лучше другого, если нас принуждают выбирать. В чем разница между хорошим отношением к магглам и плохим отношением к магглам, если и то, и другое продиктовано лишь нашим превосходством над ними? Меня призывают верить, что первое правильно, а второе нет, только потому, что с моральной точки зрения любовь лучше ненависти. Точнее, безопаснее. Все просто помешаны на безопасности!

Я прервался, почувствовав, что зашел в своих рассуждениях не туда. Флитвик молчал.

— Ваша позиция мне ясна, — наконец, произнес он, — и я подумаю, что на это ответить. А пока давайте займемся патронусом. Кажется, он у нас заскучал.

* * *

С питонами я встретился только в конце сентября. На улице ненадолго потеплело, выглянуло солнце, и ученики снова проводили выходные за стенами замка. Первую половину месяца я чувствовал себя неважно, а потому все свободное время старался уделять отдыху, но в последнюю неделю решил избавиться от груза неопределенности, увидеться со змеями и выяснить, что им от меня надо.

— Выглядишь недовольным, — заявил питон, выползший из норы на мой зов. — Может, нам не стоило стараться?

— Я должен был додуматься сам, — ответил я. — Это же на поверхности лежало!

— Ага, — хмыкнул питон. — Ползли это мы, как вдруг видим — лежишь ты на поверхности.

Вопреки желанию, я усмехнулся.

— Ладно, детеныш, слушай внимательно, — проговорил питон. — За тобой теперь должок, о чем ты наверняка уже догадался.

— И чего вы хотите? — спросил я. Питон недовольно зашипел:

— Ну что за манера такая — перебивать на самом важном месте? Говорят же тебе, слушай внимательно!

— Извини, — сказал я. Питон свился в кольца и поднял голову, став похожим на кобру.

— Но должен ты не лично нам. Твой долг жизни — перед всем змеиным племенем.

"Плохо", подумал я, вспомнив о Нагайне. Питон будто прочел мои мысли.

— Разумеется, это не значит, что если на тебя нападет какой-нибудь свихнувшийся василиск, ты обязан позволить ему себя слопать. Действуй по ситуации. Просто помни, что свой долг ты можешь отдать любой попавшей в беду змее. Сегодня, завтра, через десять лет — неважно. Уяснил?

— Уяснил.

— Вот и отлично, — питон вернулся в горизонтальное положение и заскользил к норе.

"Десять лет, — скептически подумал я, поднимаясь из травы и глядя на черное отверстие, в котором исчез мой собеседник. — Твоими бы устами, змей..." Повернувшись, я направился обратно к школе, накинув на голову капюшон и не обращая внимания на гулявших учеников, которые могли заметить мой короткий диалог.

60.

— Мистер Ди, прошу вас задержаться.

Только что закончился урок трансфигурации. Еще не угомонившись после спора о моральной ответственности колдуна за сотворенных им живых существ (или условно живых, как продолжал считать я), семикурсники покидали аудиторию; некоторые на ходу продолжали обсуждать горячую тему. Не знаю, всегда ли Макгонагалл вела занятия седьмых курсов по этой системе или в новых условиях проявила находчивость, но профессор умудрялась строить свои семинары так, что к разговору подключались даже молчаливые подопечные профессора Спраут и временно забывавший свои душевные терзания Малфой. Цензуры не было. Если кому-то хотелось высказать оригинальную мысль о том, что живые существа чистокровного колдуна получаются особенно живыми по сравнению с произведением мага-грязнокровки, он так и говорил. На что ему начинал активно возражать Гриффиндор, требуя доказательств. Представленные доказательства тут же ставились под сомнение. И так далее.

Я как мог избегал полемики. Если мне и было интересно с кем-то поспорить, то только с Макгонагалл, а она не выражала своей точки зрения, ограничиваясь управлением дискуссией. Флитвик бы одобрил такой подход. Но иногда профессор все же просила кого-нибудь высказаться, в том числе и меня:

— А что на это скажет мистер Ди? Вы продолжаете настаивать, что сотворенные из неживых предметов существа являются големами?

Не то чтобы я настаивал... просто откуда вдруг у бывшей парты (железной бочки, стула, деревянного ящика) возьмется душа, обитавшая в нормально рожденном живом организме? Или давайте тогда признаем, что душой наделен любой природный или рукотворный предмет.

— Насколько мне известно, вы увлекаетесь тибетской магией. — Еще бы ей это не было известно! — Однако с точки зрения буддизма, души не существует.

Но разве нельзя увлекаться тибетской магией и не быть буддистом?

В общем, философия трансфигурации оказалась неожиданно интересной почти для всех. Радовало и то, что Макгонагалл, в отличие от подлизы Слагхорна, вела себя ровно со всеми нами, независимо от факультета и положения в школьной иерархии. Услышав ее приглашение задержаться, я был почти уверен, что разговор окажется связан с моими должностными обязанностями, и не ошибся.

— Присядьте, мистер Ди, — Макгонагалл указала на переднюю парту и сама села напротив. Последние ученики закрыли за собой дверь, и мы остались одни. — Я хочу поговорить с вами как со старшим префектом, в числе прочих несущим ответственность за то, что происходит в школе. Речь о вашем однокурснике, мистере Флетчере.

По мне, так дальше можно было не продолжать, однако Макгонагалл решила на всякий случай просветить меня по полной программе.

— Мистер Флетчер принимает ставки на все, на что только можно поставить, от собачьих бегов и квиддича и до завтрашней погоды. Он не гнушается брать деньги у младших курсов, ссужает в долг под проценты и принимает в качестве ставок не только кнаты и сикли, но и услуги. Проигравшие пишут победителям контрольные, делают домашние работы, совершают по их прихоти какие-то глупые, нелепые поступки! Я говорила с Горацием... — Макгонагалл помедлила, — но с тех пор ничего не изменилось. Надеюсь, мистер Ди, вы понимаете всю серьезность ситуации. Прежде всего, дети не должны играть в азартные игры, тем более на деньги своих родителей. Студенты, чьи домашние задания выполняют проигравшие, ничему не учатся, и это заметно уже сейчас, хотя только конец октября. Если Гораций не может или не желает принимать ответственность за ученика вверенного ему факультета, в дело пора вмешиваться вам. В любом случае, этому безобразию следует положить конец.

Нельзя сказать, что меня сильно волновало содержимое чужих кошельков или нелепые поступки, на которые кто-то по своей дурости подписывался, но с точки зрения интересов школы Макгонагалл была права.

— В принципе, мне все понятно, — ответил я. — Если существует правило, по которому азартные игры и букмекерство в Хогвартсе запрещены, проблема решается легко и быстро. Если же подобного правила нет, формально я не могу приказывать Флетчеру.

— Существуй такое правило, я бы к вам не обращалась, — недовольно сказала Макгонагалл. — В прошлые века к азартным играм в этих стенах относились не слишком строго, а в новое время интерес сам собой утих. Правила Хогвартса не менялись как минимум два столетия — у нас не было насущной необходимости вносить туда поправки. Разве что... — она чуть выпрямилась, — разве что при Дамблдоре отменили телесные наказания.

"При Снейпе тоже вроде особо не наказывают", подумал я. Со времени нашей встречи Лонгботтом больше не попадал в тюрьму, и за целый месяц я видел там лишь одного сидельца — пятикурсника из Хаффлпаффа, но не стал спрашивать, почему он туда загремел.

— Что ж, мистер Ди, — Макгонагалл поднялась; я тоже встал. — Постарайтесь решить эту проблему. Никто не ждет от вас мгновенного результата, но беспокоюсь о положении дел не я одна.

После обеда я поймал Флетчера у дверей школы, когда он отправлялся на занятия по уходу за магическими существами.

— Отойдем на пару слов.

Мы остановились у ближайшего окна, и я без предисловий перешел к делу.

— В общем так, Ник. У тебя есть неделя, чтобы закончить свой бизнес, вернуть деньги и отменить все пари. Не знаю, говорил с тобой Слагхорн или нет, но преподы из-за твоего увлечения на ушах стоят, да и некоторые родители начинают интересоваться, почему это карманные расходы их детей так резко возросли.

— Думаешь, я совсем дурак и не узнавал, можно в школе такими вещами заниматься или нет? — с невинным видом спросил Флетчер. — Я ведь не нарушаю никаких правил.

— Если не перестанешь, то через неделю начнешь нарушать.

— Специально для меня состряпаете? Я польщен.

— Мне плевать, чем ты занимаешься, до тех пор, пока нет пострадавших, — сказал я. — А поскольку я знаю, к чему приводят азартные игры, то рано или поздно пострадавшие будут. И если понадобится правило специально для тебя — состряпаем в лучшем виде.

Флетчер помолчал.

— С тобой говорил Кэрроу?

— Макгонагалл.

Флетчер фыркнул:

— Макгонагалл! Да кто она теперь есть?

— Преподаватель, — ответил я, — и не думай, что Снейп не будет ее слушать.

— Тогда почему она с тобой говорила, а не сразу с ним... или хотя бы с Кэрроу?

Вопрос был резонным, но мне казалось, что я знаю на него ответ.

— Наверное, потому, что я — меньшее зло по сравнению с директором и знакомое — по сравнению с Кэрроу. К тому же, в отличие от нее, мне нет необходимости переступать через свою гордость, чтобы обратиться к любому из них. Так что используй эту неделю с умом, а потом найди себе другое хобби.

— Я подумаю, — криво усмехнулся Флетчер и отправился на урок к Хагриду.

* * *

Через пару дней во время ужина ко мне подошел Кэрроу.

— Доешь — приходи в библиотеку, — сказал он.

Сперва я решил, что мне послышалось.

— Куда?

— Оглох никак? — Кэрроу поднял бровь. — В библиотеку, Ди. Книжки читать будем.

Когда Кэрроу ушел, Нотт начал смеяться, а Пирс взглянул на меня с укоризной.

— Почтительности в тебе ни на грош, — покачал он головой. — Нет чтобы сказать начальству приятное: конечно, профессор, сей момент, даже доедать не буду, а он — куда, чего... Еще бы прямым текстом выдал: удивляюсь, мол, что вы и слово-то такое знаете — библиотека, а уж что там делают и подавно.

— Очень смешно, — пробурчал я.

— А ты посади нас в тюрьму, — нахально заявил Нотт. — За моральный ущерб.

— Идите к черту! — я встал и под хохот своих товарищей начал пихать в рюкзак яблоки и мандарины. — Лучше по дороге поем, чем слушать ваш дурацкий треп.

Поднимаясь в библиотеку, я невольно задумался о том, почему меня вечно притягивает всякая гадость вроде снейповой коллекции тварей, Темной Метки, улыбки Амбридж или, например, Амикуса Кэрроу. Конечно, такие, как он, всегда умели расположить к себе ничего не подозревающую жертву и быстро находили с подростками общий язык — я знал ему подобных по уличному детству и ничего хорошего от них не ждал. Но, вопреки здравому смыслу, я не мог не признать, что общаться с Кэрроу было легко и иногда даже весело. Кэрроу бывал груб, но, в отличие от сестры, не злопамятен и тут же выбрасывал из головы все то неприятное, что слышал на своих уроках, в следующий раз говоря с возмутителями спокойствия так, будто ничего не случилось.

К тому же, в больнице он зря сетовал мне на "остолопов". Энциклопедическими знаниями заместитель директора не обладал, истории заклятий не знал, теории вообще не касался, однако умел завладеть вниманием аудитории не хуже Снейпа. Он был практик, объяснявший работу с любым самым сложным заклинанием так, что оно начинало получаться даже у Крэбба с Лонгботтомом, наших традиционных неудачников по защите. Кэрроу представлял свои объяснения настолько терпеливо и подробно, словно имел дело не с семикурсниками, а с умственно отсталыми шестилетками.

— Вот так встань, вытяни руку — смотри на меня, Лаванда, — и ме-е-едленно поворачивай ее вслед за моей... правильно... И залп!

Лаванда Браун повторяла за Кэрроу все нужные движения, однако из его палочки вылетала молния, врезалась в большой костяной шар на подставке и оплетала его сверкающими нитями, а из ее палочки появлялось круглое серое облако, которое неспешно устремлялось к своей цели, но рассеивалось под действием сквозняка.

— Господь всемогущий, Лаванда! — качал головой Кэрроу. — Считай, что тебя съели, детка. Живого наклави я вам, конечно, не достану... может, мне боггарта притащить, чтобы вы немного собрались? А лучше инфернала! — вдруг осеняло его. — Заодно поучитесь их создавать...

— Мы уже учимся говорить с мертвецами, — недовольно замечал Майкл Корнер. — Из нас тут что, некромантов хотят сделать?

Кэрроу смеялся:

— Вы такие серьезные, совсем шуток не понимаете! Давай еще раз, — оборачивался он к Лаванде, заметно напуганной мыслью об испытании заклинания против наклави и других морских чудовищ на инферналах. — Повторяй все мои движения и не забывай о заклятье!

Сейчас Кэрроу вместе с мадам Пинс ждали меня в читальном зале у стола, на котором лежало несколько пачек книг, завернутых в плотную коричневую бумагу.

— Значит, так, — сказал Кэрроу, как только я остановился рядом и бросил свой рюкзак на ближайший стул. — Вот эти... — он опустил руку на четыре пачки прямо перед ним, — раздашь завтра старостам факультетов, пусть выложат в гостиных на видном месте. Вечером приду, сам проверю. А вот эти... — он указал на две пачки побольше, — оформишь прямо сейчас и поставишь пару экземпляров на смотровой стенд, чтобы издалека было заметно.

"Там что, биография Волдеморта?", подумал я. Кэрроу направился к выходу, но у дверей обернулся:

— И сам не забудь взять! В ваш подвал тоже загляну.

Оставшись вдвоем с мадам Пинс, я вскрыл первую из предназначенных факультетам пачек и невольно усмехнулся. На ярко-розовой обложке небольшой брошюры изображался цветок, стебель которого оплетал зеленый клыкастый сорняк, готовый задушить и сожрать благородное растение. Выше рисунка стояла надпись: "Грязнокровки, и чем они опасны для мирного чистокровного сообщества". Судя по избранной автором цветовой гамме, передо мной вполне могло быть детище Долорес Амбридж.

— Их нужно оформлять?

Мадам Пинс отрицательно покачала головой. Вытащив из открытой пачки пять экземпляров, я предложил мадам Пинс все же оформить их и оставить в библиотеке, что называется, "для истории". Запихнув оставшиеся брошюры в рюкзак, я принялся распечатывать пачку тех книг, что следовало выставить на стенд. Добравшись до обложек, я на секунду остолбенел: с них на меня смотрел Альбус Дамблдор, бородатый, в шляпе и с улыбкой на губах. Над шляпой было написано: "Жизнь и жуть Альбуса Дамблдора". Внизу — имя автора: Рита Скитер.

Усевшись за парту и получив от мадам Пинс формуляры, я принялся наклеивать их на "Жизнь и жуть...", воодушевленный мыслью о том, что наконец-то у меня появился шанс подробнее разузнать об Аберфорте. Поставив два экземпляра на стенд и сложив остальные на полку за спиной мадам Пинс, листавшей уже оформленную брошюру об опасности грязнокровок, я попросил:

— Запишите мне, пожалуйста, — и протянул ей одну из биографий Дамблдора.

— Вы действительно хотите это? — с выражением брезгливости мадам Пинс приоткрыла книгу и пролистала несколько страниц. — Летом в "Пророке" публиковались главы... Скитер не умеет писать объективно и очень любит дешевые сенсации.

— Но там ведь есть хоть какая-то правда? — спросил я.

— Какая-то есть, — мадам Пинс вздохнула и начала заполнять мой формуляр. — Будьте так добры, Линг, положите их мне под стол... — она указала на три запечатанные пачки с брошюрами для Равенкло, Хаффлпаффа и Гриффиндора. — Что за пакость.

Я пролевитировал пачки, немного удивленный ее последними словами, произнесенными в присутствии человека, формально являвшегося Пожирателем Смерти, однако ничего не сказал, забрал книжку про Дамблдора и обещал придти утром за остальными экземплярами "Грязнокровок..." вместе со старостами.

Добравшись до гостиной Слизерина, я вывалил брошюры на стол, и пока немногочисленные присутствовавшие с любопытством рассматривали министерскую агитку, подошел к Балстроуд, в одиночестве сидевшей у камина спиной ко входу.

— Слушай, собери мне завтра утром старост седьмых курсов... — начал я и осекся. По лицу Миллисент текли слезы; она даже не пыталась их скрыть, уставившись невидящими глазами в огонь и не обращая на меня никакого внимания. Представить плачущую Балстроуд было невозможно, как невозможно было представить Дамблдора, идущего под руку с Темным Лордом и ведущим мирную беседу о пользе зеленого чая. Мне стало не по себе от мысли, что именно могло вызвать в нашей непробиваемой злюке такие эмоции.

— Миллисент, что случилось? — Я опустился в кресло рядом с ней.

— Кот... — сдавленным голосом прошептала она. — Мой кот...

— Что твой кот?

— Кажется, он умирает, — Балстроуд провела ладонями по щекам, вытирая слезы.

— Отнеси его к мадам Помфри.

— Я носила, она сказала, что не лечит животных.

— Тогда к Хагриду!

— Я пошла, а там Филч... запирал двери и отказался выпускать.

— Твой кот случайно не ухаживал за миссис Норрис? — попытался я разрядить обстановку, но получилось неудачно: Миллисент снова расплакалась, закрыв лицо руками.

— Ладно, тащи сюда своего кота, пойдем к Хагриду вместе, — сказал я. Балстроуд подняла голову:

— Ты сможешь открыть дверь?

Я кивнул. Миллисент вскочила и бросилась в спальню, а я пошел к выходу из гостиной, оставив рюкзак в кресле. Часть розовых книжек уже растащили; кто-то листал их прямо здесь, кто-то забрал с собой. Балстроуд вернулась через минуту с взъерошенным черным котом на руках. Кот лежал без сознания: его длинная шерсть свалялась, голова запрокинулась, рот раскрылся, дыхание было быстрым и неглубоким.

Запертые двери Хогвартса подчинились мне без возражений. В здание ворвался ночной морозный воздух и запах приближающейся зимы. Мы направились к берлоге Хагрида, чьи окна горели уютным желтым светом. Нам повезло, что Хагрид оказался дома, а не где-нибудь в лесу или в теплицах профессора Спраут. Поднявшись на крыльцо, я громко постучал в дверь:

— Хагрид, открой, это Линг! У нас кот умирает!

Долго ждать не пришлось — Хагрид отпер засов и молча пустил нас внутрь. Забрав у Миллисент кота, он положил его на стол и принялся осматривать.

— Давно это с ним? — спросил он. — Чего раньше не несла?

— Он только сегодня такой стал, — ответила Балстроуд, утирая слезы платком. — Я вернулась с ужина, а он лежит...

— Значит, раньше здоров был? — Хагрид перевернул кота на спину и осторожно начал ощупывать живот.

— Здоров.

Лесничий выпрямился.

— Что? — в голосе Балстроуд послышалось отчаяние.

— Дай-ка вон ту бутылку, — Хагрид указал мне на высокую коричневую бутыль, одиноко стоявшую на полке рядом с пакетом сушеных яблок. Найдя маленькую плошку, Хагрид плеснул в нее из бутыли немного прозрачной маслянистой жидкости, разбавил водой и сказал:

— Теперь берите кота и пошире откройте ему рот.

Пока я держал бесчувственного кота за шкирку, а Миллисент аккуратно тянула вниз его нижнюю челюсть, Хагрид влил ему в горло наведенное зелье и махнул рукой, чтобы мы отпускали. Некоторое время кот продолжал неподвижно лежать, потом распахнул глаза, с трудом поднялся на ноги и издал такой отчаянный рев, что Клык, сидевший у ног Хагрида, с интересом наблюдая за происходящим, невольно попятился к стене. Хагрид живо схватил с полки алюминиевую миску и сунул коту под нос. После недолгой внутренней борьбы несчастное животное вырвало какой-то зеленой дрянью, а еще через секунду в миске оказалось нечто большое, круглое и черное. Миллисент окаменела от ужаса; Хагрид же напротив выглядел довольным.

— Мышиный орех! — сказал он, демонстрируя нам содержимое миски. — Вкусный, но ядовитый. По теплицам, небось, шастает, — он кивнул на кота, который снова улегся на стол, но сознания больше не терял, посматривая желтыми глазищами на испуганную хозяйку. Миллисент ответила:

— Он везде шастает, за ним не уследишь.

— Ничего, теперь умнее будет, — проворчал Хагрид, почесав кота за ухом. — Оставь его тут на пару дней, я его еще подлечу, а потом можешь забирать.

— Ты гений, — сказал я, а Миллисент добавила:

— Спасибо, профессор.

Хагрид засмущался, выплеснул кошачью рвоту вместе с орехом в пылающий камин и бросил миску в ведро с грязной посудой.

— Ладно, давайте-ка отсюда, а то ночь на дворе, вам попадет, если застукают, — проговорил он, открывая перед нами дверь.

Снова оказавшись на холоде, мы поплотнее закутались в мантии и заторопились в замок. Большую часть пути мы молчали, а когда миновали озеро и вышли на каменную дорожку к ступеням школы, Балстроуд негромко спросила:

— Так что ты говорил насчет старост?

Я кратко рассказал о присланных брошюрах и о том, что Кэрроу потребовал с ними сделать.

— Похоже, тебе это не слишком нравится, — заметила Миллисент.

— Мне все равно, — ответил я. Балстроуд усмехнулась:

— Не волнуйся, я никому не скажу.

Мы прошли еще несколько метров, прежде чем меня осенило:

— Так это ты стукнула на Малфоя?!

Миллисент остановилась.

— И что? Пожалел бедняжку?

— Нет, но...

— Это маленькая месть, — объяснила Миллисент. — Хватит ему о людей ноги вытирать.

— Маленькая? — поразился я. — Да ты его за уши над огнем подвесила!

— Он сам себя подвесил, — парировала Балстроуд. — Держал бы лучше рот на замке.

Мы замолчали, все так же стоя друг против друга. Хогвартс погружался в темноту; огни в нем постепенно гасли, и сейчас на той стороне, что выходила к Запретному лесу, освещенными оставалось не более десятка окон.

— Ведьма, — наконец, проговорил я, не спуская с Миллисент глаз. — Опасная и коварная.

— Мышиный орех, — ответила она, слегка улыбаясь.

"Ну же, — в нетерпении подумал я, больше не чувствуя ночного холода, — решай!"

Балстроуд развернулась и направилась к входным дверям; я последовал за ней. Осторожно приоткрыв тяжелую створку, мы проскользнули внутрь. Ветер с улицы едва не задул пламя ближайших факелов, навстречу нам метнулись тени, однако просторный холл был пуст. Я коснулся палочкой дверей, и мощные засовы пришли в движение, запирая школу на ночь.

— Идем. — Балстроуд начала спускаться в подвалы, но добравшись до главного коридора, свернула не к слизеринской гостиной, а к бассейну.

Едва ли не единственной привилегией моей должности являлся допуск в ванную комнату, предназначенную исключительно для старост факультета. Весь сентябрь я не заглядывал в нее из-за плохо заживающих шрамов и попал туда лишь в середине октября.

В ванной комнате слизеринских старост не оказалось никаких ванн — здесь располагался самый настоящий бассейн, пусть и не олимпийских размеров. Можно только догадываться, почему ни один директор Хогвартса, включая Дамблдора, не выстроил бассейн для всех учеников школы, ограничив спортивные занятия квиддичем и полетами на метлах под руководством тренера Хуч — ведь даже в интернате нас регулярно возили на уроки плавания в местный спортивный центр. Выбрав для посещения бассейна вечер четверга, я менял пароль, чтобы никому не вздумалось ко мне присоединиться, и проводил прекрасный час, плавая от бортика к бортику или просто лежа в воде и глядя в потолок, уменьшенную копию свода Большого зала с его звездным небом.

Сейчас здесь было тихо и почти темно, лишь зелено-голубая плитка светилась мягким светом, и в прозрачной воде виднелось дно, выложенное разноцветной мозаикой. Закрыв за собой дверь, я на секунду оробел — что, черт возьми, полагается теперь делать? — однако Балстроуд спокойно начала расстегивать пуговицы мантии, и я молча последовал ее примеру.

Она чувствовала себя совершенно свободно, нисколько меня не стесняясь, и в конце концов я тоже перестал смущаться. Мы расстелили одежду на полу, положив наверх толстые свитера, и Миллисент уселась на них, скрестив ноги и приглашая меня садиться напротив.

— Есть только одно правило, — негромко и серьезно произнесла она, глядя на меня в полутьме бассейна. — В этой партии веду я, а ты слушаешься. Договорились?

Ну кто в такой ситуации смог бы ответить "нет"? Я кивнул, и Балстроуд потянулась вперед, взяв меня за левую руку.

— Давно хотела посмотреть... До нее можно дотронуться?

— Дотронься, — ответил я. Миллисент провела по Метке пальцами, потом коснулась шрамов на груди.

— Это от оборотня?

— Издеваешься? — Я едва не разозлился: мы что сюда, шутки шутить пришли?

— Не торопись, — сказала Балстроуд. — Просто соблюдай правило, и ты не пожалеешь.

* * *

Я стучал в запертую дверь берлоги Хагрида, а рядом стояла Миллисент, протягивая мне истошно орущего черного кота. Хагрид упорно не открывал, хотя мы знали, что он дома; кот вопил, внутри лаял Клык, но постепенно сновидение отступало, возвращая меня в реальность, где, впрочем, присутствовали некоторые его элементы.

— Кто там? — хриплым со сна голосом крикнул Пирс, отрывая голову от подушки и приподнимаясь на локте. За дверью что-то пропищали и продолжили стучать.

— Открой им, — буркнул Флетчер, — иначе не уймутся.

Пирс направил палочку на дверь, та распахнулась, и нашему взору предстали два чрезвычайно довольных собой первокурсника.

— Профессор Кэрроу велел передать, — звонко крикнул один из них, — что если через пять минут Линг Ди не явится в кабинет директора, то окажется в клетке с троллями!

— Ты чего, он сказал — в карцере! — Сосед пнул его в бок, но гонец начал хихикать, и через секунду оба они пулей умчались по коридору. Пирс снова махнул палочкой, и дверь с грохотом захлопнулась. Некоторое время все молчали.

— Что-то случилось, — констатировал Нотт.

— Похоже, да, — ответил Пирс.

— Если это розыгрыш, я запомнил их лица, — угрожающе пробормотал я, садясь на кровати и пытаясь сообразить, куда подевал джинсы. Глаза закрывались сами собой: я совершенно не выспался.

— Если это не розыгрыш, тебе лучше поспешить, — заметил Пирс. Я и сам это понимал, но чувствовал себя настолько разбитым, что едва сумел правильно застегнуть рубашку, после чего снова опустился на кровать, силясь окончательно проснуться.

Пять минут давно прошло, когда я, наконец, начал долгий подъем по лестницам к кабинету Снейпа. После умывания я немного приободрился и теперь размышлял, что из моих воспоминаний правда, а что принадлежит фантазии и сну. Кот и Хагрид определенно были, и мышиный орех тоже, но Балстроуд и бассейн... Для реальности это казалось чересчур фантастичным, а для фантазии помнилось слишком детально. Однако в моих фантазиях никогда не фигурировала Миллисент. "Значит, все правда", сделал я вывод и замер посреди пролета, осмысливая случившееся и напрочь позабыв о том, что меня ждут наверху.

— Он стоит! — услышал я возмущенный вопль, поднял голову и встретился глазами с разъяренным Кэрроу, спешащим по лестнице мне навстречу. — Ты что, совсем рехнулся? Живо за мной! — он схватил меня за руку и потащил на последний этаж. — Завтрак кончился, уроки в полном разгаре, а ты дрыхнешь?

— У нас нет первой пары... — попытался оправдаться я, но Кэрроу ничего не хотел слушать.

— А как ты выглядишь! — продолжал он. — На голове — воронье гнездо, рубашка не заправлена, где мантия — непонятно...

— Там что, он? — поразился я.

— Если б там был он, — зашипел Кэрроу, глядя на меня как на безнадежного идиота, — ты узнал бы об этом первым и, будь уверен, не валялся бы в постели до полудня... Аконит! — рявкнул замдиректора, когда мы оказались перед горгульей, и та поскорее отпрыгнула в сторону. Все в том же темпе меня погнали по лестнице-эскалатору и втолкнули в кабинет.

Как выяснилось, насчет разгара уроков Кэрроу сильно преувеличил. Сейчас у Снейпа сидели деканы всех факультетов, а также Алекто, занимавшая кресло у стола; деканы довольствовались наколдованными стульями. Кэрроу пихнул меня к пустому стулу рядом с камином, а сам застыл у дверей, словно часовой. Все молча смотрели, как я прохожу на свое место, после чего директор продолжил говорить, обращаясь к профессорам.

— ...и смею надеяться, что вы, Минерва, и вы, Филиус, объясните своим студентам, как воровство принадлежащих школе древних реликвий может отразиться не только на их будущем, но и на настоящем их родителей и родственников.

Ни Макгонагалл, ни Флитвик не издали ни звука, что указывало на серьезность ситуации — при других обстоятельствах Макгонагалл не преминула бы продемонстрировать свое возмущение нечистыми приемчиками новой власти.

— Также я ожидаю от вас адекватного наказания виновных, — произнес Снейп. — Со своей стороны...

Тут Макгонагалл не выдержала.

— Северус, дети и так провели в камере всю ночь!

Эта фраза вызвала у Снейпа мгновенную реакцию.

— Дети, Минерва? — перебил он ее, нехорошо прищурившись. К моему удивлению, Макгонагалл смешалась, не стала продолжать и опустила глаза. "Личные разборки, — решил я. — Старый разговор". Снейп, кажется, удовлетворился ее молчанием и закончил фразу:

— Со своей стороны я снимаю их с уроков и до вечера направляю на работы к Хагриду в Запретный лес.

— Считай, что их пожалели, — насмешливо вставила Алекто, глядя на Макгонагалл. Та лишь плотнее сжала губы. Мне и думать не хотелось, что она сейчас чувствует.

— Собрание закончено, — объявил Снейп. — Все свободны, кроме старшего префекта.

Преподаватели расходились в молчании. Пока они пробирались к выходу, я мельком оглядел кабинет. С прошлой зимы здесь многое изменилось. Исчезли почти все причудливые механизмы и другие блестящие побрякушки, которые так любил Дамблдор; вместо шестка Фоукса стоял черный металлический канделябр в виде копья на трех ножках. Из его древка вырастали переплетенные между собой ветви с острыми концами, на которые были насажены свечи. За спиной Снейпа висел портрет Дамблдора: покойный директор пытался убедить присутствующих, будто его сморил сон. Мне стало неуютно от того, что говорить со Снейпом — впервые со времени визита к Волдеморту, — придется именно здесь.

Через минуту кабинет опустел. Махнув палочкой, Снейп убрал все лишние стулья и поднялся. Мне представлялось, что сейчас я услышу выговор за свой неопрятный вид и опоздание, однако директор решил не тратить время попусту.

— У вас достаточно информации, чтобы сделать общие выводы, — сказал он, останавливаясь напротив. — Я слушаю.

— Кто-то что-то украл, — ответил я. Снейп недовольно покачал головой, и я поправился:

— Этой ночью студенты Гриффиндора и Равенкло попытались украсть принадлежащий школе древний артефакт, но их поймали и посадили в камеру.

— Верно, — сказал Снейп. — Сейчас вы спуститесь к этим идиотам. Пусть поедят, переоденутся. Мою записку отдадите Хагриду. В семь вечера встретите их и проводите к Кэрроу — он вернет палочки. Ясно?

— Да, сэр, — ответил я и не удержался от вопроса:

— А что именно они собирались украсть?

Снейп хоть и обещал написать записку, но с места пока не двигался.

— Меч Годрика Гриффиндора, — проговорил он, не сводя с меня глаз. Я похолодел. — Есть соображения, зачем он мог кому-то понадобиться?

Соображения, разумеется, были, но как о них рассказать, если по рукам и ногам связан обещаниями?

— Северус... — я вздрогнул, услышав из глубин кабинета знакомый голос. Снейп резко поднял голову, несколько секунд смотрел на проснувшегося Дамблдора, после чего вернулся за стол и начал писать свою записку. Я тоже взглянул на портрет, однако тот, добившись своего, уже закрыл глаза.

Через минуту Снейп протянул мне сложенный вдвое листок бумаги. Было ясно, что на этом наша беседа окончена. Я сунул записку в карман, покинул кабинет и отправился обратно на первый этаж.

Мне вспоминались слова Дамблдора, сказанные почти год назад. Он говорил, что все занятые в операции люди не могут располагать одинаковым объемом сведений, и хотя директор назвал меня одним из самых информированных ее участников, что я, по большому счету, вообще о ней знал?

Положив руку на широкие перила, я медленно спускался по лестнице, на время забыв о сидящих в подземелье пленниках. Существование крестражей не было тайной как минимум для меня и Поттера. Возможно, в ту последнюю ночь им с Дамблдором удалось добыть еще один — правда, неизвестно, что произошло потом, был ли он разрушен или до сих пор оставался цел. Со времени уничтожения мной кольца Дамблдор больше не заговаривал о крестражах, из чего следовал простой вывод: они не являлись моей задачей.

Но кому и зачем мог понадобиться меч? Неужели Поттер связался с Отрядом Дамблдора и попросил их каким-то образом передать ему оружие? Значит ли это, что он занимался поисками оставшихся крестражей? Монета молчала; последнее время члены ОД не пользовались для переговоров галеонами. Что ж, скоро я узнаю, в чем тут дело.

— Вы только посмотрите, кто пришел! — воскликнула Джинни Уизли, когда я добрался до подземелья и встал в проходе, разглядывая похитителей. — Сам король троллей!

— Тебя я ожидал увидеть, — со злостью сказал я Лонгботтому, касаясь палочкой передней решетки, которая начала подниматься, исчезая в потолке. — И тебе не удивлен, — продолжил я, дотронувшись до камеры, где ночевала Джинни. — Но ты, Луна! Ты же разумный человек, не чета этим балбесам! Какого черта вам вообще понадобилась эта железяка?

— Сам ты железяка, — усмехнулся Невилл, выходя из клетки и останавливаясь рядом с Джинни.

— Привет, — сказала мне Луна. — Хорошо, что к нам послали тебя, а то Кэрроу все время ругается.

— Я сейчас тоже буду ругаться, — пообещал я. Луна рассмеялась.

— Откуда ты узнал? — спросил меня Лонгботтом.

— Узнал о чем?

— Где нас искать. Или галеон уже у Снейпа?

— Галеон у меня. — Я продемонстрировал ему монету на цепочке. — Значит, вы все-таки ими пользуетесь?

Лонгботтом и Джинни переглянулись. Сняв монету с шеи, я повертел ее в руках, коснулся ребра палочкой и сказал:

— Тест.

— Ничего, — проговорила Луна, вытаскивая свой галеон и осматривая его со всех сторон. — Даже не потеплел.

Невилл и Джинни последовали ее примеру, но их монеты также молчали.

— Ха! — торжествующе воскликнула Джинни. — Это сама судьба! Теперь ты нас не подслушаешь!

"Метка сбила настройку", без удивления подумал я, убирая бесполезный галеон в карман. Если чары Волдеморта способны влиять на магические предметы, находящиеся со мной постоянно, они могут воздействовать и на палочку. Надо будет обсудить это с Флитвиком. Кстати, о Флитвике.

— Из-за вашей дурацкой выходки все деканы сейчас получили большой втык, — сказал я, проигнорировав слова Джинни. — Идите завтракать, захватите с собой еды и оденьтесь потеплее. Через полчаса жду вас у выхода — будете сегодня помогать Хагриду.

Джинни усмехнулась:

— Только полный придурок может считать, что работа с Хагридом — это наказание.

— Только полный придурок может считать кражу школьных реликвий борьбой с Темным Лордом, — отозвался я.

Пока гриффиндорцы и Луна ходили есть и переодеваться, я сбегал в библиотеку, узнал у мадам Пинс, что Балстроуд уже раздала старостам пачки с розовыми брошюрами, и спустился в спальню за свитером и мантией. В рюкзаке оставались вчерашние яблоки, которыми я позавтракал по пути к входным дверям.

Скоро появилась Луна. Хотя теперь мы общались реже, она была неизменно приветлива и ни словом не обмолвилась о Метке. Я встретил ее, приняв очень недовольный вид.

— Слушай, я, конечно, не имею права тебе указывать... — начал я, но Луна, одетая в ярко-желтую вязаную шапку с большим помпоном и желтый шарф, такая довольная, словно не наказание шла отбывать, а отправлялась на экскурсию, сказала:

— Линг, не волнуйся за нас. Все будет хорошо.

— За них я не волнуюсь!

— А за меня тем более не надо, — Луна покачала головой. — Хотя о профессорах мы как-то не подумали. Жаль, что им досталось. Флитвик, наверное, теперь мне что-нибудь скажет.

— Очень на это надеюсь, — буркнул я.

Лонгботтома и Джинни мы прождали почти десять минут — мне уже начало казаться, что они решили проигнорировать директорский приказ. Завидев нашу компанию, Хагрид, коловший у огорода дрова, поначалу обрадовался, однако, прочитав письмо Снейпа, перестал улыбаться и во все глаза уставился на наказанную троицу.

— Воровство! — воскликнул он, тряся в воздухе снейповой запиской. — Здесь сказано, что вас наказали за воровство!

— Это не настоящее воровство, — возразила Джинни. — Меч Снейпу не принадлежит!

— Он принадлежит школе, — сказал я, — и у вас на него еще меньше прав, чем у директора.

— А ты вообще молчи! — рассердилась Джинни. — Мнения Пожирателей здесь никто не спрашивает.

— Все, хватит, угомонились! — громко перебил ее Хагрид. Он выглядел встревоженным. — Живо в дом. Меч... какой еще меч вы там стащили?

— Зайду за ними в семь, — сказал я Хагриду и, не дожидаясь ответа, повернул обратно к школе, решив отвлечься от всего, что со мной случилось за последние двенадцать часов, новой книгой Риты Скитер.

61.

"Жизнь и жуть..." оказалась гораздо менее скучной, чем я предполагал, и все благодаря бойкому перу и острому языку автора. Едкость Скитер позволяла читателю не заснуть на десятой странице, поскольку вряд ли кто-то смог бы осилить биографию Дамблдора, написанную традиционным языком строгих фактов при полном отсутствии предположений и версий, который так полюбился авторам серьезных трудов о масштабных личностях вроде нашего покойного директора. Об Аберфорте в книге было не так уж много: к концу обеда я узнал лишь о том, что во время похорон их младшей сестры Арианы он сломал Альбусу нос.

— Что читаем? — поинтересовалась Полина, которую мы дожидались у кабинета Слагхорна. Точнее, ждал ее Пирс, а я стоял под факелом и рассматривал фотографию молодого Дамблдора, принимающего очередную награду из рук скрюченного колдуна по имени Генри Кларендон.

— Вот, — я показал обложку.

— А-а, — с непонятной интонацией протянула Полина. — Ясно...

— Что тебе ясно?

— Раньше мне казалось, ты к Дамблдору неплохо относишься.

— То есть я теперь и биографию его не могу в руки взять?

— Не просто биографию, а биографию Скитер, — пояснила Полина. — Две трети вымысла и треть злобствования.

— Говоришь так, будто уже ее читала, — ответил я.

— Нет, не читала, — Полина снова посмотрела на книгу. — Но прочту. Чтобы утвердиться в своем мнении.

— Или понять, что была не права, — подколол ее Пирс.

Наконец, Слагхорн открыл двери и впустил своих немногочисленных студентов в класс. На преподавательском столе мы увидели клетки, в которых сидело с десяток птиц, от канарейки до иссиня-черного ворона. Приступая к зелью, дающему колдуну способность временно понимать язык пернатых, я оставил мысли о молодом Дамблдоре, успевшем к моему возрасту нахватать кучу наград и званий, и, периодически косясь на Пирса с Полиной, задумался о том, как же мне теперь вести себя с Миллисент. Ведь случившееся между нами не означает, что отныне она — моя девушка?

Я искренне надеялся, что не означает. Сама мысль о том, чтобы с кем-то встречаться, рождала во мне настоящую панику. Я не желал строить из себя влюбленного идиота, водить кого-то в хогсмидовские кафе и поддерживать пустые разговоры, которые, по моему мнению, вели между собой все школьные парочки. Сегодня мы с Балстроуд уже виделись — перед историей она сообщила мне, что утром сама раздала старостам пачки с брошюрами, — и никаких настораживающих перемен в ее поведении я не заметил. Это, конечно, радовало, но...

— Линг, осторожнее!

Возглас Слагхорна вернул меня в реальность: я так глубоко задумался, что высыпал в свой котел почти тройную дозу активного порошка из смеси различных хвойных. Зелье обрело болотную окраску и выглядело непоправимо испорченным.

— Его еще можно спасти, — обнадежил меня Слагхорн. — Вылей половину, приготовь нейтрализатор и продолжай.

Все оказалось напрасно. Я то и дело отвлекался, став единственным, кто так и не получил правильного состава. Пирс предложил мне отведать его зелье, чтобы узнать, о чем болтают между собой птицы, но я отказался. По окончании урока, когда все мыли котлы и убирали горелки, Слагхорн взял меня под руку и отвел к своему столу.

— Что с тобой? Это не из-за ночного происшествия? — озабоченно поинтересовался он. "Вот именно", подумал я и ответил:

— Нет, сэр, просто мне тут попалась одна книга... очень впечатляющая.

Слагхорн чуть крепче сдавил мой локоть, и я замолчал. Наконец, котлы и горелки были расставлены по местам, и ученики покинули класс. Тогда Слагхорн заглянул мне в лицо:

— И что же за книга настолько тебя впечатлила?

Я вытащил из рюкзака "Жизнь и жуть..." и протянул зельевару. После секундного колебания тот осторожно взял ее в руки, словно это был экземпляр кусачей "Чудовищной книги о чудовищах". Молча полистав биографию Дамблдора, Слагхорн вернул ее мне со словами:

— Откуда она у тебя?

— Вчера в библиотеку принесли целую пачку, — ответил я. — Либо их школа заказала, либо подарочек Министерства.

Слагхорн вздохнул.

— Все это грустно, — пробормотал он и рассеянно погладил ближайшую клетку с красногрудыми птицами, которые тут же начали пронзительно вопить. — Ладно, Линг, иди, отдыхай. Я сам здесь приберу, — добавил он, когда я вознамерился вымыть свой котел с испорченным зельем.

Оставшееся до семи часов время я решил уделить "Жизни и жути...", стремясь выяснить, почему книга Скитер вызывает у окружающих такую странную реакцию. Вернувшись в гостиную и заняв кресло у камина, я погрузился в рассказ о первых годах жизни Дамблдора по окончании школы, которые тот проводил в активных путешествиях и визитах к знаменитым магам девятнадцатого столетия. Недоумение росло — до сих пор мне не попадалось никакой сенсационной информации. Возможно, обещанная "жуть" появится ближе к середине...

— Ну как, интересно?

Я аж подскочил. В соседнем кресле сидела Балстроуд, глядя на меня с неприкрытой иронией.

— Не надо так дергаться, — сказала она.

— Черт, Миллисент, ты подкралась! — обвиняющим тоном воскликнул я, однако это прозвучало совсем по-детски. Едва сдерживая смех, Балстроуд несколько секунд наблюдала за мной, а потом спросила:

— И к какому выводу ты пришел?

Я не стал торопиться с ответом. Сделать вид, будто я не понимаю, о чем речь, означало струсить и упустить возможность хотя бы отчасти управлять ситуацией. Поэтому я закрыл книгу, взглянул на Миллисент и произнес:

— Мне бы не хотелось идти к Хагриду за той штукой, которой он поил твоего кота, но если условием продолжения... — я помедлил, — в общем, если твои условия предполагают соблюдение традиционных правил поведения, я пас. Ничего личного, Миллисент — просто не хочу тратить время на то, что мне не нужно.

— Все правильно, — кивнула Балстроуд. — Я рада, что ты понял. — Она встала и покинула гостиную.

Решив не забивать себе голову играми Миллисент и просто подождать, что будет дальше, оставшийся час я читал "Жизнь и жуть...", а потом закинул книгу в спальню, оделся потеплее и отправился к Хагриду.

До сих пор я не очень понимал, зачем мне встречать Луну с гриффиндорцами и вести их к Кэрроу — неужели они сами не доберутся? — однако выяснилось, что в своей записке Снейп просил Хагрида представить ему план того, чем именно они целый день занимались. Покосившись на кота Балстроуд, свернувшегося клубком на огромной постели Хагрида, я забрал у лесничего помятый лист бумаги с нацарапанным на нем списком проделанной работы, и мы направились в замок.

— Когда нам отдадут палочки? — спросил по пути Невилл.

— Сейчас и отдадут, — буркнул я, не слишком настроенный на разговоры после целого дня учебы и книги о Дамблдоре.

— В лесу было так здорово! — поделилась со мной Луна. — Мы собирали лукотрусов, расставляли кормушки для ушастых енотов и даже видели кентавров!

— Кентавров? — переспросил я. — А среди них случайно не было черного?

— Черного не было, — сказала Луна. — У тебя появился знакомый кентавр?

— Да нет... Как там Фиренц поживает?

— Весь в своих вычислениях, — ответила Луна. — Но мне кажется, ему здесь грустно, он скучает по лесу. Не знаю, примут ли его когда-нибудь обратно в стадо?

— Кентавры — упертые консерваторы, — проговорил я. — С их точки зрения Фиренц — предатель, так что вряд ли он туда вернется.

Я думал, Амикус Кэрроу не упустит возможности высказать нарушителям все, что он думает о ночной краже, однако замдиректора едва на них взглянул. Достав из ящика стола три палочки, он вручил их Лонгботтому.

— Разбирайте и живо отправляйтесь к своим деканам. Им есть что вам сказать. — Он посмотрел на меня. — А ты останься.

Когда кабинет опустел, я протянул Кэрроу письмо Хагрида.

— Это еще что? — Он быстро пробежал глазами список и вернул мне бумагу.

— Сейчас сам отдашь. Идем.

Вместе мы поднялись на седьмой этаж, миновали горгулью и через несколько секунд оказались в кабинете Снейпа. Директор стоял у приоткрытого окна, развязывая шнурок на шлейке большого серого филина. Достав письмо, Снейп выпустил птицу и вернулся за стол.

— Знаю, о чем думаешь, — хмыкнул Кэрроу, плюхаясь в кресло.

— Неужели, — с сомнением произнес Снейп, разворачивая перед собой пергамент.

— Об этих твоих маггловских приборчиках, — Кэрроу обернулся ко мне, остановившемуся у дверей. — Да не тянись ты, сядь... — он сделал движение палочкой, и напротив него возник стул. Я посмотрел на Снейпа, однако тот не обращал на меня внимания, погруженный в чтение, так что я сел и положил на стол записку от Хагрида.

— Мои маггловские приборчики сейчас бы не помешали, — заметил Снейп, откладывая свиток в сторону и беря в руки принесенную мной бумагу. — По крайней мере, не пришлось бы дожидаться ответа до завтра.

— Считаешь, надо торопиться? — поинтересовался Кэрроу. — Вот ты мне скажи, на кой им сдался этот меч? Что бы они стали с ним делать?

Снейп сунул записку Хагрида в стол и посмотрел на своего зама.

— Я написал Беллатрисе, — сказал он. Судя по вытянувшемуся лицу Кэрроу, это оказалось для него полной неожиданностью.

— Но ты же хотел... — начал он. — Она не согласится!

— Надеюсь, мои аргументы ее убедят. А если нет, свяжусь с Руквудом.

— Надо было сразу ему писать, он бы подключил ресурсы Министерства, — ответил Кэрроу. — Значит, ты все же опасаешься, что они могут повторить попытку?

Снейп перевел взгляд на меня.

— Об этом лучше спросить у нашего префекта, — произнес он. — В предыдущие годы между ними сложились довольно тесные отношения.

— Скажите пожалуйста, — недоверчиво протянул Кэрроу и тоже посмотрел на меня, — тесные отношения... Ну и что? Совершат эти варвары второй набег?

— Не совершат, если узнают, что меча в школе больше нет, — ответил я. — Хотя могут придти за Шляпой. — Я кивнул на Распределяющую Шляпу, одиноко лежавшую на полке.

Кэрроу мои слова очень насмешили.

— За Шляпой! — хохотал он, откинувшись на спинку кресла. — За болтливым барахлом! Ну ты загнул!

Глядя на веселящегося Кэрроу, невольно улыбнулся и я. Даже Снейп слегка усмехнулся.

— Погоди-ка, — Кэрроу внезапно успокоился. — А с чего ты решил, что меча в школе не будет?

— Вы сказали, — я пожал плечами.

— Нет-нет, постой. — Кэрроу глянул на Снейпа. — Ты ему говорил? Вы уже это обсуждали?

Снейп отрицательно качнул головой, и его усмешка сделалась более язвительной.

— Вы только что об этом разговаривали, — сказал я.

— Ну хорошо, — произнес Кэрроу. — Раз ты такой умный, ответь, зачем твоим дружкам понадобился меч? Может, их кто-нибудь об этом попросил? Например, Поттер?

— Никто их не просил, — ответил я. — Они сами все придумали.

— Почему вы так решили? — подал голос Снейп.

— Потому что они не расстроились. Если бы кто-то просил их достать меч, они бы огорчились из-за неудачи.

— То есть ночь в камере не произвела на них впечатления? — спросил Кэрроу едва ли не с обидой. — Ну пусть только попробуют еще что-нибудь выкинуть — я их в карцер засажу... на сутки!

Я не знал, чем плох карцер, но если он нравился Кэрроу, туда лучше было не попадаться. Поскольку Снейп никак не отреагировал, я недовольно сказал:

— Конечно, если вам хочется сделать из них героев...

— Героев? — удивился Кэрроу. — Что ты имеешь в виду?

— Чем сильнее вы станете их наказывать, тем больше сочувствия они вызовут, — объяснил я.

— Значит, по-твоему, пусть эти шпанята и дальше безобразничают? — с негодованием спросил Кэрроу.

— Нет. Просто в случае серьезных нарушений санкции должны применяться ко всей школе. Тогда их никто не будет жалеть.

Кэрроу уставился на меня в изумлении, представив, вероятно, битком набитые камеры и грандиозную очередь на чистку клеток, однако Снейп понял мою мысль и проговорил, обращаясь к своему заму:

— Я тебе не рассказывал о Долорес Амбридж?

— Амбридж? Это та министерская карга, которая сейчас грязнокровок допрашивает? — Кэрроу скривился. — Вроде она здесь преподавала.

— Пару лет назад, — ответил Снейп. — Но я думаю, — директор перевел взгляд на меня, — мистера Ди теперь можно отпустить. Вряд ли ему будет с нами интересно.

— Можно, — согласился Кэрроу. — Давай, гуляй, учи уроки, — он махнул рукой на дверь. Я посмотрел на Снейпа.

— Идите, — кивнул он.

На самом деле мне было интересно, и еще как. Однако остаться и послушать директора я хотел не только ради новой информации. Такого Снейпа я никогда прежде не видел. Даже во время летних каникул, когда преподаватели вели себя друг с другом менее формально, Снейп никогда не переступал определенной им границы и на моей памяти ни разу не присоединялся к коллегам, отправлявшимся отдохнуть в таверну Розмерты. Сейчас от прежней дистанции не осталось и следа — он вел себя непривычно легко и естественно. Но разве не странно, что комфортным для Снейпа собеседником оказался не человек, равный ему по положению и интеллекту, а недалекий и грубоватый Кэрроу?

Поздно вечером, уже забравшись в постель, я ответил на свой вопрос — нет, в этом не было ничего странного. С Кэрроу Снейп чувствовал себя свободно, и эту свободу я хорошо понимал: так же чувствовал себя и я, вращаясь в среде мелких лондонских уголовников. Не стоило забывать, что за его спиной были годы службы Темному Лорду. В конце концов, ведь это Снейп передал ему информацию, позволившую найти и убить родителей Поттера.

Поттер. За эти месяцы я почти не вспоминал о Нежелательном лице номер один. Чем он сейчас занимается? Пережидает смутное время в укромном месте или выполняет какое-нибудь поручение Дамблдора? А Люпин и Тонкс? Как дела у них? Бруствер — может, это он ищет крестражи? И Хмури... Погружаясь в сон, я подумал, что в ближайшее воскресенье непременно расспрошу Аберфорта о смерти Хмури — бармены всегда в курсе таких вещей. А если нет, узнаю у Нордманна, пусть даже ему действительно поручили за мной следить.

* * *

Последним уроком недели в нашем расписании стояли чары, единственное занятие, которого я ждал с нетерпением. Поднимавшиеся Флитвиком темы разительно отличались от всего, что мы проходили ранее. Мы много рассуждали, хотя не так активно, как на трансфигурации. Флитвик объяснял не только заклинания, но и некоторые принципы работы самих чар, что для меня оказалось едва ли не интереснее практики.

Весь сентябрь мы изучали базовые разновидности чар Слежения — заклятий в этой категории насчитывалось более десятка. Чары, которым учил нас Флитвик, имели небольшой радиус действия и годились только для поиска заранее помеченных предметов. Сперва мы тренировались на учебниках: накладывали на них заклятье, менялись друг с другом и прятали заколдованные книги по всему Хогвартсу, после чего возвращались в класс и приступали ко второй стадии работы, поиску, ориентируясь на стрелку нематериального компаса у кончика палочки.

На индивидуальных занятиях Флитвик учил меня обманывать чары Слежения и накладывать многоуровневые охранные заклинания, не чета тем, которыми я пользовался для ограждения своей поляны от любопытных глаз. Сюда входили варианты некоторых заклятий, что скрывали саму школу, которая для обитавших в округе немногочисленных магглов выглядела древними, заросшими травой руинами.

— Я понимаю, что под этими чарами можно спрятать вещь, дом и даже такое огромное здание, как Хогвартс, — сказал я Флитвику. — Но как можно укрыть Запретный лес, Хогсмид и дорогу, по которой каждое воскресенье ходят толпы народу?

— Для этого существует масса полезных заклинаний, — ответил профессор. — К примеру, Элементарные чары страха. Работа с ними довольно трудоемкая, поскольку радиус их действия небольшой, и накладываются они точечно, так что если вы захотите обнести ими какую-то территорию, придется попотеть. Но зато вы почти наверняка избавитесь от проблем с магглами — они побоятся пересекать границу заклинания, а если все же это сделают, то вряд ли пройдут больше сотни метров. Можно наложить на тропинки чары Лешего, и люди станут кружить по лесу, постоянно возвращаясь к исходной точке... правда, здесь вам придется делать много вычислений. Однако, Линг, опытный волшебник способен обнаружить все эти чары, и хотя снять их удается не всегда, само их наличие уже говорит о многом.

Один из первых уроков октября оказался посвящен Непростительным заклятьям. Флитвик не собирался затрагивать эту тему — поводом к разговору послужил вопрос Пирса, который теперь проводил много времени в некогда Запретной секции.

— Профессор, вы не могли бы рассказать, почему в качестве Непростительных выбрали именно эти три заклятья? Ведь заклинаний с аналогичным действием очень много.

— Если мне не изменяет память, в исторической энциклопедии есть неплохая статья на эту тему, — проговорил Флитвик. — Можете также заглянуть в Речи Визенгамота.

— Там я уже смотрел, — ответил Пирс. — В энциклопедии рассказывается только о самом факте принятия закона о Непростительных, а в Речах Визенгамота — стенограмма заседания по его ратификации, без истории предварительного обсуждения.

Флитвик вздохнул: все же отвечать придется ему, а не энциклопедии.

— Ну хорошо, — произнес он. — Дело здесь в том, Трент, что внесение этих заклинаний в группу Непростительных отражает политический и социальный этап развития нашего общества. Обратите внимание, все они имеют лишь одно злонамеренное применение. Убить можно самыми разными заклятьями, но все они либо сложнее и изощреннее, либо изначально создавались с какой-то иной целью. Однако заклинание Avada предполагает желание убить, а Crucio — желание причинить боль. Их выбрали в качестве символов, указывающих на мотивы и моральные качества того, кто к ним обращается. Как вы знаете, закон о Непростительных приняли относительно недавно. Прежде законодательство в этой области было довольно обширным, и наказания назначались по факту преступления, а не по факту применения каких-то конкретных чар.

Кто-то из Хаффлпаффа поинтересовался:

— А правда, что убийство раскалывает душу, или это метафора?

— Это правда, — отрезал Флитвик, не желая дискутировать на такую тему, но на следующий день, в субботу, вернулся к этому вопросу в разговоре со мной. Похоже, профессора беспокоило мое нравственное состояние, подвергавшееся, как ему казалось, серьезной угрозе со стороны Пожирателей, и беседу, затеянную им на первом сентябрьском уроке, мы периодически возобновляли. Я не возражал, но и не слишком понимал, зачем ему это надо: до сих пор мое положение ничем меня не искушало и не требовало сделок с совестью.

— А вы, Линг, как считаете? — спросил Флитвик. — Метафора это или нет?

— Скорее всего, нет, — ответил я, вспомнив рассказ Дамблдора о создании крестражей, — но на самом деле все зависит от ситуации. Убийства тоже бывают разными.

— Да, — невесело согласился Флитвик, — бывают.

Он замолчал, словно не зная, стоит ли продолжать, однако, чтобы прочесть мысли профессора, легилименции не требовалось.

— Вы имеете в виду Фенрира? — полувопросительно сказал я. Флитвик поднял голову. — Если его, то это вообще не убийство, а нечто вроде санитарной меры, как бешеную собаку пристрелить, которая иногда по-человечески разговаривает, но человеком от этого не становится.

— Я имею в виду, — мягко произнес Флитвик, — что если у вас на пути встанет кто-нибудь еще, вам после Фенрира будет значительно проще поднять на него руку, и своему поступку вы найдете столь же логичное объяснение.

Слова Флитвика меня не слишком удивили; к тому времени он, похоже, был согласен с решением Дамблдора и больше не утверждал, что у меня с Пожирателями нет ничего общего. Когда мы встретились в конце этой сумасшедшей недели, профессор коснулся проблемы гриффиндорского меча.

— Знаю, вы дружите с Луной, — сказал он мне, — и, возможно, к вашим словам она прислушается больше, чем к моим. Скажите ей, что этот абсурдный поступок — полная безответственность. Она рискует не только ночевкой в камере; ее вполне могут отчислить из школы! На моей памяти не было случая, чтобы студенты похищали бесценные исторические реликвии, да еще и вламываясь ради этого в кабинет директора. Даже когда здесь хозяйничала Амбридж, все ограничивалось только шуточками братьев Уизли.

Я вспомнил некоторые "шуточки" Близнецов, которые с трудом можно было назвать таковыми, однако спорить не стал и обещал поговорить с Луной, хотя не слишком надеялся на ее вразумление. Убедить Луну в том, в чем она не хотела убеждаться, было практически невозможно.

— Есть еще одна проблема, — Флитвик протянул мне журнал. — Взгляните.

Передо мной был "Придира", журнал отца Луны, обычно пестревший изображениями загадочных невиданных существ и рассказывающий о событиях, весьма удивительных даже с точки зрения волшебника. Сейчас на обложке изображался человекоподобный субъект с желтыми глазами, поросший коричневой шерстью, а внизу крупными буквами шел заголовок: "Сатир-овцевод возвращается?" Я посмотрел на Флитвика, и он постучал пальцем по правой стороне обложки, где располагались менее броские названия.

"Десять вопросов Министерству". "Таинственное исчезновение чиновника по надзору за заключенными". "Осенняя депрессия или бум рождаемости дементоров?". Я глазам своим не верил. С каких это пор "Придира" превратился в оппозиционный орган?

— И он в свободной продаже? — изумленно спросил я.

— Пока купить можно, — ответил Флитвик, — но если Ксено Лавгуд продолжит в том же духе, то окажется в Азкабане.

— И вы считаете, если я скажу об этом Луне, она сразу со мной согласится, напишет отцу, и он вернется к своим старым темам про мух-колотушек, вампиров и кизляков?

— Все зависит от того, как вы ей об этом скажете, — Флитвик вздохнул. — В конце концов, не зря же вы носите на руке Метку — в такой ситуации имеет смысл воспользоваться своим положением.

* * *

Остаток субботы я ходил под впечатлением от разговора с профессором и ушел из библиотеки пораньше, чтобы посвятить вечер биографии Дамблдора. Книга подходила к концу: непрочитанным в ней оставалось меньше четверти, и я был немало разочарован.

— Может мне кто-нибудь объяснить, почему из-за этой книжки все так напрягаются? — спросил я, помахав в воздухе "Жизнью и жутью...", когда мои товарищи укладывались спать.

— Из-за сестры-сквиба, — сказал Флетчер.

— Из-за Гриндевальда, — одновременно с ним произнес Пирс.

— Из-за непонятной смерти сестры-сквиба, — поправил Флетчера Нотт, — и из-за жестокого обращения с ней.

— Во-первых, тут нигде не написано, что его сестра точно была сквибом — это лишь версия, — заметил я. — А во-вторых, даже если и так, что в этом ужасного?

— В принципе ничего, если семья нормальная, — сказал Пирс. — Но если с тобой обращаются, как с этой Арианой... К тому же, он дружил с Гриндевальдом. Ты письмо читал, которое там приводится?

— Читал, и что?

— Ничего не напомнило?

— Такие идеи витают в воздухе, — я пожал плечами. — Чему тут удивляться?

— Дамблдор разделял идеи Гриндевальда, — продолжал втолковывать мне Пирс. — Это то же самое, как если бы он разделял идеи твоего босса.

— Тогда разделял, потом передумал. Что в этом особенного?

— Дамблдор, который всегда боролся с Темными искусствами, дружил с парнем, выгнанным даже из Дурмштранга! — воскликнул Пирс. — А Дурмштранг — это тебе не Хогвартс, там совсем иные порядки, и чтобы оттуда вылететь, надо исполнить очень серьезное Темное колдовство. К тому же, ты знаешь, кем стал этот Гриндевальд. Неудивительно, что все только разводят руками.

— Дамблдор боролся не с Темными искусствами, а с их неправедным использованием, — возразил я. — И я его не выгораживаю. Эта история с Арианой действительно не делает ему чести, но два месяца летней дружбы с очередным будущим Врагом номер один...

— Скитер намекает, что они проводили какой-то Темный ритуал, — заметил Нотт. — И что Ариану просто-напросто убили.

— Если это так, Дамблдор своей праведностью всю жизнь замаливал грехи, — сказал я. — И не погибни Ариана, кто знает, в кого бы он превратился на пару с Гриндевальдом.

— Тебе только адвокатом быть, — проговорил Нотт. — Ты чему угодно найдешь оправдание.

— Я никого не оправдываю, просто стараюсь быть объективным, — ответил я, вспомнив похожие слова Флитвика. — Намеки Скитер — это домыслы, а домыслы в суде не учитываются.

Наши споры ни к чему не привели; каждый остался при своем мнении. Все улеглись, один лишь я продолжал читать "Жизнь и жуть...", неуклонно приближаясь к финалу. Был час ночи, когда я перевернул очередную страницу и прочел следующее: "Однако, несмотря на это, Дамблдору все же было о чем волноваться — его младший брат Аберфорт удостоился внимания Визенгамота, оказавшись обвинен в злоупотреблении магией. И без того ведя сомнительный образ жизни, он умудрился попасться на заклинании коз в лучших традициях древней Европы, разве что не украшая животных венками и не пытаясь устраивать на улицах Хогсмида факельные шествия с обнаженными вакханками. Замять дело не удалось, и за свои фривольные эксперименты Аберфорт отделался внушительным штрафом, который пришлось оплачивать пристыженному Альбусу, после чего расстояние между братьями увеличилось до астрономической величины, пусть физически их разделяли немногие мили..."

Не веря своим глазам, я перечитал абзац. Потом перечитал еще раз. А потом со мной случилась истерика. Я хохотал до слез, представляя, как Аберфорт а ля Пан, верхом на козле и с кувшином вина в руке, возглавляет процессию бесноватых. И этот человек утверждал, что у меня в голове одна макулатура? А что в голове у него?

Разбуженные Пирс, Нотт и Флетчер сперва начали ругаться, а потом заинтересовались, что же довело меня до такого состояния.

— Разве вы не читали? — сквозь смех проговорил я.

— Я только полистал, — признался Нотт, взяв книгу в руки.

— А мне Полина рассказывала, — ответил Пирс. — Хватит тебе ржать, объясни толком.

Я показал нужный абзац. Все трое прочли его и переглянулись в молчании.

— Всегда подозревал, что ты тот еще извращенец, но чтобы настолько... — Нотт покачал головой и положил книгу обратно. — Позор.

— Фривольные эксперименты? — переспросил Флетчер. Я закрыл лицо руками.

Позже, когда мы все-таки обсудили, какие заклинания могли иметься в виду, прекратили хихикать и снова легли, я начал думать, как бы так изловчиться и не дать Аберфорту понять, что я в курсе его закидонов. Я был уверен — завтра при одном его виде меня разберет смех, однако, к счастью или нет, проверить это не удалось.

Наутро все мы узнали, что посещение Хогсмида отменяется. Большое объявление у входных дверей называло эту отмену воспитательной мерой и указывало на недавнюю попытку воровства ценной реликвии. Имена злополучных похитителей были выделены красным. К тому же, Луне, Джинни и Лонгботтому запрещалось ходить в Хогсмид вплоть до зимних каникул.

Прочитав объявление, студенты расходились недовольными — погода стояла хорошая, и у многих, в том числе у меня, были на это воскресенье планы. Жертва собственной идеи, я отправился дочитывать "Жизнь и жуть...", решив, что сегодня искать Луну и делать ей внушение не имеет смысла. Лучше дождаться, пока страсти улягутся — вдруг этот урок возымеет на нее хоть какое-то действие?

Впрочем, я не слишком в это верил и в своих прогнозах не ошибся. На следующей неделе мы с Луной уединились в пустой аудитории, и я высказал ей все, что думаю о деятельности ее отца, постаравшись максимально сгустить краски и почаще употреблять слово "Азкабан".

— ... Ты пойми, — говорил я Луне, которая примостилась за первой партой и терпеливо слушала мою речь, — он ведь не только собой рискует. Ты тоже попадаешь под удар, а учитывая твою выходку с мечом, у них есть прямой повод для шантажа. Понятно, что тебе и твоему отцу не нравится происходящее, но если уж он в оппозиции, работать надо тоньше и не рубить с плеча, как в "Десяти вопросах Министерству".

— Сатир-овцевод — довольно тонкий намек, — заметила Луна. Я уставился на нее.

— А это что, намек?

Луна с улыбкой пожала плечами. Я не знал, смеяться мне или злиться. Намек получился действительно тонким, но если в Министерстве его разглядят, Лавгуда немедленно отправят в тюрьму.

— Вы оба сошли с ума, — сказал я. — Никак иначе это не объяснить.

— Зря ты так беспокоишься, — в очередной раз повторила Луна. — "Придиру" считают фантастическим журналом и относятся к нему соответственно. Вряд ли в Министерстве вообще станут его читать.

— Это уже другое Министерство, не то, что было раньше! Думаешь, Пожиратели — сплошные идиоты, какими их тебе Лонгботтом рисует?

— Невилл никого мне не рисует, — возразила Луна. — Ты его недооцениваешь.

— Я его нормально оцениваю! — рассердился я. — Он считает себя продолжателем дела Поттера, а сам едва с палочкой управляется. Вместо того, чтобы воровать, лучше бы выучил пару-тройку защитных заклинаний — они ему понадобятся, когда дело дойдет до серьезных разборок.

— И что ты на него так взъелся? — в недоумении спросила Луна.

— Потому что он тебя использует!

— Думаешь, я не в состоянии решить, что мне надо? — оскорбленно произнесла Луна и встала из-за парты. — Знаешь, Линг, я ни слова не говорила тебе о Метке, потому что ты взрослый, самостоятельный человек, который знает, что делает, и не нуждается ни в чьем мнении на этот счет. Но не надо считать других глупее себя. Я вполне способна оценить опасность и принять решение, с кем быть и что делать.

— Я не имел в виду, что ты не способна! Прости, не обижайся! Но Лонгботтом не слушает никаких доводов...

— Ты не можешь контролировать всё, — продолжала Луна своим обычным тоном, и я мысленно выдохнул с облегчением. — Есть вещи, которые просто происходят, хочешь ты того или нет. Повлиять на них невозможно. Ты пытаешься вставлять палки в колеса, но они все равно будут крутиться. Давай договоримся раз и навсегда, что не станем обсуждать эти темы.

— Хорошо, — неохотно ответил я. — Но я тебя предупредил.

Луна погрозила мне пальцем и покинула аудиторию.

Больше всего мне хотелось сейчас вызвать плеть и разнести все парты в мелкие щепки, чтобы восстановить их не смог даже Флитвик. Я и не предполагал, что мои слова можно трактовать как желание все контролировать, но Луна была права: вся эта забота оказалась лишь неудачной попыткой подчинить бунтарей своей воле. Я в очередной раз вспомнил слова Снейпа и положения тибетских практик, которые в моей жизни незаметно отодвинулись на второй план.

Понял я и кое-что еще. До сих пор Луна казалась мне все той же девочкой-четверокурсницей, над которой все смеялись, кого дразнили, чьи вещи прятали, и кто действительно мог что-то выиграть от нашей дружбы. Но это время прошло. Луна больше не одинока и вполне способна о себе позаботиться, а от дружбы со мной ей не светит ничего хорошего.

Вывод из этого был парадоксален, но прост — пришла пора возобновлять тренировки.

62.

В следующее воскресенье я одним из первых покинул Хогвартс и отправился к Аберфорту. В первой половине дня его бар обычно пустовал, и я надеялся воспользоваться моментом, чтобы поговорить о Хмури. Увы, меня ожидало очередное разочарование: бар был даже не открыт. Некоторое время я слонялся у запертых дверей, размышляя, не стоит ли постучать, однако решил, что дело не срочное, и отправился гулять.

На перекрестке я столкнулся с компанией однокурсников — Малфой с Крэббом и Гойлом, Нотт, Паркинсон, пара шестикурсниц и свита младших с разных факультетов направлялись к Розмерте. Сунув руки в карманы, я проводил их подозрительным взглядом. Не хватало только, чтобы и эти объединились в какой-нибудь орден или отряд. Я не пытался с ними общаться — группа сформировалась давно и допускала в себя только младшекурсников, а ко мне у них не было доверия и вряд ли когда-нибудь будет.

— Хочешь знать, о чем они болтают?

Я повернулся.

— И так понятно. Перемывают косточки профессорам, хвастаются своими папашами, обсуждают, кто с кем встречается — обычный пустой треп.

Балстроуд усмехнулась:

— Это да.

— Любишь подходить незаметно? — спросил я.

— Ты на них так загляделся... — Балстроуд кивнула на дверь в "Три Метлы", за которой скрылась компания Малфоя, — что ничего вокруг не видел. Уж извини.

Я молчал, не в восторге от этой ее манеры подбираться втихую.

— Ладно, мне туда, — Миллисент указала на магазин одежды. — Джинсы хочу посмотреть.

— Ну посмотри, — пробормотал я. Балстроуд отправилась в лавку, а я побрел вниз по улице.

С момента нашего разговора у камина прошло всего полторы недели, но я уже задавался вопросом: а стоило ли? Иногда это казалось лукавством, попыткой представить себя перед самим же собой более продвинутым, чем я был в действительности. Разве я на самом деле собирался уходить в монастырь и соблюдать обет безбрачия? Такая непонятная реакция раздражала: ведь речь идет лишь о сексе, без обязательств, без клятв в вечной любви, как раз то, что подходило и мне, и Миллисент. Хотя легкомысленно относиться к мотивации человека, способного на такую "маленькую месть", было нельзя. Значит, все дело в этом? В моей паранойе?

Я остановился. Дорога выводила на окраину Хогсмида, однако это не был путь в Хогвартс или к железнодорожной станции. Последние жилые дома остались позади. Вокруг стояли длинные, похожие на склады двухэтажные кирпичные строения с маленькими темными окнами и железными двустворчатыми дверьми. Я направился к одному из зданий, как вдруг ощутил знакомый, пробирающий до костей холод. Дементоры здесь, рядом с деревней? Я знал, что они караулят тайные выходы из школы и иногда патрулируют Хогсмид, но никогда не задумывался, где эти существа живут.

Железная дверь лязгнула и начала отворяться. На улицу бесшумно скользнула высокая фигура, и вокруг словно увернули свет. Нас разделял всего десяток футов, однако дементор не двигался, а я стоял, завороженный чернотой под его капюшоном и медленно колышущимися одеждами, напоминавшими разорванный купол огромной темной медузы.

— Назад! Назад! Отойди от него! — крик донесся до меня глухо, будто кричали сквозь воду.

Рядом с первым дементором возник второй; я даже не заметил, как он появился. Кто-то схватил меня за руку и со всей силы рванул прочь. Несколько шагов, и мир снова стал светлым, а звуки — четкими. Краем глаза я заметил, что дементоры потянулись обратно в здание. Наконец, крепко державший меня человек остановился. Он был одет в тяжелую мантию патрульного и надвинутую по самые брови черную вязаную шапку.

— Ты что, идиот? Или жить надоело? — рявкнул он. — Какого черта ты здесь ошиваешься?

— Я гуляю... и не надо, пожалуйста, кричать, — сказал я, слегка раздосадованный его вмешательством. — Они бы ничего не сделали.

Патрульный воззрился на меня, не веря своим ушам.

— Ах ты щенок! — воскликнул он. — Ты еще будешь указывать, как с тобой говорить? — Не выпуская моей руки, он зашагал к другому зданию по ту сторону дороги, как две капли воды похожему на обиталище дементоров.

Здесь располагалась комендатура. Вывесок и табличек на доме не было, и несколько минут назад я просто не обратил на него внимания. У дальней стены под окном стояла плита, шкаф, полки с посудой и длинный стол, за которым сейчас сидело трое человек. Неподалеку я увидел зарешеченную камеру и стол со свитками и папками. Над столом висел знакомый мне по Косому переулку плакат с Поттером и черно-белые ориентировки на нескольких человек. Слева от входной двери начиналась железная лестница на второй этаж. Температура в комендатуре была не намного выше уличной — я не заметил ни камина, ни печки.

— Он будет меня учить! — продолжал возмущаться мужчина, подходя к столу с папками. — Вот я сейчас рапорт составлю, пусть тебе в школе вкатят по первое число.

— Кого поймал? — спросил один из сидевших у окна.

— Представляешь, болтался у дементоров. Они его едва не заманили, — сказал патрульный. — А он же еще и хамит.

— Я не хамлю, — возразил я. — Просто не нужно на меня кричать. Ничего страшного не случилось.

— Если бы случилось, тут уж кричи, не кричи — один хрен, — подал голос другой патрульный.

— Они бы меня не тронули, — повторил я.

— С ума сойти, — скептически произнес мужчина в черной шапке и вытащил из ящика чистый лист. — Сядь куда-нибудь, не мельтеши.

Сесть здесь было некуда, и я вынул палочку, чтобы наколдовать стул. В ту же секунду патрульные вскочили; я и глазом моргнуть не успел, как в мою сторону было направлено четыре палочки.

— Убери, — негромко проговорил тот, кто привел меня сюда.

— Да я только...

— Убери, — угрожающе повторил он. — Медленно.

Я сунул палочку обратно в крепление. Патрульные сели, я прислонился к стене. Вот будет весело, если на меня действительно напишут рапорт. "Ученик такой-то дразнил дементоров с риском для жизни последних..." Снейп опять рассердится.

— Что за шум? — Кто-то за моей спиной спускался со второго этажа, громко топая ботинками по железным ступеням.

— Вот, — проговорил мужчина в черной шапке, указывая палочкой в мою сторону. — Дементоры чуть парня не заманили.

— Этого? Ну, этого так просто не заманишь.

Я обернулся и увидел одного из знакомых Пожирателей: время от времени он дежурил у ворот школы, и мы всегда обменивались приветствиями.

— Знаешь его? — спросил патрульный.

— Знаю, — проговорил Пожиратель, останавливаясь рядом. — Это он Сивому его поганую башку снес.

Патрульный за столом пристально осмотрел меня с ног до головы.

— Метку покажи, — потребовал он.

Я засучил рукав.

— Тейлор, оставь его, — миролюбиво сказал Пожиратель. — Наверняка он не нарочно сюда забрел. Кому охота лишний раз с дементорами встречаться.

Тейлор взглянул мне в глаза со странным выражением, сочетавшим в себе интерес и презрение, словно не зная, какую из этих эмоций предпочесть.

— Не нарочно, — медленно повторил он. — Ну разумеется, не нарочно. Только вот если бы эти твари тебя все же заманили, Метка бы не спасла, и твой папаша лишился перспективного наследничка...

— Я ее не за фамилию получил! — рассвирепел я, шагнув к столу и вытягивая вперед левую руку. — Не за папочкины услуги и не потому, что за меня кто-то просил!

— Кончай придираться, он не из этих, — Пожиратель опустил руку мне на плечо. — У него и родителей-то нет.

После недолгого молчания Тейлор спросил:

— Зовут как?

Я назвал имя.

— Ладно, Линг Ди. Рапорт на тебя я все равно составлю — в следующий раз будешь думать, где гулять. А теперь марш отсюда. — Он указал палочкой на дверь, и та с грохотом открылась. — Живо.

Препираться я не рискнул — этот не станет церемониться, — и вышел из комендатуры. Взяв курс на "Кабанью голову", я постарался успокоиться и не злиться на Тейлора за его провокацию: конечно, ему хотелось знать, кто я такой — сынок богатых аристократов, один из тех, кто получил Метку лишь потому, что Волдеморту было выгодно дружить с сильными мира сего, или человек, попавший в поле зрения Темного Лорда благодаря собственным талантам, как сам Тейлор и его товарищи, наверняка участвовавшие в первой войне и отмеченные не за чистокровность или большой капитал, а за свои дела. Я понимал, что это были за дела, но ведь на войне как на войне?

Аберфорт, наконец, открылся; когда я вошел, он стоял посреди зала и следил за тем, как несколько тряпок оттирают столы. Мысль о его экспериментах уже не вызывала у меня смех — с точки зрения большинства, мои эксперименты выглядели не менее сомнительными.

— Принес что-нибудь? — вместо приветствия сказал бармен. Я только вздохнул — все же меркантильный он тип. Аберфорт махнул палочкой, и тряпки перелетели на другие столы.

— Кто такой Тейлор? — поинтересовался я, усаживаясь на табурет.

— Это который Тейлор? Почтальон? — спустя несколько секунд спросил Аберфорт. Я не сомневался, что он прекрасно понял, кто имелся в виду, однако уточнил:

— Нет. Который в комендатуре.

Аберфорт молчал, стоя ко мне спиной и следя за своими тряпками. Наконец, он закончил уборку и прошел в подсобное помещение. Оставив тряпки в маленькой комнатушке, он вытащил из-под стойки зеленую бутылку без этикетки, свинтил крышку и сделал глоток.

— Этот Тейлор, — наконец, проговорил он, — комендант Хогсмида. Что у тебя с ним за дела?

— Он составил на меня рапорт, — ответил я.

Аберфорт, поднесший к губам бутылку, едва не поперхнулся.

— Рапорт? Тейлор составил на тебя рапорт? — со смешком переспросил он. — И когда ты все успеваешь... — Хозяин "Кабаньей головы" сделал новый глоток. — Чем ты ему насолил?

— Тем, что гулял у дома дементоров.

Аберфорт постучал горлышком бутылки по голове. Я усмехнулся.

— Тейлор — комендант Хогсмида, — повторил Аберфорт. — Он следит за порядком, пасет дементоров, ищет в округе магглорожденных беглецов, хотя вряд ли кому-то из них взбредет в голову здесь появляться. — Бармен сделал паузу. — У него руки по локоть в крови. В первую войну он возглавлял группу, занимавшуюся ликвидацией лучших колдунов Министерства. Никакая охрана не спасала. Когда Сам-Знаешь-Кто пропал, Тейлор покинул Британию... а теперь, как видишь, вернулся.

— Если он такой крутой, то почему сидит здесь? — спросил я. — Вряд ли с его способностями имеет смысл быть каким-то комендантом.

— Вопрос хороший, — Аберфорт убрал бутылку и посмотрел на меня. — Если сюда поставили такого человека, значит, смысл в этом есть.

Я задумчиво кивнул, сделав вид, будто и сам озадачен подобным фактом, однако в голове уже теснились идеи. Так укреплять Хогсмид требовалось лишь в том случае, если это место было важно для Волдеморта. Тейлор контролировал деревню и окрестности, мог получать от пауков информацию о происходящем в Запретном лесу и наверняка был в курсе того, что творится в Хогвартсе, все тайные выходы из которого по приказу Министерства перекрыли еще в августе. Ведь там, где можно выйти, можно и войти...

— Ты случайно не знаешь, чем сейчас занимаются остальные дементоры? — спросил я.

— Кое-кто в Министерстве, при Комиссии по магглорожденным, — неторопливо ответил Аберфорт. — Из Азкабана они официально ушли, но что там происходит на самом деле, одному Мерлину известно.

— То есть других таких мест, где дементоры что-то стерегут, нет?

Аберфорт снова посмотрел на меня, на этот раз более внимательно.

— Я таких мест не знаю, — сказал он.

Мне вспомнилась хижина, где мы с Дамблдором побывали больше года назад — пустая, полуразрушенная хибара у дороги, укрытая неизвестными мне чарами, которые отводили от нее внимание магглов, заставляли их испытывать страх или вызывали сердечный приступ у тех, кто касался старых досок двери. Какова вероятность, что где-то на обширной территории вокруг Хогвартса Волдеморт прячет один или даже несколько своих крестражей? Судя по такой охране, вероятность высокая, если, конечно, он не берег что-то другое. А окажись я прав, где именно могли храниться крестражи и как выглядеть?

Для выводов мне не хватало информации: Дамблдор рассказал о них только потому, что я случайно подвел разговор к этой теме. Ладно, крестражи не моя забота, по крайней мере, сейчас...

— Ты не слышал, почему умер Аластор Хмури? — спросил я, когда Аберфорт, уходивший на время в подсобку, вернулся обратно.

— Что это тебя сегодня на вопросы прорвало? — недовольно проговорил он. — Глотни-ка лучше. — Аберфорт достал из-под стойки бутылку сливочного пива. "Вот хитрец", подумал я, но пиво взял. — Не знаю, что именно там случилось, — продолжал Аберфорт, краем глаза следя за тем, как я открываю крышку, — только была на юге какая-то заварушка, еще летом, до переворота. — Он снял с крючка полотенце. — Ты пей давай, как-никак в бар пришел...

Я просидел у Аберфорта до пяти часов, однако ничего интересного больше не узнал, разве что услышал в свой адрес несколько нелестных фраз от Нордманна, до которого уже дошли слухи о моей прогулке у дома дементоров.

* * *

Не знаю, кому Тейлор отправлял свой рапорт, но ни Кэрроу, ни тем более Снейп меня к себе не вызывали. Возможно, с точки зрения Снейпа ничего особенного не случилось: подумаешь, вышла пара дементоров на меня поглазеть. Мой послужной список включал вещи и похуже.

В день своего рождения я получил письмо: ближе к концу завтрака передо мной опустилась удивительной окраски небольшая сова, серо-синяя птица с широко расставленными глазами и оранжевыми перьями по краям крыльев. Я вопросительно взглянул на Пирса.

— Не смотри на меня так, — сказал он. — Мы сов не меняли. Это не от отца.

Аккуратно вынув письмо, я отметил высокое качество бумаги, пытаясь угадать, от кого оно могло придти, однако все мои предположения были слишком экзотическими и потому ошибочными. Письмо оказалось из банка Гринготтс. Банк поздравлял своего клиента с днем рождения и прилагал к поздравлению последнюю выписку со счета. Денег на нем немного прибавилось — видимо, за каталог.

Это письмо стало единственным подарком. Мы уже давно перестали отмечать наши дни рождения; Дамблдор, который с первого курса дарил мне какие-нибудь художественные принадлежности, был мертв, а Снейп не баловал вниманием — ни положительным, ни отрицательным. Встреча после попытки похищения меча оказалась единственной за все три месяца учебы. Близился декабрь, и я не представлял, насколько директор доволен или недоволен моими действиями и как Пожиратель, представляющий здесь Темного Лорда, и как член Ордена Феникса, следящий за тем, чтобы с учениками в школе не приключалось ничего непоправимого.

Все эти месяцы не было вестей и от Добби. Я очень надеялся, что он не расслабляется, приглядывая за тюрьмой хотя бы по вечерам, но на кухню не заходил — там частенько отиралась Алекто Кэрроу, любившая покомандовать эльфами и полакомиться какими-нибудь сладостями.

Кто бы ни занимал министерские кресла, выпускные экзамены они не отменяли. Профессора продолжали стращать нас грядущими испытаниями, и даже мне иногда становилось неуютно при мысли о том объеме сведений, который предстояло запомнить по истории, начиная с древних времен, когда колдуны были легитимными шаманами и не скрывали своих способностей, переходя к Средним векам с их Статутом о секретности, и заканчивая новейшей историей, в том числе и дуэлью Дамблдора с Гриндевальдом в конце Второй мировой войны.

... — Профессор Макгонагалл, а можно вопрос? — поднял руку Симус Финниган.

— Можно, если он касается этики и философии трансфигурации, — ответила профессор.

— Помните, когда на четвертом курсе Малфоя превратили в хорька, это было этично или нет?

Большая часть учеников расхохоталась.

— Мистер Финниган, не думаю, что имеет смысл обсуждать этот эпизод, — неодобрительно проговорила Макгонагалл, игнорируя смех. — Разумеется, это было неэтично — мы не наказываем учеников, превращая их в животных.

— А зря, между прочим, — заметил Финниган, — это куда гуманнее, чем заставлять провинившихся чистить подвал с троллями.

Все снова начали смеяться.

— Большое спасибо, что ты так обо мне заботишься, — переждав шум, сказал я Симусу, приложив руку к груди и слегка склонив голову. — Я бы тоже предпочел превращать учеников в животных вместо того, чтобы каждый день нюхать грязные клетки. Хочешь, вынесу твое предложение на совет школьной администрации?

— Попрошу тишины! — Макгонагалл подняла палочку. — Все достаточно навеселились. Запишите теперь домашнее задание.

Финниган уже не улыбался, враждебно глядя на меня. Я отвернулся. Может, правда вынести, чтобы эти придурки почувствовали, наконец, ответственность за свои слова и дела? Мне представились тюремные камеры, преобразованные в многочисленные клетки, как в зоомагазине или в ветеринарной клинике, и запертые в них животные... Нет уж, пусть лучше будут тролли — там, по крайней мере, клеток всего две.

После звонка на перерыв меня остановила Макгонагалл. Я уже собрал вещи и готовился покинуть аудиторию вслед за Пирсом и Ноттом, когда она подошла ко мне и, пристально взглянув в глаза, спросила:

— Я надеюсь, вы понимаете, что Симус просто неудачно пошутил?

— Я-то понимаю, — ответил я. — А он понимает, что сейчас не время для неудачных шуток?

Макгонагалл помолчала, потом сделала шаг в сторону.

— Всего хорошего, мистер Ди.

Направляясь в класс Слагхорна, я испытывал раздражение и досаду. Симус, видите ли, неудачно пошутил, а злобный Пожиратель и король троллей Линг Ди воспользовался ситуацией, чтобы изобрести очередное наказание! Она это серьезно? И у кого из нас на самом деле нет чувства юмора?

Вечером я снял с полки новенькую книжку о тибетских практиках, направленных на достижение чистого видения и избавление от двойственности восприятия, благодаря чему, согласно обещаниям авторов, колдун обретал внутренний покой и очищал магические поля, усиливая свои способности. Как обычно, эти практики касались изменений в сознании, а не физических упражнений. Я так давно не читал ничего подобного, что проглотил за раз почти треть книги и лег спать, когда время близилось к полуночи.

Кажется, я только закрыл глаза и даже не успел уснуть: кругом была темнота, а кто-то тянул и тряс меня за уши так, словно пытался отодрать их от головы. Схватив лежавшую у подушки палочку, я сел, и комнату озарил тусклый Люмос.

— Линг Ди должен немедленно спуститься в тюрьму! — сидевший у меня на груди Добби отпрыгнул к спинке кровати и теперь щурился от света. — Скорее, скорее, пусть он поспешит!

Хлопок — и эльф исчез. Я мигом натянул джинсы, сунул ноги в кроссовки и выскочил из спальни.

Тюрьма была совсем рядом — наверх из подвалов, через холл у дверей в Большой зал, по коридору мимо каморки Филча, открыть вход в стене и вниз, по спиральной лестнице. Чтобы добраться до железной двери с колючим венком, мне понадобилось не больше тридцати секунд.

Взмахнув палочкой, я произнес пароль — и ничего не случилось. Дверь оставалась закрытой. Уже понимая, в чем дело, я на всякий случай повторил пароль и коснулся палочкой двери. Нет, конечно, нет... Кэрроу подстраховался точно так же, как и я, когда временно менял пароль от бассейна, желая побыть там один — или, с некоторых пор, вместе с Миллисент. Впрочем, здесь против нового пароля все же было средство: оставленный Дамблдором ключ.

Несмотря на риск, я был вынужден воспользоваться заклинанием аппорта. Бежать обратно за ключом, потом снова возвращаться... это слишком долго, можно опоздать. Я не очень хорошо знал ключ, не таскал его с собой и хранил в тумбочке — вдруг поля Метки способны его повредить, — но все же иногда держал в руках. Закрыв глаза, чтобы поточнее его представить, мысленно ощутить гладкую поверхность, ту тяжесть, с которой он ложился в ладонь, я вытянул вперед руку и произнес заклинание.

Ключ из черного металла переместился ко мне целым и невредимым. Едва вставив его в замочную скважину, я почувствовал покалывание в кончиках пальцев; еще секунда, и дверь начала отворяться. Сунув ключ в карман и держа перед собой палочку, я вошел в тюрьму.

Мне представлялось, что сейчас я услышу крики, плач, увижу какие-нибудь жуткие сцены, но в тюрьме было тихо. Над одной из камер ближе к карцеру висел светящийся шар. Из-за многочисленных решеток я не мог разглядеть, что там происходило, и надеялся, что меня оттуда тоже не видно. Единственный шанс на победу заключался во внезапности — получи Кэрроу преимущество, и мне не удастся его одолеть; максимум, на что я мог рассчитывать, это уйти в оборону, что было равнозначно поражению.

Я выпустил патронуса прямо к шару над камерой. Внезапнее некуда, подумалось мне. Иллюзий я не питал: патронус не был абсолютным оружием, Флитвик избавлялся от него одним взмахом палочки, и Кэрроу наверняка умел не хуже. Но все-таки его можно было застать врасплох. Вряд ли замдиректора предполагал, что кто-то узнает, где он находится в эту минуту, и обойдет новый пароль.

Патронус материализовался перед деревянными нарами, на которых я увидел Кэрроу, склонившего голову к уху сидящей рядом девочки с длинными светлыми волосами. Одной рукой он обнимал ее, поглаживая по плечу, другой расстегивал пуговицу на голубой блузке. В первое мгновение мне показалось, что девочка под Imperio — она сидела спокойно, с безучастным выражением лица, — но когда перед ней возник патронус, она дернулась назад, стукнувшись головой и спиной о прутья решетки и в страхе распахнув глаза.

Кэрроу окаменел. Я был уверен, что он станет сопротивляться, хотя бы попытается вытащить палочку, но Кэрроу превратился в статую, глядя на патронуса так, словно это была сама смерть. Патронус сделал шаг, протянул лапу и сомкнул пальцы на его шее. В таком положении он поднял Кэрроу с нар и вывел в проход. Тот не проронил ни звука, послушно следуя за патронусом и не сводя с него глаз. Я вошел в камеру и сел там, где только что сидел Кэрроу.

— Где твоя палочка? — Я старался говорить спокойно, хотя давалось мне это непросто. Девочка молчала, глядя на меня с таким же ужасом, с каким несколько секунд назад смотрела на патронуса.

— Здесь, у него? — я кивнул на Кэрроу. — Или осталась у тебя в спальне?

— В спальне, — прошептала она.

— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего в этом не было. — Ты найдешь отсюда дорогу одна?

Девочка кивнула.

— Тогда иди, — проговорил я и встал. Девочка, однако, не шевелилась.

— А моя мама? — спросила она тихо. — Ее теперь уволят?

Я бросил взгляд на Кэрроу.

— Это он тебе сказал?

Девочка снова кивнула.

— Никто твою маму не уволит, — ответил я. — Он тебя только пугал.

Девочка смотрела на меня с недоверием, и это была правильная реакция — реши Кэрроу отомстить, я бы не смог помешать ему и вряд ли вообще узнал бы об этом, — но после моих слов она, наконец, покинула тюрьму, и я почувствовал себя гораздо свободнее.

— Кто ее мать? — спросил я, подходя к застывшему перед патронусом Кэрроу. — Уборщица какая-нибудь? Машинистка? Официантка? Без мужа, из бедной семьи, одна растит ребенка... Как же вы все предсказуемы. — Я покачал головой. — Если мне не изменяет память, эта девочка из Хаффлпаффа, верно? Вы ведь думали: ну что такое профессор Спраут — безобидный ботаник, и даже если она узнает, то все равно ничего не сделает. Но если я пойду сейчас к ней и расскажу, что видел, наутро от вас даже перегноя не останется.

Кэрроу молчал. Разумеется, он мне не верил и ждал, что же я предприму на самом деле.

Я направился к выходу из тюрьмы, коснувшись сознания патронуса, который вместе со своим пленником неторопливо последовал за мной.

— К Снейпу, — бросил я, не оборачиваясь и осветив палочкой темную лестницу.

Тут Кэрроу все же пробрало.

— Нет! — захрипел он, протягивая ко мне руку. — Нет, стой!

С моих плеч точно камень свалился — я был рад услышать эти слова. Промолчи Кэрроу сейчас, это бы доказывало, что Снейп мог знать об интересах своего зама или ничего бы ему не сделал, узнав. Тогда передо мной вставала сложная этическая дилемма, о которой неоднократно предупреждал Флитвик и которая до сих пор позволяла мне спать спокойно. Но раз Кэрроу испугался, все было хорошо и правильно. Я не стал останавливаться сразу, чтобы он не подумал, будто меня легко убедить. Лишь когда Кэрроу оказался перед дверью на спиральную лестницу, а я услышал еще несколько "пожалуйста" и "нет", патронус встал и отнял лапу от его горла.

— Как... как ты сюда попал! — выдохнул Кэрроу, потирая шею и косясь на патронуса. — И убери от меня эту тварь, бога ради...

— Ну конечно, — сказал я. — Будто я не знаю, как лихо вы с палочкой управляетесь.

— Дурак, — пробормотал Кэрроу. — Ничего-то ты не понимаешь. — Он снова посмотрел на патронуса, потом на меня. — Думаешь, поймал преступника, герой... А сам? Сам-то ты кто?

— Речь не обо мне! — разозлился я, и патронус тихо зашипел.

— А о чем? — грустно спросил Кэрроу. — О чем речь? Чего ты хочешь?

— Разве непонятно? Чтобы вот этого... — я указал на камеры, — никогда больше не было!

— И все? — Кэрроу помолчал, уже не обращая внимания на патронуса, который в это время пробовал на зуб ближайшую решетку, а потом сказал:

— Не обольщайся, Ди. Ты не лучше меня. Ты — такой же.

— Я не развращаю детей! — рявкнул я.

— Нет, конечно нет, — Кэрроу отрицательно качнул головой. — У тебя что-то другое. У всех нас что-то свое. — Он выглядел необычайно спокойным, даже умиротворенным. — Темный Лорд это видит. У него много сторонников, но Метки достаются не всем. Я иногда думаю, может, мы были помечены еще до того, как ее получили? — Он шевельнул левой рукой. — Вот Северус, например, считает, что это Метка меняет людей, какие-то там ее поля-шмоля... — Кэрроу горько усмехнулся. — А мне кажется, никого-то она по большому счету не меняет. Просто выносится на поверхность всякая муть и гниль, которой в остальных нет. И у тебя так. — Он посмотрел мне в глаза. — Потому что будь ты другим, то уже давно отвел бы меня к Снейпу и не слушал бы никаких причитаний. А ты, Ди, стоишь здесь передо мной и вычисляешь: вот настанет однажды удобный момент, и припомнишь ты старому мерзавцу все, что он тут вытворял. Так что, мальчик... — он печально вздохнул, — Повелитель не ошибается.

Шар над камерой почти погас; патронус ходил по проходу и кусал решетки, руководствуясь какими-то своими недоступными мне мотивами.

— Ты ведь знал, да? — спросил меня Кэрроу уже с другой интонацией. — Знал с самого начала?

Я нехотя кивнул.

— И молчал, — удовлетворенно резюмировал он. — Следил. Ждал. И Северусу ни слова, ни намека. Надеюсь, это не потому, что ты считал, будто он в курсе? В отличие от тебя, он не стал бы церемониться, сразу бы вызвал дементоров. — Кэрроу снова вздохнул. — Ладно, Ди, пошли-ка отсюда. И убери своего зверя — неужто ты до сих пор считаешь, что я могу тебе навредить?

— Думаю, можете, — сказал я, просто чтобы что-нибудь сказать и не чувствовать себя так погано. Кэрроу ничего не ответил, лишь снова покачал головой, развернулся и начал подниматься по лестнице, не дожидаясь, что я последую за ним.

Мне не хотелось возвращаться. Я сел на ступеньку напротив прохода, по которому гулял патронус, и стал смотреть, как он развлекается с решетками. "А ведь это отличное место для тренировок", подумалось мне. После нападения Пожирателей Выручай-комната казалась уже не комнатой, а проходным двором, да и бегать каждый раз на седьмой этаж было лень. Тюрьма же находилась совсем рядом. Дрессировать патронуса я не собирался — мне хотелось изучить некоторые заклинания чар, поэкспериментировать с упражнениями из тибетских книг, проверить заклятья трансфигурации из университетского практикума... Хлопок аппарации вывел меня из раздумий: рядом возник Добби, чья кожа в свете ауры патронуса казалась серовато-пурпурной.

— Линг Ди его отпустил, — обвиняющим тоном произнес эльф. — Это потому, что он тоже Пожиратель?

— А что я должен был сделать? — спросил я устало. — И ему голову отрубить?

— Его не жалко, — сказал Добби.

— Никого не жалко, — ответил я. Добби недовольно молчал, и я продолжил: — Теперь Кэрроу вряд ли появится здесь после отбоя, но если тебе не трудно...

— Я буду следить, — кивнул эльф и исчез. Я вздохнул, поднялся на ноги и убрал патронуса, оказавшись в полной темноте. Несколько секунд я наслаждался ею, представляя, будто вокруг меня во все стороны простирается бескрайнее пространство, а потом зажег Люмос, вышел на лестницу и закрыл за собой тюремную дверь.

* * *

— Ты сегодня злой, — сказала Миллисент.

Я сел, взял лежавшую у рюкзака футболку и натянул ее на плечи, думая, что тут можно ответить.

— Кэрроу поднял меня ни свет, ни заря, еще шести не было, — проговорил я, не оборачиваясь. — Какие-то идиоты разрисовали стены бездарными граффити.

— Да неужели, — усмехнулась Миллисент. — И он хотел, чтобы ты увидел их с утра пораньше?

— "Отряд Дамблдора объявляет сбор", — процитировал я. — Лучше бы написали: "Здесь был Поттер".

— Ты ведь тоже состоял в этом отряде? — полувопросительно сказала Балстроуд и села вслед за мной. — Кэрроу думал, ты можешь что-то знать?

— Тут и знать нечего, — я продолжил одеваться. — Все и так понятно.

— Это рыжая малявка Уизли и Лонгботтом, — утвердительно произнесла Балстроуд. — Неужели Кэрроу не догадался?

— Он прекрасно обо всем догадался, — ответил я. — Но одних догадок мало. Нужны доказательства, свидетели, за руку поймать... В общем, из-за всех этих надписей и ночных прогулок Снейп возвращает несколько законов, которые действовали при Амбридж. Так что предупреди капитанов команд и председателей обществ — с понедельника им придется регистрироваться у Кэрроу.

— Что еще? — спросила Миллисент.

— Еще профессора снова будут дежурить по ночам, вместе с Филчем и миссис Норрис.

— Я не об этом, — перебила Балстроуд. — Ты злой не из-за надписей.

Действительно, надписи и старые законы были тут не при чем. После разговора с Кэрроу я не спал до утра, сидя в гостиной у камина и думая о том, что он мне сказал, о том, что говорил мне Снейп, а до него — Дамблдор, вспоминая, что я читал, слышал, видел и делал здесь, в Хогвартсе, или раньше, в интернате и на улице. Все мои поступки не взялись ниоткуда и не были обусловлены внешними обстоятельствами: они имели внутреннюю мотивацию и прекрасно ложились в рамки образного объяснения Кэрроу. Заметил ли эту "муть и гниль" Дамблдор? Риторический вопрос — конечно, да. Считал ли он, что такие качества можно преодолеть? Даже я так считал; по крайней мере, до сих пор мне почти удавалось это делать. Но думал ли наш покойный директор, что их надо преодолевать? Возможно, имеет смысл воспользоваться ими, как он воспользовался Снейпом, отлично понимая, что убийство Авадой и близко не походит на больничную эвтаназию, когда ты просто нажимаешь на кнопку, попрощавшись с безнадежно больным, или даешь ему какое-нибудь зелье Вечного покоя.

Однако я не злился. Напротив, та моя часть, что в Хогвартсе не осмеливалась высовывать голову, была рада: наконец-то ей дали подышать свежим воздухом. Что ж, примем ее и посмотрим, что получится. На глобальные выборы это не повлияет — сторонники Волдеморта хоть и похожи на меня, но одного такого сходства недостаточно для изменения моей точки зрения на бесперспективность и бессмысленность их политики.

Следующие дни и недели мне очень хотелось встретиться со Снейпом. Той ночью я осознал: как хорошо, когда есть человек, с которым можно поговорить о таких вещах, спросить если не совета, то хотя бы мнения — и как плохо, когда такого человека нет. До сих пор в общении со мной Снейп не касался подобных тем; я не был уверен, что он захочет их обсуждать, но сейчас настал момент, когда мне требовалось услышать именно его.

Основным препятствием на этом пути оказался я сам, поскольку то и дело откладывал свой визит к директору. Сперва я выжидал время после разговора с Кэрроу, чтобы он не почувствовал смятения, в котором я тогда пребывал. Действительно, за все эти месяцы мне ни разу не пришло в голову обратиться к Снейпу, предупредить его, намекнуть на опасность, которую его зам представлял для учеников — я лишь хотел поймать Кэрроу на месте преступления и в будущем иметь против него козырь. Потом я объяснял свое промедление загруженностью учебой, возобновившимися тренировками, троллями, визитами к Аберфорту, обязанностями старосты... в общем, чем угодно. То, что Миллисент расценила как злость, было ощущением пустоты, возникшей после встречи с той своей частью, которую воплощал мой патронус; я был расстроен и пытался максимально безболезненно справиться с новым осознанием себя.

Хотя ничего этого я не намеревался объяснять Балстроуд, мне все же следовало помнить, что Миллисент вполне могла быть осведомителем Кэрроу, и ссориться с ней не стоило.

— Не из-за надписей, — ответил я. — Из-за их авторов. Кэрроу считает, что поскольку раньше мы... ну, не дружили, конечно, но и врагами не были, я должен с ними говорить, вразумлять, капать на мозги. Но у них на все один ответ. А то, что такое поведение лишь усиливает напряженность, они или не понимают, или того и добиваются. В итоге — замкнутый круг.

— Кстати, ты знаешь, что родители Лонгботтома — сумасшедшие? — спросила Балстроуд.

— В смысле? — не понял я.

— В прямом, — ответила Миллисент. — Они в первую войну были аврорами, а Пожиратели поймали их и запытали до такого состояния, что с тех пор они находятся в Мунго, под постоянным присмотром.

Я молчал, осмысливая сказанное.

— Тогда понятно, — наконец, проговорил я. — На уговоры рассчитывать не стоит.

— Вот именно, — кивнула Балстроуд. — Придется тебе придумать что-то другое.

Это, конечно, было легче сказать, чем сделать. Я вновь обратился к Луне, ставшей посредником между мной и Лонгботтомом, обрисовал ей ситуацию с порочным кругом взаимной вражды между ними и Кэрроу, но Невилл моим аргументам не внял. Надписи продолжали появляться, Кэрроу бесился, и я знал, что он выпрашивает у Снейпа полномочий для большего контроля над школой.

Приближалась середина декабря. За все годы учебы я ни разу не видел, чтобы студенты так ждали рождественских каникул. Создавалось впечатление, что на это Рождество я останусь в школе один и получу, наконец, возможность насладиться тишиной и покоем. Мне надоела суета, погруженность в школьные дела и дрязги, бесполезные визиты к троллям, попытки достичь компромисса с ОД; я хотел отдохнуть от людей, побездельничать, заняться экспериментами, для которых требовалось больше времени, и, возможно, даже порисовать.

Стремление встретиться со Снейпом превратилось в навязчивую идею, но когда я, наконец, дошел до того состояния, в котором был готов подойти к нему и попросить об аудиенции, он проявил инициативу сам. В пятницу, придя в библиотеку после чар, я получил от мадам Пинс записку: директор ждал меня в девять в кабинете на седьмом этаже. Воодушевленный, я с энтузиазмом взялся за домашние задания, но вскоре осознал, что радоваться нечему. В памяти возникла сцена нашего разговора, так легко прерванного портретом Дамблдора. Какое влияние имеет портрет на Снейпа? Могу ли я чувствовать себя свободно и говорить все, что думаю, или некоторые мысли лучше придержать? Слишком поздно я понял, что надо было не терять времени и первому предложить Снейпу встретиться, только не в директорском кабинете с развешанными по стенам наблюдателями, а в его старом подвальном помещении с заспиртованными тварями.

Без минуты девять я назвал горгулье пароль, услышанный в ноябре от Кэрроу. Нетрудно догадаться, как Невилл с компанией проникли в кабинет, если Кэрроу орет пароли на весь этаж. Снейп стоял у дверей и зажигал свечи на черном канделябре. Угли в камине почти потухли; в сумраке шевелились портреты, Дамблдор протирал очки. Когда я вошел, Снейп посмотрел на меня в упор, и я ощутил знакомое прикосновение к сознанию.

— Садитесь, — через секунду сказал директор и продолжил заниматься свечами. Я сел в кресло, довольный проведенной проверкой. Мы словно обменялись невидимым рукопожатием, удостоверились, что мы — это мы.

— Я хочу знать, — проговорил Снейп, зажигая последнюю свечу и поворачиваясь ко мне, — что именно вы делаете, чтобы эти провокационные надписи об Отряде Дамблдора больше не появлялись на школьных стенах. А точнее, — добавил он, неторопливо проходя к своему месту за столом, — чего вы не делаете, чтобы это предотвратить.

— Пока их не поймают за руку, надписи будут появляться, — начал я. — С их точки зрения, такие вылазки вселяют в людей оптимизм, говорят о том, что не все так плохо, как кажется. Какой-то конкретной задачи они перед собой не ставят — только моральную поддержку. Я объяснял, чем все может закончиться, но для них это дополнительное доказательство злонамеренности... — несколько секунд я лихорадочно подыскивал в голове какое-нибудь нейтральное слово, но так и не найдя его, закончил, — режима и лишний повод продолжать в том же духе. Они смотрят на ситуацию совсем с другой точки зрения.

— Ну еще бы, — сказал Снейп задумчиво и, как мне показалось, немного рассеянно. — А кроме разговоров вы не видите других способов на них повлиять?

— Законных способов? — спросил я.

— Желательно, — с легким сарказмом ответил Снейп, поднимая на меня глаза. — Интересно, с каких это пор вы начали мыслить в терминах законности?

Я решил проигнорировать такую подколку.

— Законных не вижу, а незаконные до них и так доберутся.

Снейп смотрел на меня с усмешкой, и я добавил:

— Мне рассказали, что родители Лонгботтома серьезно пострадали в первую войну... так что для него это нечто вроде вендетты. Он просто так не остановится.

Директор перестал улыбаться.

— Да, — проговорил он, — вендетта... — и безо всякого перехода спросил:

— Скажите, мистер Ди, вы знаете, где сейчас находится Гарри Поттер?

В первую секунду я решил, что Снейп снова шутит, и хотел уже ответить, что Поттер, к сожалению, не счел нужным доложить, где он прячется, однако директор был серьезен. Он вызвал меня совсем не ради Лонгботтома и ОД, проблем досадных, но не слишком значительных.

— Нет, — сказал я, выжидательно глядя на Снейпа и не представляя, что последует за этим вопросом.

— А кто-то в школе может об этом знать?

Я подумал.

— Нет, — повторил я спустя полминуты, в которые директор терпеливо ждал моего ответа. — Если бы Поттер связался с кем-то из ОД, они бы отреагировали. Я бы заметил перемены в общении или в поведении.

Снейп молчал, глядя в окно и водя пальцами по ручке кресла. Прошло не меньше минуты, прежде чем он снова заговорил.

— Ваш патронус, — сказал он, — может найти его, как и любого, кого вы видели и хорошо запомнили. Максимальное расстояние, которое он преодолевает, мне неизвестно, но если вы без труда направили его в мой дом, радиус вашей работы велик. — Снейп повернулся ко мне. — Ваше счастье, что Темный Лорд не утруждал себя исследованием магии патронусов. В противном случае... — он замолчал. Я прекрасно понимал, что хочет сказать директор. В противном случае меня бы отправили ловить Поттера.

— Дело в том, — сказал я, — что у патронуса есть свои ограничения. Некоторые заклинания влияют на него отрицательно, и он не может проходить или видеть сквозь них. Если Поттер укрыт такими заклинаниями, патронус не попадет внутрь, и пока я туда аппарирую и буду снимать охрану, ему вполне хватит времени, чтобы исчезнуть куда-нибудь еще.

— Да, — негромко проговорил Снейп, — об этом я тоже думал. Но... — он снова ненадолго замолчал, — возможно, в зимние каникулы вы все-таки займетесь его поисками.

— Он видел моего патронуса, — напомнил я. — И может знать о Метке.

— Знает, если слушает радио.

Радио? Я был удивлен — обо мне говорили по радио? Однако Снейп не стал заострять на этом внимание и продолжал:

— В любом случае, время пока есть. — Он указал на книгу в кожаном переплете, лежавшую у края стола. — До каникул прочтите и выучите страницы с закладками.

Заинтригованный, я взял книгу, из которой торчало несколько красных ленточек, и убрал в рюкзак. Снейпу, кажется, было больше нечего сказать, но я не мог позволить себе просто встать, попрощаться и выйти из кабинета.

— Сэр, я хотел узнать... — не слишком решительно проговорил я. — Насчет того, что вы говорили о Метке.

Снейп смотрел на меня без всякого выражения, но я понимал, что вступаю на неизведанную территорию и вполне могу получить от ворот поворот.

— Эти перемены, они действительно из-за нее, или все уже есть, а Метка — только катализатор?

Директор молчал, потом ответил:

— Я не знаю.

Только я собрался удивиться, как Снейп добавил:

— И не все ли вам равно?

— Нет, — сказал я. — Это ведь совершенно разные вещи.

— Правда? — перебил меня Снейп, выпрямляясь в кресле. — Неужели разные? И в чем разница? Хотите думать о себе хорошо и сваливать свои неприглядные поступки на Метку, или предпочитаете оправдываться тем, что все это в вас есть изначально?

— Я ничего не собираюсь сваливать на Метку! — возмутился я. — И ни за что оправдываться тоже!

— Тогда разницы нет, — отрезал Снейп. — Неважно, что откуда берется — важно, что вы с этим делаете. Уверен, такие вещи вы понимаете и без меня, и ничьи советы вам тут не нужны.

Он встал, подошел к окну и распахнул его; в кабинет сразу же полетел снег, угли в камине стали темно-красными, огонь свечей задрожал от порывов холодного ветра.

— А сами? — спросил он, глядя на метель за окном. — Сами вы не знаете ответа? И что я могу сказать вам? — Снейп обернулся, глядя на меня в упор, как тогда, у входа. — Зачем вы вообще меня об этом спрашиваете! Прочтите какие-нибудь книжки; вы ведь их из рук не выпускаете — там наверняка есть все, что надо.

Я вскочил, обиженный и рассерженный. Неужели ему так сложно со мной поговорить? Неужели я не заслуживаю ответа, обратившись к нему за помощью один-единственный раз в жизни?

— Не отсылайте меня к книгам! Я хочу услышать вас, то, что думаете вы, а не какие-то далекие и мертвые маги!

— Я не тот человек, чье мнение вам надо знать! — резко ответил Снейп. — Вы сами должны отвечать на такие вопросы, сами, понятно вам?

— А если Темный Лорд прав? Если он сразу, еще в том старом доме, увидел, что у меня подходящая почва для Метки?

Снейп вдруг успокоился, выражение его лица изменилось. Он захлопнул окно и вернулся в свое кресло.

— Так вы говорили с Амикусом, — сказал он. — Тогда все ясно. Доморощенный философ... — в его устах это прозвучало как ругательство. — Сядьте.

Я сел, все еще немного обижаясь.

— Впредь увольте меня от фатализма Кэрроу, — попросил Снейп. — Все эти почвы, врожденные изъяны, "мы были помечены еще раньше"... Странно слышать о таком от человека, который прочитал едва ли не все выходившие в Англии труды тибетских магов. Вы ведь знаете, все зависит от нашего восприятия. Возможно, кроме него и его иллюзий вообще больше ничего нет.

— Вы так не думаете, — сказал я, — и говорите это специально, чтобы мне не отвечать.

Снейп усмехнулся:

— Я не хотел отвечать потому, что в голове у вас и так бардак, а если на ваших ментальных полках окажется еще и мое мнение... — Он замолчал и вытащил палочку. — Но раз уж Амикусу удалось смутить вашу душу настолько, что за успокоением вы обратились ко мне, я, так и быть, отвечу на ваш вопрос.

Снейп махнул палочкой, и на столе возникла пластина, которую он подвинул к моей половине стола. Я взял в руки тяжелый прямоугольник и увидел в нем собственное отражение. Несколько секунд я смотрел в зеркало, пытаясь разобраться, что все это значит, а потом по спине у меня побежали мурашки понимания. Я положил зеркало на стол и взглянул на Снейпа.

— Я... мне надо подумать, — пробормотал я, переполненный мыслями и эмоциями. Снейп вежливо указал на дверь.

— Мистер Ди, — сказал он, когда я был уже у выхода. — Вы больше ничего не хотите мне сказать?

Держась за ручку, я повернулся к нему и уже спокойно ответил:

— Нет, сэр. Больше ничего.

63.

С тех пор я не позволял окружающим видеть свое настроение, каким бы плохим или хорошим оно не было. Миллисент больше не говорила мне, что я злой, Слагхорн не брал под локоть, чтобы отвести в сторону и справиться о моем здоровье, и даже чуткий Флитвик не замечал никаких перемен. В декабре седьмой курс приступил к изучению чар Невидимости, а по субботам профессор объяснял мне, как обнаруживать невидимок, и рассказывал кое-какие вещи, о которых умалчивал на общих уроках.

— На самом деле, — говорил мне Флитвик, — истинную невидимость способны создавать только магические предметы, такие, как плащи-невидимки. Вы ведь понимаете, как они работают?

Нет, я не имел об этом ни малейшего представления.

— Ну как же, Линг, — разводил руками Флитвик, словно я его серьезно огорчил. — Ткань плаща заклинается таким образом, чтобы считывать информацию с окружающего пространства и моделировать на себе изображение того участка, которое занимает сама, с учетом его геометрии. Поэтому то, что скрыто под плащом, увидеть нельзя, хотя можно нащупать. Это так называемая истинная невидимость. Однако заклинание, которое мы используем для себя, относится к разряду отводящих. Кстати, вы знаете, что некоторые магглы тоже умеют становиться невидимыми?

Я отрицательно покачал головой.

— Конечно, речь идет не о настоящей невидимости, но вы можете быть с таким человеком в одном помещении и не заметить его, — продолжал Флитвик. — Здесь то же самое. Физически ваш глаз видит того, кто наложил на себя заклинание, но мозг эту информацию не воспринимает. Поэтому контрзаклинание заключается в защите проводящих и анализирующих зрительные сигналы областей мозга от полей заклятья невидимости.

Контрзаклинание вызывало сильную головную боль и вряд ли хорошо влияло на связанные с ним участки коры, поэтому мы им не злоупотребляли. Обычно после занятий с Флитвиком я, все еще в деловом настроении, спускался в тюрьму и изучал книгу Снейпа.

Речь в ней шла о боевой магии, но не той, что вышибала двери или учила сражаться с несколькими волшебниками сразу; в книге рассказывалось о тихой, тайной работе, применявшейся в особых условиях, совсем не похожих на открытый бой лицом к лицу. Закладки Снейп разложил на тех страницах, где объяснялось, как быстро найти и снять охранные чары, начиная с простых и заканчивая многослойными, похожими на те, что лежали на школе. Оказывается, от них тоже можно было избавиться при наличии времени и отсутствии сопротивления.

Работать с такими заклятьями было интересно, но сложно. Сперва мне приходилось накладывать на камеру охранные чары, а потом самому же их нейтрализовать. В первый раз я что-то сделал не так, и из наружных решеток начали сыпаться синие искры — мне едва удалось убрать искаженное заклинание. Однако чем больше я работал, тем лучше у меня получалось. Вряд ли Поттер владел упомянутыми в книге заклятьями, а такие простые чары, как Protego totalum и Cave inimicum, к Рождеству я научился обнаруживать и снимать за несколько секунд.

В тюрьме я позволял себе расслабиться и на время почувствовать то, что все остальное время глубоко прятал. Зеркало Снейпа вызвало во мне новый виток размышлений. Его точка зрения во многом перекликалась с тем, что я читал на страницах тибетских книг: все вокруг — все, что с нами происходит, люди, которых мы встречаем, ситуации, в которые попадаем, — так или иначе отражает нас самих. Мы меняемся, и меняются обстоятельства, являясь зеркалом наших внутренних процессов. Конечно, такая позиция вызывала много вопросов, но вряд ли больше, чем мнение об иллюзорности всего сущего. Я был согласен со Снейпом (если он действительно так считал): картина мира создается нашим восприятием, и если все, что со мной происходит, отражает меня самого, я несу полную ответственность не только за свои дела, но и за мысли и чувства. К этому подталкивали и книги, однако начать так жить, уметь владеть собой настолько, чтобы в буквальном смысле менять своим сознанием окружающую реальность, представлялось почти невероятным подвигом самодисциплины.

К Рождеству я выучил нужные заклятья и был готов в любой момент отправиться на поиски Поттера. Как я и предполагал, в каникулы школа попросту вымерла. Уровень общественного стресса превышал все допустимые пределы, и родители стремились воссоединиться со своими детьми хотя бы на недолгое время праздников. Отчего-то мне казалось, что на этот раз преподаватели не будут вместе отмечать Рождество, но я ошибся. Хагрид притащил из лесу здоровенную ароматную ёлку, которую водрузил посреди Большого зала, и неожиданно предложил мне помочь ее нарядить. Настроение у меня было хорошим, я предвкушал предстоящие поиски и связанные с ними приключения, а потому не стал отказываться и быстро увлекся. Вместо того, чтобы прибегнуть к колдовству, я взял у Филча высокую стремянку и принялся развешивать игрушки руками.

— Ты что, колдовать разучился? — поинтересовался Кэрроу, который несколько минут простоял рядом с подававшим мне гирлянды Хагридом, наблюдая процесс.

— Нет, — ответил я, осторожно поворачиваясь на узких ступеньках, чтобы не свалиться на голову лесничему. — Но нельзя же все делать с помощью палочки. Так недолго и контакт с реальностью потерять.

— Только не надо умничать, — сказал Кэрроу. — Контакт с реальностью он потеряет. Ты наряжать до нового года собираешься?

К нашему с Хагридом удивлению, он достал палочку и начал развешивать оставшиеся в ящике игрушки. Хотя у Кэрроу было такое выражение, словно его насильно заставили заниматься подобной ерундой, я мог поспорить, что он получает удовольствие от рождественских приготовлений. Кто бы мог подумать, что Кэрроу еще и сентиментален.

К вечеру в Большой зал начали подтягиваться профессора. Первой пришла Алекто, которая удивилась не меньше нашего, обнаружив брата за таким неподобающим занятием. Ничего не сказав, она уселась за стол, где пока еще не было никакой еды, лишь посуда, свечи и маленькие живые елочки в стиле бонсай.

Следом явился Флитвик с профессором Вектор. Этим двоим всегда было что обсудить. К седьмому курсу я уже понимал, насколько активно арифмантика использовалась в чародействе, и отсутствие знаний в этой области сужало мои возможности, ограничивая выбор специализации на факультете чар любого университета. Несколько секунд профессора в молчании глядели на невиданное зрелище — Пожиратель Смерти Амикус Кэрроу украшает ёлку, — а потом продолжили разговор. К счастью, Кэрроу стоял спиной к двери и не видел их лиц.

Ко времени, когда в зал вошел Снейп вместе со Слагхорном, за столом собрались все профессора, включая Фиренца и Трелони, очень не любившей кентавра и считавшей его шарлатаном. Последними были мадам Пинс и Филч с миссис Норрис на руках. За пределами Большого зала оставались только отмечавшие свой вариант Рождества привидения, Пивс, в одиночестве резвившийся где-то на верхних этажах, и эльфы, вряд ли обращавшие внимание на человеческие праздники. Ах да, и еще тролли.

Вопреки моим ожиданиям, особых трений за ужином не возникло. Алекто попыталась поддеть Макгонагалл, с которой была на ножах с первых же дней пребывания в школе, однако та решила проигнорировать ее выпад и не стала отвечать. Флитвик рассказал о том, как в молодости, во время стажировки в Европе, угодил на Рождество в больницу, и какие невероятные события произошли в ней тем вечером. Чуть позже на столах появилось вино; Кэрроу оживился (как и Трелони), а сидевшая рядом профессор Асвинн предложила мне немного выпить.

Ответить я не успел — мою левую руку обожгло так, словно ее на секунду опустили в кипяток; ощущение тут же исчезло, оставив после себя странное эхо, похожее на далекие волны жара, прокатившиеся по телу. Что это значит? Вызов? Непохоже, ведь никакой информации я не получал... Я покосился на Кэрроу, но тот увлеченно выпивал и явно ничего не заметил, однако Снейп, похоже, что-то ощутил. Прежде он хоть и не вступал в разговоры, но вел себя вполне расслабленно, а сейчас выглядел отстранено, будто к чему-то прислушивался. Может, Темный Лорд вызывал его?

Однако спустя несколько секунд директор вновь спокойно занялся едой. Я отказался от предложения Асвинн выпить — мало ли, вдруг все же что-то случилось, и позже мне придется колдовать? Вечеринка шла своим чередом, деятельный Флитвик организовал музыку и пригласил танцевать мадам Хуч. Хагрид, уговоривший уже целую бутылку, осмелел и предложил сплясать Трелони, которая выпила не меньше и согласилась. Профессор Асвинн пригласила на танец меня.

Не знаю, когда Снейп покинул Большой зал — я не заметил его ухода. Слагхорн втянул меня в разговор о зельях, поскольку не раз видел, как я листаю в библиотеке новые журналы по зельеварению, и я без всякой задней мысли сказал, что ожидаю скорого изобретения антиликантропного препарата. Это вызвало бурную и разнообразную реакцию — похоже, мои слова всколыхнули в памяти профессоров старые слухи, которые, как мне казалось, были давно и благополучно позабыты. Напившийся Кэрроу хохотал. Вскоре Снейп вернулся и больше не оставлял зала до тех пор, пока профессора не начали расходиться по своим комнатам.

Я ждал, что директор мне что-нибудь скажет, но он ушел вместе со Слагхорном, даже не взглянув в мою сторону. Весь следующий день я проторчал в замке, вытащив на свет старые инструменты для творчества и, за неимением свежих идей, сделал дюжину эскизов своего патронуса, однако Снейп молчал и записок не присылал. Лишь через день после Рождества он встретил меня в коридоре у библиотеки и сообщил:

— Наша экскурсия отменяется, мистер Ди.

Я был сражен. Мне словно дали роскошный рождественский подарок, а потом вдруг беззастенчиво отняли. А как же мои мечты об экстремальных каникулах? А две недели ежедневной подготовки? Я выучил все заклинания! Дайте мне время, и я сниму защиту не то что с Поттера, а с самого Хогвартса!

Вероятно, все это большими буквами было написано у меня на лице, потому что Снейп помедлил и, прежде чем уйти, добавил:

— Книгу можете пока оставить себе.

Компенсация была неплохой, но все же до самого вечера я предавался унынию, лишь перед сном сообразив, что этот отказ означал: либо обстоятельства изменились, и необходимость в Поттере отпала, либо Снейп нашел его сам. Может, с этим связано то странное ощущение за рождественским ужином? И почему я не спросил? Впрочем, шансы на положительный ответ наверняка были нулевыми: "Вас это не касается, мистер Ди".

Полистав на ночь книгу Снейпа, я удовлетворился открывшейся передо мной возможностью научиться владеть палочкой на расстоянии — полезный навык, если меня вдруг обезоружат, — и узнать несколько заклятий на случай, если окажусь обездвиженным, но с палочкой в руке. Наверное, таким заклинаниям обучают авроров, думал я, засыпая, и чтобы немного себя утешить, решил наутро прогуляться в Хогсмид.

Кэрроу все еще праздновал Рождество и легко разрешил мне покинуть замок. У ворот я, как обычно, поприветствовал мерзнувших дежурных и направился по глубокому снегу в деревню. Дорогу мне пришлось протаптывать самому — дежурные пользовались аппарацией, не желая тащиться в такую даль по сугробам, — однако после сидения в Хогвартсе я был рад побродить по нехоженым тропам и отвлечься от своего разочарования созерцанием лесных красот.

Не успел я войти в деревню, как меня остановил один из Пожирателей, которого месяц назад я видел в комендатуре и еще пару раз у Аберфорта.

— Зайди к Тейлору, — сказал патрульный. — Он хотел с тобой поговорить.

Это мне совсем не понравилось — с чего бы вдруг Тейлору дожидаться, когда я покину школу? До кирпичного здания было десять минут, и все это время я решал, как лучше себя вести, но выбора не оказалось и здесь — разыгрывать дурачка перед таким человеком, наверняка собравшим обо мне всю информацию, бессмысленно и даже опасно.

Комендант Хогсмида сидел за столом у двери и что-то писал на листе бумаги обычной перьевой ручкой. В просторной комнате было еще двое: незнакомые патрульные пили кофе из больших кружек. По помещению разносился ароматный запах, смешанный с сигаретным дымом. Тейлор посмотрел на меня, потом на своих людей.

— Прогуляйтесь-ка, — сказал он. Патрульные переглянулись, потом встали и вместе со своими кружками и сигаретами отправились на второй этаж. Тейлор молча кивнул на один из стульев у плиты; я взял его и сел напротив коменданта, который, однако, вернулся к своему письму и перестал обращать на меня внимание.

"Ладно, — подумал я, сложив руки на коленях так, чтобы палочка была наготове. — Я подожду".

Минуту спустя Тейлор перевернул исписанный лист чистой стороной вверх и отложил его в сторону.

— Ну что ж, — сказал он. — Теперь поговорим.

Не дожидаясь ответа, Тейлор достал из ящика серую пластиковую папку и протянул ее мне.

— Знаешь кого-нибудь?

Я раскрыл папку и увидел несколько фотографий с подписями. На первой, разумеется, был Поттер.

— Поттера знаю, — сказал я с иронией.

— Дальше, — невозмутимо проговорил Тейлор.

На следующей странице я увидел Гермиону Грейнджер и другого гриффиндорца-одногодку, Дина Томаса. Чуть дальше мне встретилось изображение мужчины по фамилии Тонкс, и я вновь подумал, каково сейчас живется Люпину. Его фотография также присутствовала, как и фотография Кингсли Бруствера. На Люпина я указал — поскольку он был нашим преподавателем, не узнать его я не мог, — а Бруствера проигнорировал.

— Это всё? — спросил Тейлор, забирая папку.

— Всё, — ответил я.

— Хорошо, — произнес Тейлор. — И ты, разумеется, не в курсе, где находятся эти люди.

— Если бы я был в курсе, то здесь бы не сидел.

— Пожалуй, — согласился Тейлор. — Хотя... — он сделал вид, будто задумался, — всякое бывает. Я знавал очень наглых молодых людей, которые считали себя неуязвимыми. Все они плохо кончили.

— Не сомневаюсь, — ответил я. Тейлор помолчал.

— Что у тебя за дела с Аберфортом Дамблдором? — спросил он после паузы. — Ты бываешь в его баре каждое воскресенье. Как на работу ходишь.

— Небольшой бизнес, — сказал я. Тейлор улыбнулся.

— Интересно. Тебя совсем не удивляет, что хозяин "Кабаньей головы" — родной брат Альбуса Дамблдора. Давно ты об этом знаешь?

— С пятого курса, когда зашел туда впервые и увидел, как они похожи.

— Допустим, — кивнул Тейлор, — хотя похожи они мало. Но спишем это на твой глаз художника. Ты ведь художник?

Я пожал плечами.

— И тот небольшой бизнес, о котором ты говоришь, связан с твоими картинами, — продолжал Тейлор. — Почему ты вдруг поменял посредника? Ты же работал с Клайвом Пирсом, и надо сказать, он сделал тебя довольно известным среди коллекционеров.

— Я никого не менял, — ответил я. — Картины, которые просил у меня Аберфорт, клиентам Пирса не подходят. К тому же, между нами нет никаких официальных договоренностей, и я могу распоряжаться своими работами, как хочу.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Тейлор. — Что ты врешь. Аберфорт Дамблдор является членом Ордена Феникса и занимает очень выгодное положение, чтобы выступать связным между остальными его членами, которых... — он постучал пальцем по серой папке, — мы ищем и, будь уверен, обязательно найдем. А еще я знаю, — комендант поднялся из-за стола и не спеша направился к плите, — что ты, Линг Ди, входил в организацию под названием Отряд Дамблдора, главой которого являлся Поттер, Нежелательное лицо номер один, и пару лет назад был вместе с ним в Министерстве, где оказывал вооруженное сопротивление людям, на чьей стороне ты сейчас формально находишься. — Тейлор взял из шкафа кружку и начал заваривать кофе. — Мне продолжать?

— Будьте так любезны, — разрешил я. — Только одна небольшая поправка: это не я оказывал сопротивление. Сопротивление оказывали они.

По лицу Тейлора скользнула улыбка. Не сомневаюсь, втайне он злорадствовал поражению аристократов-неудачников, решивших поиграть в войну. Будь на их месте его группа, с нами бы не церемонились.

— Кофе хочешь? — комендант обернулся, держа в руках дымящуюся кружку.

— Шутите? — вырвалось у меня. — Я что, похож на идиота?

— Нет, на идиота ты не похож, — произнес Тейлор. — Но знаешь, я умею быть настойчивым и могу тебя заставить. — Он немного приподнял кружку. — А мне бы этого не хотелось. Так или иначе, сейчас ты один из нас, и я предпочту решить все проблемы мирным путем.

— Мистер Тейлор, — сказал я после нескольких секунд молчания. — Кто уполномочил вас обсуждать со мной эти темы?

— Уполномочил? — С лица Тейлора исчезло выражение показного дружелюбия. — Уполномочил? Я сам себя уполномочил! Как комендант Хогсмида я единолично принимаю решения, с кем и какие темы обсуждать, и если понадобится, я тебя до ушей накачаю веритасерумом! Понял, сопляк? — Тейлор шагнул вперед, и мне ничего не оставалось делать, как перейти в наступление.

— Только попробуйте, — сказал я, поднимаясь со стула.

Тейлор замер, словно его сразили Замораживающим заклятьем.

— Что? — с угрозой в голосе прошептал он.

— Если вы направите на меня палочку или примените силу, я буду расценивать это как покушение на свою жизнь и приму соответствующие меры, — продолжил я. — Занимайтесь своим делом, мистер Тейлор: ищите магглорожденных, сторожите замок, а я буду заниматься своим, в том числе и общаться с Аберфортом Дамблдором. Темный Лорд удостоил меня чести встретиться с ним, когда я еще учился на четвертом курсе, и если вы не доверяете его решению или хотите знать больше, чем знаете сейчас — и чем, видимо, вам полагается, — обращайтесь напрямую к нему. Может, он действительно забыл поставить вас в известность о тех обязанностях, которые на меня возложил, хотя я в этом сильно сомневаюсь.

— Соответствующие меры? — повторил Тейлор через секунду, будто именно эти слова задели его больше всего. Недоверчиво качая головой, он сел за стол и с легкой улыбкой сделал глоток из кружки. — Соответствующие меры. — Комендант усмехнулся. — Хотел бы я на это посмотреть.

Я молчал, не позволяя себе отвлекаться. Тейлор поставил кружку рядом с перевернутым листом бумаги и сказал:

— Свободен, Ди. Но имей в виду, мы за тобой присматриваем.

— Спасибо, что предупредили, — ответил я.

Возвращаясь в Хогсмид, я предполагал, что со стороны Тейлора могут последовать какие-то действия, однако ничего не произошло, и я спокойно добрался до "Кабаньей головы". Идти к Аберфорту не хотелось, но теперь я не мог просто так вернуться в школу. Нордманн закончил свою практику еще неделю назад и убыл в аврорское училище, обсуждать визит к коменданту в присутствии свободных от дежурства патрульных я не собирался, а потому следующую пару часов молча просидел за стойкой, потягивая опротивевшее сливочное пиво и размышляя о том, рассказывать ли Снейпу о нашей беседе или нет. По идее, рассказать было надо — я и так скрывал от него слишком многое, как в свое время делал Дамблдор.

Мысль о том, что в таинственности и недомолвках я уподобляюсь покойному директору, склонила чашу весов в пользу того, чтобы поговорить со Снейпом, и немедленно. Вернувшись в Хогвартс, я сразу отправился на седьмой этаж, однако горгулья не пустила меня в кабинет. Я поплелся вниз, не решившись стучать в его комнаты и получив таким образом дополнительное время на обдумывание случившегося.

* * *

Моим планам не суждено было сбыться. На следующий день Снейп не появился ни за завтраком, ни за обедом, а горгулья игнорировала пароль. Кэрроу также не было видно, однако все мы знали, что он расслабляется у себя в апартаментах. Мне было скучно. В каникулы я решил не налегать на учебники, дав мозгу отдых перед последним рывком, и листал только книгу Снейпа, не слишком утруждая себя практикой. Если Кэрроу был относительно вменяем и не находился в отключке из-за алкогольных возлияний, этим можно было воспользоваться, и не только чтобы узнать, чем сейчас занимается директор, но и ради собственного развлечения.

Он долго не открывал на мой стук, а когда открыл, я невольно пожалел, что решил этого дождаться. Кэрроу испытывал тяжелое похмелье и выглядел хуже обычного. Он стоял передо мной растрепанный, в мятых брюках и рубашке, а его комната выглядела так, словно в ней только что производили обыск. Виновато посмотрев на меня, Кэрроу махнул рукой, чтобы я заходил.

— Сядь... куда-нибудь, — прохрипел он, возвращаясь к кровати. Я огляделся в поисках свободного места, но ничего похожего не нашел. В комнате было душно, и я открыл окно. Завалившийся в постель Кэрроу начал натягивать на себя скомканное одеяло.

Пока он пытался заснуть, я немного прибрался, освободив комнату от мусора и пустых пивных бутылок, разжег камин, расчистил себе кресло и в конце концов наложил на Кэрроу тибетское оздоравливающее заклинание.

— Это еще что за фокусы? — возмутился Кэрроу, вздрогнув от действия заклятья. Почувствовав себя немного лучше, он сел на кровати и недовольно осмотрел комнату. — Ну зачем, зачем ты это сделал? — простонал он, воздев руки к потолку. — Ведь так было хорошо...

— Было отвратительно, — сказал я, усаживаясь в кожаное кресло. — Неужели профессорская доля такая тяжелая?

— Много ты понимаешь в долях, — вздохнул Кэрроу. — Ладно, раз уж разбудил... — Он кое-как поднялся и исчез в ванной комнате. Вернувшись оттуда с мокрой головой, он тут же полез в шкаф и вытащил новую бутылку пива. Потом помедлил и обернулся ко мне.

— Может, составишь компанию? — с надеждой спросил он. — Так, знаешь ли, надоело одному...

— А ваша сестра? — спросил я, взвешивая все за и против.

— Тьфу, эта стерва... ну ее, — Кэрроу мотнул головой. — Давай, Ди, это всего лишь пиво.

— Ну ладно, — согласился я и поймал брошенную бутылку. Довольный Амикус расположился в соседнем кресле, пошарил в стоявшей на столике коробке из-под сигар, но ни одной не обнаружил.

— Только не надо на меня так смотреть, — сказал он, погрозив бутылкой.

— Как — так? — не понял я.

— Осуждающе, — Кэрроу свинтил крышку и бросил ее под столик. — У меня тоже каникулы. Имею право — после всего. — Он сделал большой глоток, и я последовал его примеру. Учитывая ограниченный выбор напитков все последние годы, пиво показалось мне очень неплохим.

— Ну что, — сказал Кэрроу, за один присест осушив почти половину бутылки. — Зачем пожаловал?

— Хотел узнать, где директор, — ответил я.

— О-о, — протянул Кэрроу, и его лицо приобрело мечтательное выражение. — Северуса вызвали в Лондон, в Департамент образования. Не спрашивай, зачем. Не имею ни малейшего представления. Он... — Кэрроу снова глотнул пива, — иногда бывает такой таинственный.

Вероятно, мое заклинание не слишком его отрезвило.

— И что тебе от него понадобилось?

— Это насчет Тейлора, — проговорил я. — Ну знаете, коменданта Хогсмида.

Кэрроу вздрогнул так, что бутылка, которую он поднес ко рту, ударила его по зубам. Он прижал ладонь к лицу и замычал от боли.

— Во что еще ты вляпался? — воскликнул он, когда опустил руку. — Тейлор — это... это, я тебе скажу... Боже, теперь я понимаю Снейпа. — Он покачал головой. — Ладно, рассказывай, чем ты его разозлил.

Я молчал, пытаясь вынести из этих хаотичных фраз какой-то смысл.

— А разве вы не получали его рапорта? — спросил я, когда Кэрроу немного успокоился.

— Рапорта? На тебя? — снова перепугался он.

— Да что вы перед ним так трясетесь! — не выдержал я.

Кэрроу схватился бы за голову, не бойся он расплескать свое пиво. Придвинувшись к краю кресла, он наклонился ко мне, и я тоже невольно подался вперед.

— Темный Лорд, — тихо проговорил он, — доверяет Тейлору больше, чем многим другим своим слугам. Это настоящий пес Повелителя. Раньше он выслеживал министерских шишек, а теперь засел в Хогсмиде. Не представляю, чем он там занимается, да только такого абы куда не поставят. И если ты... — Кэрроу погрозил мне пальцем, — умудрился его чем-то задеть, будь уверен, Повелитель об этом узнает во всех подробностях.

Чтобы Кэрроу перестал паниковать, я рассказал ему о случае с дементорами, умолчав, однако, что произошел он месяц назад, а в конце поинтересовался:

— Почему вы сказали, что теперь понимаете Снейпа?

— Потому что ты — наша общая головная боль, — ответил Кэрроу. Одним махом проглотив оставшееся пиво, он встал и начал копаться в куче хлама на письменном столе, обшарил кровать, заглянул в ванную комнату, а потом беспомощно замер посреди комнаты.

— Ну найди же ее! — воскликнул он, глядя на меня так, будто это я спрятал его палочку.

Я поднялся, взял ее с каминной полки и протянул ему.

— Маленький мерзавец. — Кэрроу коснулся палочкой пустой бутылки, и та исчезла. — Ждал ведь, пока попрошу. — Достав из шкафа новую, он вернулся в кресло. — Не хочу сказать, что от тебя одни неприятности, — продолжал он, — но если ты что учудишь, никому мало не покажется. Вот объясни, с чего вдруг тебя потянуло к дементорам?

Мы просидели у камина еще полчаса, ведя пустые разговоры и беззлобно переругиваясь. Я допил пиво и ушел заканчивать очередной рисунок патронуса, немного успокоенный причинами отсутствия Снейпа.

Теперь мне стало интересно, присылал ему Тейлор свой рапорт или нет. По мнению Кэрроу, директор просто не обратил на него внимания, но я считал, что комендант не выполнил обещанного. Может, он хотел меня только попугать? Если Тейлор действительно докладывал Темному Лорду обо всем, что тут происходит, наша последняя встреча уже могла достичь его ушей. Однако я не беспокоился. Ничего особенного на ней не случилось, а прямых причин для допроса у коменданта не было — разве что Аберфорт. Но если он так интересен Пожирателям, зачем Тейлору ставить меня в известность, что за ним следят? Неужели он надеялся, будто Аберфорт, узнав об этом, каким-то образом себя выдаст? Глупости. А то он не догадывался, что за ним как за членом Ордена установлена слежка! Бармен всегда был очень осторожен, и я не собирался рассказывать ему о том, о чем он знал и без меня.

Оставалось дождаться Снейпа и посмотреть, что будет. Директор вернулся за день до приезда учеников и сообщил за обедом, что в шесть вечера ждет у себя в кабинете деканов, замов и меня. Он выглядел уставшим, и атмосфера за столом была полна предчувствий грядущих неприятностей. Вряд ли после его визита в Министерство нас ожидали хорошие новости.

Предчувствия оправдались с лихвой. Время после обеда я провел в библиотеке и, выйдя на лестницу, чтобы подняться на седьмой этаж, столкнулся со всеми четырьмя деканами. Каникулы, по моему мнению, они провели неплохо — большую часть времени Снейпа в школе не было, Амикус пьянствовал, а Алекто, не желая сидеть за столом в окружении "старой гвардии", перестала выходить в Большой зал, используя в качестве официанта кухонного эльфа. Без этих раздражителей напряженность спала, а мое присутствие профессоров не беспокоило. Они привыкли, что я живу в замке, и то ли эта привычка, то ли сохранившееся хорошее отношение, особенно со стороны Флитвика и Слагхорна, позволяли им воспринимать меня как обычного студента, а не как обладателя Метки.

Наконец, мы вошли в кабинет, где нас ожидали Снейп и оба Кэрроу. В отличие от Снейпа, они просто светились от счастья, и деканы, отразив этот настрой, словно в кривом зеркале, разом помрачнели.

— Вот это, — когда все уселись, сказал Снейп, демонстрируя исписанный витиеватыми буквами лист с красными печатями внизу, — указ Министерства, касающийся всех магических учебных заведений, предприятий и учреждений Великобритании. Он называется... — директор положил бумагу на стол и придвинул к себе. — "О мерах по борьбе с предателями крови". — Снейп поднял голову и окинул взглядом деканов. — Позже я раздам вам копии, чтобы на досуге вы составили о нем полное впечатление, а сейчас расскажу вкратце. Согласно нему, любой, кто прямо или косвенно защищает магглорожденных, дает им кров или предоставляет иную помощь, а также критикует министерскую политику в их адрес, является предателем крови и без промедления отправляется в Азкабан. Любой, — с нажимом повторил Снейп. — Без возрастных ограничений.

Он замолчал, давая деканам время осмыслить сказанное.

— Поэтому, — продолжал директор, — больше никаких дискуссий на уроках вы проводить не будете, если не хотите, чтобы треть особо бойких студентов загремела в тюрьму. В частности это касается ваших лекций, Минерва. — Макгонагалл, на которую Снейп посмотрел, и бровью не повела. — Я искренне надеюсь, что жизнь и здоровье учеников вам важнее личных принципов и политических взглядов. Дальше. — Снейп снова сделал паузу. — Когда вернутся студенты, каждый из вас лично, не полагаясь на старост, проведет общее собрание дома, где объяснит, что отныне за выступления на уроках и провокационные надписи на стенах им светит Азкабан. Постарайтесь донести это до ушей каждого и сделайте так, чтобы ученики, наконец, осознали ответственность за свою и чужую жизнь. Никаких послаблений больше не будет. Забавы кончились. Тролли отправляются в спячку. Минимальное наказание за серьезный проступок — ночь в камере. А если вы окажетесь не способны держать ситуацию под контролем, порядок будем наводить мы.

Не знаю, хотел ли кто-то из деканов возразить или что-нибудь сказать, но Снейп не собирался пускаться в дискуссии. Он передал Амикусу копии указа, которые тот вручил деканам. Собрание закончилось. Все поднялись и потянулись к дверям, в том числе и я, однако стоявший у выхода Кэрроу отрицательно качнул головой, указав на мой стул. Он был трезв, чисто выбрит и пришел к завтраку вместе с остальными профессорами, заранее прознав, что Снейп возвращается в Хогвартс. Я сел обратно, понимая, что сейчас услышу мнение директора о своей беседе с Тейлором, и мнение это наверняка будет нелестным.

Когда все покинули кабинет, и двери, наконец, закрылись, Снейп убрал указ в ящик и коснулся палочкой стола. На нем тут же возник поднос с синей чашкой, таким же чайником и деревянной коробкой. Пока Снейп заваривал себе чай, я от нечего делать думал, использовал ли он заклинание аппорта, или ему прислуживали кухонные эльфы. Наверное, хорошо, когда есть собственный эльф, преданный, готовый исполнить что угодно. А я ведь так и не узнал, каким образом люди привязали к себе этих существ...

Мои размышления прервал директор.

— У меня был интересный Новый год, — сказал он безо всякой иронии, просто констатируя факт. — Комендант Хогсмида рассказал нам о ваших встречах и о том, что во время последней вы ему угрожали. Ни у кого из нас нет оснований не верить его словам, тем более сказанным в присутствии Темного Лорда. — Снейп помешал ложкой чай. — Мы бы посмеялись над этим как над анекдотом, потому что никто из слуг Повелителя не может сравниться с Тейлором в искусстве боя, однако, поскольку речь шла о вас, на анекдот это не было похоже. Вы хоть представляете, что значит угрожать расправой такому человеку, как Тейлор?

— Я не угрожал ему расправой, просто предупредил, чтобы он не задавал лишних вопросов и держал свое кофе подальше. Да, он блефовал, но все равно... Мне, может, тоже не надо угрожать, — недовольно буркнул я.

Снейп поднял на меня глаза.

— Где вы только этого набрались? — спросил он.

"У вас", подумал я, но благоразумно промолчал.

— Надеюсь, вам известно значение слова "субординация", — продолжил Снейп. Я кивнул. — Но себя из общей иерархии вы почему-то исключаете. Считаете, вам все дозволено лишь потому, что Темный Лорд давно положил на вас глаз?

"И не только он", снова подумал я и снова промолчал.

Какое-то время Снейп ничего не говорил. Он пил чай, не обращая на меня внимания, и казался погруженным в свои мысли. Значит, Новый год он встретил в компании Волдеморта, Тейлора и кого-то еще из ближнего круга. Визит в Министерство, Темный Лорд — понятно, почему Снейп так устал, и вряд ли в ближайшие месяцы ему удастся отдохнуть.

— Знаете, чего вы добились? — сказал директор, поставив чашку на блюдце. — После окончания школы Тейлор собирается взять вас в свою группу.

— Еще не хватало! — запротестовал я, но Снейп посмотрел на меня так, что я решил не наглеть. — Просто это совсем не то, чего я хотел.

— Никому не интересно, чего вы хотите, — сказал Снейп.

— Я имел в виду, что не стремился к такому результату, — произнес я, слегка задетый этими словами.

Директор снова промолчал, рассеянно водя палочкой по столу. На улице давно уже cтемнело; в окно стучал ветер, бросая о стекло горсти снега, и на широком наружном подоконнике вырос небольшой сугроб.

— Ладно, идите к себе, — сказал, наконец, Снейп. — Да, и последнее, — невесело добавил он, когда я поднялся. — Мне поручено передать, что Темный Лорд вами доволен.

64.

Довольство Волдеморта вызвало во мне противоположную реакцию. Не поверив в искренность его слов, я пытался понять, чем заслужил эту формальную похвалу. Ведь я ничего не сделал! Даже если учесть все, что он мог узнать обо мне от своих информаторов, у Волдеморта не было причин для поощрения. Впрочем, вряд ли я до конца понимал ход его мыслей. Возможно, Темный Лорд добивался каких-то одному ему ведомых целей, до которых я пока просто не додумался.

В отличие от похвалы Волдеморта, известие о желании Тейлора взять меня в свою группу показалось мне более важным. Конечно, мне не хотелось идти под начало к Тейлору, едва окончив школу. Чем я буду заниматься? Патрулировать Хогсмид? Кофе ему подносить? Однако мне нравилось, что хоть кто-то правильно оценил мой характер — остальные, кого я знал, не слишком его поощряли.

Но очень скоро мысли о Тейлоре вылетели у меня из головы. На третий день после начала занятий я понял, что в школу не вернулась Луна. Воспользовавшись свободной парой, я отправился в кабинет Трелони, где занимались немногочисленные любители прорицаний и легкой жизни.

— Простите, профессор, мне нужен Невилл Лонгботтом, — сказал я Трелони, замершей между столами, на которых ученики раскладывали большие разноцветные карты Таро.

— Лонгботтом? — удивленно переспросила Трелони, словно впервые слышала эту фамилию. Невилл в это время уже поднялся и начал пробираться к двери. — Ах Невилл... — профессор кивнула. — Ну конечно, конечно...

Когда Лонгботтом вышел из кабинета, я сделал ему знак следовать за мной и начал спускаться по лестнице. В коридоре, заглянув в первый же свободный класс, я впустил туда Невилла и прикрыл за собой дверь.

— Если собираешься повторять то, что говорила нам Макгонагалл, не трать время зря, — начал Лонгботтом, но я отрицательно покачал головой.

— Где Луна?

— Спроси Снейпа... или Кэрроу.

— У тебя ужасное чувство юмора, — вздохнул я. — Почему бы просто не сказать: "Я не знаю"?

— А может, знаю.

— Нет, Невилл, не знаешь. А раз не знаешь, значит, не можешь связаться с ней по галеону. А раз галеон не ловит сигнал, то она, скорее всего, в Министерстве или в Азкабане.

Лонгботтом помолчал.

— И все же, — сказал он более примирительным тоном, — ты мог бы спросить у Снейпа.

— Если я спрошу у Снейпа, то услышу: "Это не ваше дело". Он в любом случае мне не ответит. Когда ты видел ее последний раз?

— В поезде, мы вместе ехали домой.

— А потом?

— Простились на вокзале, — Невилл пожал плечами. — Меня встречала бабушка, а ее, наверное, отец.

— Я был не прав, — сказал я спустя несколько секунд. — Надо было самому поговорить с ее чокнутым папашей, а не пускать дело на самотек. Если бы он прекратил печатать статьи про политику, все бы обошлось.

— Сейчас в Азкабане сидит много хороших людей, — заметил Лонгботтом. — Луне не будет скучно.

— Не торопись в тюрьму, — сказал я. — Таких хороших людей и на свободе хватает.

По приказу Снейпа деканы провели собрания домов уже на следующий вечер после возвращения учеников. Слагхорн посвятил нас в детали указа о борьбе с предателями крови, воззвал к благоразумию, но всего этого слизеринцам можно было не говорить. Никто не собирался помогать магглорожденным или делиться друг с другом опасными мыслями, если таковые были. После Слагхорна выступил я, предупредив, что если кому-то вздумается использовать положения указа для выяснения личных отношений, пусть подумает дважды: все ситуации станут расследоваться, и в случае, если человека обвинили ложно, внимание переключится на доносчика, а за оговор его не похвалят.

Как бы Невилл не расхваливал контингент Азкабана, ни ему, ни Джинни туда не хотелось, особенно после исчезновения Луны. Надписи на стенах не появлялись, и Кэрроу вздохнул спокойно, неожиданно для всех решив немного изменить нашу учебную программу по ЗОТИ.

— Значит так, — сказал он на первом занятии. — Я тут посмотрел, кого мы прошли... — Он пошуршал бумажками, которые держал в руке. — Пещерных духов, духов пугающих, — Кэрроу поднял глаза, наблюдая за нашей реакцией. Эту категорию темных существ мы изучали дольше всего, и не столько потому, что Кэрроу нравилось нас пугать (ему удалось раздобыть пару живых экземпляров, ввергнув половину курса в небольшую панику), сколько от того, что многие действительно были напуганы и долго не могли взять себя в руки перед тем, как исполнить заклинание. — С фо-а мы тоже вроде разобрались, — замдиректора снова сунул нос в свои бумаги, — и по плану оставшиеся месяцы нам полагается заниматься повторением всего, что вы прошли на предыдущих курсах. Но, честно говоря, я со скуки помру, если буду принимать у вас зачеты по всяким финтиплюхам и загрыбастам. Давайте вы как-нибудь сами подготовитесь к экзамену, тем более что в этом семестре у вас уйма свободного времени.

Действительно, если подсчитать все пустые пары, их набралось бы на два дополнительных свободных дня. Правда, отдыхать нам было некогда: подготовка к выпускным экзаменам и сравниться не могла с тем, что мы испытывали в конце пятого курса перед С.О.В.

— Чем тогда мы займемся? — спросил Пирс. Кэрроу взял со стола учебник и потряс им в воздухе.

— Здесь, — сказал он, — приводятся самые темные и опасные создания Британии, Шотландии и Ирландии. Полно всякой нечисти. Но вот одного существа тут нет. Очень опасного. Смертельного. Темнейшего из темных...

По аудитории распространялась недоуменная тишина. Шушуканья и шорох прекратились. Ученики недоверчиво смотрели на Кэрроу, а тот, как ни в чем ни бывало, продолжал:

— ... по сравнению с которым все те, кого мы изучали, кажутся новорожденными котятами. — Он сделал паузу. — Конечно, вы и сами прекрасно знаете, кого я имею в виду.

Мы с Пирсом потрясенно переглянулись. Я готов был поспорить на все свои деньги в Гринготтс, что действительно знаю, о ком сейчас думают все присутствующие.

— Ну же, — подбадривал нас Кэрроу, однако ответить ему никто не рискнул. — Ладно, раз уж вы такие недогадливые. Это мы, мы с вами! — Он развел руки в стороны, словно приглашая нас в свои объятия. — Это человек!

По классу пронесся выдох облегчения. Всё встало на свои места, крамольные мысли мигом улетучились.

— Так что, — закончил Кэрроу свою речь, — выучим парочку-другую полезных заклятий; того гляди, пригодятся вам для самообороны.

Понятие о самообороне у заместителя директора оказалось весьма оригинальным. На том же уроке мы начали изучать заклинание диссоциации. Оно рождало хаос в работе нервной системы, нарушая двигательные и иные функции организма. Тренироваться приходилось на наколдованных животных, и эффекты заклинания выглядели жутко: животные теряли координацию, падали, пытаясь идти сразу во все стороны, бились в конвульсиях, и, глядя на побледневшие лица некоторых соучеников, я сомневался, что они когда-нибудь его применят.

Изменения в программе коснулись и уроков Макгонагалл. Дискуссии прекратились, но лишь отчасти из-за угроз Снейпа. Мы начали повторять пройденный материал, и очень быстро выяснилось, что одни из нас совершенно забыли теорию, а у других вылетели из головы те заклинания, которые мы учили на первых курсах. Бесконечные зачеты были не так увлекательны, как жаркие споры на актуальные темы, но зато никого не вводили в искушение и лишний раз напоминали о том, какие серьезные испытания предстоят нам в июне.

* * *

После зимних каникул, несмотря на то, что тролли теперь впали в спячку, я продолжал бывать в тюрьме. Пока туда никто не попадал, я пользовался возможностью разобраться со своими мыслями в тихой, спокойной обстановке. Мои частые и иногда довольно длительные визиты не остались незамеченными. Однажды, когда я в очередной раз спустился в тюрьму и уже провел в медитации почти тридцать минут, туда пришел Кэрроу.

Я сидел неподалеку от двери в карцер на специально купленном в Хогсмиде коврике и поначалу не заметил, что у меня гости. Целью медитации было достижение состояния, которое мастера называли чистым присутствием. Я наблюдал за собой как бы со стороны, следил за возникающими и исчезающими мыслями и эмоциями, но никак не соотносил себя с ними, не считал, что они мне принадлежат, не думал их и не чувствовал — просто наблюдал. Сосредоточенность на дыхании и постепенное затухание потока мыслей вызывало то самое присутствие, означавшее осознанное пребывание в настоящем, в каждом последовательно сменяющем себя моменте времени, наполняя меня удивительной энергией и ощущением силы.

Первое время удержаться в таком состоянии хотя бы на несколько секунд было сложно. Голова кишела мыслями. Эти мысли обязательно вызывали какие-нибудь эмоции, и научиться не цепляться за них требовало времени и упорства. Однако регулярная практика и мертвая тишина сделали свое дело: спустя какое-то время у меня начало получаться. Такое пребывание в настоящем создавало множество полезных эффектов: после медитаций я чувствовал себя спокойным, уверенным, быстрее запоминал информацию и лучше сосредотачивался, что не замедлило сказаться на исполнении сложных заклинаний.

Погруженный в себя, я не видел Кэрроу, пока тот не подошел и не остановился рядом.

— Чем это ты занимаешься здесь каждый день? — спросил он, глядя на меня сверху вниз. — Даже не знаю, что и думать.

Я поднял на него глаза, еще не полностью вернувшись в окружающую реальность.

— Ну, чего молчишь? — Кэрроу махнул палочкой, и рядом возник стул. Заместитель директора сел и вопросительно посмотрел на меня. — Давай, рассказывай.

— Я медитирую, — ответил я. — Чтобы успокоить ум.

— Зачем тебе его успокаивать? Ты что, волнуешься?

— Нет, не волнуюсь. — Я усмехнулся. — Это техника, чтобы лучше колдовать.

— Вот как, — протянул Кэрроу. — Разве ты плохо колдуешь?

— Я могу лучше.

— А зачем лучше? Ты и так неплох. Ведь Тейлор берет тебя в свою группу. Если кто и научит тебя чему-то путному, то это он, а не эти твои турецкие посиделки, — он указал палочкой на коврик.

— Тейлор будет еще не скоро, — сказал я.

— В общем, завязывай со своими медитациями, — произнес Кэрроу. — Нечего шляться по тюрьмам и проводить никому не известные ритуалы. Может, ты тут с Поттером связываешься, кто тебя знает!

— Вы серьезно? — удивился я.

— Я серьезно, — кивнул Кэрроу.

— На кой черт мне сдался ваш Поттер, — сказал я. Кэрроу вздохнул.

— Все равно, кончай это дело. Колдовать он хочет лучше... Лучше, чем Повелитель, ты все равно не будешь колдовать. И не вздумай со мной спорить! — быстро добавил он, решив, что я намерен ему возражать.

Однако я не перестал ходить в тюрьму и даже не начал делать это тайком. Кэрроу был мне не указ. Вот если бы запрет наложил Снейп, тогда другое дело, но директор либо не знал, либо, что вероятнее, не считал нужным обращать на это внимание. К тому же, скоро у меня появилась возможность проверить воздействие медитации на серьезную магическую работу: через неделю после начала занятий профессор Асвинн предложила нам совершить ритуал призыва животного-покровителя.

— Участвовать в ритуале не обязательно, — говорила профессор, пока желающие записывали свои фамилии на пущенный по кругу листок. — Это никак не повлияет на ваши оценки. Однако, если на экзамене вы расскажете о своем опыте, это впечатлит комиссию и принесет вам дополнительные баллы.

На ритуал записалось не меньше половины курса, и Асвинн обещала поскорее получить добро у Снейпа. Сперва я удивился: ритуал призыва был неопасным и мог либо выйти, либо нет, однако проводить его Асвинн собиралась в Запретном лесу, а для этого, конечно, требовалось разрешение директора.

— Говорят, у вас на рунах будет какой-то ритуал? — спросила меня Балстроуд перед трансфигурацией, когда я вместе со всеми дожидался прихода Макгонагалл.

— Пока неизвестно, будет или нет, — ответил я. — Асвинн еще не получила разрешения.

— И в чем смысл?

— Смысл в том, что ты призываешь животное-покровителя, — объяснил я. — Это архаическая магия, и я не знаю, какой от нее прок в наше время, но все равно интересно. Заранее не узнаешь, кто к тебе придет... и придет ли вообще.

— А что это животное может? — спросила Миллисент.

— Может отвести тебя в страну мертвых, — я усмехнулся. — По крайней мере, так их раньше использовали шаманы: чтобы находить души больных, получать силу и знания. А сейчас это просто семинар по рунам, ради практики, для особо увлекающихся.

— И ради этого Асвинн пошла к Снейпу?

— Она бы не ходила, если б не надумала проводить его в Запретном лесу.

— Ясно, — кивнула Миллисент. — Поближе ко всякой нечисти.

— Нечисть в спячке, — ответил я, подумав, что во всяком случае пауки зимой должны спать. Балстроуд ничего не сказала, глядя на меня вопросительно, и я, зная этот взгляд, проговорил:

— В общем, тут такое дело... Хотя неизвестно, позволит Снейп или нет, мы все же надеемся, что да, и уже начали готовиться. Короче, сейчас нельзя.

— Нельзя? — недоверчиво переспросила Балстроуд.

— До ритуала надо соблюдать пост, не есть мяса, сладкого, вообще поменьше живот набивать... ну и остальное тоже под запретом.

— Круто, — сказала Миллисент. — Что ж, тогда желаю удачи.

Я проследил за ней взглядом и отвернулся к окну. Конечно, вряд ли она обиделась — в моем отказе не было ничего личного, и Миллисент наверняка требовались более весомые причины, чтобы затаить на кого-то зло, — однако, общаясь с ней, я никогда не забывал о маленькой мести Малфою и сейчас, кажется, вновь убедился, что Балстроуд — глаза и уши Кэрроу.

Вопросы, не связывался ли я в подвале с Поттером, и "что это животное может", исходили, по моему мнению, из одного источника. Удивляться здесь можно было разве что топорности работы Кэрроу. Все это вполне соответствовало старой доброй традиции: сперва создать хорошие отношения (или их видимость), а потом окружить шпионами, выискивать слабые места, промахи, ошибки. Я и сам так поступил и, наверное, сделал бы это снова, возникни у меня шанс — просто так, на всякий случай.

Впрочем, существовал и второй вариант: я шел по стопам Хмури, а в этих вопросах не было ничего, кроме любопытства Миллисент и обычной для Кэрроу подколки.

* * *

Наконец, Асвинн обрадовала нас тем, что Снейп, хоть и не считал подобные семинары такой уж необходимостью, чтобы в разгар зимы гонять десяток учеников в Запретный лес, все же дал на него разрешение. Всю неделю вплоть до вечера, на который был назначен ритуал, его участники повторяли порядок чтения заклинаний, "общались с рунами" в компании профессора, а за день до начала нас проинструктировал Хагрид, объяснив правила поведения в лесу, и что следует делать, если мы вдруг встретим кого-то опаснее зайца.

Следующим вечером мы направились к дому Хагрида за хворостом для костров. Полина едва не прыгала от восторга, но всеми силами старалась держать себя в руках, соблюдать спокойствие и идти с достоинством.

— Честно говоря, мне этот ритуал по барабану, — тихо сказал Пирс, слегка отстав от Полины и дождавшись меня. — Просто не хочется оставлять ее в лесу одну.

— Она не будет одна, — ответил я. — Там Асвинн, Хагрид, и вообще, мы же все будем рядом.

— Неважно, — Пирс покачал головой. — А вдруг ее тотем — медведь? Представляешь, выйдет какой-нибудь гризли... Ты вообще видел гризли?

— Живьем — нет конечно, — сказал я. — Только на картинке, в детстве.

— Он выше Хагрида, если встанет на задние лапы.

— Если гризли — ее тотем, он ничего ей не сделает.

— Это еще неизвестно, — пробурчал Пирс, а потом, помедлив, спросил:

— Слушай, а что у тебя с Балстроуд?

"Черт, черт, черт!", подумал я, пытаясь сообразить, как тут лучше ответить. Конечно, я предполагал, что однажды мне могут задать такой вопрос, но ожидал его от каких-нибудь наблюдательных девиц вроде Паркинсон, которым было дело до подобных вещей. И как Пирс узрел? Да еще так не вовремя завел об этом речь...

— Ничего такого, — сказал я. — Общаемся по делу.

— А, — сказал Пирс. Кажется, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. — Просто Полина думает... ну, в общем... она, конечно, не из тех, кто следит, кто и с кем, но ей, честно говоря, и следить особо не надо, сразу просекает, будто у нее радар в голове. — Он помолчал. — Значит, ничего?

Я ощутил раздражение. Держала бы Полина свои догадки при себе. Зачем ей знать? Верно оценив мое молчание, Пирс сказал:

— Ладно, забудь, не напрягайся. Это не мое дело, и не ее тоже. Кстати, ты уже думал, какой у тебя может быть зверь?

— Думал немного, — ответил я, — но загадывать не стал. Иначе не интересно.

Мы подошли к хижине Хагрида. Неподалеку от занесенного снегом огорода лесничий сложил несколько куч хвороста. Помимо вязанки, мы получили от Асвинн по руне из ее собственного набора.

— Так я смогу найти вас, если вы заблудитесь, — сказала она. — Правила вы помните. Не стесняйтесь сигналить, даже если решите, что опасность иллюзорная.

Я сунул руну в карман, уверенный, что ни один из участников не станет подавать сигнал, если только не окажется в окружении стада бешеных кентавров.

У лесной опушки горел большой костер, наш маяк на обратном пути. Профессор Асвинн и Хагрид остались ждать нашего возвращения, а мы отправились в лес искать удобное место, чтобы разжечь огонь, уложить руны и начать петь песни, призывающие духа. Несмотря на совет Асвинн не заходить далеко, никому, кроме Пирса, не хотелось сидеть с кем-то по соседству, и мы быстро потеряли друг друга из вида.

Освещая палочкой путь и крепко держа вязанку хвороста, я направился туда, где когда-то видел Сильвана и где на меня напал патронус. Ночной лес утратил знакомые ориентиры, но спустя какое-то время я все же отыскал поляну, скудно освещенную убывающей луной. Расчистив место для костра, я поджег ветки, притоптал снег и уселся на захваченный с собой коврик. В лесу было тихо, но эта тишина казалась иной, нежели глухое, воистину мертвое безмолвие школьной тюрьмы. Ночной лес полнился историями о спящих в нем живых существах и о тех, кто в этот поздний час собирался на охоту. Я разложил перед собой руны: одну, что означала меня; вторую, что отражала качества, которые я хотел обрести; и третью, что символизировала духа, которого я призывал. Спрятав палочку и сунув руки в рукава, я посмотрел на свой небольшой костер и начал произносить слова рунической песни.

Это была не та песня, которую распевают во весь голос, но и остаться в мыслях она тоже не могла. Ее слова надлежало высказать вслух, выразить через дыхание, ритмы, вибрации воздуха. Поначалу я слегка смущался, словно меня могли подслушать, и пел шепотом, но скоро магия заклинаний обрела собственную силу и сама начала управлять моим голосом. Казалось, я лишь посредник между нематериальным миром магии и тем миром, в который она хотела попасть через меня, и это не я пою песню, а она поет мной. Процесс захватывал; я совершенно забыл о своей первоначальной цели. Огонь, снег, луна и звезды, обступивший меня черный лес, древний язык, на котором песня говорила с миром — все это обращалось к тем архаическим слоям моего сознания, которых никогда прежде не касалось ни одно магическое действо или заклятье.

Я успел дважды пропеть весь цикл и принялся за него в третий раз, как вдруг у деревьев, смутно видневшихся в темноте за пределами круга света, шевельнулась чья-то тень. Я мигом вспомнил, что пришел сюда совсем не ради экстатических песнопений, а чтобы встретиться со своим тотемом, и замолчал.

На поляну вышло животное. Оно было небольшим, приземистым; по крайней мере, не медведь и даже не волк. Зверь медленно направился ко мне, аккуратно ступая по глубокому снегу, и когда попал в освещенное костром пространство, я, наконец, его узнал. Это был лис. Сперва его густой мех выглядел черным, но когда зверь приблизился, то оказался буроватым.

Все это время лис не спускал с меня глаз, вытягивая вперед острую мордочку и нюхая воздух. Дойдя до костра, он сел, обернув хвостом лапы, и вновь пристально посмотрел на меня.

Это было странное ощущение. Умом я понимал: передо мной зверь, такой же, как бобры, лесные крысы или белки, но в то же время чувствовал, что лис не настоящий, что он — не только животное, а вместилище или символ чего-то большего. Зверь поднялся и вновь направился ко мне. Подойдя вплотную, он ступил правой передней лапой на коврик, а левой — на мою ногу, приблизил длинную морду к моему лицу, и в его темных глазах на секунду вспыхнул отблеск горевшего костра. Я замер, не представляя, что следует делать и надо ли что-то делать вообще. Лис приподнял верхнюю губу, обнажив острые зубы, а в следующую секунду его челюсти впились мне в шею под самым ухом, прокусив не защищенную шарфом кожу.

От неожиданности я отпрянул, не удержал равновесия и упал на спину. История с патронусом повторялась. Теперь лис стоял у меня на груди и лизал место укуса горячим языком. Через несколько секунд он спрыгнул в снег и начал облизываться.

Я осторожно сел, прикоснувшись к шее. На пальцах осталась кровь, но ее было немного, и я вновь взглянул на лиса. Закончив умываться, зверь неторопливо направился к черным деревьям. Еще мгновение, и он исчез во тьме.

... Когда я вышел к костру-маяку, почти все уже были в сборе. Через пару минут из лесу показались двое последних учеников, и в мешочек Асвинн вернулись все руны.

До сих пор я пребывал в странном подвешенном состоянии между повседневным миром и иной реальностью, откуда пришел ко мне лис, поэтому в первые минуты Хагрид, стоявший у большого бидона с пахучим имбирным чаем, профессор Асвинн в окружении переполненных впечатлениями учеников, темный Хогвартс, озеро с гробницей на берегу — все это казалось ненастоящим. Настоящим был тот костер на поляне, та луна и тот лис, что отведал моей крови. Или не отведал?

— Эй, Линг! — окликнул меня Хагрид. — Иди-ка сюда.

Я подошел.

— Значит, у тебя тоже получилось, — констатировал лесничий, протягивая мне большую чашку горячего чая. — Ты бы себя видел, — добавил он, отвечая на невысказанный вопрос. — У вас у всех такие лица... прямо не знаю, как и описать.

Постепенно окружающая действительность вновь заняла положенное ей место, а мир лиса отодвинулся на задний план, ближе к пространству сновидений. Я подошел к Асвинн узнать, о чем она говорит.

— У тебя совершенно отъехавший вид, — сообщил мне возникший рядом Пирс. — Правда, и у меня был не лучше.

— Видел гризли? — спросил я.

— Нет, — усмехнулся Пирс. — Я, знаешь ли, втянулся, забыл, что пришел сюда просто за компанию.

— ... не домашнее животное, — объясняла тем временем Асвинн. — Вы не сможете держать его в клетке или дома. Оно придет, если вы его позовете или если оно само захочет вас увидеть, что-то рассказать или чему-то научить. Оно будет приходить во снах...

— Слушай, у меня тут что-нибудь есть? — спросил я Пирса, ткнув пальцем в шею, куда меня цапнули.

— Нет, — ответил он, приглядевшись. — А что?

— Да так. Ничего.

Мне хотелось спросить у Асвинн, значит ли что-нибудь этот укус, но задавать вопросы в присутствии других я не собирался. Пусть пройдет немного времени. Возможно, я и так все пойму, или лис навестит меня во сне и расскажет об этом сам.

Рунный ритуал оказал впечатление не на меня одного. Все, кто в нем участвовал, еще несколько дней ходили, погрузившись в свои мысли и переживания. Мне очень хотелось сохранить связь с теми слоями своего существа, которые пробудились в лесу, с древними, полуживотными, тонко чувствующими, но в стремительной школьной жизни это едва ли было возможно. Нас захватил поток лекций, зачетов, практических работ, и вскоре от того вечера у меня остались лишь обрывочные воспоминания, как от яркого, но давнего сна.

* * *

Разыгравшаяся в воскресенье метель вынудила многих учеников остаться в замке, но мне так надоело сидеть на одном месте, что я вышел бы на улицу даже в ураган.

Патрульные у ворот соорудили себе крытую беседку без стен, чтобы не заслонять круговой обзор, и сгрудились вокруг бочки с огнем. Прокладывая по снегу тропу, я думал, что скоро, меньше чем через полгода, закончу Хогвартс. Оставшиеся месяцы пролетят незаметно. Нельзя сказать, что эта мысль меня печалила; скорее, наоборот — школой я был сыт по горло, — однако сейчас, когда Тейлор собирался взять меня к себе, выбор того, чем заняться после учебы, сводился всего к одному варианту. Что ж, если этот "пес Повелителя" так хорош, как о нем говорят, быть может, имеет смысл чему-нибудь у него поучиться? Я вспомнил обстановку в комендатуре и представил себя там, среди этих людей: вот я сижу за столом, вот отдыхаю на втором этаже или что-нибудь готовлю у плиты на первом... Как ни странно, такая картина казалась вполне гармоничной, и я немного приободрился: не стоило игнорировать положительный (в кои-то веки!) отклик своей интуиции.

В Хогсмиде я снова наткнулся на патрульных.

— Комендант хочет видеть тебя еще с прошлой недели, — сообщил мне один из них. — В то воскресенье ты вроде не появлялся?

— Нет, — ответил я. — Мы готовились к ритуалу, было не до прогулок.

— Точно-точно, — Пожиратель кивнул. — Амикус что-то рассказывал. В общем, зайди к Тейлору.

Дойдя до перекрестка, я несколько секунд постоял в раздумье, а потом повернул к кабаку Аберфорта.

— Только не его, — простонал я, когда бармен поставил передо мной бутылку сливочного пива. — Я эту сладкую гадость уже видеть не могу. Налей лучше чаю.

— Ну, чаю так чаю, — согласился Аберфорт и отправился в заднюю комнату. Я огляделся. Полутемное помещение было пустым; только в дальнем углу сидело какое-то косматое существо в огромной шубе, походившее со спины на Хагрида, но с рыжими волосами.

В первые минуты я молча пил чай, наблюдая за Аберфортом, который решил для разнообразия стереть вековую пыль с батареи бутылок, расставленных на деревянных полках у него за спиной.

— Тебе еще нужны картины? — спросил я через некоторое время.

— Никак рисовать начал! — повернулся ко мне Аберфорт.

— Не то чтобы начал... просто в свободное время развлекался. Это даже не картины, в основном рисунки, но мало ли...

— Что ж, — сказал Аберфорт. — Неси рисунки. Действительно, мало ли — вдруг кто-нибудь сподобится купить.

Мы поговорили о погоде, повсеместном росте цен (о котором я не знал, поскольку ничего не покупал и не читал газет), а потом бармен поинтересовался, что это за ритуал у нас недавно был.

До сих пор я еще никому не рассказывал об увиденном. Эта тема не являлась запретной: к примеру, мы знали, что тотем Полины — ворон, что Майкл Корнер встретился с волком, а Терри Бут — с лесным котом. До сих пор я так и не поговорил с Асвинн: к ней без конца подходили ученики, поэтому наш разговор все время откладывался.

От Аберфорта я не утаил ничего — умолчал только об укусе. Бармен слушал с деланным безразличием, чуть сдвинув брови, но я видел, что ему любопытно.

— Лис, — произнес он, когда я закончил свой рассказ. — Никогда бы не подумал, что тебе подходит лис.

Сегодняшний вечер, по моему мнению, удался. Я обсудил с Аберфортом самые разные забавные темы, оказался свидетелем ссоры двух пьянчуг, посмотрел, как уходит существо в шубе — с лица оно оказалось совсем не похоже на Хагрида, — а вскоре собрался уходить и сам. Однако атмосфера в баре внезапно изменилась. Громкие разговоры перешли на пониженные тона, Аберфорт нахмурился сильнее обычного, а когда я обернулся, чтобы узнать, в чем дело, то встретился взглядом с самим источником таких перемен.

У входа в бар стоял Тейлор и трое его людей. Пожиратели направились к столику у окна, до сих пор свободному, хотя народу в баре было прилично — видимо, все здесь знали, что это место лучше не занимать. Тейлор же подошел к стойке и уселся справа от меня на высокий одноногий табурет. Через секунду Аберфорт поставил перед ним кружку темного пива. Тейлор взял ее, повернулся ко мне и сказал:

— А ты наглый.

Я улыбнулся. Тейлор сделал глоток.

— Ты совершаешь ошибку, — произнес он, ставя кружку обратно. — Не надо испытывать мое терпение.

— Я не хотел вас сердить, — ответил я. — Просто пока я учусь в Хогвартсе, я вам не подчиняюсь, и если вы так хотели меня видеть, то сначала могли бы связаться со Снейпом.

— Со Снейпом? — переспросил Тейлор, приблизил ко мне свое лицо и тихо проговорил:

— Ты ставишь не на того человека, мальчик. Этот нищеброд-полукровка ничем тебе не поможет. Темного Лорда повеселила твоя прошлая выходка, но еще один такой фокус, и у него возникнет повод вплотную заняться твоим непослушанием. Не стоит искать одобрения Снейпа: он, в отличие от меня, больше не советник Повелителя. Быть директором школы — должность почетная, но и только. Она для пенсионеров, для тех, кто отслужил свой срок. Северус уже не владеет ситуацией, разве что на уровне газет и переписки с Департаментом образования. Так что подумай, с кем тебе лучше быть. Ради твоего же блага.

Я осознал, что в баре стало еще тише. Комендант Хогсмида излучал ауру опасности, и все старались вести себя как можно незаметнее. Однако такая тишина позволяла внимательным ушам слышать то, о чем мы сейчас говорили.

— Похоже, вы опять мне угрожаете, — усмехнулся я.

Эта насмешка оказалась для Тейлора последней каплей. Он совершил молниеносное движение, намереваясь схватить меня за ворот куртки, но не мог равняться по скорости с патронусом, на котором я оттачивал свои рефлексы. Резко отклонившись, я ударил ногами по металлической ножке его табурета. Тот начал заваливаться назад, и, чтобы не упасть вместе с ним, Тейлор был вынужден ухватиться руками за стойку, дав мне нужные секунды, чтобы спрыгнуть на пол.

Теперь в баре воцарилась гробовая тишина. Трое Пожирателей поднялись, однако палочек не вынимали — как и я. Тейлор тоже сошел с табурета, который с грохотом упал и покатился по темным доскам, но, в отличие от всех нас, палочку вытащил.

— Ну же, — процедил он, держа меня на прицеле. — Давай. Я с удовольствием покажу на тебе пару-тройку приемов.

Я молчал, не сводя с него глаз, и только приподнял бровь, приглашая начинать.

— Доставай палочку, щенок! — взревел комендант.

— Тейлор, успокойся, — сказал один из Пожирателей.

— Парень сам не знает, что делает, — добавил второй. — У тебя еще будет возможность вправить ему мозги.

Надо отдать коменданту должное — он быстро взял себя в руки, сунул палочку в карман и взял со стойки пиво.

— Ладно, — бросил он мне, направляясь к своему столику. — Живи пока.

Я поднял свалившийся табурет и посмотрел на Аберфорта.

— Уходи, — негромко произнес он. Я застегнул куртку, ощущая на себе многочисленные взгляды посетителей, надвинул шапку на лоб и покинул "Кабанью голову", чувствуя себя так, словно действительно сразился с Тейлором и победил его.

* * *

— Не поможешь мне убраться? — обратилась ко мне профессор Асвинн по окончании очередного урока. Дождавшись, пока все разойдутся, я вместе с ней расставил стулья, вытер доску и сложил в шкаф наши домашние работы.

— Мне кажется, ты хочешь со мной поговорить, — проницательно заметила Асвинн, когда мы завершили уборку.

— Да, я уже давно собирался, — ответил я, — но к вам и так ходит много народу, поэтому решил пока подождать.

— Мне было бы очень интересно услышать твою историю, — сказала профессор. — Если, конечно, ты не против.

Я был совсем не против и рассказал ей все от начала до конца, на этот раз не опустив эпизод с укусом, а под конец спросил, что он может означать.

— В этом нет ничего необычного, — ответила Асвинн со странной улыбкой на губах. — Так животные устанавливают физическую связь с тем, кто их вызывал. Иногда они берут какой-то предмет; мы сами можем предложить им вещь или свою кровь и плоть. Некоторые твои однокурсники пережили нечто подобное.

Узнав, что это распространенное явление, я вздохнул с облегчением — хоть здесь меня не ожидает никаких сюрпризов. Однако Асвинн еще не закончила.

— Хочу тебе кое-что показать, — произнесла она, сунула руку за воротник свитера и вытянула оттуда серебряную цепочку с небольшим медальоном. Положив его на ладонь, она протянула ее мне, и я увидел, что медальон был сделан в виде крадущейся лисицы. Ошеломленный, я поднял глаза.

— То есть... у вас тоже?

— У меня тоже, — кивнула профессор. — Так что мы с тобой в некотором смысле родственники.

Я не знал, что сказать.

— Любой, чьим тотемом является лисица — твой и мой духовный брат или сестра, живи он здесь, в Европе, в Азии или где угодно еще. Животных-покровителей не бесчисленное множество, и обладающие ими колдуны образуют по всему миру нечто вроде духовных семей. Например, двое твоих одноклассников встретили одного и того же зверя.

— Наверное, Трент и Полина, — сказал я.

Асвинн отрицательно покачала головой.

— У них разные животные. Тотемы не связаны с личными отношениями. Так или иначе, — продолжала она, — поскольку мы принадлежим к одной семье, я буду рада оказать тебе любую помощь, какая мне под силу. Пока ты учишься в Хогвартсе, ты под защитой его стен, но очень скоро тебе придется надеяться только на себя. Ты сильный молодой человек... — Асвинн помедлила, — но чересчур самонадеянный. Однажды тебе может понадобиться помощь, и тогда подумай о том, что теперь ты входишь в большую "лисью" семью. Мы поддержим тебя, где бы ты ни оказался.

65.

Весна заявила о себе метелями, оттепелями и возвращением прежних проблем. Отряд Дамблдора вышел из спячки и с новым пылом принялся играть на нервах Кэрроу. Лонгботтом больше не ограничивал себя надписями на стенах, которые опять начали появляться, несмотря на ночные дежурства преподавателей. Однажды по всему Большому залу оказались разбросаны листовки с напоминанием, что "Гарри Поттер ЖИВ!" За эту выходку ОД попало почему-то Филчу: видимо, по логике Кэрроу, раз он сам проживал на первом этаже, то должен был следить за ним особо. Скоро Филч компенсировал унизительную выволочку Алекто, поймав у тюремных дверей двух студентов Хаффлпаффа, вознамерившихся проникнуть внутрь и освободить узников с младших курсов, на которых Кэрроу начали отыгрываться за свою неспособность поймать членов Отряда с поличным.

Растущее бессилие Кэрроу и молчаливый саботаж их указов остальными профессорами, которые не спешили отлавливать ночных партизан, породили настоящую волну насилия. Если раньше оба Кэрроу не распускали рук, то теперь часто применяли в качестве наказаний болезненные заклятья, вызывая молчаливое, но зримое недовольство со стороны учеников и преподавателей. Чем ближе становилась весна, тем энергичнее вели себя противоборствующие стороны, провоцируя друг друга и сильнее закручивая спираль взаимной ненависти.

Я не знал, что тут можно сделать. Кэрроу, имевшие список всех участников ОД, могли бы прижать их вообще без каких-либо доказательств. Обстановка в школе становилась все напряженнее, и оставалось надеяться лишь на благоразумие Лонгботтома и Джинни — что, разумеется, было наивно и смешно.

Впрочем, несмотря на весеннее обострение, большинство студентов вели себя как обычно: общались, учились, сдавали зачеты и с нетерпением ожидали наступления тепла.

После происшествия в "Кабаньей голове" Снейп не вызывал меня и даже не смотрел в мою сторону, из чего — а также из оскорбительных слов коменданта, — я сделал вывод, что они с Тейлором находятся не в лучших отношениях, и директор не собирается облегчать ему задачу по воспитанию будущего новобранца. Однако нашлись люди, которые все-таки решили воззвать к моему благоразумию. Через несколько дней Кэрроу пригласил меня в свой кабинет. В то время Отряд Дамблдора еще не развернул весеннюю кампанию, и настроение Амикуса оставалось прежним.

Я вошел в тот момент, когда Кэрроу копался в столе, что-то бурча себе под нос. При мне он отложил поиски и с несчастным видом уселся в кресло.

— Ответь мне на один-единственный вопрос, — сказал он. — Зачем? Зачем ты это сделал?

Он выглядел таким озабоченным, что я невольно усмехнулся.

— Ему смешно! — воскликнул Кэрроу и даже стукнул ладонью по столу. — Прекрати сейчас же ухмыляться!

Я сделал серьезное лицо и ответил:

— Просто так. Чтобы он не указывал.

— Он имеет полное право тебе указывать! — простонал Кэрроу. — Ди, ты неуправляем! Ты никого не слушаешь. Мы не знаем, как на тебя повлиять, как сделать так, чтобы ты понял — есть вещи, которые нельзя делать, просто нельзя!

— Я слушаю, — возразил я, — только не всех подряд.

— Тейлор — не "все подряд". Теперь это очень важный для тебя человек.

— Он мне никто. Я его видел три раза в жизни. И мне не говорили, чтобы я ему подчинялся.

— А кто тебе должен это сказать? — Кэрроу в недоумении развел руками.

— Директор или Темный Лорд, — ответил я.

Кэрроу вздохнул.

— Директор, — повторил он. — В том-то и дело, что Северус не скажет. У него с Тейлором очень непростые отношения. Хотя, — Кэрроу покачал головой, — с кем они у него простые. Эта служба Дамблдору многих настораживала, и Тейлора в том числе. К тому же он — чистокровный во втором поколении, — замдиректора усмехнулся, — и очень щепетилен в вопросах крови, почище иных аристократов, которые иногда до того доходят, что на своих братьях-сестрах женятся. А Повелитель... — Кэрроу снова вздохнул. — Как ты считаешь, что он скажет, когда узнает, что ни я, ни директор не способны с тобой справиться? Вот ты подумай — что?

Я ощутил, как по коже бегут мурашки. Надо же быть таким идиотом! Ведь я действительно могу подвести Снейпа! Мне стало стыдно и тревожно. Вдруг Волдеморт снимет его с должности, рассердившись на то, что он либо потакает моей наглости, либо действительно не способен на меня повлиять? Кэрроу заметил мои сомнения, и в его голосе затеплилась надежда:

— Понимаешь теперь, к чему могут привести твои безобразия? Тебе же просто позволяют наиграться, а потом так запрягут, что мало не покажется. Пожалуйста, не зли его больше, — сказал он, прижимая руку к груди. — Думай о нем, что хочешь, но гордость свою поумерь. Он ведь твой будущий начальник — представляешь, каково тебе придется?

На это мне было наплевать. Я думал о другом. Обычно я всегда старался просчитывать последствия своих поступков, но иногда эта функция словно отключалась, и мои действия переставали подчиняться всякой логике. Я, словно маленький ребенок, исследовал пределы собственных возможностей и до сих пор ни разу не получал по рукам. Даже перейдя все разумные границы и напустив патронуса на Волдеморта, я вышел сухим из воды — ни он, ни кто-то другой так и не поставили меня на место. Где же оно было? Я не знал. Весь мой предыдущий опыт указывал: пределов дозволенному не существует. Вероятно, поэтому я регулярно испытывал терпение людей, которые за меня отвечали, и с их точки зрения поступал безрассудно. Просто я хотел, чтобы меня, наконец, остановили.

Следующие несколько визитов в Хогсмид я присматривался к поведению Пожирателей и самого коменданта. Тейлор больше не заговаривал со мной, даже если мы встречались у Аберфорта. Вначале я подумывал зайти к нему и повиниться; пусть даже он не поверит в мою искренность, но, возможно, решит, что меня послал Снейп, и тогда передумает докладывать Темному Лорду о случившемся. Однако позже я отказался от этой мысли. Я не буду говорить с Тейлором. Если в адрес Снейпа последуют какие-то санкции, я добьюсь встречи с Волдемортом.

* * *

Отряд Дамблдора, Тейлор и грядущие экзамены были важными, но не единственными моими проблемами. Внезапно я очутился в центре внимания значительного числа студенток, для которых до сих пор был пустым местом. Вскоре после январского ритуала и разговора с Пирсом я начал замечать на себе подозрительные взгляды некоторых девушек с самых разных курсов и факультетов, и постепенно эти взгляды из подозрительных превращались в заинтересованные.

Весна была здесь не при чем — прежде я никогда не становился объектом столь широкомасштабной охоты. Я не понимал, откуда вдруг ко мне пробудился такой активный интерес, и чувствовал себя очень неуютно, когда оказывался в осаде учениц шестого или пятого курсов, просивших объяснить такое-то заклинание, сякое-то зелье, и правда ли, что в прошлом году мой патронус отгрыз голову гигантскому оборотню. Во всем этом требовалось поскорее разобраться, спросив совета у человека, который понимал в этой области побольше моего. Дождавшись подходящего момента, я предложил Полине пройтись. Мы уединились в пустой аудитории, и я как мог рассказал ей о необычном поведении женского населения школы.

— Не знаю, что на них нашло, — жаловался я. — Просто коллективное помешательство. Ты ведь разбираешься в таких вещах — объясни, может, это чья-то шутка? Достали уже мелкие, которые постоянно рядом околачиваются.

Полина выглядела очень довольной тем, что я обратился к ней за разъяснениями, и была готова посвятить меня в женский образ мыслей как можно детальнее.

— Бедняжка, — с издевательской улыбкой проговорила она. — О таком, конечно, в учебниках не напишут. На самом деле все очень просто — они просекли, что ты встречаешься с Балстроуд.

— Я с ней не встречаюсь...

— Говори-говори, — хмыкнула Полина.

— Да как это можно просечь? — в недоумении воскликнул я, решив не углубляться в детали. — Мы же практически не общаемся — только по делу.

Полина покачала головой.

— Неважно, сколько вы общаетесь, — сказала она, — важно, как вы себя при этом ведете. Такие вещи трудно объяснить: это просто видно. Пойми, до сих пор тебя воспринимали как такого чудика, который только и знал, что сидел в библиотеке, уткнувшись носом в учебники, ни за кем не пытался ухаживать, и вообще непонятно, интересовался девушками или нет. Даже если ты кому-то и был симпатичен, они считали, что тебя невозможно зацепить. А тут выясняется, что еще как возможно, и сделала это не какая-нибудь писаная красавица или, скажем, интеллектуалка, а замухрышка Балстроуд, которая всегда была на вторых ролях... Погоди, не перебивай, — Полина подняла руку, видя, что я собираюсь вставить слово. — Твой статус немедленно возрос. Если раньше их героями были квиддичные игроки и всякие смазливые мордашки вроде Забини, то сейчас мордашка и квиддич котируются гораздо ниже социального статуса. А у тебя большие перспективы, серьезные знакомства, и хотя ты зануда, это можно потерпеть. К тому же, они не считают Балстроуд конкуренткой. Никто из них не понимает, что ты в ней нашел — ни кожи, ни рожи... Да помолчи ты! — воскликнула Полина, когда я попытался перебить ее во второй раз. — Я тебе объясняю, что думают они, а не я. Мне-то понятно, почему у вас с Миллисент все срослось. Она не дура, если смогла тебя удержать, и, видно, тоже прагматик. Поэтому, Линг, терпи, — с ехидством закончила Полина. — Популярность — это тяжкий крест.

До сих пор мысль о статусе не приходила мне в голову; не думал я и о том, как меня видят окружающие и по каким критериям оценивают. После лекции Полины я спросил у Балстроуд:

— Слушай, я правда зануда?

— В некотором смысле, — ответила она, ничуть не удивившись такому вопросу.

— Не знал, что есть разные смыслы.

— По поведению ты не зануда, совсем наоборот — ты только на вид тихоня, — Миллисент усмехнулась. — Но вот потрепаться обо всякой ерунде, а не о чем-нибудь умном, развлечься, расслабиться — этого ты не умеешь. Все, что ты делаешь, ты делаешь с какой-то целью, а у отдыха цели нет, только побездельничать и приятно провести время. Так что в этом смысле — да, ты зануда.

Я подумал, что вполне способен болтать ни о чем с Аберфортом, Пирсом и Ноттом, однако в целом Миллисент была права, и я не стал углубляться в детали, чтобы не нарваться на вопрос, с какой же целью встречаемся мы.

* * *

Тем временем Лонгботтом что-то замышлял. Уже две недели ОД не проводил никаких акций, Кэрроу немного успокоился, тюрьма опустела, и я смог на время вернуться к медитациям и экспериментам с заклятьями из книги Снейпа. Однако если Лонгботтом думал, что подобное затишье сможет обмануть мою бдительность, он прогадал. Мне совсем не хотелось повторения масштабных событий вроде похищения меча: в школе и так было неспокойно, и по моему мнению Отряд не должен был давать Кэрроу повод для репрессий, свидетелями или жертвами которых становились сейчас ученики.

Говорить с Невиллом прилюдно я уже не мог, а потому подкараулил его в туалете, намереваясь любыми способами вытянуть всю нужную информацию.

Невилл стоял у раковины и копался в своем старом потрепанном рюкзаке, вытаскивая учебники, перья, тетради и складывая их на бортик.

— Что потерял? — спросил я, закрывая за собой дверь и останавливаясь неподалеку. Невилл покосился на меня и молча продолжал свое занятие.

— Носи на шее, как Луна, — посоветовал я. — Наколдовать тебе цепочку?

— Сам как-нибудь, — буркнул Лонгботтом, с новыми усилиями погружаясь в недра рюкзака. Наконец, он отыскал галеон, переложил его в небольшой кармашек сбоку и принялся убирать вещи обратно.

— Вы что-то задумали, — сказал я. — Две недели без диверсий — затишье перед боем.

— Не трудись, — ответил Невилл, запихивая в рюкзак очередной учебник.

— Надеюсь, ты понимаешь, что все эти репрессии спровоцировали вы?

Лонгботтом выпрямился.

— Нет, — сказал он. — Их спровоцировали не мы. Репрессии проводит Министерство и Пожиратели, и это они отправляют невинных людей в Азкабан или в школьный подвал. А мы им сопротивляемся, потому что это правильно.

— Пока вы опять не начали писать на стенах всякую ерунду, ничего не было, — возразил я. Лонгботтом покачал головой.

— Было, — ответил он и, не желая ограничивать свои объяснения масштабами школы, продолжал: — Ты хоть знаешь, сколько учеников находятся сейчас в бегах из-за того, что у них родители либо магглы, либо не могут доказать свой статус? А сколько родственников тех, кто тут учится, сидит в Азкабане или пострадало от Пожирателей? У Ханны Эббот они убили мать, а магглов уничтожают вообще ради забавы! Поэтому не трать время попусту: мы будем делать то, что делаем.

— Я ведь и так могу узнать... — начал я, но договорить не успел. В следующую секунду мое тело оказалось сковано заклятьем, а Невилл направлял на меня палочку.

— Нам трудно относиться к тебе как к врагу, — сказал он, подходя ближе. — Ты помогал Гарри, пусть и по каким-то своим соображениям, Луна тебе доверяла, несмотря на Метку, и пока ты никому ничего плохого не сделал. Но если попробуешь покопаться у кого-нибудь из нас в голове, то станешь врагом, как Кэрроу и Снейп. — Он замолчал, подошел к двери, и я ощутил, что заклятье исчезло.

Замораживающее заклинание не мешало легилименции, поскольку палочка мне не требовалась, однако я был настолько ошеломлен, что не стал ничего предпринимать. Несколько секунд я просто стоял, осмысливая случившееся, а потом меня разобрал смех. Поверить не могу — я пропустил заклятье Лонгботтома! Лонгботтома! Зашедшие в туалет младшекурсники замерли на пороге, глядя на то, как я хохочу посреди пустого помещения, посмотрели друг на друга и вышли, закрыв за собой дверь.

К сожалению, я оказался прав. Продолжая присматривать за ОД, я больше не лез к ним со своими предупреждениями и отказался от мыслей о легилименции, поскольку лучше, если они все-таки не будут считать меня врагом и сохранят хоть какое-то доверие. В субботу, выходя после обеда из Большого зала, я обратил внимание, что замок покинули два члена ОД. Погода на улице стояла довольно мерзкая: третий день шел холодный дождь, а медленно таявший снег заполнил весь двор большими лужами. Повертевшись некоторое время на первом этаже, я убедился, что Отряд — по крайней мере, некоторые его члены, — собирается за пределами школы. Выждав еще минут пятнадцать, я также вышел на улицу, укрывшись от дождя капюшоном, но все равно чувствуя, как вода просачивается внутрь и неприятно холодит шею.

"Что еще они изобретают? — думал я, устремляясь к дому Хагрида. — Может, там какая-нибудь важная встреча? Например, с кем-то из леса..." Мое воображение немедленно втиснуло в берлогу Хагрида и кентавра Сильвана, и двоих его спутников, однако когда я оказался у крыльца, никаких следов копыт в снегу не обнаружилось, зато все ступени были измазаны грязью от ботинок и сапог.

Через некоторое время на мой стук выглянул Хагрид.

-Э...э... Линг? Тебе чего?

— Кончайте свои посиделки, — сказал я. — Вы бы еще устроили сборище перед горгульей, чтобы все знали.

— Ты это о чем? — спросил Хагрид. Он так и не вышел на улицу, глядя на меня из-за приоткрытой двери, за которой, впрочем, было тихо. — Какие еще посиделки?

— Да сюда человек пятнадцать прошло! — Мне не нравилось, что меня принимают за идиота. — Если Кэрроу вас застукают, мало не покажется.

— Кэрроу? А что им тут делать? Они ко мне не ходят. Ты вот что... я сейчас маленько занят, загляни попозже, ладно?

— Конспираторы хреновы, — буркнул я, когда Хагрид закрыл дверь, и повернул было к замку, однако возвращаться туда мне расхотелось, и, несмотря на погоду, я отправился к озеру.

Белая гробница Дамблдора ярким пятном выделялась на фоне черно-серой мартовской природы. Я уселся на лавку и попытался превратить валявшуюся под ногами ветку в зонтик, но вместо него у меня получилась конструкция, не похожая ни на что, чем можно было бы укрыться от дождя. "Вот бы щит, как у Волдеморта", подумал я, вспомнив нашу встречу в Министерстве. Увы, колдовство такого уровня было мне недоступно.

Я долго сидел перед озером, потеряв всякое представление о времени и глядя на темные воды, по которым стучали мелкие капли дождя. Внезапно тишину прорезал треск молний, глухой стук и крики. Я мигом вскочил. Со стороны школы к дому Хагрида приближалось четыре человека. Приглядевшись, я узнал обоих Кэрроу, Макгонагалл и Слагхорна. Кэрроу вовсю палили по двери, так что никто не смог бы выйти, не попав под заклятье. Внезапно распахнулась задняя дверь, и на улицу выскочили Хагрид с Клыком. Кэрроу ринулся за ними, стреляя оранжевыми молниями, но Хагрид быстро скрылся в лесу вместе с собакой, и Кэрроу не стал их догонять.

Больше из дома никто не появлялся. Преподаватели исчезли внутри. Я снова сел на лавку, со смесью любопытства и досады ожидая финала. Спустя минут пять из берлоги Хагрида показалась целая процессия, более десятка учеников во главе с Лонгботтомом, рядом с которым шла Макгонагалл. Последними дом покинули Кэрроу. Алекто двинулась за замыкавшим группу Слагхорном, а ее брат захлопнул дверь и направился ко мне.

— Я впечатлен, — еще издалека начал Кэрроу. — У тебя хороший нюх, — он постучал пальцем по носу. — Молодец, Ди.

Подойдя и остановившись напротив лавки, он сунул руки в карманы и с довольным видом посмотрел на гробницу Дамблдора.

— Вы за мной следили, — уныло произнес я.

— Кто бы говорил, — ответил Кэрроу, смерив меня насмешливым взглядом. — Тут, знаешь ли, все за всеми следят.

Я молчал, и замдиректора продолжил:

— То, что Лонгботтом что-то затевает, мы понимали и так, но без тебя к нему было не подобраться. Ты ведь наверняка все прознаешь и опять захочешь решить проблему, так сказать, мирным путем. А они, как обычно, сделают по-своему. Ладно, ладно, ты не дуйся... — Кэрроу показал на дом Хагрида. — Знаешь, что они там устроили?

— Даже представить боюсь, — сказал я, огорченный тем, что услышал.

— Вечеринку в поддержку Поттера! — воскликнул Кэрроу. — А? Каково!

— В поддержку Поттера? — переспросил я. — Там что, его портреты были? Плакаты какие-нибудь? Алтарь со свечками?

— А у нас там жучки... древоточцы, — сказал Кэрроу и рассмеялся. — Все, пойдем от этой сырости. И недовольство свое ты брось, — говорил он мне на обратном пути. — Сегодня они вечеринки устраивают, а завтра какое-нибудь покушение замыслят. Этими воспитательными беседами да уговорами ты ничего не добьешься.

— А вы чего добились своими репрессиями? — огрызнулся я.

— Репрессиями! — фыркнул Кэрроу. — Ты не знаешь, что такое репрессии. Их вот сейчас отругают, посадят на ночь в камеры да запретят в Хогсмид гулять. По-твоему, это репрессии? Репрессии — когда без всяких нравоучений прямиком в Азкабан. И родителей заодно, чтобы другим неповадно было. Вот репрессии. А это... — он махнул рукой, — это все так, шлепки по заднице.

Случившееся меня расстроило и в очередной раз заставило усилить бдительность. Конечно, я сам был виноват: не подумал, что за мной могут следить, недооценил догадливости Кэрроу. После той субботы отношения между мной и ОД все же испортились: поскольку я навел Кэрроу на их вечеринку, получалось, что Хагрид был в бегах из-за меня, скрываясь, по всей вероятности, в Запретном лесу у своего брата-великана. Впрочем, инцидент имел и положительные стороны: до самых пасхальных каникул Отряд Дамблдора не провел больше ни одной акции.

* * *

Чем ближе становились экзамены, тем лучше мы понимали, почему в прежние годы все седьмые курсы казались весной немного не в себе. Преподаватели нас не щадили, стараясь, чтобы мы не ударили в грязь лицом и не завалились на каких-нибудь элементарных вопросах.

В очередной раз озаботившись историей, но решив, что с меня вполне хватит "удовлетворительно", я взял в библиотеке справочник с датами и краткими описаниями основных событий. К тому же, под конец седьмого курса я более-менее представлял общий ход истории магического сообщества и тех ее периодов, когда она ненадолго, но тесно переплеталась с историей магглов.

Первое время после разговора с профессором Асвинн каждый урок рунической магии напоминал мне о медальоне, висевшем у нее на шее. Что означало ее необычное предложение? Точнее, было ли в нем нечто большее, чем казалось на первый взгляд? И надо ли вообще ломать над этим голову? Я не мог представить себе ситуации, в которой стал бы просить о помощи, и постепенно слова Асвинн начали казаться формальным жестом доброй воли, чем-то вроде официального приветствия клана, так что в конце концов я просто перестал об этом думать.

Грядущие пасхальные каникулы грозили стать чем угодно, только не временем отдыха. Из-за невероятного количества заданий я целыми днями сидел в библиотеке. Кроме того, неожиданно — и очень не вовремя, — ко мне вернулось вдохновение. Возможно, это случилось из-за эскизов патронуса, которые я захотел довести до ума, прежде чем отдавать Аберфорту, и так увлекся, что часть из них переделал в красках, а законченные рисунки теперь было не стыдно предложить даже Клайву Пирсу. Однако мы уже давно не общались, и я не знал, сохраняется ли наше сотрудничество. Поскольку Трент уехал, лучшие работы я убрал до его возвращения, а остальные сложил в папку и при первой же возможности собирался отнести Аберфорту.

До начала каникул я пропустил два воскресенья, трудясь над большим сочинением для Слагхорна. Наконец, замок опустел, я кое-как разгреб задания, и у меня появилось немного свободного времени. В один из дней я взял папку с рисунками и отправился в деревню. Несмотря на приближающийся апрель, на улице было холодно и ветрено, так что большинство жителей сидели по домам. На перекрестке у "Трех метел" меня приветствовал бродивший по пустынному Хогсмиду патруль.

— Давно не виделись, — сказал один из патрульных. — К экзаменам готовишься?

— Готовлюсь, — вздохнул я.

— Ничего, выпускные обычно легко проходят, — обнадежил меня патрульный. — Да и принимают их министерские. Тебе не о чем волноваться.

— Я не волнуюсь, просто хочу хорошо сдать, — ответил я. Пожиратель усмехнулся.

— Ну разумеется. Только Тейлору твой диплом ни к чему, он и без него знает, на что ты способен.

Остальные Пожиратели заулыбались. Я подумал, что Тейлор знает не слишком много.

— Ты случаем не к Аберфорту? — поинтересовался другой патрульный. Я кивнул.

— У него закрыто, — сказал Пожиратель. — Уже несколько дней.

— Закрыто? Он что, уехал? — спросил я, встревожившись.

— Какое там! Заболел. — Патрульный указал на одноэтажное здание по соседству с "Тремя метлами". — Вчера видел его в аптеке, набирал отваров.

— Все равно попробую. — Я показал папку с рисунками. — У меня к нему дело.

— Ну, раз дело... — Пожиратели переглянулись и двинулись вниз по направлению к почте, а я свернул в тупик к "Кабаньей голове".

Подергав дверь и убедившись, что бар действительно заперт, я вышел на середину дороги, поднял голову и, глядя на окна второго этажа, заорал:

— Аберфорт! Эй! Я тебе кое-что принес!

Позади начала лаять и греметь цепью собака, невидимая за забором и кустами. Спустя недолгое время одно из окон приоткрылось, и в темном проеме возник бармен.

— Я кое-что принес, — повторил я и поднял над головой папку.

— Зайди через неделю, — хриплым голосом ответил Аберфорт. — Не до тебя сейчас.

— Через неделю занятия начнутся, и тогда я до лета не появлюсь. Давай, открывай! Я сюда полчаса пёрся по холоду!

Аберфорт сплюнул и захлопнул окно. Посмеиваясь, я подошел к входу в бар.

— Сейчас буду тебя лечить, — обрадовал я Аберфорта, когда тот, наконец, спустился и отпер дверь.

— И за что мне только это наказание? Лекарь нашелся... — ворчал он, впуская меня внутрь. Бар был непривычно пуст: на аккуратно расставленных столах вверх ножками лежали стулья, темный пол поблескивал в тусклом свете, пробивавшемся сквозь немытые стекла. Задвинув засов, Аберфорт указал мне на лестницу в углу помещения, сбоку от стойки.

Поднявшись на один пролет, я оказался перед открытой дверью в длинную узкую комнату с плотно занавешенным окном. В дальнем ее конце располагался камин, над которым угадывалась большая темная картина; от входа я увидел только деревянную раму, ловившую отблески гаснущего каминного огня. Рядом с камином стояла не застеленная кровать и тумбочка, уставленная мутными стаканами и пузырьками из темного стекла; напротив кровати находился стол с парой грязных тарелок и стопкой газет. Аберфорт вошел следом и проковылял к камину. Подбросив в него дров, он уселся на кровати, глухо скрипнувшей пружинами, и поплотнее закутался в длинную серую кофту.

Я повесил мантию на спинку стула и положил на сиденье папку.

— Что с тобой стряслось? — Подойдя к тумбочке, я взял в руки пузырек с лекарством. — Простуда? Грипп? Может, свинка?

— А ну не трогай, — Аберфорт отобрал у меня пузырек и поставил обратно. — Свинка, умник... Вот доживешь до моих лет и узнаешь, что это за свинка.

— Я правда могу попробовать тебя полечить. — Вытащив палочку, я начертил в воздухе одно из тибетских лечебных заклятий. Узор осветил темное помещение, и я увидел, что на картине над камином изображена совсем юная девушка, спокойно и немного рассеянно глядевшая на то, что происходило в комнате. Ее взгляд напомнил мне о Луне.

Аберфорт обречено покачал головой.

— Не хочешь — не буду, — я пожал плечами.

— Не хочу, — отрезал он. — Я, может, поболеть хочу, а не выздоравливать. И так целыми днями на ногах, без выходных, хоть отдохну немного. Так что убери, — он указал на висевший в воздухе узор. Я махнул палочкой, и в комнату вернулась полутьма.

— Раз уж ты здесь, сходи-ка подогрей мне чайник. Хоть какой-то от тебя прок, — проговорил Аберфорт.

Спустившись в комнатку за стойкой, я разжег маленькую плиту и поставил на нее чайник, а когда через несколько минут вернулся с ним обратно, в комнате было немного светлее от двух горевших на стене ламп. Аберфорт придвинул к кровати стул с моей мантией и рассматривал рисунки.

— Налей полстакана, — он указал на тумбочку, — и накапай десять капель вон из того пузырька с зеленой пробкой.

Выпив свое лекарство, от которого в воздухе распространился приятный запах мяты, Аберфорт вернулся к рисункам.

— Это что? — спросил он, постучав пальцем по листу. — Вроде все одно и то же, только с разных сторон.

— Это мой патронус, — пояснил я. Аберфорт посмотрел на меня, потом перевел взгляд на лежащий перед ним рисунок, где патронус изображался в профиль.

— Ладно, возьму, — буркнул он с такой интонацией, словно делает мне огромное одолжение. — Ты сиднем-то не сиди, а завари чай. Вон банка стоит...

За чаем, стоимость которого он наверняка собирался включить в мой счет, я рассказал о вечеринке в честь Поттера и о бегстве Хагрида. Аберфорт слушал, качал головой, а когда я закончил, то сказал:

— Доиграется однажды ваш Лонгботтом. Надо совсем ничего не соображать, чтобы заниматься такими вещами под носом у Кэрроу.

— Его можно понять, — ответил я. — У него родители пострадали.

Аберфорт поджал губы. Конечно, он знал их по Ордену.

— И осталась одна старая бабка, — проговорил он, наконец. — О ней бы лучше подумал. — Поскольку я молчал, Аберфорт продолжил:

— Ну а сам ты что, действительно собираешься под начало к Тейлору?

— Видимо, да.

Аберфорт встал, взял кочергу и начал ворочать дрова в камине. Притихший было огонь разгорелся с новой силой. Я посмотрел на девушку. Она наблюдала за Аберфортом все с тем же рассеянным выражением лица. Налив себе еще чашку, я повернулся к нему, чтобы узнать, не составит ли он мне компанию, и увидел, что бармен уже не занимается камином, а смотрит на какой-то предмет у себя в руке. Через секунду он положил его на каминную полку и произнес:

— Они взяли Поттера. Он в подвале Малфоев.

Я едва не выронил из рук чайник. Они поймали Поттера? Будь я уверен, что Аберфорт поймет меня правильно, то запрыгал бы по комнате от восторга. Наконец-то! Наконец-то настоящее дело, а не дурацкие тролли, не Кэрроу и не Лонгботтом с его сходками!

Я вскочил со стула и занял позицию лицом к выходу.

— Ты что удумал? — предостерегающим голосом произнес Аберфорт.

— Наведаюсь к ним в подвал, — ответил я, вынимая палочку и вызывая в памяти образ Поттера.

— Тебе туда не попасть — на доме наверняка куча охранных заклятий...

— Если пройдет патронус, то и я пройду.

Сосредоточившись, я вызвал патронуса и сразу направил его к цели. Когда почти два года назад я посылал патронуса к Снейпу, он вошел в его дом беспрепятственно, и я не знал, были ли на нем какие-то заклятья или нет. Сейчас я понимал, что охрана будет — Малфои не могли не защищать свой дом, особенно если туда периодически наведывался Волдеморт.

Через пару секунд двигавшаяся энергия патронуса, которую я ощущал частью сознания, будто увязла в плотной среде. Однако сопротивление быстро пропало — я даже не успел встревожиться, — и передо мной возникла невероятно яркая серебристая стена, изрезанная трещинами, изъязвленная мелкими дырками, покрытая пылью и царапинами. Ориентир был неважный, но я надеялся попасть в подвал не благодаря внешним ориентирам, а благодаря патронусу, использовав его, словно стрелу с нитью, к другому концу которой был привязан сам. Я аппарировал. Охранная система пропустила меня почти без задержек, хотя последний этап перемещения проходил заметно медленнее. Возможно, она приняла меня за окончание энергии патронуса, а может, помогли поля Метки.

После полутемной комнаты Аберфорта помещение, в которое я попал, казалось слишком светлым. Под потолком парили маленькие шары-лампочки. Прямо передо мной патронус вытягивал длинную голову, с интересом наблюдая за борьбой двух людей: Гарри Поттер одной рукой крепко держал Рона Уизли, в страхе глядящего на патронуса, которого прежде он никогда не видел, а другой зажимал ему рот.

— Линг! Вот здорово!

Я резко обернулся. Справа от меня стояла Луна. Она похудела и выглядела белой в свете шаров. Одежда износилась, джинсы были серыми от пыли.

— Как ты здесь оказалась? — поразился я.

— Меня на вокзале схватили, — ответила Луна. — Как заложницу, чтобы повлиять на папу.

— На вокзале? — Несколько секунд я пытался сообразить, каким образом она попала сюда из тюрьмы и причем здесь вокзал, а потом до меня дошло. — Зимой?

Луна кивнула.

— То есть ты была не в Азкабане? Ты все это время была здесь? — Я указал на серые стены подвала, в котором не было даже маленького окошка. Луна махнула рукой:

— Ничего, я была не одна, мы с мистером Олливандером... — она кивнула на лежащего в углу человека, которого я до сих пор не замечал, и продолжала говорить что-то еще, но этих слов я уже не слышал. Меня охватило такое бешенство, какого я прежде никогда не испытывал. Целых три месяца она сидела в этом каменном мешке, в холоде, грязи и темноте?! "Малфоям не жить", подумал я с такой яростью, что из палочки, как из газовой горелки, вырвался длинный язык пламени. Почуяв мое настроение, патронус прыгнул к двери и начал кусать металлическую ручку. Я направился к выходу, готовый порубить на кусочки всех, кого встречу в доме, но дорогу мне преградил Поттер.

— Стой, подожди, — проговорил он. Я оттолкнул его. Это оказалось несложно — за прошедшие месяцы он явно не поправился. Патронус упрямо грыз железо. Поттер схватил меня за руку.

— Ты можешь отсюда аппарировать? Можешь их вытащить? Вытащи их, потом вернешься...

— Сначала я кое-кому снесу здесь башку, — процедил я, снова отпихивая его в сторону.

— Нет! — Ко мне подбежала Луна. — Линг, не надо!

— Вытащи их, — повторил Поттер, не выпуская моей руки, — Луну, Дина и мистера Олливандера, а потом возвращайся. Там наверху Беллатриса, а у нее — Гермиона.

— Вот дьявол! — В досаде я стукнул патронуса палочкой, и тот с оскорбленным шипением исчез. — Ладно. Куда аппарировать?

— К моему брату, — тут же сказал Рон, до сих пор державшийся от патронуса подальше. — К Биллу и Флер. Они живут в Тинворте, в коттедже у моря.

Я помнил Билла Уизли и был уверен, что и он меня не забыл. Подойдя к лежащему в углу Олливандеру, я опустился на одно колено и взял его за руку. К моему удивлению, старик, казалось, находившийся без сознания, крепко вцепился мне в запястье. Сидевший неподалеку Дин Томас, которого я бы тоже не узнал, не назови Поттер его имя, подобрался ко мне и молча взялся за руку выше ладони Олливандера. Наконец, Луна крепко ухватилась за мое предплечье, и я, сконцентрировавшись на образе Билла Уизли, взмахнул палочкой, снова вызывая патронуса.

Выбраться из дома Малфоев оказалось проще, чем в него попасть. Патронус беспрепятственно прошел охранные поля и в следующую секунду уже стоял вблизи небольшого двухэтажного дома, окруженного редкими невысокими кустами. Нам четверым потребовалось немного больше времени, чтобы переместиться следом, и я тут же замерз, почувствовав пробирающий до костей холодный влажный ветер, лучше всего говоривший о том, что мы аппарировали благополучно.

Луна и Дин поднялись на ноги, собрался встать и я, однако Олливандер все еще держал мою руку в своей. Его хватка оказалась удивительно крепкой, несмотря на общее болезненное состояние. Я положил палочку на землю, собираясь разжать его пальцы, и вздрогнул: Олливандер смотрел на меня, широко раскрыв глаза, с выражением то ли ужаса, то ли потрясения, а может, того и другого сразу.

— Я тебя помню, — хрипло прошептал он, — помню, помню...

Я вскочил, резко выдернул руку и невольно сделал шаг назад. От этих слов мне стало не по себе. Когда-то, оказавшись со Снейпом в лавке Олливандера, у меня возникло смутное ощущение, будто мы с ним действительно встречались, но до сих пор я ни разу не вспоминал о том эпизоде и был уверен, что прежде никогда его не видел.

— Линг, ты как? — спросила Луна. Я обернулся к ней, потом посмотрел на стоявший неподалеку дом. Что бы там ни помнил Олливандер, надо было возвращаться за Поттером, но здесь нас, судя по всему, еще не заметили, и я не мог оставить их одних, без оружия, не проверив, кто в этом доме живет на самом деле. Взяв палочку, я убрал патронуса, гулявшего по краю утеса, и быстро направился к входным дверям.

Идя к дому, я слегка позавидовал Биллу, который обитал в таком замечательном пустынном месте, создающем иллюзию полного отсутствия цивилизации. Дом Уизли был здесь не единственным: я разглядел еще несколько небольших коттеджей, однако людей не заметил. Кое-где мне попадались выложенные из камней концентрические узоры с посаженными в центре растениями. Обойдя один такой круг, я вышел на каменную дорожку и ускорил шаг.

Скоро выяснилось, что я ошибся — нас заметили. Едва я занес руку, чтобы постучать, как дверь распахнулась, и в грудь мне уткнулась палочка, которую держал Билл Уизли, с большим недружелюбием смотревший на меня сверху вниз. Из-за его спины выглядывала встревоженная Флер.

— Вижу, узнал, — усмехнулся я.

— Ты что здесь делаешь? — негромко спросил Билл.

— Вот, привел тебе гостей.

Флер проговорила:

— Там на пляже кто-то есть.

— Иди в дом, — сказал жене Билл, однако та его не послушала.

— Твой брат Рон вместе с Поттером сидит сейчас в подвале у Малфоев, — продолжил я, — и пока ты держишь меня на мушке, их шансы на спасение уменьшаются с каждой секундой.

— Ты Пожиратель, — ответил Билл и слегка надавил на меня палочкой. — Зачем тебе им помогать?

— Я помогаю не им.

— Там девушка! — Флер протиснулась между мужем и дверью и устремилась к Луне.

— Флер, стой! — Уизли все еще не убирал палочку, поэтому я не рисковал совершать резких движений.

— Это Луна Лавгуд, мистер Олливандер и еще один парень с нашего курса, — сказал я Биллу. — Кончай свою панику — мне пора назад.

— Билл! — крикнула Флер за моей спиной.

— Убери палочку, — теряя терпение, проговорил я. — Тебя что, ищут?

— Ищут весь Орден, — ответил Билл, опустив, наконец, оружие. Я обернулся. К нам подходили Луна и Дин Томас. Уизли распахнул перед ними дверь, и Дин молча зашел внутрь, а Луна задержалась, чтобы поздороваться с Биллом. Когда тот отправился к Флер, Луна взяла меня за руку и очень серьезно сказала:

— Обещай, что ты не сделаешь того, о чем говорил в подвале.

— Ну нет, — я вновь почувствовал прежнюю ярость. — Этого я обещать не буду.

— Там было не так ужасно, как ты думаешь, — продолжала уговаривать меня Луна. — Я часто поднималась наверх, в ванную, не все время сидела в темноте, и эльфы нам помогали, приносили хорошую еду...

— Ты только послушай себя! — изумился я. — Что ты говоришь! Нашла кого защищать, этих... — я запнулся, подбирая слова, — этих ублюдочных, трусливых гномов!

— Когда в доме бывает Сам Знаешь Кто, еще и не то сделаешь, — Луна заглянула мне в глаза. — Я их простила, Линг.

— А я — нет! — Идущий к дому Билл, подле которого плыл на носилках Олливандер, посмотрел на меня с подозрением. — Бред, это какой-то бред! Что ты их оправдываешь, их подлость и трусость! Надо же, они пускали тебя в ванную! Ну давайте им памятник за это отгрохаем!

— Обещай, что никого не убьешь, — потребовала Луна, однако прежде, чем я успел ответить, мою левую руку обожгло так же, как это было вечером в Рождество. На краткий миг она оказалась охвачена жаром, хотя и гораздо более слабым, чем несколько месяцев назад. Возможно, большое расстояние уменьшало эхо, но суть не менялась: Малфои вызвали Волдеморта.

— Ну вот, они призвали Темного Лорда! — в досаде воскликнул я. Ситуация осложнялась, а Луна все еще держала меня, не собираясь отпускать.

— Линг, обещай! Ведь убийство раскалывает душу колдуна...

— Да это выдумка! Выдумка и пропаганда, чтобы вас пугать!

— Это не пропаганда и не выдумка, — проговорил подошедший к нам Билл. Он открыл дверь, и Флер указала на нее носилкам, которые неторопливо исчезли в дверном проеме. — Кого ты собираешься прикончить на этот раз?

Его лицо до сих пор несло на себе следы встречи с оборотнем, хотя раны давно зажили и затянулись. Второй раз за сегодняшний вечер я испытал чувство зависти: на теле Билла оставалась память о его сражениях. Мои же шрамы свидетельствовали о глупости, а не о доблести.

— Ладно, — вздохнул я. — Никого не буду. Можете продолжать им сочувствовать и наслаждаться своим великодушием.

— Какой же ты все-таки упрямый, — сказала Луна с заметным облегчением, выпуская мою руку. Раздосадованный, я направился подальше от дома, чтобы вызвать патронуса и вернуться, наконец, в подвал, однако не успел дойти до конца каменной дорожки, как услышал громкий хлопок аппарации, а спустя несколько секунд — еще один.

66.

Настенные лампы в комнате Аберфорта погасли, каминный огонь едва теплился, и портрет девушки вновь был погружен в темноту. После пронизывающего ветра побережья здесь казалось жарко и душно. Аберфорт все так же сидел на кровати и от нечего делать листал мою папку, придвинувшись чуть ближе к гаснувшему камину и приподнимая каждый рисунок, чтобы получше его рассмотреть. Когда я появился, он бросил на меня косой взгляд и вернулся к своему занятию.

Я наложил на себя заклинание, чтобы поскорее согреться, и потрогал чайник. Он был почти холодным, и мне пришлось вскипятить воду магией. Хотя в этом случае вода быстрее теряла тепло, вряд ли она успеет остынуть прежде, чем я ее выпью.

— Долго меня не было? — спросил я, приготовив себе чай и сев на стул рядом с камином.

— Минут сорок, — сказал Аберфорт.

Чтобы задать следующий вопрос, мне потребовалось собраться с духом; вопрос не имел смысла, ответ на него я знал и так, однако не спросить не мог. К тому моменту моя чашка опустела, а Аберфорт досмотрел рисунки.

— Зачем ты прислал Добби?

— Тебя все нет и нет, — ответил Аберфорт, откладывая папку. — Подумал, ты застрял где, или Малфоям попался.

— Я их даже не видел, — проговорил я. — Но если б увидел... — Я замолк. Аберфорт выждал время и спросил:

— Что, не надо было присылать?

— Не знаю, — я поставил чашку на стол. — Если бы не прислал, все было бы по-другому.

Тогда все действительно сложилось бы иначе. Поттер не стал меня дожидаться, выбрался из подвала за Гермионой, и вернись я, мне бы пришлось подниматься следом. Схватка с Малфоями означала разоблачение, хотя я был уверен — нет, даже не уверен, а просто знал: случись эта драка, я бы не пощадил никого. Перед лицом гнева здравый смысл умолкал, хотя ему было что возразить на такую абсурдную самоуверенность. Там собрались не просто какие-то колдуны — там была Беллатриса, которая ни за что бы не отступила и постаралась меня убить. Кроме того, выйди я из подвала, путь в Хогвартс оказался бы закрыт, и на меня объявлена охота. А что потом? Устроить в Хогсмиде диверсию? Искать вместе с Поттером крестражи? Нет, Аберфорт все сделал правильно. Не пришли он Добби, я оказался бы в очень неприятной ситуации. И не один я.

...Первое, что бросилось мне в глаза, когда Поттер аппарировал от Малфоев — меч Гриффиндора в руках раненого гоблина. Еще одна загадка обрела разрешение, еще несколько вопросов получили ответы.

— Мне пора возвращаться, — сказал я Поттеру, склонившемуся над телом Добби, — но сначала нам надо поговорить.

Поттер не отреагировал, поглощенный созерцанием мертвого эльфа. Кто-то унес в дом гоблина и меч, и мы временно остались одни.

— Гарри, то, что я хочу тебе сказать, связано с этим мечом, так что удели мне пару минут.

Поттер, наконец, поднял голову.

— Хорошо, — сказал он и встал. Мы отошли в сторону и остановились подле большого замысловатого узора, в центре которого Уизли посадили несколько растений. Начинало темнеть; с севера надвигалась снежная туча. Возможно, в Хогсмиде уже шел снег.

— Ну, что? — спросил Поттер почти равнодушно.

— У Темного Лорда есть один верный человек по имени Тейлор, — сказал я. — Ты о нем слышал?

Поттер отрицательно покачал головой.

— Темный Лорд доверяет ему больше, чем многим другим. Хотя это очень опытный боевой маг с большим послужным списком, Лорд не использует его для поиска членов Ордена или выслеживания магглорожденных. Тейлор со своими людьми сидит в Хогсмиде и патрулирует деревню и окрестности, будто это какая-нибудь военная база. Дементоры контролируют все входы и выходы из школы, а за Запретным лесом присматривают пауки.

Поттер бросил быстрый взгляд поверх моего плеча. Я обернулся. К нам торопливо направлялся Билл.

— В общем, рано или поздно тебе придется вернуться в Хогвартс, — закончил я, с сожалением пропустив все детали и объяснения, поскольку не хотел, чтобы Уизли вмешивался в разговор.

— Как ты о нас узнал? — спросил Поттер, словно весь мой рассказ прошел мимо его ушей. — Кого я видел в зеркале?

— Темный Лорд все еще присылает тебе сны? Он может добраться до твоего сознания?

Поттер провел рукой по лицу. Какая бы связь между ними не была, она, похоже, сохранялась, и я очень надеялся, что уроки Снейпа все-таки не прошли для Поттера впустую. В любом случае, об Аберфорте я ему рассказывать не собирался. Рядом остановился Билл. Мне очень не понравилось выражение его лица. Уизли вполне могло придти в голову задержать меня, тем более что у Поттера явно копились вопросы. Конечно, мне хотелось попрощаться с Луной, но обстановка накалялась, и задерживаться я не мог.

— А меч? — вдруг спросил Поттер. — Ты ведь что-то знаешь о мече.

— Ничего, — ответил я. — Ничего я не знаю. Меня здесь вообще нет. — Уизли в нетерпении переступил с ноги на ногу, и я покрепче сжал палочку. — Короче, для правильных выводов тебе хватит информации. Удачи.

Не знаю, слышал ли он последние слова, поскольку в этот момент я аппарировал и через несколько секунд стоял за много миль от морского берега, на втором этаже "Кабаньей головы", в тепле и темноте.

— Где он? — спросил Аберфорт.

Кого он имел в виду — Добби или Поттера? Возможно, это я должен был определить сам, своим ответом, но безопаснее было свернуть разговор и возвращаться в Хогвартс. Я гостил у Аберфорта больше часа, и если об этом узнает Тейлор — а он наверняка узнает, — то сможет укрепиться в своих подозрениях, сравнив время моего визита со временем побега Поттера.

— Так что, — сказал я, — берешь рисунки?

Аберфорт посмотрел на меня долгим, неприветливым взглядом. Я ждал обычного ворчания или простого ответа на вопрос, но он все с тем же угрюмым выражением лица проговорил:

— Знаешь, кого ты мне сейчас напомнил? Моего брата. Те же в точности манеры — недомолвки, уклонения, секреты... Я тебя за дурака никогда не считал, думал, ты с ним достаточно пообщался, чтобы понять: он не такой, каким его рисуют восторженные поклонники. Уж ты-то должен был это видеть! — Аберфорт хлопнул ладонью по ноге. — Что тебе до его амбиций и представлений? Зачем тебе вся эта тайная возня? Ты ведь жизнь свою губишь за то, что тебе даже не близко! Я не говорю, что с этими, — Аберфорт кивнул на окно, имея в виду бродивших по Хогсмиду Пожирателей, — у тебя одна дорога. Если б не Альбус, ты бы свою Метку не получил. Но я ни за что не поверю, будто он убедил тебя в своей правоте, что тебе и впрямь есть дело до магглов, магглорожденных, до Поттера с его друзьями... Можешь ничего мне не рассказывать, — он махнул рукой, — объясни только, для чего тебе это? Чем он заморочил тебе голову?

— Ты так его не любишь? — спросил я.

— Я его знаю, — с неожиданной силой сказал Аберфорт, постучав себя по груди. — Он мой брат, и тут ничего не попишешь, но я знаю и тебя.

— Не знаешь, — перебил я. — То есть знаешь, конечно, но не до конца. Иначе ты бы не считал, что все это я делаю ради него, или что он заморочил мне голову, или втянул... Ладно, хорошо, пусть втянул, но зато дал мне такие возможности, которых не было при любом другом раскладе.

— Вот-вот, — Аберфорт погрозил мне пальцем. — Так он тебя и завлек.

— Ну и что? Он пользовался тем, что было, и не стал дожидаться, пока его опередят конкуренты. А если ты настолько хорошо меня знаешь, то должен понимать — мне нравится. Мне интересно.

— Это-то я понимаю, — проворчал Аберфорт. — Мальчишкам нравится война — правда, до первого боя, когда все начинается всерьез и по-настоящему, когда рядом с тобой умирают друзья, а тебе надо лезть под зеленые молнии.

— Первый бой у меня уже был, — ответил я, — и даже второй, так что зелеными молниями меня не напугать. И ты зря думаешь, что мне нет дела до происходящего. Если я не разбрасываю по школе глупые листовки, не провоцирую Кэрроу и здороваюсь с Пожирателями, это не значит, что я одобряю их режим. Не надо считать, будто у меня нет никаких моральных представлений.

— А вот Альбус именно так и считал, — заметил Аберфорт.

— Неправда! — удивился я.

— Правда-правда, — Аберфорт кивнул. — То есть представления у тебя, конечно, есть, но они — как текст из скучного учебника. Ты знаешь, что плохо, а что хорошо, но не чувствуешь этого здесь, — он снова похлопал себя по груди. — У тебя нет нравственного стержня, предела, за который ты никогда не дашь себе переступить. Ты знаешь эти "хорошо" и "плохо", но не применяешь к себе, а потому с равным успехом можешь быть и с ними, и с нами, и вообще с кем угодно.

Я молчал, потом встал, снял со спинки стула мантию и набросил ее на плечи.

— Твой брат ошибся, — произнес я. — Но я подумаю над тем, что ты сказал.

* * *

Вечером за преподавательским столом в Большом зале царила мрачная тишина. Кэрроу и Снейп тоже почувствовали вызов и находились не в лучшем расположении духа, вероятно, уже зная о том, что стряслось в доме Малфоев. Я постарался как можно скорее покончить с едой и вернулся в комнату, где забрался на кровать и вновь открыл папку со старыми рисунками. Среди них я отыскал портрет Дамблдора шестилетней давности и положил перед собой, чтобы им вдохновиться и лучше понять ход мыслей, которому он следовал.

Сейчас я уже не был так уверен в ошибочности его мнения. Пожалуй, он оказался почти прав, если Аберфорт действительно повторял, а не вольно трактовал слова покойного. Однако Дамблдор мог думать что угодно — меня его невысокая оценка не задевала. Независимо от наличия морального стержня, свою сторону я выбрал и не намеревался, словно флюгер, подстраиваться под более сильный ветер. Хотя почему, если моя нравственность столь сомнительна, Дамблдор был уверен, что, выбирая, я предпочту его, а не Волдеморта?

И вот, когда я уже много минут смотрел на портрет, вспоминая наш старый разговор, меня вдруг осенило. Как я мог думать, что Дамблдор станет рисковать и посвящать в свои тайны ненадежного человека, который не определился, на чьей он стороне, да еще лишенного всяких моральных ограничений? Дамблдор не разрешал мне выбирать — никакого выбора не было. Он только испытывал мою преданность, желая убедиться, что когда наступит время, я сделаю все, как надо, и для этого у меня достаточно сил.

Я даже удивился, почему такой простой ответ не приходил мне в голову раньше. Снейп. Конечно, все дело в нем, в той роли, какую он играл в моей жизни. Дамблдору не требовалось убеждать меня в моральной правоте своей позиции. Ему было все равно, как я отношусь к магглам, магглорожденным или Гарри Поттеру. Он лишь хотел быть уверен, что как бы ни повернулась моя судьба, что бы мне ни предлагали и чем бы ни соблазняли, я останусь рядом со своим учителем, а значит, на стороне Дамблдора.

Невероятно. Кто другой смог бы придумать такую комбинацию, увидеть то, чего в тот момент не видел и не понимал я сам? "Что еще ты обо мне знаешь? — думал я, глядя на Дамблдора. — И что еще мне только предстоит узнать?"

Впечатлений за день набралось слишком много. Подвал Малфоев я видел всего пару минут, и по большому счету он не слишком отличался от места, в котором я находился сейчас, а вот визит на морской берег казался чем-то фантастическим: новые места, другие лица, море, открытое, ничем не ограниченное пространство без гор и лесов... Я лег пораньше, думая, что засыпать мне сегодня придется долго, однако уснул почти сразу и спал без сновидений до тех пор, пока не почувствовал вызов Темного Лорда.

На этот раз — никаких неясностей. Вызывали меня. Я подскочил на кровати, спросонья ожидая увидеть Волдеморта прямо у своей постели, но в комнате оставалось пусто и темно. Разумеется, что ему делать здесь?

Информация о том, куда идти, появилась в сознании вместе с волной влажного жара от Метки. Одеваясь, я прокручивал в голове все, что происходило вчера днем, но не мог представить, как можно было меня вычислить. Ведь наверху был только Добби, и это его считают освободителем пленников малфоевского дома. "Значит, Аберфорт, — решил я, выходя из подвала и начиная долгий подъем на седьмой этаж. — Видимо, к нему наведался Тейлор". Палочку я взял с собой, не собираясь легко сдаваться, если только Волдеморт не пожелает убить меня сходу, без всяких лекций и предисловий. Перед седьмым этажом я очистил сознание от посторонних мыслей, успокоился и для виду исполнился легким ожиданием чего-нибудь интересного — не каждый день Темный Лорд посещает Хогвартс. Точнее, не каждую ночь.

Прямо на пороге убивать меня не собирались. Атмосфера в кабинете была спокойной: Снейп расположился в кресле у стола, а Волдеморт занимал директорское место, предоставив портрету Дамблдора созерцать его спину. Горели свечи и огонь в камине; обитатели картин помалкивали, тревожились, но любопытствовали.

— Знаешь, почему я хотел тебя видеть? — спросил Волдеморт.

Я посмотрел на Темного Лорда, сидевшего там, где раньше видел лишь двух человек, и подумал: "Пожалуй, это справедливо".

— Да, знаю.

Волдеморт слегка улыбнулся и перевел взгляд на Снейпа.

— Вот все бы так, Северус, — сказал он. — Знали, что я хочу им сказать, еще до того, как это услышат.

В его голосе не прозвучало ни холодности, ни осуждения. Кажется, настроение Темного Лорда было неплохим.

— Что ж, — он вновь обратил внимание на меня. — Тогда, раз уж ты знаешь... — он сделал приглашающий жест. — Мы слушаем.

Я приободрился, однако, несмотря на срочную необходимость в объяснениях, в голову не лезло ничего достойного.

— Я не думал, что комендант примет это близко к сердцу, — с вежливым недоумением начал я, — и не хотел как-то обидеть его или оскорбить.

Волдеморт поднял руку, и я замолчал.

— Обидеть? — переспросил он. — Ты считаешь, что, рассказывая о ваших встречах, он жаловался?

— Нет, конечно не жаловался, — ответил я. — Скорее, наоборот.

Волдеморт молча смотрел на меня, и на его лице не читалось никаких определенных эмоций.

— Скорее, наоборот, — повторил он. — Знаешь, Линг, о тебе говорят разное. Амикус, например, считает, что ты неуправляем. Комендант — что ты не по рангу высокомерен и самоуверен. А Северус... — он слегка склонил голову в сторону Снейпа, — полагает, что ты просто избалованный вниманием молодой человек. — Волдеморт сделал паузу. — По-твоему, кто из них ближе к истине?

Я некоторое время размышлял, а потом сказал:

— Думаю, все.

— Очень дипломатично, — усмехнулся Темный Лорд, — но я хочу услышать более четкий ответ.

— Правда, все, — кивнул я. — У каждого есть причина, чтобы так считать. Профессор Кэрроу говорит, что я неуправляем, потому что не умеет мной управлять. Мистер Тейлор привык, чтобы ему подчинялись. А профессор Снейп никогда не одобрял ученических вольностей.

Волдеморт какое-то время разглядывал меня, а потом повернулся к Снейпу.

— Ты заметил, что он сейчас сделал?

— Заметил, мой Лорд, — произнес Снейп. Волдеморт встал и подошел ко мне. Его тоже окружала аура опасности, но, в отличие от понятной и вполне человеческой угрозы Тейлора, Волдеморт напомнил мне о январской встрече с лисом: и тот, и другой были образами, масками чего-то большего, что стояло за ними и отображалось через них в нашу реальность. Магическая трансформация Волдеморта, чем бы она ни была, завела его очень далеко.

— Ну а я? — негромко спросил Темный Лорд, пристально посмотрев мне в глаза. Этот взгляд не был взглядом легилимента и не стремился проникнуть в сознание; напротив, Волдеморт словно приглашал меня войти в его разум, затягивая внутрь, как океанский водоворот затягивает в себя деревянную лодку. — Что думаю я, Линг?

Я не стал отводить глаз, однако мне стоило больших усилий остаться на границе своего сознания и не поддаться на такое неожиданное и разоблачающее приглашение.

Что мог думать обо мне Волдеморт? Что такое существо, как он, могло думать о самоуверенном, неуправляемом, избалованном, хотя и перспективном семикурснике Хогвартса?

— Ничего, — ответил я, но тут же добавил: — Пока ничего.

Водоворот исчез, и я слегка расслабился.

— Северус, проводи меня, — велел Темный Лорд и подошел к двери. Оттуда он обернулся и несколько секунд смотрел на портрет Дамблдора — без злости, без торжества, без улыбки, — но так ничего и не сказал. Снейп открыл перед ним дверь, и они оба покинул кабинет, а я, не зная, что делать, идти ли за ними или дожидаться здесь, остался в одиночестве рядом с канделябром и, по правде сказать, облегченно вздохнул.

У Темного Лорда было подозрительно хорошее настроение. Гарри Поттер, причина его многолетних бестелесных скитаний, человек, которого он так хотел поймать, ускользнул прямо у него из-под носа, однако Волдеморт не казался расстроенным. А для чего он явился в школу? Обойдя директорское кресло, я встал напротив портрета Дамблдора. Тот выглядел задумчивым и не слишком расположенным к беседе.

— Вы знаете, зачем он приходил? — спросил я. Портреты вокруг возмущенно зашептались.

— Нет, Линг, — вздохнул Дамблдор. — Не знаю.

Другого ответа я и не ждал, но все равно должен был попытаться.

— А о чем они разговаривали до меня?

Портреты начали выражать свое возмущение в полный голос.

— Тебе лучше спросить об этом Северуса, — весьма справедливо заметил Дамблдор.

— Он приходил за крестражем? — продолжал я. — Ведь в школе есть крестраж.

— Вероятно, — сказал портрет. — Вероятно, есть.

— Значит, у Темного Лорда появился повод его забрать? Или проверить сохранность?

Портрет Дамблдора молчал, глядя на меня поверх очков, то ли размышляя над необходимостью ответа, то ли слушая своих коллег, неодобрительно отзывавшихся о моем воспитании и манерах.

— Не думаю, что у него появился такой повод, — произнес, наконец, Дамблдор, снял очки, вытащил откуда-то клочок замши и погрузился в протирание стекол. Разговор был окончен. Мне ничего не оставалось делать, как вернуться обратно к канделябру. Что же все-таки заставило Волдеморта посетить школу? Реши он поговорить со Снейпом, он бы вызвал его к себе, но Темный Лорд появился здесь, а значит то, что ему было нужно, находилось на территории Хогвартса. И это не крестраж.

Время шло, а директор все не возвращался. За окном занимался рассвет, огонь в камине потух, и по мере того, как в кабинете становилось светлее, свечи на канделябре начинали гаснуть. Вероятно, Снейп не знал, что я его жду, и отправился к себе. Я вышел из кабинета под пересуды старых директоров, возмущенных наглой молодежью, которой в их времена, разумеется, не было.

* * *

В оставшиеся дни до приезда студентов я рисовал, занимался медитациями и осваивал заклятья из книги Снейпа. Мне, конечно, хотелось узнать, о чем он разговаривал с Волдемортом, но задавать такой вопрос было верхом бестактности. Возможно, портрет Дамблдора рассказал директору об учиненном после его ухода допросе, и если бы Снейп счел нужным, то поговорил бы со мной.

Краткие минуты, что я провел на воле, на морском берегу, не выходили у меня из головы. Это был глоток свежего воздуха и в буквальном, и в переносном смысле. О подвале я почти не вспоминал. Казалось, тема пленения исчерпала себя с того момента, как Луне все же удалось вытянуть из меня обещание, однако в тот вечер, когда в школу вернулись ученики, я уже не был так уверен в своих словах. Ужин я пропустил, решив не испытывать терпение созерцанием физиономии Малфоя, а когда в комнате появились Нотт, Пирс и Флетчер, притворился, что увлечен рисованием.

Однако настало утро, я проголодался и больше не мог прятаться от неминуемой встречи с собственными реакциями. Сев за стол в Большом зале, я отыскал глазами Малфоя, завтракавшего без особого аппетита, и начал представлять, как было бы хорошо набить ему морду. Я смотрел на него, злился и думал: "У меня, значит, моральных представлений нет, а у этой бледной немочи есть? Как можно спокойно жить в своем шикарном доме, зная, что у тебя в подвале — полуживой старик и девочка, с которой ты учишься в одной школе?"

— Дырку в нем прожжешь, — сказал мне Пирс, увидев, что я не спускаю глаз с Малфоя.

— Я бы прожег, — проговорил я, — и не одну. Если бы толк был.

— Ходят слухи, — негромко заметил Нотт, — что Малфои опять облажались.

— И почему меня это не удивляет? — усмехнулся я.

Малфой, наконец, почувствовал, что на него смотрят. Мой пристальный взгляд явно не улучшил его настроения. Он поскорее доел и ушел из зала, а я, оставшись без раздражающего объекта, приступил к завтраку.

Но смотрел не только я — смотрели и на меня. Лонгботтом, сестры Патил и другие члены ОД то и дело бросали в мою сторону косые, недоверчивые взгляды. Вероятно, у Луны появилась палочка, и она послала через галеон сообщение о своем освобождении, упомянув мое имя. Мне это совсем не понравилось. Я не был уверен в способности Лонгботтома и его товарищей держать язык за зубами. Лучше бы она написала, что ее вытащил Добби. А еще лучше, если бы не писала ничего.

* * *

Через несколько дней после окончания каникул Слагхорн вручил мне целую пачку проспектов и листовок с информацией о разнообразных учебных заведениях, какие обычно появлялись в факультетских гостиных незадолго до экзаменов. На пятом курсе я не обращал внимания на рекламу магических университетов и колледжей, а сейчас, несмотря на перспективы служить под началом у Тейлора, взял ради любопытства несколько буклетов, разложив остальные на столике под доской объявлений.

Не я один проявил к ним интерес. Вернувшись вечером в комнату, я увидел, что Пирс листает один из проспектов, а на тумбочке Нотта валяется пара реклам. Сам он в данный момент готовился к арифмантике, обложившись пособиями и учебниками. Флетчер тоже занимался подсчетами, правда, совсем иного рода. После осеннего предупреждения он действительно прекратил принимать ставки у младших курсов и снизил активность со старшими, но кто-то все же пользовался его услугами. Я Флетчеру не мешал, поскольку профессора больше не жаловались, а дурацкие выходки, на которые раньше спорили ученики, прекратились.

Увидев у меня буклеты, Пирс удивился.

— Разве тебе это нужно? — спросил он.

— А почему нет? — не понял я.

— Флитвик тебя уже несколько лет в университет готовит, — сказал Пирс. — Ты сейчас, наверное, сразу на второй курс можешь поступить. А самая сильная кафедра чар — в Европейском университете. Зачем тебе рекламы?

— Надежды Флитвика могут не оправдаться, — ответил я, забираясь на кровать. Узнав, что Тейлор хочет взять меня к себе, я поделился этим с профессором, поскольку при таком повороте событий факультета физики чар мне было не видать. Флитвика новости не обрадовали, но наши уроки продолжались, несмотря ни на что, в том числе и на близость экзаменов.

— Ты передумал? — спросил Нотт. — Нашел что-нибудь поинтереснее?

— Я не искал, просто взял полистать. За меня уже всё нашли.

В двух словах я рассказал им о планах Тейлора. Поскольку никто о нем не знал, и только Нотт пару раз слышал эту фамилию от отца, моя история их не впечатлила.

— И чем же ты будешь заниматься? — спросил Пирс. — Деревню патрулировать?

— Думаете, мне сильно этого хочется? — безрадостно вздохнул я. — Я бы лучше поучился, чем бродить по Хогсмиду да слушать всякую ерунду, о которой они болтают... Ну ладно, а вы-то что себе присмотрели?

Пирс показал цветную брошюру:

— Вот, читал про университеты, кто что предлагает. Факультет я давно выбрал, а университет — еще нет.

Мы молчали, с любопытством ожидая услышать название факультета, и Пирс нас не разочаровал.

— Палеоритуалистика, — без запинки произнес он.

— Что? — переспросили мы изумленным хором. Даже Флетчер оторвался от своих вычислений. — Палео... что?

— Палеоритуалистика, — повторил Пирс. — Изучение мест силы, пирамид, дольменов, лабиринтов, гробниц — в общем, всяких руин, где в древности проводили ритуалы. На таких сооружениях обычно куча заклятий, но мало какие из них можно расшифровать или хотя бы понять, зачем они нужны. Я уже не говорю о том, чтобы снять их. Проблема в том, что в Европе такого факультета нет: надо ехать либо в Южную, либо в Северную Америку. В Северной комфортнее, но дороже, а в Южной не так роскошно, зато дешевле, да и профессура, по отзывам, сильнее.

— Что тут выбирать-то, — недоуменно произнес я. — Конечно, в Южную.

— Отец говорит, там война, — ответил Пирс. — Не какие-то масштабные действия, а так, мелкие стычки между племенами, но все равно бывает опасно. Тем более что пирамиды, лабиринты и руины находятся как раз в джунглях, где эти племена живут. Я тоже склоняюсь к Южной, но Полина против. И ее можно понять.

— Кстати, а чем она собирается заниматься? — поинтересовался Нотт. — Если, конечно, это не страшная тайна.

— Рунами, наверное, — сказал я. Пирс кивнул.

— Точно, рунами. Асвинн уже свела ее с нужными людьми.

Нотт засмеялся.

— С нужными людьми? Это что, какая-то тайная организация?

— Тайная не тайная, но очень похоже, — серьезно ответил Пирс. — По крайней мере, обучение там индивидуальное, у конкретного мастера и только по рекомендации другого. Асвинн ее кому-то порекомендовала.

Некоторое время мы молча обдумывали новую информацию. О палеоритуалистике я никогда не слышал, хотя несколько раз встречал упоминание о древних заклинаниях, наложенных на раскопанные артефакты.

— А ты? — спросил Пирс, глядя на Нотта. — Давай, признавайся, что у тебя на уме?

Мне казалось, Нотт не ответит — еще на пятом курсе я безуспешно пытался разузнать его планы на будущее, — но с тех пор прошло два года, и сейчас он был готов ими поделиться.

— Собираюсь на архитектуру заклинаний, — сказал он. — Скорее всего, поеду в Европу.

Об архитектуре заклинаний я знал. Эта ветвь магической науки была важной областью производственной и любой другой магии, где на объект требовалось накладывать несколько заклинаний или совмещать в работе отдельные предметы, подвергшиеся различным заклятьям. Она имела дело с совместимостью заклинаний, ритуалов и иных магических операций. Слои элементарных заклятий можно было накладывать без опасения негативных побочных эффектов, но чем сложнее становилось колдовство, тем более значительными оказывались вероятные результаты их совмещения. Два сложных заклинания, наложенные последовательно или одновременно на один предмет без должного изучения их совместимости могли породить непредсказуемые и разрушительные последствия.

Из нас четверых не определился только Флетчер, который, помахивая своей тетрадкой, сказал, что учиться он вряд ли будет, а лучше займется каким-нибудь делом.

* * *

Пока большинство преподавателей готовили седьмой курс к выпускным экзаменам, Кэрроу все дальше заводил нас в дебри исследования "темнейшего из темных" существ. Перед каникулами мы закончили изучать Адский огонь — а точнее, остановились на полпути, поскольку мадам Помфри заявила Снейпу, что если его не интересуют бесконечные ожоги учеников, то, может, его заинтересуют траты школы на необходимые для их лечения дорогостоящие мази? С Адским огнем мы работали на улице, поближе к озеру, хотя эффект от него был только психологическим — обычная вода не могла затушить магическое пламя.

Мало кому удавалось вызвать настоящий Адский огонь: большинство колдовало без особого энтузиазма, то ли принципиально не желая заниматься Темной магией, то ли из страха, что у них получится. Утихомирить стихию было гораздо сложнее, но когда это не удавалось ученикам, пламя тушил Кэрроу. В который раз я думал о том, что немалый уровень магического таланта вполне может принадлежать деформированной личности.

Если у Лонгботтома была вендетта с Пожирателями Смерти, то у конкретного Пожирателя Смерти Амикуса Кэрроу намечалась вендетта с Лонгботтомом. На данном этапе эскалации взаимной вражды Кэрроу решил спровоцировать Невилла на такое нарушение, за которое его можно будет арестовать и отправить с Азкабан. Его, а заодно и весь активный ОД.

После каникул он придумал нечто новое. Для обучения семикурсников заклятью Круциатуса он предложил нам упражняться на наказанных студентах. Я не представлял, чем он руководствуется: само исполнение этого заклятья и связанные с ним эмоции вызывали отторжение, а тренироваться на учениках не был готов никто, кроме самых бесчувственных, не способных к эмпатии студентов. Но не мог же Кэрроу всерьез рассчитывать на одних только Гойла да Крэбба?

Известие о новых правилах мы встретили молчанием — такое надо было переварить. К моему большому удивлению, после завершения урока, когда Кэрроу покинул аудиторию, все претензии и неудовольствия начали предъявляться мне.

— Как это понимать? — воскликнула Полина, вскакивая из-за парты и тыча в меня пальцем. — Что за извращенные фантазии?

— Мало того, что он учит Темной магии, так теперь хочет сделать из нас палачей? — ввернул Финниган. — Мы не станем никого пытать!

Сперва мне хотелось возразить: а я-то здесь причем? Ведь правила составляю не я. Кэрроу отвечают за дисциплину и ради ее поддержания, да еще и в свете указа о предателях крови, могут делать едва ли не все, что им заблагорассудится. Однако критики было слишком много. Возмущались не только из-за конкретной "фантазии"; всем хотелось сбросить накопившееся напряжение и усталость, выбрав для этого самую безопасную мишень. Конечно, ведь я никого не потащу в тюрьму и не стану применять те болезненные заклинания, которыми Кэрроу наказывали учеников. Позволив всем желающим выпустить пар, я дождался, пока поток претензий иссякнет, и ответил:

— Если вы так недовольны, напишите письмо с протестом на имя директора, поставьте свои подписи, и я передам его Снейпу. Только подписывать должны все. Иначе вас не послушают.

— Мы подпишем, — уверенно произнес Лонгботтом.

— Вы-то подпишите! — усмехнулся я. — А остальные?

Остальные действительно притихли; многие больше не смотрели на меня, отводя или опуская глаза. Ничего другого я не ждал. Одно дело — возмущаться властями в относительной безопасности аудитории, где все говорят хором, и есть поддержка толпы, но совсем другое — поставить свою подпись под выражающим неповиновение текстом, чтобы конкретные имена и фамилии прочел директор-Пожиратель Смерти.

— Я тоже подпишу, — сказал Полина среди всеобщего молчания.

— Ладно, ты подпишешь, он... — я кивнул на Лонгботтома. — Может, еще человек десять наберется. Но это даже не половина, а для таких заявлений нужно либо всё, либо ничего. Иначе это будет выглядеть как эксцентричная, бессмысленная выходка кучки подстрекателей, которая только усугубит ситуацию.

— Хочешь сказать, ты бы подписал? — спросил протолкавшийся вперед Крэбб. — А ничего, что ты староста и вроде как должен помогать налаживать тут дисциплину, а не наоборот, всякие письма писать?

"Еще один умник выискался", подумал я и ответил:

— Да, подписал бы. Только нечего подписывать.

Студенты действительно начали расходиться, все еще недовольные, но утратившие боевой пыл. Слух о новом наказании быстро облетел школу, к Снейпу отправилась делегация возмущенных деканов, но так ничего и не добилась. До конца недели дисциплина была идеальной — все боялись Круциатуса. Мне хотелось узнать, что Снейп ответил профессорам, и в субботу я спросил об этом у Флитвика.

— Ему все равно, — огорченно сказал тот, махнув рукой. — Он говорит, что если это улучшит общую ситуацию и остановит "партизанские выступления", то причин, по которым ему следует запрещать такое наказание, нет. В конце концов, не сами же Кэрроу станут исполнять Круцио... — Флитвик фыркнул. — Еще не хватало! Эти двое и так достаточно распускают руки. Некоторые ученики ходят в порезах и синяках, будто каждый день дерутся! А душевное состояние тех, кого заставят пытать своих товарищей? Нет, это его тоже не волнует. — Флитвик вздохнул. — Ох, Линг, Хогвартс уже не тот, каким мы его знали. На моей практике не было ничего, что хотя бы отдаленно напоминало творящееся в нем сейчас. — Профессор некоторое время молчал. — И то ли еще будет, — с грустью завершил он свой монолог. — Вот увидите, Линг, это не конец.

Большинство студентов, к числу которых принадлежал и я, все же надеялись, что замдиректора только пугал и не собирается претворять в жизнь свои грозные обещания. Однако целью Кэрроу была не дисциплина. Скоро он подыскал нарушителей, но "тренировать" Круциатус вызвал не первых в списке и даже не членов ОД, а тех, на кого, по моему мнению, не мог всерьез полагаться. "Тренировочные наказания" проходили индивидуально, в кабинете Кэрроу. Крэбб и Гойл остались вполне довольны полученным уроком и оживленно обсуждали свой успех, вызывая этим отвращение даже у сопровождавшего их Малфоя, который после пасхальных каникул окончательно утратил свой статус. Что ж, как бы я не презирал его за трусость, садистом он все-таки не был.

После первой экзекуции я решил поговорить с Кэрроу. Слова Флитвика напомнили мне о плохой карме преподавателей ЗОТИ, настигавшей их в конце года, и мысль замдиректора о том, что "сегодня вечеринки, а завтра — покушение", больше не казалась гиперболой.

— Хорошо, что заглянул, — сказал Кэрроу, листавший за столом последние номера "Пророка". — Говорят, вы там какое-то письмо Снейпу пишете?

— Кто говорит? — спросил я. Кэрроу посмотрел на меня со снисходительной улыбкой.

— Ну так что, пишут письмо или нет?

— Нет, — ответил я. — Испугались.

— Это хорошо, — одобрил Кэрроу. — Чья была идея?

— Моя.

Кэрроу оторвался от газеты.

— Твоя? — протянул он. — И как это понимать?

— Буквально. Это ваше Круцио — просто за гранью. Чего вы добиваетесь? Хотите окончательно настроить всех против себя? Ну так это вам удалось.

Кэрроу отбросил газету и стукнул ладонью по столу.

— Хватит, Ди! — рявкнул он. — Ты кого защищаешь? Кучку отщепенцев и предателей крови? Что за опасный пацифизм ты тут развел!

— Пацифизм? — оскорбился я. — Это не пацифизм, а тактика! Мое предложение остановило волнения, а то, что делаете вы, приведет к бунту!

— Вот, — Кэрроу погрозил мне пальцем. — Вот тут-то мы их и схватим. И кончай заигрывать со старыми дружками, а то у меня иссякнет терпение на твой счет.

Мне стало смешно, однако Кэрроу был настроен серьезно, да к тому же разозлен, и вряд ли сейчас было уместно смеяться. Но неужели он всерьез считал, что на меня подействуют его клоунские запугивания? Я не стал вдаваться в дискуссии и отправился в библиотеку готовить уроки, попутно размышляя, понял ли Лонгботтом, что все это затевалось ради него.

Даже если поначалу Невилл этого не понимал, то когда Кэрроу вызвал его продолжать "тренировки" с Круциатусом, все встало на свои места. Кэрроу не интересовали ничьи отказы, кроме отказов членов ОД, и в этот раз он не собирался ограничиваться своими обычными жестокостями. Но хотя Кэрроу раскинул плотные сети, в них все же оказались дыры. Спустя несколько дней Лонгботтом просто исчез. Это казалось невероятным: все входы и выходы из школы караулили дементоры и Пожиратели, и реши он покинуть Хогвартс, его бы поймали. Пропажа Лонгботтома казалась загадкой не только для учеников и Кэрроу, но и для остальных профессоров. Замдиректора регулярно требовал обыскивать всю школу, включая комнаты преподавателей, поскольку считал, что те могут его укрывать, однако поиски не дали результатов. Единственное реалистичное объяснение, пришедшее мне в голову, заключалось в том, что Лонгботтом прячется в Запретном лесу у Хагрида.

Несмотря на исчезновение главного "отщепенца", Кэрроу не отступил от своего плана поймать ОД на измене, но к всеобщему удивлению члены Отряда продолжали таинственно пропадать. Ряды седьмого курса редели. Я был почти уверен, что все они уходят в лес, пока однажды вечером, по окончании очередных бессмысленных обысков, в одном из коридоров неподалеку от Астрономической башни не столкнулся с Лонгботтомом. Он появился словно ниоткуда, из темной ниши в стене, где прежде ничего не было.

Увидев меня, он мгновенно направил мне в лицо палочку. Я свою не вынимал, просто стоял и ждал. Несколько секунд Невилл держал меня на прицеле, а потом медленно опустил руку.

— Что, Лонгботтом, опять свою жабу потерял? — поинтересовался я. Тот фыркнул. — Значит, в стене теперь живешь?

— В вентиляционной шахте, — сказал Лонгботтом.

— И куда собрался?

— За жабой, — усмехнулся тот.

— Где-то здесь бродит Алекто. Она тебе обрадуется.

После недолгой паузы Лонгботтом спросил:

— Ты действительно вытащил Луну из подвала Малфоев?

— А что это меняет? — сказал я.

— Кое-что, — неопределенно проговорил Невилл. Я покачал головой:

— Ничего это не меняет. Все как было, так и остается. Ладно, ищи свою жабу. — Я обошел молчавшего Лонгботтома и продолжил свой путь к лестнице.

67.

После возвращения учеников с пасхальных каникул я обратился к Пирсу с вопросом, не потерял ли его отец интереса к моим рисункам и не будет ли слишком нагло, если после такого длительного перерыва я пришлю ему работы с патронусом. Тот ответил, что отец будет только рад, и поскольку на рисунках изображается такая магическая диковина, у них наверняка найдутся покупатели. В письме Клайву Пирсу я объяснил, что до сих пор у меня не возникало особого желания рисовать, и отправил ему все отложенные перед последним походом к Аберфорту работы.

Через несколько дней мне пришел ответ. Клайв Пирс сообщал, что качественные изображения патронусов-теней встречаются редко, и коллекционеры, а также некоторые библиотеки, с удовольствием приобретут их. Заканчивалось письмо довольно таинственно: "Когда-то я уже говорил вам об этом и хочу повторить снова: не считайте, что обязаны рисовать. Рисуйте, если у вас есть вдохновение и если вам хочется чем-то поделиться с миром, но когда муза молчит — позвольте ей молчать, хотя всем нам будет жаль, если вы последуете примеру Рембо. Так или иначе, надеюсь, что еще не раз увижу ваши работы".

Увидев незнакомое имя, я отправился в библиотеку, но ни одна магическая энциклопедия не объясняла, кто такой этот Рембо и в чем заключается его пример. Мне было очень интересно узнать, что же имел в виду Клайв Пирс, и я обратился к Слагхорну — уж он-то наверняка помнил всех магов прошедших десятилетий, о которых составители энциклопедий могли позабыть или, возможно, сознательно туда не включили.

После очередного урока зелий я подошел к Слагхорну.

— Сэр, могу я вас спросить?

— Конечно-конечно, — с готовностью ответил Слагхорн, пребывая в благодушном настроении от наших сегодняшних успехов.

— Мне тут встретилось одно имя, но в энциклопедиях я его не нашел и подумал: может, вы знаете, кто это?

Слагхорн кивнул:

— Очень интересно, Линг. И что за имя?

— Рембо.

Несколько секунд профессор выглядел очень удивленным.

— Рембо? — переспросил он. — Артюр Рембо?

— Не знаю, — я покачал головой. — Там была только фамилия. Я все справочники по магам перерыл...

Слагхорн начал было смеяться, но тут же замолчал и посмотрел на меня с неожиданной грустью.

— Линг, Линг, — сказал он. — Мне иногда так жаль, что вы здесь, — он указал на пустой класс, — лишены того, что доступно школьникам из обычных маггловских школ. Мы учим вас магии трав и животных, объясняем, как менять форму материи и работать с тонкими энергиями, но как же много остается за бортом! Это цена, да... Я тебе скажу крамольную по нынешним временам мысль: мы сами загнали себя в гетто нашей избранности. В мире есть магия более великая, чем все эти наши... — он кивнул на реторту, — загогулины. Та, что обращается к человеку, исходя не отсюда, — Слагхорн указал себе на голову, — а отсюда, — он приложил руку к груди. — От сердца к сердцу. От души к душе. Поэзия, Линг. Музыка. Такая магия по-настоящему меняет жизнь. — Слагхорн покивал, словно отвечая собственным мыслям. — Но нам она недоступна. Ты знал? Нет, конечно нет, откуда бы.

Профессор мягко похлопал меня по плечу и сел за стол.

— Среди волшебников есть великие философы и алхимики, гениальные ученые, сослужившие добрую службу не только колдунам, но и всему человечеству. Однако в мире, во вселенной, соблюдается равновесие: что-то дается, а что-то отнимается. Мы, маги, лишены дара менять души людей, открывая им истину через искусство. Среди нас нет фигур, сравнимых с Моцартом или Данте, Рембрандтом или Брейгелем. Есть ремесленники, подмастерья, но мастеров нет. Да, мы умеем превращать салфетки в будильники и перемещаемся из города в город без машин, но сделало ли это хоть кого-нибудь из нас лучше? — Слагхорн покачал головой. — Нет, Линг, не сделало. Когда ты смотришь на это зелье, — он указал на один из сосудов с Настоем Похитителя Тревоги, который мы сегодня варили, — ты что-нибудь чувствуешь? Разве что приятный аромат. А когда превращаешь стакан в тапочки? Может ли такое превращение изменить чью-то душу? — Профессор махнул рукой. — Наша магия — средство. Средство достижения власти, славы, бытовых удобств. В конце концов, все эти стаканы и будильники становятся обыденностью, и ты колдуешь точно так же, как какой-нибудь деревенский маггл доит своих коров или возделывает поле на этих устрашающих гремящих машинах. Чуда нет, Линг. Просто нет. — Слагхорн замолчал, глядя сквозь меня, охваченный своими эмоциями. — Но есть музыка, и она — чудо. Как простые колебания воздуха могут выворачивать мою душу наизнанку? Как они могут рождать во мне такие чувства — эти невидимые, существующие лишь в данную секунду звуки? Музыка — подлинное чудо, потому что она позволяет каждому прикоснуться к собственной душе, ощутить внутри себя ее движение. Это, — он кивнул на реторту, — нет. А она — да. И поэзия. Слова вроде бы простые, но они обращаются к чему-то в тебе, чего ты прежде не знал, и благодаря ним ты чувствуешь вечное, неуничтожимое.

Слагхорн снова замолчал, а потом поднял на меня глаза и произнес:

— Отвечая на твой вопрос, Рембо был поэт. Жил он довольно давно, в девятнадцатом веке, и написал не так уж много.

Тронутый таким искренним и внезапным монологом профессора, я подумал, что лучше, наверное, уйти и оставить его наедине со своими переживаниями, но любопытство победило, и я сказал:

— Дело в том, сэр, что имя Рембо было использовано в контексте... — тут мне стало совсем неловко — придется говорить о своих работах, Слагхорн вспомнит, что я рисую, и начнет, того гляди, извиняться. Однако делать было нечего, и я продолжал: — В общем, мне тут написали, что будет жаль, если я последую примеру Рембо, а поскольку я ничего не знаю о его жизни, непонятно, в чем этот пример заключается. Речь шла о моих картинах... и я прекрасно понимаю, что я не Рембрандт и не Брейгель! — торопливо прибавил я. Однако, Слагхорн, разумеется, отреагировал. Хлопнув себя по лбу, он вскочил со стула.

— Какой же я болван, Линг! — воскликнул он. — Так замечтался, что совсем забыл о твоем увлечении! Прости сентиментального старика.

— Профессор, я вполне адекватно оцениваю свои способности, — попытался я успокоить Слагхорна, — и меня устраивает статус ремесленника. Просто я хотел узнать, что конкретно имелось в виду.

— Может, ты собираешься сменить стиль? — предположил Слагхорн. Я отрицательно покачал головой.

— Тогда... хм... — профессор задумался, а я на всякий случай спросил:

— Рембо рано умер?

— Господь с тобой, Линг! — в испуге воскликнул Слагхорн. — Даже не думай об этом! Рембо прожил вполне достаточно... по тем временам... и твой корреспондент наверняка имел в виду что-то, касающееся его творчества, а не продолжительности жизни.

— Вы сказали, он мало написал, — напомнил я.

— Да, написал он не слишком много, — кивнул Слагхорн. — Рембо оставил поэзию, когда ему было всего двадцать, и занялся другими делами. — Профессор встрепенулся. — Но ты ведь не собираешься бросать живопись?

— Нет, — сказал я, поняв, наконец, что имел в виду Клайв Пирс.

— Не бросай! — требовательно проговорил Слагхорн. — И ни в коем случае не останавливайся на достигнутом. Хоть ты и назвал себя ремесленником, ты должен стремиться стать мастером и всей душой этого желать.

* * *

Разговор со Слагхорном вновь привел меня в библиотеку. Мне хотелось удостовериться в правоте его слов. Возможно, профессор перегнул палку или был чересчур субъективен? Проторчав полчаса у каталога, я с огорчением понял, что зельевар ничего не перегибал. На слово "культура" мне попадались книги вроде "Культура колдовских обрядов центральноамериканских индейцев до и после испанской колонизации", и нигде я не встречал упоминаний о живописи или музыке. Безусловно, художники среди волшебников были — рисунки к средневековым рукописям делали не маггловские иллюстраторы, — но книжная иллюстрация оставалась искусством для узкого круга интересующихся, и я не знал ни одного знаменитого миниатюриста, будь то маггл или волшебник.

Из-за подготовки к экзаменам и регулярных обысков, в которых я участвовал наравне с профессорами, у нас с Миллисент почти не оставалось времени для встреч, но как-то раз в конце апреля мы все же выкроили свободный час. Заодно я решил узнать, есть ли у тех, кто воспитан в "гетто избранности", возможность приобщаться к маггловскому искусству.

— Можно задать тебе личный вопрос? — спросил я после того, как мы привели себя в относительный порядок и уселись на скамейке рядом с бассейном. То, что мы так давно не встречались, оказало бодрящий эффект на наши отношения, к пасхальным каникулам слегка утратившим свою новизну.

— Попробуй, — сказала Миллисент. — Только сам понимаешь, на всё подряд я отвечать не буду.

Решив не уточнять, что она имела в виду под "всем подряд", я продолжил:

— Ты до Хогвартса ходила в школу?

Миллисент глянула на меня в недоумении:

— А где я, по-твоему, научилась читать и писать?

— Не знаю. Некоторых дома учат.

— Конечно, дома! — Балстроуд усмехнулась. — Ладно, и в чем вопрос?

— Вас в школе водили в музеи?

— Не помню... может, и водили. Наверное, водили. А что?

— Просто интересно, ты что-нибудь запомнила из тех посещений? Они хоть какое-то впечатление на тебя произвели?

Теперь Миллисент смотрела на меня с выражением недоверия и подозрения.

— Ты к чему это ведешь? — спросила она с легкой угрозой в голосе. — Думаешь, на меня магглы повлияли? Да я дождаться не могла, когда мне исполнится одиннадцать, и я свалю из той дыры, которую они школой называют! Какие еще музеи, что тебе в голову взбрело?

Сперва я хотел объяснить, что имел в виду нечто совсем другое, но потом передумал. Миллисент поняла меня по-своему, считая влияние магглов отрицательным, а сейчас, во время антимаггловской политики, могла воспринять такой вопрос как провокацию или даже проверку.

— Мы здесь ни разу не ходили в музеи, — сказал я, решив замять разговор. — Понятия не имею, есть они у волшебников или нет? Ни разу ни об одном не слышал.

— Есть, — ответила Балстроуд. — В Глазго есть музей квиддича. Хочешь — сходим, когда закончим школу?

— Ненавижу квиддич!

— Я знала, — довольно хмыкнула Миллисент.

* * *

— Слышал новость? — негромко спросил меня Пирс перед рунами. Я стоял у закрытой двери и читал справочник по истории, пытаясь втиснуть в голову очередные забытые сведения: на этот раз — имена Франкфуртской пятерки.

— Альфред Шницель, — устало сказал я, посмотрев на Пирса. — Вернер Вермут.

— Вермут? — переспросил Пирс и глянул на обложку книги. — Вермут бы нам сейчас не помешал... Короче, Ди: несколько часов назад Поттер ограбил Гринготтс.

Я раскрыл рот.

— Кто сказал?

— Мне — Полина. А ей — какая-то подружка. По радио передавали.

— Вот уж сомневаюсь, — не поверил я. — О таком, и по радио? Поттер среди бела дня грабит банк, который якобы невозможно ограбить?

— В том-то и дело, что среди бела дня, — Пирс кивнул. — Его многие видели. А такого шила в мешке не утаишь.

— Сколько взял? — поинтересовался я, заподозрив, однако, что если Поттер и правда вломился в Гринготтс, то уж точно не за деньгами.

— Дракона взял, — еще тише проговорил Пирс. Я не понял, шутка это или нет, и Пирс, видя мое замешательство, продолжил:

— Наверное, этот дракон охранял нижние сейфы. Поттер освободил его и улетел. Я же говорю — такое не скроешь, полно свидетелей.

К обеду новость распространилась по всему Хогвартсу. Кэрроу бесились, Снейп и остальные профессора сохраняли видимое спокойствие, а я предвкушал продолжение. Если Поттеру удалось добыть крестраж, Темный Лорд поймет, что тот их ищет, и решит проверить, на месте ли остальные. Я не знал, сколько крестражей Поттер уже нашел, но одного Волдеморт точно не досчитается — того, что уничтожили мы с Дамблдором. А раз так, он вполне может явиться сюда, чтобы забрать или перепрятать крестраж, хранящийся в школе.

После таких событий я был совсем не удивлен, когда вечером в нашу гостиную заглянул Кэрроу и вызвал меня к директору.

— Плохи дела, — говорил он, пока мы поднимались на седьмой этаж. — Поттер вломился в Гринготтс и, судя по тому, как все забегали, стащил оттуда что-то очень ценное для Повелителя. Северус получил инструкции. Сейчас все узнаем.

Опередившая нас Алекто уже сидела в кресле у стола. Когда мы вошли, директор без долгих предисловий приступил к делу.

— У меня есть информация, что этой ночью Поттер попытается проникнуть в замок, — сказал Снейп. — Если ему это удастся, возможно, он появится в башне Равенкло. Поэтому сегодня там будет дежурить Алекто. Амикус возьмет на себя этажи с четвертого по седьмой. Мистер Ди — с четвертого по первый.

— Почему она в башне? — ревниво спросил Кэрроу, кивая на сестру, однако Снейп не собирался тратить время на выяснение отношений.

— Потому что это приказ Темного Лорда, — отрезал он и протянул Кэрроу свернутый лист бумаги. — Читай.

Тот не поленился пробежать письмо глазами и недовольно вернул его Снейпу.

— Поттер должен быть доставлен сюда целым и невредимым, — продолжал директор. — В целях безопасности, прежде, чем вызвать Повелителя, мы должны убедиться, что перед нами — именно он, а не провокация со стороны Ордена Феникса.

— Провокация? — не понял Кэрроу. — В чем же тут может быть провокация?

— Ты забыл прошлое лето? — с раздражением спросил Снейп. — Их было семеро! Где гарантия, что сейчас мы поймаем того, кого надо? А если для отвлечения внимания Орден послал сюда другого человека?

Я представил, как по Хогвартсу бегает десяток Поттеров, а Кэрроу стоит в растерянности, не зная, за кем гнаться.

— На этот раз промашек быть не должно, — закончил Снейп. — Всё, идите.

Он остался в кабинете, а мы отправились дежурить.

— У этой башни какой-то мудреный замок, — пожаловалась Алекто на лестнице-эскалаторе. — Скажи Флитвику, чтобы открыл мне дверь.

— Почему я? — огрызнулся Кэрроу. — Тебе там сидеть, ты и говори.

— Вот всегда ты так! — разозлилась Алекто. — Что ни попроси, никогда не сделаешь!

Я оставил их ругаться и поскорее спустился на первый этаж. Отбой уже был, и замок казался вымершим. Сев на лавку в Большом зале, я попытался представить, как Поттер может пробраться в школу, минуя посты дементоров и Пожирателей. Например, через подземный ход, о котором знал только Дамблдор, или оставленный им специально для этой цели портал... А что насчет Запретного леса? Хоть там и шныряют пауки, не могут же они наблюдать за всем лесным массивом сразу, включая горы? Наконец, есть Выручай-комната, шкафы, о которых год назад Поттер рассказывал в больнице. Вдруг Орден Феникса выкрал второй шкаф и прячет его в надежном месте?

Патрулировать вечерний замок оказалось довольно тоскливым занятием. Я бродил по этажам, не зная, куда смотреть и что искать. На четвертом мы пару раз пересеклись с Кэрроу, а на первом я встретил Филча с миссис Норрис, тоже вышедших в ночной обход. Казалось, я гуляю не меньше часа. Какова вероятность встретить Поттера, если нас всего четверо? Филча с кошкой я не считал — они не знали, кого мы ищем. В конце концов, у Поттера плащ-невидимка, и он легко сможет пройти к своей цели незамеченным. Со скуки я наложил на себя заклятье для обнаружения невидимок, но через десять минут голова разболелась так, что мне пришлось его снять.

После очередного осмотра верхних этажей я спустился вниз с намерением пройтись по улице и неподалеку от входных дверей увидел Снейпа. При моем появлении он направился в Большой зал, и там, остановившись между пустыми столами и дождавшись меня, спросил:

— У вас есть идеи, что здесь могло понадобиться Поттеру?

Не желая в такой ответственный момент идти на поводу у Дамблдора, я ответил:

— Он ищет вещь, принадлежащую Темному Лорду, но я не знаю, какую именно.

— Вещь, — задумчиво повторил Снейп. — И в Гринготтс, видимо, он тоже отправился за вещью...

Я кивнул и добавил:

— Поймаем мы Поттера или нет, Темный Лорд все равно сюда придет.

Снейп посмотрел на меня.

— За этой вещью?

— Да.

Директор молчал, погрузившись в свои мысли. Я очень надеялся, что он хотя бы примерно вычислит, в чем тут дело: с его опытом и "любовью к Темным искусствам", о которой с таким неудовольствием рассуждали члены Ордена, это, по моему мнению, было нетрудно.

— Найдите мне Поттера, Линг, — неожиданно твердо произнес Снейп. — Найдите его первым, до Кэрроу, и приведите тихо, чтобы они вас не видели.

— Если бы вы поставили меня в башне... — с сожалением начал я, но директор отрицательно покачал головой:

— Темный Лорд не настолько вам доверяет. Вы можете предположить, как он собирается пробраться в школу?

— Запретный лес, неизвестный вход, Выручай-комната, портал... — начал я перечислять свои идеи, однако Снейп нетерпеливо остановил меня.

— Запретный лес — вряд ли, — произнес он. — Даже в мантии пауки не дадут ему пройти незамеченным. Путь через Выручай-комнату, которым сюда попал Малфой, перекрыт. Неизвестный вход и портал — это возможно. Ищите.

Сказав все, что хотел, Снейп развернулся и направился к дверям. Я молча смотрел ему вслед, и лишь когда он покинул Большой зал, вдруг понял, что едва не упустил один очень важный момент.

— Сэр! Сэр! — я выскочил в коридор и нагнал директора уже у лестницы. — Тогда, в каникулы... зачем здесь был Темный Лорд? Я имею в виду, он просто пришел с вами поговорить или заходил куда-нибудь еще?

Снейп немного подумал.

— Когда я открыл ему ворота, он не пошел в замок и велел оставить его одного. Я поднялся к себе, но вряд ли ждал его дольше пятнадцати минут. Думаете, он мог забрать эту вещь?

Сейчас я уже не был так уверен в словах Дамблдора, что у Волдеморта не было причин проверять крестраж.

— Не знаю, — ответил я. — А вдруг?

Снейп помолчал, а потом сказал:

— Слушайте, Линг. Неизвестно, чем кончится сегодняшняя ночь...

— Я никуда не уйду! — воскликнул я, сытый уверениями в том, что это не моя война.

— Знаю, — ответил Снейп, слегка усмехнувшись. — Но все же выслушайте меня. Ситуации бывают разные, и иногда временное отступление приводит к победе...

Я насупился. Зачем рассуждать о каких-то отступлениях, если вот-вот начнется самое интересное?

— ... и если вам вдруг понадобится скрыться, обратитесь к Слагхорну, — тем временем говорил Снейп. — Ему не надо ничего объяснять...

Внезапно он замолчал, а я вздрогнул. На секунду мою левую руку будто окунули в кипяток. Мы посмотрели друг на друга, и Снейп быстро произнес:

— Это Алекто. Живо в башню. Я найду Амикуса, вы берите Поттера, и оба — в мой кабинет.

Я рванул наверх, посылая на голову Алекто самые ужасные проклятия. Какой же дурой надо быть, чтобы в такой ситуации самолично вызвать Темного Лорда!

Однако путь до башни Равенкло был неблизким, и мне не хватило сил добраться туда бегом. Последние лестничные пролеты я шел, цепляясь за перила, стараясь отдышаться и держа наготове палочку. Впрочем, в замке стояла тишина, коридоры были пусты, а обитатели картин мирно спали. Я никогда не заходил в гостиную Равенкло, но у дверей все же бывал и знал, что если хочешь попасть внутрь, надо ответить на вопрос дверного молотка.

Стукнув им в дверь, я услышал приятный голос:

— Из пустоты чего возникает всё?

"Знает ведь, у кого спрашивать", подумал я и ответил:

— Из ума. Все возникает из пустоты ума. Давай же, открывай!

Последнюю фразу можно было не произносить — дверь уже начала отворяться, и я скорее протиснулся внутрь. Гостиная, в отличие от пресловутого ума, оказалась не пустой: у входа в спальни толпились любопытные с младших курсов, а в центре просторного помещения стояло несколько человек с седьмого, среди которых я заметил Полину. Все они молча смотрели вверх, где под потолком, обвязанные серебристой веревкой, висели оба Кэрроу, без палочек и без сознания.

— Что это такое? — требовательно произнесла Полина, заметив меня. — Что случилось?

Кэрроу нейтрализованы, Поттера нет. Я поднимался зря.

— Оставайтесь здесь, — ответил я и развернулся к двери.

— Стой, Линг! — закричала Полина. — Да что тут происходит, в конце концов!

Выйдя наружу, я понял, что обстановка изменилась. Откуда-то раздавался грохот и звон, словно с постаментов один за другим сшибали доспехи. Ориентируясь на шум, я помчался вниз по лестнице. Через два этажа, выбрав один из коридоров, ведущих к классам, где преподавали профессор Вектор и Алекто Кэрроу, ныне висевшая под потолком гостиной Равенкло, я свернул за угол и в противоположном конце прохода увидел кучку людей. В ту же секунду, как я показался из-за угла, с их стороны в меня полетела молния. Хотя нападения я не ожидал, рефлексы сработали, и я мгновенно выставил Протего.

Мощный удар заклятья о щит отбросил меня к стене. Я едва удержался на ногах, стукнувшись головой и спиной о камни, но не обратил на это внимания, пораженный тем, кто же оказался моим противником. По ту сторону коридора собрались все четверо деканов, рядом с которыми стояли Луна и Поттер. За исключением человека, державшего меня на прицеле, все они выглядели удивленными не меньше моего.

— Минерва! — воскликнул Флитвик. — Ведь это Линг!

— Я вижу, Филиус, — железным тоном произнесла Макгонагалл, не опуская палочку.

Меня прошиб холодный пот.

— Где Снейп! — заорал я, оттолкнувшись от стены и делая шаг вперед.

— Стойте где стоите, мистер Ди, — приказала Макгонагалл, — иначе в следующий раз я не буду с вами столь любезна.

На мгновение мне стало страшно. В голове пронеслись картины самых кошмарных исходов стычки Снейпа с четырьмя деканами, но страх быстро пропал, уступив место гневу и досаде на Макгонагалл и на всю эту идиотскую ситуацию.

— Опустите палочку, — велела Макгонагалл, а Флитвик вновь попытался ее успокоить:

— Минерва, что ты творишь!..

— Профессор Макгонагалл, — робко начала Луна, ошарашенная столь бурной реакцией гриффиндорского декана на мое появление. — Линг помог нам сбежать из плена — мне, Дину Томасу и...

— Мисс Лавгуд, — перебила ее Макгонагалл, — я понимаю, что раньше вы с мистером Ди дружили, но сейчас не время вспоминать о прошлом...

Пока они говорили, я решил снять Протего, не желая, чтобы заклятье мешало мне драться. Однако Макгонагалл заметила движение, и в момент, когда я убрал невидимый щит, на меня рванулась серебристая веревка, подобная той, что опутывала тела обоих Кэрроу.

— Минерва! — простонал Флитвик. — Ты ошибаешься!

Но я не нуждался в защите. Макгонагалл недооценивала своего ученика, если рассчитывала взять меня таким элементарным способом.

Я взмахнул палочкой, чертя перед собой длинную косую черту, и подлетевшую веревку охватило пламенем. На пол посыпался черный пепел.

Несколько секунд все молчали.

— Профессор Макгонагалл. — Это был уже Поттер. — Луна говорит правду.

— Конечно, правду, — уверенным тоном произнесла Луна. — Пожалуйста, не деритесь друг с другом. Как только Линг узнал, где мы, он сразу нас вытащил. Там и Гарри был...

Макгонагалл посмотрела на Поттера. Тот молча кивнул.

— Все совсем не так, как ты думаешь! — в отчаянии воскликнул Флитвик. — Пожалуйста, прислушайся к Гарри и Луне!

Ни Флитвику, ни Луне гриффиндорский декан не верила, воспринимая их слова как проявление личного отношения, но у Поттера не было причин выгораживать Пожирателя Смерти, и Макгонагалл, наконец, сдалась, с явной неохотой опустив палочку.

Я прислонился к стене, чувствуя, что еще одна минута неопределенности, и меня хватит удар. Ко мне подошла Луна.

— Где Снейп? — спросил я ее. — Что с ним?

Луна посмотрела на меня с сожалением.

— Он улетел, — ответила она.

— Что?!

— Правда, улетел. Сначала подрался с профессорами, а потом выпрыгнул в окно и улетел.

— На чем же он улетел? — не понял я, все еще не в силах поверить, что встреча с четырьмя колдунами закончилась для него благополучно.

— Ни на чем, — сказала Луна. — Сам по себе. Хочешь, расскажу, как все было?

* * *

История Луны вызвала во мне гордость за Снейпа, умевшего такое, чего здесь больше никто не умел, и глубокое разочарование в самом себе. С этим разочарованием не могли справиться никакие мысленные уверения в том, что я — не Дамблдор и не могу просчитать и учесть всё. Предугадать лаз из дома Аберфорта в Выручай-комнату было невозможно, но я страшно жалел, что после каникул побывал в Хогсмиде лишь однажды и до исчезновения Лонгботтома. Если бы я знал о ходе, то не бродил бы бесцельно по этажам, а ждал Поттера у лестницы на башню Равенкло.

Впрочем, корить себя можно было до бесконечности. Сейчас передо мной стояла очередная дилемма: остаться ли в замке и держать оборону или покинуть Хогвартс вместе с учениками и найти Снейпа?

Я сидел на краю лавки за столом Слизерина и размышлял обо всем этом, пока студенты выходили из зала вслед за старостами, мадам Помфри и Филчем. Но даже погруженный в свои мысли, я не мог не замечать, что большинство оставляет школу, и у меня тоже пока есть возможность уйти.

Здравый смысл подсказывал, что делать этого не надо. Темный Лорд наверняка отправит меня в битву, чтобы испытать лояльность, и мне придется сражаться с учениками, которых я не считал равными противниками, а также с профессорами и членами Ордена Феникса, наполнявшими Большой зал. Этого мне совсем не хотелось. Среди присутствовавших у меня не было врагов, однако не было их и среди Пожирателей. Зато по ту сторону ограды находился Снейп, которого Волдеморт так же мог послать в битву, и кое-какие знакомые, с кем я общался после получения Метки. Оставшись здесь, я стану для них предателем. Впрочем, предателем я буду и с точки зрения людей, готовившихся сейчас защищать замок.

Я подумал о Тейлоре. Вот уж кто не упустит возможности переведаться со мной на поле боя. Это погрузило меня в еще большее уныние. Впервые грядущая схватка не вызывала во мне энтузиазма. Мне не нравился ни один из возможных выборов.

— Ди, ты остаешься?

Я поднял голову и увидел Пирса.

— А ты? Мне казалось, весь Слизерин ушел.

— Во-первых... — Пирс кивнул в сторону преподавательского стола, и я заметил Полину с профессором Асвинн. Обе они выглядели так, словно обсуждали тему очередной лекции. — А во-вторых, я тоже не прочь поразмяться. — Он сел напротив и сложил руки на столе. — Кстати, Макгонагалл с тебя глаз не спускает, — негромко сообщил он. — Если все же соберешься уходить, делай это аккуратно. Думаю, она бы стала возражать.

Я покосился на Макгонагалл. Похоже, Пирс прав — за мной присматривали. Что ж, в каком-то смысле я был рад переложить бремя решений на внешние обстоятельства и временно отвлекся от своих пессимистических дум.

Постепенно в зале становилось многолюдно. Охватившее всех приподнятое настроение меня не коснулось, но по мере прибытия новых участников я с удивлением замечал все больше знакомых и неожиданных лиц.

Небольшая группа молодых людей в аврорской форме, среди которых был Эд Нордманн, не отходила от Кингсли Бруствера, державшего сейчас совет с деканами. Если Волдеморт задействовал авроров, то не все они подчинились его приказу. Я осматривал зал, не разделяя всеобщего воодушевления. Казалось, здесь планируют пикник, а не смертельную битву. По моему мнению, далеко не все понимали, что за противник им противостоит.

Рядом с Пирсом села Полина.

— Решил остаться? — жизнерадостно спросила она.

— Меня теперь каждый будет об этом спрашивать? — разозлился я.

— Спокойно, — сказал Пирс. — Не надо нервничать. Мы просто удивляемся. Если Сам Знаешь Кто сюда ворвется, он обязательно попытается тебя прикончить.

— Вам-то до этого какое дело? — огрызнулся я. Меньше всего мне хотелось сейчас думать о том, как на мое отсутствие отреагирует Волдеморт.

— Если тебя убьют, — с иронией заметил Пирс, — нам будет жаль. Мы к тебе привыкли. По крайней мере, библиотека без тебя точно станет пустой.

Хоть мне и не было весело, я усмехнулся.

— Смотрите! — обрадовано воскликнула Полина и указала на вход в Большой зал. — Это же наш профессор!

Я повернул голову в иррациональной надежде на возвращение Снейпа, но вместо него увидел Ремуса Люпина, идущего между рядами столов в окружении многочисленного семейства Уизли.

Неожиданно я оказался очень рад его появлению, хотя и не рассчитывал, что в общей суете он заметит меня и тем более решит подойти. Сейчас из зала выходил Нордманн с товарищами, отправляясь по какому-то заданию Бруствера, и Люпин остановился поздороваться с ними, после чего внезапно изменил курс и приблизился к нашему столу.

— Здравствуйте, профессор! — радостно сказала Полина. — Вы нас узнали?

— Здравствуй, Полина, — улыбнулся Люпин. — Конечно, я вас узнал. Правда, я уже давно не ваш профессор, а вы очень повзрослели.

Пирс тоже поздоровался с Люпином, и тот посмотрел на меня:

— Мы можем поговорить?

Я поднялся и отошел к стене следом за ним.

— Знаю, ты не просто так принял Метку, — сказал мне Люпин. — Дамблдор не стал бы учить тебя окклюменции и чарам, не будь у него на то веских причин. С моим мнением не все согласны... — он помедлил, — по правде говоря, мало кто... однако дело не в этом. Недавно я заглядывал к Биллу Уизли и услышал там историю о подвале Малфоев. Поэтому я хочу тебя спросить, — Люпин бросил взгляд в сторону Бруствера. — Ты точно должен быть здесь, или тебя просто не выпускают?

Я посмотрел на компанию, собравшуюся вокруг Бруствера, и вновь поймал на себе взгляд Макгонагалл.

— Я не знаю, — признался я. — Не знаю, где мне быть. Все случилось слишком быстро, и я не успел... — "Не успел спросить у Снейпа, что делать", подумал я, но говорить ничего не стал.

— Это тяжело, — помедлив, сказал Люпин. — Тяжело знать свою тень, видеть ее день ото дня и понимать, что она совсем не так темна, как думают другие.

Услышав эти слова, я удивился — раньше о своей волчьей половине Люпин говорил иначе, — но потом решил, что если кто-то в зале и способен меня понять, то только он, оборотень, темное создание из учебников и страшных историй.

— Никто не может заставить тебя выбрать то, чего ты выбирать не хочешь, — продолжал Люпин. — Если ты должен быть там, я тебя выведу. А с Минервой поговорю потом — вижу, что она за тобой следит.

Предложение Люпина оказалось невероятным искушением. Всего через пять минут я мог бы стоять перед Снейпом и слушать то, что он думает обо мне и о моем возвращении, а потом, наконец, сделать что-нибудь полезное. Ведь зачем-то ему требовалось увидеть Поттера — что-то рассказать, показать, отдать... Я представил эту сцену пугающе реально, словно одна моя часть действительно очутилась там, а затем посмотрел на Люпина и ответил:

— Нет, Ремус. Я остаюсь.

68.

— Тебе придется драться, — сказал Люпин.

Выражение его лица не изменилось, не дрогнула ни одна черта. "Он понимает, — подумал я. — Или знает".

— Мне так и так придется, — ответил я.

— Хорошо. Тогда пойдем к Кингсли — он распределяет всех по местам.

— Не надо меня распределять. Мое место здесь.

Люпин не настаивал; молча кивнув, он направился к Брустверу. Ему пришлось маневрировать между партами, лавками и стульями, которые своим ходом начали двигаться к стенам, освобождая пространство для близящегося сражения. Потеряв из виду Пирса и Полину, я побрел к возвышению, на котором прежде были столы преподавателей, чувствуя себя еще хуже, чем после ноябрьского разговора с Кэрроу в тюрьме.

Что если я ошибся, и Снейп меня ждал? Что если я все-таки должен был к нему придти? Решение остаться в замке, по моему мнению, было самым простым, и теперь я считал себя трусом, испугавшимся сложностей второго выбора, отчасти виня в этом и Дамблдора. Мало того, что он не оставил мне никаких четких указаний, так еще и считал аморальным типом! Что ж, я выбрал "хороших парней", хотя сейчас большинство из них казались мне совершенно чужими, и буду теперь драться с "плохими", а не наоборот...

Я так задумался, что не сразу услышал, как меня зовут.

— Мистер Ди? Линг?

От этого голоса у меня замерло сердце. Внутренне вздрогнув, я медленно обернулся. Передо мной стоял невысокий, приветливо улыбающийся мужчина с длинными темными волосами, убранными в хвост. Мужчина носил одежду черных и серых оттенков, и хотя на вид она казалась простой, каким-то образом было ясно, что все эти вещи стоят дорого.

Похожее чувство узнавания я испытал при первой встрече с Олливандером, однако Клайв Пирс, в отличие от мастера волшебных палочек, был мне знаком много лет, пусть и заочно. Трент не слишком походил на своего отца, унаследовав, вероятно, больше материнских черт, но все эти детали я осознал лишь спустя несколько секунд, поскольку понял, кто меня зовет, еще по голосу, а лицо увидел потом.

Клайв Пирс протянул мне руку, и я пожал ее.

— Наконец-то мы познакомились, — сказал он. — Да еще и при таких замечательных обстоятельствах.

— Воистину, — ответил я.

— Мы с Кингсли, — продолжал Клайв Пирс, — решили поставить на первом этаже и у лестниц наиболее сильных колдунов. Остальные возьмут на себя групповую оборону верхних уровней. У Волдеморта могучая армия. Помимо Пожирателей, ему удалось привлечь многих авроров: кого заставить, а кто и не слишком сопротивлялся. В резерве оборотни и несколько великанов. Я предложил Кингсли определить тебя в правое крыло, у классов с окнами на озеро. Он не стал возражать, так что теперь слово за тобой.

Я не предполагал, что мы так сразу перейдем к делу, но любые другие разговоры сейчас действительно не имели смысла.

— Конечно, — сказал я.

— И еще. Ты никогда не участвовал в настоящих боевых операциях...

Это был не вопрос — Клайв Пирс просто констатировал факт, и я не отважился говорить ему о стычке в Министерстве и сражении у Астрономической башни.

— ... поэтому тебе необходимо заранее решить, как ты будешь драться. Наш противник готов убивать, в отличие от большинства здесь собравшихся. К сожалению, такая позиция делает нас уязвимыми. Прими решение до начала боя. Не используй патронуса: если выпустишь его и не будешь контролировать, он начнет убивать всех подряд — для него нет своих и чужих, — а если попытаешься управлять им, потеряешь контроль над защитой. Плеть — хорошее оружие, но предназначено для нападения и не сможет тебя защитить. Наши противники не станут применять элементарные заклинания. Используй ее, если выберешь наступательную тактику. Если решишь обороняться, выбери что-то другое.

Хотя меня слегка ошеломили все эти внезапные инструкции и осведомленность об используемых мной заклятьях, я слушал внимательно. Когда Клайв Пирс закончил, я спросил:

— А Трент тоже останется на первом?

— Вряд ли я смогу хорошо сражаться, если буду постоянно следить за своим сыном, — ответил Клайв Пирс все с той же спокойной уверенностью. — Он будет наверху, с Полиной и ее сестрами.

Обдумать эту информацию я уже не успел. Замок сотрясся от основания до вершины каждой своей башни. По нему прошли вибрации, сперва неглубокие и быстрые, а потом усилившиеся до такой степени, что стены опасно затряслись.

— Они сняли защиту, — сказал Пирс. — По местам.

Находившиеся в зале немногочисленные колдуны устремились к выходу, и я последовал за ними. У поворота в правое крыло стоял незнакомый мне пожилой маг. Когда я подошел, на его лице возникло некоторое замешательство, и я не знал, с чем оно связано — то ли с моим возрастом, то ли с сомнительной репутацией.

— Если что — зови, — напутствовал он. "Ну сейчас, — подумал я. — Сам зови", и отправился в конец коридора.

Тишина после снятия охранных полей продолжалась недолго. Скоро замок наполнился шумом и грохотом разрушений. С улицы доносился регулярный нарастающий свист, словно школу обстреливали снарядами. Я приоткрыл дверь последнего класса, чтобы посмотреть в окно, и понял, что не ошибся. Со стороны леса на замок один за другим неслись большие огненные шары, освещая двор и озеро. Врезаясь в стены и окна, они создавали проломы и поджигали все, что могло гореть. Впрочем, первые этажи стояли пока нетронутыми.

Я закрыл дверь и осмотрелся. Коридор оканчивался тупиком, но стоять спиной к стене мне не хотелось. Можно было занять позицию ближе к центру, однако в этом случае я оказывался открыт с трех сторон. В конце концов я решил остаться у неглубокой ниши в тупике, где висела картина с мрачным колдуном, бродившим по заросшему бурьяном кладбищу. Сейчас он стоял среди покосившихся крестов на переднем плане и молча наблюдал за тем, что происходило в коридоре.

Артподготовка продолжалась, но, судя по изменившимся звукам, в школу уже начали проникать войска Волдеморта. Где-то раздавались крики и треск молний, и не успел я додумать мысль о собственном стиле сражения, как одна из ближайших дверей с грохотом вылетела в коридор вместе с осколками оконного стекла и кусками рамы. В облаке пыли и каменной крошки никого не было видно, и я, решив, что сейчас в это отверстие хлынет целая толпа Пожирателей, прочертил перед собой длинную полосу, сдержав действие заклятья до появления противника.

Не прошло и нескольких секунд, как та же история повторилась с соседней дверью, и на этот раз в проломе возникло несколько фигур, лица которых были закрыты масками.

Я привел в действие заклинание, и из черты плотным дождем вылетели тонкие и длинные ледяные иглы. В общей суматохе и клубах пыли меня не успели разглядеть, и нападение оказалось внезапным — первые вошедшие рухнули на пол, а остальные, выставив защиту, ретировались в разрушенные классы.

Колдун напротив уже вовсю сражался с Пожирателями. Если на него нападут те, кого я сейчас пытался сдерживать, вряд ли он устоит. На спрятавшихся в классе можно было выпустить патронуса, однако я решил приберечь его на крайний случай, если мне понадобится вторая пара рук — а лучше сказать, эффективные челюсти.

На секунду я пожалел, что рядом нет Джинни — вместе мы обязательно придумали бы что-нибудь такое, что позволяло одновременно защищаться и нападать, — но после каникул Джинни не вернулась в школу, а сейчас если и присоединилась к семье, то была наверху.

Иглы продолжали лететь, втыкаясь в стены и пол, но я не собирался сидеть и ждать, пока на меня нападут. Начертив в воздухе узор разрывающего заклятья, я отправил его вперед по коридору, остановив неподалеку от места сражения пожилого волшебника. Лишившись осознанного контроля, иглы снизили активность и стали вылетать все реже, а когда я наколдовал следующее заклинание, стихийная магия прекратила свое действие.

Как только иглы исчезли, засевшие в классе начали меня обстреливать, но успели сделать лишь пару-тройку залпов. Сверкающий узор Гнева Шивы влетел в дверное отверстие, а я поскорее закрылся Протего. Через миг внутри раздался низкий гул, и из открытых проемов вырвались огромные языки темного, почти черного пламени. Спустя секунду огонь погас, а я, на всякий случай прикрывшись щитом, осторожно заглянул в помещение.

В разрушенных классах стоял невероятный жар. Я не смог переступить порог, рискуя обжечься, однако успел увидеть все, что требовалось. Нас продолжали обстреливать огненными шарами, но теперь гораздо реже. В их ярком свете я заметил, как к брешам в стене направляются новые фигуры, до сих пор ожидавшие сигнала товарищей, но дождавшиеся только моего тибетского заклятья. Несмотря на жар, пройти через эти комнаты было все-таки можно, и я отошел к стене тупика, бросив взгляд на разрывающее заклинание, мирно висевшее в коридоре в ожидании того, кто случайно его заденет или попытается снять. Колдун по ту сторону продолжал сражаться, и, судя по всему, не нуждался в помощи.

Еще несколько раз я посылал Гнев Шивы в дверные проломы, но Пожиратели быстро сообразили, что здесь им не пройти, и начали пробираться в замок через соседние кабинеты. Я двинулся следом, отправив разрывающее заклятье назад к опаленным помещениям. Впрочем, сейчас там вряд ли можно было находиться: Гнев Шивы плавил камни, и после нескольких заклинаний температура в пострадавших классах стала чересчур высокой.

Теперь пространства для маневров стало меньше. Я не стал пользоваться разрушительной тибетской магией, рискуя ранить как пожилого колдуна, так и самого себя. Однажды я попробовал сразить противника Замораживающим заклятьем, но тот даже не стал выставлять щит, а просто отвел мою молнию в стену, и больше я с простой магией не экспериментировал. Пожиратели и присоединившиеся к ним авроры не тратили сил понапрасну и начали методично прорываться в глубь замка.

Нас теснили к Большому залу, и вскоре мы с пожилым волшебником уже дрались рядом, бок о бок. В коридоре, который казался мне достаточно широким, места для двоих было маловато, однако пожилой колдун умел сражаться в паре не хуже Джинни. Он взял на себя оборону и контролировал общую обстановку, указывая мне направления, в которых следовало бить.

Я совершенно позабыл о тибетском заклятье, висевшем у выжженных Гневом Шивы комнат, и когда с той стороны вдруг раздался сильный взрыв, в первую секунду подумал, что в окно влетел один из огненных шаров. Весь коридор погрузился во мрак; факелы и лампы потухли, обрушились несущие опоры, в том числе и в соседних классах, откуда по нам стреляли. Воспользовавшись хаосом, пожилой колдун схватил меня за плечо и толкнул в направлении Большого зала.

— Уходим! — крикнул он. — Нам вдвоем их не удержать!

Я не спорил — в коридоре было тесно. Однако у входа в замок обстановка казалась не лучше: в холле, на лестницах и в Большом зале сражалось слишком много людей, чтобы я мог вызвать плеть и свободно драться.

Мой напарник исчез в общей суете, а я, оставшись один, решил караулить тех Пожирателей, кто начнет появляться из правого крыла, оставленного нами почти в руинах.

У войск Волдеморта наблюдался явный перевес и по числу, и по качеству подготовки. Те Пожиратели, что проникли сразу на верхние этажи, сгоняли распределенных Бруствером бойцов вниз и побеждали простой численностью, не особо рискуя. Глядя на то, как школьники и жители Хогсмида дерутся с Пожирателями, я понимал — потери с нашей стороны окажутся гораздо выше, чем у Волдеморта.

Стараясь сдерживать противников из правого крыла, я в конце концов вызвал плеть — единственное заклинание, с которым чувствовал себя уверенно и которое досконально знал. Внезапно первый этаж наполнился низким гулом. Стены вновь затряслись; постаменты, на которых прежде стояли доспехи, задрожали; некоторые картины начали раскачиваться так, что их обитатели не смогли устоять на ногах. Бой приутих: все пытались понять, в чем дело. Держа плеть наготове, я обернулся, и в ту же секунду с невидимой отсюда лестницы на первый этаж хлынула целая толпа — и Пожиратели, и защитники школы, все вперемешку.

Люди разбегались кто куда, сражение почти прекратилось. Из Большого зала, чьи двери сейчас были распахнуты, выскочил Бруствер. Кажется, он понял, в чем дело, поскольку, воспользовавшись всеобщим замешательством, начал затаскивать в зал ближайших к нему школьников. Через несколько мгновений Пожиратели возобновили бой, также решив прорываться внутрь, и в эти краткие секунды я, наконец, увидел источник гула — то, от чего пытались убежать обе стороны.

С лестницы в холл спустился самый настоящий смерч — плотный, темно-серый, метров пяти высотой. Слегка покачиваясь, смерч завернул к Большому залу, где Бруствер и несколько взрослых колдунов отбивались от Пожирателей, а потом вдруг сменил свою изящную неторопливость на смертоносную стремительность.

Его верхняя часть изогнулась, нависнув над кучей сражавшихся и, словно гигантский пылесос, начала одного за другим втягивать в себя Пожирателей. На всякий случай я отошел к закрытым входным дверям, полагая, что центробежная сила просто разорвет затянутых туда людей, однако ничего похожего не случилось. Те, кто исчезал в смерче, так и оставались внутри — вихрь становился темнее, толще, но наружу ничего не выпускал. Пожиратели, у которых был шанс удрать, рванули к правому крылу, и я, зачарованный зрелищем голодной стихии, успел сбить с ног лишь двух последних беглецов.

Однако такое колдовство было слишком мощным и не могло длиться долго. Прошло не более минуты, как звук смерча изменился, скорость вращения ослабла. В конце концов смерч распался на темно-серые клочки, которые начали медленно падать на пол, словно куски ткани или листья сгоревшей бумаги.

Десяток секунд ничего не происходило, а потом случилось сразу две вещи. Пожиратели выскочили из своих укрытий, а входные двери потряс настолько мощный удар, что несколько огромных болтов, державших скобы, вылетели наружу и, словно гигантские пули, врезались в противоположную стену, лишь чудом никого не убив.

Сражение разгорелось вновь. Входные двери методично сотрясались, словно по ним били тараном; огромные доски трещали, и все, кто находился поблизости, предпочли изменить свою позицию: бой переместился в коридоры, на лестницу и в Большой зал. В момент, когда они, наконец, открылись, разбросав по холлу крупные щепки и куски камней, я уже находился на углу, где некогда стоял пожилой колдун. Плеть оказалась достаточно грозным оружием: никто не рисковал попадать в пределы ее досягаемости и держался на расстоянии. В правом крыле было жарче, чем в холле — Гнев Шивы раскалил стены, которые не могли остыть до сих пор.

* * *

А потом я вдруг понял, что со мной больше никто не дерется. Я стоял в коридоре один. Битва шла где-то за спиной, у входных дверей, в холле и на улице; здесь же было пусто. Я замер, зная, кого сейчас увижу. До сих пор я не испытывал никаких трудностей и сейчас понимал, что, оставляя меня на первом этаже, Клайв Пирс руководствовался прагматическими соображениями и не собирался мне льстить. Мы с пожилым магом отступили под давлением численности противника, а не потому, что они были сильнее.

На полу валялись факелы, однако через проломы в стене, с улицы, где горела трава и деревья у озера, пробивался желто-оранжевый свет. Тейлор появился из темноты в том конце коридора, где я начинал свой бой и где висела картина с мрачным колдуном на кладбище. Стоя в этой темноте, он вполне мог попытаться меня убить, однако на уме у коменданта было нечто другое.

Я повел плетью, сосредоточившись, но не испытывая никакого воодушевления от предстоящей схватки. Некоторое время Тейлор молча смотрел на меня, а потом весь мусор, что остался на полу после взрывов — обломки дверей и оконных рам, камни, стекла, даже тела двух колдунов, погибших от моих игл, — начал медленно подниматься в воздух, и у меня не было никаких идей, что со всем этим делать.

Против их совокупной массы не помогло бы ни одно элементарное заклятье. Тейлор не торопился, словно давая мне время принять решение, однако я не знал ни одного безопасного заклинания, способного уничтожить такое количество камней, стекла и органики. Гнев Шивы или Адский огонь могли бы кое-что сжечь, но в небольшом пространстве коридора вызывать их было чересчур рискованно, поэтому, когда поднятые в воздух предметы полетели в мою сторону, я быстро убрал плеть и отскочил с их пути в ближайший разрушенный класс.

Конечно, это было не слишком смело, да к тому же обернулось против меня. Температура в комнате оказалась гораздо выше, чем в коридоре. Если бы через секунду камни и мусор не пронеслись мимо, с грохотом обвалившись у противоположной стены, мне пришлось бы покинуть замок и выйти через пролом на улицу, спасаясь от обжигающего воздуха и раскаленных стен.

Когда я выглянул в коридор, Тейлор был на прежнем месте. Вероятно, теперь наступила моя очередь. Я сделал шаг вперед, однако комендант предупреждающе поднял палочку. "Не хочет ближнего боя", подумал я и решил пока не слишком оригинальничать, прибегнув к магии стихий и вновь послав вперед ледяные иглы.

Тейлор легко закрылся от них щитом, но пока иглы летели, я преодолел несколько метров коридора и остановился почти на середине, желая оказаться как можно ближе к коменданту, чтобы задействовать плеть.

Через секунду после того, как стихийное заклятье исчезло, Тейлор взмахнул палочкой, и из ее конца вылетели две белых нити, изгибающиеся и извивающиеся, словно призрачные змеи. Я понятия не имел, что это такое, и обратился к заклятью, которым несколько часов назад уничтожил веревку Макгонагалл. Огонь не смог их сжечь, зато удерживал на расстоянии, не давая ко мне подобраться.

Такая дуэль мне совсем не нравилась. По сути, ничего еще не началось — мы только обменивались любезностями, — но я понимал, что Тейлор отразит практически все мои заклинания, а вот я на каком-то этапе уже не смогу обороняться.

Когда Тейлор убрал свои нити, и наступила моя очередь, я вызвал плеть и решительно устремился вперед. Комендант вновь направил на меня палочку, указывая, чтобы я оставался на месте, но подобная тактика вела к проигрышу, и я не обратил внимания на предупреждение. В следующую секунду на меня обрушился целый дождь белых стрел. Поняв, что я собираюсь прорываться, Тейлор перешел от любезностей к настоящему бою.

Теперь каждый шаг давался мне с огромным трудом. Тейлор посылал в меня самые разные заклятья, словно проверяя, на что способна плеть, однако ни разу не пытался ударить Авадой. Пока что плеть отбивала или меняла курс всех его заклинаний, но с каждым разом мне становилось все труднее, и если я хотел ближнего боя, то должен был отвоевать свое право в него вступить.

И вот настал момент, когда очередная молния преодолела вращение огненной плети. Часть силы заклинания все же удалось погасить, но отдельные его фрагменты прошли сквозь огненный барьер. Заклятье сбило меня с ног и отбросило к пролому в стене. Плеть погасла, однако палочку в руке я удержал. Действие заклинания чем-то напоминало Круцио, вызвав боль во всем теле, но ее можно было терпеть. Тейлор не снижал напора: я лишь успел закрыться Протего и поскорее отполз в разрушенный класс.

Это было ошибкой. Температура здесь оказалась гораздо выше, чем в классе, где я прятался от летящих камней. Я начал подниматься, чтобы не обжечь руки и спину, но в ту же секунду в проломе возник Тейлор. Он буквально пригвоздил меня к полу своими молниями, не оставив ни единого шанса сменить Протего на иное заклятье. Я держал перед собой щит, понимая, что если не выберусь из этой печи, то скоро потеряю сознание от ожогов и раскаленного воздуха.

Внезапно из палочки Тейлора вырвался целый клубок черных нитей. В мгновение ока они смяли мою защиту, словно на их пути не было никакого Протего, вырвали палочку и начали оборачиваться вокруг шеи, рук и грудной клетки. Сопротивляться было бессмысленно, к тому же, нити оказались не круглыми, и их режущие края впивались в кожу. Все так же молча Тейлор смотрел на меня, и на его лице я заметил разочарование, словно он ожидал от нашей дуэли гораздо большего.

Не знаю, что он собирался со мной сделать — убить или доставить Волдеморту, — но это разочарование ненадолго вывело меня из эмоциональной летаргии.

Черные нити могли разрезать меня на кусочки, однако боль, жара и особенно выражение лица коменданта придали мне второе дыхание. Я не испытывал к Тейлору ненависти, и победил он меня в честном бою — но разочаровываться не имел права!

Я поймал его взгляд. Легилименция являлась не только средством узнать мысли — с ее помощью можно было воздействовать на работу мозга. Я никогда не проделывал ничего подобного, однако читал об этом и в целом представлял, как следует соединяться с сознанием, чтобы на него влиять. Некоторые мысли вызывают приятные ощущения, другие — неприятные, а третьи могут ввергнуть человека в панику. Вряд ли Тейлор поддавался панике, однако я надеялся нарушить его концентрацию, освободиться от черных нитей и добраться до палочки.

Я не собирался скрывать свое вторжение. Наоборот, внедрившись в сознание Тейлора, я старался подавить его и помешать сосредоточению на заклинании. Мое последнее оружие, о котором не знал ни один из Пожирателей, не подвело: в первую же секунду я почувствовал, что нити ослабли. Тейлор утратил концентрацию, шагнул назад, и я, не теряя с ним связи, начал подниматься с пола. Через несколько секунд, освободившись от нитей, которые уже стали исчезать, я прервал контакт, схватил с пола палочку и, не обращая внимания на то, что сейчас делал Тейлор, вызвал патронуса.

* * *

Лекарь из меня был скверный. Черные нити оставили на теле множество порезов, но они беспокоили меня меньше, чем ожоги, хотя после всех лечебных заклинаний, останавливающих кровь, заживляющих раны и уменьшающих боль, кровь шла, кожа оставалась красной, а боль хоть и поутихла, но не исчезла.

Пока я изучал свое состояние, стоя на коленях под картиной с колдуном, пока отцеплял от себя клочки мантии и рубашки, Тейлор сидел неподалеку, прислонившись к стене, и наблюдал за всеми этими манипуляциями, в то время как за ним самим следил мой патронус.

Из нас двоих комендант Хогсмида вышел из схватки почти невредимым. Патронус, конечно, потрепал его и в щепки разгрыз палочку, но никаких серьезных ран у него не оказалось.

— Ничего не выйдет, — вдруг сказал Тейлор. Я поднял голову.

— Ты не остановишь кровь, — продолжил он. — Не знаешь, как.

Я молчал. Замечание было вполне справедливым.

— Почему ты остался? — спросил Тейлор.

— Захотел, — буркнул я.

Тейлор скептически хмыкнул, сделал паузу, наблюдая, как я в очередной раз пытаюсь затянуть порезы тибетским заклятьем, а потом сказал:

— Может, отпустишь меня?

Я посмотрел на него с недоумением — он это серьезно?

— Палочки у меня все равно нет, — продолжал комендант, — а тебя я обещаю больше не искать.

— Не отпущу, — ответил я. — Вы — мой пленник. И моя реабилитация.

— А-а, — насмешливо протянул Тейлор. — Значит, тебе и здесь не слишком верят? Смотри, как интересно.

Возможно, он стремился разозлить меня или на что-нибудь спровоцировать, но сейчас мне было не до насмешек. Я слишком устал и плохо себя чувствовал.

— Симпатичный у тебя зверек, — Тейлор посмотрел на патронуса, сидевшего напротив и не спускавшего с него глаз. — А Темный Лорд знает, что ты легилимент?

— Не знает.

— Интересно, — повторил он. — Что же у тебя за игры, Ди? Что в результате? Повелитель бы тебя возвысил, а эти... — он презрительно скривился, — думаешь, они дадут тебе развернуться?

— Было бы что разворачивать, — вздохнул я, огорченный, что все мои многолетние труды по освоению боевой магии оказались бесполезны при встрече с таким бойцом, как комендант.

Тейлор помолчал, но потом все же сказал:

— Задатки у тебя неплохие: скорость, реакция, оригинальное колдовство... правда, тактика никуда не годится, но этому учат. Ты сегодня хорошо дрался, хотя со мной у тебя шансов не было.

— Вообще-то я вас победил, — напомнил я. Тейлор фыркнул:

— Легилименцией! Это же уловка, а не честный бой.

— Очень даже честный! — возразил я. — Если вы ею не владеете, это не значит, что я не могу ее применять. Я вот тоже не знаю ваших черных нитей...

В этот момент в замке раздался голос Волдеморта, и я умолк. Темный Лорд отзывал свои войска, приглашая Поттера добровольно сдаться. У него был час на размышления, а у нас — на отдых, и теперь я мог отправиться искать мадам Помфри, надеясь, что к ней не слишком большая очередь.

— Вам повезло, — сказал Тейлор. — Темный Лорд просил по возможности не убивать, но если Поттер струсит, в следующий раз он уже не будет таким милостивым.

Я поднялся с пола и знаком попросил Тейлора встать. Втроем мы отправились по коридору: впереди — комендант с патронусом, а следом я, с палочкой наперевес. Какие-то люди заносили в Большой зал тела погибших и раненых. При виде Тейлора и патронуса многие направили в нашу сторону оружие, но к счастью поблизости оказался Бруствер. Неторопливо подойдя к нам, он остановился напротив Тейлора.

— Надо же, — сказал он, окинув коменданта насмешливым взглядом. — Сам Конрад Тейлор. А мы-то думали, куда он делся? Решили, верный песик остался сторожить хозяина.

— Опять я не успел до тебя добраться, — ответил Тейлор. — Тебе, Бруствер, прямо-таки везет.

— Зато тебе — нет, — Кингсли бросил на меня короткий взгляд. — Попался школьнику.

Тейлор усмехнулся:

— Этот школьник вам всем еще покажет.

На это Бруствер не стал отвечать и обратился ко мне:

— Минерва говорила, тут где-то есть тюрьма?

— Есть, — подтвердил я. Бруствер направился в зал и скоро вернулся оттуда вместе с Нордманном и его товарищами, которые конвоировали плененных Пожирателей. Улов, прямо скажем, был небогатым.

Я передал им Тейлора, сказал пароль от дверей, убрал патронуса и решил спуститься в спальню за новой рубашкой, а потом уже искать мадам Помфри, однако недалеко от лестницы столкнулся с Пирсом, Полиной и двумя молодыми женщинами, очень похожими на нее — сестрами Мазерс, о которых упоминал Клайв Пирс. Вяло махнув им рукой, я собрался было продолжить свой путь в подвалы Слизерина, однако все четверо окружили меня, не дав пройти.

— Что произошло? — с ужасом воскликнула Полина. — Тебя что, пытались сжечь?

— И нашинковать, — сказал Пирс. Полина стукнула его по руке.

— Не смешно!

— Да все в порядке, — ответил я. — Это от своего же заклятья. Я сейчас вернусь, только рубашку возьму...

— Иди к мадам Помфри — я принесу тебе рубашку, — сказал Пирс. Я не стал возражать и вместе с Полиной и ее сестрами отправился в Большой зал.

Мадам Помфри и еще несколько колдунов-целителей занимались ранеными там, где еще днем располагались столы преподавателей. Пострадавших было много, и я присел на край платформы, в ожидании своей очереди наблюдая за тем, как одного за другим в зал приводят новых раненых и приносят погибших. Их клали на пол неподалеку от нас, что не прибавляло раненым оптимизма.

Среди погибших оказался и тот пожилой колдун, в паре с которым я бился против Пожирателей. К нему никто не подходил, и я решил с ним попрощаться — все же мы хорошо сражались вместе. Однако не успел я встать, как мадам Помфри, наконец, обратила на меня внимание. Проведя краткий осмотр, она послала Полину за мазью от ожогов, и начала заживлять порезы. В отличие от меня, она знала правильные заклинания, способные совладать с колдовством Тейлора, и когда Полина вернулась, мадам Помфри уже закончила работу и вручила мне банку, чтобы я накладывал мазь самостоятельно.

Среди тех, кто помогал приводить раненых и приносить мертвых, был Клайв Пирс. Я не сомневался, что в этой битве ему опасаться некого, и серый смерч наверняка являлся делом его рук. Занимаясь своими ожогами, я искал в зале знакомые лица и с облегчением заметил Луну, стоявшую рядом с Лонгботтомом и еще несколькими школьниками, а также Флитвика и Асвинн. Где-то у выхода мелькнули длинные седые волосы Аберфорта. Мазь, которую принесла Полина, была тем дорогим составом, из-за которого Кэрроу пришлось прекратить изучать Адский огонь. Она быстро восстанавливала поврежденные ткани, и скоро я закрыл банку, чистой салфеткой стер с себя кровь и надел принесенную Пирсом рубашку.

Мне все же хотелось подойти и попрощаться с пожилым колдуном, чья смерть никого не взволновала, но, посмотрев в его сторону, я окаменел, не в силах подняться с места. У стены неподалеку от нас лежали Люпин и Тонкс. Несколько секунд я пытался убедить себя, что это не они, и я обознался, но ошибки не было. Собравшись с духом, я встал и медленно приблизился к ним. Эта неожиданная потеря окончательно лишила меня боевого настроя: Люпин был одним из тех немногих, кто понимал меня, кому была небезразлична моя судьба, и с кем я чувствовал внутреннее родство.

— Жаль профессора, — с грустью сказала подошедшая Полина. — Они за ним настоящую охоту устроили.

Она начала рассказывать, как разворачивалась битва на верхних этажах, как Пожиратели возникали словно ниоткуда, используя охранявшиеся дементорами тайные входы, и я пожалел, что все это время оставался на первом. По сравнению с происходившим в замке, мне достался едва ли не самый легкий участок. Выслушав историю до конца, я молча возвратился к раненым. Хотя порезы затянулись, а ожоги были смазаны лекарством, я все равно чувствовал себя неважно.

— Линг...

Опечаленный смертью Люпина, я не хотел ни с кем разговаривать и не сразу поднял голову. Передо мной стояла Гермиона. До сих пор я не замечал ее. Она выглядела уставшей, с покрасневшими глазами, вероятно, оплакивая вместе с семейством Уизли гибель одного из близнецов.

— Слушай, Линг, — неуверенно начала она. — Мы можем поговорить?

— Конечно, — я пригласил ее сесть рядом, и Гермиона неловко опустилась на край платформы. Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем она нарушила молчание.

— В общем, я хотела сказать... — она посмотрела на Люпина и Тонкс. — Просто я знаю, что Снейп... что ты...

Я вздохнул — начинается снова здорово.

— Гермиона, давай не сейчас.

— Линг, он погиб.

Я бросил невольный взгляд на мертвецов у стены, однако не обнаружил никого, похожего на Снейпа.

— Ты его видела? — спросил я, исполненный скептицизма. Гермиона молча кивнула.

— Он участвовал в битве?

Неподалеку остановился Рон Уизли. Я посмотрел на него враждебно — ему-то что здесь надо? Я не с ним говорю.

— Линг, это правда, — сказала Гермиона. — Он не участвовал в битве, и убили его не мы.

Я попытался заглянуть ей в лицо, но она не хотела ко мне поворачиваться.

— Откуда ты знаешь? — требовательно спросил я. — Если это было не здесь, как ты могла его видеть?

— Это случилось в Визжащей хижине, — быстро проговорила Гермиона, словно желая поскорее закончить разговор. — Его убил Волдеморт.

— Потрясающе, — язвительно сказал я. — Значит, вы были в Визжащей хижине вместе с Волдемортом, и он вас не тронул? Вот уж чудо!

— Не смей с ней так разговаривать! — Рон Уизли, наконец, перестал соблюдать дистанцию и подошел к нам вплотную.

— Гермиона, что за чушь ты сочиняешь? — спросил я, игнорируя Уизли.

— Это не чушь, это правда! — с отчаянием в голосе воскликнула она. — Мы прятались, и Волдеморт нас не заметил!

— Не смей говорить, что она сочиняет! — потребовал Уизли. Гермиона встала и посмотрела на меня.

— Это правда, Линг, — сказала она. — Снейп погиб.

Рон метнул на меня гневный взгляд и, обняв Гермиону за плечи, повел прочь от возвышения. Я остался один, злой, встревоженный и даже слегка обиженный.

Конечно, если бы Темный Лорд узнал о двойной игре Снейпа, то убил бы его без колебаний, но у Волдеморта не было сомнений в его преданности: ведь еще несколько часов назад он доверил Снейпу искать Поттера и охранять Хогвартс, где был спрятан его драгоценный крестраж. Вся эта история казалась полным абсурдом. Что Грейнджер с Уизли забыли в Визжащей хижине? Как Волдеморт мог их не заметить? Бред, нелепость. За кого они меня принимают, если несут такую чепуху!

Но спустя несколько минут злость исчезла, и ее место заняло беспокойство. Гермиона не была человеком, который станет сочинять абсурдные истории из неясных побуждений. Для чего она мне об этом рассказала? Может, чтобы я начал видеть в Волдеморте своего врага, чтобы у меня появился повод для личной мести, повод пойти и попытаться его убить? Но зачем это ей? Если только ее кто-нибудь попросил... Нет, Грейнджер не стала бы этого делать, она не такая. Хотя откуда мне знать, какая она — мы ведь никогда близко не общались...

В конце концов, все эти мысли начали вызывать во мне отвращение. До чего меня довели подковерные игры, головоломки и попытки разгадать их, если простой знак доброго отношения, слова человека, не сделавшего мне ничего плохого и никогда не имевшего на то причин, рождают лишь стремление отыскать в его намерениях какой-то подвох, второй и третий смысл? Но значит, все это правда? И если Волдеморт действительно убил Снейпа, я должен быть там, должен убедиться в этом собственными глазами, а потом отомстить, вместо того, чтобы сидеть в безопасности и строить домыслы.

Я поднялся и решительно начал пробираться к выходу, однако у самых дверей меня остановил Бруствер. Словно часовой, он стоял в проеме между Большим залом и холлом и беседовал с тремя незнакомыми колдунами.

— Куда собрался? — без выражения спросил он.

— В туалет, — недовольно ответил я.

— Туалет вон там, — он указал палочкой в сторону платформы с ранеными. — Во-он за той дверью.

— Там большая очередь, — сказал я. — Дайте пройти.

— Вернись на место, — отчеканил Бруствер. — Сиди где сидишь и не давай мне повода отправлять тебя к Тейлору и его подельникам.

Так вот в чем дело: они опасались, что я в очередной раз решу сменить сторону. Сейчас, когда ситуация висела на волоске, и "последнюю надежду магического мира" ожидал в лесу Волдеморт, они не хотели рисковать, выпуская из поля зрения ненадежных людей. Что ж, плакала моя реабилитация. Может, Тейлора и правда лучше было отпустить? Кипя от досады, но не решившись качать права — слишком ненадежной была моя позиция, — я вернулся к раненым и сел на краю платформы, думая о том, что доведись мне сейчас сразиться с Бруствером, его бы я точно победил.

69.

Я не сомневался, что Поттер пойдет в лес. Кто бы на его месте стал отсиживаться в безопасности, прячась за спинами людей, готовых положить за него жизнь — и уже положивших? "Но даже если Поттер погибнет, — думал я, — никто не сдастся". Несмотря на все потери, битва продолжится, и вот тогда мы узнаем, на чьей стороне благосклонность судьбы.

Час, отведенный Волдемортом, заканчивался, и хотя единственное, чего мне хотелось, это скорее попасть в Визжащую хижину, оставить замок до окончания сражения я не мог, а потому, когда наблюдавшие за лесом разведчики доложили, что в нем началось движение, и все стали выходить из Большого зала, я тоже встал, надеясь заранее оценить обстановку и занять удобную позицию. Под обращенные к защитникам Хогвартса слова Темного Лорда замок покидали последние колдуны, и я последовал было за ними, как вдруг услышал, что меня зовет мадам Помфри.

— Линг, ты куда?

Остановившись рядом, она посмотрела мне в глаза.

— Думаешь, намазался мазью, и все, готово, вылечился?

— Я должен быть там, — возразил я, указывая в сторону выхода.

— А кто будет защищать раненых? — спросила мадам Помфри. — Здесь всего трое врачей, и некоторым пациентам требуется постоянный уход. Нам некогда воевать.

Я оглянулся в поисках кого-нибудь, кто мог бы остаться вместо меня, но все уже вышли на улицу, и как мне ни хотелось оказаться снаружи, я понимал справедливость слов целительницы: кому-то надо было защищать раненых, когда битва — а в данном случае, неизбежная, — доберется до Большого зала.

Вместе с мадам Помфри я вернулся на платформу и стал смотреть, чем занимаются врачи. Хотя моим противником, по мнению некоторых, являлся лучший воин Волдеморта, я отделался очень легко, в отличие от многих, бившихся с менее грозным врагом. В нашей дуэли было много странного, и думая о ней сейчас, я мог лишь предполагать, почему Тейлор не убил меня. Даже если сначала он просто хотел позабавиться и посмотреть, что я умею, то после мог уничтожить в любой момент, и мне нечего было бы ему противопоставить. Почему комендант оставил меня в живых? Если только он исполнял приказ Темного Лорда, пожелавшего собственноручно расквитаться со мной за предательство, за то, что я не явился на его вызов в начале сражения и никогда на самом деле не был на его стороне. Значит, Гермиона все же сказала правду, и Волдеморт разоблачил...

С улицы вновь донесся шум, стены и пол задрожали, как при землетрясении. Разгорался новый бой. До нас доносились крики, треск молний, глухой стук ударов, которыми обменивались великаны, и грохот разрушений. Скоро сражение переместилось в замок. В проеме замелькали молнии, показались знакомые фигуры, и я, наконец, увидел Темного Лорда, сыпавшего во все стороны заклинаниями и отступавшего по холлу от входных дверей. Большой зал быстро наполнялся людьми, и хотя никто специально не интересовался ранеными, мне не раз приходилось ставить Протего на пути шальных заклятий, которые могли попасть во врачей, продолжавших делать свою работу.

В бой вступили кентавры, с грохотом носясь по первому этажу, топча Пожирателей и стреляя по ним из луков, а когда с кухни повалила толпа вооруженных эльфов, началась форменная вакханалия. Эльфы путались у всех под ногами, мешали двигаться и орудовали своими ножами и топорами с такой залихватской удалью, что я бы не удивился, если б они в пылу битвы резали сухожилия всем подряд, а не только противнику.

С прибытием кентавров и эльфов дела у Пожирателей пошли хуже. Некоторые гибли от стрел, многие были ранены или обездвижены, и на каком-то этапе те, кто еще имел такую возможность, начали пробиваться наружу, прочь из школы, осознав, что шансов остаться в живых у них становится все меньше.

И вот, когда смерть настигла Беллатрису Лестрейндж, а Волдеморт понял, что остался один, в последней своей попытке расквитаться с теми, кто с ним сражался, он встретил препятствие, о которое спотыкался уже не раз и всегда с печальными для себя последствиями — Гарри Поттера. Как и остальные, я удивился, увидев его целым и невредимым, но вскоре забыл, что еще минуту назад он считался погибшим. Меня захватил разговор между Поттером и Волдемортом, и из многих присутствующих я, вероятно, был единственным, кто понимал его не хуже, чем оба дуэлянта.

* * *

А потом все кончилось. Будь я внизу, меня бы наверняка сбила с ног хлынувшая к Поттеру толпа, но я стоял на возвышении и мог позволить себе какое-то время ничего не делать.

Большой зал с его высокими потолками и широкими окнами казался мне сейчас слишком тесным; дышать было нечем, кружилась голова, к горлу подступала тошнота. Наконец, я спустился вниз и, стараясь не слишком толкаться и привлекать к себе внимание, устремился к выходу. В холле прохаживались кентавры, рассматривая картины или проверяя свое боевое снаряжение. Меня никто не останавливал, и я беспрепятственно вышел на улицу.

Спустившись с крыльца и сделав несколько шагов по каменной дорожке, я заметил в утоптанной траве огромное тело Нагайны; ее отрубленная голова лежала чуть поодаль. Вокруг замка валялись груды камней и даже целые куски стен, а великаны, виновники этих разрушений, бродили сейчас по берегу озера, отмахиваясь от редких гиппогрифов и фестралов. Несколько секунд я смотрел на них, а потом, обернувшись к школьному входу, наложил на себя заклятье невидимости. Последнее, что мне было надо, это Кингсли Бруствер, вышедший подышать свежим воздухом.

Левая створка ворот висела на одной петле, сорванные цепи валялись под ближайшим деревом. Я ускорил шаг. Мне хотелось быстрее выйти с территории Хогвартса, словно его энергии проникали в меня, подобно чарам Метки, и тянули обратно, не желая выпускать в лежавший за оградой мир.

Круглая беседка Пожирателей лишилась доброй половины опорных столбов, ее крыша упала прямо в середину, пробив доски пола. Я пошел по дороге, даже отсюда слыша крики ликования и радости. Мне бы тоже хотелось почувствовать что-нибудь, кроме усталости, но из меня словно выкачали все чувства и лишили самой способности их испытывать. Умом я понимал — это шок, скоро он пройдет, и тогда мне придется что-то делать с тем знанием, которое я сегодня получил. Но это будет потом, не сейчас. Сейчас мне просто хотелось добраться до Визжащей хижины. Как и все студенты, я знал, что на нее наложены чары, но если там побывал Волдеморт, он наверняка их убрал.

Подходя к хижине, я проверил окрестности на наличие охранных заклятий. Все оказалось чисто. Несмотря на потрепанный вид, здание выглядело вполне крепким. Я взялся за дверную ручку, некоторое время постоял, собираясь с духом, а потом открыл дверь.

В доме было темно, поэтому я зажег Люмос. Тусклый луч осветил захламленное помещение, и я вздрогнул: серый пыльный сумрак и слабый свет сыграли с моим восприятием поистине злую шутку — мне показалось, что я увидел своего боггарта, мертвого старика, которого мы с моими приятелями убили ради интереса, затащив на пустырь со строительным мусором. Однако секунды шли, иллюзия не исчезала, и я уже начал думать, что это действительно боггарт — вдруг они здесь водятся? Только тогда мне пришло, наконец, в голову сделать свет ярче.

За время, проведенное среди магов и волшебства, я отвык от вида настоящей человеческой смерти, той, что умирали обыкновенные люди, с которыми я встречался в годы своей детской свободы. Эти люди умирали от выстрелов, от передозировки, от ударов ножом или битой. Я понимал, что волшебники тоже умирают по-разному — не всем достается мгновенная и безболезненная Авада, — и сейчас, стоя над мертвым телом, я вдруг ненадолго почувствовал прежнего себя, словно мое старое "я" однажды заснуло и теперь проснулось, решив этим пробуждением сделать мне последний подарок. В отличие от "я" сегодняшнего, оно было живым, любопытным и естественным, несмотря на тот жестокий и опасный мир, что его окружал.

Я собирался перенести тело в Хогвартс, а потом отправиться спать. После бессонных суток, проведенных в бою, да еще и попав под несколько заклятий, я бы все равно не надумал ничего путного. Наколдовав носилки, я уложил тело, отыскал палочку и сунул ее в задний карман брюк. Левитируя носилки перед собой, я вышел из хижины и, отойдя на достаточное расстояние, опустил их на землю. Было нечто, что мне хотелось сделать, но сделать этого я не мог, а потому ограничился только частью своего желания. Повернувшись к Визжащей хижине, я нарисовал в воздухе узор Гнева Шивы и послал его вперед. До сих пор я ни разу не видел действия этого заклинания, использовав его впервые лишь сегодня ночью, в закрытом каменном помещении, и сейчас получил возможность оценить всю его мощь.

Едва золотистый узор коснулся деревянных стен, как весь дом мгновенно охватило пламя. Человеческий глаз не был способен уследить за тем временным отрезком, что прошел между этим прикосновением и распространением заклятья. Вот узор коснулся стен, а вот хижина вспыхнула, словно облитая бензином солома. Прошло несколько секунд, и огонь исчез так же внезапно, как появился. Сгорело все; от двухэтажного строения не осталось даже гвоздей. Я поднял носилки и двинулся вперед.

В замке продолжалось празднество, но великаны от озера куда-то пропали, а кентавры начали покидать территорию школы. Свое дело они сделали, и теперь можно было возвращаться домой, в прохладный темный лес, подальше от человеческого шума и суеты. Я заглянул в комнату, где много лет назад вместе с будущими однокурсниками ждал первого входа в Большой зал, и найдя ее пустой, положил носилки на один из столов у стены. Потом вынул из заднего кармана палочку и оставил с краю.

Обычно в таких случаях полагалось что-то сказать, но церемонии прощания всегда вызывали во мне ощущение фальши. Мертвая плоть нас не слышит, а обратиться к духу можно где угодно. Я сделал шаг назад, подумав, что это вызовет во мне какой-то эмоциональный ответ, но внутри было лишь ощущение пустоты. Тогда я развернулся, вышел из комнаты, оставив дверь открытой, и направился к лестнице в подвал.

Шум празднества, хоть и приглушенный каменными стенами, проникал даже в спальню. Мне хватило сил стянуть с себя одежду и разобрать постель, но как только голова коснулась подушки, я мгновенно уснул и больше ничего не слышал.

* * *

Меня разбудил шорох и яркий свет, пробивающийся сквозь веки. Несколько секунд я пытался снова уснуть, но шум не стихал, свет не гас, и я, приготовившись высказать Пирсу все, что думаю о его возне, перевернулся на спину, привстал на локтях и с трудом разлепил глаза.

В комнате находилось трое незнакомых мужчин. Один, рослый брюнет с коротко стрижеными волосами, занимал позицию у двери, держа наготове палочку. Прямо передо мной, прислонясь к спинке кровати Нотта, стоял второй, а третий, длинноволосый тип в круглых очках, аккуратно просматривал содержимое моих книжных полок.

Увидев, что я проснулся, мужчина напротив выпрямился, и я потянулся за палочкой, но на привычном месте ее не оказалось. Мужчина выразительно похлопал по карману своей мантии, а потом сказал:

— Поднимайся, Линг Ди.

— Вы кто? — спросил я.

— Собери рюкзак. Возьми самое необходимое. И не пытайся применять магию, иначе нам придется тебя обездвижить. Ты ведь не хочешь, чтобы он тебя одевал? — Мужчина кивнул на рослого брюнета, который немедленно осклабился.

— Кто вы? — упрямо повторил я.

— Оденься потеплее — свитер, или что ты там носишь... Деньги есть? Забирай все.

Прежде, чем я успел ответить, мужчина в круглых очках снял с полки книгу, которую зимой дал мне Снейп.

— Смотри, что у него есть, — обратился он к своему коллеге напротив.

Тот быстро пролистал книгу и вернул ее очкарику.

— Тем более, — сказал он и вновь посмотрел на меня. — Не теряй времени, иначе пойдешь под Империо.

Эти люди отличались от авроров не только отсутствием форменных мантий. Они были спокойными, а не суетливыми; уверенными, но не наглыми, и не казались бестолковыми или недалекими, каковые качества я считал неотъемлемой характеристикой большинства полицейских, будь они магглами или волшебниками. Особого выбора у меня не было, тем более в отсутствие палочки, и я начал собираться, слегка удивляясь собственному спокойствию, но потом сочтя его компенсацией всего пережитого за последние сутки.

— Это что? — спросил очкарик, копавшийся теперь в ящиках моей тумбочки.

— Ключ, — ответил я и натянул на себя свитер.

— Вижу, — сказал мужчина. — Ключ от чего?

— Не знаю, — буркнул я. — Мне его по завещанию оставили.

— Возьми, потом разберемся, — сказал тот, что стоял у кровати Нотта. — И книгу не забудь.

Я выложил из рюкзака все учебники и конспекты и начал думать, что же мне с собой взять.

— Быстрее, Ди, — поторопил мой собеседник. Я бросил в рюкзак мешочек с галеонами, перья, несколько листов бумаги, чистую футболку и застегнул молнию. Мужчина указал на дверь, и брюнет открыл ее, пропуская меня вперед.

Замок был тихим и пустым. Портреты спали, двери в Большой зал оказались закрыты, мусор, валявшийся в холле, убран. На улице выяснилось, что сейчас ночь; значит, я проспал больше половины суток. Посреди залитого лунным светом двора стояло несколько человек. Обогнув груду камней, мы направились к ним, как вдруг небо над лесом за воротами озарила яркая вспышка красного фейерверка. За первой вспышкой последовала вторая, потом еще одна, и я понял, что празднование победы переместилось из школы в Хогсмид.

По мере нашего приближения один из людей во дворе создал для нас портал. Он сделал это точно так же, как Дамблдор, заколдовавший для меня подсвечник перед домом с кольцом-крестражем, только сейчас вместо подсвечника в воздух взлетел небольшой металлический шар. Когда мы подошли, мой сопровождающий вежливо, но крепко взял меня за руку и, ни слова не говоря, коснулся портала.

Я думал, мы окажемся рядом с телефонной будкой у Министерства или даже в нем самом, однако пунктом нашего назначения были места куда более отдаленные, и там действительно оказалось холодно.

Мы стояли на каменной площадке, на вершине продуваемой всеми ветрами голой скалы. Рядом располагался маяк, чей мощный прожектор был направлен в море, выхватывая из сумрака небольшой фрагмент гигантского сооружения, которое невозможно было окинуть одним взглядом или осветить одним прожектором.

Передо мной высился Азкабан. Хотя я никогда не видел его изображений, ничем другим это место быть не могло. Если первое впечатление от величественного замка Хогвартса вызывало ощущение уюта и тепла, то Азкабан рождал благоговейный трепет, подавляя своими размерами и строгой аскетической архитектурой. Он не стоял на острове — он сам был островом, вырастая из морских вод и возносясь к облакам на высоту небоскреба. Я и не предполагал, что среди волшебников столько преступников: внутри подобного сооружения могла скрываться не одна тысяча камер.

— А я думал, вы не авроры, — произнес я, с невольным восхищением разглядывая исполинский Азкабан. Мужчина выпустил мою руку и теперь стоял рядом, позволяя вдоволь насладиться видом тюрьмы.

— Мы не авроры, — кратко ответил он. — Нам сюда, — и указал на вход в маяк.

Внутри круглого помещения находилось несколько столов, за которыми сидели колдуны, а по стенам стояли охранники с палочками в руках. Никакой лестницы наверх, к прожектору, я не увидел. Один из колдунов занес мои данные в картотеку и предупредил, что любая попытка колдовства на территории Азкабана будет считаться нарушением режима и повлечет за собой санкции. У меня забрали рюкзак, обещая вернуть его после досмотра, и мой сопровождающий воспользовался еще одним порталом, чтобы пересечь пролив и попасть в тюрьму.

Мы очутились в похожей круглой комнате, но стены здесь не покрывала штукатурка, а само помещение было гораздо больше. На этом этапе конвоир передал меня двоим местным охранникам, и мы вышли в коридор.

Казалось, что в Азкабане, от которого у Хагрида остались такие тяжелые воспоминания, должна быть темнота, покрытые плесенью стены и низкие потолки, словно в застенках средневековой инквизиции, однако то, что я успел увидеть за краткое время прохода по коридору, явилось едва ли не полной противоположностью. Здесь было тепло, к потолку крепились овальные лампы. По обе стороны коридора располагались металлические двери без ручек и номеров, с нарисованными на них квадратами разного цвета, и у одной такой двери мы остановились.

Второй охранник коснулся квадрата палочкой, и дверь утратила плотность, превратившись в полупрозрачный мираж. За оказалась просторная камера с десятком человек. Охранник подтолкнул меня к призрачной двери, и я шагнул внутрь, почувствовав, будто прохожу сквозь холодный водопад.

При моем появлении люди начали поднимать головы, чтобы посмотреть, кого к ним привели. Справа от двери, на самом краю металлической лавки, я увидел Амикуса Кэрроу.

— Линг! — воскликнул он, и в ту же секунду из угла камеры раздался громкий смех.

— Реабилитация! — хохотал Тейлор. — Вот так реабилитация!

"Все же он придурок", подумал я и сел рядом с Кэрроу.

— Это правда? — проговорил Амикус, глядя на меня со смесью неверия и отчаяния. — Правда, что Темный Лорд... что Поттер убил его?

— Правда, — ответил я.

— Только не забудь добавить, что ты предал Повелителя и дрался на стороне врага, — хмуро произнес один из Пожирателей.

— Я его не предавал, — ответил я.

— Ты должен был явиться на вызов! — рявкнул Пожиратель. — А ты вместо этого спалил своими адскими взрывами дюжину наших! Как это назвать, если не предательством?

Я молчал. Тейлор перестал смеяться, но глядел на меня с иронической улыбкой.

— Ты видел? Видел, как он погиб? — спросил Кэрроу, словно не слыша предыдущего диалога.

Я кивнул.

— А Северус? Что с ним?

— Его убили.

Кэрроу застонал, обхватив руками голову. Я посмотрел на Тейлора. Тот больше не улыбался.

— Снейп участвовал в сражении? — спросил он.

— Да, участвовал! И я не собираюсь обсуждать эту тему, — отрезал я.

Тейлор не ответил; Кэрроу тоже молчал. Воспользовавшись минутами тишины, я внимательнее осмотрел камеру. Это был простой перевалочный пункт: кроме металлических лавок, вмонтированных в стены и пол, в камере больше ничего не было. Словно в подтверждение моей догадки, железная дверь начала растворяться, и конвоир в коридоре назвал имя одного из присутствующих. После его ухода дверь немедленно обрела прежнее непроницаемое состояние.

— Вы знаете, кто эти люди? — спросил я у Кэрроу. — Вроде они не авроры.

— Нет, не авроры, — горестно вздохнул Кэрроу. — Это стража Азкабана.

Тейлор снова подал голос.

— Что ж ты, Амикус, не рассказывал им об этом на своих уроках, — проговорил он. — Ты же вроде о Темных искусствах речи вел, а о стражах Азкабана забыл? Ну-ка сядь сюда, — сказал он мне, хлопнув ладонью по лавке. Я посмотрел на Кэрроу, немного удивленный его подавленным состоянием. Неужели он действительно так искренне переживает?

— Иди, иди, Линг... — грустно кивнул Кэрроу. Я пересек камеру и сел рядом с Тейлором.

Бывший комендант Хогсмида один занимал целый угол. Остальные старались держаться поближе к двери — и подальше от него.

— Дементоры, — начал Тейлор, — были здесь охранниками очень недолго. После исчезновения Лорда Министерство заключило с ними договор, чтобы они прекратили разевать свои жадные рты на колдунов, и те согласились присматривать за нижними этажами, сам понимаешь в обмен на что. Их служба закончилась, когда возвратился Темный Лорд, но Азкабан никогда не оставался без охраны. Это место — нечто большее, чем просто тюрьма. Ты ведь видел его с берега, должен понимать.

Я не ответил, предпочитая больше слушать и меньше говорить.

— Азкабану много сотен лет, — продолжал Тейлор. — Когда волшебники его заняли, то нашли здесь много интересного, а потому сделали из этого места тюрьму. Стражи Азкабана охраняют не заключенных. Они стерегут Азкабан. Это отдельное подразделение, не входящее в аврорат и другие силовые структуры Министерства. Оно не подчиняется даже министру — только Визенгамоту, а точнее, Совету Визенгамота по делам Азкабана. Так что ты оказался в великом месте, среди великих, непознанных тайн. Понимая это, тебе будет легче отбывать свой срок.

— Очень смешно, — проворчал я, однако на этот раз Тейлор не засмеялся.

— Тогда почему они нас арестовали? Если они — не аврорат, разве у них есть право арестовывать кого-то и сажать в тюрьму без суда и следствия?

— Не знаю, — ответил Тейлор. — Вероятно, они действуют с санкции Совета, а к нему обратился Визенгамот. Авроры, знаешь ли, тоже вляпались по уши. Будут теперь на всех углах кричать про Империо... Лучше сидеть здесь, чем в Министерстве. Тот еще гадюшник.

Я посмотрел на Кэрроу. Он низко опустил голову, положив локти на колени, и сцепил пальцы так крепко, что их костяшки побелели. "Странный он все-таки", подумал я. Мне стало его немного жаль.

— Слушай, Ди, — вдруг сказал Тейлор. — Хочешь, расскажу тебе историю?

Я вяло пожал плечами. Какая разница, что я отвечу — все равно ведь расскажет.

— Была у меня одна женщина, — негромко начал Тейлор. — Встречались мы недолго — полгода, может, чуть больше. Той весной Темный Лорд готовил сложную операцию, и мне было не до скандалов с ее чокнутым папашей, который начинал болтать невесть что, как только я показывался на горизонте. Очень меня не любил. А самое смешное, — без тени улыбки продолжал Тейлор, — я до сих пор не знаю, колдун этот старый черт или нет. Все тамошние относились к нему с большим уважением, но сам я ни разу не видел, чтобы он колдовал...

Я слушал Тейлора вполуха, не понимая, к чему он все это рассказывает, однако не перебивал и был, в общем-то, не против пустой болтовни. Скоро охранники уведут и меня, так что вполне вероятно, я вижу его и Кэрроу в последний раз.

— ... и операция, конечно, прошла удачно, — тем временем говорил Тейлор, — но через год случилось то, что случилось, и мне пришлось, скажем так, спешно эмигрировать. А недавно я узнал кое-что интересное: оказывается, вы с ним знакомы.

— С кем? — спросил я, давно потеряв нить повествования.

— С хозяином той забегаловки, — ответил Тейлор. — С ее отцом. Невысокий такой, все время машет руками и вечно чем-то недоволен. А в задней комнате у него собирается всякая маггловская бандитская шушера.

— Я много таких хозяев знал, — усмехнулся я. — И что с того?

— Но только его зовут Ма Кайчжи, — сказал Тейлор.

У меня перед глазами немедленно возник образ этого человека. Старик действительно держал небольшой ресторанчик в китайском квартале, где регулярно проходили встречи лидеров местных кланов и группировок, а также иных представителей криминального бизнеса. Бывала там и моя банда.

— Ну и? — осторожно спросил я, предчувствуя в этой истории какой-то подвох.

— Ты не замечал, чтобы этот Ма относился к тебе не так, как к остальным? Может, шпынял больше других, или наоборот, помогал... Хотя, — Тейлор хмыкнул, — учитывая обстоятельства, последнее вряд ли.

Несколько секунд я соображал, к чему этот странный вопрос, а когда понял, то посмотрел на него как на сумасшедшего и от избытка чувств даже постучал пальцем по голове.

— Это не ответ, Ди, — сказал комендант. — Ты давай вспоминай.

— Что за ерунда! — воскликнул я. — Все это можно было хоть вчера узнать и тогда же сочинить!

— Можно, можно, — согласился Тейлор. — Ты только ответь — шпынял он тебя или нет?

Старик и в самом деле отчего-то меня не любил, но тогда мне казалось, что он вообще никого не жалует, и я не придавал этому значения.

— Не знаю, — буркнул я. — А его дочь?

— Уехала, — ответил Тейлор. — Той же зимой.

Меня разобрала досада.

— Ну и что, — упрямо проговорил я. — Это ничего не доказывает. Вы просто злитесь, что попали сюда из-за меня!

Тейлор не ответил, прислонившись спиной к каменной стене. После минуты молчания я все же не выдержал.

— А зачем вы к нему пошли?

— Наводил о тебе справки, — ответил Тейлор. — Стандартная процедура.

— Мы с вами даже не похожи, — прибегнул я к последнему аргументу.

— Не похожи, — согласился Тейлор. — Ты на китайца похож, а они для меня все на одно лицо — даже сравнить не могу.

Я был так зол, что хотел пересесть обратно к Кэрроу, но эта неожиданная и дикая история объясняла, почему я остался жив после нашей дуэли.

— Отбрось эмоции, — посоветовал мне Тейлор, выпрямляясь, — и сопоставь факты. А они указывают на очень высокую степень совпадения: время, место, способности...

— Способности не передаются, — возразил было я, но Тейлор меня прервал, и на этот раз довольно жестко.

— Передаются, Ди! Во имя богов, выкинь ты из головы весь этот мусор о всеобщем равенстве, который напихал в тебя Дамблдор! Никто никому не равен! Колдуны не равны магглам. Магглы не равны друг другу, и волшебники не равны между собой. Одни сильнее, другие слабее, одни умные, другие дураки...

— Имеется в виду не такое равенство, — возразил я.

— Неважно, — отмахнулся Тейлор. — Равенства нет в принципе, а магические способности, магическая сила, таланты — все это передается.

Он замолчал, не желая больше ничего доказывать.

— Карма рода, — через некоторое время произнес я. До сих пор я ни разу не вспоминал об этих словах, сказанных Поттеру на первом курсе, и не мог предположить, насколько справедливыми они окажутся.

— Что? — переспросил Тейлор, но ответить ему я уже не успел.

За разговором мы перестали обращать внимание на происходящее в камере. Кого-то уводили, кого-то приводили, и вот сейчас наступил черед Тейлора. Услышав свое имя, он без промедления поднялся и вышел в коридор, оставив за собой, как это часто бывало в моей жизни, сплошные вопросы и почти никаких ответов.

В ожидании своей очереди я то и дело поглядывал на Кэрроу, погруженного в свои переживания и ничего не замечавшего вокруг. Следующим из камеры вызвали его, а еще через полчаса охранники пришли за мной.

* * *

В одиночке, где я оказался, стояли крепившиеся к полу голые нары с натянутой на каркас металлической сеткой, умывальник и туалет в углу у двери. Я снял свитер, благо здесь было не слишком холодно, и улегся на скрипучей сетке, подложив свернутый свитер под голову. Хотя до этого мне удалось поспать больше четырнадцати часов, я чувствовал себя уставшим. Останься я в Хогвартсе, мадам Помфри наверняка стала бы меня долечивать.

Несколько минут я лежал, прислушиваясь к своему организму, а потом начал обдумывать ситуацию.

Прежде всего, я решил ничего не ждать. Не ждать, что мне принесут рюкзак, что предложат постельное белье и накормят, а самое главное — не ждать вызова на допрос. Ожидание, лишенное определенности, легко превращается в бессмысленную трату нервных клеток, и как только я установил это правило, то сразу почувствовал себя увереннее. Теперь мне не грозил прессинг неизвестности, тем более что я действительно хотел побыть в тишине и одиночестве и уделить время размышлениям.

Палочка Смерти. Неизвестный фактор плана Дамблдора, сыгравший в нем главную — и фатальную роль. К ней не вело никаких зацепок, и хотя я читал об этом артефакте в книге Флитвика, я не мог даже представить себе, что палочка находится так близко, и что однажды мне довелось держать ее в руках.

Способ, которым Дамблдор решил от нее избавиться, в тех обстоятельствах выглядел вполне логичным, но игра велась втемную — человек, которого он просил нейтрализовать могущественный артефакт, не знал, что делает, не знал, что за палочкой охотится Волдеморт, и что любой ее обладатель, истинный или мнимый, если не обречен, то подвергается смертельной опасности. Возможно, в представлении Дамблдора цель оправдывала средства, но в моих глазах никакая цель, сколь бы полезной она ни казалась, не служила оправданием такого молчания.

Темный Лорд не зря боялся Дамблдора, не зря желал его смерти. Он и в подметки не годился покойному директору Хогвартса и в конечном итоге так и не смог его перемудрить. Я вспоминал слова Аберфорта, поражаясь тому, что его брат считал меня лишенным моральных основ. Мне и в страшном сне не могло бы присниться послать на смерть человека, который мне доверял, не сказав или хотя бы не намекнув ему об этом. Есть способы предупредить о возросшей опасности, не раскрывая всех карт. Если Дамблдор не хотел говорить о палочке, если считал ее настолько сильным искушением, что перед ним никто не смог бы устоять, то почему не придумал другого объяснения? С такими-то мозгами это не составило бы труда! Я думал о тех месяцах, что портрет висел в директорском кабинете, зная, что план по нейтрализации не сработал, и у палочки теперь новый хозяин. Было столько времени, столько возможностей! Чего он ждал?

Я чувствовал ожесточение и непонимание, бессильный что-либо изменить. Теперь ясно, зачем Волдеморт приходил той ночью в замок, почему не хотел, чтобы его видели во дворе, и отчего, несмотря на ускользнувшего Поттера, казался таким довольным.

Однако время шло, я проголодался, хотел пить, и в конце концов был вынужден напиться ледяной воды из-под крана, начиная испытывать презрение к этим азкабанским стражам, выбравшим в качестве формы давления голод.

Через много часов, за которые я даже успел подремать, в мою камеру, наконец, принесли постельные принадлежности и еду. Несмотря на то, что есть мне хотелось, пища в рот не лезла, но я не знал, когда меня накормят в следующий раз, а потому съел все и оставил поднос с пустой тарелкой и чашкой на полу у двери, чья нижняя четверть могла растворяться отдельно, чтобы охранники забирали посуду, не заходя внутрь.

Мне было о чем подумать и кроме Дамблдора, однако по сравнению с его фигурой другие темы казались мелкими и незначительными. Несмотря на инфернальные черты, которые он обрел в моих глазах, Дамблдор вызывал своего рода восхищение и даже зависть к своему уму, но его молчания я простить не мог.

* * *

Режим Азкабана сбивал организм с толку. Свет в камере хоть и был приглушен, но никогда не гас, и я с трудом привыкал спать при освещении. Кормили здесь регулярно, однако понять, завтрак это, обед или ужин, было невозможно. По моим подсчетам, прошло дней пять, прежде чем меня вызвали на допрос, и все это время я занимался тем, что безуспешно пытался объяснить себе психологию Дамблдора.

Комната, в которую меня привели, находилась этажом выше. Вместе с охранниками я преодолел несколько пустых коридоров и поднялся на два лестничных пролета. Обстановка этого этажа была не такой унылой. Каменные стены скрывались под слоем штукатурки и зеленой краски с голубыми и фиолетовыми вкраплениями, а на массивных деревянных дверях имелись ручки.

Я попал в обычный рабочий кабинет, где стояли крепкий стол, пара стульев, шкафы с книгами и ровными рядами папок. Моим следователем оказался невысокий, полный человек, который при нашем появлении сразу начал улыбаться так, словно давным-давно мечтал со мной встретиться.

— Мистер Ди, — говорил он, жестом предлагая мне садиться и одновременно убирая в стол бумаги, которые только что читал. — Можно я буду звать вас Лингом — ведь вы так молоды... Спасибо. — Это относилось к уходившим конвоирам. — Меня зовут Грей, мистер Кеннет Грей, и я — ваш следователь, так что какое-то время мы проведем вместе. А вот какое — зависит в некотором роде от вас.

"Он действительно балабол или просто хочет запудрить мне мозги?", подумал я.

— Извините, что так долго держали вас в неведении, — продолжал Грей, переместившись к шкафам и начав копаться в папках, — но у нас сейчас такая неразбериха, вы и представить себе не можете...

Это я как раз мог себе представить: нужно было выпустить тех, кого за эти месяцы посадило сюда Министерство, и принять новый контингент из плененных Пожирателей.

Наконец, Грей нашел все, что искал, плюхнулся в кресло и положил перед собой стопку бумаги и ручку.

— Итак, — сказал он. — Начнем, что называется, с чистого листа. Прежде всего, я должен официально сообщить, что вы арестованы по обвинению в принадлежности к террористической группировке, именуемой "Пожиратели Смерти", которая в августе прошлого года совершила насильственный захват власти и незаконно удерживала ее в течение девяти месяцев. Обвинение, конечно, тяжелое, но есть и хорошая новость: помимо формального участия в этой организации, на вас — по крайней мере, в данный момент, — ничего больше нет, так что перспективы выйти отсюда на свободу у вас куда более радужные, чем у многих других.

Грей сделал паузу, словно давая мне возможность ответить, но ничего нового я не услышал и потому промолчал.

— Хорошо, Линг. Тогда давайте по порядку. — Он вытащил палочку и провел ею над бумагой и ручкой, которая немедленно приняла вертикальное положение, готовясь писать.

— Есть ли у вас какие-то вопросы, жалобы, пожелания? — спросил Грей, и ручка мигом начала строчить.

— Нет, — ответил я. — Меня все устраивает.

— Вот как хорошо! — сказал следователь. — А то, знаете, такие встречаются капризные — это не так, то не так... Когда именно вы присоединились к Пожирателям Смерти?

— В августе, — ответил я. — Числа не помню.

— При каких обстоятельствах?

Не вдаваясь в детали, я рассказал о том, как Кэрроу привел меня в поместье Малфоев, где Темный Лорд без лишних слов поставил мне Метку и отправил обратно.

— Это было сделано по вашей просьбе? — поинтересовался Грей, радуясь, что я отвечаю на вопросы.

— Нет, я этого не просил.

— Но вы изъявляли желание вступить в ряды Пожирателей?

— Нет. Это Волдеморт изъявлял желание меня в них принять.

Грей покачал головой.

— Однако!.. — Он усмехнулся. — То есть можно сказать, что сами вы этого не хотели, но обстоятельства не оставили вам выбора.

Подумав, я ответил:

— Обычно выбор есть в любой ситуации, но иногда он неприемлем.

— Значит, в этой ситуации приемлемым выбором для вас оказалось стать Пожирателем?

— Да.

— Несмотря на их репутацию?

— Их репутация не мешала вам все эти месяцы исправно сажать в Азкабан людей, вся вина которых состояла в их маггловском происхождении, — ответил я. — Себе вы тоже будете предъявлять обвинение в пособничестве террористам?

— Что ж, Линг, — произнес Грей, помедлив. — Вы были со мной откровенны, и я объясню вам то, о чем вряд ли рассказывают в школе. Нашей главной задачей является сохранение этого шедевра древней архитектуры во всей его полноте, и мы не особо интересуемся тем, что происходит по ту сторону пролива, если только это напрямую не касается нас. Да, — Грей печально кивнул, — вот такие мы, увы. Если бы Волдеморт угрожал Азкабану, мы приняли бы меры, но меры по его защите, а не по смещению Темного Лорда. — Следователь помолчал. — Так что там с Пожирателями? Насколько я понимаю, вы были не против?

— Не против, — подтвердил я.

Грей перевернул исписанный лист.

— А что за ключ мы нашли у вас в тумбочке? — спросил он. — Очень любопытная вещица.

— Это ключ от тюрьмы Хогвартса, — сказал я, немедленно воспользовавшись шансом перевести разговор в более выгодное для себя русло. — Его оставил мне Альбус Дамблдор.

— Дамблдор? — переспросил Грей, и с его круглого лица исчезло выражение благожелательного сочувствия. — Ключ передал вам Дамблдор?

— Точнее, завещал, — ответил я. — Если его завещание сохранилось, это можно проверить.

— Мы проверим, мистер Ди, обязательно проверим, — произнес Грей. — А теперь будьте так любезны, объясните, почему Альбус Дамблдор решил завещать ключ от тюрьмы именно вам?

70.

У Кеннета Грея оказалась одна неприятная привычка — он предпочитал вызывать меня на допросы, когда я ложился спать. Поначалу из-за отсутствия смены дня и ночи я регулярно пытался заставить себя уснуть, а потом, потерпев неудачу, прибегнул к другой тактике: стал дожидаться, пока глаза не начнут закрываться сами. Однако промежутки между сном увеличивались, а когда я все же засыпал, Грей посылал за мной конвоиров.

На первом допросе я рассказал ему не все, умолчав о крестражах, о визите в подвал Малфоев, о Кэрроу и некоторых других деталях, не имевших прямого отношения к Дамблдору. Грей все записал, ни о чем не спрашивая, а после недолгого перерыва начал вызывать меня на допросы, которые состояли из одних лишь уточнений фактов и дат и продолжались зачастую не более пяти минут.

Поскольку делать в тюрьме было решительно нечего, я все чаще медитировал, стараясь находиться в таком состоянии, в котором мое тело и мозг получали бы глубокое расслабление и отчасти компенсировали постоянные нарушения сна. Это были не совсем медитации — скорее, трансы. Традиционно их целью являлось избавление от привязанности, развитие особого видения или осознание истинной природы всего, а не накопление и очищение магической энергии. Скоро мой организм сам начал входить в это состояние, как только я возвращался в камеру, и мне требовалось все меньше времени на обычный отдых.

Наконец, Кеннет Грей обратился к информации, полученной из других источников, и наши встречи стали более длительными и разнообразными.

— Линг, что это за история с покушением? — как-то раз спросил он.

— С каким? — не понял я.

— По словам Кэрроу, вы пытались его убить, натравив патронуса... кстати, и Малфой говорит, что вы ему угрожали.

— Малфой? — удивился я. — А что, Малфои в Азкабане?

— Вас это удивляет? — Грей улыбнулся. — Думаете, аристократию мы не трогаем?

— Вряд ли они задержатся здесь надолго, — скептически сказал я.

— Зависит от них, — ответил Грей. — Тем, кто готов сотрудничать, это зачтется. Так что там с покушением?

— А Кэрроу рассказал, почему я напустил на него патронуса?

— Якобы вы были против, что младшие курсы отбывают ночные наказания в тюрьме.

— Можно сказать и так, — согласился я с такой формулировкой. — Но я не пытался его убить. Патронус не пытается — он либо убивает, либо нет.

В другой раз Грей спросил меня об отношениях с Тейлором.

— Не было никаких отношений, — сказал я. — Мы общались всего несколько раз... ну и дрались, в самом конце.

— Верно, — кивнул Грей. — Это хорошо, что в последний момент вы остались в Хогвартсе. Для вас это большой плюс.

Его слова меня насторожили — неужели он забыл, о чем я говорил ему на первом допросе? — однако вскоре все стало ясно.

— Послушайте, Линг, — во время очередной встречи сказал Грей. — Ваша ситуация серьезно осложнилась. Нам стало известно, что у вас была возможность покинуть Британию еще до встречи с Волдемортом и получения Метки, однако вы ею не воспользовались.

"С Флитвиком говорили", подумал я.

— Это плохо, — продолжал Грей, — поскольку означает, что ваше присоединение к Пожирателям Смерти являлось свободным, осознанным выбором, сделанным в свете того, что насильно вас к этому никто не толкал.

— Как это не толкал? А Дамблдор? — возразил я, готовый напомнить ему обо всех деталях своей истории, однако Грей поднял руку, призывая к тишине.

— Дело в том, — начал он, — что магические портреты — не люди и не обладают юридическими правами. Можно узнать их мнение, но при вынесении судебных решений оно не учитывается, так что свидетелями портреты быть не могут. И это ваше счастье, а не беда, поскольку не так давно мы беседовали с портретом Дамблдора, и он сказал, что никогда не просил вас становиться Пожирателем Смерти, никогда не говорил вам, что Северус Снейп должен убить его по его же приказу, и никогда не утверждал наверняка, что Снейп выполняет именно его указания, а не указания Волдеморта. Он лишь объяснил, что предоставил вам выбор, и вы его сделали.

На минуту я утратил дар речи, но потом с не меньшим потрясением осознал, что все это правда. Дамблдор действительно ничего не говорил мне прямым текстом, ведя свои беседы намеками, полунамеками и взглядами, так что поймать его на слове было невозможно.

— А Снейп? — наконец, спросил я, имея в виду, что они могли бы поговорить с его портретом. Однако Грей понял меня иначе.

— Информацию о Снейпе он подтвердил; к тому же, у нас был и другой источник. Хотя должен вам признаться, если бы он выжил, нам было бы что с ним обсудить. Убийство есть убийство.

— Но он убил не потому, что хотел, а потому, что его об этом просили! — возмутился я.

— Знаю, знаю, — успокаивающим тоном произнес Грей. — И все же повторюсь: убийство есть убийство, кто бы его ни заказал, пусть даже сам убитый.

— А меч? — не сдавался я, будто Снейп сидел в соседней камере, и я мог повлиять на его судьбу. — Он же принес Поттеру меч!

— Откуда вы об этом узнали? — сразу заинтересовался Грей.

— Сперва предполагалось, что это я буду искать Поттера.

— Вот как? — с некоторым сомнением молвил Грей. Я рассвирепел.

— Думаете, я тут сижу, себя выгораживаю? Если б я примкнул к Волдеморту по собственному желанию, потому, что разделял его взгляды, то не стал бы выкручиваться, как какой-нибудь Малфой, и топить окружающих! А не верите — дайте мне сыворотку правды. Мне нечего скрывать.

Помедлив, Грей произнес:

— Линг, дело совсем не в том, что говорит портрет — это, в конце концов, не официальные показания. Ваши слова не подтверждаются фактами, живых свидетелей нет, а в свете того, что после переворота вы остались в школе, хотя могли покинуть страну и не получать Метку, вам грозит приличный срок. Чтобы полностью оправдать вас, недостаточно одного только участия в защите замка. К тому же, учитывая ваше маггловское прошлое и вероятное родство с Конрадом Тейлором...

— Причем здесь мое родство! — снова разозлился я, но у Грея был готов ответ и на это.

— Если бы у нас на службе оставались дементоры, Тейлор стоял бы первым в очереди на поцелуй. Министерство даже готово снять мораторий на смертную казнь, лишь бы от него избавиться. Он и его люди попортили министерским много крови — в буквальном смысле. Волдеморт мертв, так что теперь во всех его грехах станут обвинять Тейлора, поскольку он был военным консультантом Темного Лорда, вместе планировал захваты важных заложников и уничтожение ключевых фигур. Процесс над ним будет очень громким. И тут вдруг выясняется, что юная надежда Волдеморта, маг с темным патронусом, который с детства проявлял преступные наклонности — сын этого террориста номер два. А мы его отпустили! Понимаете, что тут начнется?

— Ну ясно, — сказал я. — Вам нужна не правда, вам нужна стройная картина. Чтобы можно было отрапортовать жаждущим справедливости гражданам, что все Пожиратели пойманы, получили по заслугам и сидят в самых кошмарных камерах Азкабана.

Грей рассмеялся.

— Ваша камера далеко не самая кошмарная!

Я не ответил.

— Слушайте, Линг, — миролюбиво продолжил Грей. — Ну чего вы хотите? У меня нет реальных фактов, подтверждающих ваши слова. Я неплохо знал Дамблдора и вполне допускаю, что он мог вас использовать, но где доказательства?

— А портрет Снейпа? Что говорил он?

— Портрет Снейпа? — удивился следователь. — А портрета Снейпа не существует. Насколько я понимаю, он покинул Хогвартс, оставив замок в беде, хотя должен был поступить наоборот... И знаете, я бы на вашем месте думал сейчас не о Снейпе, а о том, почему вы у нас, в Азкабане.

— Да, вот это тема, — буркнул я, расстроенный настолько, что утратил всякое желание что-либо доказывать и хотел лишь вернуться в камеру, чтобы остаться один.

— Но это действительно тема, — серьезно ответил Грей, — потому что если вы правы, и Дамблдор хотел сделать из вас дублера своего человека у Волдеморта, почему он не оставил путей к отступлению и заранее не подготовил доказательств вашей невиновности, тем более что за время, проведенное с Пожирателями, вы не успели натворить ничего серьезного? И почему за вас не заступился его портрет? Подумайте об этом пару дней, а потом мы продолжим.

* * *

Чтобы ответить на вопросы Грея, не требовалось иметь семи пядей во лбу. Проклятая палочка Смерти не давала Дамблдору спокойно спать ни при жизни, ни после нее. Но как он мог подумать, что я захочу владеть ею, что решу променять свою верную палочку Левиафана на эту убийцу, собирающую дань со всех своих обладателей не хуже самого Жнеца, тем более когда из-за нее погиб Снейп!

Такое отношение Дамблдора казалось мне глубоко оскорбительным. Ради спокойствия волшебного сообщества он перестраховывался, решив одним махом убрать со сцены всех, кто не вызывал у него доверия. Но если даже мне дадут полный срок, ведь когда-нибудь я все равно отсюда выйду...

Однако к тому времени пройдет несколько лет, и мне, вероятно, будет не до удовлетворения своих амбиций. Что-то я забуду, какие-то навыки утрачу и к тому же наверняка останусь под надзором Министерства. Перед глазами возникла безрадостная картина: вот я возвращаюсь в Хогсмид, поселяюсь, к примеру, у Аберфорта и начинаю зарабатывать на жизнь, рисуя для туристов виды Хогвартса... а лет этак через пятьдесят, того гляди, получу в наследство "Кабанью голову" и уже сам буду торчать за стойкой, обросший волосами и бородой, собирая в баре всяких подозрительных личностей и вывешивая на стены свои наиболее устрашающие полотна. Такого будущего хотел для меня Дамблдор? Усмиренный, постоянно в поле зрения авроров, занимающийся халтурой ради денег — конечно, при таком раскладе я не смогу стать реальным претендентом на палочку Смерти.

Меня аж передернуло: нет, отсюда надо выбираться. Как ни хотел я этого избежать, Грею придется рассказать больше, чем поначалу планировалось.

— Поговорите с Поттером, — сказал я ему на следующей встрече.

— С Поттером? — переспросил Грей. — О чем?

— А о чем вы говорили с Флитвиком? Вот о том же и с Поттером поговорите.

— С Флитвиком мы обсуждали вашу деятельность на посту старшего префекта, — ответил Грей, — отношения с Кэрроу, то, как вы выполняли его поручения, а также Отряд Дамблдора. Вряд ли Поттер в курсе подобных вопросов.

— Просто поговорите, — настаивал я. — С ним, с Луной Лавгуд, с Биллом Уизли. Вы же хотите полную картину? Вот она у вас и будет.

— Хорошо, — кивнул Грей. — А пока расскажите, что это за история с вечеринкой у Хагрида...

После того, как битых два часа мы проговорили об Отряде Дамблдора, Лонгботтоме и Кэрроу, я снова спросил:

— Вы с ними встретитесь?

— С Поттером обещать не могу, — признался следователь, — а с остальными поговорю, хотя если им есть что сказать, почему вы не упоминали об этом раньше?

— Надеялся обойтись без их помощи, — неохотно объяснил я.

— Понятно, — сказал Грей. — Не любите просить.

— Кстати, о просьбах. Когда я, наконец, получу свой рюкзак?

— Скорее всего, после суда, — ответил Грей. — На стадии следствия заключенным не положено иметь вещи, но если вам требуется что-то конкретное, возможно, мне удастся сделать для вас исключение.

Я молча смотрел на Грея, в первую секунду удивленный, а потом шокированный тем, что услышал. Видя мое выражение лица, Грей вопросительно поднял брови, не понимая, в чем дело.

— Какой же я дурак, — с чувством сказал я. — Мне еще раньше следовало догадаться! Но спасибо, что хоть сейчас объяснили. Теперь все ясно.

Грей в недоумении покачал головой. Ему ничего не было ясно.

— Ведь никто не знает, что я здесь, — продолжил я. — Что вы им наплели? Что я сбежал и скрываюсь от правосудия? Сначала мне говорят взять самое необходимое — для правдоподобия, будто я и в самом деле спешил, — а когда начнется процесс, меня можно будет как бы поймать и объявить, что этот побег доказывает мою вину... потому что по сути у вас на меня ничего нет! Вам так необходимо меня посадить? Это тоже план Дамблдора с его чертовой палочкой?

В самом начале моей гневной тирады Грей казался несколько смущенным, а потом начал улыбаться.

— Все не совсем так, — ответил он, — хотя в целом вы правы. Признаться, я впечатлен... вы молодец. А вот я болтун, да. — Грей помолчал. — Дамблдор здесь не при чем. Мы не стали бы ему помогать — вся эта суета с палочкой не касается Азкабана. Кое-чего вы просто не знаете.

— И знать не хочу!

— Понятно, что вы сердитесь, — попытался успокоить меня Грей, — и сердитесь вполне обоснованно. Если хотите, мы можем отложить разговор до следующего раза.

— А что, будет следующий раз? — язвительно поинтересовался я. — Вот эти допросы — они действительно необходимы? Вы и без них можете держать меня здесь сколько угодно, а остальным говорить, что я в бегах!

— Нам это не нужно, — ответил следователь. — Как я сказал, кое-чего вы просто не знаете. Если бы суд над вами начинался завтра, вот с этими материалами... — он постучал пальцем по папке, где хранились мои показания, — Визенгамот дал бы вам от четырех до семи лет, в зависимости от их настроения и вашего поведения. Они ведь захотят увидеть раскаяние, а зная вас, такое трудно представить.

— Мне не в чем раскаиваться, — отрезал я. Грей развел руками.

— Значит, берем максимальный срок. Думаю, в этом случае на вашем будущем можно ставить крест. Чем вы займетесь, когда выйдете из тюрьмы? Семь лет без палочки — это много, а тем более семь лет, проведенных в Азкабане.

Он вновь помолчал.

— Вы не раз слышали, что сотрудничество с нами учитывается судом и идет в плюс обвиняемым. Для одних это сотрудничество выражается в искренних ответах, а для других — в работе на нас.

— В работе? — изумился я. — Вы что, серьезно считаете, что я буду пахать на вас каким-то охранником? Да я лучше полный срок отсижу!

Грей вздохнул.

— Как вам такое могло придти в голову? Мы ценим вас гораздо выше. Нам не нужны охранники. Нам нужны те, кто будет исследовать Азкабан.

Я понятия не имел, что Азкабан исследуют, а потому промолчал.

— Как вы думаете, сколько в этом здании этажей? — спросил Грей.

— Вам виднее, — буркнул я, все еще настроенный враждебно.

— Снаружи — сто двадцать. А сколько их изнутри, никому не известно. Волшебники владеют Азкабаном пятнадцать столетий, и знаете, какое количество этажей, включая подземные, мы освоили? Пятьдесят пять. По пятидесяти пяти этажам из ста двадцати мы можем передвигаться в относительной безопасности; у нас есть их карты и нужные для прохода заклятья. Остальное пространство нами не изучено, и то, что в нем находится, не известно. Как вы понимаете, мы не можем напечатать рекламные проспекты и распространять их по учебным заведениям, приглашая всех подряд заниматься здесь исследованиями. Мы подбираем кадры индивидуально, ищем людей с определенными психологическими качествами и нужными нам способностями. И что касается вас, не воспользоваться сложившейся ситуацией мы просто не могли. Вы нам подходите, мистер Ди, и если решите с нами сотрудничать, суд над вами окажется простой формальностью. Совет Визенгамота по делам Азкабана обладает очень сильным влиянием. Вам могут дать год, максимум полтора, и то в качестве испытательного срока, а значит, все это время вы будете на свободе.

Грей снова сделал паузу, внимательно следя за моими реакциями. Хотя я все еще злился, его рассказ начал пробуждать во мне любопытство.

— Исследование Азкабана — это и теоретическая работа, и полевые исследования, — продолжал Грей. — Мы привлекаем самых разных специалистов, но их подбор сопряжен с некоторыми трудностями: мало кто желает почти безвылазно торчать на острове, в замкнутых помещениях, да еще и с тюрьмой под боком. Когда здесь работали дементоры, у нас практически не было притока новых сотрудников, и сейчас мы должны наверстывать упущенное. Если вы согласитесь, вам многому придется учиться, а чему-то даже переучиваться, но поверьте, дело того стоит. Знаменитым ученым вы не станете — наша работа засекречена, — но, мне кажется, вы и не стремитесь к славе? Встретимся через пару дней, мистер Ди. Надеюсь, вы примете правильное решение.

* * *

Вернувшись в камеру, я улегся на кровать, постарался успокоить взбудораженные нервы и начал обдумывать свое новое положение. Непонятно, зачем Грею понадобился такой шантаж — ведь его предложение трудно назвать как-то иначе. Либо семь лет, либо работа на Азкабан. Допустим, то, о чем он говорил, правда, и им действительно нужны исследователи, но даже если такая карьера и могла показаться мне интересной, принимать решение под давлением, от безысходности, совсем не хотелось.

Я отвернулся к стене. Последнее время я чувствовал себя словно на войне, которая все шла и никак не кончалась. Мне было не на кого опереться и даже не о ком подумать ради положительных эмоций. О Снейпе я старался не вспоминать, чтобы окончательно не пасть духом, а мои школьные товарищи и преподаватели казались отсюда скорее персонажами сна, чем реальными людьми. Кто из них, находящихся по ту сторону пролива, помнил обо мне в разгар всеобщего праздника, да к тому же учитывая дезинформацию о моем побеге? Все эти дни и недели единственным человеком, о ком я постоянно размышлял, был Дамблдор, но чтобы вычислить его ходы, мне не хватало ума и опыта. Казалось, я снова чего-то не замечаю, что-то упускаю, и впереди меня ожидает очередная ловушка. Однако, несмотря на все потенциальные ловушки, мне хотелось отсюда выбраться — не потому, что я боялся Азкабана, и не ради свободы как таковой, а назло всем, кто пытался меня здесь удержать.

Но пока что единственным пространством, куда я мог выбираться беспрепятственно, являлось пространство моего воображения. Поначалу в своих трансах-медитациях я старался представлять себя среди возвышенных ландшафтов, соответствующих описаниям тибетских книг, но ни в одном из них мне не удавалось задержаться. Стоило мне представить себя в монастыре, в горах или даже в пещере, как картинка начинала смазываться, исчезать, и воображение упорно помещало меня в рукотворный индустриальный пейзаж. Я видел себя на стройплощадках, в пустующих многоэтажных зданиях, среди строительного мусора, а вместо гор меня окружали огромные карьерные разработки. Вскоре я смирился с такими проявлениями своего бессознательного, поняв, что эти пейзажи отражали состояние моего духа — неприкаянность, незавершенность, бездомность (во всех смыслах) и безнадежную неопределенность.

Тем более странным оказалось то, что сейчас, когда мое сознание безо всяких усилий покинуло унылую реальность вечно светлой камеры, я увидел перед собой не бетонные перекрытия очередной стройки, а утес в Тинворте, куда мы аппарировали из дома Малфоев. Я стоял лицом к морю, почти на самом краю обрыва, и все вокруг было окутано густым туманом, скрывавшим море и небо. Я обернулся, чтобы найти дом Уизли, и вздрогнул: пейзаж здесь был иным. Прямо за моей спиной начинался лес огромных деревьев, чьи могучие стволы поднимались на невидимую из-за тумана высоту.

Я направился вперед. Под ногами пружинил толстый слой мягкой хвои, в прохладном воздухе разносился аромат смолы. Не успел я сделать и полусотни шагов, как впереди возникло движение. Я замер, вслушиваясь и всматриваясь. До меня донесся приглушенный треск и шорох, между стволами мелькнула чья-то большая тень.

Я двинулся с места, заинтригованный, и очень скоро увидел существо, а точнее, его спину, поскольку ноги, шея и склоненная голова животного скрывались в тумане. Зверь выглядел огромным, и я остановился, опасаясь вот так сразу подходить к нему даже здесь, в собственном трансе.

Животное ело: я слышал треск разгрызаемых костей и жадное урчание. Наконец, я сделал еще один шаг, и зверь резко поднял голову, повернувшись и уставившись прямо на меня. От неожиданности я отпрянул, споткнулся о корень и упал на спину.

Передо мной стоял лис, тот самый, кого я видел во время январской встречи, но сейчас он выглядел по-другому, и через секунду мне стало ясно, почему. Это был не мой транс. Я оказался в мире, где обитал мой дух-тотем, и в своем родном лесу ему не надо было менять облик, чтобы соответствовать человеческим представлениям.

Его морда лишь отдаленно напоминала морду лисицы: ее черты были гротескными, череп длинным и узким, словно у крокодила, уши больше походили на рога, а из пустых белых глазниц вытекал туман. Лис сделал пару шагов и оказался надо мной, приоткрыв пасть и высунув черный язык. Я пошевелился, осторожно приподнялся на локтях, проверяя, как он на это отреагирует, и дух уселся на задние лапы, ожидая, когда я, наконец, перестану валяться на земле.

В подвижном плавающем тумане трудно было оценить его истинные размеры, но даже после того, как я поднялся на ноги, лис оказался выше меня. Не успел я подумать, что же мне делать теперь, как он встал и направился к месту, где я впервые его увидел. Там он обернулся, приглашая меня следовать за ним, и когда я подошел ближе, моему взору открылось то, чем лис занимался до моего появления.

Между деревьями были разбросаны человеческие тела. Не одно, не два, и даже не десяток. Там лежали груды костей, на которых еще оставались мышцы; иногда встречались почти целые трупы с выеденными внутренностями; где-то виднелись обглоданные кости, раздробленные мощными челюстями, и от крови, что заливала тела и землю, в воздух поднимался темный пар, смешиваясь с туманом из глаз лиса.

Я стоял на самой границе этого пиршественного стола. Несколько секунд я соображал, что все это значит, а потом вспомнил об обрядах посвящения. Хотя мы с лисом уже встречались, это было только первое знакомство. Чтобы дух меня слушался, чтобы он вступил со мной в отношения, а не появлялся лишь тогда, когда вздумается ему самому, мне следовало пройти инициацию, и из всех ее способов лис предпочитал наиболее радикальный.

Чтобы родиться для мира духов и получить над ними власть, я должен был отказаться от прежнего тела и обрести новое. Это была самая настоящая шаманская инициация, и соглашаясь зимой на ритуал призыва духа-помощника, я не собирался налаживать со своим тотемом столь тесную связь. Однако сейчас, несмотря на перспективы быть съеденным, я отлично сознавал последствия такого выбора. Обретя власть над духом, я смогу приказать ему отправиться к профессору Асвинн и сообщить ей, где я нахожусь. Это был единственный шанс попробовать выбраться из Азкабана.

"Что ж, — подумал я, начиная пробираться по мертвым телам к середине кучи и чувствуя на себе взгляд лиса, — в конце концов, есть такие тибетские практики, где колдуны стремятся разорвать цепи привязанности к телу и телесному эго, а лучший способ это сделать — дать демонам тебя съесть".

* * *

Хотя Грей обещал, что мы встретимся через два дня, время шло, а я продолжал безвылазно сидеть в камере. Возможно, в его распорядок вкрались непредвиденные трудности, и я очень надеялся, что если это так, они напрямую связаны с моей встречей с лисом.

Я оставался в камере так долго, что когда за мной все-таки пришли, я не мог сказать, сколько дней миновало с нашей последней встречи — пять, семь или все десять. Грей встретил меня с неизменной улыбкой, но на этот раз улыбались только его губы: глаза оставались холодными. Когда конвоиры вышли, он перестал изображать радость и после небольшой паузы спросил:

— Как вам это удалось?

— Что — это? — ответил я.

— Вы знаете, что.

Я пожал плечами.

— Не понимаю, о чем вы.

Впервые за время нашего общения Грей утратил выдержку и резко произнес:

— Всё вы прекрасно понимаете! К нам пришел запрос из Министерства, действительно ли вы находитесь в Азкабане. С нашей стороны утечек не бывает. Остаетесь только вы.

— Просто те, кому есть до меня дело, догадались, что вы врете, — ответил я. — Не в моих правилах от кого-то бегать и прятаться, тем более если я ни в чем не виноват.

Грей отрицательно покачал головой.

— Не отпирайтесь, Ди. Вы что-то сделали, и я хочу знать, как.

— А вы используйте легилименцию, — сказал я. — Вдруг получится?

На это следователь ничего не ответил. Немного помолчав, он спросил:

— Почему вы не сказали, что спасли несколько человек из подвала Малфоев?

— А вы пошли бы к Олливандеру, к Уизли, к Луне Лавгуд, чтобы проверить мои слова? Вы и не собирались с ними встречаться — иначе я бы от вас ушел.

Грей снова промолчал. Я не настаивал на ответе: проигрывать никто не любит.

— Все обвинения с вас сняты, — наконец, сказал он. — Совет Визенгамота удовлетворил ходатайство Министерства о вашем освобождении. Несмотря на это, наше предложение остается в силе, и я надеюсь, вы все же его обдумаете. Знаю, сейчас вы не настроены иметь с нами дело, и мы должны были вести себя иначе...

— Это точно, — не удержался я. — Если вы так набираете сотрудников, неудивительно, что у вас нехватка кадров.

— Просто поверьте, это — ваше, — продолжал Грей, не отреагировав на мои слова. — Вам будет здесь интересно. Поэтому, если вы все же смените гнев на милость, приходите на маяк и вызовите меня. Мы будем рады, если вы к нам присоединитесь.

— Хорошо, — сказал я. — Буду иметь вас в виду.

Грей кивнул — впрочем, довольно уныло.

— На маяке вам вернут палочку и рюкзак...

— И еще ключ и книгу, — напомнил я.

— Только ключ, — ответил Грей. — Книга вам не принадлежит. Она приобщена к другому делу. — Он сделал паузу, постукивая пальцами по столу. — Что ж, мистер Ди, не смею вас больше задерживать. Всего хорошего.

Я встал и молча вышел в коридор, еще не слишком веря в происходящее. Конвоир отвел меня в помещение, куда в свое время я попал через портал с маяка, и скоро я уже стоял в комнате по ту сторону пролива, расписываясь в получении всех своих вещей, в том числе и ключа от тюрьмы. Однако наибольшую радость доставило мне воссоединение с палочкой Левиафана. Оказавшись в моей руке, она немедленно отреагировала, рассыпав в воздухе оранжевые искры, как при нашей первой встрече в магазине Олливандера, и в тот момент я осознал, что у меня действительно все получилось.

— Какое сегодня число? — спросил я дежурного, надевая на плечи рюкзак.

— Тридцатое мая, — ответил он.

Надо же, я провел в тюрьме меньше, чем мне представлялось, и вероятно, даже успевал на экзамены. Мысль об экзаменах казалась странной и немного смешной. Всего день назад я и не вспоминал о таких вещах, передо мной стояли иные задачи, но теперь, когда они решены, можно было подумать о чем-то более простом и приятном.

Покинув маяк, я остановился на площадке и вновь взглянул на Азкабан. В утреннем свете гигантское сооружение казалось еще более внушительным, и некоторое время я любовался им, решив с ходу не отвергать идею сотрудничества — мало ли как повернется судьба.

Мне не хотелось сразу возвращаться в Хогвартс. Прошел почти месяц с тех пор, как меня арестовали, и я понятия не имел, что за это время случилось в магическом сообществе. Прежде следовало узнать последние новости, а для этого не было более подходящего места, чем "Кабанья голова". Но все же я медлил. Как примет меня Аберфорт, да и примет ли вообще? Ведь я знал тайну смерти его брата и ничего ему не сказал... С другой стороны, понять отношение Аберфорта можно только встретившись с ним, так что я бросил последний взгляд на Азкабан, сосредоточился на тупике у "Кабаньей головы", крепко сжал палочку и аппарировал.

Несмотря на ранний час, у Аберфорта было открыто. Один в пустом баре, он неторопливо расставлял стулья. За прошедший месяц здесь ничего не изменилось.

— Выпустили, значит, — сказал Аберфорт, увидев меня на пороге. — С утра пораньше.

"И тут тоже не изменилось", с облегчением подумал я.

— Тебя что, на голодном пайке держали? — поинтересовался Аберфорт, временно оставив свои стулья и занимая место за стойкой.

— Кормили нормально, — я уселся на табурет, — но я примерно представляю, как сейчас выгляжу: в камере была только холодная вода и зубная щетка. Слушай, я ненадолго заглянул — просто хотел узнать, как тут дела, какие новости...

— Новости, — повторил Аберфорт. — Давай-ка я тебя сперва угощу. Ведь из Азкабана не каждый день выпускают. — После этого справедливого замечания он достал из закромов две бутылки пива — на этот раз нормального, — открыл их и одну поставил передо мной. — Пей.

— Что, все так плохо? — спросил я, беря бутылку. Аберфорт усмехнулся.

— Да нет, — сказал он. — Жизнь, как говорится, налаживается. Слыхал, кто нынче министр?

Я отрицательно покачал головой.

— Кингсли Бруствер, — сказал Аберфорт.

— Ого! — воскликнул я. — И как меня выпустили?

Аберфорт сделал большой глоток.

— А ты знаешь, что они с Тейлором старые враги?

— Нет, — невинно ответил я, вспомнив их разговор в холле Хогвартса. — Понятия не имею.

Аберфорт вздохнул и еще раз приложился к бутылке. Я начал смеяться.

— Ладно, ладно, — наконец, сказал он. — Тут на днях в "Пророке" вышла статья — перемывали косточки всем Пожирателям, которых к этому времени успели поймать. О Тейлоре, конечно, больше всего понаписали... ну и о тебе пара слов. Оказывается, ты вроде как... хм... его близкий родственник. — Аберфорт поднял бровь. — Что скажешь?

-Тейлор говорил мне о своих догадках на этот счет, пока мы сидели в общей камере, и стражи, как водится, подслушали наш разговор. А появление информации в прессе доказывает, что мой следователь очень не любит проигрывать. Так сказать, маленькая месть Кеннета Грея.

— Не такая уж и маленькая, — возразил Аберфорт. — На Тейлора есть зуб не только у Бруствера. Тебе придется нелегко, правда это или нет.

Я усмехнулся, решив про себя, что пережить родство с Тейлором вряд ли будет сложнее, чем выбраться из Азкабана.

Аберфорт начал рассказывать, что за это время случилось в Хогвартсе. Знал он не слишком много. Все разрушенные участки были восстановлены, защитные заклинания наколдованы вновь, а исполняющим обязанности директора назначена Макгонагалл. Седьмые и пятые курсы уже вернулись сдавать экзамены, а остальные ученики наслаждались лишними неделями каникул.

Аберфорту было известно, что я числюсь среди Пожирателей-беглецов: их списки печатали в "Пророке", где публиковались все связанные с последними событиями новости. Новостей было много, но только на первый взгляд. Редакция и журналисты старались реабилитировать себя за месяцы исправного служения "террористической организации, незаконно удерживавшей власть", бичуя грехи своих прежних хозяев и призывая теперь к всеобщей толерантности. Министерство произвело чистку рядов, но эта чистка, по словам Аберфорта, оказалась довольно формальной: большинство из тех, кто запятнал себя в глазах победителей, просто переместились на должности ниже, хотя кое-кого отправили за решетку, в том числе Долорес Амбридж. Теперь излюбленной темой выступлений министерских представителей было "всеобщее пробуждение от зловещего сна", "снятие гипнотических чар" и "внутреннее сопротивление режиму".

Аберфорт занимался своим баром, почитывал газетные статьи, и так прошло три недели, а в начале четвертой в "Кабаньей голове" вдруг появился Клайв Пирс. Хотя они с Аберфортом никогда не встречались, это, как выяснилось, не мешало им последние месяцы состоять в деловых отношениях. Через подставных лиц Пирс покупал у Аберфорта мои картины и рисунки, и вся эта комбинация была единственной уступкой, на которую Клайв Пирс, обычно соблюдающий вооруженный нейтралитет с любой властью, пошел ради интересов Дамблдора.

Незадолго до своей смерти Альбус Дамблдор тайно посетил его и попросил заняться скупкой моих работ, которые я буду писать по заказу его брата. Аберфорт не имел выходов на этот рынок, а у меня должен был появиться убедительный мотив для регулярных визитов в "Кабанью голову". На логичный вопрос Пирса, зачем все это надо, Дамблдор, как водится, не ответил ничего конкретного. Теперь же Клайв Пирс просил, вежливо, но настоятельно, чтобы Аберфорт написал об этом в заявлении на имя следователя Министерства (а не Азкабана), занимавшегося делами Пожирателей, поскольку буквально на днях выяснилось, что меня тайно держат в тюрьме, а информация, которой Аберфорт располагает, поможет меня оттуда вытащить.

В то же самое время независимо от Пирса о моем местонахождении узнали преподаватели Хогвартса. Когда Аберфорт, без особого рвения согласившийся встретиться со следователем, в назначенный день явился в Министерство, то увидел там Асвинн, Флитвика и Луну Лавгуд с отцом. Учтя их показания, а также, насколько понял Аберфорт, показания самого Поттера, Министерство отправило запрос, о котором говорил Грей, и Азкабан неохотно признал факт моего пребывания в их стенах. После разговора Поттера с министром Бруствером Совету Визенгамота по делам Азкабана ничего не оставалось делать, как удовлетворить личную просьбу героя войны, и приказ о моем освобождении был подписан.

Однако Аберфорт не представлял, каким образом обо мне стало известно преподавателям. Если Пирс мог добыть информацию благодаря своим обширным связям, у профессоров подобных каналов не было. Я рассказал ему ту же версию, что и Грею — они догадались, что им врут, — но, судя по скептическому выражению лица бармена, он мне не поверил, хотя настаивать на ответе не стал.

После этого мы долго молчали, допивая пиво. Я опасался, что Аберфорт коснется тем, которые мне не хотелось обсуждать — его брат, Снейп, — но подумав, понял, что с точки зрения окружающих вся эта ситуация выглядит, мягко говоря, иначе. Вряд ли кто-то был в курсе, что Снейп ничего не знал о палочке Смерти, и уж точно никому не приходила в голову мысль, что Дамблдор мог о ней умолчать, поэтому для подавляющего большинства его согласие убить Дамблдора ради нейтрализации палочки выглядело полетом японского камикадзе на вражеский крейсер: Снейп понимал, на что идет; можно сказать, жертвовал собой во имя высокой цели. Тем более ни Аберфорт, ни профессора не могли вообразить себе все те идеи, что были у Дамблдора на мой счет.

Прикончив бутылку, я решил, что пора уходить, но прощаясь, не стал уточнять время своего следующего визита, плохо представляя, что меня ожидает в школе. Выйдя из "Кабаньей головы", я пешком отправился в Хогвартс, чтобы окончательно переключиться с азкабанских проблем на текущие. Сейчас, в спокойной и безопасной обстановке, все случившееся выглядело почти нереальным, однако вполне реальным было то, что на месте директора сидела теперь Макгонагалл, едва не взявшая меня в плен.

Хотя после неудачи с нейтрализацией палочки Дамблдор захотел обезопасить ее от меня (или, возможно, меня от нее), я не мог сказать, что месяц в тюрьме явился пустой тратой времени. Если бы не молчание портрета — что ему стоило рассказать о нашем походе за кольцом-крестражем? — я бы в ближайшее время вряд ли встретился с духом лиса, а одно это делало пребывание в Азкабане ценным опытом. Но то же молчание, многомесячное, терпеливое выжидание, как все обернется, казалось мне предательством, и оно в моих глазах не оправдывалось никакими высшими целями.

Глупо было негодовать на мертвеца, однако я ничего не мог и не хотел с этим делать. Слишком просто понять, простить, забыть. Это бы означало мир и покой, но что мне делать с миром и покоем?

Впрочем, в нынешней ситуации и то, и другое выглядело не более чем приятным заблуждением. Надежда на стабильность, счастье и процветание без всяких темных колдунов была иллюзорна, учитывая, сколько людей слышали о палочке Смерти и знают теперь ее нового хозяина. Наивно полагать, что со смертью Волдеморта плохие парни кончились, а Поттер не казался достаточно сильным магом, чтобы суметь сохранить такой привлекательный артефакт. "Ничего хорошего из этого не выйдет", думал я, идя по лесной дороге, и эта идея нравилась мне гораздо больше, чем мысль о вечном счастье, готовом вот-вот обрушиться на общество волшебников.

Наконец, впереди показался замок, высокая железная ограда и ворота, запертые на цепь. Я остановился перед створками и обхватил руками решетку. Справа виднелась берлога Хагрида и сам лесничий, мывший огромную бочку, а чуть левее, на берегу озера, стояла белая гробница Дамблдора.

— Я вернулся, — сообщил я гробнице. — Трудно было предвидеть этот ритуал, правда? Ведь при тебе Асвинн учила только тексты переводить. Не сомневаюсь, со следующего года практика рун опять будет под запретом: Макгонагалл — твой верный последователь. Нечего изучать Темные искусства, вдруг там окажется что-нибудь полезное?

Словно услышав мои слова, Хагрид обернулся. Оставив в покое бочку, он неторопливо зашагал к воротам посмотреть, кого это с утра принесло в школу. Я достал палочку и прикоснулся к цепям. Прежде ворота с готовностью подчинялись старшему префекту; откликнулись они и сейчас. Цепи поползли в стороны, и створки начали бесшумно раскрываться. Хагрид на секунду замер, а потом узнал меня, широко улыбнулся и ускорил шаг. Я закрыл за собой ворота и, хотя единственное, чего мне сейчас хотелось, это вымыться и привести себя в порядок, остановился поздороваться с лесничим, надеясь, впрочем, что его приветствие не будет слишком долгим.

71.

Через три дня после моего возвращения начались экзамены, готовиться к которым я не стал, проигнорировав даже историю. На меня накатило странное состояние, в котором сочеталась депрессия и приятная расслабленность. Несмотря на попытки оптимистично оценить тюремный опыт, Азкабан оставил во мне больше отрицательных, чем положительных следов. Теперь я чувствовал, насколько изматывающим было само пребывание там, с трудом восстанавливая нормальный режим сна и бодрствования. Выяснилось, что промежутки между сном составляли почти двадцать часов, и всю первую неделю время, в которое я хотел спать, практически никогда не приходилось на ночь.

Мое появление не вызвало заметной реакции, чему я был только рад, не желая ни с кем общаться, однако мой статус, о котором рассказывала Полина и который одно время был достаточно высок, вернулся на свое прежнее место. При первой же встрече в Большом зале Балстроуд одарила меня таким злобным взглядом, что я даже удивился степени ее разочарования. Наверное, теперь она считала меня кем-то вроде магглофила — а с ее точки зрения трудно было представить более презренное существо, — но мне было все равно. Я не вспоминал о ней в тюрьме и не собирался тратить энергию на разгадывание мотивов ее поведения сейчас. Дни между экзаменами я просиживал в библиотеке, беря у мадам Пинс не учебные пособия, а журналы, и не столько читая, сколько блуждая в собственных мыслях, воспоминаниях и неохотно думая о том, что же мне делать дальше...

После разговора с Хагридом я спустился в подвал и сразу отправился в душ. Посмотрев на себя в зеркало, я подумал, что Аберфорт, пожалуй, прав: такое впечатление, что в тюрьме меня держали на голодном пайке, хотя я никогда не испытывал голода и не мог пожаловаться на качество тамошней еды. Вероятно, дело здесь было в самом Азкабане, на разрушительное влияние которого намекал Грей, пытаясь вытянуть из меня согласие с ними сотрудничать.

Придя в спальню, я начал переодеваться, первым делом решив зайти к Асвинн. Флетчер, Нотт и Пирс уже проснулись и собирались вставать.

— Малфоя тоже отпустили, — сообщил мне Флетчер. — Еще в середине месяца.

— Плевать мне на Малфоя, — сказал я, надевая чистую футболку.

— А Крэбб погиб, — добавил он.

— И на Крэбба плевать.

Оставив их обсуждать мое возвращение, я поднялся на этаж, где находились комнаты Асвинн, и сел у стены напротив ее двери, дожидаясь, пока профессор выйдет к завтраку. Я хотел поблагодарить ее за то, что она откликнулась на переданную духом информацию, но когда Асвинн увидела меня, то не позволила ничего сказать и пригласила к себе в комнату, где без долгих вступлений взяла с каминной полки маленькую коробочку и вручила ее мне.

— Когда я узнала, что ты, наконец, выходишь, то нашла для тебя вот это. Взгляни.

В коробке лежала серебряная цепочка и медальон, похожий на тот, что висел на шее у самой Асвинн, однако в отличие от ее крадущейся лисицы, мой лис стоял на задних лапах: такими животных часто изображали на гербах.

— Это не амулет, — объяснила Асвинн, — а обычный медальон, в нем нет никакой магии. Но она появится, если ты станешь носить его и будешь регулярно видеться со своим духом. Поскольку ты прошел посвящение, тебе не нужно дожидаться его визита — ты сам можешь призвать его.

Профессора уже пережили этап празднования победы и вместе с министерской комиссией погрузились в экзаменационную суету. Мадам Помфри едва ли не при каждой встрече предлагала мне пару-тройку дней полежать в больнице. Макгонагалл здоровалась — в своей обычной манере. Флитвик просил зайти после сдачи экзаменов. Я делал вид, что все в порядке, но на самом деле никакого порядка не было: я чувствовал одиночество и заброшенность. Как ни странно, скучал я не только по Снейпу, о котором в школе было слишком много напоминаний, но и по Кэрроу. Мне не хватало его юмора и неформального общения, которого не позволяли себе другие учителя. Я не хотел выглядеть сентиментальным нытиком, но иногда мне становилось невероятно тоскливо, и в один из таких дней, после сдачи трансфигурации, стоявшей у нас вторым экзаменом, я решил немного отвлечься и посмотреть, что собой представляет карцер, куда Кэрроу то и дело грозился посадить учеников.

Спустившись по лестнице, я вставил ключ в отверстие, и дверь начала медленно открываться. В сопровождении нескольких шаров-светильников я подошел к карцеру и коснулся его палочкой, однако без пароля дверь на прикосновение не реагировала. Сперва я попробовал найти замочную скважину, а потом просто дернул за выгнутую металлическую ручку.

Карцер оказался не заперт. Распахнув дверь настежь, я увидел ведущую вниз каменную лестницу, ступеньки которой уже через пару метров исчезали во мраке. Отправив впереди себя шар-светильник, я начал осторожный спуск; чтобы добраться до последней ступени, мне понадобилось не менее минуты. Сразу от лестницы начинался узкий коридор. В первые секунды ничего необычного я в нем не заметил, но так было лишь до тех пор, пока я не наколдовал еще несколько шаров, осветив больше пространства.

Передо мной была самая настоящая картинная галерея. По стенам коридора висело множество полотен, больших и маленьких, в рамках и без, горизонтальных и вертикальных. Они были развешены как попало: некоторые находились на уровне груди, другие — едва ли не у самых колен, третьи висели так высоко, что их изображений было не рассмотреть. Картины создавались в разное время — одни написаны со средневековой условностью, на других уже присутствовала перспектива, — но в целом их стиль казался столь же однообразным и уныло реалистичным, как и стиль картин, висевших в школе наверху. Такое впечатление, что их писали два-три мастера, трудившиеся ради тщательного отображения сюжета и не стремившиеся вложить в свою работу собственное художественное видение.

Свет разбудил обитателей полотен, неизвестно сколько времени остававшихся в полной темноте. Персонажи немедленно оживились, и коридор наполнился устрашающими звуками, достойными только пыточных застенков. Сюжеты и герои этих картин разительно отличались от всего того, что было выставлено в верхних коридорах. Вероятно, именно сюда Кровавый Барон приглашал моего монаха, и раз уж я очутился здесь, имело смысл не только поглазеть по сторонам, но и найти его.

Те, кто повесил эти полотна подальше от детских глаз, были правы. На них изображались одни лишь сцены пыток и эффекты Темных заклятий, написанные с такой циничной детализацией, что вскоре я уже старался не вдаваться в подробное исследование картин и искал только знакомое лицо монаха. Персонажи вовсю старались произвести на меня впечатление — в темноте им не для кого было разыгрывать свои кровавые сюжеты, — но ничего, кроме отвращения, их представление во мне не вызвало.

Художники писали эти картины то ли в назидание, то ли ради устрашения, и их общий посыл был очевиден: вот что бывает с колдунами, попавшими в лапы коварных магглов. Волшебников пытали служители церкви. На кострах пылали ведьмы, опровергая благостные рассказы Биннса о том, что в средние века от рук инквизиторов гибли только маггловские женщины-целительницы, душевнобольные или жертвы оговоров. Нередко попадались сюжеты о том, как разъяренные крестьяне с вилами и кольями гоняются за оборотнем или уничтожают на кладбище вампира. Время от времени картины изображали действие различных Темных заклятий, и к ним я проявлял чуть больше интереса, поскольку такая диковатая магия давно исчезла из общепринятой практики.

Монаха все не было, коридор не кончался, и постепенно тематика картин начала меняться. Исчезли пытки и смертельные заклинания, горящие ведьмы и пронзенные в сердце вампиры, а их место заняли необычные персонажи и странные, необъяснимые сюжеты. На одной картине молодая девушка превращалась в дерево, которое начинало цвести, приносить плоды, а при наступлении осени покрывалось оранжевыми и желтыми листьями, чуть позже сбрасывая их вместе с остальными деревьями. На другой огромная волчица изображалась матерью многочисленных людей, что припадали к десяткам ее сосков. Волчица возвышалась над горами, между которых были написаны люди, а ее голова помещалась среди звезд, напротив полной луны. Обнаженный старик, сидящий в пустынных горах, умирал со спокойствием на лице; его тело начинало излучать свет, спустя недолгое время оставляя после себя горстку радужных шариков. Это были совсем иные картины, и манера их написания не походила на то, что я видел прежде. Здесь чувствовался индивидуальный взгляд многих художников, оставлявших послания и истории, призванные не запугать или отобразить окружающую действительность, а передать тайну.

Чем дальше я заходил, тем меньше понимал, что происходит на полотнах. Иногда на них были написаны одни только меняющиеся цветовые пятна; мне казалось, это могли быть заклинания, действующие через цвет и движение, поэтому я предпочитал скорее проходить мимо таких картин и не смотреть на них слишком пристально.

Наконец, галерея закончилась, и летающие шары выхватили из темноты последнюю картину, висевшую в тупике. Она была огромной, и когда я увидел ее полностью, у меня захватило дух. Неизвестный художник изобразил Азкабан. На переднем плане была та самая скала, куда аппарировали прибывающие в тюрьму, но маяка на ней еще не построили. Азкабан стоял посреди бурного моря, его вершина скрывалась за темными облаками, а вокруг острова летало несколько драконов. Мое появление не осталось незамеченным. Один из драконов отклонился от своего курса и направился к скале. По мере его приближения я увидел, что дракон приручен: им управлял всадник, чей внешний облик никак не соответствовал времени вероятного написания картины — вряд ли она была создана раньше 19 века. Всадник походил на древнего воина: бородатый, в рогатом шлеме, в одежде из шкур и меха, он держал в руке необычно длинную палочку, сжимая ее не за конец, а за середину.

Дракон опустился на скалу, воин спешился и подошел к краю картины. Теперь он обрел свои нормальные размеры и стоял в полный рост, хотя высоким не был: если бы не рогатый шлем, всадник оказался бы не выше меня.

Он что-то спросил на незнакомом языке. Я пожал плечами и отрицательно покачал головой, давая понять, что не понимаю. Воин недовольно нахмурился и сделал рукой с палочкой замысловатое движение. Воздух заколебался, сгустился, и рядом с ним возникла слегка прозрачная, но вполне четкая фигура Дамблдора.

Я был ошеломлен. Кажется, мне просто суждено повсюду на него натыкаться! Когда-то Дамблдор действительно упоминал, что спускался вниз, где встретил моего монаха, но тогда этот "низ" представлялся мне чем-то вроде большого чулана со сломанными партами, ржавыми кандалами и никому не нужными картинами. Однако теперь я несколько иначе взглянул на его завещание и мог лишь досадовать на свою недогадливость и нелюбопытство. За прошедшие месяцы мне ни разу не пришло в голову посмотреть, что собой представляет карцер. Я мог бы узнать о нем больше, а теперь на это совсем не осталось времени.

Однако воин ждал ответа. Я вытянул правую руку и через секунду держал на ладони кусок белой пастели. Подойдя к соседней стене и встав так, чтобы воин меня видел, я схематично изобразил берег озера, гробницу и лежащее в ней тело. Некоторое время всадник изучал мой рисунок, а потом молча указал палочкой на меня. Я расценил это как вопрос, что я тут делаю, стер изображение гробницы и как мог нарисовал своего монаха. Казалось, он вышел не слишком похоже, однако воину вполне этого хватило. Он начал громко говорить, размахивать руками, а потом сплюнул и указал на стену по правую сторону от меня. Закончив свою гневную речь, всадник вернулся к дракону, все это время сидевшему у края скалы, забрался на него и коснулся палочкой длинной шеи. Распустив темные крылья, огромный ящер прыгнул с обрыва вниз, и через секунду они уже летели к Азкабану.

Убрав со стены пастель, я повернул назад, твердо решив найти монаха, и отыскал его неподалеку от лестницы, на картине с изображением преследования, поимки и убийства оборотня. Монах стоял на краю поля, где разворачивалось действие, и улыбался той самой неприятной улыбкой, с которой я его нарисовал.

— Что, нравится здесь? — спросил я.

Теперь монах вел себя иначе, чем в кабинете Макгонагалл, и был готов к общению. В ответ на мой вопрос он неторопливо кивнул.

— Ты — мое творение, — продолжил я, — и чтобы превратить твою жизнь в кошмар, мне не нужно загонять тебя в рамку.

— Хочешь, чтобы я вернулся? — сиплым голосом проговорил монах.

— Нет, — ответил я. — Наоборот. Я хочу, чтобы ты остался. И отвечал на вопросы, которые я буду тебе задавать.

Это понравилось монаху больше, чем перспектива возвращения. Он приблизился к краю картины, сюжет которой начал повторяться, и крестьяне, ушедшие было в деревню, вновь погнались за воскресшим оборотнем.

— Что это за галерея? — спросил я, указывая на коридор.

— Здесь изгои, — ответил монах. — Полезные изгои. Некоторые из них.

Это я уже понял. Если Дамблдор спускался сюда пообщаться с всадником на драконе, вряд ли он делал это лишь с целью приятно провести время.

— Ты бывал на картине с драконами?

— Бывал.

— Только на скале?

— На скале, — прохрипел монах, улыбаясь. — Как бы я смог перелететь?

— Веди себя прилично, — сказал я. — И выучи язык.

Монах не отреагировал, сложив руки на толстом животе и глядя на меня с некоторой долей снисходительности. Своенравное создание, но, кажется, с ним можно было иметь дело.

— Советую научиться приносить мне пользу, — продолжил я. — И вспомнить дорогу к своей рамке, если не хочешь, чтобы твоя жизнь превратилась в постоянное умирание и воскрешение.

— В темноте здесь все по-другому, — заметил монах. — Это... — он указал на мертвого оборотня, — только для зрителей.

— Если я запущу к вам своего патронуса, ему будет наплевать и на зрителей, и на темноту, — пригрозил я. — Так что не торгуйся.

Монах изобразил смирение. Я направился к лестнице и пока поднимался к выходу, мне в голову пришла одна мысль.

* * *

Трелони торжествовала. Наконец-то она избавилась от своего конкурента и осталась единственной в школе прорицательницей. Фиренц вернулся в лес. Через некоторое время в Запретный лес пошел и я. В преддверии последнего экзамена — истории, — я решил попрощаться с магматическими питонами.

Мы не виделись с осени, и я думал, что после такого перерыва они вряд ли покажутся, однако долго ждать не пришлось. Появившись из невидимых среди высокой травы нор, один за другим ко мне выползли два питона.

— А вот и он, — сказал первый, приподнимаясь над землей.

— Глазам не верю, — ответил второй. — Мы думали — все, больше не увидимся, кентавры затоптали в последней заварушке. Кстати, чем там она кончилась?

— Все как обычно, — усмехнулся я, уверенный, что змеи и сами прекрасно знают ответ. — Одни победили, другие проиграли.

— Ну а ты? — поинтересовался первый питон. — Ты победил или проиграл?

— Время покажет, — сказал я. — Кстати, я тут подумал... Раз уж вы по мне все время скучаете, давайте-ка я возьму одного из вас с собой. Через неделю меня здесь уже не будет, так хоть что-то останется на память. Добровольцев нет?

Несколько секунд питоны настороженно смотрели на меня, застыв, словно статуи, а потом один из них спросил:

— Это он пытается шутить?

— Если да, то не смешно, — произнес второй питон. — Какой-то тюремный юмор.

Я вздохнул — и тут они успели.

— Откуда вы все знаете? Докопали свои норы до Азкабана?

Змеи промолчали. Потом один питон сказал:

— Мы надеемся еще увидеть тебя, человеческий детеныш. Не обязательно здесь. А может, и здесь, как знать.

— Буду рад, — ответил я, с некоторым содроганием подумав о том, что должно произойти, чтобы я добровольно сюда вернулся.

* * *

Только после сдачи третьего экзамена — зельеварения, — я начал всерьез размышлять о том, чем же мне заняться после окончания школы. Возвращаться в Азкабан не хотелось даже ради великих и непознанных тайн. Полистав рекламные проспекты, я решил, что труды и надежды Флитвика не должны пропасть даром. Сейчас я не испытывал воодушевления, рассматривая фотографии уютного университетского городка, под которыми был напечатан список факультетов Европейского магического университета, но надеялся, что когда прибуду в другую страну, в новую обстановку, и начну сдавать вступительные экзамены, мне станет не до душевных переживаний из-за потерь, обманов, собственной недогадливости и неправильно принятых решений. Факультет физики чар был одним из наиболее популярных, и мне следовало готовиться сейчас, пока под рукой были библиотечные книги. Я вновь начал заниматься, обложившись учебниками и пособиями по чарам, а когда сдал историю и решил навестить Флитвика, то уже уверенно мог ответить на вопрос, куда собираюсь поступать летом.

Мы действительно начали с этой темы, и профессор поддержал мое решение, однако я видел: будущая специальность — не то, что ему хотелось обсудить со мной на самом деле.

До сих пор я ни с кем не говорил ни об Азкабане, ни о Снейпе. У преподавателей не могло быть однозначного отношения к тому, что происходило в школе после смерти Дамблдора. С одной стороны они теперь знали часть правды, с другой, как заметил в свое время Грей — убийство есть убийство. Да и месяцы директорства Снейпа оказались в истории Хогвартса не самыми радужными.

Наконец, закончив рассказывать о тонкостях обучения на факультете, Флитвик выдержал паузу и проговорил:

— Линг, мне очень жаль, что все так получилось. Я должен был больше доверять вам. Мне и в голову не приходило, что вы действуете вместе с Северусом. Признаться, он играл свою роль чересчур убедительно, и зная, как вы к нему относитесь, я предполагал, что в конечном итоге у него все же могло получиться вас увлечь.

— Так было задумано, — ответил я, не желая выглядеть невежливым. — Чтобы никто ни о чем не догадался.

— И еще, — сказал Флитвик, помедлив. — Не сердитесь на Минерву. Я знаю, она потом переживала, что напала на вас.

— Я не сержусь, — ответил я, хотя предпочел бы услышать нечто подобное от нее самой.

После заключительного экзамена, когда все с нетерпением ожидали результатов проверки работ, выдачи свидетельств с оценками и, разумеется, прощальной вечеринки, в школу прибыл фотограф, вооруженный допотопным аппаратом на треноге, и чиновник из Министерства. Вместе с аттестатами нам вручали паспорта, для получения которых надо было сфотографироваться и заполнить анкету. В один из этих дней Слагхорн пригласил меня в свой кабинет. Я пошел неохотно, помня о словах Снейпа и предполагая, что теперь мне придется выслушать очередную сентиментальную речь на тему "как жаль, что все так получилось". Сперва я думал, что предстоящий разговор профессор хочет провести лишь из чувства долга, но потом вспомнил, что Снейп был его учеником, и он имеет не меньше причин переживать из-за произошедшего, чем я.

— В середине апреля, — начал профессор, когда мы оказались в его кабинете, — ко мне пришел Северус и попросил передать тебе это. — Слагхорн указал на лежавший на столе белый запечатанный конверт. — Передать в любое время, когда ты ко мне обратишься, если вдруг почувствуешь себя в опасности. Я ответил, что зная тебя, конверт вряд ли придется отдавать, и Северус сказал, что я, к сожалению, прав, однако он бы хотел, чтобы его содержимое все же попало к тебе в руки... Признаюсь, меня удивила эта история с побегом, — добавил профессор, — но я и подумать не мог, что тебя просто похитили... В общем, Линг, как бы то ни было, это твое, даже если сейчас оно тебе уже не нужно.

Он передал мне конверт. Поблагодарив Слагхорна, я отправился на улицу и укрылся под деревьями, подальше от посторонних глаз. Что мог оставить мне Снейп? Колдографию убежища? А может, письмо? Собравшись с духом, я разорвал конверт и с удивлением вытащил оттуда зеленый рекламный проспект.

На первой странице изображалась окруженная горами долина и уходящая к горизонту извилистая дорога, справа от которой возвышалась буддийская ступа. Под фотографией было написано: "Школа Традиционной Магии в монастыре Ка-Нинг".

У меня чуть сердце из груди не выскочило. Я поскорее раскрыл рекламу, чтобы узнать подробности.

Школа Традиционной Магии и монастырь Ка-Нинг находились в Непале. Школу при нем открыли недавно, всего четыре года назад, и она предназначалась для зарубежных студентов, желавших изучать традиционную магию Тибета, Непала и Северной Индии. Как следовало из проспекта, набиралась только одна группа из двадцати человек. Экзамены проходили во второй половине августа, но какие именно, в рекламе не уточнялось. На обратной стороне был напечатан адрес лондонского агентства, предоставлявшего транспортные услуги всем желающим попасть в монастырь.

Я несколько раз перечитал текст, едва веря своим глазам. Как такое может быть? Неужели у меня появился реальный шанс учиться тому, что мне так интересно, и не где-нибудь, а в самом настоящем монастыре? Откуда Снейп взял эту рекламу?

Убрав листок в конверт, я прислонился к стволу дерева, как никогда остро ощущая потерю своего учителя. Спросить его я уже не мог, и не было даже портрета, чтобы поговорить с ним и сказать спасибо.

* * *

Перед прощальной вечеринкой замок почти опустел: в нем оставался только седьмой курс и профессора. За семь лет жизни в Хогвартсе я видел шесть прощальных вечеринок, и все они были похожи одна на другую. В Большом зале собирались профессора и счастливые выпускники, предвкушавшие кто отдых, кто подготовку к вступительным экзаменам. Директор произносил торжественную речь. В этом году, как и в прошлом, к студентам обращалась Макгонагалл, исполняющая обязанности директора. За речью следовало вручение свидетельств об окончании школы, краткие прощальные напутствия преподавателей, а после небольшого перерыва, когда студенты меняли форменную одежду на свободную, начиналась вечеринка, обычно продолжавшаяся до самого рассвета. Теперь уже бывшие ученики прощались с Хогвартсом, бродили по окрестностям и ложились спать только под утро, чтобы днем в последний раз отправиться на вокзал, но на этот раз не в запряженных фестралами каретах, а на лодках через озеро, таким образом замыкая символический круг.

От традиции не отступили и сейчас. Мы расселись в Большом зале, который в отсутствие остальных курсов казался необычно пустым. Несмотря на всю важность момента, я едва обращал внимание на происходящее, думая лишь о том, что завтра буду уже по ту сторону ограды, наконец-то получив полное право свободно распоряжаться собой и своим временем.

На всех четырех факультетах оказалось всего трое отличников, и один из них был слизеринцем. Вряд ли кто-то сомневался, что Пирс получит высшие баллы по всем предметам, а вот я был спокоен только за чары и трансфигурацию, однако в результате получил еще два "превосходно" по зельям и защите, "выше ожидаемого" по рунам и гербологии и традиционное "удовлетворительно" по истории. Когда вручение документов завершилось, и мы спустились в спальню готовиться к вечеринке, Пирс сказал:

— Даже не верится, что все позади.

— Еще ничего не позади, — ответил Нотт. — Все только начинается. Если мы поступим...

— Университет — совсем другое дело, — возразил Пирс. — Там тебя никто не будет заставлять месяцами сидеть в четырех стенах. Вон Ди тут вообще семь лет провел безвылазно.

— Зато теперь вылезу, — обещал я. — Куда-нибудь подальше отсюда. — Я взглянул на Нотта. — Ты точно остаешься? А то могли бы вместе рвануть.

Отец Нотта числился в розыске, и Тед решил не покидать страну. Оставлять родовое гнездо на эльфов и "чокнутых теток" ему не хотелось, зато хотелось пожить в одиночестве в собственном доме, пока отец налаживал новую жизнь где-нибудь в Таиланде. Прежде он планировал поступать на архитектуру заклинаний в Европейский университет, а теперь собирался учиться в Британии.

— Видимо, остаюсь, — ответил Нотт. — Но может, я еще передумаю. Ты пока будешь в Хогсмиде?

— Да, — ответил я, намереваясь поселиться в одной из небольших деревенских гостиниц. — Пока буду.

Несмотря на соблазнительные непальские перспективы, я решил отнестись к своему будущему ответственно и на этот раз не совершать поспешных и опрометчивых поступков. Результаты моих выпускных экзаменов оказались не слишком впечатляющими, но я надеялся, что при поступлении в университет профильные предметы сдам хорошо. Однако, если там обращали внимание на аттестат, мои дела могли сложиться не лучшим образом. Поэтому я решил сперва попытать счастья в Европе, а во второй половине августа отправиться в Непал. Если провалюсь везде, придумаю что-нибудь, чтобы не возвращаться в Азкабан. В конце концов, можно попробовать зарабатывать на жизнь картинами...

Мои тюремные фантазии о жизни в Хогсмиде и пейзажах для туристов всплыли в голове как раз в тот момент, когда мы поднялись на первый этаж и у дверей в Большой зал увидели восторженную толпу, окружившую только что прибывших гостей — Поттера, Рона Уизли и Гермиону.

— О нет, — пробормотал я. — Что он тут забыл?

— Зашел попрощаться, — предположил Пирс. — Формально он тоже выпускник.

Мы остановились у лестницы в ожидании, пока толпа освободит проход и удалится в зал. Я не хотел ни видеть Поттера, ни тем более общаться с ним, чувствуя себя в двусмысленной ситуации. Мне казалось, что поскольку по его просьбе меня выпустили из тюрьмы, я, по логике вещей, должен испытывать к нему благодарность, но ведь сидел я ни за что, и решение освободить меня являлось не одолжением, а восстановлением справедливости. Следует ли мне к нему подойти? И что сказать, если он вдруг решит поговорить со мной? Однако Поттер не желал привлекать к себе лишнего внимания, заняв дальний столик у стены и ограничив общение только близкими друзьями, так что скоро вечеринка уже шла своим чередом, с каждым часом становясь все более шумной.

Ближе к полуночи, когда танцы были в самом разгаре, Пирс и Полина предложили нам побродить по ночной школе. Я согласился без особого желания, поскольку к этому времени хотел спать, однако завтра совершать прощальный обход будет некогда, а что бы там ни говорили змеи, возвращаться в Хогвартс я не собирался.

Мы бродили по этажам, заглядывали в кабинеты, вспоминали, где и чему учились, пересказывали друг другу смешные случаи из прошлого. В один из таких моментов Полина взяла меня под руку и слегка отстала от Пирса, Нотта и Флетчера.

— Правда, что ты прошел инициацию? — негромко спросила она.

— Почему ты спрашиваешь?

— Наверное, я тоже скоро ее пройду. Асвинн советовала поговорить об этом с тобой. Такие посвятительные ритуалы не запрещено обсуждать.

— Знаю, — сказал я. — И что ты хочешь услышать?

— Всё, — кратко ответила Полина.

— У тебя другой дух, инициация будет другая.

— Ты расскажешь или нет? — с легкой обидой произнесла Полина.

— Ладно, — усмехнулся я. — Во время медитации я попал в родной лес моего духа. Он был там в своем истинном облике, почти не похож на лисицу, и предложил мне пройти посвящение. Я согласился. После этого он меня съел.

Полина вцепилась мне в руку.

— Съел? По-настоящему?

— Там было по-настоящему.

— Это страшно? Больно?

— Нет, не страшно, и больно только в начале. Потом тело начинает меняться, и процесс поедания становится процессом творения. У него из глаз вытекал туман, и из тумана он сделал мне новое тело. Для того мира.

— И какое оно?

— Почти такое же, как у него, только меньше, — сказал я. — У тебя ведь ворон — значит, после инициации ты будешь...

Я замолчал на полуслове. Сейчас мы шли мимо галереи портретов, и на одной из картин мне вдруг почудился Дамблдор. Это было настолько неожиданно, что в первую секунду я подумал, что ошибся, однако в темном пространстве полотна вместо привычного обитателя действительно находился он.

— Подожди меня у лестницы, — попросил я Полину. Проследив за моим взглядом, она тоже увидела Дамблдора и, ни говоря ни слова, пошла по коридору догонять остальных.

— Я хочу, чтоб ты знал, — негромко произнес портрет, когда Полина скрылась за поворотом. — Что бы ты обо мне ни думал, я этого не хотел.

— Если бы я хоть на секунду предположил, что вы этого хотите... — начал я, но заканчивать не стал, предоставив Дамблдору самому домысливать ответ. Тот задумчиво погладил край рукава своей мании.

— Что ты намерен делать дальше? — наконец, спросил он.

— Учиться. И что бы вы обо мне ни думали, палочка Смерти мне не нужна. Я не самоубийца.

— Рад это слышать, — ответил портрет тоном, позволяющим усомниться в его радости. — Но Линг, мы ведь оба понимаем, что Гарри... как бы это сказать... при всех его достоинствах, уязвим для любого, кому, в отличие от тебя, захочется эту палочку иметь.

— Его проблемы, — проговорил я. — Пусть Бруствер выделит ему телохранителей. Или научит чему-нибудь, кроме Экспеллиармуса.

Дамблдор помолчал.

— Прося Северуса убить меня, — сказал он спустя некоторое время, — я не мог рассказать ему о палочке, но не из недоверия, а из опасений перед Волдемортом. Нельзя было недооценивать Лорда — при всех его пробелах в некоторых областях магии, человеческую неуверенность он чувствовал прекрасно, и я не мог рисковать, нагружая Северуса информацией о той опасности, которой он подвергался после моего убийства. Однако все пошло не так, как я планировал, и палочка до сих пор остается активной. Это очень соблазнительный артефакт, и далеко не все понимают ее опасность, надеясь, что она поможет реализовать их суетные цели. Я знаю, что не имею права ни о чем просить, но если у Гарри отберут палочку, смерть твоего учителя окажется напрасной.

— На этот раз Поттеру придется разбираться самому, — сказал я, едва веря, что слышу от портрета такие слова. — Он не должен был стать владельцем палочки, но теперь это его бремя. Я уезжаю. Найдите себе другую игрушку, Дамблдор. И кстати, — прибавил я, собираясь последовать за Полиной. — О вас спрашивал тот, кого вы давно не навещали. Всадник на драконе.

Портрет ничего не ответил, глядя на меня с сожалением. Я пошел прочь, раздосадованный, что вообще вступил с ним в разговор. Живой или мертвый, он был одинаково расчетлив, и теперь мне следовало проявлять повышенную бдительность, чтобы окончательно выпутаться из его сетей.

72.

Встреча с портретом испортила мне весь вечер. На что он надеется? Думает, я стану Поттеру нянькой? Буду следовать за ним по пятам? И как он посмел приплести сюда Снейпа! Жалкие, недостойные манипуляции!.. Злой и возмущенный, я не спал до самого утра, мечтая поскорее отсюда выбраться. При всех положительных воспоминаниях, связанных со школой, отрицательные перевешивали и казались гораздо более ощутимыми.

После завтрака мы собрали вещи и простились с профессорами. Мадам Пинс пожелала мне удачи. Филч глядел на отъезд курса, вызвавшего столько проблем, с плохо скрываемой радостью. Мое расставание было не совсем настоящим: я собирался провести в Хогсмиде три недели и наверняка еще не раз увижусь с преподавателями. Хагрид взял с меня обещание посидеть с ним за кружкой пива и поговорить об Азкабане — так сказать, обменяться впечатлениями. Плывя по озеру на лодке, я невольно вспоминал, как почти 8 лет назад проделывал этот путь, только в другую сторону. Тогда я думал о фестралах и о том, как их нарисовать, не представляя, что ожидает меня впереди.

На платформе я попрощался с одноклассниками, сомневаясь, что когда-нибудь увижусь с ними вновь. Писать друг другу мы не обещали, однако Нотт сказал, что если он все-таки решит поступать в Европейский университет, то пришлет мне сову.

В конце концов, на перроне остались только мы с Хагридом. Лесничий утирал слезы, сморкался и махал платком вслед уходящему составу. Когда поезд скрылся из виду, я почувствовал облегчение, словно с моих ног сняли тяжеленные гири, и теперь я могу свободно ходить.

— Вот так всегда, — сказал мне Хагрид, смахивая слезу. — Семь лет — это тебе не шутка. Привык, ничего не поделаешь. Надеюсь, когда-нибудь доведется детишек их встречать... Ладно, Линг, с тобой-то мы еще увидимся.

Лесничий направился к лодкам, а я — в Хогсмид, искать себе жилье.

— Мест нет, — сказала мне колдунья в гостинице у вокзала.

— Как это нет? — удивился я. — У вас пусто, я же вижу.

— Все забронировано, — объяснила колдунья. — Слет любителей фотоохоты на фестралов. Зайди в "Улей", он здесь недалеко.

"Бред какой-то", подумал я и потащился во вторую гостиницу, где получил аналогичный отказ.

— Все занято, — проговорил служащий, полистав толстый журнал со списками имен. — До самого сентября. Хочешь, могу забронировать номер на осень.

Больше в Хогсмиде гостиниц не было, и я двинул к Аберфорту. Тот выслушал мой рассказ и усмехнулся.

— Ничего удивительного, — ответил он. — Они же видят, кто к ним пришел, а ты этого даже не скрываешь. — И кивнул на мою левую руку.

Я совсем забыл о Метке. После смерти Волдеморта она поблекла, но не исчезла и теперь походила на выцветшую татуировку. Мантий и рубашек я больше не носил, надев сегодня футболку с короткими рукавами, так что Метка была на виду, вызывая у жителей деревни вполне понятную неприязнь.

— И где мне поселиться? — спросил я. — Может, там, где раньше была комендатура?

— Ты еще дом дементоров вспомни, — фыркнул Аберфорт. — Самое то будет... Ладно, можешь остановиться у меня, в соседней комнате. Раньше я иногда ее сдавал, но в последний год желающих не было, так что сейчас там грязновато... Двадцать галеонов в неделю, завтрак и обед включены.

Я отдал Аберфорту сорок галеонов, оставив немного на расходы и собираясь в ближайшее время заглянуть в Гринготтс. Поднявшись на второй этаж, я прошел по скрипучей деревянной площадке над лестницей и открыл дверь напротив спальни самого бармена. Аберфорт явно преуменьшил масштабы бардака. Все эти месяцы он складывал в комнате барахло, которое либо жалко было выбрасывать, либо он надеялся каким-то образом использовать эти вещи вновь. Чтобы превратить захламленную, пыльную кладовку в спальню, я потратил целый день, то и дело спускаясь к Аберфорту узнать, нужен ли ему ящик, мешок с пустыми бутылками, сломанная дверь и даже козлиный череп, который насмешил меня до истерики. В конце концов я избавился от всего лишнего, и комната обрела жилой вид. Здесь оказалась крепкая кровать, квадратный стол у окна с видом на овраг, а также камин, на который я установил череп.

Вечером, с гордостью осмотрев комнату, я распаковал вещи, сложил на столе книги и конспекты, в углу поставил мольберт и холсты, а на стену повесил пустую картину, принадлежащую монаху.

Я не знал, отзовется ли он, если картину вынести с территории школы, но надеялся, что моя затея удастся. Постучав по холсту палочкой, я сел на кровать и начал ждать. С минуту ничего не происходило, и я уже собрался постучать снова, как тут в рамке появился монах. Некоторое время он молча исследовал комнату, а потом спросил:

— Я переехал?

— Это я переехал, — ответил я. — А ты со мной.

— Хорошо, — одобрил монах, заинтересованный такими изменениями.

Два дня я привыкал к осознанию того, что теперь могу идти куда и когда заблагорассудится, однако все это время просидел в комнате, честно пытаясь заниматься теорией чар. На третий день я прогулялся по Хогсмиду, встретив Хагрида, тащившего из магазина мешок каких-то удобрений, а на четвертый решил отправиться в Лондон.

Мне требовались деньги, но я плохо представлял, сколько стоит жизнь в Европе. Я не знал ни европейской валюты, ни соотношения цен, ни того, сколько придется платить за жилье, пока я буду сдавать экзамены, и хотел выяснить это в компании, чей адрес приводился в рекламе университета. Затем я собирался зайти в Гринготтс, а в конце своего похода навестить Олливандера, полагая, что его магазин уже открылся.

— Куда идешь? — спросил монах, который все эти дни провел на своем портрете.

— Гулять, — ответил я, несмотря на жару, надевая рубашку с длинными рукавами, чтобы в Косом переулке никого зря не нервировать.

— Далеко?

Я обернулся к портрету.

— Ты что, больше не можешь возвращаться в замок?

— Могу, — усмехнулся монах. — Ты ведь оставил меня там, и теперь я вижу дорогу.

Последняя фраза была не слишком понятна, но я решил пока ничего не уточнять и произнес:

— Думаешь, я не знаю этих его штучек? Он умеет быть убедительным и легко может сделать так, что ты сам не заметишь, как станешь плясать под его дудку. Не представляю, чем он тебя очаровал, но пока ты не начал докладывать ему о том, что здесь видишь, взвесь все за и против. Что бы он ни обещал, ты для него — только инструмент, как для меня — кисть и карандаш, и если ты полагаешь, что сможешь меня обхитрить, значит, он уже взял тебя на поводок. Ясно, собачка?

Монах перестал улыбаться и теперь смотрел на меня настороженно. Я надел на плечи рюкзак, вставил палочку в крепление и покинул комнату, думая о том, что если поведение монаха мне разонравится, я всегда могу сжечь его раму. Пускай сидит себе в Хогвартсе и болтает с кем угодно. Мне не нужен дамблдоров соглядатай... впрочем, как и ему не нужен мой.

Моя идея оказалась палкой о двух концах. Я не думал, что монах может подпасть под обаяние портрета. Решив разобраться с этой проблемой по возвращении из Лондона, я махнул рукой Аберфорту, вышел из "Кабаньей головы" и аппарировал к лондонской таверне "Дырявый котел".

С прошлого августа Косой переулок практически не изменился. Народ ходил по магазинам, кто-то уже закупал детям учебники, а все столики в уличных кафе были заняты. Получив в транспортной компании все необходимые сведения и взяв расписание порталов, я отправился в банк, по пути заметив, что у Олливандера действительно открыто.

Денег на моем счету прибавилось, и это было приятно, поскольку жизнь в Европе оказалась не из дешевых. Если мне удастся поступить, учиться я буду бесплатно, а вот за комнату и все остальное придется платить, так что, выйдя из банка, я всерьез начал обдумывать перспективу ежедневной аппарации из Хогсмида в университет: проживание у Аберфорта стоило значительно меньше. Сейчас я еще не знал, куда аппарировать, но когда я там окажусь и получу точные ориентиры...

От размышлений я очнулся у самых дверей магазина. Едва я взялся за ручку, как дверь распахнулась, и из лавки вышла дородная колдунья, за которой следовал восторженный ребенок, державший в руках коробку с новой палочкой. Я посторонился, а потом шагнул в полутемное помещение. Олливандер неподвижно стоял за прилавком и глядел на меня не мигая, словно в трансе.

— Догадываюсь, зачем вы пришли, — произнес он, — но вряд ли я смогу ответить на вопрос, который вас интересует.

— А вы попытайтесь, — сказал я, останавливаясь напротив. — И если бы вы не хотели об этом говорить, то там, на берегу, вы бы промолчали.

Олливандер слабо улыбнулся, подошел к дверям и перевернул висевшую на них табличку "Открыто" обратной стороной к улице. Послышался щелчок замка.

— Идемте, — сказал мастер и повел меня в глубь магазина. В комнате, служившей ему кабинетом, мы сели в кресла у невысокого столика в виде шахматной доски, на которой были расставлены фигуры.

— Не увлекаетесь? — осведомился Олливандер, указывая на шахматы. Я покачал головой.

— Вы должны понимать, — продолжал он. — То, что вы услышите, не более чем сомнительная гипотеза. Отнеситесь к этой истории со здоровым скептицизмом.

— Ладно, — сказал я. — Со скептицизмом у меня все в порядке.

— Тогда, если позволите, я начну издалека и немного расскажу о своей семье. В роду Олливандеров изготовлением волшебных палочек занимались все, даже женщины, хотя это очень необычно — традиционно женщины изготавливают другие виды магических предметов. Я родился в Лондоне, но когда мне исполнилось два года, мать поссорилась с отцом и уехала к брату в Индию. Он тоже занимался созданием палочек, и у него я получил первые уроки мастерства. Когда мне было пятнадцать, мы покинули страну, много путешествовали по Азии, а потом осели в Европе. Несмотря на ссору родителей, я унаследовал отцовское дело и эту лавку, куда вернулся... давно, с вашей точки зрения очень давно. С собой я привез почти весь дядин товар — на старости лет он оставил свое дело и уплыл в Бразилию, где его след затерялся. Среди этого товара была ваша палочка. Она появилась у него еще в Индии, и это он рассказал мне, что ее активной частью может быть чешуя Левиафана. Потом, конечно, я узнал, что это невозможно, но всегда находил эту историю восхитительной, а потому рассказал ее вам. Передавая свой товар, дядя объяснил, что эту палочку он редко предлагал клиентам, но не потому, что не хотел продавать, а потому, что, по его словам, ее время еще не настало. Он говорил, что за ней обязательно придут, но не знал, кто и когда.

Олливандер помолчал, глядя на шахматные фигурки.

— И вот за ней пришли вы. До вашего появления я предлагал ее тем, кому не подходили все остальные мои палочки. Хотя, сказать по правде, у меня хранится еще несколько экземпляров, не предназначенных для тех, кого ожидает первый курс Хогвартса... К примеру, у меня есть костяная палочка со шкуркой королевского василиска — оружие невероятной силы, для могучих воинов, которые сумеют укротить ее и подчинить себе.

Мастер улыбнулся и поднял на меня глаза.

— Темный Лорд пробовал костяную палочку, — сказал он. — Пробовал, но не смог удержать. Она не для него. Он был мистик, стратег, визионер, познавший такие глубины магии, куда не отваживаются спускаться те, кто дорожит своим рассудком. Но воином он не был. Если хотите, — произнес Олливандер, слегка склонив голову набок, — я покажу ее вам.

— Расскажите, что вы тогда вспомнили, — ответил я, поборов искушение ответить "да".

— Месяцы, проведенные в заточении, — продолжил Олливандер, — в голоде, унижениях, физических и моральных страданиях, повлияли на мое восприятие, сделав его более чувствительным. Думаю, благодаря этой чувствительности в момент аппарации я вспомнил один забытый эпизод из раннего детства. В лавку моего дяди приходили разные люди, и не только чтобы купить палочки, но и чтобы продать их. Здесь такое не принято, однако там палочки время от времени меняют, выбирая те, что лучше подходят для конкретных целей и задач. Я вспомнил, как однажды к моему дяде пришло два колдуна, старик и молодой мужчина, — Олливандер помедлил, — и вспомнив это, вдруг осознал... как бы странно это ни прозвучало... что тем стариком, мой юный друг, были вы.

Это не показалось мне странным ни на секунду. Наоборот, я обрадовался, словно услышал нечто очень знакомое, какой-то фрагмент внешней истины о самом себе, который гармонировал с моим внутренним ощущением.

— Значит, я оставил палочку Левиафана вашему дяде, чтобы однажды за ней вернуться? — спросил я. — Потому что умирал и через вашу семью собирался найти ее в следующей жизни?

Олливандер поднял брови.

— Как вы догадались?

— Я читал о таких вещах, — ответил я. — Умирая, люди оставляют в определенном месте что-то ценное, какие-то предметы, артефакты, даже тексты учений, а потом рождаются в других телах и отыскивают их.

Олливандер молча смотрел на меня, а потом спросил:

— Значит, это не кажется вам безумной идеей или галлюцинацией измученного сознания?

— Это кажется мне абсолютно разумной идеей, разумнее многих, какие я слышал, — произнес я. — А вы больше ничего не помните об этом старике? Он случайно не был тибетец?

— Он был индус.

Мы помолчали.

— Я все же хочу вам ее показать, — сказал Олливандер. Не дожидаясь моего согласия, он встал, подошел к шкафу, выдвинул один из ящиков и достал большой футляр, похожий на длинную плоскую шкатулку. По комнате распространился аромат сосновой смолы и меда. Олливандер вернулся к столику, поднес футляр ближе к моему лицу и открыл крышку, словно официант, демонстрирующий посетителям блюдо.

Почему-то я был уверен, что костяные палочки ничем не отличаются от деревянных, но то, что находилось в футляре, меньше всего соответствовало моим ожиданиям.

Лежавшая в шкатулке палочка оказалась черно-коричневой, с желтыми пятнами, да и назвать ее палочкой можно было лишь условно. Передо мной была цельная прямая кость, обработанная, но не утратившая характерных бугорков с одного конца и заточенная до острия с другого. Несмотря на аромат сосны и меда, я чуял исходящий от палочки запах гнили, и хотя кость выглядела сухой, возникало ощущение, что если до нее дотронуться, ладонь испачкается.

Палочка-кость создавала разительный контраст с чистой, уютной комнатой, в которой мы сидели. Мысль о том, чтобы прикоснуться к ней, а тем более взять в руку, вызвала во мне отвращение. Олливандер закрыл футляр и убрал его в шкаф.

— Это вы ее сделали? — спросил я.

— Конечно, нет! — удивленно воскликнул Олливандер, садясь в кресло. — Знаю, она выглядит не слишком привлекательно, но причина ее внешнего вида — тоска, если, конечно, такое можно сказать о предмете. Эта палочка очень давно без хозяина. Ей одиноко. К тому же, ее создавали как оружие, несущее страдание и смерть, а не для выполнения какого-нибудь мелкого бытового колдовства вроде переноски предметов, нарезки овощей и кипячения воды... Кстати, не желаете чаю?

* * *

По возвращении в Хогсмид я не знал, что произвело на меня большее впечатление — рассказ Олливандера или эта жуткая палочка-кость. Тем вечером мне было не до монаха, а потом он исчез, и я отложил решение его проблемы до лучших времен.

Услышав о моей идее с ежедневной аппарацией в Европу, Аберфорт не спешил ее одобрять. Он не возражал, чтобы я у него жил, но предостерег от опасностей регулярных аппараций на такие дальние расстояния, вместо этого посоветовав больше рисовать "своих чудищ" и зарабатывать ими деньги на жизнь. Но пока мне было не до художеств. Время летело так быстро, что не успел я привыкнуть к своему новому положению свободного человека, как кончилась первая неделя, и вот я уже сидел за столиком с Хагридом, пил пиво и обсуждал виденное в Азкабане. Лесничему повезло меньше — тогда в тюрьме были дементоры, и стражи Азкабана занимались своими исследованиями, предоставив им самостоятельно разбираться с преступниками. На нижних этажах действительно было темно, холодно и сыро, поскольку дементоры в первую очередь заботились о собственном комфорте и в последнюю — о комфорте осужденных.

Слушая Хагрида, я не мог не думать о Кэрроу и Тейлоре. В газетах писали, что суд над Пожирателями должен начаться осенью, и хотя в это время я вряд ли буду здесь и не смогу следить за его ходом, не стоило сомневаться, что оба они получат по полной, а Тейлор вообще никогда не выйдет из тюрьмы.

В тот момент я признал существование еще одного вопроса, на который у меня не было точного ответа. Хочу ли я его знать? Не проще ли оставить все как есть, в состоянии приятной неопределенности, и в зависимости от настроения предпочитать то один, то другой вариант? Однако спустя несколько дней, проведенных за книгами и конспектами, я решил — такими знаками пренебрегать нельзя. Я мог бы не попасть в тюрьму, или Тейлор мог бы ничего мне не рассказывать, оставив свои гипотезы при себе. Но я оказался в Азкабане, а Тейлор не стал молчать, и раз уж я теперь на свободе, истину необходимо выяснить.

До сих пор я говорил — как себе, так и другим, — что не хочу знать, кто мои родители, поскольку с самого детства представлял их безынтересными, скучными обывателями, которые в своей жизни не сделали ничего запоминающегося, и в этом незнании чувствовал себя свободным от того унылого будущего, которое могло меня ожидать. Однако теперь все выглядело иначе. Хотел я того или нет, я воплощал карму своего рода, но этот род трудно было назвать безынтересным.

В китайский квартал я собрался после того, как получил из университета ответ на свою заявку о поступлении, представлявшую собой копию аттестата. В присланном конверте находилось подтверждение того, что меня внесли в списки абитуриентов, и расписание экзаменов.

В день моего отбытия в Лондон монах появился вновь. Он молча наблюдал за сборами, и когда я начал надевать футболку, вдруг спросил:

— А для тебя?

— Что? — не понял я.

— Для него — инструмент, а для тебя? — повторил монах.

"Очень вовремя", недовольно подумал я, однако ответил:

— Поскольку я тебя нарисовал, в некотором смысле ты — часть меня, а к себе я хорошо отношусь.

— Ты меня запугивал, — напомнил монах.

— Тогда зачем вернулся? Оставался бы там.

Монах молчал.

— Знаешь, что? — сказал я. — Мне, честно, все это надоело. Я просто хотел оставить связь со школой, побольше узнать о тех картинах, где ты сейчас живешь, но если Дамблдору такое положение дел кажется угрозой...

Подойдя к рамке, я снял ее со стены и взял палочку.

— Думаю, лучше мне освободить тебя от такого непростого выбора. — Я направив палочку на камин, и между сложенных поленьев заплясали язычки пламени.

— Эй! — опасливо прохрипел монах, косясь на дрова. — Ты что задумал?

— Берегись, — предупредил я его и бросил картину в огонь. Монах взвизгнул и исчез с полотна.

— Вынь! — истошно завопил он. — Вынь! Вынь!

Немного подождав, я вытащил картину и положил ее на стол. Слабое пламя не успело тронуть ни раму, ни холст. Монах осторожно выглянул из-за рамки, проверяя сохранность полотна, а я погасил огонь и отправился по своим делам, оставив монаха приходить в чувство.

Аппарировав к "Дырявому котлу", я вышел из зоны чар, наложенных на его вход, и смешался с лондонской толпой, без всяких заклинаний ощутив себя настоящим невидимкой. Хотя расстояние до китайского квартала было неблизким, я решил добраться до него пешком, с удовольствием осматривая город, который не видел столько лет.

Вход на главную улицу венчала высокая голубая арка, украшенная узорами и золотыми иероглифами. Принадлежавший Ма ресторан был не самым шикарным и находился довольно далеко. Вместе с туристами, любителями китайской кухни, а также с жителями этих мест я направился вперед, не слишком представляя, как себя вести и чем объяснить свой визит.

На ресторан Ма указывала синяя вывеска с белыми иероглифами. Небольшой зал сохранился точно таким, каким я его помнил. Сейчас, в разгар дня, здесь было почти пусто, лишь несколько столиков оказались заняты одинокими посетителями. У железной двери, за которой находился второй зал для особых гостей, еще меньше этого, скучал охранник. Когда я вошел, ко мне подошла девушка-официантка, но прежде, чем она успела что-то сказать, я спросил:

— Где хозяин?

— Хозяин? — девушка обернулась к охраннику и что-то сказала по-китайски. Тот неторопливо встал и двинулся к нам.

— Зачем тебе хозяин? — заговорил он. — Иди отсюда, пока цел. Слышишь? Давай, проваливай.

— Хозяина позови, — сказал я ему и достал палочку. Девушка отскочила назад, в испуге прижав ладони к лицу, а охранник резко остановился и хлопнул себя по карманам. Я направил на него палочку.

— Быстро!

Посетители оторвались от своих блюд и встревожено следили за происходящим, но если и были колдунами, то не спешили вмешиваться, ожидая, чем кончится дело. Впрочем, звать никого не пришлось. В этот момент из второго зала появился сам старый Ма. За прошедшие годы он ничуть не изменился, оставаясь все таким же морщинистым, сутулым, с длинной, но аккуратной бородой.

Увидев, что происходит в ресторане, мистер Ма ошеломленно замер. Потом его лицо начало темнеть, голова затряслась, и старик принялся яростно вопить, размахивая кулаками. Кричал он на китайском, но хотя я не понимал ни слова, интонации безошибочно указывали на то, что мое появление его не обрадовало.

— Опустите, опустите, — зашептала девушка со слезами на глазах. — Вы оскорбляете хозяина!

— А он оскорбляет меня! — рявкнул я. — Он знает английский и пусть говорит на нем, чтобы я понимал!

— Тут нельзя с оружием, это приличное место, — жалобно причитала девушка. Ма продолжал кричать, но к этому времени уже немного сбавил обороты. Наконец, он послал охранника обратно к двери, махнул официантке, чтобы та отправлялась к посетителям, и приказал мне на английском:

— Убери.

Не слишком охотно я спрятал палочку. Старик проследовал в сторону кухни, свернул в коридор к лестнице на верхние этажи и направился к задней двери, выходившей на соседнюю улицу, куда грузовики привозили продукты. Мы остановились у самого выхода, рядом с грудой пустых ящиков и двумя пластиковыми креслами, где время от времени повара устраивали себе перекур.

— Зачем явился? — враждебно спросил мистер Ма.

— Тейлор мне все рассказал, — в тон ему ответил я. — Он ведь к вам приходил, верно?

При упоминании о Тейлоре лицо Ма вновь начало темнеть.

— Моя дочь опозорила свою семью, — резко проговорил он. — Вокруг было столько достойных мужчин, а она предпочла им варвара! Мы говорили — он чужой, он тебе не пара, но она такая упрямая, не слушала ни отца, ни мать, делала что хотела. Вот и сделала! — Ма обвиняюще ткнул в меня пальцем. — Скоро она поняла, что за ненадежный тип твой отец, но к тому времени было уже поздно. Этому мошеннику хватило наглости явиться сюда и задавать о тебе вопросы, а теперь и ты вслед за ним притащился? Чего ты хочешь? Денег?

— Не нужны мне ваши деньги! — рассердился я. — И вообще, за кого вы себя принимаете? Сидите в своем загаженном клоповнике, привечаете мелких бандюков, всякую шантрапу никчемную, и царем себя возомнили? Думаете, я кланяться вам пришел?

— Ты со мной так не разговаривай! — взбеленился Ма, тряся головой.

— Как хочу, так и разговариваю! — не остался я в долгу. — Теперь я вижу — мне просто повезло, что я редко с вами общался и что не вы меня воспитывали. Среди всех этих ящиков... — я пнул ногой груду пустой тары, — со скуки можно сдохнуть! Кем бы я тут стал? Тупым разносчиком вашей отвратной жратвы, которого всю жизнь попрекали бы куском хлеба, потому что, видите ли, ваша драгоценная дочь не хотела замуж за местного уродливого заправилу, только и способного, что протирать штаны в своей жалкой лавке да торговать краденой аппаратурой! И вы его называете мошенником? Сами-то кто?

В ответ на эту тираду я ожидал очередного всплеска эмоций, криков и сотрясения воздуха, однако старик молчал, и на его морщинистом лице постепенно появлялось выражение удовлетворения.

— Хорошо, — сказал он, кивая. — Твоя мать считала, что тебе следует идти по пути отца, и уезжая, не оставила тебя нам на воспитание. Не думай, что мы были этому рады — ты вырос среди дикарей и теперь ведешь себя, как они, — но она знала, что делала. Сейчас у меня нет времени тобой заниматься, поэтому приходи завтра вечером. Мы поговорим, и я, возможно, смогу найти для тебя какую-нибудь подходящую работу.

Сказав это, Ма развернулся и скрылся в недрах своего ресторана. Мне оставалось лишь недоуменно развести руками. Какую еще работу? Я уезжаю и не собираюсь, едва освободившись из тюрьмы, наступать на те же криминальные грабли! Выйдя на тротуар, я остановился, решив аппарировать в Хогсмид прямо отсюда, но что-то меня удерживало, не позволяя чересчур поспешно распрощаться с этим местом.

И вот, глядя на пустынную улицу, на ящики, сложенные у дверей, на пластиковые кресла у входа и мусорные пакеты, я, наконец, понял, почему все еще стою здесь и никак не могу решиться аппарировать. Я сюда не вернусь — ни завтра, ни потом. В словах старика было больше, чем мне показалось, и его приглашение не следовало понимать буквально. Скорее, оно являлось своеобразным жестом признания моего существования и не слишком большого сожаления по этому поводу. Мое будущее не было связано ни с ним, ни с китайским кварталом, ни с этой семьей.

Оставалось надеяться, что Тейлор оценил иронию судьбы, по которой он угодил в тюрьму из-за меня, а не из-за какого-нибудь старого врага вроде Бруствера. Так или иначе, здесь мне больше нечего делать. Впереди была всего неделя, чтобы проштудировать конспекты, решить вопрос с монахом и заглянуть по адресу, указанному в рекламе Школы Традиционной Магии. Наверное, портал до Непала стоит бешеных денег, да и расстояние не самое близкое — придется совершать пересадку...

Сжав палочку, я сосредоточился на хогсмидовском тупике у дома Аберфорта. Пора было возвращаться к делам.

23 года спустя

— С прибытием, сэр.

Я постарался быстрее восстановить дыхание: прямая портальная переброска из Улан-Батора в Лондон занимала полминуты, и сейчас я чувствовал себя так, словно выбрался из свихнувшегося пылевого смерча.

В портальной Министерства Магии меня встречал Ларс, прибывший в Лондон тремя днями ранее с вещами и Мадими, и двое местных чиновников. Мы поздоровались и без долгих проволочек отправились в кабинет министра.

Портальная выходила в атриум, где некогда стоял фонтан со статуями. Фонтан был на месте, а вот статуи исчезли. Теперь вода изливалась из сложно устроенной абстрактной конструкции, похожей на фрагмент перекрученной кристаллической решетки.

— У нас тут неспокойно, — как бы между прочим сказал один чиновник, пока мы спускались в лифте. — Народ недоволен, некоторые даже пикеты устраивают, с плакатами ходят.

"Попробовали бы не ходить", подумал я.

— Мы, конечно, стараемся объяснять... — чиновник многозначительно замолчал.

— Это нормально. Пусть ходят, — ответил я. — Пусть выражают свое мнение.

В приемной министра скучающая секретарша читала журнал. При нашем появлении она быстро спрятала его в стол и поднялась с места.

— Министр ждет вас.

Ларс и чиновники остались в приемной, а я открыл дверь и вошел в кабинет.

За последние два года мы с Бруствером встречались довольно часто. Он то и дело появлялся на переговорах, чтобы высказать очередные возражения или внести поправки в какой-либо пункт, но в конце концов придираться стало не к чему, и он подписал соглашение. Теперь мы начинали по нему работать, а для этого надо было ввести в курс дел маггловского премьер-министра.

Бруствер отзывался о ней очень высоко. По его словам, это первый адекватный маггловский премьер, с которым можно было нормально сотрудничать. Обычно все проблемы они решали без привлечения посторонних лиц, но сейчас дело касалось военных, и она хотела, чтобы на нашей встрече присутствовал эксперт, который владеет достаточной информацией и может задавать правильные вопросы. Мы не возражали, и в качестве консультанта Бруствер порекомендовал одного из генералов, который знал о колдовском сообществе, имея целую ветвь родственников-волшебников.

Сейчас Бруствер изучал карту Британии с помеченными на ней местами будущих баз.

— У нас еще пять минут, — сказал министр, не поворачиваясь. — Ты вроде хотел о чем-то поговорить.

— Здравствуйте, Кингсли, — ответил я. — Это долгий разговор. В пять минут мы не уложимся.

Бруствер постучал пальцем по красному треугольнику на севере страны.

— Знаешь, какой бой я выдержал за это место?

— Могу себе представить, — усмехнулся я, подходя к карте. — Визенгамот, наверное, упирался всеми ногами, руками и бородами, приводил какие-нибудь фантастические доводы против.

— Приводил, — недовольно произнес Бруствер. — И не только он. Ко мне обращались такие люди, которых я бы в жизни не заподозрил в подобных связях и симпатиях. Настойчиво просили. Рекомендовали. Только что не предупреждали.

— Не беспокойтесь, Кингсли, — иронично сказал я. — Мы вас защитим.

Бруствер не ответил, бросив нетерпеливый взгляд на один из портретов. Тот пустовал, и министр вернулся к карте.

— Что хочет знать премьер? — спросил я. — И что она уже знает?

— Она знает достаточно, чтобы понять, для чего все это надо, но словосочетание "военная база" встревожит любого, тем более в такое время.

— Маггловский премьер-министр ожидает, — раздался голос у нас за спиной. На пустовавшем портрете возник маленький тщедушный волшебник в длинном парике. Удостоверившись, что его послание услышано, он отправился обратно.

— Ну, держись, — тихо сказал Бруствер то ли мне, то ли самому себе.

Камин привел нас в просторный кабинет, гораздо более представительный, чем кабинет Бруствера, в котором было только самое необходимое. Маггловским премьером оказалась невысокая женщина со строгими, решительными чертами лица, встретившая нас без улыбки. Она коротко кивнула Брустверу, а взглянув на меня, спросила:

— Значит, это вы — тот самый представитель Легиона, о котором докладывал мне Кингсли?

— Так точно, — сказал я, отвечая на ее крепкое рукопожатие и начиная понимать причины восторженных отзывов Бруствера. Кроме премьера, в кабинете находился пожилой генерал при всех регалиях, молча стоявший у окна, за которым шел мелкий осенний дождь. Выражение его лица было крайне недовольным. Я его понимал.

— Начнем, господа, — произнесла премьер и села за стол. — Генерал в курсе общего положения дел, и у него к вам... — она посмотрела мне в глаза, — есть целый ряд вопросов.

— Я тут навел кое-какие справки, — заложив руки за спину, произнес генерал и критически оглядел меня с ног до головы. — Друзья моих родственников живут в Европе, в одной из стран, подписавших с Легионом аналогичный договор о размещении на их территории военных баз и локаторов. Поначалу Легион действительно не вмешивался во внутренние дела; его, что называется, было не видно и не слышно. Но через пару лет он начал оказывать влияние на сферы жизни, далекие от военных, и разумеется, мотивировал это соображениями безопасности. Так вот, я хочу сказать вам... в каком вы чине, молодой человек, а то мне незнакома ваша форма?

— Подполковник, сэр, — ответил я, испытывая ощущение дежа вю, словно опять оказался на переговорах с британской стороной.

— Да, так вот что я хочу сказать вам, подполковник. Все это мне очень не нравится. Такие серьезные вопросы, как размещение чужих военных баз, должны согласовываться с официальными властями страны и подкрепляться четко оговоренными гарантиями невмешательства в ее внутренние дела. Потому что в противном случае это выглядит как экспансия.

— При всем моем уважении, сэр, — произнес я, — переговорный процесс ведется с теми, кто способен принимать равноправное участие в выполнении условий договора.

Бруствер, усевшийся в кресло недалеко от камина, громко задышал, а премьер высоко подняла брови.

— Мы предоставляем вам территорию! — возмутился генерал.

— Боюсь, что нет, сэр, — ответил я. — Это мы любезно ставим вас в известность, что на данной территории будут располагаться наши объекты. Мы никогда не вмешивались в дела немагического сообщества и не считаем его стратегическим партнером — по крайней мере, до возникновения крупномасштабных боевых действий на территории страны, где стоят наши базы. Общество волшебников самодостаточно, и мы не видим практического смысла в каком-либо сотрудничестве, тем более в экспансии. Поверьте, нам хватает своих проблем, чтобы заниматься еще и вашими. Что до влияния Легиона, его главная задача — обеспечение безопасности, а для этого иногда требуются перемены в областях, на первый взгляд далеких от сферы правопорядка.

После этих слов атмосфера в кабинете стала еще напряженнее, чем в начале разговора. Премьер-министр смотрела то на меня, то на своего консультанта, а взгляд генерала был откровенно враждебным.

— Хочу, чтобы вы понимали, о чем идет речь, — продолжал я. — Наша военная база — это не "военная база" в традиционном понимании. У нас нет оружия, кроме палочек, и нам нечего "базировать". Мы займем всего три небольшие зоны, где выстроим жилой комплекс для военнослужащих, учебный полигон с тренировочным лагерем и станцию слежения. Не знаю, докладывал ли вам министр, — я посмотрел на премьера, — но весь наш контингент — это пятьдесят человек, из них тридцать — оперативная группа, а остальные — техники и обслуживающий персонал.

Премьер-министр посмотрела на Бруствера.

— Мне озвучивали другие цифры, — сухо сказала она.

— Во время строительства и отладки локационной сети людей действительно будет больше, — ответил я, — но их пребывание временно, и когда закончится строительство, они уедут.

— Что это за локаторы, о которых вы тут толкуете? — спросил генерал, слегка расслабившись. — Они могут отслеживать ракеты, самолеты и прочее?

— Они предназначены для других целей, — несколько удивленно ответил я. Неужели Бруствер и об этом не рассказывал своему адекватному премьеру? — Наблюдение за ракетами и самолетами в наши задачи не входит. Эти локаторы настроены на магические поля и отслеживают заклинания. В принципе, они могут фиксировать любые заклятья, заложенные в их программу, но нас интересует лишь небольшой список, в том числе три Непростительных, о которых вы, вероятно, знаете. — Я посмотрел на премьера.

Она действительно о них знала, а вот генерал пребывал в неведении, и мне пришлось прочесть краткую лекцию о заклинаниях, на которые будут настроены наши локаторы. Рассказ вызвал в генерале скепсис.

— Оборотни? — недоверчиво переспросил он. — Вы это серьезно?

— Анимаги, — поправил я его. — Похоже, но не то.

— Значит, эти штуки будут искать анимагов?

Я покосился на Бруствера, который с непроницаемым лицом сидел в кресле. Премьер-министр безмолвствовала, и было неясно, то ли она просто не рассказала генералу о деталях, то ли сама их не знала и ожидала услышать от меня.

— Локаторы — это не "штуки", — произнес я. — Не предметы, которые можно потрогать или увидеть. Каждый локатор представляет собой узел заклинаний с определенным радиусом поля. Несколько таких узлов образуют сеть, и их поля усиливаются через резонанс, поэтому в общей сложности локаторов будет порядка пятидесяти. Это небольшое число покроет территорию всей страны. Они отслеживают сотворение определенных заклятий, фиксируя в своем...

— Это понятно, — перебил меня генерал. — Я знаю, как работают такие сети. И что случится, если я подойду к такому узлу?

— Вы не подойдете. К ним невозможно подойти, не зная, как.

— Значит, если вблизи локатора окажется человек или машина, он не причинит им вреда?

— В принципе, нет. Человек его не заметит, однако узлы могут создавать помехи в тонкой электронике... Одну секунду, — обратился я к премьер-министру, собравшейся что-то сказать. — Мы не ставим локаторы вблизи аэропортов, железных дорог, АЭС и тому подобных сооружений, хотя радиус создания помех всего сорок метров...

— Я хочу видеть карту, — перебила меня премьер-министр. — Карту расположения этих ваших узлов.

Я отрицательно покачал головой.

— Невозможно. Структура сети засекречена, ее не будут знать даже технические инженеры, которые устанавливают локаторы.

— Правильно ли я понимаю, — грозно начала премьер, поднимаясь из-за стола, — что скоро на территории нашей страны появятся потенциально опасные объекты, способные вызвать сбои в работе атомных станций, самолетов, навигационных приборов — военных радаров, в конце концов?

— Эти объекты гораздо менее опасны, чем сами атомные станции, — возразил я. — У вас нет причин для беспокойства, и вы всегда можете поговорить с руководителями стран, где уже много лет стоят наши сети. Даже первые серии локаторов с большим радиусом искажений никогда не приводили к техногенным катастрофам.

— Да это какая-то опасная авантюра! — рассерженно воскликнул генерал. — Как вы могли на такое пойти? — Он ткнул пальцем в Бруствера. — А если что-то случится? Зачем так рисковать, когда у вас есть полиция или эти... как их, черт возьми...

— Авроры, — тихо подсказал Бруствер.

— Вероятно, госпожа премьер-министр еще не знакома со статистикой роста преступности в колдовском сообществе, — вежливо произнес я. — В последние годы график быстро растет. Дело не в мелких правонарушениях, с которыми работают службы Министерства, и не в отдельных серьезных проблемах, попадающих в поле зрения аврората. Организованная преступность немагов и волшебников сращивается; колдуны, находящиеся в международном розыске, перебираются в страны, где нет баз Легиона и где о них попросту никто не знает, поэтому вам лучше привыкнуть к мысли, что некоторые вопросы местная полиция решить не способна. В частности, из-за отсутствия знаний в целой области магии, которую здесь, мягко говоря, недолюбливают. У Легиона таких проблем нет — мы работаем со всеми доступными нам магическими средствами.

Услышав про отсутствие знаний, Бруствер опять запыхтел. Премьер-министр некоторое время молчала, а потом спросила:

— Сращивание организованной преступности? Почему я слышу об этом только сейчас?

— Потому что эти вопросы не входят в компетенцию аврората, — ответил я. — Ими занимаемся мы.

Премьер подошла к окну и остановилась рядом с генералом. Глядя на ползущие по стеклу дождевые капли, она негромко произнесла:

— Чем таких, как вы, может соблазнить наша преступность? Чем, ответьте мне! — Она повернулась и посмотрела на меня. — Министр говорил мне о Статуте о Секретности, раздельной экономике, о каких-то драконах с великанами... Это как сказка — дикая, несуразная, но все же не страшная. Однако если то, о чем рассказываете вы, правда, я даже боюсь представить, к чему способно привести такое сотрудничество. Скажите, чем мы можем соблазнить вас?

— Большинство — ничем, — ответил я. — А остальных тем же, чем все мы соблазняем друг друга. Деньги. Власть. Даже самый захудалый волшебник, который ровным счетом ничего собой не представляет как маг, может выбиться в люди, предложив свои услуги какому-нибудь наркокартелю.

— И много сейчас в Британии таких захудалых волшебников? — спросила премьер-министр.

— Достаточно, — проговорил я. — А без нас их будет все больше и больше.

* * *

Вернувшись в свой кабинет, Бруствер опустился в кресло и провел руками по лицу. Я подошел к двери.

— Кингсли, я зайду через час.

— Ну уж нет, — сказал Бруствер, выпрямляясь. — Вряд ли ты хочешь меня чем-то обрадовать, и раз уж день все равно коту по хвост, не тяни, выкладывай прямо сейчас.

— Знаете, сколько калорий сжигает портальная переброска? — спросил я. — Сначала я пообедаю, посмотрю, что за кабинет наваял мой помощник, а потом вернусь.

Бруствер только махнул рукой, и я оставил его наедине с переживаниями.

В приемной под большим фикусом томился Ларс. Секретарша увлеченно читала журнал.

— Тут есть где-нибудь кафе? — спросил я Ларса.

— Есть буфет, — ответил он. — А на улице рядом — ресторан, маггловский. Буфет, кстати, ничего.

— Веди в буфет.

Мы поднялись на два этажа и вышли в широкий светлый коридор, по обе стороны которого располагались стеклянные двери, ведущие в холлы, откуда начинались другие коридоры поменьше; миновали оранжерею, служившую пристанищем всевозможных бабочек, и очутились в просторном круглом зале, где на двух этажах располагалось то, что Ларс скромно окрестил буфетом.

Отстояв небольшую очередь, мы набрали еды, расплатились и сели за свободный столик у центрального фонтана. Его скульптор мыслил более концептуально, чем тот, что проектировал абстрактную композицию атриума: здесь над наполненным водой квадратным бассейном крутился большой вопросительный знак, словно интересуясь у обедающих чиновников, почему они все еще здесь, а не на рабочем месте.

Не успел я спросить мнения Ларса об этом странном фонтане, как за наш стол уселся третий человек.

— С приездом, — сказал мне Гарри Поттер. — Был у Кингсли? А кабинет свой видел? Ларс из него такое сделал — просто произведение искусства!

— У Кингсли был, — ответил я. — Встречались с маггловским премьером. Мне кажется, или Бруствер, наконец, нашел себе даму сердца?

— Брось, — отмахнулся Поттер. — Какая дама сердца... А что, есть признаки?

— Он ее щадит. Не рассказал самого неприятного. Слушай, Гарри, хорошо, что мы встретились. Если у тебя есть какие-то планы на через час, отмени их.

— Планы есть. А почему отменить?

— Потому что тебя вызовет Бруствер.

Поттер перестал улыбаться.

— Это то, о чем я думаю? — спросил он.

— Да, — кивнул я.

Пять месяцев назад на подписание договора вместе с делегацией Министерства и Визенгамота прибыл Поттер, нынешний глава британского аврората. Тогда я уже полтора года жил в Норвегии, где велись эти сложные переговоры, периодически возвращаясь на консультации в Монголию, в Генштаб Легиона. Имея достаточно свободного времени, я, тем не менее, уставал от однообразия и бессмысленной суеты, чувствуя себя словно крыса в коробке. Я не хотел входить в комиссию, работавшую над соглашением с Министерством Магии, и тем более не хотел участвовать в переговорном процессе, наслышанный о том, какое это скучное занятие, особенно если твой профиль — не дипломатическая работа, а совсем наоборот.

Но приказы не обсуждают. Меня отозвали из Африки, и я, вынужденно возвратившись к мирной жизни, заново учился спать без охранных заклятий, отвыкал сканировать каждого, кто ко мне приближался, и целыми днями вообще не вынимал палочку. Правда, вначале привыкать к этому совсем не хотелось. Мне было непонятно, для чего я здесь нужен и почему меня отрывают от действительно важных (и интересных) дел ради какой-то дипломатической волокиты. Но спустя некоторое время я получил ответ на этот вопрос и в очередной раз увидел ткань своей судьбы, где не развязанные узлы прошлого влияли на узор будущего.

За двадцать лет на административной должности Кингсли Бруствер утратил ту жесткость в общении, которую я за ним помнил, однако внутреннюю твердость сохранил, что делало его хорошим министром, но, к сожалению, не облегчало нашей работы. На первых порах он относился ко мне с недоверием, однако мы смогли найти общий язык, что, как он признался позже, очень его удивило.

После официальной части, когда главы делегаций подписали долгожданные соглашения, и секретари отправились с ними в Лондон и Улан-Батор, все спустились из зала на первый этаж гостиницы, в которой все эти месяцы велись переговоры. Я уже знал, что осенью отправлюсь в Лондон в качестве представителя Легиона, и здесь мне оставалось жить лишь несколько летних месяцев. Из всех мест этот небольшой отель на берегу озера посреди хвойного леса стал самым лучшим моим жилищем, и я, до сих пор не имея собственного дома, иногда позволял себе помечтать, как однажды построю его в таком же уединенном, тихом уголке.

В ресторане нас ожидал банкет. На небольшой сцене выступало трио виолончелистов, столы были уставлены тарелками с закусками. Официанты предлагали вина и легкие коктейли. Поттер произвел на меня хорошее впечатление. Из нервного и суетливого подростка он превратился в спокойного, приветливого, уверенного в себе мужчину. Немного понаблюдав за тем, как он и Бруствер общаются с главами нашей делегации, я отошел к столам перекусить. На веранде, откуда открывался вид на озеро, еще оставались свободные столики, и я, взяв тарелку с бутербродами и местный фирменный коктейль "Гроза фьордов", вышел на улицу, сев поближе к деревьям.

Начинало смеркаться. Отвлекшись от музыки, тихих разговоров за соседними столиками и даже позабыв о бутербродах, я засмотрелся на пейзаж, который в эти месяцы изучил до мелочей, но так и не устал им любоваться.

— Не возражаешь?

Я поднял голову.

— Конечно, садись.

Поттер сел, поставив рядом свой бокал.

— Похоже, тебе скучно, — сказал он. — Не любишь такие сборища?

— Скучно, — ответил я. — Но сегодня для сборища есть хороший повод — наконец эта тягомотина закончилась. У Бруствера почти по каждому пункту были возражения.

— За Кингсли не всегда последнее слово, — проговорил Поттер. — Он вынужден советоваться с Визенгамотом, с главами ведомств. Даже эта клоунская Палата Лордов что-то вякала.

При мысли о Палате мне стало смешно.

— Честно, я сперва не поверил, когда о ней узнал. Мало того, что гнездо реваншистов, так еще и название у магглов содрали.

— Если хотят играть в своей песочнице, пусть играют, — ответил Поттер. — В конце концов, они только свое самолюбие тешат и ничего не решают.

— Тот, кто на виду, редко что-то решает, — заметил я.

Поттер ничего не сказал. Сделав глоток, он некоторое время изучал озеро, лес и темнеющее небо.

— Говорят, тебя назначили представителем, — полувопросительно произнес он, снова взглянув на меня. — Это правда?

— Правда. Осенью вступаю в должность.

— Когда я узнал о Легионе, почему-то сразу вспомнил тебя, — сказал Поттер. — Подумал, что если ты где и можешь быть, то только там.

На этот раз промолчал я.

— Слушай, а как ты тогда встретился с Луной? — Поттер вновь начал улыбаться, будто речь зашла о какой-то веселой истории. Я не разделял подобных настроений. Воспоминания пятилетней давности были одними из самых неприятных за все годы моей службы, и я вновь ощутил, как мало тогда меня отделяло от катастрофы.

— Гарри, это совсем не смешно. Они оба могли погибнуть. Мы могли убить их, даже не вступая в разговоры.

— Но ведь ничего не случилось, — легкомысленно возразил Поттер.

— А если бы случилось? С твоей точки зрения это просто забавная встреча в лесу, а я о ней вспоминаю, как о кошмаре.

Поттер смотрел на меня, с трудом сдерживая улыбку, и я лишь безнадежно покачал головой.

— Просто ты слишком серьезный, — сказал он. — Луна была рада с тобой повидаться.

— А я был рад, что не отдал приказа стрелять, — хмуро ответил я, подумав, насколько был к этому близок, уверенный, что перед нами — волновые фантомы.

— Луна говорила, ты очень ругался, причем на всех подряд.

— Конечно, я ругался. Если они проникли на ту территорию, значит люди, которых мы ловили, точно так же могли оттуда уйти. И почему из всех мест на земле эту парочку занесло именно к нам? Кого они в этой глуши искали? Каких-то волосатых прыгунов, или мохнатых скакунов...

— Лохматых игрунов, — поправил Поттер. — Это пауки, они их нам показывали.

Мы допили коктейли, и я предложил Поттеру принесенные с собой бутерброды.

— Общаешься с кем-нибудь? — спросил он, взяв один.

— Сейчас — да. Помнишь Трента Пирса? Он еще с отличием закончил...

— Конечно. Луна ведь дружит с Полиной.

— Точно, — я кивнул. — Тогда ты, наверное, знаешь, что Пирсы живут здесь, в Норвегии, и когда я сюда прибыл, они прислали мне сову.

Вспомнив об этом, я засмеялся.

— Что смешного? — поинтересовался Поттер, беря второй бутерброд

— Я отвык от такого способа переписки. Представляешь, сижу я, обедаю, бумаги какие-то читаю, вдруг раз, на столе — здоровенная сова. Я еще удивился, как это сова вот так запросто прилетела к людям. Решил, что голодная, даже пытался ее чем-то угостить. А потом заметил у нее на спине письмо. Совершенно забыл, что такое бывает...

Я начал рассказывать, как встретился с Пирсами; разговор плавно перешел на темы, далекие от политики и работы, и Поттер заметно оживился. Что-то из его историй о родных и друзьях я уже слышал — в частности, от Полины, которая, в отличие от меня, ни с кем не теряла связи, — а что-то мне было не известно. После того, как он закончил, я спросил:

— Когда ты узнал, что Бруствер решил пойти на переговоры, ты был против?

— Да, — помедлив, ответил Поттер. — Я был против. Я и сейчас не за, но ситуация настолько безрадостная, что однажды мы просто окажемся в тупике. Если так пойдет дальше, существование волшебников скоро перестанет быть секретом.

— В определенных кругах это уже не секрет. И я не имею в виду общества, где маги никогда особо не прятались. Вы слишком долго упорствовали, чего-то опасались, и многие из тех, кого мы ищем, воспользовались этим и бежали к вам. Вы их не знаете — даже мы иногда их не знаем. Есть обрывки, фрагменты информации, какие-то намеки, кто-то что-то слышал... Из этого невозможно составить полную картину — разве что узнать отдельные детали.

— Ничего, — с напускным энтузиазмом произнес Поттер. — Вот ты приедешь, наколдуешь свои радары, и будет нам счастье.

Немного помедлив, я встал.

— Тебе что-нибудь захватить?

— Даже не знаю, — он обернулся и посмотрел на ресторан. — Кингсли хотел пораньше отчалить...

— Тогда вина, — сказал я и ушел за бокалами.

Через час после начала банкета ресторан напоминал не праздничное "сборище", а очередную рабочую встречу. Все разделились на группы: финансисты общались с финансистами, Бруствер с недовольным видом слушал одного из наших генералов, а глава проектной группы что-то горячо объяснял трем колдунам из "невыразимцев", рисуя палочкой формулы прямо на стене. Вернувшись на веранду, я поставил перед Поттером бокал, однако он не обратил на него внимания, пристально глядя в пространство перед собой.

— Я тут подумал... — медленно сказал он. — Ты ведь не просто так все это говорил?

— Нет, не просто, — ответил я, глотнув вина.

— Тогда, может, продолжишь? — требовательно спросил Поттер. — Вы что-то затеваете? Что-нибудь вроде Африки?

— Причем тут Африка? — удивился я. — В Африке — полный хаос. Мы стараемся поддерживать там видимость порядка, но получается это плохо и вряд ли когда-нибудь получится вообще. Нет, дело совсем в другом.

— Тогда в чем?

— В тебе, Гарри, — с сожалением ответил я. — Дело в тебе.

Какое-то время Поттер напряженно смотрел на меня, а потом отвернулся.

— Не лично в тебе...

— Я понял, — резко перебил он.

Я не стал продолжать, зная, что он сейчас чувствует, поскольку сам когда-то отреагировал точно так же.

— И поэтому к нам посылают тебя, — сказал Поттер после долгой паузы.

— Да.

— Что ты знаешь?

— Почти ничего. В основном, слухи о чьем-то интересе. Но эти слухи появляются среди определенных людей, имеющих определенную репутацию. Словно кто-то ищет охотников.

— Не думай, что я сильно удивлен, — произнес Поттер. — Я не исключал чего-то в этом роде. Просто надеялся... в общем, надеялся на лучшее. А она еще и лежит в таком неудачном месте, где столько детей...

— Место, конечно, не самое подходящее, но и не самое плохое, — ответил я. — Взять ее оттуда будет непросто, а взять незаметно — тем более. Так что пока можешь спать спокойно.

Поттер невесело усмехнулся.

— Думаешь, теперь я смогу?

— Сможешь, — сказал я. — Теперь все будет по-другому.

* * *

Тогда Поттер ничего не ответил, и на этом мы расстались. Он вернулся к Брустверу, который к тому времени находился в настоящей осаде, окруженный двумя бородачами из Визенгамота, которые скорее бы съели свои бороды, чем подпустили к своим секретам чужаков, и все тем же нашим генералом, который, будь у него борода, тоже бы ею не побрезговал, чтобы до этих секретов добраться.

Опасения, возникавшие у тех, кто вступал с нами в сотрудничество, отчасти казались оправданы — мы были миротворцами, но не верили в мир и всегда готовились к худшему. Я так и не спросил Поттера, знал ли он, что в свое время Легион дважды предлагал Визенгамоту и Министерству свою помощь, но те отказывались, возмущенные поставленными условиями и даже называя его угрозой международной безопасности. Сейчас это уже не имело значения. Я отправлялся в Британию строить базы и локаторы, а также искать тех, кто интересовался палочкой Смерти. Наши специалисты считали ее мощным, хотя и не абсолютным артефактом, рекомендовав не позволять ей исчезать из виду и менять хозяина.

Ко времени приезда в Лондон у меня не появилось новой информации, однако ту, что была, требовалось изложить в деталях. В отличие от прошлой встречи, сейчас Поттер не казался расстроенным. Ему хватило времени, чтобы морально подготовиться и начать относиться к этой ситуации по-деловому.

— Значит, через час у Кингсли, — сказал он. — Я подойду. Кстати, ты оказался прав.

— И в чем же?

— В том, как я буду спать, — усмехнулся Поттер. — Сам удивляюсь, но это действительно так.

— Не удивляйся, — ответил я, — а лучше пользуйся возможностью. Потому что когда начнется работа, всем нам будет не до сна.