Пролог.
— Да будьте вы прокл..!
Каменный пол, на котором ещё секунду назад корчился бьющийся в агонии невыносимой боли человек, украсился горсткой серого пепла.
— Их слишком много! — его напарник ещё успел кинуть полный ужаса взгляд на всё возрастающее количество воинов Экресса за мгновение до того, как обратиться в прах.
Наверное, человеку, лишённому слуха, эта картина вспыхивающих повсюду ярких огней показалась бы красивой. Ещё бы, ведь когда до уха не доносятся жуткие предсмертные хрипы, вполне можно найти толику эстетического наслаждения в огненных сполохах, отбрасывающих тень на неровную каменную кладку многовековых стен.
Взгляд потускневших от боли глаз последнего стражника остановился на искусно вырезанных потолочных балках. У смотревших на его мучения промелькнула мысль о том, что он тщится пронзить слишком примитивным для подобного человеческим зрением несколько этажей — чтобы перед смертью успеть послать последнее предупреждение, последнюю весть об опасности тем, кто сейчас находился в небольшой комнате пятью ярусами выше.
Впрочем, им это было известно не в пример лучше, чем тому же стражнику ещё несколькими минутами назад. Посреди большого, занимающего значительную часть комнаты, стола, тускло светилась точная проекция развернувшегося на нижних этажах побоища. Правда, вспышки огня, превращающего в живые факелы охрану старинного замка, выглядели здесь куда менее впечатляюще.
— Экресс пустил в ход свои лучшие силы, — высокий, ещё достаточно молодой человек в светлых одеждах бесстрастно, если не сказать, скучающе, смотрел, как катастрофически быстро уменьшается количество охраны замка, — может быть, стоит призвать основную армию?
— Не нужно, Лингвар, — седобородый старец, наблюдающий за битвой по правую сторону от руки собеседника, отрицательно покачал головой, — дадим им фору. Эта ночь должна пропитаться кровью и страданиями.
— Они не должны попасть... туда. Он вот-вот появится на свет.
Словно в подтверждение только что произнесённых слов давящую тишину комнаты прорезал истошный женский крик.
— Скоро всё закончится, — а вот теперь безразличие во взгляде старческих глаз смешалось с волнением, — мы ждали слишком долго, чтобы сейчас позволить себе допустить хоть малейшую ошибку.
— Скажите, — его собеседник неотрывно смотрел, как всё новые и новые солдаты обращаются в горстки пепла, — этот ребёнок, он и в самом деле, сможет...
Закончить фразу ему помешал тихий скрип приоткрывающейся двери.
— Что я говорил, — старик улыбнулся, с удивительной для таких лет реакцией развернувшись к нарушителю спокойствия, — всё закончилось, Диррел?
— Святой отец... — интонациям пришедшего в один миг удалось стереть улыбку с изборожденного морщинами лица, — вы... должны...
За несколько лет жизни в замке Лингвару никогда не доводилось видеть, чтобы глава Ордена передвигался с такой скоростью. Несколько секунд — и он скрылся за той самой дверью, скрип которой несколько секунд назад не дал молодому адепту задать давно мучающий его вопрос. Охваченный вполне понятным беспокойством, мужчина плотнее запахнул на груди светлый плащ и, набравшись смелости, шагнул следом за наставником.
В первое мгновение привыкшие к полумраку глаза сощурились от неожиданно яркого света, создаваемого, кажется, сотнями свечей. Но терзаемому любопытством Лингвару довольно быстро удалось восстановить зрение, правда, столь же быстро успев пожалеть об этом...
Это только на картинах живописцев и в балладах сказителей рождение новой жизни кажется чем-то прекрасным и чистым. Почему-то творцы забывают упомянуть о том, что знакомство с новым миром человек начинает с прохождение через многочисленные боль и страдания.
Когда-то бывшие белыми простыни были окрашены в густо-красный цвет. Кажется, кровь здесь была повсюду. Лингвару пришлось приложить немалые усилия, чтобы твёрдо устоять на охваченных мелкой противной дрожью ногах. В комнате было достаточно народу, но только молодой адепт неотрывно смотрел на измождённую, тяжело дышащую, и, кажется, смертельно уставшую женщину.
Внимание всех остальных было приковано к колыбели, установленной прямо в центре неярко светящейся многогранной фигуры. Гробовое молчание, повисшее в комнате, нарушалось лишь тихими звуками, которые из века в век издают только что появившиеся на свет младенцы.
Не выдержав отчётливо давящей на уши тишины, Лингвар заставил себя оторвать взгляд от роженицы и сделать несколько шагов в сторону новорождённого.
— Девочка..?
Кажется, оцепеневшие у колыбели фигуры только и ждали словесного подтверждения того, с чем никак не могли смириться их глаза. Потому что после короткого, но полного изумления восклицания, на смену повисшему ледяному молчанию пришёл тихий, но с каждой секундой, всё более нарастающий ропот.
— Нет... Нет!
— Девчонка... Быть не может...
— Столько лет... псу под хвост..
— Все жертвы... все сегодняшние жертвы... напрасны...
— Мой брат погиб там... под стенами... совершенно зря!
— Тихо! — тот, кого Диррел пару минут назад называл святым отцом, с силой вцепился в край колыбели. Ему приходилось прилагать значительные усилия, чтобы просто стоять на ногах. — Поздно исправлять ошибку. Теперь остаётся только бороться с её последствиями.
— Ошибку? Святой отец... — с губ невысокого, с силой сжавшего кулаки мужчины сорвался полный отчаяния и возмущения стон, — то, что произошло... вы называете... всего лишь ошибкой?!
— Молчать!
Одно слово — и только что полыхавший злостью взгляд был отведен в сторону будучи не в силах выдержать полыхающих гневом глаз.
— Мне не хуже всех вас известны масштабы случившейся, — короткий, полный ненависти взгляд на тихо ворочающегося младенца, — катастрофы.
— Катастрофы... — эхом откликнулся слабый дрожащий голос, — это не катастрофа... Это конец...
— Я не давал слова, — седые брови сдвинуты к переносице, а губы сжаты в тонкую линию, — пятерым сильнейшим — немедленно разобраться с подступающими силами Экресса. В крови наших собратьев уже нет смысла...
Старик дождался, пока небольшая группа, всё ещё бледных, как смерть, людей, покинет комнату, а затем перевёл горящий огнём взор на шестерых оставшихся.
— Произошло ужасное, — на этих словах сухая рука сильнее вцепилась в край детского ложа, — и это придётся исправлять.
— Но... как? — Лингвар словно со стороны услышал собственный голос, — вся сила, собираемая годами, перешла к тому, кому и была предназначена. Но это... не мальчик!
— Я хоть и стар, но не слеп, — в голосе святого отца отчётливо зазвучало раздражение, — высвободим силу из этого отродья и проведём обряд заново.
— Заново?! — вновь повисшую тишину прорезал истошный вопль, — это займёт ещё восемьдесят лет!
Кажется, даже свечи в комнате разгорелись ярче, настолько чётко сейчас ощущался гнев того, кто продолжал мёртвой хваткой вцепляться в колыбель.
— Знаю! Но для Орилейнда это единственный путь раз и навсегда поставить уничтожить Экресс!
— Восемьдесят лет... — Лингвар и сам испытал желание найти хоть какую-нибудь опору, — невозможно...
— Жалкие, ни на что не годные слабаки! Соберитесь! Немедленно!
— Да, святой отец, — первым нарушил молчание ни на секунду не отрывающий взгляда от колыбели достаточно пожилой адепт, — всё будет сделано в соответствии с указаниями.
— Другое дело, — вот теперь во взгляде старика нельзя было заметить даже малейшей тени каких-либо эмоций, — полнолуние завтра. Поэтому времени нет совсем.
— Полнолуние?
— Кучка идиотов! Кровь девчонки можно собрать только при полной луне.
— Н-е-е-е-т!!!
Кажется, только теперь присутствующие вспомнили, что помимо них, в комнате есть ещё кто-то, и с изрядной долей удивления воззрились на издавшую громкий крик роженицу.
— Нет! Не смейте трогать моего ребёнка!
С того момента, когда Лингвару впервые довелось увидеть дочь самого могущественного человека в Орилейнде — он всегда отождествлял её с образцом красоты и величия. Вьющиеся, отдающие в рыжину длинные волосы приводили его в восторг, а тонкие черты лица заставляли вспомнить о прекрасных портретах живописцев, которыми изобиловали богато обставленные покои монарха.
Однако сейчас её с трудом можно было назвать красивой. Локоны, которыми он так любил восхищаться, слиплись от пота, а лицо всё ещё было тёмно-красным от долгих и мучительных схваток. Да, и к тому же слёзы, безостановочно бежавшие по нему, отнюдь не добавляли красоты и изысканности.
— Мерзкая дрянь! — один миг — и некогда роскошные пряди оказались намотаны на старческий кулак, а голова резко вздёрнута к перекошенному гневом лицу, — ты ещё ответишь за то, что произошло!
— Не троньте... её... — новый поток слёз, — прошу...
— Святой отец, — один из мужчин дрожащей, но достаточно твёрдой рукой высвободил волосы из жёсткой хватки, — производительница не может быть причастна к... случившемуся.
— Может, — резкий удар по залитой слезами щеке, — если путалась с мужчинами Экресса!
— Нет!!! — голова по инерции откинулась назад, — как вы можете!
— Молчать, шлюха! — ещё один удар, и полный злости взгляд перевелся на опешившего адепта, — уведи её, Сайор! И не подпускай к девчонке ни в коем случае.
— Нет! Пожалуйста! — полный отчаяния крик, и стремительный рывок в сторону колыбели, — моя малышка!
Порыв убитой отчаянием матери был остановлен сухой старческой рукой. Одно движение — и она осела на пол, содрогаясь от плача на каменных плитах.
— Идёмте, миледи, — смертельно побледневший Сайор попытался поднять отчаянно уцепившуюся за полу одеяния святого отца женщину, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. Ноги попросту отказывались держать несчастную, поэтому ему ничего не оставалась, как подхватить на руки лёгкое, бьющееся в истерике тело, и стремительным шагом покинуть комнату.
— Что ж, — ничуть не поблёкшие за долгие годы прожитой жизни глаза пристально смотрели на закрывшуюся дверь, — нам предстоит тяжёлая работа.
— Да... — стройный многоголосый хор, — да, святой отец.
* * *
Непривычное к таким условиям тело давно затекло на жёстком ложе, но ей не было до этого никакого дела. Уткнувшись лицом в грязную солому, женщина содрогалась от уже беззвучных сухих рыданий.
Именно поэтому тихий скрип приоткрывшейся двери не потревожил слуха пленницы. Вздрогнуть и резко вздёрнуть голову её заставило только лёгкое прикосновение к плечу.
— Лин... Лингвар?
Что ему нужно? А, впрочем, какая разница. Её жизнь уже закончилась. Закончилась в тот момент, когда она кинула последний взгляд на тихо ворочающуюся в колыбели кроху.
— Нория, — тихий шёпот разнёсся по крохотной комнатушке, — пойдём отсюда. Быстрее.
Ей послышалось? Да, наверное, это галлюцинации, вызванные тяжелыми родами, голодом и тем кошмаром, который взял её в свои тиски несколько месяцев назад.
— Быстрее же!
Нет, судя по всему, она в полном сознании. Но разве от этого что-то меняется?
— Зачем? — Нория пожала сведёнными судорогой плечами, — наверняка её... уже... уже...
От новых рыданий её избавила резкая пощечина, громким эхом прозвучавшая в тишине подземелий.
— Соберись! Я отведу тебя к ней.
— Ты... — она даже не схватилась за щеку, — что?
Лингвару никогда не доводилось видеть такого резкого и стремительного перехода от полного отчаяния к пробуждающейся надежде.
— Она... её... не?!
— Слушай внимательно, — он с силой прижал к стене уже собравшуюся, было, броситься к выходу женщину, — твоя дочь сейчас в западной части замка. С ней только один из членов Ордена, которого я должен сменить через десять минут. А ещё через пятнадцать мы навсегда исчезнем отсюда.
— Мы? — она больше не дрожала, а только расширившимися от шока глазами смотрела на Лингвара.
— Я верну тебя отцу. В противном случае, ты не доживёшь до рассвета.
— А как же моя..?
— У нас мало времени! Быстрее!
Короткий кивок, и две тени выскальзнули из крохотного помещения, оставив после себя лишь тихий скрежет запираемой снаружи двери.
— Что ты с ними сделал? — тихим шёпотом спросила Нория, кинув испуганный взгляд на неподвижно лежащих стражников.
— Просто усыпил. Шевелись.
Норию шатало от слабости, к тому же подол её одеяния всё ещё был покрыт подсохшей кровью, но женщина только кивнула, ускоряя шаг и преодолевая многочисленные ступеньки.
Лестницы... коридоры... снова лестницы... Несколько раз им приходилось буквально в последний момент вжиматься в стены, прятаться в многочисленных нишах и резко сворачивать в ответвления бесконечных лабиринтов. Нории уже начинало казаться, что эта сумасшедшая гонка никогда не закончится, как вдруг...
— Стой! — тихий шёпот заставил её вздрогнуть и замереть на месте, — здесь разделимся. Иди в конюшню и как можно быстрее седлай двух коней. Справишься?
— Конечно, — ей пришлось прислониться к стене, чтобы устоять на ногах.
Во взгляде Лингвара промелькнули плохо сдерживаемые жалость и беспокойство, но они почти тут же исчезли, сменившись решительной настойчивостью.
— Отлично. Поторопись.
Ещё мгновение она смотрела как светлая ряса скрывается за поворотом, а потом быстрым шагом направилась в противоположную сторону.
Едва оказавшись на улице, Нория закусила губу. Будь проклята эта луна! Не могла подождать со своим сиянием хотя бы до завтра? Недавнее безразличие, безраздельно овладевшее её телом, теперь сменилось не менее безраздельным страхом. Страхом, что их обнаружат. Страхом, что Лингвар солгал, её малышка давно убита, а всё это — очередная ловушка. Как и в тот день... Когда старый приятель отца, один из самых уважаемых членов Ордена сообщил, что его дочь пригласили принять участие в ежегодно устраиваемой благотворительной ярмарке. Вот только обратно Нория уже не вернулась. Насколько она знала, отцу даже вернули тело 'убитой наёмниками Экресса дочери'. Что ж, в тех делах, где дело касалось обмана, Орден всегда преуспевал лучше, чем где бы то ни было.
Тонкие пальцы с силой сжались в кулак. Не время предаваться страху, а тем более — воспоминаниям. Она глубоко вздохнула, и, убедившись, что на заднем дворе нет ни единой души, стремительно пересекла открытое пространство.
Только бы лошади не вздумали заржать, или каким-то иным способом дали понять, что их ночной сон потревожен так некстати появившейся пленницей. Но вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь тихим фырканьем либо же еле слышным всхрапом мирно спящих обитателей конюшни.
Нория любила здесь бывать. Первые несколько месяцев, в течение которых женщина никак не могла смириться со своей участью, лошади стали чуть ли не единственной отдушиной, которая хоть как-то позволяла ей существовать в окружившем её кошмаре. Это уже потом пришло смирение, но сначала...
Она дёрнула головой, вновь отгоняя воспоминания. Не до того сейчас.
Где-то здесь должна быть свеча... Седлать коня в темноте пустая трата времени, особенно когда от правильно затянутых подпруг напрямую зависит жизнь всадника. А скакать, судя по всему, придётся даже на исходе лошадиных сил.
