Танцующая со зверем: Предсказание

"Танцующая со зверем"

Танцуй, танцуй, пока есть время,

Пока конец твой не настал;

Пока на век с душою зверя

Твой танец кровью не связал.

Танцуй, танцуй, пока есть силы,

Пока есть солнце на пути;

Пока нет холода могилы;

Пока есть вера и мечты.

Танцуй, танцуй! Он уже рядом.

Его рука так холодна!

Он чужд для рая, брошен адом;

Он жизнь твоя. Он смерть твоя.

Пролог

Россия

Девять лет назад

В этой цыганке не было ничего особенного: невысокая, статная, с черными густыми волосами, заплетенными в косу, тёмными глазами и смуглой морщинистой кожей. Огромные серьги в ее ушах неприятно позвякивали при каждом дуновении ветра, а цветастый платок, наброшенный на плечи, выглядел поношенным и блеклым. Подол ярко-зеленой юбки был заляпан грязью почти до самых колен, но, казалось, цыганку это ничуть не трогало.

— Ты что-то хотела, милая? — обратилась она к девочке, растягивая пухлые губы в приветливой улыбке.

Та сделала робкий шаг навстречу.

— Да. ... Погадайте мне, пожалуйста, — тихо попросила она, протягивая цыганке все имеющиеся у нее деньги.

Женщина с легкой усмешкой оглядела девочку. Она казалась ей маленькой, болезненно бледной, хрупкой, как фарфоровая статуэтка, что может разбиться на сотни осколков лишь от одного прикосновения, но в глубине больших карих глаз плескалось истинное детское любопытство, которое может растопить любое, даже самое черствое сердце. Каштановые волосы девочки, забранные в тугой хвост на затылке, слегка пушились, даже не смотря на то, что прическа не давала им не малейшего шанса вырваться на свободу. На вид скромнице было не больше двенадцати лет, но уже в этом возрасте в ней таилось что-то особенное, даже величественное в некоторой степени. Почему-то это чистое и наивное создание напоминало цыганке мангуста — внешность кажется безобидной, но только тронь его, и можешь глубоко об этом пожалеть.

— Ну, хорошо, — сказала, наконец, цыганка. — Только то, что я сейчас тебе скажу, нельзя никому рассказывать. Поняла?

Девочка утвердительно кивнула.

— Дай мне правую руку, милая.

Девочка покорно подала ей свою ладонь. Цыганка пристально взглянула ей в глаза, а потом устремила свой взор на руку спрашивающей. Многочисленные линии, изрезавшие мягкую детскую ладошку, местами пересекались, кое-где создавая еле заметные рисунки; местами шли ровно, словно пытались дать понять, что никак не связаны друг с другом. Но чем больше цыганка вглядывалась в ладонь, чем внимательнее считывала эти линии, тем больше ничего не понимала. То, что она видела, просто не могло быть. Нет, конечно, когда-то она слышала такое, к ее прабабке приходила женщина с подобной судьбой, но здесь ...

— Я стану танцовщицей? — нарушил ее мысли звонкий голосок.

Цыганка подняла глаза на девочку, пытаясь понять ее вопрос.

— Танцовщицей? — задумчиво переспросила та.

Девочка подозрительно вгляделась в лицо женщины.

— Да, ты будешь танцевать, — растягивая слова, проговорила цыганка, вернувшись к созерцанию руки. — Я вижу талант, он тонкой нитью тянется через всю твою жизнь. Ты будешь танцевать, это точно. Добьешься в жизни всего, чего только захочешь, и судьба не будет к тебе строга. — Она сделала паузу. То, что ей предстояло сообщить пугало ее саму, и язык совсем не слушался. — Но есть то, — наконец, смогла продолжить женщина, — что мне сложно понять. В твоей жизни есть какой-то зверь. Не животное, не человек, а совершенно непонятное существо.

Карие глаза, еще полные детской наивности, что обычно исчезает в этом возрасте, расширились от удивления. Девочка чувствовала, как любопытные взгляды подруг прожигают ей спину, и от этого стало еще неуютнее.

— Существо, — продолжала женщина, снова углубившись в изучение линий на ладошке, — существо, обладающее разумом человека и душой зверя. Он постоянно вокруг тебя, будто вы танцуете. Странно, что в таком возрасте эта линия у тебя очень точная... Видимо изменить это нельзя!

Цыганка замолчала, будто обдумывая что-то, а потом, вдруг, выпустила руку девочки и отступила назад. В ее глазах застыл ужас, рука, чьи пальцы были унизаны тяжелыми золотыми кольцами, уверенно отвела в сторону детскую ладонь с предложенными деньгами.

— Ничего мне от тебя не надо, — зашептала она. — Ты уже за все заплатила. И зверь твой заплатил, но отпустить тебя не может. Прокляла ты его, а вещицу он твою хранит! Простить надо зверя, ибо нет ему покоя, мается он.

Цыганка вдруг перекрестилась:

— Спаси тебя бог, танцующая со зверем!

Глава 1

Румыния, лечебный профилакторий "Качулата", 198 км от Бухареста.

Наши дни

Маленький балетный класс. Здесь нет станков, паркет покрыт толстым слоем пыли, а зеркала — мутные, потускневшие омуты, где отражается мой танец. Кажется, музыка льется из стен, плавно заполняя сначала комнату, а потом и меня. Я растворяюсь в ней, я парю в одном только мне известном танце, который не имеет ничего общего с искусством. Это не балет, здесь другие па, другие ритмы, а еще здесь нет правил, и я не просто чувствую это каждой клеточкой своего тела, я это знаю.

На мгновение замерев у одного из зеркал, я вижу там свое отражение. Красивый изгиб спины, руки грациозно уходят за голову: я прогибаюсь так, что касаюсь ладонями пола, и тысячи пылинок тут же прилипают к ним, оставляя на паркете отпечаток моих рук.

И тут я вижу Ее. Черная хищница с лоснящейся шкурой и печальными, пронзительно-желтыми глазами, которые внимательно смотрят на меня. Пантера! Она идет мне навстречу, слегка пружиня на мягких лапах и тихо мурлыкая что-то себе под нос. Мне кажется, я даже слышу эту мелодию.

Мне страшно двинутся, хотя отчего-то я понимаю, что пантера меня не убьет, не это ей нужно. Она подходит ко мне вплотную, тыкается мокрым носом в мои ладони, которые я почему-то протягиваю ей, а потом начинает лизать их своим шершавым языком, будто хочет отблагодарить за что-то.

Музыка нарастает. Мне хочется танцевать, хочется снова кружиться в этом поистине ритуальном танце, но пантера не дает мне. Она ходит кругами, трется спиной о мои ноги, тыкается мордой в живот, прося ласки и внимания.

— Пожалуйста, дай мне дотанцевать! — шепчу я ей.

Пантера останавливается и поднимает на меня глаза, человеческие глаза, в которых застыло предостережение!

Меня выдернули из сна, словно из зыбкой трясины. Нет, никого рядом нет, это мое подсознание реагирует вовремя, обрывая кошмар, который снится мне из ночи в ночь уже несколько дней. Я знаю, что проснулась, ведь чувствую под собой жесткий матрац кровати и горячие слезы, сбегающие по щекам. Сердце колотится так, словно вот-вот проломит грудную клетку и вырвется наружу. Кажется, теперь ему слишком мало места в моей груди. Наконец, когда ощущение реальности стало почти осязаемым, я с трудом разлепила веки и попыталась сфокусировать взгляд. Я была все в той же комнате, в профилактории, в которую меня поселили почти две недели назад. Ничего не изменилось с прошлого вечера, даже сон.

Я повернула голову в сторону окна. Сквозь тонкие занавески в мою комнату отчаянно рвались солнечные лучи. Они играли на однотонной ткани, будто хотели меня поддразнить, и, наблюдая за этим, я поняла, что, наконец, начинаю расслабляться и возвращаться в реальность. Сделав глубокий вдох, я откинулась обратно на подушку и уставилась в потолок.

Я ненавижу этот дурацкий сон!

Хотелось встать и раздвинуть занавески, увидеть вершины Карпат, которые все еще находились в снегу — весна в горных районах только-только началась. Удивительно, но только горы и внушали мне успокоение, все остальное в этой маленькой стране раздражало. А здесь я уже две недели, рекордное для меня постоянство! Наверное, скажи мне кто-нибудь полгода назад, что мне придется кочевать по больничным койкам, как гастролеру по отелям, я бы не поверила. Скажу даже больше, я бы долго смеялась. Но теперь уже не до смеха. Один день перечеркнул все, что я создавала годами.

Нет, здесь у меня хорошая комната: просторная, шумоизолированная и со всеми удобствами, но я предпочла бы никогда сюда не попадать. Почему? Потому что здоровые люди никогда не проходят реабилитацию, которая может растянуться до конца их дней! Каково мне понимать, что я, успешная в недавнем времени танцовщица, теперь могу лишиться всего из-за какой-то чертовой травмы, которую никто и никак не может вылечить.

Две недели, — и сегодня мне вынесут вердикт.

Внешне я была спокойна, но внутри все колотило мелкой дрожью. Дураку понятно, как важен для меня сегодняшний день и результаты обследования, которые предстоит пройти после завтрака. Разве пятнадцать лет назад, когда мама привела меня в балетную студию, я могла подумать, что все закончится именно так, что я буду в страхе ожидать решения врачей, которые могут либо оживить меня, либо убить окончательно. Моя карьера катилась к черту, не успев начаться! Врачи постоянно твердили, что для восстановления нужно время, что я должна бороться, должна быть сильной... Но разве не это все у меня в крови? Не будь я сильной, то бросила бы танцы еще тогда, в пятилетнем возрасте, когда шпагат мне растянули так, что я ходить не могла. Даже сейчас мне страшно вспомнить эту невыносимую боль, словно лопаются связки. Это был просто концлагерь, где наши детские вопли заглушали грохочущей музыкой! Но я не сдалась. Я тренировалась больше и упорнее всех, и только поэтому судьба дала мне шанс попасть в такой проект как "Amaks". Пусть это был не "Тодес", но и не что-то совсем ужасное. К тому же, мы постоянно ездили выступать за границу, нас приглашали в самые модные клубы страны, даже в клипах снимались. Да и в итоге, танцы — это вся моя жизнь! Не для этого я терпела все лишения, чтобы просто валяться на койке в санатории незнакомой мне страны и тупо жалеть себя. Это нелепо и омерзительно!

Все эти мысли не покидали меня даже во время обследования. Я старалась делать вид, что могу нормально ходить и не чувствую боли, но, если и можно обмануть врачей, то себя никак не получится. После всех процедур я с помощью медсестры добралась до палаты, где в бессилии рухнула на кровать. Не хотелось абсолютно ничего.

Не знаю, долго ли я лежала, жалея себя, но вскоре послышался стук в дверь. Усаживаясь поудобнее на кровати, крикнула, что можно войти, и на пороге появился доктор Стефан. Он как всегда доброжелательно улыбался, светлые глаза смотрели с теплотой и некоторой долей жалости.

— Ну что ж, Катерина, — начал он, присаживаясь рядом на стул. По-русски он говорил достаточно хорошо, а легкий акцент придавал ему особенный мужской шарм. — Мы все обсудили, посмотрели результаты обследования... В общем, все очень даже неплохо. Если лечение и дальше пойдет такими темпами, то я уверен, что мы добьемся полного выздоровления. Дискомфорт в ноге останется, но так сильно он уже не будет беспокоить, если не станешь перетруждать мышцы. С завтрашнего дня можешь гулять, только далеко не уходи, не дальше нашей территории, чтобы нам не пришлось назначать тебе постельный режим. — Доктор Стефан рассмеялся, а потом добавил тихо и уверенно: — Свежий воздух пойдет тебе на пользу, Катерина.

Я радостно закивала, мысленно ругая себя за то, что уже успела похоронить себя заживо.

— Я рад, что мои новости пришлись тебе по душе.

Он поднялся, намереваясь уйти, но я остановила врача вопросом:

— А когда я смогу приступить к тренировкам?

Доктор Стефан тяжело вздохнул, лицо его приняло выражение мрачной задумчивости, которая ясно дала мне понять, что заданный вопрос был не к месту. Сердце в груди болезненно сжалось.

— Мы уже говорили с тобой на эту тему, Катерина, — мягко начал он, усаживаясь рядом. — Несмотря на то, что молода и полна сил, и сможешь однажды ходить без болей, есть вещи, о которых тебе придется забыть навсегда. Это танцы. Это больно слышать, я понимаю, но уходить от ответа не хочу. Ты спросила, я отвечаю, что танцевать ты не сможешь, иначе можешь оказаться в инвалидном кресле. На всю жизнь.

Я почувствовала, как горький ком встает поперек горла, как из-за него становится тяжело дышать, а сердце в груди грохочет так, что закладывает уши. Мои глаза были устремлены на доктора, но умом я вдруг перестала понимать происходящее.

— Это не катастрофа, Катерина, — пытался успокоить врач, беря меня за руки. — Всегда можно найти альтернативу. Вернешься домой, будешь делать специальную зарядку, а через пару лет вообще забудешь, что когда-то была так серьезно травмирована. Ты очень сильная, Катерина, ты справишься.

В его глазах отражалась моя грусть. Он жалел меня, совершенно искреннее, пытаясь сгладить мою боль и желая, как мне хотелось думать, чтобы этот разговор имел более радостную окраску.

— А может ... все-таки ... — Мне так хотелось надеяться, что еще не все потеряно. — Может, есть шанс, что я все-таки вернусь в танцы.

— Увы, нет, Катерина. Поверь, в жизни есть более ценные вещи, чем танцы. Это я говорю тебе не как врач, а как человек, проживший полвека.

Доктор Стефан погладил меня по голове, словно ребенка.

— Не переживай, — сказал он, направляясь к двери. — У тебя вся жизнь впереди, а в ней столько всего интересного.

Я опустила голову и еле заметно кивнула. В глазах уже стояли слезы, и мне хотелось только одного — чтобы доктор Стефан ушел.

— Да, — он обернулся на пороге, — я позвонил руководству твоей труппы и все им сказал. Они готовы оплатить твое лечение до конца, как и прописано в контракте, так что не переживай. — Он сделал паузу, а потом тихо добавил: — Мне жаль, Катерина! — И вышел из комнаты.

Жаль? И это все, что он может мне сказать? Этот приговор равносилен смерти, а он говорит "жаль" и уходит.

Я сидела на краю кровати, невидящим взглядом уставившись в пол и пытаясь осознать то, что сказал доктор. Нет, я все прекрасно поняла, но принять не могла. Мне даже на мгновение стало жаль, что какой-нибудь отморозок не прирезал меня за дорогой сотовый и пару тысяч рублей в кошельке. Но я должна взять себя в руки и не показывать вида, как мне больно и тяжело. Не хочу, чтобы меня жалели! Хватает того, что все вокруг смотрят на меня с нескрываемым сочувствием в глазах, когда я, хромая, передвигаюсь по коридору.

Я уставилась в окно, с трудом понимая, что солнце, которое так бесцеремонно смотрит в мое окно, уже клонится к горизонту. Мне хотелось ненавидеть его, но внутри была странная пустота и какой-то ненормальный покой. Наверное, именно так люди сходят с ума. Я всегда была уверенна в том, что никогда не буду уязвимой. Добившись того, чего хочу, сломить меня будет невозможно. Но как я ошибалась! Как мне хотелось сейчас отыскать корень этого зла, что заселил в мою доверчивую душу такие убеждения.