Просто сказка

Пролог

... Старуха, чья непокрытая косматая голова в непроглядной темноте торчала из лохмотьев одежды продолжением этой рвани, встряхнула рукой над собранным хворостом. На корявых длинных ветках заплясали поначалу мелкие огненные язычки, которые постепенно соединялись, пока не превратились в единое потрескивающее искрами, тепло-оранжевое пламя. По стенам каменной развалюхи, холодного и неприютного жилища, запрыгали вытянутые уродливые тени...

... Когда звезда класса, Лена Воробьёва, пригласила Дашу на девичник в преддверии собственного дня рождения, та пожала плечами:

— Мне платить нечем. У вас же складчина.

— Как была ненормальной, так ею и осталась! — фыркнула Лена. — Хотя мне тоже не совсем ясно, почему я вдруг воспылала к тебе любовью до такой степени, чтобы пригласить к себе. Единственное... Слышала, ты торты умеешь печь? Дашка, давай без околичностей. Мне нужен домашний торт, а ты будешь у меня на вечере. Как? Неравноценно, конечно, но я слышала, самодельные торты стоят дорого. Так что сочтёмся. Тем более у меня не день рождения, а всего лишь подготовка к нему. А там... Хи... Семнадцать лет — это не шутка. Ну, что думаешь?

Даша снова пожала плечами, попросила время, чтобы подумать до конца уроков, а после уроков, столкнувшись с Леной в раздевалке, спросила:

— Когда приходить?

Они договорились о времени и разбежались.

Вернувшись домой, Даша позвала:

— Мама! Ты где? Меня на вечер пригласила Лена Воробьёва из нашего класса.

— У нас денег нет на такие вечеринки, — не выходя из кухни, где курила у открытой форточки, сказала та.

— Она сказала, что я могу бесплатно, если испеку ей торт.

— Как хочешь, — равнодушно сказала мачеха, потушила сигарету о целую кучу окурков в пепельнице и ушла в свою комнату.

А Даша пошла к себе. Распахнула дверцы шкафа, прикинула, что может быть хорошо и для кухни, и для пары танцев среди одноклассниц. В зеркало смотреть не стала. И так знала, что предстанет перед глазами. Невысокая полненькая девушка, со слегка вздёрнутым носиком и слишком пухлыми щеками, которые, казалось, подпирали карие глаза, словно ужимая их, и на фоне которых рот казался совсем маленьким, подняла бровь и в очередной раз пожала плечами. Покачала кончиком тёмной, туго заплетённой косы...

— Ну и что... — прошептала она. — Мне на семнадцатилетие вообще никаких праздников не устраивали. Хоть у кого-то посижу...

И тяжело задумалась. Шестнадцатилетия она, если вспомнить, тоже не справляла. За месяц до дня рождения погиб отец, ещё раньше умерла мама, а мачехе было не до праздников: девчонка сыта, одета — и хватит ей. Небогато живут, чтобы ещё что-то справлять.

... Старуха всё так же неподвижно сидела на земляном полу, перед горящим костром. На этот раз в её руках оказалась большая деревянная чаша, полная воды. Старуха тоже внимательно всматривалась в девушку, лицо которой качалось на поверхности воды. Да, так и надо: круглая сирота, годы нужные, и телом хороша — переживёт время голода по болезни, а уж лицо — одно к одному... А потом провела над водой скрюченными пальцами, увенчанными сломанными ногтями, казалось, едва не процарапав изображение.

... С тортом Даша закончила к середине вечера, и его с торжествующими воплями вынесли в зал. Изумлённая, с наслаждением принюхивающаяся к замечательным запахам, в отсутствие родителей полновластная хозяйка квартиры восторженно сказала:

— Ну, Дашка! Не ожидала, хоть и слышала! Всё! Копец нашим талиям! На! Держи! Это тебе за хлопоты! И присоединяйся к нам! — С этими словами она вручила девушке, раскрасневшейся от жара духовки и похвалы, бокал со странным напитком прозрачно-кремового цвета, внутри которого лежали прозрачные жёлтые кусочки.

— А что это? — осмелилась спросить Даша.

— Коктейль, не боись! Пей потиху, будет тебе счастье! — прокричала уже от стола Лена, которая пыталась сообразить, каким образом порезать роскошный трёхэтажный торт, занявший целый поднос и больше похожий на цветочную поляну, чем на кулинарное изделие.

Отойдя в сторону, подальше от хохочущей толпы ярко и блестяще одетых девчонок, которые подбадривали хозяйку квартиры в предвкушении попробовать необычный домашний торт, Даша осторожно понюхала странную смесь. Отдавало спиртом, каким-то знакомым фруктом — видимо, это его прозрачные кусочки колыхались на дне бокала. Даша посмотрела на визжащую и вопящую компанию девиц, поняла, что большего ей на чужом вечере ждать не придётся, оделась для выхода и только напоследок пригубила бокал.

... Дождавшись, когда губы девицы прикоснутся к напитку, старуха бросила в бокал, отразившийся на поверхности чаши, горсть растолчённых семян.

... Оглядевшись, Даша успела поставить на стол бокал с коктейлем, присесть на стул рядом с холодильником. И закрыла отяжелевшие веки. И только уплывающая мысль: "Или я сильно устала, пока пекла, или напиток слишком..."

Вскоре на кухне никого не осталось.

Заглянувшая сюда через пять минут Лена озадаченно поморщилась.

— И даже не предупредила, что уходит. Что за ненормальная?

... Скорчившись, заметаемая снегом, девушка спала между корнями громадного дерева, цепко державшегося на краю оврага. Сон, который помог перенести её сюда, сначала был просто крепким, а потом начал будто уводить её куда-то в темноту — и в бездонную глубь, куда уходило и тепло, в поисках которого девушка сжималась всё больше, хотя, казалось, больше напрячься и нельзя. Недавно пылающие от жара щёки постепенно бледнели, а вскоре побелели. Дыхание становилось всё более тихим и незаметным, лишь изредка лёгкое облачко пара, которое запорашивало мелким инеем верхнюю губу, доказывало, что спящая ещё жива.

Чёрная птица, облетавшая овраг, с трудом заметила присыпаемую снегом фигурку, и с хриплым карканьем метнулась назад, к сгорбленной женщине. Тяжело проваливаясь в сугробах, та спускалась по склону. Заслышав птичий крик, старуха проследила, как птица разворачивается, а потом, долетев до дерева, усаживается на нижних сучьях. Помогая себе клюкой, больше похожей на длинную кость, женщина спустилась к дереву и приблизилась к засыпающей на морозе. Постояв немного над замерзающей девушкой, старуха клюкой ткнула ей в руку. Лежащая не шевельнулась. Тогда старуха шагнула вперёд и склонилась над неподвижным телом.

... Спустя минут пятнадцать дрожащая и ошеломлённая Даша плелась следом за странной старухой. Та ничего не сказала, когда девушка "проснулась" от морозного сна, лишь поманила её за собой... Сначала Даша не хотела вставать, справедливо полагая, что тем самым растеряет последнее тепло. Ещё успела чисто машинально вытянуть из кармана куртки вязаную шапку и надеть её — брр... Холоднючую! — и обмотать вокруг шеи шарф, совсем не защищающий от метели, резко пронизывающей снежными порывами, а потом сунула пальцы в тонкие перчатки... Но от дерева отлепиться боялась. А старуха настойчиво тянула её за собой и раздражённо бормотала что-то на неизвестном языке. А когда ей "надоело", она плюнула — и сама потащилась от дерева, к которому прижималась девушка. Даша наскоро огляделась, увидела, как растрёпанную фигуру заметает серая вьюга, и решилась — встала, сотрясаемая от холода крупной дрожью. И побежала за исчезающей в круговертях вьюги старухой, которая сама казалась ожившей снежной ведьмой... Девушка с испугом и изумлением оглядывалась, но видела вокруг лишь чёрные деревья и заснеженный овраг под ногами, огромное пространство, в котором бушевала чёрно-серая вьюга.

Тяжёлый подъём наверх помог справиться с застоявшимся внутри морозом. Вскоре Даша перестала дрожать, несмотря на то что под курткой, не считая белья, была одета всего лишь в полушерстяной свитер с высоким воротником и в длинную шерстяную юбку. Дрожать-то перестала, но пришлось кончик шарфа прижать к носу: дышать ледяным, режущим горло воздухом было нельзя. Одновременно приходилось следить за обувью: старые, растоптанные ботинки то и дело норовили соскользнуть с ноги и остаться в снегу, застревая в упругих капканах-сугробах.

Наверху оврага старуха даже соизволила немного выждать, пока Даша догонит её. Ничего не понимающая, сознающая лишь на уровне инстинктов, что старуха — её единственный шанс на выживание в жуткой, совершенно непонятной ситуации, Даша встала рядом с нею. Та, наверное, решила дать девушке пару минут, чтобы отдышаться. Даша ещё раз суматошно огляделась, но мелькающие серые вихри не позволяли даже понять, где именно они находятся. Казалось даже, что метель усилилась... Старуха взяла девушку за руку и повела её за собой. Даша подчинялась покорно, съёжившись от пронзительного холода, слепая в метели, которая рвалась под куртку, лезла во все прорехи в одежде и под неё. Слышала только посвист, вой метели и клацанье собственных зубов. Лишь чуть позже она заметила, как старуха держит её руку — сама и без варежек, и без перчаток. Дашу до костей пробрало при виде незащищённой кожи старушечьей ладони. Но вцепилась в неё крепче — такая горячая!

Потом была бесконечная в метели дорога... Впрочем, слово "дорога" казалось глупым, когда Даша смотрела вперёд, с трудом разлепляя слипшиеся на морозе ресницы. Она видела снежную равнину, которая изредка открывалась среди вьюжных вихрей и по которой словно живые, мчались тёмные, мгновенно рассыпающиеся и вновь рождающиеся тени; равнину, обманчиво ровную, потому что ноги проваливались не только по колено. Иной раз нога вообще не чувствовала опоры, и девушка, охая от ужаса, мгновенно оказывалась в снегу по пояс.

... Какое-то время пути выпало из сознания.

Кто-то взял её за подбородок, и Даша поняла, что стоит в холодном каменном склепе. На твёрдом. Это показалось главным после осознания, что нет ветра и снега. Только воздух всё ещё ледяной, со струйками свечного дыма, раздражающего до кашля нос и горло. Проморгавшись и вытерев оттаявший лёд с ресниц, девушка поняла, что снега вокруг и впрямь нет: она твёрдо стоит на сухом, стылом камне. Пальцы с подбородка убрали. Кто это был? Стоял сбоку. Но поворачиваться, как и совершать другие лишние движения, крадущие тепло, не хотелось... Чувствуя заснеженную, плохо согревающуюся кожу лица, она неловко стащила с ладони перчатку и будто омыла лицо, убирая холодными ладонями ледяную корку со щёк и скул.

Её снова потянули за руку. Плохо соображая, ещё не пришедшая в себя, Даша послушно пошла за человеком, который уверенно вёл куда-то по каменным плитам в полутёмном коридоре с округлыми сводами. Её подвели к какому-то предмету посреди небольшого помещения и оставили здесь. Стол? С какой-то длинной коробкой? Девушка снова вытерла неприятно мокрое от холода лицо и огляделась. Сначала поняла, что вокруг много свечей. Потом трясущаяся рука подтолкнула её к этому предмету, и Даша послушно шагнула ближе. Не коробка, потому что в ней лежала девушка. "Спит?" — не поняла Даша. И наклонилась. Как в зеркало взглянула, слегка кривое... Рядом кто-то со всхлипом вздохнул. А Даша всё никак не могла разогнуться, глядя на мёртвое лицо, такое привычное, когда смотришь в зеркало.

А потом кто-то вынул девушку из гроба и унёс её куда-то. Даша вдруг оказалась на чьих-то крепких руках, и её бережно опустили на холодное ложе. Изумлённая, ничего не понимающая, она услышала скрипучий старческий голос где-то далеко в стороне: "Пустите слуг. Пусть увидят!" И потеряла сознание.

1.

Даша воинственно подпрыгнула на месте и с радостным воплем помчалась по узкой тропке вниз, в овраг, к еле видной с края луговины крыше домика, который прятался в высоких и густых кустах. А за ней — целая туча верещащих дракончиков, пушистых птиц-одуванчиков, солидных чёрных воронов, болтушек-сорок, а за ними неопределённых и не всегда понятных Даше, но постоянно сопровождающих её радужных веерохвостов, а по сторонам от неё — молча, только сопя и громко дыша, — две летучие кошки-шоколадки, а ещё, повизгивая, — одна хитрющая огненно-рыжая лисичка и две жизнерадостные чёрно-белые собачины, которые не лают, а низко погромыхивают на скаку, потому что размерами не уступают небольшому медведю, отчего земля под их лапами содрогается, как от топота нескольких всадников. А ещё на одном плече писклявая от ужаса феечка, на другом — счастливый феец, который широко разинул рот, чтобы в него попадало побольше встречного воздуха. Ведь ему интересно, что тонкие щёки надуваются и становятся пузатенькими!.. Как звать феев — Даша не знала, а сами они каждый день забывали свои вчерашние имена и с утра назывались по-новому.

А на краю оврага остался мычать, взывая к беглецам, деликатный олень Кузя, которому никогда не нравилась идея такой разношёрстной компанией приходить (вламываться!) в гости к старухе Кельде. Кузя был очень романтичен и предпочитал поэтично и трепетно гулять где-нибудь в уютном парке господ Федэлмов, чьей старшей дочкой с недавних пор считалась Даша. Ещё он любил огромное множество баллад, которые читал наизусть, возведя прекрасные влажные глаза к небу. Даша терпеть не могла эти баллады, потому что их сюжет сводился к одному: она страдала от выдуманных, но возвышенных чувств; он её завоёвывал, она этого не понимала, а в конце они поэтично умирают. Но каждая баллада в устах Кузи длилась не менее получаса, и всё общество, окружавшее Дашу, не выдерживало до финала горестного повествования, чем очень обижало благородного оленя. Всем больше нравилось, когда фея с фейцем анекдоты начинали травить. Хохотали ужасно громко и некрасиво, по мнению Кузи.

... Первых недель в доме Федэлмов Даша почти не помнила. Всё прошло расплывчато, как в ненормальном сне. Она постоянно лежала на кровати, укрытая тяжёлыми одеялами, под которые ей ежечасно подсовывали нагретые керамические болванки, обёрнутые в шерстяные тряпки, и рядом сидела старуха Кельда. Её горячая ладонь всегда лежала на лбу девушки. Даша знала, что не больна. Под ладонью старухи Кельды она во сне и наяву погружалась в странные видения, где с нею постоянно, без перерыва разговаривали поразительные существа: крохотные, окутанные маревом зеленоватого сияния крылатые создания, которым не сиделось на месте — так быстро и даже нетерпеливо они порхали перед глазами девушки; какие-то ушасто-глазастые сущности, лишь неуловимо похожие на человека, — их Даша не могла разглядеть, пока они не отделялись от дерева или куста, рядом с которым мгновенно снова пропадали, будто влипая в них...

Сначала девушка не понимала их всех, которые не только старательно говорили с нею, но и беседовали так, как будто были глубоко уверены, что она понимает их. Беспрерывная болтовня подтверждалась изящными жестами, в которых Даша, как ни странно, начала улавливать чисто внешний смысл слов, произносимых этими необычными существами чётко и звонко. К концу седьмого дня она в своих снах болтала с ними легко и непринуждённо, а они в ответ только смеялись и быстро-быстро выговаривали уже знакомые слова — и Даша, удивляясь себе, поспевала за смыслом неизвестного, но красивого, певучего языка... Странные создания многое рассказали ей, но значение их слов она начала заново понимать, когда наконец очнулась полностью и безоговорочно. А произошло это уже в начале весны.