Третий брат

Светлоглазый постоял на коленях возле тела, потом осторожно выдернул диковинный нож. Трёхгранное лезвие было залито кровью по самую рукоять. Светлый господин обрадуется такому подарку...и прикажет повесить светлоглазого раба за убийство.

Мальчик не знал, кто эта незнакомка, но в ней текла древняя кровь. Кровь высокородных.

Может быть, эта красавица была похищена по приказу Верховного мага в далёкой земле, где все красивы и молоды. Оттуда привозят дорогие вещи: мягкие меха, тонкие, но на диво прочные ткани, золото и драгоценности.

Говорят, лучшие ученики Верховного раз в десять лет отправляются в путь за новыми рабами для знатных людей. И не все они возвращаются, потому что дорога опасна, а тамошние племена хитры и воинственны. Но вожди любят золото, а молодые матери слишком беспечны, чтобы уследить за детьми. И маги приносят Верховному магу и Повелителю (да будет он славен вечно!) маленьких детей и прекрасных девушек. И волосы их подобны золоту и солнечным лучам, а иные горят словно огонь.

И Повелитель дарит их лучшим из лучших, вернейшим и храбрейшим, мудрейшим и славнейшим. Иногда кроме девушек привозят мужчин, чтобы молодые рабыни рожали красивых полукровок. И всем детям, рождённым в рабстве, выкалывают золотые рисунки, почти как у незаконнорожденных детей высокородных. Но если высокородная госпожа не родит сына, то приводит к мужу прекрасную девственницу с длинными косами и широкими бёдрами, и если та понравится господину, то он может признать её мальчика. И часто дети рабов получают свободу, но не светловолосые. "Только смерть снимает ошейник" — так говорят о них. Они живут в доме с золотыми решётками на окнах и прислуживают хозяевам. И все привезённые рабы, и дети их, и внуки с правнуками живут там и носят золотые ошейники, чтобы никто не спутал их с обычными рабами.

Так рассказывали в доме приёмного отца.

Но дети правнуков уходили к прочим рабам, а если у кого из них рождался светловолосый или светлоглазый ребёнок, то его убивали. Могли и оставить, но жизнь его была страшнее смерти.

Он был уродлив. Отвратителен. С самого детства над ним смеялись, его унижали.

Не будь Светлоглазый молочным братом молодого господина, ему пришлось бы несладко. Благодаря доброте молочной матери он умел читать и писать, и другие рабы завидовали светлоглазому уроду. Будь его глаза черны, хозяин мог бы усыновить его или дать свободу. Но мальчику суждено было всю жизнь оставаться рабом. Хозяин терпеть не мог дерзкого мальчишку, особенно когда родной сын болел. И хотя раб хорошо ухаживал за господином, всё равно казалось, будто он виноват.

И однажды отец и хозяин поехал на пир к Повелителю и вернулся через полгода с девушкой. Её кожа была белее молока, а в глазах цвета неба стояли слёзы. Отец повелел называть новую рабыню Дождинкой. Все радовались, а враги отца завидовали его удаче. И был праздник, только матушка грустила, а старшая сестра — ей было целых двенадцать — впервые оделась как взрослая. Отец хотел поскорее выдать её замуж. И Дождинка сидела по правую руку отца, потому что брат был ещё мал.

А для Светлоглазого это был последний праздник в родном доме.

В тот день отец приказал избавиться от урода.

Наутро его связали и отвезли в город, где продавали рабов. Матушка плакала и умоляла оставить Светлоглазого, но отец не стал слушать. Он смеялся и говорил, что место раба — среди рабов, а не в хозяйских покоях. А если матушка не замолчит, он прикажет повесить мальчишку.

Она любила его. Единственная, кто называл Светлоглазого красивым, госпожа заботилась о бедном подкидыше. Правда, слуги болтали, будто Светлоглазый — сын богатых родителей. Он был завёрнут в расшитый золотом платок из синей тонкой ткани, какую порой привозили из тех дальних стран. Может, и так. А может, платок был хозяйским подарком красивой рабыне.

Светлоглазого уже уводили, когда он услышал, как отец (хозяин!) со смехом говорит: "Кто из вас принесёт мне сына, будет моей женой и хозяйкой в доме. А другая будет ей служанкой." Матушка покачнулась и упала бы, не подхвати её слуга. Неизвестно, что тогда случилось со Светлоглазым, всё заволокло как туманом. Уже потом ему сказали, будто он пожелал хозяину никогда не иметь детей.

С тех пор к нему стали приходить странные сны. В них он был свободен, он ездил верхом (что рабам запрещалось), он учился у старого мастера драться длинным узким мечом; он жил в незнакомом доме и летал внутри железной птицы; он лечил раненых и укачивал маленького мальчика; он плавал в озере и бегал наперегонки с другими мальчишками.

Лет с восьми Светлоглазый всё чаще задумывался о своей настоящей семье. Он сочинял сотню причин, по которым его подкинули в хозяйский дом, сотни лиц своих настоящих родителей.

Впрочем, нет. Мать он представлял очень редко и совсем не хотел быть на неё похожим. А приёмная матушка первые годы снилась так часто и была такой грустной, что глаза щипало от слёз. Остальные рабы — и мальчишки, и взрослые — не упускали случая посмеяться над Плаксой. Насмешки старших он переносил молча, изредка огрызаясь, с несмышлёной мелюзгой возился точно с родными, зато языкатым юнцам приходилось несладко. Уродливый сопляк не смотрел, сколько лет его противникам — десять или шестнадцать, но даже частые порки не могли смирить его нрава.

В доме приёмной матери его старались не задевать, да и молочный брат служил надёжной защитой от насмешек и оскорблений. Может, он и был слабаком, как презрительно называл сына хозяин, но приказывать умел не хуже любого высокородного. И наказывать тоже. И даже его добрая приёмная матушка могла надавать пощёчин нерадивой служанке, а провинившегося слугу иногда пороли у всех на глазах. Светлоглазый был послушным и умелым рабом, поэтому лишь изредка спускал штанишки, кусая губы, когда розги били особенно больно. Но всегда он получал за дело, вроде разбитого блюда из тех далёких краёв. А один раз — по пьяной хозяйской прихоти, за десятидневье до того, как хозяин уехал к Повелителю и вернулся с Дождинкой.

До сих пор его щёки горели от стыда, стоило вспомнить тот вечер.

Тогда молодой господин (в присутствии хозяина слуги не смели обращаться к мальчику по имени, даже старая нянька и добрая стряпуха, что пекла такие вкусные пироги) был здоров и учился драться мечом. Начальник стражи хозяина учил его сына, потому что у господина слишком много дел. Брат устал и всё чаще ошибался, а наставник ругался и грозил пожаловаться хозяину. Сейчас Светлоглазый и сам не понимал, как осмелился взять у брата меч и сделать правильный выпад или как там называлась эта штука. Все опешили: и молодой господин, и наставник, и трое слуг, что были в зале.

А потом дверь открылась, и вошёл хозяин.

И меч господина был в руках раба.

Кажется, наставник что-то говорил, часто-часто кланяясь, — Светлоглазый не слышал. Меч — оружие господ. Его носят высокородные, благородные и те из низкородных, кто пошёл служить в стражу или получил особое дозволение. Большинству рабов запрещено пользоваться даже луком, и того, кто нарушает приказ, казнят. Светлоглазый был слишком мал, чтобы помнить случившееся десять лет назад, когда десяток беглых рабов пытался грабить высокородных. Те, кого вздёрнули на деревьях, были счастливчиками в сравнении с оставшимися. Один старый слуга, раньше повсюду сопровождавший хозяина, рассказывал о казни так, что шестилетние мальчики, считавшие себя ужасно большими, пролежали всю ночь без сна, прижавшись друг к дружке. Проклятый ужас вернулся, оглушил, и рукоять в липкой от пота ладони стала тяжёлой-претяжёлой. Совсем новая рубашка (из старой он вырос) тоже промокла от пота, и он больше всего боялся, что с ним случится то же самое, что с одним мальчишкой, которого за это прозвали очень нехорошим, постыдным словом. А ведь тому было целых десять, и он прислуживал в доме. Хвала Небу и святым Источникам, со Светлоглазым этого не произошло. Когда же страх забился куда-то внутрь, и стали слышны голоса, мальчик очень удивился, узнав, что наставник считает его способным и просит у хозяина дозволения учить его вместе с молодым господином.

Хозяин соглашался, что мальчишке нужен соперник, а сам всё смотрел на Светлоглазого. Страшно смотрел, будто видел впервые. Так смотрят на торгу, где продают рабов. Светлоглазый бывал там два раза и запомнил всё. Должно быть, уже тогда хозяин решил от него избавиться. Он приказал: "Подай меч", и Светлоглазый, чуть не выронив, подал клинок на вытянутых руках, как делали молодые воины, прошедшие испытание.

Это другим кажется, что рабы — слепые, глухие и немые, поэтому высокородные господа не стыдятся их. И говорят, что богатые низкородные, подражающие высокородным и благородным и имеющие своих рабов, не стыдятся ходить перед ними голыми, даже длиннокосые девушки-невесты.

Хозяин и наставник засмеялись, а вслед за ними смеялись молодой господин и слуги. Но хозяин много выпил и потому Светлоглазый до сих пор жив. В тот вечер их велели просто выпороть. Обоих. Молодого господина — за лень и неумение, раба — за то, что вёл себя как свободный.

В доме был особый слуга для наказаний, и он гулко смеялся, поглаживая их грубой широкой ладонью пониже спины.

...Много позже, на одном из многих в своей жизни торгов, Светлоглазый увидит, как ласково улыбающийся торговец из низкородных будет так же по-хозяйски оглаживать мальчишку лет тринадцати-четырнадцати с золотым знаком ублюдка высокородного. И купит его, вырывающегося, задыхающегося от унижения и бессильной ярости. Потому что даже у ублюдков есть гордость. И ещё потому, что клеймо "мальчика для развлечений" навсегда закрывает дорогу к свободе. Не следовало торговцу делать это сразу после покупки, у всех на глазах. Потому что раскалённое клеймо вывернулось из рук кузнеца (или палача?) и отчего-то попало прямо на руку ласкового торговца. И всё. Не сотрёшь, не спрячешь. Теперь ты сам — раб, и никто тебя не спасёт. И в поднявшемся шуме кто-то заметил десятилетнего мальчика, утащившего за руку отродье высокородных? Как бы не так!

А в тот вечер Светлоглазый ни о чём таком не подозревал. Молча вытерпел положенное наказание и ждал, когда же отвяжут от нарочно для этого сделанной скамьи. И думал, смажут ли, чтоб меньше болело, как в прошлый раз. Но вот чего ему бы никогда не приснилось, не придумалось, что хитрый слуга, знающий о частых хворях молодого господина, побоится испытывать хозяйский гнев и вместо порки заставит гордого наследника древнего рода...вылизывать поротую задницу молочного брата.

Никто не скажет, что страшнее и позорнее — лежать привязанным как лягушка и ощущать на своей коже после саднящих ударов розог почти сухой язык брата. И его слёзы. И, пожалуй, впервые в жизни понять по-настоящему, что даже добрый хозяин остаётся хозяином, и никакая грамота, которой ты так гордился, никакое прилежание в науках не сделают твои глаза чернее и не отпустят на свободу. И нечего задирать нос перед другими рабами — они всё равно выше, потому что могут получить волю.

Наверно, надо гордиться, что сам молодой господин вылизывает ссадины, ведь такого не будет больше никогда. Только нечем гордиться. Ну почему нельзя сжаться в ма-а-аленький комочек, чтоб всё быстрее закончилось. Если сюда войдут...хозяин убьёт и меня. И палача, а потом себя. Это же хуже всего на свете: когда свободная женщина, хоть грязная и вонючая нищенка будет прислуживать рабу. А уж родить от раба... Высокородных и благородных могут заживо похоронить. Или сделать ещё что-нибудь ужасное. Лучше бы брата высекли как обычно! Если кто-нибудь узнает...высечь бы палача его собственным кнутом...ну как же тебе помочь?!! Только бы никто не вошёл!

Порка...розги...Вряд ли это — позор настоящего раба, не прячущего ошейник. А есть тайное рабство, когда все считают тебя свободным. А на самом деле ты раб свого отца, своего рода — ведь ты же высокородный, не забывай! — и доверенных слуг, как вот этот, с потными лапищами. Он ведь может сделать что угодно. Захочет — розги будут легче пушинки, захочет — порежет кожу на ровные полосочки, чтоб аж брызнула кровь. Только осуждённый за какое-то злодейство высокородный может похваляться шрамами.

А если высечет до крови? Как Светлоглазого? Ему же сейчас больно. Почему он не кричит? Нет, без памяти только под кнутом. Мама его любит. И Тани любит, а сама притворяется. Что? Всё уже...уже?! Не хочу, мамочка, спасите, я не хочу! А он видит мой страх. И трясущиеся коленки, и слёзы...Что? Нет, он ничего не скажет отцу. "Ну, неженка, лижи! Посмотри, какая сладкая задница!" Это? Или всё-таки порка?

А ведь Светлоглазый такой же как я. И мама у нас одна. И мы оба рабы.

Можно сказать "нет!" и полдесятидневья спать на животе. Мама будет плакать и мазать нас тем снадобьем. А можно стать на колени, как подобает рабу в присутствии господина, и ответить "да, господин!" Он ухмыляется. Ещё бы! высокородный законный наследник стоит на коленях перед низкородным. И даже не уважаемым человеком, с которым порой роднятся благородные, а жалким слугой в доме моего отца и господина.

Или, спустив штаны, лечь на скамью или стать к столбу для порки. Или, раздевшись догола, сняв даже серебряную пластинку со знаком рода, стоять на четвереньках около скамьи и ощущать себя трусом, неженкой, предателем. И знать, что если сюда войдёт — нет, не отец, но хоть кто-то из свободных слуг — и ты, и твой род станут посмешищем. Если повезёт — убьют сразу, нет — заклеймят и продадут в дальние земли. Очень страшно. А в горле пересохло, палач сейчас подойдёт и увидит, что же делать, Святые Источники, что же делать?!!

А потом оба, голые, крепко связанные спина к спине, они лежат в куче какого-то тряпья, стараясь укрыться потеплее, и мечтают убежать далеко-далеко. Туда, откуда могучие маги привозят диковинные вещи, где все женщины красивы и светловолосы. Вот бы посмотреть! Они ещё не знают, что скоро это желание исполнится.

И как знать, не сам ли Светлоглазый привёл Дождинку в свой дом?

А ещё Светлоглазому снился отец.

Не тот, что презрительно терпел чужого мальчишку и всячески унижал его в присутствии родных и слуг, а другой. Такой же темноволосый и светлоглазый, только гораздо старше, он всегда смотрел куда-то вдаль, и Светлоглазый бежал к нему — и не мог добежать, звал, срывая голос — а его не слышали. И лишь когда он сипел, не в силах выдавить ни словечка, отец оборачивался. И всегда в его глазах были недоумение, растерянность и радость. И всегда Светлоглазый слышал одни и те же слова: "Это ты, мой мальчик? Ты живой? Как же долго ты пропадал!" Светлоглазый понимал, что эти слова говорятся не ему, но всё равно готов был слушать их снова и снова. И чтобы ему — не кому-то другому — распахивали объятия, почти незаметно сглатывая комок слёз. Чтоб его, а не кого-то другого назвали "мой мальчик" не по праву хозяина, но по праву крови.

А два года назад, когда он, сменив нескольких хозяев, наконец оказался у нынешнего господина, к Светлоглазому пришла женщина. Она была уже старой, но зелёные глаза искрились, а ласковая улыбка напоминала матушку. Оказалось, он и вправду был знатного рода и владел незримыми силами.