Память пепла (фанфик по Гп)

Память пепла

Мы станем строчками преданийВ архивах мёртвых стариков.Мы — тень костра, мы — память пеплаДотла сгорающих веков.

Располневшая фигура Рональда Уизли буквально выпала из камина в доме Поттеров. На его призывный крик "Гарри!" в гостиную вошла его сестра и по совместительству жена Гарри Поттера, его лучшего друга.

— Привет, Рон. Как поживаешь? Каким ветром тебя занесло?

— Привет. Ты не знаешь где Гермиона? Её нет дома. Видели, как она зашла в Министерство, но в своём кабинете так и не появилась. И зеркало связи не отвечает. Очень необычно для неё. Да, ещё в последнее время она всё перечитывала свои дневники, письма. А вчера, представляешь, захожу я в дом, а она сидит около камина и спокойно, по одному жжёт драгоценные свои бумаги, и после каждой дожидается, чтобы они полностью прогорели, — выпалил тот всё единым духом. — И где Гарри, кстати?

— Странно, говоришь! — переход от спокойного тона к сарказму был немного неожиданным для брата. — Наконец-то наш умненький Рончик заметил странности в поведении собственной жены! Рано, двадцати лет вашей совместной жизни ещё не прошло! — Так же как и завелась, Джинни вдруг потухла, и спокойно спросила: — Пиво будешь? — и в ответ на его кивок развернулась и жестом позвала брата за собой на кухню. Предложила ему пива из холодильника, а себе, к немалому его удивлению, налила большую порцию огневиски из уже стоявшей на столе бутылки.

— Присаживайся. Поговорим о супругах наших, хоть и надо это было сделать давным давно...

— Я не понял. Они что, решили уйти от нас, что ли?

— Нет, Рон. Они если и уйдут, то не от нас, по крайней мере в этой жизни. Некуда им. Давай я расскажу свои догадки, а заодно тебе вопросы позадаю для уточнения и чтобы ты сам кое о чём догадался, а может и меня поправил — одна голова хорошо, а две — лучше. Времени у нас теперь достаточно, — Рону не нравился ни её тон, ни нарочитое безразличие, явно сквозившее в её поведении. — Ты помнишь, что и как случилось с ними после победы над Тёмным Лордом?

— Конечно. Тогда Гарри с Гермионой вдруг решили, что они будут вместе, и после окончания всей учёбы поженятся. Я обиделся на них, но по-правде, не слишком сильно удивился. Если честно, то чуть погодя я даже испытал облегчение от случившегося, потому, что возможность такого поворота событий отравляла мне душу всё время. Поэтому я смирился, да и ты, помню, тоже. Даже не стал психовать и поддерживал отношения — третьего дезертирства из их жизни я и сам бы не перенёс. Даже находил утешение часто обедая с ними — Гарри с такой радостью готовил еду, что получалось необыкновенно вкусно, даже вкуснее, чем у мамы. Но они прожили вместе не слишком долго и разбежались. Молчали и молчат о причинах разрыва. С тех пор они почти не разговаривают друг с другом. Только если вынуждены, поздороваются, и тут же отворачиваются общаться с другими. Я знаю, мама пыталась их чуть ли не заставить хотя бы говорить друг с другом, но эти двое если упёрлись, то их и десяток мам или Дамблдоров не убедят и не сдвинут. Ну а потом Гарри женился на тебе — если честно, я так и не знаю — почему, — подпустил он яду в отместку за не слишком любезный приём. — Ну а потом Гермиона согласилась выйти за меня. Живём, семьи, дети. Всё как у людей. Их необщительность друг с другом конечно напрягает, но ведь скандалов нет, всё тихо и спокойно, а посторонним так вообще не слишком незаметно.

Рон промолчал, что именно после разрыва Гарри с Гермионой он был гораздо сильнее обижен на них, чем когда узнал об их решении быть вместе. Ощущение, что от тебя ничего не зависит было железным оправданием себе, любимому, не пытаться вернуть Гермиону. А потом он увидел, что в его взаимоотношениях с ними наступило значительное улучшение. Они не замкнулись эгоистично в собственной любви, а наоборот, неожиданно для него раскрылись миру и остальным людям. Такого искреннего счастья и радости он больше не видел ни у кого и никогда. Он и сам постепенно настроился на такую же волну и стал просто жить. Впоследствии он женился на Гермионе во многом из-за надежды повторить, пусть и в меньшей степени, эту атмосферу. Но что-то не срослось. Понятно, что не было у него со школьной подругой искренней и настоящей взаимной любви. А все его неуклюжие попытки вызвать сильные эмоции у Гермионы, пробудив Рона времён Хогвартса, с каждым годом казались даже ему самому всё более жалкими и тупыми.

— Я долгое время считала примерно так же. Слишком была ослеплена возможностями от предоставленного их разрывом своего шанса, который я уже не упустила. Думала, что свадьба с Гарри — заслуженная мной награда. Всё виделось, как радуга исполнившейся детской мечты. Хотелось только петь и смеяться. А ты не кривись! Знаю я про твои попытки найти Гарри кого-то — только не меня — для утешения после разрыва с Гермионой. И знаю, что ты считал меня слишком... шлюховатой, чтобы составить достойную партию твоему лучшему другу, тем более после всей из себя насквозь чистой и добродетельной Гермионы Грейнджер! А как мне ещё было выжить в Хогвартсе под управлением упивающихся!? Только доказывая делом — и телом! — что я больше не девушка Поттера и поэтому не представляю для Того-Кого-Нельзя-Называть никакой ценности как заложница! Я даже подозреваю, что меня допрашивали с веритасерумом или ещё как-то, а потом отобливиэйтили, решив, что из меня слишком плохая заложница... Совершенно не представляющая никакой ценности для Гарри Поттера, — повторила Джинни и залпом допила огневиски. Рона неприятно поразило, что она тут же налила себе целый стакан.

— Только много-много позже, уже, наверное, после рождения Лили, я стала замечать кое-что... Гарри всё больше и больше становился каким-то спокойным, почти равнодушным. Помнишь, во время учёбы в Хогвартсе глаза у него были всегда сверкающие, иногда горящие ненавистью к Снейпу или Малфою, например, печальные, радостные, но всегда живые. Его можно было просто читать по глазам. А Гермиона — так та иногда могла глазами просто сжечь! И одевались они всегда опрятно, почти празднично, элегантно, когда была возможность, конечно. А теперь вспомни, как мы отправляли в Хогвартс твою Розу и нашего Альбуса. Помнишь их? Одеты чёрт-те во что, разве что не обноски. А ведь первый раз в Хогвартс — это праздник для детей! А они — не радуются, не смеются, даже твоей по-настоящему смешной шутке о знаменитости. Гермионе же вообще по барабану на твои заскоки и выпендрёжи, всё что она говорила сводится к фразе "Милый, успокойся, ты — хороший человек, и я тебе верю". Наверное по привычке сама себя уговаривала. А Гарри как молитву повторяет и повторяет — всё было хорошо. И глаза, глаза у обоих — такие спокойные и пустые, — воспользовавшись тем, что она тихонько плакала, закрыв лицо руками, Рон убрал бутылку со стола. Она не отреагировала, а продолжила свою пьяно-бредовую речь-исповедь, которую ей было больше некому излить. — Живым я его видела только тогда, когда на приёмах или в компании была Гермиона. Нет, он не смотрел на неё. Если она увлекалась с кем-то разговором, он тихонько, как-бы невзначай становился недалеко, чтобы она не видела, и слушал её голос. Даже глаза закрывал. Послушает недолго, и тихо уйдёт. И до новой встречи. И Гермиона что-то подобное проделывала тоже, — язык её всё больше заплетался, но Рон видел, что её теперь не остановить.

— И зачем я вытащила из тебя всю подноготную о крестражах? Глупая была и любопытная слишком. Только себе ещё один источник кошмаров прибавила... Ты рассказывал, как они замораживают в себе частицу души, и оставшаяся личность становится ущербной, но она не ощущает притяжение из этой отделившейся и специально упрощённой части. Я только недавно поняла, какое ощущение у меня от Гарри и Гермионы после их разрыва — как будто они — или кто-то им — сделали минимум по паре как бы крестражей каждому. Но крестражей странных — запертые там осколки душ тянут их к себе. Они ведь любили друг друга по-настоящему и до самоотречения, в отличие от нас с тобой. И не спорь! — Рон даже и не думал спорит с сестрой, пьющей огневиски как тыквенный сок. — Они до сих пор гораздо ближе друг к другу, чем к нам, и спасались от ужасной памяти вместе. Расставшись, они порвали себе души, и часть осталась внутри каждого. Но еще один или несколько кусков остались там, на проклятой этой войне. Знаешь, почему они разошлись? Нет, не из-за какой-то несовместимости. Мне кажется то ли Гарри сам откуда-то узнал, или Гермиона рассказала что-то о войне... Что-то такое, что сломало их и заставило его, а потом и её души, страстно стремиться туда, на эту давно закончившуюся победой войну, чтобы исправить там что-то, пусть даже ценой своей жизни. И восстановить целостность себя, пусть и в посмертии. Их память служит им крестражем, но не мёртвым, а живым, кровоточащим и зовущим к себе куском души в прошлом. И чем дальше уходят события в прошлое, тем сильнее притяжение, как у всё больше и больше растягивающегося куска резины. Да, раз Гермиона сожгла все свои записи, то время пришло... Вряд ли мы их ещё увидим, живыми во всяком случае, — судя по всему Джинни давно хотела выговориться именно перед ним, поэтому вдруг переключилась на ещё одну историю.

— Кстати, ты знаешь, кто устроил так, что Гарри меня заметил и взревновал к Дину на вашем шестом курсе? Думаешь это я подлила ему зелье ревности или любви? Нет, братец. Всё гораздо интереснее. Во-первых, сварить я его не могла — денег на ингредиенты не было, а близнецы мне, как и тебе, ничего просто так не давали из своей продукции. А то, что у Слизнорта была уже готовая амортенция я не знала, он её только старшим курсам показал, среди которых ни Лаванды, ни Парвати не было. А во-вторых, это Гермиона предложила мне устроить для Гарри подставу после первой для Дина тренировки и уверила меня, что всё сработает, что у Гарри проснётся чувство ко мне. Я, правда, удивилась её уверенности, но попытаться стоило. Вы с Гарри всегда возвращались после тренировки позже всех по этому заброшенному переходу, а Дин этого ещё не знал. Вот я и показала спектакль со страстным поцелуем взасос, где ты и Гарри стали благодарными зрителями. Мне тогда казалось, что этого хватило для Гарри. А потом припомнила странное поведение Живоглота — он вдруг воспылал страстью к моему пушистику Арнольду. И наконец ещё раньше я заходила к Гермионе поболтать, а у неё упала и закатилась под кровать крышка от флакона с каким-то зельем, на которую вдруг набросился и стал облизывать её Живоглот. Гермиона отняла и тут же очистила крышку, но я заметила несколько цветных волосков Арнольда на ней. Уже много после я поняла, что во флаконе было любовное или подобное зелье. Именно оно было источником уверенности Гермионы, что план сработает. Гарри из её рук даже яд взял бы и выпил с благодарностью. Да она и сама, по-моему, это зелье пила с твоими волосами, кстати — помнишь, она тебя разок даже на моих глазах по волосам потрепала? Просто она любила Гарри, но видела, что он не догадывается о её чувствах, да и сам ею не слишком интересуется. Вот и решила Гермиона устроить так, чтобы и у Гарри появилась хоть какая-то любовь, пусть и искусственная. А если она сама будет гораздо благосклоннее к тебе, то и ты успокоишься и перестанешь ныть. Опять же Гарри полегче будет... Частично сработало... И женился он в конце концов на мне... Почему, ты спрашивал? Думаю что он считал себя ответственным и за смерть Фреда, и за то, что я пошла вразнос. И вот таким способом он платил всей нашей семье: мне — желанный муж и опора в жизни, отцу с матерью — скорее сын чем зять, вам всем — практически брат...

Рон слушал и слушал, ощущая странное оцепенение, в которое его погрузили слова Джинни. Ему хотелось возразить, но слов не нашлось, только странное шипение из горла. Неизвестно, сколько они сидели в этом молчании, но тут из гостиной послышался голос отца:

— Джинни, дочка! Где ты? — не получив ответа сразу, Артур заглянул на кухню. Вид у него был донельзя взъерошенный и растерянный. — Слава Мерлину, и ты, Рон, здесь. Гарри и Гермиона...

— Мертвы? — спокойный тон вопроса дочери удивил Артура.

— Неизвестно, но в известной вам комнате с Аркой Смерти нашли их мантии с обручальными кольцами в карманах.

А утром того же дня в этой самой судьбоносной комнате Департамента Тайн Министерства Магии два человека в типичной маггловской одежде, мужчина и женщина, сидели рядом на нижней ступени амфитеатра, и только расстеленные под ними мантии выдавали их принадлежность к волшебному миру. На безымянном пальце её левой руки вместо обручального кольца был старинный перстень, вряд ли имевший хоть какую-то ценность, кроме ностальгической, ведь камень в нём был совсем не драгоценный, к тому же ещё и треснувший посередине. В его левой руке была зажата очень старая, но крепкая на вид палочка. Такая же старинная мантия-невидимка лежала у них на коленях. Впервые за почти двадцать лет они говорили друг с другом, часто путано и обрывочно, и многие намёки и недосказанности осталось бы непонятны для стороннего слушателя, если бы таковой присутствовал. Да и не расслышать было многое потому, что большая часть слов были сказаны тихо, почти шёпотом.

— Пусть это банально, да тебе, наверное, и не нужно. Но мне... Я благодарен тебе и я прошу у тебя прощения. За то, что привязал твою судьбу к своей, и у тебя было так мало радости и возможности жить как хочешь. А пришлось делать то, что должно. Но ведь это мой, и только мой долг!

— Не надо, Гарри. Не заводись. Я благодарю тебя за те полтора года, когда мы почти всё время были вдвоём и задыхались от простого счастья быть рядом друг с другом. И за остальные годы нашей настоящей дружбы. Немного женщин могут похвастаться подобным в своей жизни. А твой долг... Я добровольно принесла клятву, и она записана на небесах, и поэтому часть твоей ноши стала моей. Всё равно её у тебя больше... Ведь даже... имя второго — тоже жертва?

— Конечно, как и остальных, по большому счёту, все они образцы поступка показали. Чувствовал себя почти Дамблдором, когда имена давал, захотелось оставить чуточку пищи для размышлений — может у кого-то просветление наступит. Но их примеры-то для меня были, а я тогда не понял, дурак. Если бы понял — остался бы у Малфоев или ещё раньше тормознул и получил бы Аваду, только уже не с желанием защитить защитников Хогвартса, а захотеть, чтобы Риддл сдох со всеми своими крестражами. Первое ведь исполнилось, почему бы и такому не исполниться. Все или минимум полсотни остались бы в живых...

— Не забудь к этому плюсу в минус записать себя, меня и пятерых нерождённых.

— Ах, ну да. Добавь ещё наверное спасённых потому, что я кого-то там поймал, эльфов твоих любимых, ставших из рабов бессловесных рабами с голосом, плюс ещё то, что в Магической Британии появились признаки законов, кроме статуса секретности и авторитета какого-то чиновника, и даже намёки на их выполнение помимо нашего с тобой прямого давления. Даже первый адвокат появился. Авроры, вместо феодальных дружинников или гончей своры Министерства, кому как нравится, стали хоть чуточку полицией и что-то делают для всех жителей, вместо бесконечной беготни за теми, кого в данный момент объявили чёрными колдунами. А сколько всего мы даже не сдвинули с места? Как хотелось гоблинам отплатить теми же законами к ним, что и у них к нам — считать всё проданное им арендой, даже еду, и требовать возврата всего потреблённого после смерти каждого из них. Вот бы взвыли, сволочи...