"В стальном лабиринте"

Чернов А.Б.

ОДИССЕЯ АДМИРАЛА

Цикл романов в жанре "военно-историческая фантастика"

На основе оригинального таймлайна

Мир "Варяга" — победителя 2 (МПВ-2)

Книга первая

В стальном лабиринте

2017 год

Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил

А. де Сент-Экзюпери

Посвящается моим дорогим людям

Тем, с кем развела дорога судьбы

Тем, кому помню лишь добро

Тем, кому все простил

И тем, у кого сам прошу прощения

Глава 1. Дан приказ ему — на Запад...

Императорский поезд в пути от Харбина до Иркутска, 11-14 апреля 1905-го года

Сказать, что неудачная попытка убийства русского Императора, предпринятая по-самурайски фанатичными офицерами японской армии, не пожелавшими признавать себя и свою страну побежденными, внесла некоторые коррективы в ход поездки Государя по Дальнему Востоку и Маньчжурии, — значит, ничего не сказать.

Николай Александрович понимал, что слух об этом злосчастном происшествии, даже несмотря на его строжайший запрет оглашения инцидента, дойдет до столицы довольно быстро. Кто и как там все представит, кто и как отреагирует, какие будут последствия? А если доброхоты оперативно распустят слух, что он мертв? Устоит ли Мишкин? Удержит ли вместе с Плеве, Дурново и Зубатовым ситуацию? Не дернет ли черт, или британский посол, что вообще-то почти одно и то же, дядюшек на повторную попытку захвата власти в стране? К сожалению, вероятность подобного развития событий не была нулевой.

Поэтому график движения царского поезда из Харбина в Питер был скомкан и ужат до предела. Встречи Государя с бомондом всех крупных городов на пути следования были 'обрезаны' до получаса — минимального времени, необходимого железнодорожникам для подмены паровозов и прочих необходимых технических мероприятий.

Но надо отдать должное подчиненным князя Хилкова: подобный форс-мажорный вариант следования 'Пассажира номер один' они явно просчитывали заранее. Петрович, третьи сутки наблюдавший в калейдоскопе вагонных окон картинки быстро меняющихся пейзажей, даже одобрительно буркнул себе под нос: 'Блин, вот ведь умеют же, когда надо! Одним словом — это Россия, что там, у нас, что здесь. Запрягаем долго, зато ездить можем скоро. Или могем, это уж как кому больше нравится...'

С поездом-дублером разошлись на Байкале. Пока царский состав переправляли через озеро на палубе паромоледокола, орлы Спиридовича покатили по Кругобайкалке, за счет чего в столицу Сибири прибыли на четыре часа раньше. Поэтому ко второй за месяц (!) торжественной встрече самодержца и иже с ним, что само по себе уже было явлением необычайным, все, кому положено из городского и краевого начальства, подготовиться успели. Чего совершенно нельзя было сказать о местной иркутской погоде: пришли черемуховые холода, а с ними порывистый ветер и первая мощная гроза в этом году.

Мрачные, разверзстые хляби небесные яростно громыхали в вышине. Полноводная красавица Ангара от берега до берега была покрыта мелкой дождевой рябью, и лишь дивные ароматы весны, наполнявшие влажный воздух, радовали своим неповторимым букетом даже в купаже с озоном и паровозным дымом. Но, справедливости ради, нужно сказать, что Петровича они не особенно вдохновляли. Причин к хмурому взгляду на мир у 'русского НельсОна' хватало помимо ливня...

* * *

Хотя, казалось бы, какой смысл ему, полному адмиралу, свежеиспеченному графу с Георгием на шее, да еще и миллионеру, рефлексировать? С тем, что предстоит жить и умереть в первой половине 20-го века, он давно смирился. Кроме непривычных поначалу условностей и определенных бытовых неудобств — но неудобств ли, это с какой еще стороны посмотреть — в этом его новом 'старом' мире было много действительно хорошего. Начиная с прекрасной жизненной перспективы и заканчивая незагаженной природой и отсутствием 'диктата зомбоящика'. Проблема жизни с 'чужой' женой уже особо не пугала, тем более что детей Всеволода он любил, — проверено на практике.

В шкурке Руднева Петрович не просто освоился, но практически сроднился со своим 'базовым я'. Причем не только на уровне обещанных перед переносом профом с Фридом 'рефлексов, памяти и интуитивных предпочтений', но и 'где-то как-то' гораздо ближе. Процесс этот пошел с самых первых диалогов с 'альтер эго Федоровичем' в состоянии 'под сильным шафе', а также иногда во сне, с устатку.

Судя по всему, зашуганные Анатомом яйцеголовые лажанулись по крупному в своих расчетах, ибо реальный Руднев в их с Петровичем общей голове совершенно не собирался присутствовать исключительно в виде набора полезных для Петровича навыков и знаний.

Общение их, кстати, вполне дружелюбное, со временем постепенно переростало в форму некоей 'позитивно-интегральной личности с доминированием у нее смысловых установок реципиента над таковыми у донора'. Именно так это удивительное состояние слияния душ и разумов путано-оптимистично нарек Фридлендер, поскольку и сам он, как и троица его товарищей 'по попадосу', переживал нечто подобное.

Позже, в Питере, во время толковища в узком кругу на тему нюансов их душевного самочуствия, даже замечание Балка о том, что 'дядюшка Фрид, похоже, не совсем в курсах, что его персональный донор, варяжский стармех, с коим он 'интегрируется', может в 1907-м бодренько загреметь в психушку', нимало его не смутило. Как водится, представитель ученого сообщества моментально нашел кучу железобетонных аргументов для обоснования своей очередной гениальной теории. И как обычно его бурный поток сознания был бесцеремонно прерван балковским 'отставить, хорош народу мозги компостировать' с добродушным добавлением мантиссы в форме резулятивной части: 'раз с катушек не съедем, остальное уже не принципиально...'

Возможно, что когда-нибудь большая наука действительно дойдет до серьезного выяснения вопроса, а способны ли два человеческих интеллекта ужиться под одной черепушкой, и к чему, в конце концов, такое противоестественное сожительство может их привести? В этом случае Петрович, он же Всеволод Федорович Руднев, один из четверых, или вернее — восьмерых участников натурного эксперимента на заданную тему, смог бы порассказать господам ученым много занятного. Сегодня же для него было вполне ясным и важным другое: патологическое психическое расстройство вроде 'синдрома раздвоения личности' ему и его товарищам, судя по всему, не угрожает. Ибо стойкость их разума уже проверена 'на излом и на разрыв'. И как ни крути, это — один большой позитив.

В самом деле: позади у них больше года жесточайшего морального и физического напряжения. Каждый на своем месте выложился на все сто, даже 'хитроумного' Фрида упрекнуть язык просто не поворачивался. Все, чего от него добивались Петрович, Вадик и Василий, было сделано четко и в срок. А попытка побега?.. Ну, объективно, причины-то у него бояться были, во всяком случае, если бы в столичку к нему на 'стрелку' прибыл 'чистый' Колядин из 21-го века. Только вот, как выяснилось, именно Василий Балк как раз и подошел к 'позитивно-интегральной личности по Фридлендеру' ближе всех из их четверки. К счастью для остальных троих, пожалуй...

Если же брать шире, то у Петровича были все основания для гордости и уверенности в завтрашнем дне. Какие? Можно даже посчитать на пальцах, для интереса.

Выиграна вчистую, преступно профуканая в их истории война с японцами — это раз. Де факто трое уже входят в ближайший круг царя, причем сам Николай, очевидно, не тяготится такой ситуацией, а наоборот: он отстроил для себя схему принятия важнейших решений с обязательным учетом мнения 'волхвов' — и это два. Он им вполне доверяет, причем даже в таких вопросах, где можно и должно усомниться, например, в вопросе о роли дяди Алексея, адмиралов Верховского и Рожественского в гибели русского флота на Дальнем Востоке в 'их' истории — это три.

Вадику удалось даже то, во что ни Петрович, ни Василий, поначалу не верили: в круг лиц, полностью доверяющих им, ныне входят Императрица и младшая сестра царя, а сам Василий сдружился с его братом — это четыре. Общими усилиями им удалось сподвигнуть Государя на два тектонических сдвига в политике России, кардинально отличающих складывающуюся ситуацию в стране от им известной. В политике внешней взят курс на прочный союз с Германией, а в политике внутренней начат 'парад реформ', подлинная 'революция сверху' — это пять.

Благодаря Вадиму и Василию предотвращены попытки отстранения Николая от власти, как со стороны не в меру активных дядюшек, так и со стороны агентов мировой закулисы — это шесть. Создана ИССП, тайная полиция 'нового типа' во главе с умницей Зубатовым. Механизм, отсутствие которого во многом и предопределило катастрофу реальной Российской Империи в 1917-м году — это семь. Идет деятельная расстановка царем на ключевые посты в стране действительно достойных людей, рекомендованных ему 'гостями из будущего' — это восемь.

От руководства родами вооруженных сил постепенно отстраняются Великие князья, скомпрометировавшие себя перед царем и обществом — это девять. Негласно курировать развитие армии Николай поручил Балку, а флота — ему, Рудневу. Это — десять!

Пальчики, конечно, можно было бы и еще позагибать, если снять ботинки. Но даже вышеперечисленого с избытком хватало, чтобы кое-чем гордиться в старости.

* * *

В общем-целом, смотрелось содеяное неплохо. Лишь несколько досадных моментов портили идиллическую картину. Правда, портили категорически. Что Петровича жестоко надирало. И первой такой 'мелочью' для него стало окончательное осознание не столько своей роли и места в будущем строительстве русского флота — иного жизненного поприща он себе не представлял — сколько пределов тех полномочий, которыми Николай посчитал возможным его наделить.

Тщательно обдумав все их дорожные разговоры, Петрович наконец-то уяснил, что никакого особого веса по сравнению с Вадиком или, тем более, с Василием, персонально он для Государя всея Руси не представляет. Но в этом нет его личной, решающей вины, пусть даже он и постарался менторским тоном во время лекций на военно-морские темы и безобразной пьянкой в компании германского статс-секретаря подпортить собственный имидж в августейших глазах.

Не страдавший мелочной щепетильностью царь был вполне искренне благодарен Петровичу за удачное применение на практике знаний из будущего, что помогло ему, ЦАРЮ, выиграть войну с зарвавшимися азиатами, а также сохранить жизни десяткам тысяч подданных. За все содеянное безродный иновременец 'вышел в графья', был с ног до головы осыпан наградами и утвержден во главе Морского технического комитета.

Возможно, чисто внешне это кресло для 'Покорителя Токио', 'Героя Чемульпо' и деятельного участника Шантунгского триумфа, могло показаться проявлением царской немилости: боевой полный адмирал получал вице-адмиральскую должность на берегу. Кое-кто уже повел разговоры о неудовлетворенности Императора миром с Японией, заключенным не без деятельного участия Руднева. Дескать, не дожал: Корею надо было забирать под наш протекторат целиком. И так далее и тому подобное. Но бывшие в теме моряки считали, что Руднев отставлен с мостика ради кораблестроения вовсе не случайно.

Спрашивается: а по чьему почину были затеяны модернизация и перевооружение массы кораблей прямо в ходе войны? Кто додумался до минных рельс на крейсерах, кто настоял на создании торпедных катеров? Кто породил БЭТСы и высадочные понтоны для ГЭКА? Кто предложил поменять пироксилин на тротил, не побоявшись оставить свою эскадру без снарядов в случае очередного набега Камимуры на Владивосток? И кто, наконец, рискуя всем, в первый месяц войны вместо того, чтобы сразу утопить, тащил за собой почти от Йокосуки 11-узлового американца-контрабандиста со станками, которые оказались на вес золота для судоремонтных мастерских базы? Инициатива наказуема...

На самом деле, Государь по отношению к нему был не только доброжелателен, но и дальновиден. Он не только соизволил 'закрыть глаза' на некие мелкие художества своего новоявленного адмирала, но и благосклонно дозволил Петровичу на будущее применять на практике его сверхзнания при определении облика кораблей новейших типов и их вооружения, а также для 'обстряпывании союзного дельца' с фон Тирпицем.

Причем Николай сразу заверил его, что руководство МТК он рассматривает для Руднева как короткий этап 'внедрения' в центральный аппарат Морского ведомства. Затем, с созданием Главной инспекции кораблестроения, ему предстоит возглавить весь кораблестроительный 'куст', что не зазорно и для полного адмирала. Однако...

На этом и все, собственно. Ибо ни о какой свободе выбирать себе начальство, ни о каком праве ломать сложившиеся ведомственные структуры, или определять принципы морской политики державы, речи не шло. На самый крайний случай — право секретного личного даклада. А теперь: будьте-ка добры, милостивый государь Всеволод Федорович, служить! В качестве — да — важного, но винтика в системе. В системе, хоть и настоятельно нуждающейся в реформировании, но существующей и функционирующей.

В той самой, что в твоем времени 'пролюбила военно-морским способом' русско-японскую свару. В той самой, что аки гора мышь, сумела выдать к мировой войне нагора дредноуты с броней, поражаемой всеми новыми линкорами противника на любых мыслимых боевых дистанциях. В той самой, что в окончательном итоге своей славной деятельности явила миру товарищей вроде Дыбенко, Железнякова, Маркина, Ульянцева, Ефимова, Полухина, Раскольникова, Белышева, Ховрина, Полупанова, Шерстобитова и прочих 'революционных клёшников'.

Конечно, такие персоны порождены не только Морведом. Как и их непримиримая классовая ненависть не может рассматриваться единственной характеристикой для этих моряков. За их показным 'революционным' щегольством и непримиримостью, стояли храбость, талант, недюженный ум, здоровое человеческое честолюбие, наконец. Разве их вина в том, что 'социальные лифты' 'подогнали' для них большевики?

Но берясь за оружие, они прекрасно осознавали, что 'лифт' этот не собирается им предоставить сословно-бюрократическая система царизма. Как понимали и то, что от буржуазии его тоже не дождаться: 'Саввы Морозовы', честно радеющие о судьбах своих рабочих, растворялись в массе 'эффективных собственников' в гомеопатической дозе.

Сегодня итоговый вердикт истории всем известен. Господа властьпридержащие и владельцы 'заводов-дворцов-пароходов' могут сами писать на себя жалобу...

Удастся ли им, 'гостям из будущего', даже убедив в своей правоте царя, отвратиь страну от ужасов революционного братоубийства, от дикого и противоестественного истребления друг другом ее собственных граждан? При наличии демагогствующей и зажравшейся, не желающей что-либо менять, 'элите' общества, — гарантий никаких.

Но уж раз решили попереть против течения в одной лодке, значит решили. Осталось только упереться и грести что есть сил. Каждому на своем месте, своим веслом. Понимая, что если сдаст один, пропадут все. Твое место в команде и задачи ясны: служить державе, разгребая завалы в Морведе. И значит: 'Полный вперед!'