Дело о мастере добрых дел
Часть 1.
Доктор для дураков
* * *
Строгий голос смотрителя в гулком госпитальном коридоре разносился далеко и четко:
— Детей и слабоумных у нас принимает доктор Илан, вам вон в ту дверь.
Илан отложил тетрадь с записью вчерашних лабораторных проб, повернулся лицом ко входу и опустил глаза, ожидая, когда посетители войдут.
Пять дней назад в Арденне случилась неприятность: попытался выпасть снег. Пальмы наклонило к земле сырыми белыми шапками, тяжелые мокрые комья соскальзывали с кожистых листьев, падали на землю и медленно таяли, распуская вокруг лужи и грязь. Потом снег пробовал прижиться в теплом южном городе еще, еще и еще. Три ночи подряд огромные мокрые хлопья упорно облепляли стены, крыши, мостовые. Утром все снова принималось таять. На плоских крышах, не предназначенных для ската снега, стояла вода пополам со льдом, на улицах было холодно, грязно и противно. Вода в совсем пересохшем за последние пол века Аре вздулась, пошла желтыми пузырями и подмыла окраины города, затопила градирню, старые парапеты и поселок Болото. Госпиталь в первую же ночь отсырел и промерз, как всё вокруг. Несколько переносных железных печек его не спасали. Тепло возле них было только пока внутри горит огонь. Капитальных отопительных систем, как на Ходжере, никогда в Арденне не ставили — зачем, если снег бывает раз в двадцать лет, и тот растает?
Детей и слабоумных резкая смена погоды затронуло особо, и Илану в госпитале всего за половину декады, что шел снег и разливалась грязь, приклеили ярлык врача, который лучше всех ладит с детьми и с дураками. Приклеили накрепко, как рыбьим клеем к аптечному пузырьку. Жесткой щеткой не отскрести. Теперь всех пациентов, с которыми, из-за возможных проблем с пониманием, другие не хотели возиться, отправляли к Илану.
Неплотно прикрытую дверь нерешительно потрогали с той стороны.
"Если ты сейчас засмеешься, я тебя прикончу", — сказал там кто-то. В ответ ему невежливо хмыкнули.
— Входите уже, — велел Илан.
Высокая дверь с торжественным скрипом отворилась. На пороге стояли люди, которых Илан меньше всего хотел бы видеть рядом с собой сейчас. Люди из прошлой жизни. Джениш, инспектор из префектуры, одной рукой держал в свертке из шерстяного платка миленькую белокурую девочку лет двух с половиной-трех, дремавшую у него на плече, другой рукой он твердо двинул через порог младшего товарища, прятавшего руку за спиной. Вторым был худосочный рыжий ходжерец, когда-то занявший место секретаря префекта вместо Илана. Его Илан тоже узнал. Имени его только не помнил.
— Здравствуйте, доктор, — сказал Джениш. — Я привел к вам... эээ... слабоумного.
Товарищ свободным локтем попытался ударить Джениша в бок. Джениш ловко поймал его за спрятанную руку, вывернул ее из-за спины и предъявил Илану. На опухшем безымянном пальце красовалось массивное кольцо с огромным ярким камнем, застрявшее, видимо, намертво.
— Сможете помочь?
Илан вздохнул.
— С пальцем — да, — сказал он. И негромко добавил на северо-ходжерском: — С дурной головой вряд ли.
Ходжерец покраснел до корней волос, но порог переступил, хоть и не без помощи Джениша, снова толкнувшего его в спину.
— Иди, горемыка, — велел Джениш и аккуратно переложил спящую девочку на другое плечо.
Илан достал из коробки пинцет, хирургический зажим и катушку с толстой шелковой нитью. Ходжерца, присевшего на край шаткого табурета, заметно передернуло.
— Это для чего? — поинтересовался он.
Джениш, так и оставшийся в дверях, сказал:
— Отрежет тебе палец, потом дыру аккуратно заштопает, — и засмеялся.
Ходжерец из пунцово-розового за несколько ударов сердца стал синевато-бледным.
— Смех бывает либо от глупости, либо от блуда, инспектор Джениш, — строго произнес Илан, которого вечная манера Джениша издеваться над людьми выводила из себя еще тогда. — Вы сейчас по которой из причин смеетесь?
Джениш поперхнулся смехом.
— Ты меня откуда знаешь? — он сделал шаг вперед.
— По имени моему не догадался? — усмехнулся Илан. — Тоже мне, инспектор.
Высокий Джениш слегка присел, чтобы заглянуть сидящему за столом Илану в лицо.
— Ну... мало ли, у кого такое имя... Ничего себе! — удивился он. — А мы-то всей префектурой гадаем, куда ты делся на целых три года!
— На пять с половиной, — поправил Илан, аккуратно отжимая кольцо от пальца. Протянул под кольцом нитку и быстро обмотал ею опухший палец ходжерца.. — И что, кто-нибудь угадал?
— Никто не угадал, — широко улыбнулся Джениш. — Тебя вообще не узнать, другой человек! И как ты?
— Хорошо, — сдержанно сказал Илан. — А ты женился, что ли?
— Я? — удивился Джениш. Потом посмотрел на девочку: — А-а, нет. Это сестренка. Мы с Аранзаром присматриваем, пока мама на службе.
Аранзаром, видимо, звали ходжерца. Хорошее имя, знатное. Илан потянул за продетую под кольцом нитку, она стала разматываться, намертво сидевшее до этого кольцо двинулось с места. Три вздоха несчастного Аранзара, и кольцо упало в подставленную ладонь. Илан протянул его Дженишу.
— Да ты теперь волшебник, — с уважением произнес Джениш. — Сколько мы должны?
— Ничего, это бесплатный госпиталь. Если есть желание, можете сделать взнос на содержание в медный ящик у входа. Нет желания — идите так.
— Давно здесь работаешь?
— Две декады и один день, — сказал Илан.
— К нам почему не зашел? Мы бы были очень рады!
— А когда? У меня со свободным временем туго. Кто у вас теперь префектом?
— Мама, — внезапно вступил в разговор Аранзар.
Чья мама, Илан переспрашивать не стал. Понятно, что не ходжерская.
— Мои поздравления госпоже Мирир, — сказал он, надеясь, что от него теперь отстанут.
Но Джениш не отступал:
— Слушай, ну, выбери время! Все будут рады тебя видеть!
— Хорошо, — с фальшивой уверенностью пообещал Илан. — Прямо завтра не обещаю, но, как стану посвободнее, обязательно зайду.
Ходжерец похлопал зелеными прозрачными глазами и ничего больше не сказал. Даже "спасибо".
— Идем, — сказал ему Джениш, который, видимо, был главным в паре.
Оба посетителя запахнули черные форменные плащи.
— Смотри, ты обещал! — напомнил Джениш перед тем, как выйти.
Илан откинулся на спинку стула, когда двери за ними закрылись. Ничего определенного я тебе не обещал, подумал он. Как только, так сразу.
Он мог бы выкроить время. Зайти в префектуру, поехать в подтопленное Болото и навестить бывших приемных родственников, помочь деньгами или чем-нибудь еще, но... не зашел и не поехал.
"Другой человек" — это правильно сказано. Ему самому сложно было осознать сейчас, насколько он стал другим. Еще на Ходжере он догадывался, что сильно изменился. Но думал, просто сильно. А оказалось, что совсем.
А стоило ли возвращаться? Можно было остаться на островах. Рута осталась. Сказала: работать врачом женщине на Таргском побережье невозможно, в Арденне можно, но будет непросто, на острове Джел — ничего необычного; если я ищу чего-то в жизни, то это не борьба за право оказывать помощь и не дополнительные сложности, здесь проще жить, здесь возможно будущее, останься со мной. Илан ее не послушал. Только в развеселой Арденне, по которой он так скучал на острове Джел, оказалось совсем невесело. Нелегко среди легких людей, живущих не то, что одним днем. Одним мгновением.
Может быть, причиной стала зима. Не в то время вернулся. Хотел успеть до закрытия навигации, до зимних штормов. Почти успел. На предпоследнем корабле. Последний, который ждали декаду назад, так и не пришел. Путь назад стал той еще пыткой. Но куда деться с корабля в бурном море, если пройдено две трети пути? Не повернешь назад, потому что вдруг передумал. Поздравляем, вы благополучно прибыли в порт Арденна, добро пожаловать в снег и мрак.
Может быть, вернулся не только не в то время, но и не в то место. Бывало здесь и раньше, что ложился и даже не таял снег. Призрак Ара поднимался из песков Мертвой пустыни, смывал прибрежные постройки, топил трущобы и доходил до самых Грязных пещер. Случалось такое, и не раз. Теплой и светлой от этого Арденна быть не переставала. Просто, чтобы увидеть это, нужно оставаться прежним Иланом, оборванцем из дальнего пригорода, найденышем из тростников, которого воспитали простые, бедные, но легкие люди, у которых и сегодня ничего нет, но все хорошо. Новому Илану, у которого все есть, но которому ничего не нужно, лучше было оставаться на архипелаге.
Может быть, сам виноват. Прочитал лишних книг, заразился в них холодной северной тоской по чему-то несуществующему. По волшебному городу, в котором все просто. Но которого нет.
В дверь никто больше не стучал. В сплошной череде посетителей образовался просвет. Илан поддернул воротник шерстяного ходжерского кафтана, который спасал от холода, но не от сырости. Спрятал в стол инструменты и тетрадь. Ноги и руки у него сильно мерзли. Казалось, на улице и то теплее, чем под серыми госпитальными сводами. Третьего дня он нашел в госпитальных кладовых и принес в лабораторию полуведерную стеклянную бутыль, набрал на кухне кипятка, налил в нее, поставил под столом, накрыл одеялом и грелся. Потом отдал эту бутыль больной чахоткой женщине. Ночью из-за бутыли другие больные устроили драку и бутыль разбили. Так добра не получилось никому, и Илан решил не выходить с добрыми делами за пределы рабочих обязанностей. Это Арденна. Здесь многое необходимо, но все это нельзя. Из полезного у него оставалась обшитая мехом фляга, предназначенная для сохранения льда раскаленным арданским летом. Для сохранения горячего чая нежданной арданской зимой она тоже отлично подошла. Илан сделал оттуда глоток, спрятал флягу за пазуху. Нужно было отнести пару чистых банок для сбора мокроты санитаркам в южный корпус.
Илан вышел в коридор, повернул к южной лестнице, шагов через тридцать в полутемном коридоре чуть не споткнулся о девчонку лет двенадцати-тринадцати. Она махала тряпкой на стену и повторяла:
— Паук, уходи! Уходи, паук!
Илан молча заставил ее посторониться, открыл одну из банок, поймал большого черного паука и закупорил крышкой. Дошел до ближайшего окна, приподнял тростниковый ставень и выпустил паука на улицу. Снаружи было так же сыро, но, и правда, теплее, чем в коридоре. Иди, паук, погрейся. Повернулся идти дальше, снова чуть не споткнулся о ту же самую девчонку. Маленькую, худенькую, с острым личиком и глазками-бусинками, один из которых чуть косил к носу.
— Чего тебе? — спросил ее.
— Спасибо, — сказала она.
— Ты пауков боишься?
— Ага.
— Зря. Они полезные. Их яд лечит от паралича, если вводить его под кожу. Только одного паука мало, нужно десять. Я его выбросил, чего трясешься?
— Замерзла. Я бы лучше на кухне работала, там тепло. Только меня не берут на кухню.
— Почему?
— Говорят, без сопливых скользко, — вздохнула она. — Меня зовут Мышь. А вас?
Илан взял вторую чистую банку, достал флягу с чаем, вылил в нее остаток и велел:
— Пей.
Она отхлебнула, но весь пить не стала, куда-то с этим чаем наладилась. Склянки у Илана кончились, можно было возвращаться и искать новые. Но он спросил ее, кому она собирается помочь. Оказалось, мальчишке, соседу по кварталу, которого торгаш ударил топориком по руке за кражу булки. Отрубить не отрубил, но руку все равно пришлось отнять. Мальчишка был сиротой, так что штраф за самоуправство и членовредительство булочник платил не родителям, а в городскую казну. Мальчишка же, как был голодным, так и остался, только теперь без руки. Пациента этого Илан знал. Уже успел поспорить насчет него с Гагалом, сыном ректора Ифара, хирург из которого был, как из стеклянного чайника копыто. Руку можно было спасти, а тот резал дважды — первый раз неудачно, рана повела себя плохо, пришлось отхватить еще раз на пядь выше. Попутно узнал, как девочка попала в поломойки. Когда ей месяц назад исполнилось тринадцать, мать сказала , чтобы она теперь кормилась сама, и Мышь пошла наниматься в веселый дом. Но ее не взяли в проститутки, хозяйка сказала, ты маленькая, косоглазая, голос у тебя писклявый и смех, как у курицы, кормить-одевать тебя надо, а денег за тебя приличных никто не даст. Вот и пришлось идти мыть полы, куда получилось пристроиться. Хоть очень холодно, далеко от дома и платят, как придется.
Снова соваться к чужому пациенту, а, значит, повторять конфликт, Илан не стал, благо со второго раза у Гагала получилось лучше. Прошел с Мышью большую часть пути и попрощался, сказав, куда потом занести освободившуюся посуду. Рассказывая свою историю, Мышь не жаловалась, наоборот, ей было смешно. Раньше Илан и сам так жил, сам такой был, сам думал — а что, разве не у всех так? Все же просто.
Дурацкий Ходжер. Как теперь вернуться в прежнюю Арденну?
* * *
— Что, думаешь, поведется? — спросил Аранзар Джениша, когда они отошли шагов на двести от госпиталя и ведущая с холма мостовая перешла в ступеньки. — Кольцо, кстати, верни.
— Не знаю, — сказал Джениш, отдавая перстень. — Мне кажется, мы зря в эту сторону смотрим. Во-первых, нужны мы ему с нашей префектурой, как собаке хвост за ухом. Ты вспомни, кто он. Из какой семьи. Его семья послала морем кира Хагиннора, не отдала ему Дворец-На-Холме под губернаторскую резиденцию, открыла в своем дворце госпиталь для нищих и бездомных, а в Адмиралтействе генерал-губернатору тесновато...
— Чем тебе не нравится бесплатный городской госпиталь? — склонил набок вихрастую рыжую голову Аранзар. — Мне так очень понравился. Невежливо, но быстро и не больно. А то я из-за тебя чуть без пальца не остался.
— Да нравится мне госпиталь. Я тебе про их семью рассказываю.
— Я сам из такой семьи, Джениш, что нового ты мне можешь рассказать...
— Ну, и чем объяснишь, что он к нам не идет?
— Тем, что эта семья не отпускает, даже если сама хочет от тебя избавиться. Нет рядом семьи — я сам себя изнутри не отпускаю, потому что я из семьи. Сто поколений предков у меня в крови. И он такой же. От себя и от того, что внутри, не убежишь. С ним не получится ни по хорошему, ни по плохому. Пока сам не почувствует потребность прийти и поговорить. Но я бы — ни на его месте, ни на своем — в самом страшном бреду о семейных тайнах рассказывать не пошел. Особенно к нам, в префектуру.
— До "по плохому" он однажды достукается. У мамы терпение крепкое, но короткое. Раз она решила, что у него с совестью не в порядке, если он даже привет сказать не зашел, значит, она эту совесть из него вынет и на допросе разложит.
— Ну, и хуже только получится. Это никому в городе не нужно — с его родней ссориться. Их причуды даже генерал-губернатор глотает, не жуя.
— Я разве за то, чтоб его официально вызвать? Я против.
— Значит, будем ходить вокруг да около. Пока не заманим. Хорошо, что это точно он. Не кто-то другой с таким же именем и родственниками.
— Хорошо, что далеко ходить не надо, — подвел итог Джениш. — А то мне кто-то маленький, но тяжелый уже оба плеча отлежал.
Аранзар протянул руки к спящему ребенку:
