Город притих в сладком и порочном ожидании новых зрелищ, ибо, как известно, ничто так не заставляет ценить собственную жизнь, как вид чужой мучительной кончины. А как, однако, при этом греет душу ощущение собственной безопасности! Ты-то ведь не замышлял против Повелителя, не строил козни, не участвовал в заговорах; ты чист, как кусок горного хрусталя, и потому — бояться тебе нечего.

И ничто так не укрепляет в личной преданности и верности трону, как вид насаженных на пики голов врагов его, и полотнищ снятых целиком кож, и корчащихся в муках, ещё живых ошкуренных тел, которых вскоре умертвят из жалости... Да, из жалости. Поскольку, не желая в дальнейшем выслушивать от 'просвещённой' Европы обвинения в излишней жестокости, его светлейшество султан при вынесении приговоров предателям ознакомился с разнообразными способами умерщвлений, предложенными его визирями, и отверг некоторые, наиболее изощрённые: и медленное опускание в кипящее масло, и ритуал 'Тысячи порезов', и мучительное 'долгое' колосажание, и разрывание лошадьми, и... Да уж, Солнцеликого приятно удивило множество рекомендаций, поступивших от верных советников, особенно от тех, кто до сегодняшнего дня слыл чересчур мягкотелым. Должно быть, освободившиеся после ареста заговорщиков высшие посты в Диване оказались столь привлекательны, что пробудили в бывших святошах настоящую кровожадность, а может, и истинную сущность, до того момента тщательно скрываемую.

Европа, щедро снабжающая подвалы своих Инквизиций прогрессивными орудиями пыток, и впрямь неодобрительно покачала коронованным головами, епископскими тиарами и военными шлемами. Смотрите-ка, да он, оказывается, гуманист? Стареет Хромец, стареет. Не иначе, как размяк с возрастом, кровь уже не бурлит, как раньше. А бывало, после бунтов сам казнил по десятку осуждённых, на остальных же расставлял визирей и пашей с ятаганами, чтобы тоже кровушкой забрызгались...

Но вскоре мягкосердечие султана и его милосердие к семьям заговорщиков, не растерзанных толпой и не сожжённых на месте вместе с жилищами, а просто сосланных в дальние африканские провинции, объяснилось. По случаю некоего грядущего радостного события в султанской семье сразу же после карательных мер город накрыло грандиозным недельным празднеством, и вскоре уже мало кто помнил о крови, пролитой перед Фонтаном Палача. Что касается имён казнённых... Нет, они не проклинались в мечетях, как можно было поначалу предположить. Проклинать — лишний раз поминать всуе, возбуждая людскую память и сея семена сомнений в почву новых интриг. Забвение куда действеннее и надёжней. Их просто вычеркнули их памяти. Навсегда. Жизнь продолжалась.

...Хвала Всевышнему, подробности расправы над заговорщиками не дошли до ушей Ирис. Аслан-бей, пояснив, что не может держать её в неведении от того, что творится за стенами, кратко сообщил о готовящихся публичных казнях, и настоятельно просил не выходить в эти дни из дому. Страшные показательные зрелища порой излишне возбуждают толпу и часто сопровождаются волнениями на улицах, добавил он, поэтому женщинам в такое время безопаснее оставаться в четырёх стенах.

Ирис и не думала возражать. Своему эфенди она верила безоговорочно, да и привыкла сидеть в четырёх стенах. К тому же, она тут не скучала, не то, что в гареме. Конечно, новому дому далеко было до размаха ТопКапы, но здесь не слонялись толпы дев, не знающих, чем себя занять, и не сбивались с ног в попытках им угодить целые сонмы рабынь и евнухов... Нет, в жилище табиба прислуга старалась не появляться лишний раз на глаза, дабы не отвлекать хозяина от благочестивых и научных размышлений, и потому — пустынные комнаты, залы и галереи казались огромными, изучать их можно было бесконечно. А ещё — у Ирис, наконец, появилась собственная опочивальня, которую она ни с кем не делила, откуда никто никогда её не выпихнет за малейшее неугождение господину. Ей разрешалось ходить, где угодно, ведь она сама — подумать только! — стала маленькой Госпожой! Было и смешно и неловко, когда, в знак уважения, пожилые слуги и служанки торопливо сгибали перед ней в поклонах закостеневшие от возраста спины. Она страшно смущалась, пока, наконец, набравшись смелости, не запретила им кланяться до земли.

А ведь права оказалась Айлин-ханум, говоря, что, дескать, прислуга у табиба ненамного моложе его самого... Няня Мэг, приставленная Аслан-беем помощницей к домоправительнице, была, пожалуй, самой молодой из челядинцев лекаря. Наверное, поэтому-то эфенди и не возражал, когда чернокожий Али, появившийся в доме на следующий же день после свадьбы, взял на себя добровольно обязанности помощника престарелого управляющего. То, что нубиец оказался евнухом, удивительным образом сыграло в его пользу: престарелые служанки Гюльджан, Зульфия, Фатима и Хатидже, считавшие себя ещё достаточно молоденькими, чтобы не только наводить чистоту, но и нравиться окружающим, узнав, что теперь с ними под одной крышей будет проживать ещё не старый мужчина, сперва ударились в панику. Но, поняв, что их добродетелям ничто не угрожает, окружили нубийца заботой и вниманием, разве что 'сыночком' не величая. Управляющий, которого за глаза все называли 'дедушка Гуссейн', поначалу ревновал новенького и к престарелым красоткам, чьё внимание и уход теперь изливались на него самого куда меньшим потоком; и к своим обязанностям, коих боялся лишиться вместе с местом. Но вскоре сменил гнев на милость. Ведь теперь он мог позволить себе куда дольше поспать поутру, задержаться порой за обеденным столом с чашечкой кофе и неспешным разговором с чернокожим помощником, внимающим его речам с неизменным интересом и почтением; чаще коротать время в обнимку с кальяном, зная, что Али не подведёт и управится с делами не хуже его самого.

Да не так уж их было много, этих дел. Хозяин, конечно, любил удобства и комфорт, но не благоволил к показной роскоши, а потому — обстановка в доме радовала глаз, будучи, хоть и богатой, но не вычурной, но главное — её было немного, и следить за порядком не составляло труда. Не то, что в загромождённых мебелью европейских домах, о чём под строгим секретом, многозначительно хмурясь и напуская важности, вещал почтенный Гуссейн-оглы, удостоенный чести несколько раз сопровождать табиба в Галату, квартал, где проживали иностранцы. Убираться в доме Аслан-бея было несложно даже пожилым матронам, а для больших генеральных уборок, проводимых весной и осенью, нанимались приходящие служанки. Кухарка с двумя помощницами справлялась со своим хозяйством превосходно, и спаси Аллах — предложить ей ещё кого-то: на свою территорию она подпускала только избранных! Садовник, дядюшка Магомед, служил у табиба ещё и охранником, и самое сложное в его работе было — обойти перед отходом ко сну дом и садик, проверить, всё ли заперто и на месте ли работающие охранные амулеты, которые уж точно никого чужого не впустят...

... и не выпустят: например, дорогого кое-кому кота, с улыбкой пояснил эфенди в первый же день. Ирис может с лёгким сердцем отправить Кизилку в поход по дому и по саду, и не опасаться за его судьбу: зверёныш всегда найдёт дорогу назад по собственным следам, а вот перемахнуть через садовую ограду и затеряться в большом городе или в чужом соседнем саду — не сможет. Его убережёт охранная магия.

Это было тоже непривычно: магия...

Ещё недавно она существовала только в воображении Ирис да в волшебных сказках. байки о всевидящем Оке Повелителя казались страшилками, выдумкой, не более; но, говорят, при допросах султан мгновенно уличал во лжи тех что пытался юлить и выкручиваться, и помогала ему при том магия Ока. Не больше, не меньше...

...А при входе в свой дом эфенди попросил молодую супругу приложить руку к дверному косяку — и Ирис явственно ощутила, как потеплела и дрогнула под ладонью деревянная поверхность, словно отвечая дружеским пожатием, а сам табиб пояснил, что теперь дом узнал её и принял за свою, и станет охранять и заботиться, как заботится о всех, в нём проживающих...

А потом выяснилось, что есть ещё охранная магия. И магия чистоты и порядка, помогающая пожилым служанкам в ежедневной уборке, и магия сбережения продуктов на кухне... Но почему, почему ничего этого не применялось в гареме? Ирис недоумевала. Потому, однажды ответил табиб, что в ТопКапы она запрещена. Строго-настрого. В целях безопасности. Даже безобидным заклинанием, стирающим плесень со стен хамама, можно случайно или намеренно пройтись по коже человека — и счистить её до мяса; а если этим человеком окажется Повелитель? Даже самое надёжное охранное заклинание требует для подпитки частого присутствия того, кто его наложил. Значит, владелец магических способностей должен жить в ТопКапы, а кто знает, что придёт ему на ум, и кому он разрешит допуск в святая святых? Лучше уж иметь дело с людьми. Они предают реже, чем маги, да и последствия... не такие катастрофические.

Да и не так уж много магов в Константинополе, как, впрочем, и во всей империи. Аслан-бею просто повезло: он с рождения обладал толикой магических способностей — самой малостью, искрой, которую сумел раздуть до нужных ему объёмов, достаточных, чтобы огородить себя от излишних бытовых забот, отвлекающих от занятий наукой. Его призвание — отнюдь не магия, а медицина, алхимия и астрономия, три столпа его мудрости, которую он хочет донести до любого, жаждущего знаний, и чтобы освоить его учение, не нужно рождаться Избранным — достаточно быть человеком.

Об этом, и обо многом другом они вели беседу в первый же вечер. Уставшая, загруженная впечатлениями, Ирис долго не могла заснуть в своей новой комнате, полной чуждых ароматов и звуков, но новом, непривычно мягком ложе. Давно уже ловила десятый сон истомлённая долгожданной встречей и слезами Мэг, давно угомонились пожилые красавицы служанки с экономкой, обсудив новую хозяйку, да так пока и не поняв, чего им от неё ожидать, и надо ли её опасаться, хоть почтенный табиб и заверил, сразу после известия о предстоящей женитьбе, что всё останется по-прежнему, и вряд ли молодая супруга захочет менять столь хорошо налаженный их жизненный уклад... В саду, в наспех сооружённом загончике постанывала во сне, натерпевшись страху, овца, предназначенная в жертву свадебному пиру, но, отброшенная с дороги на удивление сильными ручками невесты, а потом помилованная благодаря её же уговорам... Тарахтел Кизилка, подёргивая лапками и выпуская когти — видать, ловил во сне замеченную в саду белку, такую же рыжую, как он сам... А Ирис всё не спалось.

Не выдержав, она накинула халат, подпоясалась кушаком, осторожно вытянув из-под спящего котёнка, и выскользнула из комнаты. Душа настоятельно жаждала поговорить хоть с кем-то, а эфенди, пожелав ей доброй ночи, словно почувствовал её состояние и сказал, что задержится нынче в библиотеке. 'Я слишком стар для полноценных свадебных торжеств, джаным, мне бы чуть поработать, посидеть в тишине с хорошей книгой... Захочешь — приходи. Но всё же постарайся отдохнуть...'

За полдня Ирис уже успела обойти свой новый дом вдоль и поперёк, а потому ей не составило труда припомнить, что библиотека находится на мужской половине. Это недалеко, нужно только пройти через открытую галерею с видом в сад, и вот она, прямо перед тобой, дверь в другое крыло, вернее сказать — отдельный вход прямо хозяйскую библиотеку: в погожие дни эфенди любил открывать её нараспашку, а иногда его рабочий стол выносили прямо сюда, на галерею. Просвет в ограждении и несколько ступенек позволяли, прервав работу, спуститься в тень деревьев, отдохнуть, послушать щебет прирученных птиц, покормить уток, устроивших гнездо в камышах крохотного прудика...

Невзирая на ночную прохладу, двустворчатая дверь и сейчас была открыта настежь: хозяин, в отличие от многих своих ровесников, любил свежий воздух и не терпел духоты.

— Заходи, джаным! — окликнул он из глубины комнаты. Смущённо поёжившись, Ирис проскользнула в дверь. Видимо, не только зрение у табиба было на зависть всем, но и тончайший слух. Ей-то казалось, что она в мягких домашних туфельках шла по галерее бесшумно, ни одна досточка настила не скрипнула...

— Не спится? — улыбнулся эфенди. — Так я и думал. Слишком много впечатлений за день, слишком много нового... Ну, да ничего, обживёшься, привыкнешь. Я рад, что тебе здесь понравилось, дитя мое. Давай-ка, присаживайся, поговорим.

Без особого труда он отодвинул для Ирис стул, массивный и высокий, как трон.

Библиотека, пожалуй, была единственной комнатой во всём доме, обставленной по-европейски. Ещё днём, обходя с новоявленной супругой покой за покоем, эфенди обмолвился, что своих уважаемых гостей он принимает чаще всего именно здесь, в библиотеке, поскольку при ведении учёных разговоров удобнее, когда источник цитаты или иной мудрости находится под рукой. К тому же, многие его посетители — гости с Запада, и рады оказаться в обстановке, приближенной к привычной. Низкие столы и роскошные мягкие диваны, пушистые ковры и мягкие подушки способствуют неге и умиротворению, но не всегда своевременны. А вот жёсткая мебель и строгая обстановка не дают расслабиться во время многочасовых диспутов.

Ирис с благоговением провела ладонью по столешнице непривычно высокого стола, залюбовавшись отблесками светильников в полировке. Сколько же знаменитых учёных мужей и путешественников приютил за собой этот почтенный стол? Должно быть, немало... Не удержавшись от соблазна, тронула и качнула накренённый бок пузатого глобуса — и тот легко крутанулся на подставке, вызвав безмолвное восхищение девушки. Мелькнули на раскрашенной поверхности горные пики, морские чудовища, букв, чуждые взору, привыкшему к арабской вязи... Ах, Нергиз захлопала бы в ладоши, увидев такую диковинку!

— О, этим мы ещё займёмся, — со смешком заметил эфенди, усаживаясь напротив. — Поговорим с тобой и о географии, и о новых открытиях, и о путях в Европу и Новый Свет... Непременно поговорим. Несмотря на мои седины и соблазны со стороны соратников уйти на покой, я всё ещё занимаюсь делами и не упускаю из виду бывших учеников, хоть и не завожу новых. Но ты — ты станешь моей ученицей. Тайной, конечно, не будем смущать умы догматиков, считающих, что женщине науки ни к чему... Я уже внёс изменения в свой привычный распорядок дня, и мы с тобой будем встречаться каждое утро, здесь или в саду. Ранние часы — лучшее время для обучения.

Застыдившись, Ирис сложила руки на коленях и склонила голову.

— Но ведь я совсем ничего не знаю, эфенди. Разве я смогу быть вам чем-то полезной?

— Одно то, что ты умеешь читать и писать, немало для девушки. Поверь, некоторые твои одногодки из состоятельных семей лишены и этого. Одни по лени и нерадивости, но большинство из-за убеждения родителей, что знатной девице не обязательно владеть грамотой: всё, что нужно, за неё прочитают и напишут обученные слуги. Потому — некоторые едва умеют расписываться, да и то для того, чтобы однажды предъявить подпись жениху, как свидетельство своего умения, не более... А знаешь, что вам, девушкам из гарема, дают образование, лучшее во всей Османской Империи и даже в Европе? Я имею в виду ту часть знаний, которую без труда может постичь женщина. Девы из Сераля считаются большой ценностью, и иногда среди них можно встретить настоящих самородков: умных, талантливых, начитанных...

123

↓ Содержание ↓