Крохотная приемная перед кабинетом доктора и так уже была полна людей, когда в нее вошла чета Турпин. От присутствия миссис Турпин, дамы весьма объемной, приемная, казалось, сделалась еще меньше. Миссис Турпин встала в самом центре, возле журнального столика, и превратилась в живой упрек комнате за ее неподходящие смехотворные размеры. Маленькие проницательные темные глаза миссис по очереди впивались в ожидающих приема людей, пока она взвешивала свои шансы посидеть. Одно кресло было незанято, да и на диване было бы место, если бы только кто-то подвинул белобрысого мальчика в грязном голубом костюмчике, непонимающего, что тетя хочет сесть. Ребенку было пять или шесть, миссис Турпин быстро смекнула, что никто его двигать не собирается. Мальчик слился с сидением, его вытянутые по бокам руки были бездеятельны, глаза — неподвижны; из носа текло, и никому до этого не было дела.

Миссис Турпин положила тяжелую руку на плечо Клода, подтолкнув его на свободное место и во всеуслышание произнесла: "Клод, а ну-ка сядь в то кресло". Клод был крепким лысоватым мужчиной с багровым лицом, чуть ниже миссис Турпин. Он беспрекословно сел в кресло, словно привык исполнять любые ее приказания.

Миссис Турин продолжала стоять. Кроме Клода в комнате находился еще один мужчина: худощавый жилистый старичок с изъеденными ржавчиной руками, покоящимися на коленях. Его глаза были закрыты, и он вполне мог сойти за спящего, за мертвого или за притворяющегося таковым, чтобы только не уступать места. Оглядев комнату, миссис Турпин встретила один сочувствующий взгляд. Он принадлежал хорошо одетой седовласой женщине и как бы говорил: "Если бы это был мой ребенок, я бы научила его, как себя вести, и он бы подвинулся — места там довольно".

Вздохнув, Клод посмотрел вверх и сделал вид, что встает.

— Сиди, — сказала миссис Турпин, — ты же знаешь, что тебе нельзя перетруждать ногу. У него рана на ноге, — объяснила она присутствующим.

Клод поднял ногу на журнальный столик, закатал брючину и показал красноватый нарыв на пухлой мраморно-белой икре.

— Господи! — воскликнула приятная дама — Откуда это у вас?

— Его корова лягнула, — объяснила миссис Турпин.

— О боже! — произнесла дама.

Клод опустил брючину.

— Может, мальчик подвинется, — произнесла дама, но ребенок не шевельнулся.

— Все равно кого-то сейчас вызовут, — сказала миссис Турпин.

Ей было непонятно, почему доктора — те самые, которые берут по пять долларов только за то, что просовывают голову в приоткрытую дверь и глядят на вас, — не могут раскошелиться на приличную приемную. Эта была не больше, чем гараж. На столике с разбросанными изорванными журналами стояла зеленая стеклянная пепельница, полная окурков и окровавленных кусочков ваты. Если бы здесь за порядок отвечала миссис Турпин, то окурки выбрасывали бы почаще. У стен возле входной двери стульев не было. От кабинета приемную отделяла стеклянная перегородка, и сквозь нее было видно, как в офисе ходит медсестра, а секретарша слушает радио. Пустующее пространство занимал искусственный папоротник в позолоченном горшке, его листья касались пола. Из радио негромко доносилась негритянская мелодия "госпел".

Дверь отворилась и медсестра — блондинка с самой высоченной копной волос, какую только доводилось видеть миссис Турпин, — вызвала следующего человека. Сидевшая рядом с Клодом женщина схватилась за подлокотники, рывком поднялась; одернула платье и, громко стуча каблуками, зашагала к двери, в которой только что исчезла медсестра.

Миссис Турпин опустилась в кресло, и оно плотно, как корсет, обхватило ее.

— Мне бы похудеть немного, — сказала она и, закатив глаза, издала вздох, призванный разрядить обстановку.

— О, вам не надо худеть, — сказала хорошо одетая дама.

— Ой, надо, — отозвалась миссис Турпин, — вот Клоду можно есть, чего душа пожелает, и он никогда не будет весить больше восьмидесяти. А со мной все по-другому... Только я посмотрю на что-то вкусное, как уже прибавляю в весе.

Ее живот и плечи затряслись от смеха.

— А ты можешь есть что хочешь, да, Клод?

Клод улыбнулся.

— Главное — это легкий характер, — сказала хорошо одетая дама, — если он есть, уже не важно, сколько человек весит. Нет ничего важнее легкого характера!

Рядом с дамой сидела полная девушка лет восемнадцати-девятнадцати, которая с хмурым видом читала книгу в синей обложке. Миссис Турпин заметила, что книга называется "Человеческое развитие". Девушка оторвала хмурый взгляд от книги и перевела его на миссис Турпин. Могло показаться, что ей не нравится внешность миссис. Еще могло показаться, что девушку раздражает любой, мешающий чтению.

Лицо бедняжки было голубым от угрей, и миссис Турпин подумала, как печально иметь такое лицо в ее-то возрасте. Миссис дружелюбно улыбнулась девушке, но та в ответ еще больше нахмурилась. Миссис Турпин была женщиной полной, но с кожей у нее проблем не было: хоть ей было уже сорок семь, на лице ее не было ни морщинки. За исключением тех, что возле глаз — от частого смеха.

Рядом с некрасивой девочкой в той же позе сидел пятилетний мальчик, а рядом с ним — сухая старушка в платье из дешевой набивной ткани. В котельной Клода и миссис Турпин стояло три мешка куриного корма, сшитых точно из такой же ткани. Миссис Турпин с первого взгляда поняла, что этот ребенок старушки. Это было видно по их одинаково безучастной позе. Так сидят те, кого называют "белым отребьем" — если таких людей не окликнуть и не сказать, что пора вставать, они так и просидят до Судного дня.

Напротив бабушки, рядом с хорошо одетой дамой, сидела неприятная женщина с вытянутым лицом, определенно мама мальчика. На ней был желтый спортивный свитер и брюки бордового цвета, — и то, и другое в пыли, — по краям губ были заметны крошки жевательного табака. Ее немытые желтые волосы были стянуты в пучок красной канцелярской резинкой.

"Даже негры в свои худшие дни так не опускаются", — подумала миссис Турпин.

Из радио доносились слова песни:

— Я глянул вверх, Бог глянул вниз, — и миссис Турпин, знавшая эту песню, мысленно продолжила строчку: "я скоро получу свой приз".

Хоть исподволь, но миссис Турпин всегда обращала внимание на обувь людей. Хорошо одетая дама была обута в красно-серые замшевые туфли, подходящие к платью. На миссис Турпин были ее хорошенькие черные лакированные туфли-лодочки. На ногах некрасивой девочки были скаутские ботинки, надетые на толстый носок. Старушка нарядилась в теннисные туфли, а босячка-мамаша в то, что напоминало домашние тапочки, из черной соломы с золоченной нитью, — как раз то, что он нее и следовало ожидать.

Иногда, когда не удавалось заснуть, миссис Турпин занимала себя поиском ответа на вопрос, кем бы она стала, если бы ей предоставили право выбора: быть кем угодно, кроме себя самой. Если бы еще до сотворения тела Иисус предложил ее душе: "Для тебя возможно только два пути — быть либо негритянкой, либо белой из низшей касты — "белого отребья". Что скажешь?", она бы сказала: "Иисус, пожалуйста, давай я подожду, пока не появится что-то третье". А Иисус бы ответил: "Нет, тебе надо отправляться прямо сейчас. Выбор прежний, так что решай"... Она бы ерзала, корчилась, просила, умоляла, — все без толку... Пока, в конце концов, не сказала бы: "Ладно, чем быть отребьем, буду лучше негритянкой". И Иисус сделал бы ее аккуратной, симпатичной, пользующейся уважением других негритянкой — точно такой, как она сейчас, только черного цвета.

Рядом с мамой мальчика сидела молодая рыжеволосая женщина. Она была поглощена чтением журнала и пережевыванием твердой, как подошва, жвачки. Ее обуви миссис Турпин разглядеть не могла. Она не была отребьем, но не была и благородных кровей.

Иногда по ночам миссис Турпин занимала себя еще и тем, что распределяла людей по классам. В самый низ таблицы попадали в основном цветные, правда, не те, среди которых оказалась бы она, родись она негритянкой. И все-таки в большинстве своем там были цветные. Рядом с ними — не выше, а чуть в стороне, оказалось бы "белое отребье"; над ними бы расположились владельцы домов, а над теми — владельцы земли и домов, к которым принадлежали они с Клодом. Над ними находились богатые владельцы больших земель и больших домов. Но тут начинались проблемы с делением, так как некоторые люди с большими деньгами не отличались благородством происхождения и должны были быть помещены ниже ее и Клода. Были также и те, в чьих жилах текла благородная кровь, но разорившиеся и вынужденные снимать угол у чужих людей; кроме этого были цветные, владевшие домами и землями. Как тот чернокожий дантист, что жил в городе и имел два красных "линкольна", бассейн и ферму с плесенным скотом.

Обычно к тому времени, когда миссис Турпин засыпала, все классы людей в ее голове перепутывались, и вот уже ей снилось, как их всех везут в газовую камеру в переполненном товарном вагоне.

— Какие чудесные часы, — сказала она и кивком указала на большие стенные часы, на медном циферблат которых расходились выгравированные лучи солнца.

— Да, очень красивые, — согласилась хорошо одетая дама, — и идут точно, — добавила она, сверяясь со своими часами.

Сидящая рядом с ней некрасивая девочка, посмотрела вверх, ухмыльнулась, потом уставилась на миссис Турпин, и ухмыльнулась опять. После чего ее глаза опять обратились к книге. Очевидно, она была дочкой хорошо одетой дамы, и хоть они совершенно не походили друг на друга характером, их родство выдавали схожая форма лица и голубые глаза. Только у дамы они приятно светились, а на угрюмом лице дочери они то вспыхивали, то гасли опять.

А что, если б Иисус сказал: "Хорошо, выбирай. Ты можешь быть негритянкой, отребьем или некрасивой?"

Миссис Турпин почувствовала прилив жалости к девочке, хотя надо сказать, что одно дело — быть некрасивой, а другое — некрасиво себя вести.

Женщина с табачными крошками возле губ повернулась в кресле и взглянула на часы. Потом она обернулась и, казалось, поглядела в сторону миссис Турпин. Один глаз у нее косил.

— Хотите знать, где себе достать что-то навроде тутошних часов? — спросила она громко.

— Нет, у меня уже есть хорошие часы, — ответила миссис Турпин. "

Если такая влезет в разговор, так теперь от нее не отвяжешься.

— Такие можно себе достать по зеленым талонам, — сказала женщина. — Верно и доктор их достал по талонам. Если скопите много, то можете себе взять че хочите. Я себе так ювелирку брала.

"Лучше бы ты себе стиральную доску взяла и мыло", — подумала миссис Турпин.

— Я по своим покрывала беру, — сказала хорошо одетая дама.

Ее дочь захлопнула книгу. Теперь она смотрела прямо перед собой — сквозь миссис Турпин и дальше, сквозь желтые шторы и стеклянную перегородку, служащую стеной комнаты. Глаза девочки внезапно осветились каким-то странным неестественным светом — таким горят в ночи дорожные знаки-отражатели. Миссис Турпин обернулась. Может что-то происходит позади нее? Но нет, ничего не происходило. По занавеске проплывали лишь размытые тени проходящих мимо людей. Уж, конечно, девушка вытаращилась на миссис Турпин не из-за ее внешности.

— Мисс Финли, — объявила медсестра, резко отворив дверь. Жующая жвачку женщина встала, прошла мимо миссис Турпин и Клода, и вошла в кабинет. На ней были красные туфли на высоком каблуке.

Некрасивая девушка, не отрываясь смотрела на миссис Турпин. Вероятно, у девушки были веские причины невзлюбить ее.

— Чудесная погода, — сказала мать девочки.

— Погода чудесная для сбора хлопка. Если получится заставить негров его собирать, — отозвалась миссис Турпин. — Но они больше не хотят его собирать. Ладно, понятно, что белых не заставишь это делать, но теперь и негров не заставишь, потому что им надо быть наравне с белыми.

— Они уже не уймутся, — сказала мамаша мальчика, чуть наклонившись при этом вперед.

— А у вас есть хлопкоуборочная машина? — спросила приятная дама.

— Нет, — сказала миссис Турпин, — она оставляет половину хлопка на поле, а у нас и так его немного. Если вы хотите сегодня фермерствовать, то вам надо иметь всего по чуть-чуть. У нас пара акров под хлопок, несколько свиней, цыплята и ровно столько белых работников, чтоб у Клода одного хватило сил заставить их работать.

— Ни за какие коврижки не завела бы себе свиней, — сказала мамаша, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Свиньи, фу! Вонючки паршивые. Хрюкают, роются повсюду.

Миссис Турпин выслушала это заявление равнодушно.

— Наши свиньи не паршивые и не воняют. — сказала она. — Они будут почище некоторых дети. Они вообще по грязи не ходят. У нас для них есть свинарник, и пол там бетонный, — объяснила она приятной даме. — А Клод каждый вечер устраивает нашим свиньям душ и моет там пол.

"Они у нас почище твоего мальчика будут, — подумала она. — Бедный неряха как сидел, так и сидит, только большой палец в рот запихал".

Мамаша мальчика отвернулась от миссис Турпин и сказала стене:

— Я никаким свиньям душев не устраивала бы.

"Это уж точно, — подумала про себя миссис Турпин. — У тебя и свиней нет, чтоб им душ устраивать".

— Хрюкают, копаются, визжат, как резаные, — пробормотала мамаша.

— У нас всего по чуть-чуть, — обратилась миссис Турпин к приятной даме. — Как раз, чтобы справляться своими силами. В этом году мы нашли достаточно негров, чтобы собрать хлопок. Но Клоду приходится ходить за ними, по вечерам забирать их с поля. Они сами не могут пройти и полмили. Не могут! Вот так вот!

Женщина расхохоталась и продолжила:

— Конечно, я устала их умасливать. Но их надо любить, если хочешь, чтобы они у тебя работали. Когда они утром приходят, я уже тут как тут: "Как вы живы-здоровы?" Когда Клод отвозит их на работу, я стою и машу им рукой, — когда такое было? — а они машут мне.

При этом миссис Турпин часто замахала рукой, чтобы показать, как она прощается с рабочими.

— Как-будто вы с ними одного поля ягоды, — проговорила приятная женщина, показывая, насколько она понимает миссис Турпин.

— Да, милочка, — подтвердила миссис Турпин. — А когда они возвращаются с поля, я выбегаю с ведром холодной воды. Так будет и дальше, может быть и вас это ждет.

— Я знаю одно, — вступила мамаша мальчика. — Есть две штуки, которые я делать не буду ни за что. Я не буду любить негров, и не буду устраивать душев свиньям.

Она фыркнула с отвращением.

Взгляд, которым обменялись приятная дама и миссис Турпин, означал, что они обе понимают: чтобы о чем-то говорить, нужно для начала кое-чем обзавестись.

Встречаясь взглядом с приятном дамой, миссис Турпин также замечала, что неспокойные глаза некрасивой девушки продолжают сверлить ее. Всякий раз после этого миссис Турпин было трудно собраться с мыслями, чтобы вернуться к разговору.

— Когда что-то имеешь, — сказала она, — за этим нужен глаз да глаз.

1234

↓ Содержание ↓