Капитан-лейтенант

Вместо предисловия:

1. Данный текст является красной пропагандой, посему всем тем, кто путает "советское" и "российское", всем власовцам, нацикам, "ватникам" и прочим поклонникам ВВП и ХПП читать данный текст вредно для здоровья.

2. В тексте намеренно есть некоторые так сказать "заклепочные" косяки — у главного героя там нет под руками википедии и прочих библиотек для проверки фактов, и в прошлое его занесло в одиночку, а не во главе эскадры или на атомной ПЛ, как некоторых :).

3. Если считаете что данный текст — полная фигня, напишите лучше, я с удовольствием прочту ваше сочинение.

4. Все, что я хотел сказать этим текстом, сказано в самом тексте...

* * *

В семь часов утра 22 апреля 2020 года, в Николаеве, по улице Советской, почти пустой в столь раннее время, шел один очень пожилой мужчина. Не смотря на свой более чем почтенный возраст — недавно ему исполнилось 110 лет — шел он довольно быстрым и твердым шагом. В правой руке он держал букет из пяти красных гвоздик, а левой рукой периодически опирался на изящную трость. Одет он был в потертую временем и посеревшую, некогда темно-синюю, но аккуратную и тщательно разглаженную форму, в которой глаз историка военно-морского флота или опытного реконструктора без труда опознал бы форму капитан-лейтенанта РККФ образца 1941 года. Но историка, ни тем более реконструктора в это время и в этом месте не было.Пройдя Советскую, старыйморяк свернул на площадь имени Ленина, и, подойдя к памятнику Владимиру Ильичу, возложил свой букет к его подножию. Постоял немного, затем четко развернулся кругом и пошел обратно.

Его парадный адмиральский мундир остался висеть дома в шкафу, поскольку всем новомодным мундирам он предпочитал вот эту старую, прошедшую всю войну форму. Да и к золотым погонам он относился более чем скептически. Не любил он и всякие официальные мероприятия, на которые его приглашают, не смотря на то, что он уже более тридцати лет в отставке. А идиосинкразия к официальным мероприятиям возниклау него уже очень давно и во многом из-за того что несмотря (или даже благодаря) прошедшему времени, он не мог рассказывать всё...

* * *

'В камине весело плясал огонь....'

Эта мысль почему-то возникла у меня в голове, когда я проснулся. Почему эта? Не знаю. Может потому что вчера перед сном я с пол часика читал забавный исторический роман?

Впрочем, в соответствии с давней, практически полувековой привычкой, проснулся я как обычно очень рано. Встаю я обычно в шесть, слегка разминаюсь, готовлю завтрак, приношу жене кофе в кровать и собираюсь на работу. Благо, что на работу мне ехать далеко не надо, она почти рядом, всего в десяти минутах весьма неспешной прогулочной ходьбы. Чувствую, что до шести часов еще можно и поспать чуток, но вместе с тем внезапно возникло странное ощущение — что-то идет не так. Но что именно не так, понять не могу.

Ах, да вот же оно — птицы за окном щебечут слишком громко и в комнате слишком светло для 5 часов утра 26 декабря. Странно... В декабре так светло в пять утра не бывает...А то что сегодня конец декабря я не сомневался ни на секунду. Вчерашний день я помню слишком хорошо, чтобы ошибаться. Вчера были два праздника — Рождество и день рождения моего деда. Дед родился как раз в Сочельник девятьсот девятого года. Тысяча девятьсот девятого...

По семейной традиции мы отметили оба события. Отметили опять же таки по нашим семейным традициям, без застольного экстремизма и фанатизма, то есть без буйных пиршеств и обильнейших возлияний. Детям положили подарки под елку, а деда помянули стопкой за ужином. Я никогда его не видел. Дед погиб в сорок первом, задолго до моего рождения. Бабушка в июле и августе сорок первого получила две 'похоронки' и извещение 'пропал без вести'. И его единственное письмо, датированное 18 августа, что было уже после даты последней похоронки.... Помянули символически, как обычно. У меня нет привычки надираться до потери пульса.

Слишком уж громко птицы за окном щебечут для декабря. Оно конечно же воробьи с синицами шуметь могут в любое время года, но что бы скворцы пели в декабре? Да еще так чтобы у меня голова трещала? Такогоптичьего пения зимой не бывает. Впрочем, чую, ужасно болит не только голова, но и все тело ломит. Ага, скажи еще как Шарик 'и хвост отваливается'.

С трудом разлепляю глаза и смотрю в потолок. 'Разлепляю глаза' это я слегка поторопился. Открылись, конечно, оба глаза, вот только левому глазу видеть что-либо вокругмешает марлевая повязка, на которую глаз смотрит в упор. И откуда эта повязка взялась?

Правым глазом я вижу гораздо больше. Надо бы сдвинуть повязку с левого глаза. Вот, так уже гораздо лучше. Над головой обычный побеленный известкой потолок, такой же, как у меня в спальне, вот только он выше, чем должен быть у меня дома. Стены тоже белые, побеленные известкой, как и потолок, и никаких обоев. Напротив никелированная кровать, рядом с ней справа белая, покрашенная масляной краской тумбочка, а слева какая-то железная конструкция. Слева в дальнем углу выкрашенный такой же белой краской шкаф. Рядом с моей кроватью гнутый венский стул, из темного, почти черного дерева, кажется ореха и точно такая же белая крашенная тумбочка, а за ней облицованная сине-белыми изразцами печь. Справа от моей кровати приоткрытое окно, слегка прикрытое белой полотняной занавеской, висящей на темной, почти черной деревянной штанге. Если слегка подвинуться на кровати и протянуть руку, то занавес можно и подвинуть, полностью открыв вид из окна. Пытаюсь это сделать. Уй, черт! Двигаться больно. Очень больно. Но, тем не менее, если двигаться медленно и аккуратно, то боль терпимая и подвинуться к краю кровати у меня получилось. Получилось и слегка отодвинуть занавес.

Вид из окна, хотя получился и не особо широкий, все-таки часть окна все еще закрыта занавеской, но меня этот видшокировал. Прямо под окном зеленеют деревья, на них весело резвятся скворцы и вездесущие воробьи. А вот чуть дальше за деревьями мрачно темнеет громада давно закрытого Госпитального Собора. Я никогда не видел сей собор с такого ракурса, но не узнать его не возможно.

Из всего увиденного может быть только один вывод — я в госпитале. Не в городской больнице в Дубках, не в БСМП, а именно в госпитале. Причем в старом Морском Госпитале. Но Боги Олимпа, я не помню, как и почему я сюда попал! И почему деревья зеленые в декабре???? И почему я весь перевязанный? Почему все болит, и я ни черта не помню?

Пытаюсь себя ощупать. Мда... Что-то странное. Перебинтованы голова и левое плечо, впрочемлевой рукой можно шевелить, хотя и весьма ограниченно из-за повязки. А левой ногой шевелить почти не получается — похоже она в гипсе.

Мдаааа...

И что это было ?

Почему я в гипсе и в госпитале?

Вывод напрашивается совсем не утешительный. Неужелипутлеру надоело играться с 'гибридной войной' и он начал полномасштабное вторжение на Украину ради 'сухопутного коридора в Крым и Приднестровье', о котором уже три года кричат все пропагандоны в инете?Он приказал и 'Ихтамнеты', вернувшись после сирийских тренировочных гастролей на свои базы, и накрыли Николаев ковровой бомбежкой кассетными боеприпасами, так же как намедниАлеппо и другие сирийские города?И мой дом попал под эту раздачу? Вместе с городскими больницами?...А старый Морской Госпиталь уцелел, он ведь давно уже стал далеким от центра городской жизни, да и маленький. Иначе объяснить мое попадание в госпиталь невозможно.

Вариант со взрывом бытового газа, как это было пару лет тому в соседнем квартале не подходит — тогда пострадавших, которых спасателям удалось живыми выкопать из руин, 'скорые' отвозили в БСМП.

Мысли в голове скачут одна другой радостнее. Но тут прямо над головой что-то захрипело и зашипело, затем шипение прекратилось, и зазвучала песня. Очень знакомая до боли, но давно не слышанная. Я как мог, повернул голову и удивленно скосил глаза вверх влево, туда, откуда звучала эта песня. На стене, чуть выше кровати, так, чтобы слегка подвинувшись можно было бы дотянуться до регулятора громкости, висела классическая, известная по фильмам и фотографиям о Войне черная тарелка радиоточки.

И из этой тарелки звучал 'Интернационал'.

Я не верил своим ушам. И что бы это значило???? Кому-то понадобилось ТАК шутить?

Тем временем 'Интернационал' закончился и приятный женский голос произнес:

— Доброе утро, товарищи. Сегодня четверг, 28 апреля 1938 года. Московское время шесть часов утра...

— ???? ЧТО??? Какое 28 апреля?? Какой тридцать восьмой? Сегодня же семнадцатый год! Две тыщщи семнадцатый! Декабрь!!! — заорал я от неожиданности и попытался вскочить.

Из этой попытки ничего не вышло — острая режущая боль скрутила меня и я отключился...

Поэтому я не видел и не слышал, как на мой крик прибежали две медсестры.

Увидев что я без сознания, старшая сказала младшей:

— Бредит бедняга, сильно же ему досталось. Вот и кричит во сне.

Постояв немного в ожидании и в надежде — может, я очнусь, они поправили подушку и вскоре ушли.

Когда я вновь очнулся, день уже клонился к вечеру — это чувствовалось по цвету заката, проливавшемуся в мою комнату, то есть в палату, сквозь приоткрытую мной занавесь. Прошедший день ничего не изменил — я по-прежнему лежал в одной из палат Морского Госпиталя. И я по-прежнему был перебинтован и загипсован. Вот только то, что я мог видеть, было не моим телом, к которому я привык уже за более чем половину столетия. Руки точно не мои — нет на них моих шрамов, одному из которых от неудачной работы с пилой уже почти пятьдесят лет. И других шрамов, посвежее, например шрама от собственноручно зашитой раны тоже нет. Да и все остальное тело тоже не мое. Оно вдвое моложе, как на мой взгляд.

И что бы все это значило?

Переселение душ? Все так, как там пишут во всяких фентези про попаданцев и альтернативной истории, в которых они регулярно машут кулаками после драки?

На кой черт оно мне все надо? Я не фанат этого жанра. Нет, безусловно, я читал разные книжки, в том числе и на эти темы. Некоторые из них я находил даже забавными и годными для того чтобы почитать в поезде или самолете при дальних поездках или там с полчасика на сон грядущий вместо снотворного. Но в литературе предпочитаю альтернативной истории — реальную, и мемуары. Нет, безусловно, многие авторы и в мемуарах фантазируют и врут, но не столь многои откровенно.

Радиоточка продолжала что-то говорить, и я стал прислушиваться к издаваемым ею звукам.

Черт, судя по стилю музыки, новостей и прочих передач меня всё-таки занесло именно в 1938 год. Если это конечно не чья та жестокая шутка. Непонятно главное — кто я? У меня нет знакомых, которые могли бы профинансировать такой спектакль. А если это не спектакль? Если этот кошмар Тогда для меня лично все очень печально...

Увы, но я практически ничего не помню про этот год. Нет, я конечно же помню очень и очень многое из глобальных событий произошедших в 1938 году — о всяких там аншлюсах, Хасанах, Мюнхенских сговорах, о разделе Чехословакии, о том что Берия назначен летом 1938 года заместителем, а с ноября — Народным Комиссаром Внутренних Дел, о 'репрессиях и кровавойгебне', и тд и тп помню. И о многом другом тоже помню. В общем 'все, что было не со мной, помню'. Я помню массу глобальных фактов и мелких, но, тем не менее, важных фактиков из мемуаров , книг по истории и рассказам моих родственников, живших в это время.

К моему сожалению, я ни черта не знаю о практической, бытовой стороне жизни людей в 1938 году. Я не знаю элементарного — почем нынче хлеб и проезд в трамвае, сколько стоит та же бутылка водки и мужские ботинки с костюмом и рубашками. Или кепки, в которых сейчас все ходят. Не писали об этом в учебниках истории, да и в большинстве мемуаров этот вопрос обойден вниманием.

Я ни черта полезного и необходимого в повседневной жизни не знаю.

И самое главное — я не знаю как меня зовут и кто я такой. Это разным книжным героям достается память тел, в которых всякие демиурги внедрили их попаданческиедуши. Эти попаданцы знают экзотические языки, становятся принцами, монархами и мэтрами исторического фехтования и всяческими 'мастерами единобоберств'.

А вот мне никакой памяти от этой тушки не досталось. Хорошо хоть моя собственная память осталась. Ладно, хрен с ним, с попаданчеством и памятью моей тушки. Будем выживать и приспосабливаться, используя то, что у меня есть в памяти.

С тем, что мою душу кому-то было угодно перетащить в прошлое, я почти смирился.

Главное не думать о моей семье, и о том, что осталось и произошло там, в семнадцатом году. В две тысячи семнадцатом. Иначе я точно сойду с ума.

Все! Об этом не думать.Никогда. Неплохо было бы дожить до семнадцатого года и посмотреть, что тогда будет. Но это уж как получится. Этой моей тушке в 2017 году будет лет сто. Причем, пожалуй, что даже сто лет 'з гаком'. Столько не живут обычно. Особенно с учетом перспективы будущей Великой Отечественной. Сколько по статистике выжило выпускников 1941 года? Три процента кажется? Но будем стараться прожить все эти годы так, чтобы не было обидно. А там как бог даст. Или Боги.Ну или те, не знаю уж точно как их там зовут, в общем те кто перетащил мою душу сюда. Все! О семнадцатом годе не думать!

НЕ ДУМАТЬ!!!

Но мысли все же путаются.

Вот только не понятно все же, зачем и почему меня сюда перетащили?

И в кого мою душу поместили?

Тоже не понятно.

Точно, что ни в одного из моих дедов. Они оба в Николаеве никогда не были. А то, что я в Николаеве это без всяких сомнений. Собор, который виден из окна, уж очень характерен. Да и скворцы,поющие в апреле, явно южные. Они в это время весьма и весьма далеко от Николаева. Один строит школу и дома на Киевщине. А второй кажется или еще воюет в Испании или буквально на днях должен вернуться домой, в Харьков. Историю семьи с точностью до дня я, конечно же, не помню и не знаю. Даже бабушка, когда рассказывала об этом, день, когда дед вернулся из этой испанской командировки, точно вспомнить не могла и только плакала.

То есть я попал в кого-то совершенно для меня чужого, к тому же тяжелораненого, возможно в той же Испании. Хотя это крайне маловероятно. Пароходом из Барселоны в Николаев две недели ходу, если не больше. И что, тушка все эти две недели была без сознания? Сомнительно... Впрочем, говорят народ иногда и самолетами вывозили. 'ТБ-3' в одну сторону бензину хватало. Но что-то смутно верится в это. Если уж раненый был на столько важен, что его везли из Испании самолетом, то с дозаправкой в Одессе увезли бы в Москву, в столичный госпиталь, а не оставили бы здесь. Скорее всего, это было что-то местное.

О себе-то я все помню. Безусловно, кроме мгновения переноса моей души сюда. А вот о том, что было с этим телом, не помню ничего. Абсолютно ничего.

Значит что? Значит, придется болеть амнезией. Избито, в прямом смысле слова. Но что поделать? Выбирать-то не приходится. Благо для этого есть все основания — голова перевязана, значит, чем-то по башке прилетело. Но и в психушку не хочется. Надо срочно выяснить в кого же это я влип.