Верю-не-верю

ВЕРЮ — НЕ — ВЕРЮ.

П Р О Л О Г

Я снова поймала на себе тревожный изучающий взгляд. Немного поёжившись от ощущения дискомфорта, молчаливо стянула с кухонного стола "Следопыта" и уже собралась покинуть своё укромное местечко в глубине углового диванчика, как вдруг услышала:

-Подожди, мне надо с тобой серьёзно поговорить! — властный голос мамы, появившейся в дверях кухни, не предвещал ничего хорошего.

Видимо почитать спокойно сегодня уже не удастся. Потупив глаза долу, я тут же прокрутила в голове все свои последние "прегрешения", но ничего особенного в голову так и не пришло. Ну, музыку слушала... немного громче, чем обычно. Но у соседей такие крики стояли, что своими децибелами перекрыли звуковой фон во всём дворе. Мою "Фабиан" никто и не слышал, а если и слышал, то явно должен был предпочесть француженку местным алкоголикам. Что ещё? В магазин не сходила! Блин... как я могла забыть? Ну и ладно. С кем не бывает? Тем более, что усиленно готовлюсь к экзаменам... под музыку?... М-да... неувязка.

Мама, нервно потирая руки, прошла к столу и села напротив. Неприятный холодок пробежал по спине от чувства непонимания и затаившегося страха. Я впервые вижу её такой хмурой и раздражённой.

-Валерия! Объясни мне, что с тобой происходит последнее время?!

-Ничего не происходит! — ответила я с дрожью в голосе. Всё-таки не часто на меня родители вот так сердито смотрят и, тем более, повышают голос.

-А я вижу, что-то происходит! — разжав сцепленные в замке пальцы, мама нервно ударила ладонью по столу так, что пустая чайная чашка, которую я забыла поставить в мойку, отозвалась в ушах противным звоном. Я вздрогнула от неожиданности.

-Покажи мне свои руки!

Дрожащими руками выложила уставшую от времени книгу на стол, забыв проложить памятку между пожелтевшими страницами, и всё так же, ничего не понимая, протянула ей ладони. Но маме ладони не интересны. Она вытянула мои руки и стала тщательно рассматривать сгибы рук, уделяя большое внимание естественному голубоватому подкожному рисунку. И по её недовольному лицу поняла, что она не нашла того, что искала.

-Лера, скажи мне честно! Ты колешься?!

-Мам, ты чего?! Да кто тебе такое сказал?! — тут же выдернула из крепкого захвата свои руки, а у самой горький ком мгновенно подкатил к горлу, сдавливая его, сжимая, но не давая выплеснуться обидным слезам.

"Как моя мама могла додуматься до такого?! Неужели кто-то так зло пошутил, а она тут же поверила?!"

-Мне и говорить не нужно! Я сама всё прекрасно вижу! У тебя из рук всё валится! Взгляд странный! Боже! Моя дочь наркоманка? Признайся мне честно!

-Я... не... наркоманка! — попыталась ответить я, как можно убедительнее. — Просто... устала немного. Вот экзамены сдам и на каникулы к тёте Оле поеду. Ты ведь отпустишь? Мам, ну честно! А там море, солнце. Мне витамины нужны, а не "доза"! Пожалуйста, поверь мне и успокойся. Вот зачем мне губить свою жизнь? У меня на неё очень большие планы. И как ты только до такого додумалась?! Я и наркоманка? Хочешь я тебе таблицу умножения наизусть расскажу или билет какой-нибудь из выученных к экзамену? Разве наркоманка сможет зубрить каждый день? Я... просто... устала! Плюс экзамены на носу. Волнуюсь, между прочим.

-Доча... — мамино лицо заметно расслабилось, удовлетворённое моими объяснениями. — Прости. Наверно я себя накрутила. На работе то одна расскажет, как кого-то из детей знакомых насильно на иглу посадили, то другая. Прямо национальное бедствие какое-то. А ты последнее время сама на себя не похожа. Вот я и... испугалась.

Словно почувствовав, как напряжение, возникшее между его любимыми женщинами, спало, на кухню зашёл молчаливый отец — образец спокойствия и размеренности в нашем доме. Вскользь прошёлся взглядом по мне, подольше задержался на потёртой обложке выбранной мной книги, а затем уже поднял глаза на маму.

-Милая, мы чай сегодня пить будем? — и, не дожидаясь активных действий со стороны жены, направился к буфету.

-Ладно, вы тут чаёвничайте, а я пошла спать.

Непонятный и неприятный разговор всё же оставил тяжёлый осадок в душе. Кажется, что усталость навалилась мешками мокрого песка на плечи и не желает отпускать свою жертву.

Наконец, выбравшись из-за стола и вернув в руки ценную находку моей дневной вылазки в глубину нашего древнего книжного шкафа, я поспешила в свою комнату. Конечно же, мне было обидно... очень обидно. Самый близкий и родной мне человек усомнился во мне. А я ведь даже повода не давала! До сих пор в голове не укладывается, как она могла обо мне такое подумать?!

Вот только... я и правда последнее время странно себя чувствую. И насчёт усталости не обманывала. Остановившись напротив зеркала, невольно пригладила волосы, заплетённые в две толстые косы, спускающиеся до поясницы. Высокая тёмно-русая девушка, с едва прорисовывающимися формами под тонким домашним халатиком, смотрела на меня из сумрачного отражения странным грустным взглядом из под приспущенных век. Определённо не красавица. Но и не уродина. Обычная, одним словом. Лёгкая полнота слегка раздражает. Нет, я далеко не толстушка, но и худышкой меня трудно назвать. А как бы хотелось быть похожей на Наташку из нашего класса! Глухой стук выдернул меня из девичьих мечтаний. Даже сначала не поняла, откуда раздался так близко посторонний звук. И только опустив к полу глаза, заметила "Следопыта", печально лежащего у моих ног. Да... определённо мама права, последнее время у меня всё "валится из рук".

Вот так болезнь подкралась незаметно. Никто её не ждал и тем более не звал. Мне было тринадцать лет, когда появились первые симптомы. Сначала не обращала на них внимания. Затем делала вид, что ничего странного не происходит, по-детски наивно полагая, что игнорируя проблему, она пройдёт сама собой. А через какое-то время нездоровые изменения начали замечать окружающие, и от этого стало ещё больнее. Именно в этот момент понимаешь, что всё гораздо серьёзнее, чем может показаться на первый взгляд. Что ничего не пройдёт само собой, а будет только ещё хуже. Вот так, в тринадцать лет, жизнь может сделать крутой вираж и понестись по наклонной. Куда? Почему? Почему это происходит именно со мной? И как теперь изменится моя жизнь? Да и будет ли она у меня вообще... эта жизнь? Много вопросов и ни одного ответа.

Так началась моя история и моя игра в "верю-не-верю".

ГЛАВА 1 "Больничные страсти"

-Завтра у нас приём у профессора Лисовского. К нему очень тяжело попасть. Но мой хороший знакомый рассказал ему о тебе, и он очень заинтересовался нашим случаем. — Мама подошла к большому настенному календарю в китайских мотивах и ткнула указательным пальцем в пятнадцатое сентября, обведенное красным фломастером. Большая цифра — девяносто семь, красующаяся в правом верхнем углу календаря в рисованных ветвях цветущей сакуры тут же вызывала горькую оскомину.

-Может, хватит уже? Я устала от бесконечных больниц, анализов, белых халатов. Может, дадите мне спокойно умереть... дома?!

Поджав ноги к груди и обхватив колени руками, я сидела на своём излюбленном месте, словно нахохлившийся воробей и наблюдала, как мама готовит ужин. К сожалению даже в этом я ей помочь не могла, чувствуя в руках разливающуюся предательскую слабость.

-Лера, солнышко!

Она резко развернулась в мою сторону, и мне стало стыдно за пророненные слова когда на меня с немым упрёком посмотрели родные увлажнившиеся глаза.

-Ну что ты такое говоришь?! Мы обязательно выясним, что с тобой! Вот увидишь!

-А разве мы ещё не выяснили? — со злой обречённостью, уже который раз выплескиваю своё плохое настроение на терпеливую, даже слишком терпеливую последнее время, маму. — Какой там был по счёту последний и, якобы, окончательный диагноз или... лучше сказать приговор?

-Он был... неокончательным и неточным. На МРТ, который ты прошла в прошлом месяце, он не подтвердился. Я консультировалась с твоим лечащим врачом, в общем, он снова разводит руками.

-Лечащий? — Я притворно сморщилась. — Как можно быть лечащим, если не знаешь, как и, самое главное, от чего лечить?

Отложив в сторону кухонный нож и пучок петрушки, мама устало села на мягкую табуретку напротив. А я виновато потупила глаза. Даже не знаю, кому сейчас больнее и страшнее. Мне, которая готова смириться со своей незавидной участью, или родителям, которые наблюдают, как день ото дня угасает их единственный ребёнок? За прошедший год они и так постарели лет на десять вперёд.

-Да с Вас, милое дитя, докторскую можно смело писать. Такой редкий случай и в таком юном возрасте!

Чудаковатый пожилой мужчина в больших добротных очках и с высокой залысиной на лбу, чем-то внешне похожий на Эйнштейна, образ которого прочно увековечил в сознании большой портрет гениального ученого в кабинете физики, наконец, закончил осмотр и разрешил мне одеться.

-Вот вам направление. Завтра же девочку положим в моё отделение. Сначала полное обследование. А затем уже назначим лечение. Уникальный случай! — бубнит себе под нос почтенный профессор, увлечённо заполняя документы на госпитализацию. — Уникальный! Одна на миллион! За мою практику это только второй такой случай.

Наблюдая за вдохновлённым профессором, я не очень-то радовалась и, уж тем более, не разделяла его энтузиазма. Наверное, любой человек, в тот или иной момент жизни, хочет быть особенным. Но у меня от его слов, появилось только одно, совершенно противоположное желание. Я хотела быть как все. А моя уникальность давала на ближайшее время мне только одно преимущество — стать чьей-то личной подопытной мышкой.

-Ой, девчонки! Что я вам сейчас расскажу! — шебутная Галина вихрем ворвалась в двери нашей шестиместной палаты. — Я тут с одним мужчиной познакомилась. Владимиром зовут! На вид весь такой положительный. — она театрально плюхнулась на свою больничную койку и мечтательно закатила глаза.

-Ага! Знаем здесь мы этих положительных. Больной поди? — отозвалась со своей кровати Наталья Андреевна, оторвавшись от очередного кроссворда.

-Ну и что что больной! А мы, здоровые что ли? Ну ведь скучно же! Процедуры, обход, опять процедуры, обед, тихий час... блин надоела эта жизнь по расписанию! Да и сколько этой жизни нормальной осталось?

На минуту в палате воцарилось неловкое молчание. У каждой своя беда, приведшая нас в больничные стены. Но Галине не повезло больше всех. Девушке всего двадцать три, а в перспективе... инвалидность, паралич и никаких надежд на выздоровление. По сравнению с ней, у меня, можно сказать, детский насморк.

Дверь приоткрылась, и в палату заглянула старшая медсестра Карина, всегда подтянутая, опрятная женщина лет сорока. За глаза её все называют "адмирал в юбке". По слухам у неё даже врачи "по струнке ходят".

-А ну быстро все по койкам! — сказала она тихим, но приказным тоном, оглядываясь в коридор. — Сегодня обход сам Лисовский делает. Так что, лежим тихо и ждём!

Ее цепкий взгляд прошёлся по палате, задержался на столе, затем оценил внешний вид прикроватных тумбочек.

-Свиридова, что у тебя бутерброды делают на тумбочке? С ума сошла?! Мне только тараканов здесь не хватает! И у нас для этого столовая есть. А где Соколова? — замечает серьёзная медсестра пустующую кровать у самого окна.

-А к ней муж приехал. Наверное, в главный холл спустилась.

-Ы.... — по сжавшимся кулакам старшей сестры было понятно, что сегодня для нас будет не самый удачный день. — И когда, наконец, пациенты и их родственники начнут придерживаться графика посещений?! Не больница, а дурдом, какой то! Ну, Соколова! — сквозь зубы прошипела медсестра и, увидев кого-то в коридоре, поспешила удалиться.

Отложив в тумбочку учебник по биологии, я стала снимать с себя удобный спортивный костюм.

У профессора был индивидуальный любимый "пунктик", который все его пациенты должны были прилежно придерживаться — во время осмотров, никакой посторонней одежды, кроме пижамы или сорочки. И как хорошая пациентка, чтящая негласные законы уважаемого врача, я послушно облачилась в пижаму.

Двадцать минут спустя широкая дверь женской палаты впустила в себя не менее широкую процессию во главе с профессором. Его окружали знакомые нам врачи неврологического отделения, а позади них толпились "белоснежные халаты", слишком молодые, чтобы быть врачами, но своими сосредоточенными лицами создавали чересчур заинтересованный вид, увлёкшись игрой в серьёзных врачей. Студенты! В принципе, появление профессора в отделении уже само по себе подразумевало не простой обход. На то он и профессор, чтобы учить подрастающее поколение врачей, а мы, пациенты, — хорошее наглядное пособие... такое живое пособие.

Моя кровать самая первая от входа, поэтому обход всегда начинается с меня.

-Пациентка, Валерия Ставицкая, четырнадцать лет, поступила к нам с жалобами на быструю утомляемость... была диагностирована доброкачественная опухоль... после проведённой месяц назад операции, наблюдается в нашем отделении... проводится следующее лечение... — я практически не вслушиваюсь в слова, что зачитывает лечащий врач.

Сухие строчки анамнеза, которые я слышала не один десяток раз, уже никогда не изменяться, они стали неотъемлемой частью моей жизни, изменив её однажды навсегда. — Окончательный диагноз... Аутоиммунное заболевание... На сегодняшний день состояние удовлетворительное.

Лечащий врач передал историю болезни профессору, чтобы тот ознакомился с данными последних анализов.

-Ну и как себя чувствует наша уникальная пациентка? — прозвучал в практически идеальной тишине мягкий старческий голос.

Профессор присел на край кровати и тёплой рукой обхватил тонкое запястье, отсчитывая пульс.

-Спасибо, Павел Андреевич, хорошо. Только вы ошибаетесь, профессор! Я не уникальная, а бракованная. — ответила я, стараясь сохранить уверенный тон в голосе.

Даже после полуторагодовалого общения с представителями почётной профессии, когда, казалось бы, привыкаешь ко всему, мне, ещё практически ребёнку, было не очень уютно находиться под пристальным вниманием более десятка пар глаз, половина из которых была мне совершенно незнакома.

-Хорошо говоришь? Сейчас проверим. Лежи пока.

Ну вот! Всё как всегда. Сначала лежи, потом встань, потом...

-Лерочка, теперь можешь встать. Закрой глаза... присядь... пройдись...

"Прямо Собачка Павлова" — тут же пронеслось у меня в голове.

-Сними верх пижамы, пожалуйста.

А вот теперь подошла очередь самой интересной части программы!

Отрешившись от того, что происходит вокруг, стянула с себя тонкую разрисованную в мелкий голубой цветочек рубашку. Послеоперационный рубец ещё слишком чувствителен и не позволяет пока одевать бюстгальтер, поэтому я предстаю с совершенно обнажённой и, не смотря на мой юный возраст, вполне сформировавшейся грудью под изучающими взглядами незнакомых мне людей. Моя единственная скромная защита — это толстые косы, которые я перекинула вперёд, прикрывая грудь.